Семена прошлого Эндрюс Вирджиния Клео

Жестокая судьба

Солнце стояло по-летнему высоко, а Джори еще не открывал глаз. Крис решил, что нам обоим неплохо бы перекусить, а больничная еда всегда была безвкусной, как опилки.

– Попытайся поспать, пока я не приеду, и держи себя в руках. Когда он проснется, старайся не впадать в панику, будь спокойна и улыбайся, улыбайся, улыбайся… Сознание его будет затуманено, он не сможет сразу собраться с мыслями. Я постараюсь побыстрее вернуться обратно.

Я не смогла заснуть; меня терзали мысли о том, что я буду отвечать, когда Джори проснется и начнет задавать вопросы. Как только за Крисом закрылась дверь, Джори пошевелился, повернул голову и слабо улыбнулся мне:

– Привет! Ты что, была здесь всю ночь? Или две ночи? Когда это случилось?

– Прошлой ночью, – хрипло прошептала я, надеясь, что он не заметит волнения в моем голосе. – Ты спал очень долго.

– Ты выглядишь усталой, – проговорил он, трогательно заботясь обо мне даже в таком состоянии. – Почему бы тебе не вернуться домой и не поспать? Со мной все в порядке. Я просто упал, как случалось и раньше; но не пройдет и нескольких дней, как я снова буду с вами. А где моя жена?

Неужели он не замечает, что его торс в гипсе? Только потом по его глазам я поняла, что он все еще находится под воздействием седативных препаратов, которыми его напичкали для обезболивания. Тем лучше… если он не начнет сейчас же расспрашивать меня, это хорошо. Я предпочту, чтобы на вопросы отвечал Крис.

Он обессиленно закрыл глаза и снова впал в кратковременный сон, однако уже через десять минут начал задавать вопросы:

– Мама, я так странно себя чувствую… никогда ничего подобного не ощущал. Отчего это на мне гипс? Я сломал что-нибудь?

– Упали колонны из папье-маше, – почти бессвязно объяснила я. – Упали на тебя и вывели из строя. Слишком реалистичная концовка для балета.

– Я что, разрушил дом или обрушил небо? – усмехнулся Джори, и у него заблестели глаза. – Не правда ли, Синди танцевала великолепно? Ты знаешь, чем больше я вижу ее, тем больше замечаю, как она красива. И у нее в самом деле есть танцевальные способности. Она, как ты, мама, с годами совершенствуется.

Чтобы Джори не увидел, как предательски дрожат у меня руки, я подложила их под себя. Совсем как когда-то моя мать. Я улыбнулась, встала и налила стакан воды:

– Врач приказал тебе больше пить.

Я поддержала его голову, и он попил. Было так невыносимо странно видеть его беспомощным. Он никогда не лежал в постели. Его простуды в детстве проходили в считаные дни, и не было случая, чтобы он из-за них пропустил школу или балетный класс. Разве что для того, чтобы навестить в больнице Барта, в очередной раз поранившего что-нибудь. Джори множество раз растягивал и рвал связки, получал ушибы при падении, но никогда у него не было серьезных повреждений. У всех без исключения танцоров балета бывают большие или малые травмы, но сломанный позвонок, повреждение позвоночника – это сущий кошмар, которого страшится любой танцор. Это конец.

Джори снова впал в забытье, потом открыл глаза и начал задавать вопросы. Присев на краешек его кровати, я без умолку болтала ерунду, молясь о том, чтобы быстрее пришел Крис. Вошла молоденькая, хорошенькая сиделка с подносом в руках. Ланч для Джори, все жидкое. Я обрадовалась: это позволяло мне заняться чем-то. Я повозилась с пакетом молока, раскрыла йогурт, налила в стаканы молоко и сок, повязала Джори салфетку и начала с земляничного йогурта. Он поперхнулся и скорчил мину. Оттолкнул мои руки и сказал, что может есть сам. Но аппетита у него не было.

Я отодвинула поднос в сторону, надеясь, что теперь Джори заснет. Но он лежал, уставившись на меня ясным, осмысленным взором.

– Скажи, почему я так слаб? Почему я не могу есть? Почему не могу шевельнуть ногой?

– Отец отправился купить нам чего-нибудь поесть. Чего-нибудь повкуснее того, что подают в больничном кафетерии. Пусть он тебе все расскажет, когда приедет. Он знает медицинскую терминологию, в которой я ничего не понимаю.

– Мама, я тоже ничего не понимаю в медицинских терминах. Скажи мне просто по-человечески: отчего я не могу двинуть ногами?

Он неотступно следовал за мною своим темно-сапфировым взглядом.

– Мама, я не трус. Я приму как есть все, что ты скажешь. Говори, иначе я сделаю вывод, что у меня переломан позвоночник и парализованы ноги… и что я не смогу больше ходить.

Сердце мое забилось. Я опустила голову. Он сказал это все легко, шутя, будто этого никогда и быть не могло, но он в точности описал свое состояние.

Я не отвечала, и в глазах его появилось отчаяние. Я пыталась подыскать слова помягче, но и они способны были разорвать ему сердце. Как раз в это время вошел Крис, неся пакет с чизбургерами.

– Так-так, кто это тут проснулся и разговаривает? – шутливо спросил Крис. Он взял чизбургер и протянул его мне. – Прости, Джори, но тебе сейчас нельзя ничего твердого. Кэти, съешь это, пока горячее. – Он сел и развернул свой чизбургер. Для себя он купил два больших. С наслаждением откусив от одного, Крис достал колу. – Лайм нигде не нашел, Кэти. Это пепси.

– Она холодная, а это как раз то, что я хотела.

Джори пристально наблюдал за нами. За то время, пока я одолела половину чизбургера, Крис умял оба своих и еще порцию картошки фри. Он снял с шеи салфетку и бросил ее в мусорное ведро.

К тому времени сон опять сморил Джори, но он боролся с ним.

– Папа… может быть, ты скажешь мне правду?

– Да, все, что ты хочешь знать. – Крис подвинулся к Джори и положил свою сильную руку на его.

– Папа, я не ощущаю тела ниже пояса. Пока вы ели, я пытался пошевелить пальцами и не мог… Если я сломал позвоночник и поэтому в гипсе, скажите мне правду; это все, чего я хочу.

– Я скажу тебе всю правду, – твердо сказал Крис.

– У меня перелом позвоночника?

– Да.

– И парализованы ноги?

– Да.

Джори был потрясен. Он закрыл глаза, собрался с силами и задал последний вопрос:

– Я смогу танцевать снова?

– Нет.

Джори сжал губы, закрыл глаза и лежал неподвижно. Я решилась подойти к нему, откинула прядь темных волос со лба…

– Милый, я знаю, чего тебе это стоит. Отцу было нелегко сказать тебе правду, но ты должен знать ее. Ты не одинок в своем горе. Мы сделаем все, чтобы ты привык к своему новому существованию. Время лечит, и через некоторое время ты перестанешь ощущать боль, а потом и привыкнешь к тому, чего нельзя изменить. Мы все любим тебя. Мелоди любит тебя. И в грядущем январе ты станешь отцом. Ты достиг своей профессиональной вершины, пять лет ты был известнейшим артистом балета – большинство людей не достигают таких высот за всю свою жизнь.

Он остановил меня взглядом. В его глазах было столько горечи, отчаяния, столько ярости, что я не выдержала и отвернулась. Вероятно, он ощущал себя обманутым, осмеянным судьбой: ведь у него украли дело всей его жизни еще до того, как он вполне им насытился.

Когда я снова взглянула на него, его глаза были закрыты. Крис щупал ему пульс.

– Джори, я знаю, что ты не спишь. Я дам тебе успокоительное, чтобы ты действительно поспал подольше, а когда ты проснешься, подумай над тем, что твоя жизнь нужна очень многим людям. Не утопай в отчаянии и жалости к себе. Те люди, с которыми ты встречаешься в жизни, никогда не испытывали и не испытают счастья, дарованного тебе. Они не путешествовали по всему свету, никогда не слышали грома аплодисментов и криков «браво», адресованных лишь тебе, они не поднимались на те вершины артистизма, которые были твоими и будут твоими в любой другой области творчества. Твоя жизнь не кончена, мой сын, ты всего лишь споткнулся. Твоя дорога достижений перед тобою, ты просто не сможешь больше бежать по ней. Ты рожден, чтобы побеждать. Ты найдешь себе другое применение, сделаешь другую карьеру… а в семье ты обретешь счастье. Разве не в этом состоит человеческая жизнь? Нам нужен кто-то, кто любит нас, кто нуждается в нас, кто разделит с нами жизнь, а у тебя все это есть.

Но мой сын не поднял опущенных век и ничего не ответил. Он лежал такой спокойный, будто его постигла смерть.

Как внутри меня все плакало и кричало: я ощущала его схожесть с Джулианом. Тот всегда реагировал на потрясения так же. Джори замкнулся в тесной клетке своего сознания, которое отказывалось принимать жизнь без движения и танца.

Крис молча взял шприц, ввел лекарство в руку Джори и проговорил:

– Спи, сын. Когда ты проснешься, тебя навестит жена. Тебе необходимо быть мужественным для ее блага.

Мы оставили его спящего на попечение сиделки, которой было приказано ни на минуту не покидать больного. Мы с Крисом поехали в Фоксворт-холл для того, чтобы переодеться, поспать и возвратиться к Джори. Мы собирались взять с собою Мелоди.

Голубые глаза Мелоди выразили неописуемый ужас, когда Крис как мог более деликатно описал ей состояние Джори. Она слабо вскрикнула и схватилась за живот:

– Вы имеете в виду… никогда? Никогда не сможет ходить? Никогда не будет танцевать?.. – прошептала она. – Но вы же должны чем-то помочь ему…

Крис лишил ее всяких надежд:

– Нет, Мелоди. Когда поражен позвоночник, ноги не получают сигналов от мозга. Джори будет заставлять свои ноги двигаться, но они не будут подчиняться его желаниям. Ты должна теперь воспринимать его таким, какой он есть, и сделать все возможное, чтобы помочь ему пережить это, наверное, самое трагическое событие в его жизни.

Мелоди вскочила на ноги и жалобно закричала:

– Он же стал совсем другим! Вы сами говорите, он отказывается разговаривать, а я не могу ехать туда и делать вид, что ничего не случилось, когда это не так! Что ему делать теперь? Что мне теперь делать? Мы не сможем нигде работать… и как он сможет жить без танца… без ног?! Какой из него теперь отец, если остаток жизни он проведет в инвалидном кресле?

Встав напротив нее, Крис заговорил твердо и решительно:

– Мелоди, не время паниковать и впадать в истерику. Тебе надо быть сильной. Я понимаю, насколько велики твои страдания, но ты должна появиться у него с улыбкой на лице, чтобы показать, что ты по-прежнему любишь его. Люди сочетаются браком не только на радостные времена, но и на горькие тоже. Поэтому сейчас ты примешь душ, оденешься, сделаешь макияж, красиво причешешься и поедешь к нему. Там ты обнимешь его, поцелуешь и скажешь, что ему есть для чего жить.

– Но ему не для чего! – закричала она. – Не для чего больше жить!

Тут она сломалась окончательно и зарыдала.

– Нет, я не это хотела сказать… я люблю его, я люблю… но не заставляйте меня ехать к нему и видеть его, лежащего неподвижно. Я не смогу… я не переживу, пока он снова не улыбнется и не обнимет меня… может быть, тогда я смогу принять его таким, каким он стал… может быть…

О, как я ее ненавидела в этот момент: за истерику, за то, что она отказывалась помочь Джори в самый трудный для него момент. Я встала рядом с Крисом, взяв его под руку:

– Мелоди, неужели ты думаешь, что ты единственная жена и будущая мать, кто обнаруживает, что земля разверзлась у нее под ногами? Нет. Я ждала Джори, когда его отец попал в смертельную для него автомобильную катастрофу. Так что будь благодарна судьбе, что Джори остался жив.

Она опустилась в кресло сломанной, бесформенной куклой, залилась слезами и долго не поднимала глаз. Наконец она взглянула на нас и спросила:

– А не приходило ли вам в голову, что смерть в этой ситуации была бы для него предпочтительнее?

Это было то самое, что мучило и меня. Я боялась, что Джори сделает что-нибудь, чтобы оборвать свою жизнь, как это сделал Джулиан. Я не могла этого допустить. Не должна еще раз допустить.

– Ну тогда оставайся здесь и плачь, – проговорила я с ненамеренной жесткостью. – А я не оставлю моего сына наедине с бедой. Я буду рядом с ним день и ночь, чтобы не позволить ему расстаться с надеждой. Но подумай о том, Мелоди, что ты носишь его ребенка, а это делает тебя самым важным человеком в его жизни. И в моей тоже. Он нуждается в тебе, в твоей поддержке. Извини, если я была груба с тобой, но я обязана думать прежде всего о нем… полагаю, что и ты тоже.

Она безмолвно плакала и глядела на меня. Слезы бежали по ее щекам.

– Скажите ему, что я скоро приеду, – хрипло проговорила она. – Скажите ему это…

Мы сказали ему. Он не открыл глаз, не разомкнул сжатых губ. Но мы оба знали, что Джори не спит: он просто выключил себя из этой жизни.

Джори отказывался есть, и тогда было решено кормить его внутривенно. Приходили и уходили летние дни, исполненные света и тепла – и такие грустные. Иногда, когда рядом были Крис и Синди, я бывала счастлива, но редко меня согревала надежда.

Ах, если бы были такие слова, которые помогли бы мне начать новый день. Если бы можно было прожить жизнь сначала, тогда бы, возможно, я спасла Джори, Криса, Синди, Мелоди, себя… и даже Барта.

Ах, если бы он не согласился танцевать в тот день эту партию…

Я пыталась сделать все, что могла, как пытались и Крис, и Синди вытащить Джори из той черной дыры, куда он себя загнал. Впервые в жизни Джори был недоступен мне, его душа ускользала от меня, и я не в силах была облегчить его горе.

Он потерял самое важное в своей жизни. Без ног он вскоре потеряет свое чудесное, ловкое тело. А я не могла без слез глядеть на эти красивые сильные ноги, которые были теперь столь неподвижны, столь бесполезны.

Неужели бабушка была права, когда говорила, что мы все прокляты Богом, все рождены для горя и боли? Или она сама так решила и тем самым прокляла нас всех, обрекла на неудачи?

И к чему все успехи, все достижения мои и Криса, если наш сын лежит как неживой, а наш второй сын отказывается даже навестить его?

Увидев Джори, такого беспомощного, с закрытыми глазами, с вытянутыми вдоль тела руками, Барт прошептал: «Боже мой» – выбежал вон из палаты и больше не появлялся у Джори.

Я не смогла уговорить его навещать брата.

– Мама, если он даже не знает, что я приехал, какая польза от моих визитов? А я не могу видеть его в таком состоянии. Прости, я сочувствую ему… но ничем помочь не могу.

И тогда я начала уверять себя, что Джори вновь будет ходить, будет танцевать. Этот кошмар вскоре закончится, говорила я себе, и Джори вновь станет таким, каким он был.

Я рассказала Крису о моем плане убедить Джори, что он вновь будет ходить, если уж не танцевать.

– Кэти, ты не должна подавать ему ложные надежды, – предостерег меня Крис. – Лучше постепенно подводи его к мысли принять то, что поправить невозможно. Дай ему свои силы. Помоги ему, но не надо обещать того, что может не сбыться и вызовет жесточайшее разочарование. Я знаю, как тебе трудно. Я пребываю в таком же аду, как и ты. Но всегда помни: наш ад – это ничто по сравнению с его адом. Мы можем сочувствовать ему, горевать вместе с ним, помогать ему, но мы не можем влезть в его шкуру. Мы не проживем вместе с ним тяжесть его потери – он должен пройти эту муку один. Он лицом к лицу с той агонией, которую мы с тобой едва ли поймем. Все, что теперь в наших силах, – это быть рядом, когда он уже не сможет пребывать дольше в своей защитной оболочке, в своем спасительном сне. Быть вместе с ним, чтобы дать ему надежду, желание жить дальше, – и сделать это должны мы, потому что на Мелоди нечего и надеяться!

Именно это казалось мне столь же ужасным, как и само несчастье с Джори: его собственная жена чуралась его, будто он прокаженный. Мы с Крисом умоляли ее поехать с нами, убеждали, что ей надо быть там, даже если она не скажет ничего, кроме «привет, я люблю тебя».

– Что я могу сказать такого, чего вы еще не сказали?! – кричала в ответ Мелоди. – Он не захотел бы, чтобы я видела его в таком состоянии. Я знаю его лучше вас. Если бы он хотел видеть меня, то сказал бы об этом. Кроме того, я боюсь, что стану там плакать и скажу все неправильно. И даже если я не заплачу, вдруг он откроет глаза и увидит на моем лице такое выражение, что от этого ему станет еще хуже? Я не хочу ответственности, я боюсь! Прекратите настаивать! Подождите, пока он сам не захочет видеть меня… и тогда, возможно, я соберусь с силами…

Она избегала нас с Крисом, будто мы были зачумленные, будто мы могли разрушить ее надежду, что когда-нибудь этот кошмар закончится счастливо.

В коридоре перед нашими комнатами стоял Барт и глядел на Мелоди сочувственным взглядом. Едва я вышла от нее, он гневно взглянул на меня:

– Почему вы не оставите ее в покое? Я ездил к Джори и видел его, и мое сердце чуть не разорвалось от этого зрелища. Мелоди, в ее состоянии, необходимо чувство защищенности, пусть даже только во время сна. Вы постоянно торчите в больнице и не знаете, что Мелоди здесь ходит с безумным взглядом, как во сне, и все время плачет. Она почти ничего не ест. Мне приходится уговаривать ее поесть, попить. Она смотрит на меня, как маленький ребенок, и слушается. Иногда я буквально кормлю ее с ложки. Мама, Мелоди в шоке, а вы беспокоитесь лишь о вашем драгоценном Джори, совершенно не заботясь о том, что происходит с ней.

Я была потрясена этой речью и раскаялась. Я тут же поспешила к Мелоди, схватила ее за руки, обняла:

– Я все поняла. Барт объяснил мне. Но попытайся, Мелоди, пожалуйста, попытайся. Даже если он не открывает глаз и не разговаривает, он вполне осознает, что происходит вокруг него, кто приходит к нему и кто – нет.

Она положила голову мне на плечо:

– Кэти, я стараюсь… дайте мне лишь время.

На следующее утро Синди пришла в нашу спальню без стука, вызвав неудовольствие Криса. Но, увидев ее бледное, испуганное лицо, мы тут же простили ее.

– Мама… папа… мне надо вам кое-что рассказать, но я все же не уверена, стоит ли рассказывать… может быть, здесь нет ничего особенного…

Мое внимание было отвлечено ее костюмом: она была в белом узеньком бикини, чрезвычайно смелом. Я вспомнила, что бассейн, который строил Барт, как раз сегодня должен быть полностью готов и наполнен водой. Трагедия Джори никак не повлияла на хозяйственное рвение Барта.

– Синди, мне бы хотелось, чтобы ты носила купальный костюм только возле бассейна. И к тому же уж слишком он откровенный.

Синди была неприятно поражена тем, что я критикую ее купальник. Оглядев себя, она недоуменно пожала плечами:

– Боже мой, мама! Некоторые мои подруги носят бикини-стринги. Интересно, что бы ты сказала о них, если уж тебе мой костюм кажется нескромным. А другие подруги вообще загорают нагишом…

Она серьезно смотрела на меня своими голубыми глазами. Крис бросил ей полотенце, которое она обернула вокруг себя.

– Мама, мне не нравится, что ты постоянно стыдишь меня. Совсем как Барт, который делает все для того, чтобы я почувствовала себя грязной и распущенной. А я шла, чтобы рассказать тебе кое-что о Барте. Я услышала, что он говорил по телефону.

– Так что же, Синди? – поторопил ее Крис.

– Барт разговаривал с кем-то по телефону и оставил дверь открытой. Я слышала, что он называл страховую компанию. Значит, он звонил туда.

Она сделала паузу, села на нашу незастланную кровать и опустила голову. Ее мягкие, шелковистые волосы скрывали выражение лица.

– Мама, папа, мне кажется, что Барт сделал страховку на тот случай, если кто-то из гостей будет ранен.

– Но это обычное дело, – проговорил Крис. – Дом, конечно, застрахован, но в нем находились две сотни гостей, и для них нужна страховка.

Синди подняла голову, посмотрела на отца, на меня, затем вздохнула:

– Значит, ничего особенного… но я подумала: а вдруг…

– А вдруг – что? – резко спросила я.

– Мама, ты говорила, что песок из колонн, рухнувших в ту ночь, был сырой. Разве он не должен был быть сухим? Но он был мокрым. Кто-то намочил его – и песок стал тяжелее. Он не высыпался из колонн при повреждении, как это было задумано. Он упал на Джори, как цемент. Если бы не это, Джори не был бы так сильно покалечен.

– Я знал о страховке, – глухо сказал Крис, отказываясь встречаться со мной взглядом. – Но я ничего не знал о сыром песке.

Ни у Криса, ни у меня не было аргументов в защиту Барта. Конечно, ну конечно же, он не хотел ранить Джори – или?.. Или хотел убить его? Мы должны были, мы обязаны были доверять Барту, быть к нему справедливыми.

Крис ходил по спальне, морща лоб и стараясь найти правдоподобное объяснение: он предположил, что один из рабочих сцены намочил песок, чтобы колонны были устойчивее. Конечно, это не мог быть приказ Барта, добавил он.

Мы втроем молча спустились вниз и нашли там Барта вместе с Мелоди.

Горы вдали сияли, в саду цвели цветы, вид был прекрасен. Солнце просвечивало через ветви фруктовых деревьев, атмосфера была самая романтическая.

Мелоди, к моему удивлению, улыбалась и смотрела в глаза Барту:

– Барт, твои родители не могут понять, отчего я не в силах поехать и увидеть Джори. Я чувствую, что твоя мать осуждает меня. Я разочаровываю ее, но я разочаровываю и себя саму. Я так боюсь болезней и больных. Всегда боялась. Но я знаю, как это выглядит. Джори лежит на постели, уставившись в потолок, и отказывается разговаривать. Я знаю, о чем он думает. Он потерял не только ноги, он потерял цель жизни. Он думает о своем отце и о том, как тот ушел из жизни. Он пытается постепенно уйти из нашей жизни, чтобы в один момент, когда он убьет себя, мы этого почти не заметили.

Барт неодобрительно взглянул на нее:

– Мелоди, ты не знаешь моего брата. Он не может убить себя. Может быть, сейчас он чувствует себя потерянным, но он выкарабкается из этой ситуации.

– Как? Каким образом? – простонала Мелоди. – Он потерял все. Наш брак был не только взаимной привязанностью, но и общей карьерой. Каждый день я сама себя уговариваю поехать к нему, улыбаться, заботиться о нем. Но потом я начинаю сомневаться, тосковать и мучительно думать о том, что же я скажу ему. Я не так искусна в словах, как твоя мать. И я не умею улыбаться, несмотря ни на что, как его отец…

– Крис не отец Джори, – резко оборвал ее Барт.

– Для Джори Крис – отец. По крайней мере, человек, с которым Джори больше всего считается. Он любит Криса, восхищается им и уважает его. Он простил ему то, что ты называешь грехом.

Мы все трое стояли затаив дыхание, пытаясь услышать конец разговора.

– Мне стыдно, но я не в силах ехать к Джори и смотреть на него такого.

– Так что тогда ты собираешься делать? – деловито спросил Барт.

Он неотрывно глядел ей в глаза и пил кофе маленькими глотками. Если бы он лишь немного повернулся, то смог бы увидеть нас, нежелательных свидетелей.

– Я не знаю, не знаю! – горестно вскрикнула Мелоди. – Сердце мое разрывается! Я не хочу просыпаться по утрам и думать о том, что Джори больше не сможет быть мне мужем. Если ты не возражаешь, я перееду в комнату через холл, чтобы не натыкаться на каждом шагу на болезненные воспоминания о том, что мы с Джори имели в наши лучшие дни. Твоя мать никак не может понять, что и меня постигло несчастье, а ведь я ношу его ребенка!

Она зарыдала, положив голову на сложенные руки.

– Кто-то ведь должен подумать обо мне, помочь мне… хоть кто-то…

– Я помогу тебе, – нежно сказал Барт, кладя свою загорелую руку ей на плечо. Он отставил чашку и, едва касаясь, провел рукой по пушистому облаку ее волос. – Когда бы я тебе ни понадобился, хотя бы в качестве плеча, на котором можно поплакать, я всегда буду рядом.

Если бы я раньше услышала такие речи из уст Барта, мое сердце подпрыгнуло бы от радости. Но теперь мое сердце упало. Это Джори нуждался в Мелоди, Джори, а не Барт!

Я вышла из тени и заняла свое место за столом. Барт отодвинулся от Мелоди, взглянув на меня так, будто я испортила что-то очень важное для него. Вышли Крис с Синди. Наступила неловкая тишина, которую я сочла нужным нарушить:

– Мелоди, как только мы закончим завтрак, у меня к тебе будет долгий разговр. И не вздумай, как прежде, убегать, притворяться глухой или смотреть на меня пустым взглядом.

– Мама! – взвился Барт. – Ты не желаешь понять ее точку зрения на проблему! Может быть, когда-нибудь Джори и сможет передвигаться на костылях, ходить в корсете и на протезах, но я не в силах воспринимать Джори таким… и не желаю видеть его таким. Даже я, не говоря уж о Мелоди.

Мелоди громко зарыдала, вскочила на ноги, и Барт тоже вскочил, защищая ее от нас в своих объятиях.

– Не плачь, Мелоди, – успокаивал он ее нежным голосом.

Но Мелоди с рыданиями ушла с террасы. Когда она исчезла из виду, мы втроем уставились на Барта, который как ни в чем не бывало вернулся к завтраку.

Крис улучил минуту, пока еще не пришел Джоэл, и спросил:

– Барт, что тебе известно о мокром песке в рухнувших колоннах?

– Я не понимаю, – равнодушно проговорил Барт, продолжая глядеть вслед исчезнувшей Мелоди.

– Тогда я объясню более подробно. Подразумевалось, что в колонну засыплют сухой песок, который при падении просыпется и никого не ранит. Кто мог намочить песок?

Сузив глаза, Барт зло проговорил:

– Итак, меня обвиняют в том, что я преднамеренно погубил своего брата и, между прочим, погубил самое лучшее время в своей жизни, которое было до тех пор, пока не случилось это несчастье. Это точно так же, как меня обвиняли во всех грехах, когда мне было девять или десять лет. Опять я виноват, я всегда во всем виноват. Когда погиб Кловер, вы оба решили, что это именно я удушил его проволокой, даже не усомнившись. Когда был убит Эппл, снова вина пала на меня, хотя вы знали, что я любил обоих. Я никого не убивал. И даже тогда, когда вы выяснили, что убийцей был Джон Эймос, вы заставили меня пройти ад, прежде чем извинились передо мной. Так поспешите же извиниться сейчас, потому что будь я проклят, если я желал, чтобы мой брат сломал себе спину!

Мне так хотелось ему верить, что слезы выступили у меня на глазах.

– Но кто же намочил песок, Барт? – спросила я, взяв его руку. – Кто-то сделал это.

Его темные глаза стали холодными.

– Некоторые из рабочих ненавидели меня за то, что я слишком командовал, но не думаю, чтобы они могли сделать что-нибудь против Джори.

Не знаю отчего, но я поверила ему. Встретив взгляд Криса, я поняла, что он тоже верит Барту. Но своими вопросами мы снова настроили его против себя…

Закончив завтрак, Барт сидел молча, не улыбаясь. В тени кустов в саду я заметила Джоэла, – возможно, во время нашего разговора он подслушивал, делая вид, что любуется цветами.

– Прости нас за то, что причинили тебе боль, Барт. Пожалуйста, помоги найти того, кто намочил песок. Ведь если бы не это, Джори был бы здоров.

Синди хранила мудрое молчание.

Барт пытался что-то ответить, но тут Тревор поставил перед нами завтрак. Я быстро проглотила его и поднялась. Я должна была сделать хоть что-то, чтобы пробудить в Мелоди чувство ответственности.

Джоэл вышел из тени кустов и присел рядом с Бартом. Я обернулась: Джоэл что-то шептал Барту на ухо.

Чувствуя тяжесть на сердце, я поспешила в комнату Мелоди.

Мелоди лежала ничком на кровати, рыдая. Я присела на краешек, подыскивая нужные слова, но они никак не приходили.

– Ведь он жив, Мелоди, и это уже счастье, не правда ли? Он с нами, с тобой. Ты можешь прикасаться к нему, разговаривать с ним, говорить ему ласковые слова, которые я не сказала в нужный момент его отцу, о чем очень сожалею. Поезжай в больницу. Каждый день, проведенный без тебя, он умирает. Если ты будешь жалеть только себя, ты будешь расплачиваться за это потом. Джори выслушает тебя, Мелоди. Не оставляй его сейчас, когда ты нужна ему больше, чем когда-либо.

Дикая, истеричная Мелоди обернулась ко мне и начала бить меня кулачками. Я поймала ее за руки.

– Но я не могу, Кэти, не могу его видеть! Я знаю, он лежит там молчаливый и неподвижный, недостижимый для меня. Он не отвечает вам, отчего же вы думаете, что ответит мне? Если я поцелую его, а он ничем мне не ответит, я умру от горя. Кроме того, вы не знаете его так, как я. Вы мать ему, а не жена. Вы не осознаете, насколько важна для него сексуальная сторона жизни. Теперь у него ее не будет, и вы представляете, как ему теперь жить? Это не говоря уже о том, что он не сможет ходить, а потеря карьеры… Он так хотел осуществить то, что не успел сделать его отец… А вы все утешаетесь мыслью, что он жив. Он не жив. Он покинул нас с вами. Ему даже не надо умирать. Он уже умер.

Как меня сразили эти слова! Может быть, оттого, что все это было так похоже на правду?

При мысли, что Джори может поступить подобно Джулиану – покончить самоубийством, – меня охватывал ужас. Я пыталась убедить себя в обратном, утешить… Джори не похож на отца, думала я, он воспитан Крисом и похож на него. В конце концов, убеждала я себя, Джори пересилит свое отчаяние и возьмет от жизни все, что ему осталось.

Я сидела напротив Мелоди и понимала, что я совсем не знала ее раньше. Оказывается, я ничего не знала о девочке, которую видела едва ли не ежедневно, начиная с ее одиннадцати лет. Я видела лишь внешнюю сторону: красивая, грациозная девочка, которая, казалось, обожала Джори.

– Что ты за женщина, Мелоди? Я хочу понять, что ты за человек?

Она резко повернулась на спину и зло поглядела на меня.

– Уж во всяком случае, не вашего типа, Кэти! – почти прокричала она. – Вы сделаны из прочного материала. Я – нет. Да, я была избалована, как вы балуете сейчас вашу дорогую малышку Синди. Я была единственным ребенком в семье и ни в чем не знала отказа. Еще в детстве я поняла, что жизнь – это вовсе не красивая сказка, как я тогда представляла. А мне вовсе не хотелось расставаться с этой сказкой. Когда я подросла, я нашла убежище от жизни в балете. Я сама себе сказала, что лишь в мире фантазий я смогу быть счастлива. Когда я встретила Джори, он показался мне долгожданным принцем из сказки. Но принцы не падают и не ломают позвоночник, Кэти. Они не бывают в гипсе или на костылях. Как я смогу жить с Джори, если он больше не похож на принца? Как, Кэти? Подскажите мне, как ослепить себя, притупить свои чувства, чтобы не испытывать отвращения, когда он прикасается ко мне?

Я встала, посмотрела на ее покрасневшие от слез глаза, на опухшее лицо и почувствовала, что все мое восхищение ею ушло куда-то. Она была просто слабая женщина. Неужели она не понимает, что он остался тем же Джори?

– Представь себя на его месте, Мелоди. Хотела бы ты, чтобы Джори бросил тебя в такой ситуации?