Сын Сталина Орлов Борис

10

…Саша сидел на скамейке в парке, болтал ногами и грыз твердокаменный вяземский пряник, кулек с которыми отыскала Вера Степановна, проведшая на даче полную инвентаризацию. Рядом с ним сидела Светлана с таким же пряником, а Василий и Артем, успевшие съесть свои порции еще в доме, возились с моделью самолета, которую наконец-то доделали.

– Зря ты, Красный, настоял на винте, – пропыхтел Артем, пытаясь одновременно натянуть перекрученные резинки и не выпустить жестяной пропеллер. – Немец дело предлагал: ракету к нему приделать.

– Ракету каждый раз новую надо, – рассудительно заметил Василий, проверяя крылья. – А двигатель всегда один и тот же стоит. Верно, Немец?

– Верно-то оно верно… – протянул Сашка, расправившись с пряником.

Он встал, отряхнул ладони от сладких крошек и присоединился к названым братьям.

– Верно-то оно верно… – повторил он, перехватывая резиновый жгут и насаживая его на изогнутый гвоздь. – Только в настоящем самолете бензин ты каждый раз заливаешь. Новый.

– А старый – сгорел! – радостно сообщила Светлана.

Василий задумался было над услышанным, но тут же тряхнул головой:

– Сейчас посмотрим, как этот полетит, а следующий – такой же, сделаем рекативным!

– Реактивным, – поправил Саша.

– Ну реактивным, какая разница?! Сделаем и сравним: какой лучше и дальше летит, верно?

Ответить ему никто не успел: на дорожку рысью выбежал боец охраны. Увидев ребят, он наддал и закричал на бегу:

– Товарищ Неме… Тьфу ты, товарищ пионе… Ай, мать! Товарищ Белов! Там вас просят!..

Саша поднялся, отряхнул колени от крошек и кивнул:

– Пойдем, товарищ Глудов…

– …Товарищ Сталин, но ведь так нельзя! Понимаете, нельзя! Запрещено!

Так в кабинете Сталина кипятился и подпрыгивал нарком по иностранным делам СССР[72] Литвинов[73].

– Эти костоломы попирают основные правила международных отношений! Разве можно задерживать сотрудников посольства, пользующихся дипломатической неприкосновенностью?!

Сталин молча слушал, внимательно, разглядывая словно насекомое Максима Максимовича, и тот, приободрившись, продолжил еще яростнее:

– Нельзя, понимаете, нельзя так грубо нарушать международные обязательства! Нужно немедленно отпустить госпожу Петерс и принести извинения правительству Британской империи и его превосходительству послу… Ведь мы только два года как с огромным трудом восстановили дипломатические отношения с Великобританией, и вот ту…

– А скажите, товарищ Литвинов, – прервал его Сталин негромко, – это правда, что ваша супруга – не советская гражданка[74] и до сих пор не подала прошения о предоставлении ей советского гражданства? И не отказалась от иностранного гражданства. Товарищ Артузов, какой страны она гражданка?

– Британской империи, товарищ Сталин, – ответил Артузов.

Литвинов мгновенно покрылся липким холодным потом – больно уж нехороший стал взгляд у товарища Сталина.

– А я вот думаю: насколько это нормально, когда у наркома или военного коменданта Кремля родственники – иностранцы? – внешне спокойно поинтересовался срочно приехавший из Ленинграда Сергей Миронович Киров[75]. – Ведь странная ситуация получается, товарищи: днем такой ответственный товарищ работает, очень часто – с государственными секретами, а вечером и ночью – здравствуйте вам! – общается с человеком, для которого интересы другого, возможно – враждебного, государства важнее интересов Страны Советов. Очень странная ситуация получается, товарищи.

– Моя жена – совсем не… то есть… она – революционерка, – пискнул было Литвинов, но его никто не слушал.

– Вот ты, Сергей Миронович, как новый нарком внудел, и займись этим вопросом. Разберись в каждом конкретном случае, и где надо – помоги, а где надо – накажи.

– Все, что поручает мне партия – исполню в точности! – несколько напыщенно ответил Киров и так глянул на Литвинова, что тому ужасно захотелось провалиться сквозь пол и убежать через подвал.

Именно в этот момент в кабинет вошел Поскребышев и коротко сообщил:

– Товарищ Сталин, он ожидает у телефона…

Сталин извинился и вышел из кабинета, обронив на прощание: «Ну, вы пока пообщайтесь, товарищи, посоветуйтесь…» Киров немедленно насел на Артузова, настаивая, чтобы тот немедленно бросил свою разведку и переходил к нему в заместители, потому что: «…работы – пропасть, просто пропасть! И на кого я могу положиться? На Медведя[76]? Положим, а еще на кого? Нет, я считаю, нужно срочно обновлять состав НКВД! Мобилизовать сознательных рабочих – в Москве, в Питере, в Харькове, сормовчан… Но надо, чтобы были спе-ци-а-лис-ты! Которые обучат, направят, помогут на первых порах… Как ты, товарищ Артузов!»

Литвинов сидел ни жив ни мертв, чувствуя, что на этот раз его шашни с британцами могут выйти ему боком… или даже чем-нибудь более серьезным. Внезапно он понял: то, что его пригласили сюда – ловушка! Самая настоящая ловушка! Вот кто здесь сидит, кроме него? Куйбышев[77] – народный контроль, Артузов – разведка, Киров – новый нарком внудел, а этот кто? А ведь Сталин называл его фамилию… как там его… Налёт, Валет? Нет, кажется, что-то связанное с печеньем… Галет? Точно, Галет. И кто этот Крекер? Энкавэдэшник – понятно, а вот что он здесь делает?

Додумать он не успел: Киров громко обратился к Куйбышеву:

– Валериан, а скажи-ка мне, как старый товарищ: давно проводилась проверка Наркомата по иностранным делам?

Куйбышев молча кивнул и тут же достал из кармана френча небольшую записную книжку в серебряном переплете. Щелкнул застежкой, быстро перелистал, просветлел лицом, видимо найдя нужное, и уже собрался было что-то сказать, но Киров не дал ему говорить, быстро перебив:

– Скажи, а у тебя много специалистов по международным отношениям? Ну, чтобы в дипломатических протоколах разбирались там, или… Ну, ты меня понимаешь?

Создавалось такое впечатление, что Литвинова в кабинете уже как будто и нет. Меер Моисеевич понял, ЧТО это означает…

– Нет, – ответил Куйбышев, подумав. – Откуда?

– Я тут вот что подумал, – Киров почесал нос. – Где там у нас Осведомленный[78]?

Куйбышев удивленно раскрыл глаза и уставился на Сергея Мироновича:

– Да ведь он…

– Знаю-знаю… ну так что же? Зато специалист, каких поискать! Таких людей надо ценить. Что его слабость – повторять зады[79], это не беда. Мало ли людей с обратной слабостью на свете![80]

Куйбышев коротко рассмеялся и посмотрел на Литвинова. Тот закатил глаза и, словно мешок с тряпками, мягко скатился на ковер…

А в это время Сталин, стоя у телефона в маленькой каморке, негромко выговаривал в трубку:

– Я вас очень прошу, товарищ Саша, не вмешиваться сейчас ни во что и обеспечить полную безопасность Таты, Василия и Артема. Я на вас надеюсь. А с врагами мы сумеем разобраться. Ягода уже арестован и дает показания, в ближайшее время будут арестованы остальные заговорщики…

На другом конце провода помолчали, затем напряженный детский голос спросил:

– Товарищ Сталин, а кого вместо Ягоды на НКВД?

– Мы тут с товарищами посоветовались, и была утверждена кандидатура товарища Кирова.

– Замечательно, – в детском голосе прозвучало облегчение. – Вы помните, что товарища Кирова?..

– Есть мнение, что ТЕПЕРЬ товарища Кирова очень вряд ли…

Саша положил телефонную трубку и вежливо поблагодарил охранника, который на всякий случай ему козырнул. После чего он очень постарался, правда – безуспешно, выбросить все происходящее сейчас в стране из головы и отправился к ребятам запускать самолет с резиновым мотором. По иронии судьбы, именно в тот момент, когда Александр изо всей силы швырнул самолет вперед и вверх, почти такое же движение сделал широкоплечий оперуполномоченный ГУГБ НКВД. Вот только в руке у него ничего не было, зато его здоровенный кулак со всей силы впечатался в челюсть Григория Евсеевича Зиновьева. Челюсть выдержала, но глаза Григория Евсеевича мгновенно остекленели, и он бесчувственным кулем повалился на руки двух других сотрудников НКВД, которые приняли его несколько грубо, но аккуратно. Они быстро освободили Зиновьева от маленького браунинга, лежавшего в кармане галифе, ловко надели наручники и выволокли обмякшее тело из кабинета.

А несколькими минутами раньше такие же бравые широкоплечие ребята арестовали Пятакова. После наступила очередь Радека, Каменева, Рыкова и еще очень, очень многих…

В ту ночь Сталин не приехал на Ближнюю дачу. Работы было слишком много и слишком много новой информации, которой с каждым часом, с каждой минутой становилось все больше и больше. И это было очень хорошо для Белова, Галета и коминтерновцев во главе с Димитровым. Потому что если товарищ Сталин ни за что не простил бы привлечения Саши к допросу Ягоды, то за участие мальчика в допросе Петерса и особенно его жены и дочери – он бы просто стер всех в порошок! В пыль, в труху лагерную, на удобрения бы перевел!..

Так что, ко всеобщему счастью, Иосиф Виссарионович не видел белого лица разоблаченной Мэй Петерс и ее расширенных от дикого ужаса глаз, когда Саша, поигрывая стилетом у лобка девушки, спокойно произнес:

– Говори, сучка! Матку выверну!..

И не слышал товарищ Сталин отчаянного визга девушки и ее захлебывающегося, торопливого голоса, перемежающегося рыданиями:

– А-а-а! Все скажу… Только умоляю… А-а-а! Уберите ЕГО!!!

А на следующее утро, после обязательной физзарядки и занятий с Надмитом, прямо за завтраком Димитров, сидевший за столом вместе со всеми, вдруг сказал:

– А что, товарищ Саша, может быть, съездим прямо сейчас к нам? – И заметив удивленные взгляды детей и Веры Степановны, которой Василий и Светлана рассказали беловскую версию вчерашних событий, добавил: – Тут мне двое немецких товарищей звонили: есть что-то новое. Вроде бы дядя твой… – Димитров на секунду замешкался, а затем бухнул, точно нырнул с головой в омут: – Тот самый, что еще с товарищем Либкнехтом работал…

Саша сделал страшные глаза, и, заметив это, болгарин понятливо замолчал.

– Конечно-конечно, – затараторила Вера Степановна. – Поезжай, Сашенька. Вдруг про родных своих что новое узнаешь? – Она поднесла к глазам краешек висевшего на шее полотенца. – Человеку без родни нельзя. Человек без родни – что дерево без корней…

Белов вышел из-за стола и молча пошел вслед за Димитровым. По дороге к ним присоединился Христо Боев, который с немалым удивлением услышал конец негромкой Сашкиной сентенции: «…вы бы мне еще Карла Маркса в родню записали…» Все трое уселись в ожидавший их «бьюик», который, взревев мотором и выпустив клубы синего дыма, помчал их в Москву.

Автомобиль остановился неподалеку от Кремля, и Саша с удивлением узнал дом, в котором в далеком будущем будет располагаться один из вестибюлей станции метро «Калининская» – «Александровский сад». Он много раз проходил мимо этого дома, спеша по делам службы в той, прошлой-будущей жизни, но понятия не имел, что здесь когда-то, а именно – сейчас располагался самый мощный в мировой истории центр спецслужб – Исполком Коммунистического Интернационала.

Димитров распахнул тяжелые дубовые двери:

– Прошу… – И обронил охране: – Это – со мной.

А еще через несколько минут Белов вместе с Боевым, Димитровым и улыбчивыми веснушчатыми финнами Куусиненом[81] и Лехтосаари[82] сидел в небольшом кабинете, утопая в огромном кожаном кресле. Димитров вызвал секретаря из приемной:

– Чаю? – спросил он, обращаясь к Саше, скорее для проформы, но неожиданно услышал:

– А что, в этой стране кофе вообще нет? В принципе?

Боев и Куусинен изумленно переглянулись, Лехтосаари уставился на Александра, широко раскрыв глаза, а Димитров только и смог, что переспросить:

– Кофе? Ты, момче, хочешь кофе?

– Да. Только без, мать его, цикория! И без ячменя с желудями.

Лехтоссари икнул, а Куусинен выдавил сипло:

– Со сливками?

– С кофе, если можно. Был бы постарше – попросил бы ликерчику или коньячку, а так – просто кофе. Черного, как ночь, крепкого, как камень, горячего, как огонь…

– И сладкого, как грех, не так ли? – улыбнулся Димитров. И снова не угадал.

Саша поморщился:

– Вот не люблю я сладкий кофе. Приучали арабы… то есть отец приучал к кофе по-арабски, а я так и не оценил. А вот если найдется холодная вода и балдъя[83]– это было бы здорово…

Боев переглянулся с Димитровым и вышел. А хозяин кабинета велел принести воды, достал из шкафа медный таганок, турку, спиртовку, кофейные чашечки в латунных подставочках на таком же подносе, пакет кофейных зерен, бронзовую меленку и принялся священнодействовать. Он тщательно отобрал зерна, бросил их в мельницу и принялся вращать ручку, приговаривая:

Вернулся Боев с пиалой, полной густой желтоватой массы, и кувшином воды, в которой позвякивали кусочки льда. Следом за ним вошел секретарь с большим чайником в руках. Димитров разжег спиртовку, подставил ее под таганок, высыпал смолотый кофе в турку и долил горячей воды из чайника. Затем забрал у секретаря ложечки, воткнул их в пиалу так, что они встали по концам лучей невидимой правильной пятиконечной звезды. Тем временем на столе появились стаканы, которые Христо Боев наполнил ледяной водой.

Секретарь вышел, а Димитров снял турку с огня, покачал в руке и снова поставил на таганок. Через несколько минут он повторил это действие, и только потом разлил благоухающий напиток по чашечкам.

Белов аккуратно принял чашку из рук Боева, сделал глоток, бросил в рот кусочек балдъя и запил холодной водой. По его лицу разлилось выражение неописуемого блаженства, он сладко зажмурился, и все повторилось в том же порядке: кофе – балдъя – ледяная вода…

Куусинен и Лехтосаари едва заметно морщились, дегустируя крепчайший несладкий кофе, но болгары пили божественный напиток с таким же, как и Белов, удовольствием. Когда Саша допил первую чашку, Боев тут же налил ему новую.

– Добрый кофе?

– Млять, товарищ Христо! Если б ты только знал, как давно я не пил нормального кофе. А уж про настоящий, правильный – вообще молчу… – Александр уселся поудобнее. – Я боялся, что будет бразильский, а у вас, товарищ Димитров – йеменский. Роскошь, честно… – Он снова отхлебнул кофе, зацепил ложечкой сладость из пиалы, глотнул из стакана. – Э-эх… Я чумею, дорогая редакция… Лет двадцать так не сиде… Упс!

Четверо сотрапезников резко повернулись и уставились на него в упор. Саша исподлобья поглядел на них, медленно переводя взгляд с одного на другого, затем широко улыбнулся, но улыбались только его губы…

– Черт, совсем постарел. Расслабился… – Чашка со звоном брякнулась на стол, а Саша уже стоял готовый к броску. – И что, интересно, мне теперь с вами, товарищи дорогие, делать? А?

Куусинен откинулся назад на стуле, словно ненароком откинув полу пиджака. Лехтосаари застыл как изваяние, но его рука осторожно, по миллиметрам, двинулась к брючному карману. Христо Боев зримо напрягся, точно приготовившись к свирепому, тигриному прыжку. В кабинете висело гнетущее молчание, и с каждой секундой оно становилось все тягостнее и тягостнее. Казалось, что тишину можно резать ножом…

На самом деле голова Александра, подстёгнутая адреналиновым штормом, думала немного о другом. Что ЕМУ теперь с этим делать? Ведь поступки его и даже слова никак не тянули на пятнадцатилетнего подростка, даже прошедшего Крым и Рым. И решение, простое как кирпич, мгновенно кристаллизовалось и начало обрастать подробностями.

– Как говорил один мой давний знакомый Шарль Талейран: «Это больше, чем преступление, это ошибка». Давно живу, товарищи, вот и расслабился.

– Ну-ну, – раздался успокаивающий низкий голос с болгарским акцентом. – Успокоились, товарищи, успокоились.

Димитров вышел на середину кабинета и повернулся к Белову:

– Ты уж нас извини, товарищ Белов, но то, что ты – не ребенок, мы поняли еще вчера утром. Обсудили с товарищами, ну и вот…

– Понятно, – продолжая фиксировать глазами всех, сказал Саша. – И что решили?

Боев кашлянул:

– Юнак, мы не воевать собрались. Мы просто спросить хотим…

– Спрашивайте. Если смогу – отвечу…

…Через час все пятеро снова сидели и мирно попивали кофе.

– Значит, война? – медленно спросил Куусинен. – И ничего нельзя сделать?

– Можно, наверное, – сделав новый глоток, задумчиво произнес Саша. – Но война все равно будет. На год-два позже – может быть, но будет. А то и на год-два раньше… Да вы и сами знаете.

Боев налил еще кофе, придвинул чашку Александру, а сам закурил:

– Возможности оттянуть войну лет на десять-пятнадцать совсем нет?

– Нет. Американцы… – Он сделал глоток и с минуту медитировал. – Понимаешь, Христо, янки война нужна как воздух. Экономически они малоэффективны, а значит, им необходим способ ограбить ближнего. Сейчас план строится на немцах. Гитлер, может быть, и гениальный тактик, но как стратег он – нуль. Абсолютный. Его выкармливают на нас.

– Но у Германии сейчас ничего нет, кроме долгов, – рассудительно произнес Димитров, цепляя ложечкой балдъя из пиалы. – Их придется долго выкармливать.

– Не так уж и долго, – хмыкнул Куусинен и тоже закурил. – У них остались мощная промышленность и обозленный народ, из которого получаются замечательные солдаты…

Снова воцарилось молчание. Димитров встал и принялся молоть новую порцию кофе.

– Реваншистов возглавляет Гитлер, – задумчиво произнес Лехтосаари. – Если с ним что-нибудь случится…

– То придет кто-то другой вместо него, – рассудительно заметил Боев. – Еще как бы не хуже…

– Рём придет[85], – сказал Димитров, ставя турку на таган. – А после Рёма – Геринг, вероятно…

– Сказка про репку, – прокомментировал Белов. – Жучка – за внучку, внучка – за бабку, бабка – за дедку…

Следующие две минуты он объяснял присутствующим, что это за сказка. Посмеялись…

– Личный террор тут ничего не даст, – проговорил Куусинен, закуривая новую папиросу. – Не стоит уподобляться анархистам прошлого века…

– Хорошо бы угробить ВСЮ верхушку нацистов, – задумчиво произнес Саша, склонившись над чашкой. – Технически это вполне осуществимо, вот только как их собрать в одном месте?..

Тут он поднял голову и вздрогнул: все четверо замерли и смотрели на него, точно кролики, загипнотизированные удавом.

– Товарищ Саша, – медленно, выделяя каждое слово, начал Димитров. – В начале сентября в Нюрнберге запланирован съезд НСДАП. И на него они соберутся ВСЕ…

По лицу Белова вихрем промчался калейдоскоп самых разных эмоций, чувств и реакций – от «Какого ж вы молчали?!!!» до «Песец, приехали!!!» Наконец он справился с собой и очень вежливо спросил:

– А скажите, товарищ Димитров: когда точно он будет проходить? И где конкретно? Поподробнее попрошу…

Димитров недоверчиво покачал головой:

– Ничего не выйдет – безопасность этого места обеспечивается очень плотно. Собаки, сапёры, штурмовики и вообще не подойти…

Белов напрягся, мысленно досчитал до пятидесяти по-китайски, а потом обратно – от пятидесяти до нуля, но уже по-испански. И лишь тогда снова очень вежливо ответил:

– И все же я прошу вас, товарищи, предоставить мне подробные планы здания, в котором будет проходить съезд, а также планы города и крупномасштабную карту его окрестностей… – Он снова улыбнулся одними губами. – Я полагаю, что будет лучше, если окончательное решение о возможности акции будет принимать специально подготовленный профессионал…

При этих словах Боев чуть заметно дернулся, но промолчал. Однако Саша заметил его движение…

– Христо, а сколько видов взрывчатки ты знаешь и со сколькими тебе лично доводилось работать?

– Ну, примерно… двадесть[86]…

– Ну вот. А я – восемьдесят два, из которых около двух десятков могу изготовить своими руками. На месте, из подручных материалов…

Димитров и Куусинен изумленно переглянулись, Лехтосаари удивленно сглотнул, а Боев секунду ошарашенно смотрел на мальчика, затем хлопнул себя ладонью по бедру:

– Сдаюсь, юнак…

11

Вечером того же дня коминтерновский «бьюик» высадил Сашу у дверей Ближней дачи. Белов сразу же заметил, что охрана уменьшилась до штатной численности: курсанты и коминтерновцы исчезли, равно как и пропали с глаз пулеметные гнезда и огневые ловушки. Жизнь возвращалась в нормальную колею…

– О, товарищ Белов! – перед ним вырос рязанец Алексей. – Тебя тут товарищ Власик искал. Искал-искал, потом плюнул и уехал.

– Куда плюнул? – хмыкнул Саша.

– На нас, – ухмыльнулся Глудов. – Мы тебя часа два прикрывали, не рассказывали, что ты с товарищами Димитровым и Боевым умотал. Василий и Артем тоже не сдавались, а товарищ Надмит, тетка твоя и… – тут парень понизил голос и хитро подмигнул, – Светланка так и не раскололись. О как! Цени, паря.

– Ценю, – кивнул Белов. – Спасибо тебе, Леха. Классный ты парень…

И с этими словами он пошагал вперед, одновременно сдвигая на живот полевую кожаную сумку немецкого производства – подарок Куусинена. Там лежали: кулек с изюмом, курагой, черносливом и сушеными персиками, презентованные болгарами, и фунтик из вощеной бумаги с финским мямми[87] – подарок от финнов. Вот, правда, если первым подарком Александр собирался порадовать свою новообретенную семью, то с мямми было сложнее. В прошлой-будущей жизни ему доводилось пробовать этот десерт с, прямо скажем, весьма своеобразным вкусом. Положим, ему-то он нравился, так же как и вкус мустамаккары – традиционной финской кровяной колбасы, но как к этому странному черному вязкому месиву отнесутся Вася и Артем, а тем более – Светлана и тетя Вера, Александр ответить бы не рискнул…

– Сашка! – легкая на помине Светлана буквально напрыгнула на него из-за угла. И тут же затараторила: – Опять весь день в Коминтерне пропадал? И что они к тебе так привязались? Скучные, вечно такие таинственные… Как Джон Сильвер из «Острова сокровищ»…

– Ну, Сильвер как раз таинственным не был, – усмехнулся Саша. – Насколько я помню роман Стивенсона, Джон-окорок изображал из себя очень даже открытого и компанейского гаврика. Вот если бы ты вспомнила роман того же Стивенсона «Дом на дюнах», то там и Норсмор, и Кессилис[88] – довольно-таки угрюмые, нелюдимые и таинственные ребята…

– Ой, а я его не читала, – объявила Светлана. – А это интересная история?

– Ну, как сказать… – И с этими словами Белов вытащил из сумки болгарский подарок. – Угощайся. Это как раз коминтерновцы передали…

Минут через двадцать вся компания – Саша, Василий, Артем, Светлана и Вера Степановна с Надмитом уютно устроились у стола и попивали чай со свежими булочками и коминтерновскими подарками.

– А это тут что, Сашенька? – спросила Беляева и отщипнула кусочек мямми. Осторожно прожевала. – Ой, да это ж калужское тесто![89] Только вкус какой-то… непривычный.

– На микстуру от кашля похоже, – внес свою лепту Василий, тоже попробовавший финского угощения. – Но ничего, вкусно…

Белов же больше налегал на булочки. Вера Степановна расстаралась, и сдоба была почти горячая, сладкая, тонко пахнущая корицей. Когда-то, очень-очень давно, много лет тому вперед, такие же булочки пекла бабушка Александра, и он их очень любил, хотя за последние десятилетия почти забыл их вкус.

– Какие у тебя шеверюшки классные вышли, тетя Вера, – Саша ухватил с блюда еще одну булочку. – Прямо как дома…

Вера Степановна вздрогнула, удивленно посмотрела на мальчика и вдруг ляпнула:

– Ой, а у вас их тоже шеверюшками называли?

Белов чуть не поперхнулся сдобой и мысленно обматерил себя последними словами. Расслабился, идиот! Откуда в семье немецких аристократов могло появиться название из русских говоров с верховьев Оки?! Дубина!

Но к счастью, никто не обратил на это внимания. Дети увлеченно жевали сухофрукты, которые оказались в тогдашнем СССР большой редкостью. Светлана набила рот изюмом и черносливом и теперь, счастливо улыбаясь, плевалась косточками. Артем оценил сушеные персики и, совестливо вздыхая, тянул уже десятый. Один Надмит, тихо пристроившись на уголке стола, пил пустой чай, изредка прикусывая крошечный кусочек колотого рафинада.

– Почтенный дао, а почему вы ничего не едите? – поинтересовался Саша, заметивший такую скромность тибетца. – Невкусно?

Надмит улыбнулся, отрицательно покачал головой:

– О нет, рожденный трижды. Все это, наоборот – очень вкусно. Но мудрость маг-цзал учит нас, что не надо ослаблять тело сластями, исключая мед горных пчел. Да и тот следует принимать весьма умеренно…

– Мед?! – поразился Василий, внимательно прислушивавшийся к словам тибетца. – А как же ты… то есть вы сахар едите?

Вместо ответа Надмит протянул ему ладонь, на которой лежали несколько кусочков. Василий попробовал и тут же выплюнул:

– Соль?! – пораженно спросил он. – Вы чай с солью пьете?

– Конечно, – спокойно ответил бывший монах. – Мудрые даосы говорят: чай – благо для души, соль – отрада для желудка. Разве можно лишать душу сродства с утробой?

Василий обалдело покачал головой, но Саша наклонился к нему и прошептал:

– Ты еще настоящий чай по-тибетски не пробовал. Вот это напиток так напиток…

– А как это? – тоже шепотом поинтересовался Красный.

– Вместо воды – молоко, плюс – масло, соль и мука. Вместо масла иногда ячий жир.

– Какой? – подавился курагой Василий.

– Ячий. Там такие лохматые быки есть – яки. Вот их жир и используют…

Наверное, разговор мог продолжаться и дальше, но тут Светлана наконец расправилась с черносливом и изюмом и поспешила принять участие в разговоре:

– Саша, а ты еще к ним… ну, к дяде Димитрову и к остальным, поедешь?

Белов засмеялся:

– Что, еще попросить? Изюму, черносливу, кураги?

– Ага, – девочка улыбнулась неожиданно взрослой улыбкой. – Нам такого никогда не дарили, а тебе, наверное…

– Наверное, – согласился Саша, – хотя и не сразу. Я сильно подозреваю, что они отдали мне все, что у них было…

Он сидел за столом, болтал о пустяках, смешил Светланку, а сам все время думал о предстоящей акции. Если все эти гады соберутся вместе, будет здорово. Очень здорово. Правда, Боев и Димитров говорили, что будет охрана с собаками… Интересно, а в это время уже есть собачки, натасканные на взрывчатку? Бляха, жаль, что учился в «керосинке»[90], а не в институте шпионов-диверсантов. Вот только вузов таких, кажется, не существует… а в губкинском чему могут научить? Хотя взрывы там изучали довольно подробно, «полуостров воспламенения»[91] например… ТВОЮ-ТО МАТЬ!!!

Белов еле-еле удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. А ведь это – идея! ИДЕЯ!!! Вот что: если другие способы не сработают, то вот это – вполне вариант! Вариант, господа хорошие…

– Ой, Сашенька, как все-таки хорошо, что ты с этими товарищами из Коминтерна побыл, – всплеснула руками Вера Степановна. – Прямо светишься весь…

На следующее утро скромный неприметный «форд» неторопливо катился по улицам Москвы.

– Вот, тут налево, – сидевший рядом с Сашкой сотрудник охраны Сталина кивнул на переулок. – Отличный скорняк. На всю службу сапоги тачает. Даже самому Хозяину, – он поднял указательный палец к небу.

– Ну, посмотрим… – Александр вышел из машины и, привычно оправив рубаху, дождался, пока сопровождающий подойдёт к двери под вывеской «Сапожник», и шагнул следом.

В мастерской остро пахло кожей, каким-то нефтяным запахом и клеем. Сам мастер, невысокий и худой мужчина лет пятидесяти, кивнул энкавэдэшнику словно знакомому.