Семена прошлого Эндрюс Вирджиния Клео
Оставшись незамеченной, я пересела в тень огромного растения и продолжала ждать развития событий.
Казалось, прошла вечность, пока дверь вновь распахнулась. И все это время Джори с надеждой, с нетерпением, с гневом ждал Мелоди. Два бокала – значит она здесь. Она должна быть здесь.
В сумраке я разглядела Мелоди, вышедшую из спальни. На ней был полупрозрачный пеньюар, ясно показывающий отсутствие под ним всякой одежды. Вспышка молнии осветила ее фигуру: явственно вырисовывался живот; ребенок должен был появиться в начале января.
Ах, Мелоди, что же ты делаешь? Как можешь ты так поступить с Джори?
– Вернись, – позвал из глубины спальни томным голосом Барт. – Дождь идет. При горящем камине тебе покажется уютнее. Да и нечем больше заниматься в такую погоду, кроме…
– Мне надо принять ванну, одеться и навестить Джори, – поколебавшись в дверях, произнесла она. Ей, видимо, не хотелось уходить. – Я хотела бы остаться, но Джори ждет меня.
– Разве он способен на то, что только что ты испытала со мной?
– Пожалуйста, не надо, Барт. Я нужна ему. Тебе не понять, что ощущаешь, когда в тебе кто-то нуждается.
– Да, мне не понять. Только слабые натуры позволяют себе зависеть от кого-то.
– Ты никогда никого не любил, Барт, – резко ответила она, – поэтому тебе не понять. Ты просто используешь меня, владеешь мною, говоришь, что я прекрасна, но ты не любишь меня; в действительности я тебе не нужна. Точно так же, как и меня, ты используешь любую другую. Когда в тебе кто-то нуждается, это придает уверенности, а уж тем более когда в тебе нуждаются сильнее, чем в ком-либо другом.
Барт был скрыт из поля моего зрения, но я услышала, как его тон сменился на холодно-ледяной:
– Ну что ж, тогда уходи. Да, я не нуждаюсь в тебе. Я ни в ком не нуждаюсь. Я не знаю, что я к тебе ощущаю: любовь или просто желание. Ты прекрасна, даже беременная; но если я получаю наслаждение от твоего тела сегодня, это не значит, что то же самое будет завтра.
Я видела, что его слова ее задели. Она почти вскричала:
– Тогда зачем ты каждый день, каждую ночь зовешь меня к себе? Отчего ты всюду следишь за мной? Нет, ты нуждаешься во мне, Барт! Ты любишь меня! Но стыдишься признать это. Не говори со мной так жестоко. Это ты соблазнил меня, когда я была слабой и растерянной, когда Джори был еще в больнице. Ты овладел мною, а мне нужен был он, ты уверил меня, что ты нужен мне! Ты прекрасно знаешь, как я была испугана возможной смертью Джори, как мне был нужен кто-то… ты воспользовался этим.
– И это все, что я есть для тебя? «Кто-то», кто нужен? – прорычал Барт. – Я-то думал, что ты действительно любишь меня!
– Я люблю, люблю!
– Нет, ты не любишь! Как можно любить меня и думать о нем? Иди же к нему, иди! Посмотри, на что он способен!
И она ушла, шелестя развевающимся пеньюаром, напомнив мне призрака, летящего в надежде найти и обрести жизнь.
Хлопнула позади нее дверь.
Я неловко поднялась с кресла, ощущая, как болит мое колено; оно все время болело во время дождя. Хромая, я приблизилась к закрытым дверям спальни. Я нисколько не сомневалась, когда распахнула их. Прежде чем он успел что-либо возразить, я зажгла свет, и уют освещенной камином спальни озарился непереносимо ярким электрическим светом.
Барт вскочил как ошпаренный на своей кровати поистине королевских размеров.
– Мать! Что, черт возьми, ты делаешь в моей спальне?! Уйди!
Я рванулась к нему:
– А что, черт возьми, творишь ты, когда спишь с женой собственного брата? С порочной женой своего брата?!
– Убирайся отсюда! – взревел он, поспешно прикрываясь простыней. – Как ты смеешь шпионить за мной?
– Не смей кричать на меня, Барт Фоксворт! Я твоя мать, и тебе еще нет тридцати пяти, чтобы выгнать меня из этого дома. Ты многим обязан мне, Барт.
– Я обязан тебе, мама? – с горьким сарказмом спросил он. – Умоляю, расскажи мне, чем это я обязан тебе. Или я должен поблагодарить тебя за смерть своего отца, которой ты так способствовала? Или я должен поблагодарить тебя за мои молодые годы, когда я был беспомощным и заброшенным тобой, таким жалким и неуверенным в себе? Сказать тебе спасибо за то, что я из-за всего этого не ощущаю себя нормальным мужчиной, способным вызвать к себе любовь?
Голова его склонилась, а голос дрогнул.
– Не стой тут передо мной и не гляди на меня своими проклятыми голубыми глазами Фоксвортов. Тебе не стоит пытаться заронить в меня чувство вины: я был рожден вместе с ним. Это я утешил Мелоди, когда ей был нужен кто-то, кто поддержал бы ее и придал ей уверенности в будущем. И я обрел в ней ту любовь, о какой только слышал и читал; тот благородный идеал женщины, у которой в жизни есть лишь один мужчина. Неужели ты не знаешь, как редко встречаются такие женщины? Мелоди – первая женщина, с которой я ощутил себя человеком. С ней я могу расслабиться, оставить свои тревоги, и она никогда не пытается унизить меня. Она любит меня, мама. И я никогда еще не был так счастлив.
– Как ты можешь говорить это, если я сейчас только услышала совсем иное?
Он всхлипнул и упал на кровать, повернувшись ко мне спиной:
– Я же просто защищался, и она тоже. Она чувствует, что предала Джори, любя меня. Я тоже ощущаю себя предателем. Иногда мы вместе забываем вину и стыд, и тогда нам обоим хорошо. Когда Джори был в больнице, а вы с Крисом все время отсутствовали, ее не было необходимости соблазнять. Она бросилась сама в мои объятия, лишь недолго посомневавшись. Ей нужен был кто-то, кто бы ей посочувствовал. Все наши разногласия и ссоры происходят от чувства вины. Если бы не Джори, она была бы со мной, была моей женой.
– Барт! Ты не можешь отнимать у Джори жену! Он теперь нуждается в ней, как никогда раньше. Ты совершил преступление, утешая Мелоди в ее одиночестве. Оставь ее. Перестань с ней встречаться и спать. Будь честным по отношению к Джори, и он сможет быть честным к тебе. Всегда и всюду Джори защищал тебя – вспомни это.
Что-то жалобное мелькнуло в его глазах. Он вновь показался мне обиженным ребенком. Бедный маленький мальчик, который не любит самого себя.
Он хрипло сказал:
– Да, я люблю Мелоди. Я так люблю ее, что готов жениться. Я люблю ее каждой частицей моего тела. Она пробудила меня, вырвала из глубокого сна. Понимаешь, она первая женщина, которая так тронула мое сердце. Я никогда никого так не любил, как Мелоди. Теперь я уже не могу вытравить ее из своего сердца. Она прокрадывается в мои комнаты, всегда так изящно одетая, с ее чудесными длинными волосами, вся такая свежая и душистая после ванны, и стоит ей приблизиться ко мне, как мое сердце начинает биться быстрее. Когда я засыпаю, она снится мне. Она стала воплощенной мечтой моей жизни. Неужели ты не понимаешь, почему я не могу оставить ее? Это она пробудила во мне такие ощущения и желания, которых я даже не подозревал в себе. Раньше я думал, что секс – это грех, и я не мог, побывав с женщиной, не ощущать себя грязным, даже грязнее, чем я полагал ее саму. Я не мог отделаться от чувства стыда и вины; для меня всегда соединение двух обнаженных тел было грехом. Теперь я думаю иначе. Это она открыла мне глаза на то, что любовь прекрасна, и теперь я не смогу без нее. Джори уже не сможет быть для нее любовником. Позволь мне построить нормальную жизнь для себя и для нее; позволь мне быть для нее тем, кто ей нужен. Помоги мне, или… я не знаю… я даже не знаю, что я сделаю с собой…
Его темные глаза смотрели на меня умоляюще.
Каково мне было слышать все это… мне, которая всю жизнь безуспешно пыталась завоевать его доверие, и вот он полностью доверился мне – и что же делать? Я любила Барта, но я любила и Джори. Я стояла, ломая руки, надрывая свою совесть и мучаясь виной; но ведь надо было что-то решать. Да, я отдавала предпочтение Джори и Синди, да, я пренебрегала Бартом…
А вот теперь и мне, и Джори придется расплачиваться за это.
Он говорил; голос его был низким и надтреснутым; он казался мне еще моложе и еще взволнованнее, чем был; мне все казалось, что он пытается скрыть от меня свое счастье, убрать его подальше от моих посягательств, чтобы никто не посмел украсть его…
– Мама, ну пожалуйста, хоть раз в жизни постарайся увидеть все с моей позиции. Я не уродлив, не болен, не искалечен. Я просто несчастный человек, который никогда не бывает собою доволен. Помоги же мне, мама. Помоги и Мелоди обрести настоящего мужа, каким Джори уже никогда не будет.
Дождь барабанил по стеклам в такт с биением моего сердца. Ветер завывал и вдвойне раздирал мое сознание. Я была не в силах поделить Мелоди на две равные части между ними двоими. Мне приходилось иметь дело с разумными доводами. Любовь Барта была порочна, Джори больше нуждается в Мелоди.
Но чем дольше я стояла как вкопанная, тем больше ошеломляло меня жгучее стремление Барта быть любимым. Сколько раз в прошлом я ошибалась, обвиняя его во всех грехах, а он оказывался невиновным? Или это только моя вина и я не могу не видеть в нем зла и отказываюсь видеть в нем доброе?
– Ты уверен в своих чувствах, Барт? Ты в самом деле любишь Мелоди или просто желаешь ее, потому что она принадлежит Джори?
Он встретил мой взгляд, изо всех сил стараясь быть честным. Как молили его глаза о понимании!
– Да, ты права: сначала я желал Мелоди, потому что завидовал Джори. Я честно признаюсь: я хотел украсть у него самое дорогое. Оттого, что он когда-то украл у меня то, что я больше всего любил и хотел, – тебя!
Я сморщилась от досады.
– Она отвергала меня, и я начал даже уважать ее за это. Она была так не похожа на других женщин, которых соблазнить легче легкого. Чем больше она отвергала меня, тем больше я горел желанием, пока не понял: или я завоюю ее, или умру. Я люблю ее… да, да! Теперь я не знаю, как мне жить без нее.
Я присела на широченную кровать и обняла его:
– Ах, Барт… как ужасно, что это не какая-нибудь иная женщина… любая, но не Мелоди… Я счастлива за тебя, ведь ты сам увидел, что такое любовь, – в ней нет ни грязи, ни греха. Разве Бог, создавая мужчину и женщину такими, не подразумевал, что они должны соединиться? Это Его творение, Его план. Мы возрождаемся любовью друг к другу. Но, Барт… ты должен пообещать мне не видеться больше с ней. Подожди, пока Мелоди родит ребенка; не решайте пока с ней ничего.
Его глаза наполнились надеждой и благодарностью.
– Ты поможешь мне, мама? Никогда бы не мог подумать, что ты… – Надежда сменилась недоверием.
– Подожди, пожалуйста, подожди. Позволь Мелоди родить ребенка, тогда уж иди к Джори и честно и открыто скажи ему все. Расскажи ему все, как мне. Не смей красть у человека жену, не дав ему самому шанса решить.
– Но что такое он может решить, мама, и какое значение будет иметь его решение? С ним все кончено. Он не сможет танцевать больше. Он даже не может ходить. Физически он больше не мужчина.
Мне пришлось подыскивать такие слова, чтобы они дошли до понимания Барта.
– Ты уверен, что она в самом деле любит тебя? Я слышала все: я была в гостиной. Она сама еще не приняла никакого решения. Из того, что я услышала, можно сделать вывод, что она разрывается между любовью к Джори и потребностью встречаться с тобой. Нечестно пользоваться ее слабостью, равно как невозможностью физической любви для Джори. Дай ему время для выздоровления – и тогда поступай, как подскажет тебе сердце. Непорядочно отнимать у немощного то, что он не сможет отстоять. Дай и Мелоди время привыкнуть к состоянию Джори. Тогда, если ты ей в самом деле нужен, забери ее, потому что в таком случае жизнь с Мелоди нанесет Джори только вред. Но что станешь ты делать с ребенком Джори? Ты заберешь у него и ребенка тоже? Ты собираешься ничего ему не оставить?
Он с глубоким подозрением глядел на меня. Потом перевел свой взгляд на потолок.
– Насчет ребенка я еще не решил. Я стараюсь не думать о нем. И не вздумай идти говорить об этом Крису или Джори. Прошу тебя, единственный раз в жизни – позволь мне иметь что-то собственное.
– Барт, но…
– Мама, пожалуйста, уйди. Дай мне обдумать все. Я устал. Ты, мама, утомляешь своими поучениями, своими суждениями. Дай мне шанс доказать, что я не так плох, как ты думаешь, и не настолько сумасшедший, каким я себя сам считал.
Он не попросил меня вновь не говорить ничего Крису и Джори. Как будто знал, что я не стану этого делать. Я молча вышла из его комнаты.
Идя обратно, я напряженно думала о разговоре с Мелоди, но видеть ее, не успокоившись и не обдумав все, я не могла. К тому же она и без того была, по-видимому, достаточно расстроена, и следовало подумать о здоровье ее ребенка.
Оставшись одна, я села перед разожженным камином и стала размышлять. Прежде всего – интересы Джори. За три месяца сильные ноги Джори стали тоньше тростиночек. Теперь это напоминало мне ноги Барта, когда он был маленьким мальчиком. Тонкие ножки Барта, поцарапанные, пораненные, вечно в синяках, вечно в переломах. Барт наказывал себя таким образом за несоответствие стандартам жизни. А стандартом для него тогда был Джори. И эта мысль подняла меня на ноги; я отправилась в комнату Джори.
Я вымыла лицо от слез, остудила покрасневшие глаза льдом и предстала перед Джори, улыбаясь беспечно и счастливо.
– Мелоди спит, Джори. Но перед обедом она тебя навестит. Я думаю, в такую дождливую погоду будет неплохо и уютно пообедать вдвоем перед камином. Я уже попросила Тревора и Генри принести поленья и маленький столик. Я запланировала твое любимое меню. Чем тебе помочь? Может быть, одеть тебя по-другому?
Он безразлично пожал плечами. До этого несчастного случая Джори всегда любил одежду, доводил свой вид до совершенства, продумывал костюм до мелочей.
– Какая разница теперь, мама, какая разница? Тебе понадобилось так много времени, чтобы сообщить мне, что Мелоди спит? И почему же ты все-таки не привела ее?
– Звонил телефон, мне пришлось отвлечься… К тому же надо было срочно сделать кое-что. Так какой костюм ты предпочитаешь для обеда?
– Пижама подойдет вполне, – холодно проговорил он.
– Послушай, Джори. Сегодня же вечером ты будешь сидеть вместе со всеми в новом электрическом кресле за обедом и наденешь костюм отца, потому что ты не привез с собой зимнего костюма.
Он, конечно, начал отказываться, а я – настаивать.
Мы послали в Нью-Йорк за зимними костюмами и прочей одеждой, однако Мелоди настояла, чтобы ее одежда осталась там, что подогрело мое возмущение. Но я тогда ничего не сказала.
– Когда хорошо выглядишь, то хорошо и чувствуешь себя, а это означает, что половина победы одержана. Ты перестал заботиться о своей внешности. Я побрею тебя, даже если ты решил носить бороду. Ты слишком красив, Джори, чтобы прятать свое лицо за бородой. У тебя такой благородный рот, такой сильный подбородок. Отращивать бороду имеет смысл лишь мужчинам со слабыми подбородками.
В конце концов он сдался и сардонически улыбнулся, согласившись, что все, что я предлагаю, просто сделает его вновь похожим на самого себя.
– Мама, я знаю, что у тебя что-то на уме, слишком ты хлопочешь обо мне. Но я не спрашиваю почему; я просто рад, что кто-то обо мне заботится.
В это время Крис приехал домой и помог побриться Джори. Я сидела у него в ногах и наблюдала. Меня удивляло благородное долготерпение Джори. Я не могла не возмущаться Бартом и была готова поговорить с Мелоди, открыв ей, что знаю о них с Бартом.
Джори уже вполне окреп, чтобы перенести свое тело в кресло-каталку. Крис и я наблюдали, не вмешиваясь, потому что знали: он должен сделать это сам. Опустившись в кресло, Джори казался и несчастным, и гордым собою одновременно: он впервые сделал это, и сделал относительно легко.
– Не так плохо, – проговорил он, изучая свое лицо в зеркале, которое я держала.
Он нажал на электрический рычаг и попробовал покружить в кресле по комнате. Затем он усмехнулся:
– Это лучше, чем кровать. Какой же я был дурак, что не согласился раньше. Теперь я смогу закончить модель корабля до Рождества. А может быть, я так и вовсе приду в себя.
– Как будто мы когда-то сомневались, – проговорил Крис.
– Ну а теперь, Джори, я пойду за Мелоди, – сказала я, радуясь его настроению, румянцу, появившемуся на его щеках, его волнению оттого, что он снова стал подвижным, хотя колеса все-таки не ноги. – Мелоди, без сомнения, уже одета и ждет внизу. И как ты знаешь, наш бывший неряха Барт тоже очень ценит все красивое в жизни.
– Попроси ее поторопиться, – своим прежним, энергичным голосом вдогонку мне сказал Джори. – Я проголодался. А вид этого яркого огня придает мне жизни. Я ее жду!
Не без трепета я направилась к комнате Мелоди, зная, что я выложу ей все, что мне известно. И когда я это сделаю, вполне вероятно, я окончательно расположу ее в пользу Барта. Барт только того и ждет.
Один из братьев должен победить в этом соперничестве.
Другой неизбежно окажется в проигрыше.
А я желаю победы им обоим!
Предательство Мелоди
Я тихо постучалась к Мелоди. Через толстую дверь я слышала музыку «Лебединого озера». Наверное, громкость была очень велика, иначе бы я не услышала музыки вообще. Я вновь постучала. Она не ответила. Я открыла дверь и ступила на порог, осторожно притворив дверь за собой. Комната была в беспорядке: на полу валялась одежда, на столике перед зеркалом разбросана косметика.
– Мелоди, где ты?
Душ также был пуст. Проклятье! Значит, она у Барта. Я сорвалась и полетела туда. Я отчаянно забарабанила в дверь:
– Барт, Мелоди… вы не смеете так поступать…
Но их и здесь не было.
Я сбежала с лестницы в столовую, надеясь еще, что застану их там. За столом сидел Тревор и в задумчивости мерил глазами расстояние от тарелки до ближайшего края стола. Я помедлила:
– Тревор, вы не видели моего младшего сына?
– Да, миледи, – раскладывая серебро, с чисто британской вежливостью ответил Тревор. – Мистер Фоксворт и миссис Марке только что уехали пообедать в ресторан. Мистер Фоксворт распорядился передать, что он скоро вернется…
Последние слова были сказаны с явной неуверенностью. Мое сердце перевернулось.
– Что он на самом деле сказал, Тревор?
– Миледи, дело в том, что мистер Фоксворт был несколько навеселе… нет-нет, миледи, не стоит волноваться, он был не пьян. Он вполне может справиться с машиной, несмотря на дождь. И с миссис Марке тоже будет все в порядке. Если кому-то нравится дождь, эта погода наилучшая для поездки.
Я побежала в гараж, надеясь еще застать их и задержать. И случилось как раз то, чего я боялась: Барт поехал на своей красной маленькой спортивной машине «ягуар».
Я поплелась обратно к лестнице. Джори ждал, его щеки раскраснелись от выпитого шампанского. Крис пошел переодеться к обеду.
– Так где же моя жена? – спросил Джори, сидя за внесенным в его комнату маленьким столиком.
В центре столика стояли цветы, только что доставленные из теплицы; в камине горел огонь, изгоняя прочь холод и сырость; вся атмосфера была торжественная и праздничная. Приодетый Джори выглядел совершенно здоровым человеком, и его новое кресло почти не было видно из-за столика.
Неужели и сейчас мне врать, как прежде?
Огонь в его глазах погас.
– Значит, она не придет, – проговорил он. – Она вообще больше не заходит ко мне, по крайней мере, каждый раз, войдя в комнату, она останавливается в дверях и оттуда разговаривает со мной.
Его голос сломался, и он заплакал.
– Поверь, мама, я стараюсь принять это все спокойно и не впадать в отчаяние. Но когда я вижу, что происходит между мною и Мелоди, у меня внутри все переворачивается. Даже если она ничего не говорит об этом, я понимаю, о чем она думает. Я больше не мужчина, и она не знает, как жить со мной дальше.
Я опустилась рядом с ним на колени и обняла его:
– Все наладится, Джори, все наладится. Она поймет тебя, дай ей только время. Мы все должны научиться смиряться с тем, что невозможно преодолеть. Подожди, пока не появится ребенок. Я обещаю тебе: она изменится. Ты дал жизнь этому ребенку, и это замечательно. Нет большей радости, чем держать на руках свое дитя. Это ни с чем не сравнимый восторг: держать на руках маленького человечка, целиком и полностью зависящего от тебя, ласкать его… Джори, дай ей время, и ты увидишь, как она изменится.
Слезы прекратились, но усталость и отчаяние так и остались в его глазах.
– Не знаю, смогу ли я дождаться, – прошептал он. – Когда вокруг меня люди, я стараюсь выглядеть довольным. Но в одиночестве я все время думаю, что нужно дать Мелоди свободу от всех супружеских обязательств. Несправедливо требовать от нее, чтобы она оставалась со мной. Я собираюсь сказать ей вечером, чтобы она считала себя свободной, если захочет; а после родов, или немедленно, чтобы она подала на развод.
– Нет, Джори! – вскрикнула я. – Не расстраивай ее больше… просто дай ей время. Она привыкнет к тебе. Ребенок поможет ей привыкнуть.
– Но, мама, я не знаю, смогу ли я жить так. Я все время думаю о самоубийстве. Вспоминаю своего отца и жалею, что у меня нет мужества сделать то, что сделал он.
– Нет-нет, милый. Ты никогда не будешь одинок.
Мы с Крисом сели обедать рядом с Джори. Он не сказал и десяти слов после нашего разговора.
К ночи я незаметно убрала из поля зрения Джори все острые предметы. Я спала эту ночь в одной из его комнат на кушетке, боясь, как бы он не лишил себя жизни с целью освободить Мелоди и от себя, и от чувства вины. Во сне он вскрикивал и стонал:
– Мел… ах, как болит!
Я встала успокоить его. Он проснулся и с непонимающим видом посмотрел на меня.
– Каждую ночь ноги и спина невыносимо болят, – признался он. – Но не надо жалости: я просто хочу поспать.
Всю ночь он беспокойно ворочался. Ноги, которые днем не давали о себе знать, ночью мучили его постоянными болями. Нижняя часть спины буквально раскалывалась.
– Почему эти боли чувствуются лишь ночью, мучая меня? Ах, если бы разрешить все проблемы так, как мой отец!
Нет, нет и нет! Я прижала его к себе, покрывая его лицо поцелуями, обещая ему все на свете за одно желание жить дальше. Пот тек по его груди, пижама прилипла к коже.
– Положись на меня, держись, Джори! Все будет хорошо, вот увидишь, все будет хорошо. Все наладится. Это важнейшее испытание в твоей жизни, Джори. Выдержи его. Не сдавайся! У тебя есть я, есть Крис. Рано или поздно Мелоди изменит свое к тебе отношение и вновь станет твоей женой.
Пустым взглядом Джори посмотрел на меня: для него это все были воздушные замки.
– Спи в своей комнате, мама. Ты ставишь меня в положение неразумного ребенка тем, что спишь здесь, у меня. Я обещаю тебе, что не предприму ничего такого, что заставило бы тебя плакать.
– Милый, пообещай позвонить, если тебе что-то нужно. Мы с папой придем. Нам нисколько не трудно. Не звони Мелоди, потому что ей сейчас опасно вскакивать в темноте. Она может споткнуться и упасть. Ты слышишь меня, Джори?
– Да, я слышу, – ответил он. Его мысли были где-то далеко. – Мне теперь больше ничего не остается, кроме как слушать.
– Скоро тебя начнет посещать психотерапевт: он поможет тебе на твоем пути к выздоровлению.
– К выздоровлению? Ты имеешь в виду полупротез для спины? Я хотел бы его попробовать. – Он говорил это устало, его глаза были затуманены и потемнели. – Полупротезы для ног оказались удачны; я их почти не ощущаю. Но я не желаю носить это приспособление из тяжей, в котором я буду как лошадь в упряжи… – Он закрыл глаза, откинулся назад и вздохнул: – Господи, дай мне силы выдержать все это. Или Ты наказываешь меня за то, что я так гордился раньше своим телом? Ну что ж, Ты как нельзя лучше наказал меня.
Руки его опустились, в глазах показались слезы, они потекли по щекам. Но через секунду он уже извинялся за них:
– Прости, мама. Слезы жалости к себе – это не слишком по-мужски, правда? Но я не могу быть все время сильным. Это просто минутная слабость. Иди к себе, мама. Я не сделаю ничего, что причинило бы вам с отцом еще большее горе. Я пронесу это наказание Божье до конца. Спокойной ночи. Пожелай доброй ночи Мелоди за меня, когда она придет.
Я прибежала к Крису, упала в его объятия и зарыдала; он задавал мне вопросы, но я не отвечала на них. Он расстроился и разозлился:
– Ты не обманешь меня, Кэтрин. Ты что-то скрываешь, думая, что мне это принесет большую муку, в то время как наибольшая из всех мука – это не знать, что происходит!
Он ждал ответа. Я молчала. Тогда он повернулся на бок и быстро заснул. Эта его привычка спокойно засыпать, когда я не могла, очень раздражала. Я бы хотела, чтобы он проснулся, заставил меня все ему рассказать. Но он продолжал спать, повернувшись, чтобы обнять меня и зарыться лицом в мои рассыпавшиеся волосы.
Каждый час я вскакивала посмотреть, не приехали ли Барт с Мелоди, не случилось ли чего с Джори. Джори лежал в кровати с широко раскрытыми глазами: очевидно, он также ждал появления Мелоди.
– Твои боли прошли?
– Да, ступай спать. Со мной все хорошо.
Перед апартаментами Барта я повстречала Джоэла. Он взглянул на мой белый шелковый пеньюар и вспыхнул.
– Я думала, – проговорила я, – что вы, Джоэл, переселились в помещение над гаражом…
– Да-да, я хотел уйти туда, хотел уйти, Кэтрин. Барт велел мне вернуться в дом; он сказал, Фоксворт не должен жить в положении слуги. – Его водянистые голубые глаза будто упрекали меня в том, что я не отговаривала его от переселения, когда он уведомил нас, что комнатка над гаражом пришлась ему по душе больше, чем великолепная комната в крыле Барта. – Вы еще не понимаете, племянница, что это значит – быть старым и больным и таким одиноким. Я годами страдаю бессонницей… меня беспокоят дурные сны, неожиданные приступы боли, я страстно желаю заснуть, но не в силах. Поэтому я встаю и брожу, чтобы утомить себя.
Ах, бродит, чтобы заснуть? Шпионит за всеми, вот что он делает! Но, взглянув на Джоэла пристальнее, я устыдилась. Он стоял во мраке такой слабый, больной и истощенный, – может быть, я несправедлива к нему? Может быть, вся моя неприязнь к нему из-за того, что он сын Малькольма? А эта неприятная привычка постоянно бормотать цитаты из Библии – не от нашей ли она бабушки, которая всегда настаивала, чтобы дети учили по одной цитате каждый день?
– Доброй ночи, Джоэл, – проговорила я с большей доброжелательностью, чем прежде.
Но он продолжал стоять, будто надеясь завоевать меня на свою сторону. Я подумала о Барте, который часто намеренно оскорблял меня в детстве, но перестал с тех пор, как начал читать Библию. Неужели Джоэлу удалось возвратить к жизни то, что я считала давно заснувшим и почившим? Вот и Барт часто приводит в доказательство своих мыслей какую-нибудь цитату из Библии.
Мой пристальный взгляд заставил Джоэла отпрянуть от меня будто в испуге.
– Отчего это у вас такой вид? – резко спросила я его.
– Какой, Кэтрин?
– Будто вы боитесь меня.
– Вы страшная женщина, Кэтрин, – с жалобной улыбкой проговорил он. – У вас такое милое лицо, такие мягкие светлые волосы; но иногда вы ведете себя так же жестоко, как моя мать.
Я поразилась этому сравнению. Неужели я похожа на злобную старуху?
– А еще вы напоминаете мне вашу мать, – прошептал он тонким голосом, натягивая поплотнее свой старый халат на тощее тело. – Вы выглядите чрезвычайно молодо для пятидесяти лет, племянница. Мой отец когда-то говаривал, что порочные люди всегда выглядят молодо и здорово, в отличие от тех, для которых есть уже место в раю.
– Но если ваш отец отправился в рай, Джоэл, то я охотнее пойду в противоположном направлении.
Он с жалостью смерил меня взглядом. Я вернулась к Крису; он проснулся, и я пересказала ему разговор с Джоэлом.
– Кэтрин, как недостойно с твоей стороны так грубо разговаривать со стариком. В конце концов, он имеет больше прав на этот дом, чем любой из нас. А по закону этот дом принадлежит Барту, и только ему, хотя мы с тобой и назначены до срока опекунами.
На меня напала злость.
– Неужели ты не понимаешь, что в лице Джоэла Барт нашел того «отца», о котором мечтал всю жизнь?
Это задело его. Крис отвернулся и застыл.
– Спокойной ночи, Кэтрин. Надеюсь, ты останешься в постели и в виде исключения не станешь соваться в чужие дела. Джоэл – одинокий старик, который благодарен Барту за душевное сочувствие и защиту. И перестань видеть в каждом старике Малькольма, поскольку, если ты еще чуть-чуть подождешь, я также превращусь в старика.
– Если ты будешь выглядеть и действовать так, как Джоэл, то, признаюсь, я буду рада твоему концу.
Боже, что такое я сказала? Я схватила его за руку, но он отказался отвечать на мое пожатие.
– Крис, прости меня, Крис. Я имела в виду совсем другое. – Я погладила его грудь, затем просунула руку под пижаму.
– Тебе лучше убрать руки, Кэтрин. Я не в настроении. Спокойной ночи, Кэтрин, и запомни: если ты ищешь беду, то, скорее всего, ты ее найдешь.
Я услышала, как вдалеке хлопнула дверь. На моих часах было три часа ночи. Натянув платье, я проскользнула в комнату Мелоди и стала ждать. Прежде чем она попала в свою комнату из гаража, прошел еще час. Наверное, она и Барт никак не могли дождаться завтрашнего дня, чтобы побыть вместе. На небе над вершинами гор появились первые признаки рассвета. Я мерила шагами комнату. Наконец послышались ее тихие шаги. Мелоди вошла, в руках она держала свои серебристые босоножки на высоком каблуке.
Она была сейчас на шестом месяце беременности, но в этом свободно спадающем черном платье беременность была незаметна. Увидев меня, она вздрогнула и попятилась.
– Хороша же ты, Мелоди, – со злой язвительностью сказала я.
– Кэти? С Джори все в порядке?
– Тебе же это безразлично.
– Вы так зло говорите. И так на меня глядите… что такое я сделала, Кэти?
– Как будто сама не знаешь! – резко ответила я, позабыв о том, что хотела быть тактичной. – Ты тайком уезжаешь из дома с моим младшим сыном; ты возвращаешься к утру с багровыми следами на шее, с накрашенными губами и с беспорядочной прической; и ты же еще осмеливаешься спросить у меня, что ты сделала. Отчего бы тебе не рассказать мне, что ты делаешь?
Она недоверчиво глядела на меня во все глаза, со стыдом, с чувством вины, которое читалось в ее глазах, но и с надеждой.
– Вы были мне вместо матери, Кэти. – Она заплакала, она умоляла меня взглядом о понимании. – Не оставляйте же меня и сейчас – сейчас, когда я нуждаюсь в матери больше, чем когда-либо.
– Но не забывай: прежде всего и более всего я – мать Джори. А также Барта. Когда ты предаешь Джори, ты предаешь и меня.
Мелоди снова разразилась слезами.
– Не отворачивайтесь от меня сейчас, Кэти. У меня нет никого, кроме вас, кто бы понимал меня так, как вы. Только вы и можете понять! Я люблю Джори, я всегда любила его…
– И именно поэтому спишь с Бартом? – перебила я ее. – Какой забавный способ доказать любовь.
Она положила голову мне на колени, обняла меня за талию.
– Пожалуйста, Кэти. Выслушайте же меня. – Она подняла на меня глаза; по ее щекам потекла тушь вместе со слезами. Почему-то это делало ее только привлекательнее. – Я жила балетом, и вы понимаете, что это значит. Мы вбираем в себя музыку, выставляем на всеобщее обозрение свои души и тела и платим за это большую цену. Мы выслушиваем аплодисменты, раскланиваемся, выходим на сцену под крики «браво!», нас забрасывают цветами; а затем закрывают занавес, и мы по ту сторону сцены снимаем макияж, надеваем мирскую одежду – и тогда нам кажется, что мы сами не реальность, а выдумка, мираж. Мы так сильно эксплуатируем свою чувственность, что в реальной жизни нам все кажется слишком грубым и даже жестоким.
Она засомневалась, говорить ли дальше, собираясь с силами, а я сидела, потрясенная нарисованной картиной: кто лучше меня знал, что все это именно так?
– Большинство из зрителей и ценителей полагают, что мы все – гомосексуалисты. Они не осознают, что мы родились благодаря балетной музыке, сроднились с нею, что мы выросли из этих аплодисментов, из лести публики, и единственное, что делает нас действительно земными людьми, – это плотская любовь. После спектакля мы с Джори обычно падали в объятия друг друга, и лишь затем напряжение отпускало наши души и мы могли заснуть. А теперь у нас нет этой разрядки. Джори больше не может слушать музыку, а я не в силах выключить ее.
– Но у тебя-то есть любовник, – вяло сказала я, полностью понимая все сказанное только что ею и не в силах ничего возразить.
Когда-то и я, плывя на крыльях музыки, мечтала о любви, отрываясь от реальности мира, и, не найдя любви, буквально заболевала. Этот мир фантазий, балета, музыки я любила более, чем реальный.
– Послушайте, Кэти, пожалуйста, дайте мне шанс объяснить вам. Вы знаете, как неуютно мне в этом доме, когда никто не приходит в гости, а единственный, кому звонят по телефону, – это Барт. Когда произошло несчастье, вы с Крисом и Синди вечно были в больнице, а я, трусиха, была так напугана, что боялась даже показаться на глаза Джори. Я боялась, что он увидит мой страх. Я пыталась читать, пыталась заняться вязанием, как вы, но не могла ни того ни другого. Я сдалась и стала ждать телефонных звонков из Нью-Йорка. Но никто так и не позвонил. Я гуляла, плакала там, в лесу, смотрела в небо, рассматривала бабочек, опять плакала. Пыталась работать в саду, но ничего не помогало. Потом нам объявили, что с Джори все кончено: он не сможет больше ходить и танцевать. А спустя несколько дней вечером в мою комнату зашел Барт. Он закрыл за собой дверь и долго стоял, глядя на меня в упор. Я, как обычно, лежала в постели и плакала. У меня всегда играет музыка: я пытаюсь остаться в том мире, каким он был для нас с Джори раньше. Барт глядел на меня своими магнетическими глазами, пока я не перестала плакать. Потом он подошел ко мне и вытер мои слезы. Его глаза были такими любящими, такими нежными… я никогда раньше не видела в нем столько доброты, столько сострадания. Он стал прикасаться к моим волосам, глазам, губам. По спине у меня пробежала дрожь. Он наклонился, так медленно-медленно, заглянул в мои глаза и прикоснулся губами к моим губам. Я никогда не предполагала, что он может быть таким нежным. Я отчего-то думала, что он предпочитает брать женщину силой. Наверное, если бы он так и попытался поступить, я бы убежала. Но его нежность… она напомнила мне о Джори. И я ничего не могла сделать.
Нет, больше не хочу слушать, подумала я. Надо ее остановить, иначе я начну ощущать жалость к ней и Барту.
– Я не желаю ничего этого слушать, Мелоди, – холодно проговорила я.
Я отвернулась, чтобы не видеть тех следов страсти на ее шее, которые мог заметить и Джори, если бы она сейчас пошла к нему.
– Значит, именно теперь, когда Джори так нуждается в тебе, ты отворачиваешься от него и уходишь к Барту. Ты образцовая жена, Мелоди.
Она закрыла лицо руками и зарыдала.
– Я помню день вашего бракосочетания, когда ты стояла перед алтарем и клялась в верности мужу «и в горе, и в радости». И вот в первом же несчастье ты бросаешь мужа и находишь себе любовника, – с горечью добавила я.
Пока она всхлипывала и пыталась склонить меня на свою сторону новыми доводами, я думала о том, насколько же одиноко и изолированно расположен этот дом. А мы оставляли Мелоди одну, полагая, что ей в ее горе надо успокоиться и не хочется никого видеть. Слишком велика была прежде ее неприязнь к Барту, чтобы мы заподозрили, что она связала себя с ним.
Все еще всхлипывая, с мокрыми от слез глазами, Мелоди теребила свой пояс.
– Как вы можете обвинять меня, Кэти, если вы поступили даже хуже меня?
Как громом пораженная, я встала и собралась уходить. Она была права. Я ничем не лучше. Опять, вновь и вновь, я хотела поступить правильно, а сделала лишь хуже.
– Будешь ли ты уверять Джори, что все еще любишь его, и собираешься ли расстаться с Бартом?
– Я действительно люблю Джори, Кэти. Может быть, это звучит странно, но я люблю и Барта – совсем по-другому. Джори был моим юношеским увлечением и моим лучшим другом. Да, я никогда не испытывала симпатии к Барту раньше, но он изменился, Кэти, он в самом деле изменился. Нет, мужчина, который ненавидит женщин, не может любить так, как любит он…
Я сжала губы. Я стояла здесь в дверях и обвиняла ее, как однажды моя бабушка смотрела на меня безжалостными стальными глазами и говорила мне, обвиняя, что я – худшая из грешниц.
– Не уходите, пока не поймете меня! – со слезами вскричала Мелоди, протягивая ко мне руки.
Я закрыла дверь, подумав о шпионе Джоэле, и прислонилась к ней спиной.
– Хорошо, я останусь, но понять тебя я не могу.
– Барт любит меня, в самом деле любит. Когда он говорит это, я не могу не поверить. Он хочет, чтобы я развелась с Джори. Он сказал, что женится на мне. – Ее голос снизошел до хриплого шепота. – Я, право, не знаю, смогу ли я прожить жизнь рядом с мужем, навсегда прикованным к инвалидному креслу.
Рыдая, она упала к моим ногам, будто бесформенная куча тряпья, и начала отчаянно оправдываться сквозь рыдания:
Читать бесплатно другие книги:
