Сын Сталина Орлов Борис

16

Концепция мобильной войны, выдвинутая товарищем Сталиным на совещании Наркомата обороны и командного состава РККА в ноябре 1934 года и основанная на трудах Триандафилова В. К., сразу имела облик развернутого плана действий по перевооружению армии и изменению тактики и стратегии применения войск.

В условиях массового применения бронетехники и авиации на первое место выходит манёвр подвижными и мощными соединениями, оснащёнными всеми необходимыми средствами ведения боя и управление войсками на основе всеобщей радиофикации.

Такая схема позволит войскам быть «везде и всюду», своевременно оказываясь на острие удара противника, а не размазывать войска тонким слоем по фронту в ожидании прорыва.

Представленным планом предлагалось насытить армию автобронетанковой техникой с тем, чтобы механизация частей первой линии достигла ста процентов, а войск второй линии – пятидесяти процентов. При этом уточнялось понятие «войска первой линии» как подразделений постоянной готовности и полной укомплектованности личным составом, вооружением и боеприпасами. Таким образом, части подразделений РККА предстояло стать такими же мобильными и боеспособными, как пограничные войска Наркомата ВнуДел.

Тем же планом определялись цели и задачи войск первой линии не как удержание противника на определённых рубежах в ожидании мобилизации, а сразу – ведения активных оборонительно-наступательных операций в ходе «подвижной обороны». Для этого, кроме механизации частей, было предусмотрено изменение штатного расписания пехотных подразделений и в том числе: придание подвижной артиллерии и противотанковых средств на уровне батальона, увеличение огневого могущества пехоты путём вооружения личного состава автоматическим оружием, насыщения пулемётами и сапёрными средствами.

Кроме этого, промышленности ставилась задача прекращения выпуска устаревших образцов техники, таких как Т-26 и создания новых. Колёсных бронеавтомобилей низкого профиля, подвижных пушечно-пулемётных установок универсального назначения, и колёсных артиллерийских установок, способных к длительному передвижению с пехотой на маршах и непосредственной огневой поддержке.

Особое внимание было уделено личному и групповому вооружению уровня взвод – отделение.

Кроме автоматических карабинов облегчённой конструкции и повышенной огневой мощи, Сталин предложил вооружать пехоту лёгкими гранатомётами, в том числе и одноразовыми реактивными снарядами РС-1 и РС-2 с возможностью запуска с одноразового или мобильного станка, снайперскими винтовками в количестве не менее чем один снайпер на взвод.

Также особое внимание было уделено простым в обращении и эффективным минным средствам, которые были бы доступны для применения бойцами.

В докладе товарищ Сталин заострил внимание собравшихся на одежде и снаряжении пехотных и пограничных подразделений. Было отмечено, что если шинель и гимнастёрка, как парадно-выходная одежда, не потеряли своей актуальности, то для ведения активных боёв они подходят плохо, так как сковывают движения бойца и имеют плохие водозащитные и теплозащитные свойства. Лучшей зимней одеждой признавался короткий тулуп и ватная куртка, а в качестве летней одежды – лёгкая куртка на пуговицах с большим количеством карманов и специальный разгрузочный пояс, где с удобством может разместиться основное и дополнительное снаряжение солдата, личные вещи, боеприпасы и средства первой помощи. Эскизы такого обмундирования, разработанные Экспертной группой Центрального Комитета партии, были показаны на совещании и позже вызвали бурную дискуссию сотрудников Наркомата обороны и высшего комсостава РККА.

Ещё одним важным пунктом, затронутым товарищем Сталиным, был вопрос войсковой разведки. Как групповой, с помощью проникновения сквозь боевые порядки противника, так и технической, с помощью всех видов наблюдения. Наземного, воздушного и радиотехнического. Только разведка позволит войскам своевременно реагировать на передвижение врага и парировать возникающие угрозы.

Так, И. В. Сталин сказал: «Не только передовые части, но и тылы должны стать предметом тщательного и внимательного наблюдения разведки, с тем, чтобы ни одно движение противника не оставалось скрытым».

В этой же части доклада Сталин обосновал важность своевременных и чётких действий контрразведывательных органов, с тем чтобы ни диверсионные группы, ни наблюдатели и пособник не могли осуществлять свою деятельность на территории, занятой Красной Армией.

Всё вышесказанное не отменяет действий крупных формирований, таких как бригады, дивизии и армии, но управление ими должно выйти на новый уровень, с тем, чтобы не было потерянных подразделений и опустевших участков фронта. Каждый боец, каждый танкист, лётчик или артиллерийский расчёт должны быть боевыми единицами, включёнными в систему общего боевого управления, гибко реагирующего на изменяющуюся обстановку, и оказываться там и где это необходимо.

Журнал «Военная мысль», ноябрь, 1934 г.

Очередное заседание Народного правительства Социалистической Германии, сформированного по рекомендациям Фолькстага[191], открылось в Берлине. Ротевер уверенно держал оборону против польской армии, которая, после захвата Бреслау, так и не рискнула продвинуться дальше. Так что столица ГСФСР вернулась в Берлин, и теперь депутаты Фолькстага размещались в здании бывшего Рейхстага, а правительство ГСФСР заседало по традиции во дворце Антона Радзивилла – там, куда в семьдесят первом году Бисмарк перенес свою рейхканцелярию.

Заседание открыл Пауль Фрелих[192], занявший должность президента Германии. Он приветствовал членов правительства, выслушал доклад о положении на фронтах и сразу же перешел к непростой обстановке, сложившейся на территории Германии.

– Мы находимся в окружении фашистских государств, которые готовы вцепиться в горло молодому германскому социализму. Уже сейчас польская буржуазия, подстрекаемая Англией и Францией, захватила истекающую кровью Верхнюю Силезию, а озверевшие французские пуалю[193] топчут Прирейнские земли. Но мировому капиталу мало этого! Он активно вооружает белые банды, терзающие нашу молодую республику изнутри, они посылают вооруженных наемников, готовых ввергнуть нашу Родину в кровавый ад фашизма. И посреди этого мракобесия и ужаса лишь Советский Союз протянул нам руку братской помощи.

Фрёлих перевел дух и оглянулся на канцлера – Эрнста Тельмана. Тот едва заметно кивнул, и президент продолжал:

– Наше правительство подписало договор о поставках нам вооружения, в первую очередь танков и самолетов – того, чего нам более всего не хватает. Сталин отдает нам все, отрывая кусок от своей страны. У Советского Союза практически нет военного флота, но вместо того, чтобы строить свои корабли, советские заводы ремонтируют наши крейсера. Мы задыхаемся от угольного и нефтяного голода – большевики переводят свои электростанции на экономический график работы, а в наши порты идут танкеры и угольщики. В СССР рабочие до сих пор получают хлеб по карточкам, но в наших портах разгружаются советские суда с продовольствием. И к нам неудержимым потоком на помощь идут лучшие сыны Советской России, вливаясь в ряды Ротевера и добровольческих бригад. Поэтому я от лица всех собравшихся говорю слова самой горячей, самой искренней благодарности партии большевиков и ее вождю – гениальному Сталину!

Многие члены правительства зааплодировали. Министр народной безопасности Вильгельм Баник[194] быстрым взглядом окинул всех собравшихся, чуть заметно склонился к канцлеру Эрнсту Тельману и что-то шепнул ему на ухо. А президент между тем продолжал:

– Но силы красной цитадели большевизма не беспредельны. Нашим братьям в Советской России не хватает станков и прокатных станов, конвертеров и точных инструментов, тиглей и печей, оборудования для химической промышленности! – Фёрлих ударил кулаком по трибуне. – Мы национализировали фабрики и заводы, но капитал – наш извечный враг, не дает нам использовать наш потенциал в полной мере. А наши заводы не могут работать в нормальном ритме из-за обстрелов и бомбежек. Многие рабочие сейчас сражаются с наймитами мирового империализма, что еще сильнее затрудняет работу наших предприятий. Поэтому первый вопрос, который мы должны решить незамедлительно: перемещение части нашей промышленности, особенно из районов, которым угрожает вражеское наступление или даже захват, в Советскую Россию.

– Никогда! – взвизгнул со своего места министр труда Артур Розенберг[195]. – Никогда! Вы предаете марксизм! Вы ищете связей с бюрократической системой, которая подавляет рабочую демократию – истинную демократию, гарантирующую нам народовластие! Пролетариат Германии в едином порыве справится с вражеским нашествием! А вывоз производства в Россию ослабит наш пролетариат.

Баник хотел что-то сказать, но Тельман остановил его коротким движением.

Вслед за Розенбергом слово взял замминистра народной обороны Ганс Киппенбергер[196], который с цифрами в руках принялся доказывать, что перевод промышленных мощностей в СССР значительно ослабит Ротевер и Ротемарине[197] и сделает сопротивление вражескому вторжению невозможным. Дениц с места язвительно бросил, что без советской помощи сопротивление станет невозможным еще скорее. Киппенбергер заспорил со своим начальником:

– Сейчас большая часть народно-гренадерских батальонов вооружена немецким оружием, а советским – лишь некоторые части Ротевера!

– Ваши народные гренадеры[198] – дерьмо! – бухнул в ответ Дениц. – Стадо баранов под командованием обезьян, которых выперли из Ротевера или батальонов Рот-Фронта. А про их вооружение не смейте врать, Киппенбергер! Вот, – и с этими словами Дениц с грохотом швырнул на стол нечто, отдаленно напоминающее винтовку. – Полюбуйтесь, камераден: это – ублюдок, которым разродились эти два засранца! – И ткнул пальцем в своего заместителя и министра труда. Указующий, обвиняющий перст переходил с Кипперинга на Розенберга и обратно. – Вот это – «народная винтовка»! Это дерьмо слепили на Берке[199]. Прицельных приспособлений – ноль, штык не прикрепить, заряжать по одному патрону[200]. За какой задницей нам нужен этот кошмар, который сейчас начали штамповать даже не сотнями, а тысячами?!

Дениц вскочил и возбужденно прошелся по залу, громко топоча ногами. Затем закурил и, не слушая попыток возражения со стороны министра труда и своего зама, заорал. Так орал когда-то командир подводной лодки UC-25, когда командовал: «Аппараты – на товсь! По местам стоять! К атаке! Шевелись, сраные обезьяны!»

– Вы, обоссанцы! На место! Молчать! Я только сегодня узнал, что вот такими «народными винтовками» кроме Берки загрузили заводы Маузера и Вальтера! Я не спрашиваю вас, дерьмовые идиоты, зачем вам понадобились эти пародии на винтовки, я хочу знать: ПОЧЕМУ Я УЗНАЛ ОБ ЭТОМ ТОЛЬКО СЕГОДНЯ?!! Камерад канцлер, – он повернулся к Тельману, который сидел с непроницаемым видом. – Может, я уже снят с должности министра обороны, а мне забыли об этом сообщить?!

Тельман отрицательно покачал головой.

– Вы по-прежнему министр, дорогой геноссе Карл. Это я могу вам заявить с полной уверенностью. Чего, пожалуй, не могу сделать в отношении нашего министра труда…

– Что?! – взвился Розенберг. – Когда формировалось правительство, вы, Тельман, обещали соблюдать его коалиционный и демократический характер, а теперь собираетесь лишить меня портфеля?! А вам известно, что решение о производстве народных винтовок было принято на общих собраниях рабочих заводов Берка, Маузер и Вальтера?! Вы собираетесь отменить волеизъявление восставшего народа?!

Тельман молча кивнул.

– Да кто вам дал право так нагло попирать народную волю? Или вы хотите создать у нас подобие империи большевиков? Подменить власть демократических Советов диктатурой партии? Отказываетесь от марксизма?

– Отказываюсь от маразма! – жестко произнес Эрнст Тельман и встал со своего места. – Если вы хотите молиться на Маркса, как на икону – стройте храм, Розенберг, и не мешайте работать. Дениц, сколько оружия поставили нам Советы?

– На сегодняшний день мы получили от них шестьдесят восемь тысяч винтовок, две тысячи пулеметов, четыреста орудий разных калибров, сто десять танков и двести один самолет. Этого хватило на то, чтобы полностью укомплектовать и вооружить четыре дивизии Ротевера – полнокровных, боеспособных дивизий, каждая из которых не уступает ни польской, ни французской дивизии. И, во всяком случае, – Дениц бросил не предвещающий ничего хорошего взгляд на своего зама, – каждая из этих дивизий стоит на фронте пяти, а то и шести этих дерьмовых народно-гренадерских бригад!

Киппенбергер икнул, но не посмел возразить. Розенберг все же вставил свои пять пфеннигов:

– Это от того, что вы не даете народным гренадерам ни танков, ни артиллерии!

– А разве наша промышленность производит танки? – деланно изумился Тельман. – Вы и Киппенбергер утверждали, что народно-гренадерские части снабжены исключительно оружием германского производства. Так зачем же вам танки из «империи большевиков». Производите свои «народные танки» и «народные пушки». Думаю, что народные гренадеры скажут вам за них огромное спасибо.

Возразить не посмел никто.

– Подвожу итог, – веско сказал Тельман. – Министру народной промышленности подготовить график вывоза в Советский Союз производств, находящихся в прифронтовых районах, в первую очередь – предприятий И. Г. Фарбен[201], Маузер АГ[202], Байерише флюгцойгверке[203] заводов Крупп-Тиссен и некоторых предприятий Цейс. Учесть также вывоз специалистов и квалифицированных рабочих.

Министр промышленности Рудольф Гернштадт[204] кивнул и сделал пометку в своем блокноте.

– Срок исполнения – пять дней. Что же касается народно-гренадерских частей, я полагаю, что товарищ Дениц сам разберется с этими формированиями и оценит их полезность. Правительство ждет от вас доклада, – он повернулся к министру обороны, – через неделю. Все свободны.

Задвигались стулья, зашаркали ноги, скрипнула открывающаяся дверь:

– А вас, Розенберг, – негромко произнес Баник, – я попрошу остаться…

В Москве решение о переводе части производственных мощностей Германии восприняли неоднозначно. То есть Сталин и Куйбышев, которые, собственно, и явились инициаторами такого перемещения, разумеется, были «за»: Сталин – потому что прекрасно понимал невозможность осуществления принесенных Беловым идей и технических решений на существующем советском производстве, Куйбышев – потому что лучше всех остальных представлял слабость промышленно-экономической базы СССР. Их активно поддержали нарком внудел Киров, нарком обороны Ворошилов и, неожиданно, первый секретарь Закавказского крайкома ВКП(б), фактически руководивший ЗСФСР, Берия. Первые двое поддержали решение о размещении германских производств в Союзе ССР, просто полагая, что товарищу Сталину виднее. Впрочем, Ворошилов еще надеялся на то, что новые промышленные мощности позволят скорее довооружить и перевооружить РККА. Берия же рассчитывал на то, что часть производств попадет на Кавказ. Он вышел на заседание Совнаркома с готовыми выкладками о Чатаурском месторождении марганца, об электростанциях на Дзорагете, Риони, Раздане, нефтяных и газовых месторождениях, а потому настаивал, чтобы химические производства, особенно – новые, строились в ЗСФСР.

Поддержал перевод германских предприятий в СССР и нарком здравоохранения Семашко[205], вновь назначенный на эту должность в связи с арестом наркома Каминского[206]. Он считал, что использование новых, передовых технологий и подготовка соответствующего контингента профессионалов для их обслуживания позволят значительно сократить производственный травматизм и снизить процент профессиональных заболеваний.

Наркомы внутренней торговли и пищевой промышленности Вейцер и Микоян вместе с наркомом путей сообщения Кагановичем предпочли воздержаться, заняв позицию «примыкания к большинству». Они мотивировали свое решение тем, что их наркоматы не связаны напрямую с машиностроением и большой химией, так что сами они в этом не разбираются и сотрудников своих занимать несвойственными им делами не станут.

Против выступил нарком лесной промышленности Лобов[207]. Он сомневался в необходимости отвлечения сил от его леса, продажа которого приносила изрядный валютный куш. Семен Семенович упирал на то, что на валюту можно купить те же станки, даже те же заводы куда скорее, причем оборудование будет новое, а не бывшее в употреблении, как у немцев.

Сталин слушал его разглагольствования с каменным лицом, а Куйбышев морщился чуть ли не на каждом слове. Лобов представлял собой обычное явление новой советской бюрократии: безграмотный и амбициозный руководитель. Валериан Владимирович хорошо помнил, как «деятель» сперва, командуя ЧК Башкирии, чуть не довел башкир до мятежа, как потом развалил работу топливного управления и Нефтесиндиката СССР, как оказавшись с подачи троцкистов на должности председателя ВСНХ РСФСР, превратился в «свадебного генерала», чьи реплики даже не принимались в расчет. А наркомлес все разливался и разливался курским соловьем, рисуя великие перспективы лесоторговли…

– Лобов, у вас есть удивительная черта, – наконец не выдержал Куйбышев. – Вы с удивительным постоянством разваливаете любую работу, которую вам поручают. И в этом вы поразительно целеустремленны!

Семен Семенович осекся на полуслове, хотел было дать гневную отповедь, но Куйбышев начал с цифрами из знаменитой записной книжки излагать факты разложения Наркомата лесной промышленности. Речь его напоминала речь прокурора на суде, и все невольно притихли…

– Товарищ Куйбышев, – прервал Валериана Владимировича спокойный глуховатый голос Сталина. – Сейчас здесь решается другой вопрос, и не стоит переводить его обсуждение в рассмотрение недостатков наркомата товарища Лобова.

Куйбышев понятливо кивнул и сел на свое место. Следующим против выступал нарком внешней торговли Розенгольц[208].

– Такое решение может привести к эмбарго! – Аркадий Павлович вытер вспотевшее лицо надушенным платочком. – Мы и так только-только вышли на нормальную торговлю и вдруг – вот тебе! Ведь в этих предприятиях есть не только немецкие акции…

– В крайнем случае, мы сможем представить эти предприятия в качестве концессионных, – подал голос нарком по инделам Чичерин, только-только восстановленный в этой должности.

Он хорошо представлял себе проблемы, вызванные подобным решением, но вовсе не горел желанием снова оказаться на пенсии. Возвращенный к активной политической жизни волей Сталина, он старался лишний раз подтвердить правильность такого решения и тут же заявил, что выгоды от усиления промышленности очевидны. О том, что с другой стороны такое действие вызовет значительное осложнение внешнеполитического положения СССР, Георгий Васильевич разумно умолчал.

Против оказался и нарком водного транспорта Пахомов[209]. Он сообщил собравшимся, что для перевозки такого количества оборудования, станков и механизмов Советский флот просто не располагает соответствующим тоннажем.

– А кроме того, – говорил Николай Иванович, – такая нагрузка на Ленинградский порт невозможна! У нас не хватит ни разгрузочных механизмов, ни площадок хранения, ни пропускной способности подъездных путей.

– Товарищ Каганович? – негромко спросил Сталин, и Лазарь Моисеевич, подпрыгнув, словно игрушка на пружинке, вскочил. – Это так?

– Так, но не совсем, – быстро ответил Каганович. – Мой наркомат уже давно предлагал родственному наркомату водного транспорта принять на вооружение, так сказать, давно действующий у нас циклично-сетевой график работы. А так и суда и вагоны простаивают.

– Товарищ Пахомов, это так? – Сталин посмотрел на наркома водного транспорта. – Товарищ Каганович сказал верно, ничего не напутал?

Пахомов осекся и замолчал. Затем принялся путано оправдываться, но Вождь резко оборвал его:

– Извольте отвечать по существу. НКПС предлагал? Вы не приняли? И теперь ссылаетесь на некие объективные причины, так?

Пахомов молчал. Куйбышев что-то написал на листке в записной книжке, вырвал его и передал Кирову. Тот бросил быстрый внимательный взгляд и, кивнув, спрятал листок в карман френча. Пахомов содрогнулся: за Кировым уже закрепилось прозвище «Железный Мироныч», и это прозвище звучало даже страшнее «Железного Феликса»…

Но самое сильное сопротивление оказал Орджоникидзе, посчитав перевод немецких предприятий атакой на его наркомат.

17

Троцкизм не пройдет!

Органами народной безопасности Германской Советской Федеративной Социалистической Республики был вскрыт международный шпионский заговор, инспирированный троцкистскими силами. В число заговорщиков входили: бывший министр труда ГСФСР Артур Розенберг, вдохновители левацких направлений Рут Фишер и Исаак Чемеринский, бывший секретарь ЦК КПГ Хайнц Нойман и еще несколько таких же отщепенцев. Нити заговора тянулись к разоблаченным троцкистским предателям Радеку, Зиновьеву и Хрущеву.

Народ Красной Германии резко осудил изменников и с воодушевлением встретил вынесенный им суровый приговор, в который раз доказав, что никому не дано обмануть классовое чутье и рабочую совесть. Троцкизм получил свою суровую и справедливую оценку!

«Правда», 2 февраля 1935 г.

Отдельной темой шло создание полимерной промышленности. И тут Александру было проще всего, так как это была практически его специальность. После реорганизации треста Химволокно появилась возможность освоить выпуск полиэтилена и прочих полимеров, так необходимых военной, да и мирной промышленности.

И главным успехом в этом деле было создание линии по производству параарамидного волокна. Сорок тонн в год производились на уникальном оборудовании, под плотным контролем НКВД и лично товарища Кирова. Александр в гриме и под оперативным прикрытием трижды выезжал в Челябинск для решения проблем с производством, пока не заработал такой нужный стране конвейер.

Материал, названный сталинитом, шел, прежде всего, на корпуса новейших штурмовиков и снаряжение для пехотных штурмовых групп, которые стали готовить в подмосковном Алабино.

Там Александр тоже бывал, и тоже в гриме, в составе представительной делегации, отвлекающей внимание от него. По результатам таких проверок Александр всегда писал пространный меморандум, который потом тщательно прорабатывался Управлением физической и боевой подготовки НКВД.

Но в данный момент на столе перед Сашей лежала папка с документами по организации геологоразведочных экспедиций в Восточную Сибирь и на Север, для поисков новых месторождений. Тут он ничем помочь не мог, так как всё то немногое, что он знал, уже указал в специальной справке, поэтому поставив личный штамп «Ознакомлен» и печать с личным номером, закрыл папку и потянулся. Время было уже позднее, но Кремль работал круглосуточно. Можно было спуститься в столовую и получить полноценный обед из трёх блюд, а можно было заказать еду прямо в кабинет, но перед этим Саша дисциплинированно завязал папку, опечатал и вызвал спецкурьера, который должен был вернуть документы в отдел.

После того как он расписался в сдаче документов, Александр наконец-то принял решение и уже протянул руку к телефону, как тот взорвался требовательной и резкой трелью.

– Четыреста двадцатый кабинет.

В трубке раздался глуховатый голос Сталина.

– Саша, поднимись ко мне.

– Иду, дайде.

Закрыв и опечатав дверь, Александр кивнул сотруднику НКВД, сидевшему у лестничной клетки, и поспешил в рабочий кабинет Сталина, гадая, чем вызвана такая срочность.

В приёмной, несмотря на поздний час, сидели три человека. Незнакомый комбриг и два штатских с толстыми папками в руках.

Поскрёбышев – бессменный секретарь Сталина, лишь кивнул на приветствие Александра и махнул рукой «проходи, мол».

В кабинете кроме Сталина находился Лаврентий Берия, в данный момент – народный комиссар внутренних дел, после того как Кирова перебросили заведовать новым Наркоматом идеологической и воспитательной работы.

– Товарищ Берия. – Александр кивнул наркому, пожал протянутую руку и после разрешающего кивка Сталина присел на стул.

– Ты хотел посмотреть на того, кто написал программу подготовки штурмовых и противодиверсионных групп? – Сталин усмехнулся, гладя прямо в глаза Берии. – Смотри.

К чести Лаврентия Павловича, тот даже бровью не дёрнул, и только в глазах что-то такое непонятное зажглось, словно какой-то старый пасьянс наконец сложился. Он помолчал, чему-то улыбнулся и произнёс:

– Ну тогда слушай, товарищ Саша. Мы же сейчас фактически в состоянии войны с Польшей. Те после начала гражданской войны буквально взбесились. Поняли, что от Германии больше угрозы нет, и начали потихоньку гадить в приграничной полосе. Диверсии, похищения, и просто убийства. Ну мы и направили три штурмовые роты туда на практику. Обстрелять, да и просто посмотреть на людей в боевой обстановке.

И тут как раз прорыв крупного отряда с сопредельной территории. Пилсудчики[210]недобитые да белогвардейская сволочь. И знаешь, пограничники бы их пропустили. Шли пешим ходом, через болота, да ночью в дождь. Даже пушку тащили. А алабинцы сразу след взяли. Словно волкодавы. Нагнали их возле хутора Деревеньки. Двадцать человек, с ручным вооружением, против трёх сотен бойцов с пулемётами и одной пушкой. И знаешь, они их просто вырезали. Как курей. Почти без стрельбы. Глушители на автомат тоже ты придумал?

Александр кивнул. Пистолет-пулемёт Дегтярёва, лишённый защитного кожуха деревянного приклада, но получивший простой, но эффективный вихревой глушитель и удобную откидную скобу-упор, стал смотреться довольно монструозно, но работал отлично.

– Под конец постреляли немного, их там человек пятьдесят оставалось. Но в итоге – только десять пленных. А наши не потеряли ни одного человека. Броня эта… тоже ты, наверное? – И не дождавшись ответа Александра, продолжил: – Никто не ушел. Ты мне вот что скажи. Эта вот программа она только для штурмовых подразделений? Ещё что-то можно?

Александр молча посидел, подбирая слова.

– Я что хочу сказать, товарищ народный комиссар. Спецназ этот или Осназ, как ни назовите, это очень специфический инструмент. Ну как шпага. Может в долю секунды прикончить тяжеловооруженного рыцаря, невзирая на доспех. Но если получит удар сбоку, просто сломается, словно спичка. Так и штурмовые подразделения. Хороши они именно при штурме или вот, как сейчас, при зачистке. Но если вдруг нужна будет глубинная разведка – полягут все ни за грош. Можно сделать и для разведки свой курс. Но тут важно что… Инструкторы наши и так всё знают, и всё умеют. Всё, и даже больше. Но вот учить бойца нужно не всему подряд, а только тому, что нужно в данной боевой ситуации. А у нас часто получается, что мы хотим сделать из бойца универсала, а получаем посредственность во всех областях, хотя могли бы иметь качественного профессионала в одной-двух специальностях. Поэтому можно выделить грубо несколько таких логических кустов. Ближняя разведка – диверсии, штурмовые операции – захват, и глубинная разведка – диверсии. Таких спецов нужно готовить на конкретный театр военных действий, и если переучивать на другой, то делать это спокойно и основательно. Ну и физическая защита – телохранители. Это вообще особая статья. Там и психотип подбирать нужно, и вообще.

Поэтому я предлагаю создать учебный центр на базе Алабинского полка. Собрать туда снайперов, взрывников-диверсантов, просто охотников и специалистов по физической подготовке. Я, конечно, помогу, чем смогу, но мне просто не разорваться. Да и специалистов классом выше себя я уже встретил очень много. Беда в том, что почти никто сейчас не представляет, как будет выглядеть война завтрашнего дня, и во всём мире сейчас готовят людей к прошедшей войне. А мы всё-таки пытаемся готовить к завтрашней.

– Как чётко всё разложил. – Берия покачал головой и посмотрел на Сталина.

– Не смотри на меня так. – Сталин прищурился. – Совсем не отдам. Будешь привлекать как консультанта, и то не всегда. Будет у тебя три часа в неделю. Вот их и расписывай, как хочешь. Хоть по часам, хоть по минутам. И я не торгуюсь. – Сталин чуть повысил голос. – И ещё, Лаврентий. Лучше будет, если об участии Александра Сталина никто не будет знать, кроме тебя. Ему, кстати, ещё в школе учиться. – Он пыхнул трубкой, и в воздухе повисло плотное облако дыма.

– Дайде, а нельзя экстерном сдать? – поинтересовался Александр. – Ну нет моей мочи сидеть в школе ещё три года. Это ж сколько дел можно сделать?

– Каких ещё дел? – Сталин подозрительно нахмурился.

– Ну вот хочу, например, написать ТЗ на автоматический и реактивный гранатомет, но нужно встречаться с Грабиным и Таубиным. В идеале конструкторов-пушкарей и профильных инженеров вообще нужно свести в одно КаБэ и выдать им такую же пачку техзаданий, но заниматься этим должен наркомат вооружений, а они и так уже на меня посматривают с подозрением. Люди-то совсем не дураки, складывать два и два научились. Потом нужно обязательно создать аналитический отдел. Для начала при центральном комитете, а там посмотрим. По управляемому вооружению затык. У Королёва авария за аварией. Нужно идти по всей цепочке и понять, где провал. Да мало ли ещё.

– Рано или поздно все странности, что тебя окружают, всё равно просочатся. – Лаврентий Павлович развёл руками. – Тут нужно или дезинформационную игру проводить, или оперативное прикрытие строить.

– Вот и займись. – Сталин хмуро кивнул. – Режим по этой теме – максимальный. А Таубина этого я помню, – ворчливо произнёс Сталин. – Что ни проект, то какие-то потёмкинские деревни. Прожектёр. А вот Грабин просто молодец. Светлая голова. Представляешь, Лаврентий, он додумался привлекать врача-физиолога для проектирования органов управления пушками. Чтобы человеку было удобно.

– Так для этого и встретиться нужно. Сделать, так сказать, внушение. Ну и конечно, техзадание максимально подробное, и грамотного инженера в помощь. Всякий человек хорош, будучи использован на своём месте. А Грабин да, молодец, конечно. Но вот у нас в пехотной роте, кроме пулемётов и гранат, вообще ничего нет. Некому даже мины перед позицией выставить. А если танки попрут?

– Артиллерию запросят, нет? – Берия улыбнулся и поправил пенсне.

– Да какая артиллерия на поле боя? Будет такое месиво и неразбериха. Ни артиллерии не будет, ни самолётов. Ну, то есть будут, но далеко не всегда. Самолёты зависят от погоды и связи, а артиллеристам нужно для начала приготовиться, выставить координаты и корректировщика. Это сработает в обороне, а в наступлении? А тема с самоходными артустановками опять забуксовала.

– Я читал твою записку. – Сталин вздохнул. – Работаем, но не всё сразу.

– Так и не надо сразу, – согласился Белов. – Но тормозим мы просто кошмарно. Там подпихнуть, тут наказать. По заводам проехать, А тут ещё школа эта…

– Я тебя понял. – Сталин отложил трубку. – Давай иди, отдыхай, завтра продолжим, ладно?

Когда Белов ушёл, Сталин вопросительно посмотрел на Берию.

– Дельный парнишка. – Берия кивнул головой. – Но один всё равно не справится. Просто не знает, как работает наша система. Мы порой буксуем, а уж он и подавно. Надо под него отдел создать.