Хальдор из Светлого города Хаецкая Елена

26.

Кабак Зеленоглазой Блондинки был пуст по случаю утреннего часа. Солнце, каким-то чудом просочившееся сквозь толстые пыльные стекла, ползло по деревянным стенам, расписанным сценами из пастушеской жизни. Тусклая краска – синяя, зеленая и мутно-красная – успела за долгие годы основательно облезть, однако роспись придавала интерьеру некоторую фешенебельность и, устраивая разнос очередному разбушевавшемуся клиенту, Блондинка неизменно простирала длань к картинам, которые неоспоримо доказывали, что здесь вам приличное заведение.

Стулья тесно облепили все столы, за которыми вчера кутили многочисленные компании. Прочие столики, на долю которых после этой перестановки стульев не хватало, выглядели ощипанными.

Над стойкой покачивалась подвешенная за нитки деревянная фигурка, изображющая одноногого моряка с черной трубкой в зубах. Волосы моряка были сделаны из пакли и повязаны выгоревшим и пропыленным лоскутом.

Сама хозяйка, навалившись могучими локтями о стойку, наблюдала с неподдельным интересом за действиями какого-то несчастного, ползающего с мокрой тряпкой в руках по грязному полу. Он путался в ножках стульев, сопел, ронял на себя мебель и успел уже два раза наступить в таз с водой. Время от времени Блондинка подбадривала его ругательствами и угрозами, указывая властным пальцем то на один, то на другой недостаток. Глубоко страдая от похмелья, он хлюпал под столом, одинокий и покорный.

Дверь кабака хлопнула.

– У нас уборка! – рявкнула Блондинка, не поворачиваясь ко входу.

Ожидаемых извинений с последующим прикрытием двери не последовало, и добрая женщина в недоумении посмотрела в сторону вошедшего. Страдалец на полу затих со слабой надеждой во взоре.

Посетителем оказался темноволосый мальчик лет четырнадцати в черном плаще с откинутым капюшоном. Он уселся за столик, привычным движением поправив меч в ножнах. Серые глаза его мельком оглядели кабак, слегка сощурившись при виде наказанного пьяницы (тот почему-то начал усиленно шаркать тряпкой) и, наконец, остановились на хозяйке.

Она была высокой, очень толстой женщиной, вульгарной до поэтичности и могучей почти эпически. На заплывшем лице злобно горели глаза редкостного изумрудного цвета.

– Желаете выпить, господин? – спросила женщина.

Мальчик отважно кивнул. Блондинка вылезла из-за стойки и лично подала ему стакан с темно-красным вином, пахнущим смородиной. Пьяница на полу, уловив волшебный запах, еле слышно застонал, но на него не обратили внимания. Барон отодвинул стул, ловко пнув его ногой.

– Выпейте со мной, хозяйка.

Трактирщица втиснула свой торс между стулом и столом.

– Знаете, что я скажу вам, господин, – заявила она фамильярно. – Не стоит вам ходить по Мокрушам в такой час. Утро – самое неподходящее время, солдаты еще дрыхнут, если что, то и помочь некому.

Она задумчиво придвинула к себе стакан, над которым краснел в нерешительности юный барон, и отпила.

– Винишко неплохое, – заметила она. – Пейте, пейте, господин. Деньги-то у вас есть?

Барон, не глядя, выложил на стол две золотые монеты. Трактирщица метнула на них страстный взор и, склонившись над столом, внезапно поцеловала барону руку.

– Ах вы, антик с хризантемой, – с чувством сказала она. Рот у нее был слюнявый. – Вы по делу ко мне пришли или просто отдохнуть? Такой вы молоденький, свеженький…

Барон слегка отодвинулся от нее.

– Вам знаком портновский подмастерье по имени Хальдор? – неожиданно спросил он.

Лицо трактирщицы приняло непроницаемое выражение. Сейчас она больше всего напоминала статую Матери-Родины, отлитую из чугуна.

– Нет, – сказала она, словно уронив ядро.

Это было очевидным враньем. Женщина не рассчитывала на то, что ей поверят. Ее задача заключалась в том, чтобы дать понять тщетность любых попыток заставить ее говорить. И если бы она имела дело со службой кольцевой охраны, то ей бы это вполне удалось.

Барон искренне возмутился:

– За кого вы меня принимаете?

– За кого надо, – не теряла бдительности Блондинка.

Барон немного подумал.

– Я мэтр д'арм ордена Каскоголовых.

Трактирщица поерзала.

– А мне-то что, – заявила она наконец. – Хоть сам Брион.

Судя по всему, это было кощунственное высказывание, и барону полагалось возмутиться. Но пока он соображал, как это сделать убедительно, возмутился третий, доселе немой участник этой сцены.

– Молчи, баба! – внезапно отважился из-под стола мученик с тряпкой в руке. Барон, не глядя, лягнул его сапогом, и тот, странно всхлипнув, затих.

– Я прошу вас, – с нажимом произнес барон.

Трактирщица оглянулась на входную дверь. На столе появилась третья золотая монета. Женщина нерешительно сказала:

– Я почти ничего о нем не знаю, господин.

– Говорите все, что знаете. Только правду. Для меня это важно.

– Был у меня такой клиент, – сказала она, понизив голос. – Всегда голодный. Пить не умел совершенно. Его тут частенько били. Он как выпьет, так сразу лезет в драку, а здешним только повод нужен, чтоб рожу начистить. Один раз сцепился с оружейниками, они сломали ему два ребра. Я его еле отняла у них… – Она машинально бросила взгляд в угол под настенной росписью, где лежал тогда Хальдор, лишенный сознания, с кровью на губах. – Мастер у него пьянчужка. Он пропал куда-то, мастер его. Зарезали, наверное. Может,сам Хальдор и зарезал. Десяти дней не прошло, как он подрался на мокрушинском посту со стражниками кольцевой охраны… А говорят, трезвый был. Пропащий он человек, господин, – заключила она.

– А где он теперь? – спросил барон.

– А кто его знает… Весь израненый был. Так и арестовали. Подобрали возле стены, били за что-то, он, говорят, молчал.

– Тюрьма в городе есть? – быстро спросил барон.

Трактирщица недоверчиво покосилась на него.

– Вы и вправду не знаете, господин, или проверяете что-то?

– Вправду не знаю, – спокойно отозвался барон.

– За кварталом Желтые Камни – Середина Мира. Там все. И тюрьма, и каторга, и хлеб выращивают. И башня Светлых Правителей тоже там. Простому человеку туда так просто не попасть. Даже знатным аристократам из Желтых Камней вход за эту стену запрещен. Карается смертью.

Барон покачал головой.

– Середина Мира вовсе не там, – сказал он. Я могу сказать вам, где она на самом деле. Она отмечена ясенем Иггдрасиль. А ваша башня – это просто нелепое суеверие…

Трактирщица сложила пальцы «рогами», отводя беду.

– Что вы говорите, господин! Великий Один покарает за такие слова и вас, и меня.

– И меня, – пробубнили из-под стола.

Барон неожиданно фыркнул, словно услышал нечто забавное.

– Не покарает, – уверенно сказал он. – Делать ему нечего, подслушивать наши разговоры…

Женщина, пригорюнившись, опустила щеку в ладонь.

– Бедный вы, бедный, – жалостно сказала она. – Такой молодой, щедрый, красивый господин… – И, не договорив, запела могучим басом балладу о покинутой пастушке.

Из-под стола ее воодушевленно поддержал дребезжащий голосок пьянчужки. Раздвинув колени, трактирщица заглянула под стол.

– Вылезай, – сказала она, – хватит на сегодня с тебя, придурок.

– Скажите… – начал барон.

Трактирщица снова вынырнула со сладчайшей улыбкой.

– Я вся ваша, – заявила она.

Барон поперхнулся, шевельнул бровями и повторил:

– Скажите, если Хальдор еще жив, то где его нужно искать?

– Вас интересует мое мнение? – протянула Блондинка. – Ладно, скажу. Верней всего, что его отправили в сельские кварталы, на каторгу. Там сгинуло уже много наших, мокрушинских. А что? Я считаю – справедливо. Кто-то же должен кормить весь город? – Она махнула рукой. – Если он вам так уж нужен, то ищите за пятой стеной.

– Вы уверены?

– Полную гарантию дает только могильщик, – сказала Блондинка.

– А магистр ордена Путеводной Нити может быть что-нибудь знать? – спросил барон.

Трактирщица энергично покачала головой.

– Не думаю. Ваш Хальдор не был членом Ордена. Он же был кто, ваш Хальдор? – Она легла грудью на край стола. – Он был просто дохлый, замученный подмастерье. Паршивый щенок он был, и я не понимаю, зачем такому господину, как вы, какой-то там Хальдор…

– Это уже не ваше дело, – отрезал барон и встал.

– Как хотите, – вздохнула женщина. Она сделала попытку вторично поцеловать его руку, но в этот момент на свет выполз, наконец, истерзанный похмельем неудачник, и барон с удивлением увидел знакомое лицо. Это был писарь роты Верзилы Кьетви, щуплый, озлобленный человек лет пятидесяти, который всю жизнь мечтал о военной карьере и тщательно изображал из себя рубаку и бретера. От его мелочных доносов роту спасало только непобедимое отвращение, которое питал к подобного рода людям Верзила Кьетви. Барон ненавидел этого стукача так, как может ненавидеть только тринадцатилетний мальчик. Поэтому в ответ на жалкую злобу, вспыхнувшую во взоре писаря при виде свидетеля его унижения, барон только усмехнулся. направляясь к казарме. Он заранее предвкушал встречу, которую с его легкой руки устроят писарю солдаты.

27.

Была глубокая ночь, и Город наполнился храпом и сонными вздохами. Перенаселенный, тесный, стиснутый многочисленными стенами и перегородками, с высоты птичьего плета он казался нелепым и совершенно не приспособленным для жизни.

Но барон был лишен возможности смотреть на Город с высоты птичьего полета. Он сидел на полу в той самой комнатке, где прежде помещался писарский стол, а теперь, по распоряжению Верзилы, жил он – мэтр д'арм роты Ордена Каскоголовых. Сам же Верзила спал мертвым сном на баронской койке. Он лежал лицом вниз, прямо в сапогах, неподъемный и неподвижный. Дыхания его слышно не было. Изредка барон бросал на него встревоженные вгляды, но в тот момент, когда он уже приходил к выводу, что командир мертв, Верзила отчаянно всхрапывал и снова покойницки затихал.

Барон неторопливо, звено за звеном, перебирал веревочную лестницу, по которой они с Хальдором когда-то перелезали через внешнюю стену. Он все-таки нашел ее среди травы. Она лежала в том месте, где они ее спрятали, никем не тронутая и изрядно подмокшая. Барон принес ее в казарму, высушил и теперь проверял на прочность.

В тишине трещал фитиль масляной лампы, похищенной из коридора. Было душно, но барон не рискнул открыть дверь и проветрить комнату. Он не хотел, чтобы кто-нибудь увидел у него лестницу.

Верзила в очередной раз всхрапнул, простонал и вдруг открыл глаза. Барон спокойно поднял голову и встретился с ним взглядом. Верзила несколько раз моргнул, слабо соображая. Картина, освещенная тусклым бегающим светом лампы, была, с его точки зрения, жутковатой: голые стены, в темноте казавшиеся бесконечными, светлая полоса меча в углу и странный иальчик, перебирающий какие-то веревки… Почему он не спит, ведь сейчас ночь? Почему он сидит на полу у постели Кьетви? Может быть, он каждую ночь подкрадывается к спящим, смотрит на них и ворожит? Бесстрашного капитана прошиб холодный пот. Он вспомнил о том, что мальчик болен, что он иногда заговаривается. Но если не обращать внимания на его странности, то он совершенно нормален. А вдруг это не странности?

– Что это у тебя в руках? – хрипло спросил Кьетви.

– Веревочная лестница, господин капитан, – ответил барон.

Капитан немного помолчал, соображая, что бы еще спросить.

– Почему ты сидишь на полу? – буркнул он.

– Потому что господин капитан лежит на моей койке.

Верзила с трудом приподнялся и сел.

– Смерть моя, – сказал он. – А за каким чертом я лежу на твоей койке?

Барон глянул на него выразительно и промолчал. Кьетви, возведя глаза к потолку и обнаружив на нем пятна копоти, с трудом начал припоминать.

– Я что, был пьян в дерьмо? – спросил он, ощущая симптоматическую сухость во рту.

Барон еле заметно кивнул. Верзила уловил это движение.

– Меня никто больше не видел? – Он вдруг рассердился. – Да говори ты толком, я не понимаю твоих намеков.

– Никто, – сказал барон.

Верзила посмотрел на свои грязные сапоги и шевельнул носом-клювом.

– Я сильно буянил?

– Было-с, – поведал барон, повторяя интонацию Лоэгайрэ и улыбнулся ясно и открыто, как всегда.

– Странный ты какой-то, – сказал Кьетви. – Я же чувствую, что ты мне не врешь. И в то же время ты как будто что-то скрываешь

– Ничего я не скрываю, – возразил барон и добавил: – От вас.

Кьетви прищурился. Ощущение жути прошло. Ничего зловещего в мальчишке не было, а что он не такой, как все, – так он, может быть, и вправду барон. Дисциплины не нарушает, уставы вслух не критикует. Прикрыл собой в трудную минуту командира. Кьетви устроился поудобнее, зверски заскрипев койкой.

– Если ты ничего от меня не скрываешь, – сказал он, – тогда объясни: зачем тебе лестница?

– Полезу через стену.

– В Лес, обратно?

– Нет. – Барон стряхнул веревки с колен и встал. Он был вровень с сидящим Кьетви. – Господин капитан, мне нужно попасть в Башню Светлых Правителей.

Фитиль в лампе затрещал, как рвущийся ситец. Кьетви молча смотрел на барона, выискивая в его серых глазах признаки безумия.

– Ладно, – сказал Кьетви, положив ему руки на плечи. – Ты мне объяснишь, зачем тебе это надо, хорошо, Хельги?

Барон хлопнул ресницами. Сильные пальцы Верзилы стиснули его плечи.

– Мне нужно добраться до Светлых Правителей, – повторил барон. – Это… это дело моей чести. – Даже в темноте было видно, ка он покраснел. – Только не смейтесь надо мной.

– Великий Один, да кто же над тобой смеется? – пробормотал Верзила.

– Вы думаете, что я больной, – хорошо, – сказал барон. – Пусть я больной, пусть я какой угодно, но мне нужно в Башню.

– Ты бредишь, – осторожно сказал старый солдафон. – Тебе нужно отдохнуть, вот что я тебе скажу.

Барон сжал зубы и отвернулся. Он помолчал немного, а потом умоляюще произнес:

– Господин капитан, я же все равно туда пойду. Сделайте мне пропуск в квартал Желтые Камни. Пожалуйста! А через пятую стену я перелезу сам. Лестница вроде нормальная, должна выдержать…

– А если ты попадешься?

– Клянусь вам именем моей матери, они не узнают, что я из вашей роты.

– Кто – «они»? – сердито поинтресовался Кьетви.

Вопрос застал барона врасплох.

– Ну как – кто… Они… Враги…

Кьетви вздохнул. Если этого юного маньяка засадить за решетку, то он, пожалуй, сбежит из-под ареста и тем самым вообще поставит себя вне закона. И потом, не исключено, что он все-таки умеет ходить сквозь стены, а лестница – это так, для кокетства. В том, что подобные дети не произрастают на скудной почве Светлого Города, Верзила не сомневался. А значит, он каким-то образом сумел сюда пробраться неизвестно откуда. Поступки у него странные, образ мыслей явно нездешний, да и вообще – барон! Верзила нутром чуял: парень постоянно говрит ему правду, и от этого становилось не по себе. Все равно что жрать кашу без соли. Съедобно в принципе, но только в принципе.

– Одного я тебя никуда не отпущу, – сказал Верзила. – Пойдешь со мной.

Барон покачал головой.

– Лучше я один. Если что-нибудь случится, я вас не выдам, господин капитан.

– Коварным и злобным врагам, да? – язвительно уточнил Кьетви. – Ладно, хватит болтать. Заговоршик сопливый! За сорок лет впервые встречаю подобное упрямство.

– Я должен… – начал барон занудно.

Кьетви встал.

– Я сказал, что пойду с тобой. А теперь – немедленно спать.

Он направился к выходу, и барон проводил его глазами. Он не мог знать о том, что перед тем, как возглавить роту Каскогловых, Кьетви несколько лет командовал полком кольцевой охраны, который был расквартирован в запретном сельском квартале и в обязанности которого входило жесточайшее подавление любых признаков бунта. Верзила был понижен в должности и изгнан из престижного Ордена Шлема за беспробудное пьянство, рецидивы которого наблюдались и впоследствии. И уж кому-кому, а Верзиле Кьетви доподлинно было известно, что барон, сунься он за пятую стену самостоятельно, непременно попадется в лапы стражников кольцевой охраны.С таким-то честным видом он будет для них просто как красная тряпка для быка. Выколачивать показания они умеют, Кьетви сам их и учил этому. Одного неосторожного слова хватит для того, чтобы на капитана обрушился дамоклов меч, под которым он прожил уже четыре года. Лучше уж рискнуть и пойти вместе с мальчишкой. Шансы остаться в живых резко возрастут.

Барон уже улегся, когда Верзила неожиданно вернулся и заглянул в комнату.

– Слушай, Хельги, – сказал он. – Ты уже спишь?

– Нет, – сказал барон.

– Не ходи за стену без меня. Я тебя проведу. Один ты попадешься.

– Спасибо, господин капитан.

Кьетви кашлянул.

– Все будет путем, парень. Ты только подожди, пока я выйду из запоя.

И тяжело ступая, Верзила удалился.

28.

Придерживая мокрыми. коченеющими пальцами капюшон, чтобы не лез на глаза, барон торопливо шел за Верзилой, стараясь попадать шаг в шаг. Из-за дождя стемнело рано, и это было очень кстати. Оба молчали, не пытаясь вникать в странные детали ситуации: командир роты Каскоголовых, известный всему Городу своей тупостью, помноженной на патриотическое рвение, лез через запретную пятую стену, чтобы провести полоумного мальчишку в Башню Светлых Правителей. Государственная измена на государственной измене.

Кьетви обернулся. Капюшон черного плаща упал, открывая короткие стриженые волосы цвета соломы. Верзила сделал барону знак прижаться к стене, а сам вышел на середину улицы и, раскрутив веревочную летницу, закинул ее на стену. Два крюка впились в край стены. Барон подумал о том, что сам он вряд ли бы сумел бросить крюк на такую высоту. Кьетви показал ему пальцем на лестницу, и барон осторожно полез наверх. Кьетви держал ее, чтоб она не раскачивалась, и забираться было легко.

Барон взялся руками за край стены, подтянулся и сел, свесив ноги. Крюки держали исправно, они только скрипнули по булыжникам под тяжестью тела Кьетви. Барон ждал командира, подставляя лицо ветру. Ночь пахла лесом – влажной землей, примятыми дождем травами. Ему стоило больших трудов вернуться к действительности и вспомнить о том, что он идет в сердце Города, а не за его пределы.

Хищный профиль Верзилы четко обрисовался над левым плечом барона. Барон кивнул и начал выбирать лестницу.

– Чего улыбаешься? – хмуро спросил Верзила.

Барон пожал плечами, но улыбаться не перестал.

– Лесом пахнет, – пояснил он.

– Это тебе не лес, – сказал Кьетви. – Это запретный квартал. Смотри. – Он протянул руку, указывая на еле различимое темное пятно вдали. – Вон там, слева, – бараки. Их охраняют днем и ночью, особенно ночью. За бараками должна быть тюрьма, там второй пост. Прямо под ними – посевы.

Барон искоса поглядывал на Верзилу. Капитан был серьезен, говорил уверенно и объяснять, откуда он все знает, не собирался.

– Сейчас мы пойдем по полю. Здесь самый узкий участок между пятой и шестой стеной. Двух часов вполне хватит. Патрулей на поле быть не должно. Давай.

Лестница беззвучно канула в темноту. Барон осторожно развернулся лицом к стене и встал на веревочную перекладину. Чем ниже он спускался, тем отчетливее был слышен шелест дождя в траве. Этот звук, спокойный и ровный, отгонял тревогу и наполнял душу доверием.

Кьетви спустился сразу вслед за ним. Держа лестницу за край, он дернул ее на себя и отцепил крюки. Ловко намотав ее на ладонь и спрятав моток под плашом, он повернулся к барону.

– Пошли, – сказал он.

Тонкая зеленая паутина цветущего льна, забрызганная синими цветами, лежала на земле, хрупкая и беззащитная. По этому чуду, поникшему и отяжелевшему под дождем, они пошли сапогами. Глядя себе под ноги, барон испытывал почти физическое страдание. Верзила высился впереди черной горой. Откуда он знает про посты, про бараки? Почему взялся провести его через запретный квартал? Может быть, Кьетви – одинокий бунтарь, кто его знает…

Барон несколько раз споткнулся. Он заметно уставал. Меч в ножнах начал бить его по ногам, тяжелый плащ цеплялся за любую колючку. А дождь все шумел, и Кьетви все шагал. Барон уже подумывал о том, чтобы попросить о передышке, когда Кьетви вдруг остановился. Барон в темноте налетел на него.

– Что?! – спросил он, хватаясь за меч.

– Пришли, – ответил Кьетви.

Шестая стена была выше пятой. В ночном мраке она казалась непреодолимой. Кьетви отступил на несколько шагов и снова принялся раскручивать лестницу. Барон на всякий случай отошел в сторону. Свистнув, лестница взлетела в воздух, крюки царапнули камень и, сорвавшись, потянули веревки вниз, в мокрый лен. Кьетви терпеливо смотал лестницу и постоял немного, собираясь с силами. Неожиданно он повернулся к барону.

– Скажи, Хельги, ты не можешь просто пройти сквозь стену?

– Я же говорил вам, господин капитан, что я не умею…

– Да кто тебя знает, что ты умеешь… – вздохнул Кьетви и швырнул лестницу снова. – Вроде зацепилось, – сказал он, потянув веревки.

Барон торопливо шагнул к стене. Кьетви остановил его.

– А теперь скажи, зачем тебе Башня Светлых Правителей?

– Я хочу, чтобы они нашли и отдали мне одного человека. Он был арестован за поножовщину в Мокрушах…

Даже невозмутимый Кьетви не выдержал.

– Он что, тоже переодетый барон?

– Нет, его зовут Хальдор.

– Подмастерье портного по имени Гисли? – странным голосом уточнил капитан.