Самоубийство сверхдержавы Бьюкенен Патрик
Patrick Joseph Buchanan
SUICIDE OF A SUPERPOWER
Печатается с разрешения автора и литературных агентств
Georges Borchardt, Inc. и Andrew Nurnberg
Посвящается «старым правым»
От автора
«Что произошло со страной, в которой мы выросли?»
Подобно «Смерти Запада», опубликованной десять лет назад, эта книга пытается ответить на данный вопрос. Но «Самоубийство сверхдержавы» выходит в другом времени – и в другой Америке. Когда «Смерть Запада» была опубликована накануне нового, 2002 года, страна была единой и исполненной решимости. Америка только что одержала бескровную победу над талибами, и торжествующий Джордж Буш заслужил одобрение девяти из каждых десяти соотечественников. В своем президентском обращении «О положении страны» в январе Буш уведомил страны «оси зла» о том, что мы выступаем против них, а в своей второй инаугурационной речи он призвал американцев предпринять великий крестовый поход, дабы «покончить с тиранией в мире раз и навсегда». Такие были времена – пора гордыни и тщеславия.
Данная книга публикуется после десяти лет войны в Афганистане, восьми лет войны в Ираке, в разгар глубочайшей рецессии и масштабнейшего долгового кризиса с 1930-х годов, когда нация расколота и когда страна очевидно везде и всюду терпит поражение. Мы вступили в эпоху экономии и аскетизма, подобных которым нынешнее поколение еще не видело. Причем Америка «движется по наклонной», если можно так выразиться, не только в экономике и политике. Социальная среда, культура, мораль – везде Америка демонстрирует признаки декаданса, везде проявляет себя как нация, пребывающая в упадке.
Когда умирает вера, с нею умирают культура и цивилизация, умирает народ как таковой. Это неизбежно. И по мере того, как слабеет на Западе вера, которая этот Запад породила, люди европейского происхождения, от российских степей до побережья Калифорнии, начинают вымирать, тогда как «третий мир» устремляется на север, чтобы завладеть освобождающимся «имуществом». Последнее десятилетие предоставило убедительные, если не окончательные доказательства того, что мы наблюдаем «бабье лето» нашей цивилизации. Историк Арнольд Тойнби писал: «Цивилизации погибают, совершая самоубийство, а не потому, что кто-то их уничтожает». Так и есть на самом деле. Мы – тот блудный сын, который бездумно растрачивает свое наследство; но, в отличие от библейского персонажа, вернуться домой мы не можем.
Введение
Распадающаяся нация
Горе народу, что разъят на части, каждая из которых мнит себя народом!..{1}
Халиль Джебран «Сад Пророка» (1934)
Думаю, страна разваливается…{2}
Джордж Кеннан (2000)
Центробежные силы стали доминирующими{3}.
Ли Гамильтон (2010)
«Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» – так называлась публицистическая книга, выпущенная в 1970 году советским диссидентом Андреем Амальриком. Вынужденный эмигрировать, Амальрик погиб в автомобильной катастрофе в Испании в 1980 году. Мало кто принимал его «пророчества» всерьез. Тем не менее, спустя девять лет после его смерти, советская империя рухнула, Советский Союз распался.
Какое отношение все это имеет к нам? Самое прямое, пусть это и сложно себе представить.
Подобно Советскому Союзу, Америка повелевает империей – союзниками, базами и войсками. Америка тоже ввязалась в видящуюся бесконечной войну в Афганистане. Америка также является идеологическим государством. Как и СССР, Америка объединяет многие расы, племена, культуры, вероисповедания и языки. Наконец, Америка тоже достигла пределов имперского развития.
Многие рефлекторно отвергнут данное сравнение. Советская империя была тюрьмой народов, марксистская идеология навязывалась в ней принуждением и террором, Америка же – демократия, чьи союзники добровольно ищут у нее защиты.
Тем не менее, сходства очевидны – и должны нас насторожить.
Этнический национализм, та сила, которая оторвала народы Советского Союза друг от друга, неустанное стремление народов к самоотделению, ведущее к трайбализации страны, не только норовит расколоть вдребезги привычный нам мир, – он грозит уничтожить американское единство. Идеалы, некогда превратившие нас в нацию – свобода, равенство, демократия, – ныне выродились настолько, что теперь больше напоминают призывы к марксистской революции, нежели лозунги революции американской.
Что такое нация?
Разве это не народ с общей родословной, общими культурой и языком, не народ, который поклоняется одному и тому же Богу, почитает одних и тех же героев, лелеет одну и ту же историю, отмечает сообща одни и те же праздники, ценит и разделяет музыку, поэзию, искусство, литературу, объединен, цитируя слова Линкольна, «узами привязанности… тайными струнами памяти, что протянулись от каждого поля битвы и могилы патриота к каждому живому сердцу и домашнему очагу через всю нашу широкую страну»?
Если это не нация в надлежащем понимании, можем ли мы с уверенностью утверждать, что Америка остается единой нацией?
Европейско-христианское ядро нашей страны неуклонно ужимается. Рождаемость наших «коренных» жителей на протяжении десятилетий остается ниже уровня воспроизводства. К 2020 году смертность среди белых американцев превысит уровень рождаемости, в то время как массовая иммиграция меняет лицо Америки навсегда. Журнал «Атлантик» дал главной статье своего выпуска за январь – февраль 2009 года название «Гибель белой Америки?». В пасхальном номере журнала «Ньюсуик» за тот же год центральной была статья «Упадок и разрушение христианской Америки». Статистика подтверждает мнение журналистов.
Кроме того, для Соединенных Штатов, как и для любой другой нации, гибель «исконной» веры чревата социальной дезинтеграцией, крахом общественной этики и неизбежной войной культур. Между тем глобализация ликвидирует узы экономической зависимости, которые держали нас вместе как нацию, а какофония мультикультурализма заглушает голос былой национальной культуры.
Америка распадается? Эта книга отвечает – да.
Наша нация распадается – этнически, культурно, морально, политически. Мы не только не любим больше друг друга, нарушая заповедь Христа, но и, кажется, ненавидим друг друга все сильнее, будто вспоминая ненависть южан к меркантильному Северу и нетерпимость северян к аграрному рабовладельческому Югу.
Половина Америки расценивает аборт как убийство нерожденного, как деяние, влекущее за собой заслуженную Божью кару. Другая половина воспринимает движение за право на жизнь как реакционное, как олицетворение репрессивной идеологии. В 2009 году Джордж Тиллер оказался четвертым среди убитых сторонников абортов, а Джеймса Пуиллона застрелили рядом со средней школой Овоссо в Мичигане во время демонстрации противников абортов{4}. Защитники однополых браков обвиняют тех, кто их не одобряет, в гомофобии и фанатизме; противники подобных браков упрекают их апологетов в стремлении «совместить противоестественные союзы» с моральным и правовым статусом брака как сакрального института. Где одна половина Америки видит прогресс, другая половина усматривает упадок. Общий моральный фундамент, на котором когда-то зиждилась нация, исчез.
Рождество и Пасха, священные праздники христиан, прежде объединяли нас в радости. Теперь мы сражаемся за возможность упоминать об этих праздниках в государственных школах. Половина Америки считает историю страны славной; другая половина поносит ее как расистскую. Прежние герои, наподобие Колумба и Роберта Э. Ли, уступают место в календарях Мартину Лютеру Кингу и Сесару Чавесу[1], но старые праздники и герои по-прежнему с нами, а вот новые едва-едва пустили, что называется, корни в американской глубинке. Мексиканские американцы могут праздновать Синко де Майо[2], но для большинства американцев это дата стычки в ходе войны, о которой они мало что знают и не торопятся узнать, – стычки, которая произошла в год кровопролитнейшего среди всех сражений на американской земле, битвы при Антиетаме[3].
Наши круглосуточные новости в сетях кабельного ТВ уже давно выбирают ту или иную сторону в культурных и политических войнах. Даже наша музыка, кажется, пытается нас разделять. Когда-то у нас были классика, поп, кантри и вестерн, а также джаз, теперь же мы имеем бесчисленные музыкальные стили и направления, призванные разделить и обособить расы, поколения и этнические группы.
Мы отделяемся друг от друга не только в вопросах морали, политики и культуры, но и в расовом отношении. После инаугурации президента Обамы пошли разговоры о новой «пострасовой Америке», высказывались определенные надежды. Но спустя всего три недели представитель администрации Обамы, генеральный прокурор Эрик Холдер, начал «месячник «черной» истории»[4], назвав нас «нацией трусов», поскольку мы не желаем обсуждать расовые темы более открыто. Консерваторов, которые выступали против судьи Сони Сотомайор и поддерживали сержанта Джеймса Кроули в его противостоянии с профессором Гарвардского университета Генри Луисом Гейтсом-младшим, публично заклеймили расистами. Они же в ответ швырнули это уродливое слово в лицо своим обвинителям и лично Бараку Обаме.
В августе 2009 года, когда к муниципалитетам стекались целые толпы, протестуя против реформы здравоохранения, лидер сенатского большинства Гарри Рид назвал этих людей «злобными поджигателями», а спикер палаты представителей Нэнси Пелоси охарактеризовала их поведение как «антиамериканское»{5}. Тем не менее, к концу года у американцев сложилось более благоприятное впечатление о Движении чаепития[5], чем о Демократической партии.
Когда конгрессмен Джо Уилсон крикнул Обаме «Ложь!» во время выступления президента на совместном заседании палат конгресса, его заставили извиниться; президент принял извинения Уилсона, но они не удовлетворили «черную клику» конгресса, которая потребовала поименного голосования, чтобы примерно наказать Уилсона. Один из представителей «черной клики», конгрессмен Хэнк Джонсон, сказал, что Уилсон «спровоцировал» расовый скандал и должен понести наказание, иначе «мы снова увидим, как люди надевают белые плащи с капюшонами[6] и разъезжают по сельской местности, запугивая население»{6}.
В своей статье «Внутри разума Джо Уилсона» Рич Бенджамин, автор книги «В поисках белой утопии. Невероятное путешествие в сердце белой Америки», пишет, что эмоциональное высказывание конгрессмена «обнажило яд расизма и паранойи в отношении нелегальных работников»{7}. Джимми Картер расценил выкрик Уилсона как «основанный на расизме… Многим гражданам этой страны свойственно ощущение, что афроамериканец не может быть президентом»{8}. Картер вернулся к данной теме и на следующий день:
«Думаю, что столь наглядно продемонстрированная враждебность к президенту США Бараку Обаме основывается прежде всего на том, что он чернокожий, что он афроамериканец…
Я живу на Юге, и я видел, как Юг проделал долгий путь, я видел ту часть страны, которая разделяет отношение Юга к меньшинствам, в особенности к афроамериканцам»{9}.
Откуда Картер узнал, о чем помышлял Джо Уилсон?
Почему Картер убежден, что подавляющее большинство вышедших на митинги перед муниципалитетами руководствовались прежде всего тем, что Обама «чернокожий, что он афроамериканец»?
На той же неделе в сентябре 2009 года на церемонии вручения премии MTV Music Video Award рэпер Канье Уэст выскочил на сцену, выхватил микрофон у исполнительницы кантри Тейлор Свифт и заявил, что она нисколько не заслужила приз за клип на песню «Ты мой». Эта награда, по его мнению, должна была достаться Бейонсе{10}.
Расовая острота нарастает. Действительно, первый год президентства Обамы, похоже, во многом радикализировал белую Америку. Рон Браунштейн цитирует поразительные данные опроса, проведенного журналом «Нэшнл джорнэл»:
«Белые не только сильнее беспокоятся, но и оказываются более отчужденными. Большинство белых считает, что потрясения минувшего года снизили их уверенность в правительстве, корпорациях и финансовой индустрии… Отвечая на вопрос, какому институту они доверяют относительно экономических решений и защиты их интересов, большинство белых старше 30 лет выбрало вариант «Никому» – весьма тревожный симптом»{11}.
К осени 2009 года большинство граждан страны, опрошенных «Ю-Эс-Эй нетуорк», полагало, что мы, американцы, «слишком разобщены» из-за вопросов расы и религии, а три четверти опрошенных заявили, что мы «слишком разобщены» из-за чрезмерного внимания к политике и экономике. Большинство считает, что в новом столетии разобщенность усугубилась. Всего один из каждых четырех опрошенных оценил расовое и религиозное многообразие как признак силы нации{12}.
Вот лишь некоторые из вопросов, за разрешение которых мы сражались нередко на протяжении десятилетий: молитва и изучение десяти заповедей в государственных школах, кресты в общественных парках, теория эволюции, смертная казнь, аборты, эвтаназия, исследования стволовых клеток эмбрионов, позитивные действия[7], квоты, школьные автобусы, флаг Конфедерации, дело об изнасиловании в университете Дьюка, разрешение умереть Терри Шайво[8], амнистии, пытки, война в Ираке. Сегодня это «трибуналы смерти»[9], глобальное потепление, однополые браки, социализм, книги по истории и вопрос о том, является ли Барак Обама полноценным гражданином Соединенных Штатов Америки. Если бы некая супружеская пара спорила столь же ожесточенно, как спорим мы, американцы, по поводу этих основополагающих вопросов, она бы давно развелась, и каждый из супругов зажил бы собственной жизнью.
Ожесточенность наших публичных дискуссий сочетается с отсутствием вежливости. В политике недостаточно победить соперника. Следует его демонизировать, опозорить и уничтожить. Традиция политических противников, которые превращаются в закадычных друзей, когда солнце заходит (такую традицию поддерживал спикер палаты представителей Сэм Рэйберн, приглашая республиканцев после окончания рабочего дня на встречи «Совета по образованию» в своем кабинете), увы, миновала. Ныне мы криминализируем политику и норовим вцепиться в горло соперникам.
В январе 2011 года, когда чокнутый стрелок, затаивший обиду на конгрессмена Габриэль Гиффордс, устроил на нее покушение в Тусоне (погибли шесть человек, в том числе девятилетняя девочка и федеральный судья, а раненых оказалось вдвое больше), Маркос Мулицас из «Дейли кос» мгновенно твитнул: «Миссия выполнена, Сара Пэйлин»{13}. Так началась недельная кампания по обвинению Пэйлин и консервативных политиков в моральном соучастии в массовом убийстве: дескать, они подготовили почву для события, обеспечив «атмосферу ненависти», в которой действовал убийца. Вместо того чтобы объединить нацию в трауре, случившееся вбило между нами очередной клин.
В феврале, когда губернатор Скотт Уокер предложил государственным служащим штата Висконсин «поделиться» своими более чем щедрыми страховками и пенсиями и ограничить повышение заработной платы уровнем инфляции, капитолий штата оказался захвачен десятками тысяч разъяренных демонстрантов. Затем прошла череда «диких» забастовок учителей, а сенаторы-демократы поспешили в Иллинойс, чтобы при голосовании по данному предложению не допустить кворума в сенате штата.
Тем не менее, отнюдь не только неприглядность нашей политики отдаляет нас друг от друга. Мы прошли через многое: можно вспомнить эпоху Трумэна и Маккарти, Вьетнам и Уотергейт. Но те периоды турбулентности сменялись «хорошими деньками» – правлением Эйзенхауэра и Кеннеди, а также десятилетием Рейгана, на которое пришлось возрождение народного доверия, – итогом чему стало мирное окончание в 1989 году «холодной войны», длившейся полвека.
Сегодня все не так. Америки, в которой мы выросли, больше нет. Единство и общая цель, которую мы разделяли, когда вместе клялись в верности флагу «одной нации под Богом, единой и неделимой», тоже исчезли. В сегодняшней Америке разобщенность, которую мы наблюдаем, есть разобщенность людей и разобщенность сердец.
«E Pluribus Unum» – из многих единое – таков был национальный девиз в 1776 году. Ныне мы видим «многих»; но где же Unum?
«Что случилось с центром? – спрашивает, вернувшись в Индиану, отставной конгрессмен-демократ Ли Гамильтон. – Вопрос Геттисберга, «останется ли Америка единой нацией», является важнейшим вопросом наших дней»{14}.
Президент[10] Картер вторит Гамильтону:
«Эта страна стала настолько поляризованной, что просто поразительно… Дело не в одних «красных» и «синих» штатах[11]… Президент Обама вынужден работать в наиболее поляризованной ситуации в Вашингтоне, какую мы когда-либо видели, она даже острее, может быть, чем при Аврааме Линкольне и накануне начала войны между штатами»{15}.
Через полгода после победного возвращения в кресло губернатора Калифорнии в 2010 году Джерри Браун поддержал своего старого соперника Джимми Картера: «Мы близимся к гражданскому раздору, и я бы не стал умалять риски для нашей страны и нашей нации… Мы столкнулись… с кризисом управления. Легитимность наших глубоко демократических институтов поставлена под сомнение»{16}.
Барак Обама согласен с этим. В начале его первого президентского срока казалось, что возвращаются «хорошие деньки», тогда даже Фред Барнс из «Уикли стэндард» признавал его «выразителем нравственного авторитета как нашего первого президента-афроамериканца»{17}. Но в День труда 2010 года Обама уже печально поведал публике в Висконсине: «Обо мне говорят, как о собаке»{18}.
Вот исходный тезис данной книги: Америка распадается. Центробежные силы, что тянут нас в разные стороны, неумолимо нарастают. Все, что некогда нас объединяло, постепенно исчезает. То же самое верно для западной цивилизации в целом. «В этой стране нет места американизму через дефис, – предупреждал в 1915 году Теодор Рузвельт рыцарей Колумба[12]. – Единственный абсолютно надежный способ привести эту нацию к гибели, помешать ей и впредь оставаться единой нацией, заключается в том, чтобы позволить ей превратиться в сплетение враждующих национальностей»{19}.
Рузвельт предупреждал, но мы не прислушались.
Между тем государство перестает выполнять свои фундаментальные, основополагающие обязанности. Оно уже не в состоянии защищать наши границы, готовить и выполнять сбалансированный бюджет или выигрывать войны.
Узы братства ржавеют, кризис демократии неизбежен. Америка в третий раз подряд демонстрирует дефицит государственного бюджета в размере 10 процентов нашего валового внутреннего продукта (ВВП). Необеспеченные обязательства федерального правительства оцениваются в десятки триллионов долларов. Согласно закону Герберта Стайна[13], если что-то не может длиться вечно, это что-то заканчивается. К середине текущего десятилетия, если не произойдет отказа от политики всеобщего благосостояния и войны, Соединенные Штаты Америки ожидает денежно-кредитный и налогово-бюджетный крах. Агентство «Стэндард энд Пур» уже приступило к снижению долгового рейтинга США, намекая международным кредиторам, что Соединенные Штаты могут объявить дефолт – или выйти из кризиса с инфляцией в стиле Веймарской республики, грозящей уничтожить доллар. В 2010 году только долговой кризис в Греции и Ирландии, обваливший евро, побудил запаниковавших инвесторов вновь присмотреться к доллару.
Узнав о поражении Бургойна при Саратоге в 1777 году, когда стало понятно, что североамериканские колонии отпадают, Джон Синклер в отчаянии написал Адаму Смиту, что Британия движется к гибели[14].
«В самом государстве многое сулит гибель», – ответил Смит{20}.
Мы всерьез намерены подтвердить правоту его слов.
1.
Как умирает сверхдержава
Америка пребывает в беспрецедентном упадке{21}.
Роберт Пейп «Нэшнл интерест» (2008)
Соединенные Штаты теряют статус нации и мировой державы, причем реагируют на это в основном вздохами и пожатием плеч{22}.
Лесли Гелб, почетный президент Совета по международным отношениям (2009)
Никогда в истории человечества нация, чья экономическая жизнеспособность снизилась, не могла сохранить свое военное и политическое превосходство{23}.
Барак Обама (2010)
«Если деньги не выделить, эта зараза обвалится», – заявил президент Соединенных Штатов Америки{24}.
Фраза прозвучала в зале для совещаний. В сентябре 2008 года Буш встречался с руководством конгресса, дабы убедить несговорчивых республиканцев согласиться на выделение 700 миллиардов долларов ради спасения американских банков от паники, которая грозила возникнуть, когда министр финансов Генри Полсон допустил крах инвестиционного банка «Леман бразерс».
Под «заразой» Буш имел в виду глобальную финансовую систему.
Всего девятью месяцами ранее обозреватель Си-эн-би-си Лоуренс Кадлоу в своей колонке, озаглавленной «Бум продолжается», восторженно отзывался об американской экономике при Буше: «Можно сказать, мы очутились в сказке»{25}. Но через несколько месяцев ситуация уже перестала казаться столь радужной.
Потерянное десятилетие
Нынешнее поколение американцев стало свидетелем одного из самых поразительных упадков великой державы в мировой истории.
В 2000 году Соединенные Штаты Америки имели бюджетный профицит. Финансовый 2009 год мы закончили с дефицитом в размере 1,4 триллиона долларов – это 10 процентов нашей экономики. Дефицит 2010 года составил примерно столько же, а дефицит 2011 года оказался еще выше. Государственный долг приближается к 100 процентам от ВВП, суля возможное обесценивание доллара, дефолт и инфляцию наподобие той, что была в Веймарской республике. Величайшая в истории нация-кредитор теперь сделалась самым крупным заемщиком в мире.
В 2010 году сенатор-республиканец Джадд Грегг, финансовый консерватор, которого Обама хотел видеть в штате своей администрации, предупреждал избравший его штат Нью-Гемпшир: «Наша нация выбрала курс, который, если ничего не предпринять… не поставить под контроль финансовую политику, превратит нас во вторую Грецию».
«Движение чаепития нисколько не преувеличивает, жизнь подтверждает правоту наших политических лозунгов. Мы наблюдаем в последние два года радикальное увеличение размеров правительства: от 20 процентов ВВП к 24 процентам и далее, к 28 процентам. Это необходимо прекратить, расходы следует строго контролировать… иначе мы рискуем обанкротить страну»{26}.
По данным Международного валютного фонда, ВВП Америки упал с 32 процентов мирового продукта в 2001 году до 24 процентов{27}. Как отмечает Лесли Гелб, почетный президент Совета по международным отношениям: «Никакая нация с огромным долгом не в состоянии оставаться великой державой».
«[Американская] тяжелая промышленность практически исчезла, будучи переданной зарубежным конкурентам, которые серьезно подорвали ее способность сохранять независимость в периоды опасности. Учащиеся наших государственных школ уступают своим сверстникам из других промышленно развитых стран в математике и прочих точных науках. Они не способны конкурировать в глобальной экономике. Целые поколения американцев, что шокирует, умеют читать в лучшем случае на уровне начальной школы и не знают почти ничего из истории, не говоря уже о географии»{28}.
Даже истеблишмент начал осознавать происходящее.
Роберт Пейп, профессор политологии Чикагского университета, вторит Гелбу:
«Раны, нанесенные войной в Ираке, нами же начатой, растущий государственный долг, отрицательное и все более глубокое сальдо текущего бюджета и другие внутренние экономические проблемы лишают Соединенные Штаты реальной власти в современном мире стремительно распространяющегося знания и высоких технологий. Если нынешние тенденции сохранятся, мы будем вспоминать годы администрации Буша как предсмертный всхлип американской гегемонии»{29}.
Сопоставляя возвышение мировых держав девятнадцатого столетия с ростом их доли в мировом продукте, Пейп обнаруживает, что упадок Америки в годы правления Буша фактически не имеет прецедентов в истории:
«Относительный спад, начавшийся с 2000 года и составивший около 30 процентов, представляет собой колоссальную утрату власти в короткие сроки, ничего подобного не случалось с европейскими великими державами приблизительно с конца Наполеоновских войн до Второй мировой войны включительно… На самом деле единственным крахом сверхдержавы, очевидно превосходящим этот, является лишь неожиданный внутренний распад Советского Союза в 1991 году»{30}.
В первом десятилетии периода, призванного стать «вторым американским веком», сложилась «нулевая сеть» новых рабочих мест. Домохозяйства в среднем зарабатывают меньше долларов в реальном выражении в конце десятилетия, чем в его начале. Нетто-стоимость американской семьи, в акциях, облигациях, накоплениях и домашнем имуществе, снизилась на 4 процента{31}. Закрылись пятьдесят тысяч заводов и фабрик{32}. Как источник рабочих мест, производство опустилось ниже здравоохранения и образования в 2001 году, ниже розничной торговли в 2002 году, ниже местного самоуправления в 2006 году, ниже туристического сектора и общественного питания (рестораны и бары) в 2008 году – всякий раз впервые в истории{33}. Обувь, одежда, автомобили, мебель, радиоприемники, телевизоры, бытовая техника, велосипеды, игрушки, фотоаппараты, компьютеры – все эти товары мы покупаем за рубежом, хотя раньше изготавливали самостоятельно. Наша экономическая независимость осталась в прошлом. В апреле 2010 года три из каждых четырех американцев, 74 процента населения, считали, что страна сейчас слабее, чем десять лет назад, а 57 процентов утверждали, что жизнь следующего поколения американцев будет хуже, чем сегодня{34}.
Кто это сделал с нами? Мы сами надругались над собой.
Мы отказались от экономического национализма ради глобализации. Мы отбросили финансовое благоразумие, увлекшись партийными распрями за формирование избирательных блоков. Мы раздули наше государство всеобщего благосостояния до размеров, сопоставимых с размерами социалистических государств Европы. Мы пригласили весь мир принять участие в этом «празднике жизни». И объявили крестовый поход во имя демократии, обернувшийся сразу двумя многолетними войнами.
Что принесла глобализация
В 2009 году Пол Волкер, бывший председатель совета директоров Федеральной резервной системы, заявил конгрессу, что причиной финансового кризиса является торговый дисбаланс. Под давлением сенатора Криса Додда Волкер был вынужден также признать: «Все упирается в общий дисбаланс экономики. Соединенные Штаты на протяжении многих лет потребляют намного больше, чем производят»{35}.
С 1980-х годов, в особенности благодаря НАФТА и ГАТТ[15], Соединенные Штаты Америки упорно стремятся объединить свою экономику с экономиками Европы и Японии и создать глобальную экономическую систему. Мы решили сотворить «во плоти» взаимосвязанный мир, который рисовался таким мечтателям девятнадцатого века, как Давид Рикардо, Ричард Кобден, Фредерик Бастиа и Джон Стюарт Милль.
Данный эксперимент не принес в девятнадцатом столетии особенной пользы свободной торговле Великобритании, которая в итоге оказалась перед необходимостью уступить мировое лидерство Америке. Но наше поколение все равно вознамерилось повторить его в мировом масштабе.
Результат предсказуем – и был, строго говоря, предсказан. С отменой импортных тарифов и озвученными США гарантиями того, что товары, произведенные в других странах, будут поступать в Америку беспошлинно, производители начали закрывать заводы в Соединенных Штатах и переносить производство за границу, в страны, где не действуют американские почасовые ставки, условия охраны труда и экологические нормы, в страны, где в помине нет профсоюзов и где заработная плата ниже минимальной заработной платы в США. Конкуренты этих производителей, решившие все-таки остаться в Америке, горько пожалели – им пришлось либо в конце концов закрыть свой бизнес, либо присоедиться к «бегству» за границу.
Когда Япония и Европа вывели свои доли из обращения на американском рынке, в очередь выстроились «азиатские тигры»: Южная Корея, Тайвань, Малайзия и Сингапур. В итоге же победителем стал Пекин. В 1994 году Китай провернул блестящую стратегическую операцию – девальвировал свою валюту, юань, сразу на 45 процентов, сократив вдвое стоимость и без того дешевой рабочей силы для компаний, переносящих производство на китайскую территорию, а также в два раза повысил пошлины на американские товары, ввозимые в Китай. Каков результат? Тот самый «дисбаланс», о котором нехотя упомянул Волкер.
Многие десятилетия положительное сальдо торгового баланса Японии с Соединенными Штатами было крупнейшим на планете. В двадцать первом веке положительное сальдо торгового баланса Китая грозит напрочь затмить все достижения Японии. В 2008 году Китай экспортировал в Америку, считая в долларовом выражении, впятеро больше, чем импортировал, и его положительное сальдо торгового баланса с США установило мировой рекорд по объемам торговли между двумя нациями – 266 миллиардов долларов{36}. В августе 2010 года положительное сальдо торгового баланса покорило новую вершину – 28 миллиардов долларов в месяц – и явно нацеливалось на рекорд по итогам года{37}.
Такое положительное сальдо торгового баланса обеспечили не только игрушки и текстиль. По критическим показателям, на базе которых министерство торговли составляет индекс высокотехнологичной продукции (ИВТП), торговый дефицит США с Китаем в 2010 году достиг рекордных 95 миллиардов долларов. За восемь лет президентства Буша общий торговый дефицит по ИВТП превысил 300 миллиардов долларов{38}. Китай сегодня выступает как олицетворение производственной и технологической мощи, а перечень статей американского экспорта в Китай, за исключением самолетов, воспринимается как список экспортных товаров колонии Джеймстаун[16].
Какое влияние это «цунами импорта» оказало на занятость? В первом десятилетии двадцать первого века американские производители полупроводников и комплектующих электроники сократили 42 процента рабочих мест; производители коммуникационного оборудования – 48 процентов; текстильная и швейная промышленность лишились, соответственно, 63 и 61 процента рабочих мест{39}.
В том же первом десятилетии двадцать первого века Соединенные Штаты выдали 10 300 000 грин-карт, приглашая иностранцев конкурировать за уцелевшие рабочие места с американскими работниками. В одном лишь 2009 финансовом году, первом полном году массовых увольнений и безработицы «Великой рецессии», было выдано 1 130 000 грин-карт, из них 808 000 разрешений досталось иммигрантам трудоспособного возраста, выразившим желание осесть в США{40}.
Что мы делаем во имя патриотизма с собственным населением?!
На каждых выборах политики осуждают усиливающуюся зависимость Америки от иностранной нефти. Но дефицит торгового баланса США в сфере производства – 440 миллиардов долларов в 2008 году – на 89 миллиардов долларов выше нашего дефицита в сфере нефтепродуктов. Почему наша зависимость от нефти Канады, Мексики, Венесуэлы, Нигерии, Саудовской Аравии и государств Персидского залива вызывает большую озабоченность, нежели зависимость от компьютеров и жизненно важных компонентов высокотехнологичной промышленности и систем вооружения, производимых экономическими конкурентами и под контролем коммунистического Политбюро? Огги Тантилло, исполнительный директор Американского комитета по торговым операциям в сфере промышленности, утверждает:
«Торгового дефицита применительно к природным ресурсам, которыми США не располагают, не избежать, однако налицо и грандиозный торговый дефицит техногенных товаров, каковые Америка вполне способна производить самостоятельно; это наш выбор, плохой выбор, чреватый банкротством страны и потерей миллионов рабочих мест»{41}.
Каковы последствия этих торговых «дисбалансов» для нашей страны?
Деиндустриализация Америки. Растущая зависимость от Китая в удовлетворении базовых потребностей американцев и в предоставлении кредитов для оплаты этого процесса. Утрата миллионов рабочих мест, лучших среди тех, какие когда-либо создавались в стране. Средняя заработная плата и семейный доход стагнируют на протяжении всего десятилетия. Резкое снижение покупательной способности доллара в мировом масштабе. Утрата национальной динамики. Долговая бомба, которая взорвалась в сентябре 2008 года.
А также постоянная угроза нашей национальной безопасности. Как пишет сенатор от Южной Каролины, «Фриц» Холлингс, едва ли не единственный экономический патриот в Сенате вот уже четыре десятка лет:
«Оборонная промышленность переведена за рубеж. Пришлось долгие месяцы дожидаться поставок плоских дисплеев из Японии, прежде чем начать «Бурю в пустыне». Компания «Боинг» не в состоянии построить новый истребитель без комплектующих из Индии. Компания «Сикорски» не может произвести вертолет без хвостового двигателя из Турции. Сегодня мы фактически не можем воевать без того, чтобы не обогатить какую-либо другую страну»{42}.
Плоды свободной торговли
Хотя Буш-41 и Буш-43[17] во многом не соглашались, по одному вопросу у них было общее мнение, как и у Билла Клинтона, – относительно протекционизма. Будучи глобалистами, все они отвергали любые попытки защитить производственную базу Америки и заработную плату американских работников. Они одобрили НАФТА, создали Всемирную торговую организацию, отменили таможенные тарифы и предоставили Китаю неограниченный доступ на рынки США.
Чарльз У. Макмиллион из компании «Эм-би-джи информейшн сервисез» подвел итоги двух десятилетий этого бушевско-клинтонско-бушевского глобализма. Пожалуй, его работу стоило бы назвать «Свидетельства упадка промышленной Америки»{43}.
• С декабря 2000 года по декабрь 2010 года промышленное производство в США сократилось впервые со времен Великой депрессии, и Америка потеряла более 3 миллионов рабочих мест в частном секторе – худший результат за период с 1928 по 1938 год.
• За то же десятилетие исчезло 5,5 миллиона рабочих мест на производстве, одно из каждых трех, какими мы располагали. Промышленность обеспечивала 27 процентов экономики США в 1950 году, а теперь этот показатель снизился до 11 процентов, причем на производстве занято всего 9 процентов рабочей силы, за вычетом сельского хозяйства{44}.
• В товарном выражении мы имеем дефицит 6,2 триллиона долларов, из которых 3,8 триллиона относятся к промышленным товарам.
• Правление Буша-второго – первый в истории США период, когда правительство начало нанимать больше работников, чем промышленность.
• Положительное сальдо торгового баланса по высокотехнологичной продукции исчезло в первый срок Буша. С 2007 по 2010 год США обрели дефицит торгового баланса по ИВТП на общую сумму 300 миллиардов долларов только с Китаем.
• Совокупный дефицит торгового баланса США с Китаем в промышленных товарах составляет 2 триллиона долларов. Китай в настоящее время фактически держит Америку в закладе.
• С декабря 2000-го по декабрь 2010 года штаты Нью-Йорк и Огайо лишились 38 процентов своих рабочих мест на производстве. За тот же период штат Нью-Джерси потерял 39 процентов, а Мичиган – 48 процентов рабочих мест.
• Совокупный бюджетный дефицит США с 2000-го по третий квартал 2010 года превысил 6 триллионов долларов. Для покрытия этого дефицита нам пришлось одалживать 1,5 миллиарда долларов за рубежом каждый день на протяжении десяти лет.
Стивен Мур противопоставляет Америку 2011 года той стране, какую некоторые из нас до сих пор помнят:
«Сегодня в Америке почти вдвое больше людей, работающих на правительство (22,5 миллиона), чем на производстве (11,5 миллиона). Это почти точная инверсия ситуации 1960 года, когда мы имели 15 миллионов рабочих на производстве и 8,7 миллиона, получавших зарплату от правительства»{45}.
Мур добавляет: «На правительство работают больше американцев, чем трудятся в строительстве, сельском хозяйстве, рыболовстве, лесном хозяйстве, на производстве, в горной промышленности и в сфере коммунальных услуг вместе взятых. Мы решительно уходим от нации творцов к нации получателей».
Такова наша награда за поворот спиной к экономическому национализму, к той идее, которая создала Америку, за принятие идеологии свободной торговли экономистов и прочих кабинетных ученых, которые никогда ничего не создавали собственными руками.
В начале 2010 года прозвучала новость, что Детройт, эта плавильня и кузня арсенала демократии в годы Второй мировой войны, планирует снести четверть зданий города и превратить эту территорию в пастбище. Дефицит торгового баланса в размере 1,2 триллиона долларов относительно автомобилей и комплектующих к ним, возникший при Буше-43, помогает убить Детройт.
Если наша цель в переговорах по НАФТА состояла в оказании помощи Мексике, задумайтесь вот над чем: сегодня текстильный и швейный импорт из Китая впятеро выше в долларовом выражении, чем аналогичный совокупный импорт из Мексики и Канады.
Торговый дефицит Америки «продает нацию прямо у нас из-под носа», – заявил Уоррен Баффет еще в 2003 году{46}. Этот торговый дефицит, в среднем от 500 до 600 миллиардов долларов ежегодно на протяжении десяти лет, олицетворяет грандиознейшее перемещение богатства в истории и является важнейшим фактором возвышения Китая и упадка Америки. Эти показатели американского упадка поистине поразительны, как и беспомощное равнодушие нашего политического класса. Чем оно объсняется?
Незнанием истории? Безусловно, да. Каждая нация, достигшая статуса мировой державы, добивалась этого, защищая и лелея свою производственную базу – будь то Великобритания с ее Навигационными актами[18], США в период от Гражданской войны до «бурных двадцатых»[19], Германия от времен Бисмарка до Первой мировой войны, послевоенная Япония или нынешний Китай. Ни одна нация не поднялась до мирового господства благодаря свободной торговле. И в Великобритании после 1860 года, и в Америке после 1960 года свободная торговля виделась политической тактикой, которая ставила потребление выше производства, сегодня выше завтра.
Исторический опыт очевиден. Нации возвышаются на фундаменте экономического национализма – и клонятся к упадку из-за свободной торговли.
Другое объяснение состоит в идеологии. Даже апологет свободной торговли по Милтону Фридману в состоянии оценить текущее катастрофическое положение и задаться вопросами: какую выгоду наша страна получает от этих гор импортных товаров и настолько ли велика эта выгода, чтобы оправдать колоссальный ущерб, нанесенный нашей экономической независимости и нашей жизнеспособности? Разве идеология свободной торговли не проводит прямую корреляцию между торговым дефицитом и национальным упадком?
«Свобода торговли! Свобода торговли!» – насмешничал Генри Клей, архитектор «американской системы», в ходе жаркой дискуссии о тарифах 1832–1833 годов. Для Клея преимущества свободной торговли выглядели иллюзорными: «Призывать к свободе торговли столь же бесполезно, как внимать крикам избалованного ребенка на руках у кормилицы, когда этот ребенок требует луны или звезд с небесной тверди. Ее никогда не существовало. И она никогда не будет существовать». Вместо того чтобы освободить Америку, свободная торговля, говорил Клей, подчинит нас «коммерческому господству Великобритании»{47}.
Мы отвергли экономический патриотизм Гамильтона, Джексона, Клея, Линкольна, Тедди Рузвельта и Кулиджа ради свободной торговли. В итоге сегодня мы обнаружили, что оказались под коммерческим господством Китайской Народной Республики.
Американцы девятнадцатого столетия
«Спасибо, Ху Цзиньтао, и спасибо, Китай», – поблагодарил Уго Чавес, сообщив о кредите от Пекина в размере 20 миллиардов долларов (погашать будут нефтью){48}.
Китай кинул Чавесу спасательный круг: ведь в Венесуэле инфляция достигает 25 процентов, правительство, чтобы компенсировать нехватку электроэнергии, регулярно отключает свет, а венесуэльская экономика упала в 2009 году на 3,3 процента.
Откуда Китай взял эти 20 миллиардов долларов? У покупателей «Уолмарта», у всех тех, кто приобретает товары, произведенные в Китае. Данные 20 миллиардов составляют всего 1 процент из 2 триллионов долларов торговых излишков, которые Пекин накопил за два десятилетия торговли с Соединенными Штатами. Китай использует свои триллионы долларов для обеспечения сделок, которые позволяют ему накапливать стратегические ресурсы, имея в виду грядущую схватку с Америкой за мировую гегемонию. Уже заключены многомиллиардные сделки с Суданом, Бразилией, Казахстаном, Россией, Ираном и Австралией, гарантирующие стабильные поставки нефти, газа и прочих минеральных ресурсов, которые поддерживают ежегодный рост экономики Китая в пределах 10–12 процентов с тех самых пор, как Дэн Сяопин расстался с маоистской идеологией и поставил Китай на капиталистические рельсы.
Америка не построила ни единой атомной электростанции за последние тридцать лет. Китай строит сразу десятки. Америка в первые два срока Франклина Делано Рузвельта возвела плотину Гувера и гидроэлектростанцию Гранд-Кули. Китай совсем недавно завершил строительство плотины «Три ущелья» и самой мощной[20] энергостанции на планете. Доходы от торговли Китай вкладывает в развитие легкорельсового транспорта, сверхскоростных поездов и строительство дорог, объединяя страну через реализацию инфраструктурных проектов. Америка же расходует свои излишки преимущественно на сохранение рабочих мест в государственном секторе. Соединенные Штаты отказались от программы космических шаттлов, теперь наши астронавты добираются до построенной США космической станции «автостопом» на борту российских ракет. Китай тем временем планирует осваивать Луну.
Еще до разлива нефти в акватории Мексиканского залива мы объявили обширные участки нашей территории, в том числе континентальный шельф, закрытыми для бурения и объявили войну ископаемому топливу ради спасения планеты. Учитывая возможности экологического лобби по практически бесконечному затягиванию любых проектов посредством судебных тяжб, нынешняя Америка вряд ли преуспела бы в создании Федеральной системы скоростных автострад, Управления ресурсами бассейна реки Теннесси или железной дороги «Юнион пасифик».
Китай предпочитает накопления расходам, капиталовложения предпочитает потреблению, а производство ставит выше финансов. До коллапса 2008 года норма сбережений в США составляла ноль процентов дохода. В Китае норма сбережений варьируется в диапазоне 35–50 процентов. За два десятилетия Китай превратился из огромной отсталой страны во вторую по величине экономику мира, опередив Японию, а также стал ведущим мировым экспортером, обогнав Германию. В настоящее время Китай – планетарный завод и одновременно банкир Америки.
С окончания холодной войны Америка играет в империю – карает злодеев и распространяет демократию: Панама, Сомали, Гаити, Босния, Косово, Кувейт, Ирак, Афганистан, Ливия… Китай ни с кем не воюет, зато наращивает собственную военную мощь и укрепляет связи со странами, отношения которых с Америкой не назовешь теплыми, – с Россией, Ираном, Суданом и Венесуэлой.
Китай сегодня заставляет вспомнить американцев девятнадцатого столетия, которые, ловко «отодвинув» мексиканцев, индейцев и испанцев, освоили континент, построили могучую нацию, бросили вызов тогдашней сверхдержаве, Британской империи, победили в этом противостоянии и сделались могущественнейшим государством на планете. Перед Америкой тогда благоговели точно так же, как ныне восторгаются Китаем.
В годы холодной войны Китай пребывал в тисках милленаристской маоистской идеологии, которая не позволяла стране осознать ее истинные национальные интересы. Сегодня уже Америка оказалась в плену идеологии, угрожающей уничтожить нашу республику.
Народ ощущает эту опасность и заставляет политиков реагировать. Выборы 2010 года продемонстрировали ряд образчиков политической рекламы, отразивших обеспокоенность населения высоким уровнем безработицы и представивших Китай в качестве основного «выгодополучателя» от неприятностей Америки. В конце октября газета «Вашингтон пост» сообщала:
«В ходе предвыборной кампании равно демократы и республиканцы бросали упреки Китаю. В настоящее время в эфире транслируются 250 рекламных объявлений, обвиняющих Китай, причем это данные менее чем по половине из 100 избирательных округов; примером может служить схватка за место в Сенате от Пенсильвании между республиканцем Пэтом Туми и демократом Джо Шестаком. Реклама Шестака начинается с гонга и со слов: «Пэт Туми борется за рабочие места… в Китае. Может быть, ему следует избираться в китайский Сенат?»
На пресс-конференции в октябре 2010 года демократ Алекси Дженнулиас обвинил республиканца Марка Кирка – с которым отчаянно соперничал за освобожденное президентом Обамой место от штата Иллинойс, – в «экономической измене»: Кирк получал средства на свою кампанию от американских бизнесменов, работающих в Китае».
Как заметил Эван Трейси, президент «Кампейн медиа аналитикс групп»: «Политическая реклама является ведущим индикатором грядущей политики»{49}.
Китай сражается – и выигрывает
В универмаге «Уолмарт» в Олбани, штат Джорджия, шины, произведенные в Китае, продаются дешевле, чем шины, изготовленные на местном заводе «Купер». Разумеется, конкурировать невозможно; «Купер» закрыл свой завод в Олбани – и 2100 жителей штата Джорджия лишились работы. Как вообще возможно, чтобы шины, изготовленные на другой стороне планеты, привезенные в США, а затем доставленные железной дорогой или автотранспортом в Олбани, штат Джорджия, продавались по более низкой цене, чем шины, произведенные в самом Олбани, штат Джорджия? Обозреватель газеты «Вашингтон пост» Питер Уориски приоткрывает тайну: заработная плата на заводе «Купер» – от 18 до 21 доллара в час; в Китае же заработная плата существенно меньше. Завод в Олбани был вынужден соблюдать американские нормы безопасности труда, трудовое законодательство США и гражданские права работников; китайские заводы от подобной необходимости избавлены. На заводе «Купер» вдобавок приходилось соблюдать экологические стандарты, иначе предприятие могли закрыть. Китайские производства печально известны своим вкладом в загрязнение окружающей среды.
Китай выигрывает, поскольку предоставляемая Четырнадцатой поправкой «равная защита закона» не распространяется на Китайскую Народную Республику. Китай может платить своим работникам крохи, заставлять их работать дольше, причем на предприятиях, где нормы здравоохранения, безопасности и экологии категорически не соответствуют тем, что приняты в американской практике. Пекин также сознательно недооценивает собственную валюту, чтобы удерживать низкие цены на экспорт и высокие – на импорт. Таким образом Китай с 2004 по 2008 год утроил свою долю на шинном рынке США (с 5 до 17 процентов) и выдавил «Купер» в Олбани из бизнеса.
Осознав тенденцию, «Купер» в настоящее время открывает либо приобретает шинные заводы в Китае и посылает бывших работников из Олбани обучать китайцев, занявших их рабочие места. Добро пожаловать в Америку двадцать первого века, где глобализм сделался гражданской религией нашей политической и корпоративной элиты{50}.
Кто заложил долговую бомбу?
«В долг не бери и не давай взаймы», – советует шекспировский Полоний. Но когда «Величайшее поколение»[21] передало эстафету бэби-бумерам, мы отвергли этот совет.
Автокредиты с нулевой ставкой выдавались кредитными подразделениями «Дженерал моторс», «Форда» и «Крайслера» сроком на шестьдесят месяцев людям, которые не могли позволить себе даже оплатить заправку. Студенческие кредиты предоставлялись выпускникам средней школы с весьма туманными учебными перспективами. Кредитные карты рассылались учащимся старших курсов колледжей. Штаты выпускали облигации с расчетом за наличные, чтобы покрыть текущие расходы. При Буше-втором правительство США обеспечило бюджетный дефицит в размере 2,5 триллиона долларов, пытаясь компенсировать сокращение налогов, две войны, льготы на лекарства по программе «Медикэйр», расходы по программе «No Child Left Behind»[22] и в целом то явление, которое Фред Барнс два десятилетия назад охарактеризовал как «консерватизм большого правительства».
Но затем, все при той же администрации Буша, лопнул ипотечный «пузырь», который обрушил рынки акций и облигаций и почти погубил американскую экономику. Этот «пузырь» начал надуваться благодаря инновации, известной как субстандартная ипотека. Такие ипотечные кредиты заемщикам с низким рейтингом обеспечили популярность Джорджу У. Бушу, обнаружившему в социуме новую форму неравенства. Чтобы поделиться своими взглядами, он созвал президентскую конференцию по стимулированию домовладения для меньшинств, а 15 октября 2002 года, в Университете Джорджа Вашингтона, словно вторя обещанию Кеннеди отправить человека на Луну к концу десятилетия, сформулировал новую национальную цель:
«У Америки есть проблема, ведь собственным жильем владеют менее половины испаноязычных граждан и половина афроамериканцев. Такой провал в наличии собственного жилья… необходимо преодолеть совместными усилиями на благо нашей страны, ради более обнадеживающего будущего.
Мы должны потрудиться, чтобы ликвидировать барьеры, которые способствовали возникновению этого провала.
Я поставил амбициозную цель… чтобы к концу этого десятилетия мы увеличили число домовладельцев среди представителей меньшинств, по крайней мере, до 5,5 миллиона семей. (Аплодисменты.)…Это потребует непреклонной решимости от тех из вас, кто занят в жилищном строительстве»{51}.
Что не так с этим планом?
Во-первых, он опирался на поверхностный анализ. Да, среди выходцев из Латинской Америки число домовладельцев составляло 47 процентов по сравнению с 75 процентами среди белых, но разница снижалась всего до 5 процентов, если сравнивать белых американцев и испаноязычных, рожденных в США. Иммигранты традиционно демонстрируют более низкий процент приобретения жилья в собственность. Как отмечает обозреватель Ларри Элдер, «перепись 1990 года… показала, что для китайских иммигрантов вероятность обзавестись собственным домом в Сан-Франциско, Лос-Анджелесе или Нью-Йорке примерно на 20 процентов выше, чем для белых»{52}. Значит, банки дискриминировали белых в пользу китайцев?
Что же касается «барьеров» для афроамериканцев, Элдер пишет:
«Буш не в состоянии увидеть основную причину, по которой ряд чернокожих не может притязать на домовладение, а именно, плохую кредитную историю. Журнал «Ю-Эс ньюс энд уорлд рипорт» выяснил, что федеральная корпорация «Фредди Мак» еще в 1999 году подготовила доклад, из которого следует, что 48 процентов чернокожих имеют плохую кредитную историю – это почти в два раза больше, чем у белых (27 процентов). В том же году газета «Вашингтон пост» установила, что кредитный рейтинг чернокожих, зарабатывающих от 65 000 до 75 000 долларов в год, ниже, чем у белых, зарабатывающих 25 000 долларов в год и даже меньше. Даже президент Национальной городской лиги Хью Прайс признает: «Если у людей плохая история, им откажут в кредите, только и всего»»{53}.
Игнорируя реальные причины расового неравенства в сфере домовладения – возраст, уровень доходов, срок проживания и кредитные рейтинги желающих взять ипотеку, – администрация Буша уверенно двигалась в том же суицидальном направлении, которое конгресс наметил ранее – принятием закона о коммунальных реинвестициях[23]. Местные банки фактически обязывали выдавать ипотечные кредиты заемщикам, которые никак не соответствовали меркам, выработанным на основе многолетнего опыта. Миллионы субстандартных ипотечных кредитов затем были перепроданы банками, их выдававшими, компаниям «Фанни Мэй» и «Фредди Мак»[24]. Банки, таким образом, получали средства на предоставление рискованных, необеспеченных ипотечных кредитов, обязательства по которым позднее перепродавались «Фанни» и «Фредди». Также ипотечные кредиты переводились в ценные бумаги и продавались банкам с Уолл-стрит, жаждавшим обрести на своем балансе гарантированные доходные бумаги, подкрепленные недвижимостью и бумом на рынке жилья США. Бетти Лью и Мэтью Лейзинг из агентства «Блумберг» отмечают:
«Долги «Фанни Мэй», «Фредди Мак» и федеральных банков по кредитованию жилищного строительства росли в среднем на 184 миллиарда долларов ежегодно с 1998 по 2008 год, помогая надувать пузырь, который взвинтил цены на жилье на 107 процентов в период с 2000-го по середину 2006 года, согласно индексу Кейса – Шиллера[25], публикуемому агентством «Стэндард энд Пур»»{54}.
К середине 2006 года, когда не прошло и четырех лет после памятного выступления Буша, домовладение среди меньшинств увеличилось на 2,7 миллиона домов – рапортовал «Уикли стэндард» в материале под названием «Ликвидировать провал: скромный успех усилий администрации Буша по изменению жилищной политики»{55}.
В Нью-Йорке компания «Эй-ай-джи», одно из крупнейших в мире финансовых и страховых учреждений, запустила программу страхования банков от убытков в случае краха рынка жилья. Поскольку риски казались мизерными, страховые премии тоже не внушали оптимизма. Однако совокупные выплаты, если все-таки до них дойдет, намного превосходили возможности «Эй-ай-джи». В отделах финансовых продуктов компании в Коннектикуте и Лондоне молодые чародеи творили кредитные дефолтные свопы в качестве гарантии от убытков.
Федеральная резервная система (ФРС) поддерживала процесс, сохраняя низкую процентную ставку; деньги текли рекой, надувался пузырь, когда цены на жилье вырастали ежегодно на 10, 15 и даже 20 процентов.
Когда экономика начала перегреваться, ФРС слегка «притормозила». Денежный поток «обмелел», ипотечные условия ужесточились. Цены на жилье стабилизировались, затем двинулись вниз. Домовладельцы с субстандартными ипотечными кредитами вдруг обнаружили, что не могут «сбросить», то есть продать, свои дома; им пришлось приступить к выплате основного долга. Люди начали покидать рынок жилья. Пузырь лопнул. Суровая реальность в одночасье дала понять, что цены на жилье способны падать, а не только расти, и просочилась информация, что все бумаги с ипотечным покрытием, скупавшиеся банками по всему миру, слишком переоценены, а на самом деле значительная их часть не стоит вообще ничего. Поскольку цены на жилье опустились ниже номинальной стоимости ипотечных кредитов, все больше и больше домовладельцев отправляли ключи почтой обратно в банки. Итог – крах и паника.
Кто виноват в этом кризисе, самом тяжелом после событий 1929–1933 годов?
Имя им легион. Банки, которые придумали субстандартную ипотеку. Политики, которые убедили банки заняться кредитованием, на какое они сами никогда бы не отважились без угроз, обещаний политического покровительства и возможности перепродать кредиты «Фанни Мэй» и «Фредди Мак». А также «Фанни» и «Фредди», которые приобрели ипотечные бумаги, улещивали политиков взносами в избирательные кампании и благополучно ушли от ответственности, оставив налогоплательщикам сотни миллиардов долларов долга.
Еще банкиры с Уолл-стрит, которые скупали деривативы по субстандартным ипотечным кредитам и оказались слишком невежественными, ленивыми или просто жадными, чтобы верно оценить эти бумаги. Рейтинговые агентства «Мудис» и «Стэндард энд Пур», которые присвоили деривативам рейтинг «AAA прайм». Короче говоря, политическая и финансовая элита нынешнего поколения выказала себя непригодной возглавлять великую нацию. Налицо системный сбой, коренящийся в социальном провале. За этой катастрофой скрываются алчность, глупость и некомпетентность колоссальных масштабов. «Алчность и амбиции, – предупреждал Джон Адамс, – разорвут связующие нити нашей конституции; так кит разрывает сеть. Наша конституция составлена для народа, приверженного морали и религии. Она совершенно не годится для управления любым другим народом»{56}.
Жирующий город в трудные времена
«Пора перестать беспокоиться о дефиците – и начинать паниковать из-за долга, – предупреждает редакция «Вашингтон пост». – Финансовое положение было серьезным до рецессии. Теперь оно откровенно трагическое».
«Всего за один финансовый год, 2009-й, долг вырос с 41 процента от валового внутреннего продукта до 53 процентов ВВП. Эта сумма не включает в себя займы правительства из собственных целевых фондов; она очевидно стремится к шокирующим 85 процентам ВВП в 2018 году»{57}.
Фокус на «государственном долге» – обязательствах перед гражданами, корпорациями, пенсионными фондами и иностранными правительствами – мешает оценить подлинные размеры национального долга, составляющего более 14 триллионов долларов. Но даже эта цифра не отражает «структурный дефицит», с которым нация сталкивается вследствие приверженности руководства страны социальному обеспечению, медицинскому страхованию, гарантированной выплате пенсий по возрасту и военных пенсий. По словам Дэвида Уокера, бывшего руководителя Главного бюджетно-контрольного управления, эти необеспеченные обязательства достигают 62 триллионов долларов{58}. Первая волна бэби-бумеров получит право на социальное обеспечение в полном объеме в 2011 году, поколение в целом обретет это право в 2029 году; тогда долговой «Эверест» станет очевидным для всего мира. Каковы риски долговой катастрофы вследствие роста государственного долга США?
Правительства Китая, Японии и государств Персидского залива, а также независимые фонды начнут подозревать – некоторые уже заподозрили, – что владеют бумагами, по которым Америка однажды объявит дефолт или которые подешевеют из-за инфляции. По мере нарастания этих страхов наши кредиторы либо прекратят покупать и начнут продавать долговые обязательства США, либо станут настаивать на более высокой процентной ставке, соизмеримой со степенью риска. ФРС придется повышать ставки, чтобы и далее привлекать заемщиков, и данное повышение ввергнет экономику в рецессию. Едва образуется этот порочный круг, предупреждает Волкер, проценты по государственному долгу США станут крупнейшей статьей расходов федерального бюджета.
Осознает ли опасность конгресс? В 2009 году этого не случилось. Передовица газеты «Вашингтон пост» за 14 декабря начиналась так: «Сенат передал на подпись президенту Обаме в воскресенье законопроект о совокупных расходах в сумме 447 миллиардов долларов, предусматривающий множество преференций и двузначный рост бюджетов нескольких правительственных агентств». Итоговая цифра сенатского законопроекта потрясает воображение – 1,1 триллиона долларов, включая увеличение расходов в среднем на 10 процентов для десятков федеральных агентств{59}.
Последнюю цифру стоит повторить. С учетом триллионного бюджетного дефицита, конгресс, где доминируют демократы, «партия правительства», голосует за увеличение бюджета всех федеральных агентств в среднем на 10 процентов. Плохие времена для Америки – и отличные времена для округа Колумбия.
Демократы утверждают, что денежный поток необходим, дабы наверстать упущенное за президентство Буша. Но годы Буша были самыми «жирными» с точки зрения федеральных расходов после «великого общества»[26] Линдона Джонсона; плюс Буш добавил триллион трат на войны и триллион в результате сокращения налоговых поступлений. К концу его президентства консерваторы именовали Буша нашим первым республиканцем «великого общества».
Тем не менее, сенатор Дик Дурбин заявил в 2009 году, что увеличение расходов необходимо, чтобы «сохранить полицейских на улицах… люди должны чувствовать себя в безопасности… Деньги, потраченные на помощь нашим спасателям, пожарным и полицейским, являются критически важной инвестицией»{60}. Но разве полиция, пожарные и спасатели – забота федерального центра, а не правительств штата и местных властей?
«Обычный бизнес, швыряемся деньгами, как пьяный матрос», – прокомментировал Джон Маккейн{61}. Но отпущенные на берег моряки напиваются на собственные деньги. Возвращаясь на борт, они трезвеют. Конгрессмены же не перестают бросаться деньгами. А деньги, которые они тратят, придется возмещать будущим поколениям.
Демократы следуют правилу номер один главы администрации Белого дома Рама Эмануэля: «Никогда не позволяйте кризису пройти впустую. Это возможность совершить нечто значимое»{62}. И не только значимое, увы. Согласно данным ассоциации «Налогоплательщики за здравый смысл», в сенатском законопроекте свыше 5200 преференций, в среднем двенадцать для каждого члена палаты представителей и пятьдесят для каждого сенатора{63}.
«Партия правительства» использовала кризис 2008–2009 годов для увеличения правительства. В период между обсуждением «плана Обамы»[27] в 2009 году и сентябрем 2010 года миллионы рабочих мест в частном секторе исчезли, зато появилось 416 000 новых рабочих мест в государственном секторе{64}. «Хотя 85 процентов американцев работают в частном секторе, база данных подготовленного администрацией акта о восстановлении показывает, что четыре из каждых пяти рабочих мест, «созданных или сохраненных», приходятся на государственный сектор»{65}. С точки зрения политической выгоды это имеет смысл, ведь подавляющее большинство чиновников голосует за демократов, как и подавляющее большинство бенефициаров государственных программ. На той же неделе, когда была опубликована статья в «Пост», Деннис Кошон на первой странице «Ю-Эс-Эй тудэй» сообщил:
«Число федеральных служащих, получающих 100 000 долларов или больше, выросло с 14 до 19 процентов в первые 18 месяцев рецессии, и это не считая сверхурочных и бонусов.
Федеральные работники наслаждаются своим положением – в части зарплаты и найма, – несмотря на рецессию, которая стоила нам 7,3 миллиона рабочих мест в частном секторе»{66}.
Когда началась рецессия, в штате министерства обороны насчитывалось 1868 гражданских служащих с зарплатой 150 000 долларов. К декабрю 2009 года в министерстве уже было 10 100 сотрудников с аналогичной заработной платой. В министерстве транспорта на начало рецессии был всего один человек, зарабатывавший 170 000 долларов в год. К 2010 году там имелось 1690 сотрудников с заработком свыше 170 000 долларов{67}.
С 2005 по 2010 год число федеральных работников, зарабатывающих более 150 000 долларов, выросло десятикратно и удвоилось за первые два года администрации Обамы, в период «наихудшей рецессии со времен Великой депрессии»{68}.
Три избирательных округа к северу и западу от округа Колумбия, восьмой округ Мэриленда и одиннадцатый и восьмой округа Виргинии входят в десятку самых богатых округов Америки. Из десяти крупнейших мегаполисов страны округ Колумбия занимает первое место по доходам на душу населения{69}.
Финансовый кризис – плод деятельности Вашингтона и Уолл-стрит, но Вашингтон буквально купается в деньгах. Как сообщала «Ю-Эс-Эй тудэй» в августе 2010 года, в первом десятилетии двадцать первого века государственные сотрудники США «воспарили» над соотечественниками:
«Федеральные работники получают в среднем более высокую заработную плату и более высокие пособия, чем работники частного сектора, в течение девяти лет подряд. Разрыв в компенсациях между федеральным и частным секторами вырос вдвое за последнее десятилетие.
Федеральные государственные служащие в совокупности, считая зарплату и бонусы, получили в среднем 123 049 долларов в 2009 году, тогда как работники частного сектора – 61 051 доллар… Сумма федеральной компенсации выросла с 30 415 долларов в 2000 году до 61 998 долларов в прошлом году»{70}.
Замечательно! Американские государственные работники, которым гарантирована сохранность рабочих мест, получают в два раза больше среднего американца. Мы росли в другом округе Колумбия…
Разве такое правительство виделось нашим предкам, разве не такое правительство они свергали с оружием в руках?
После мнимого «успеха» в 2010 году Обама, реагируя на недовольство населения заработной платой федеральных служащих, предложил ввести двухлетний мораторий. Но, по сообщению «Ю-Эс-Эй тудэй», этот мораторий – не более чем дымовая завеса. Очевидные и доступные широкой публике доходы заморозят, но «многие федеральные сотрудники получат иные материальные преференции – надбавки за выслугу лет (согласно системе «ступеней»), повышения, бонусы, сверхурочные и другие денежные выплаты».
«Большинство федеральных служащих ранжируется по общей схеме из 15 категорий, и каждая категория имеет 10 внутренних ступеней. Повышения происходят преимущественно автоматически, в зависимости от срока службы, но особые заслуги способны ускорить процесс и даже переместить чиновника на несколько ступеней вверх. Не каждый чиновник ежегодно поднимается на новую ступень, но в среднем повышение составляет около 2 % в год для группы»{71}.
Социалистическая Америка
Как сэндберговский туман, социализм приполз на кошачьих лапках[28].
В своей книге «Революция была» (1938) Гарет Гарретт, который потратил жизнь на борьбу с федеральным центром, писал: «Есть те, кто до сих пор думает, что они удерживают перевал и не пускают революцию, идущую по тропе. Но они смотрят не в том направлении. Революция у них за спинами. Она прокралась в Ночь Депрессии, распевая песни свободы»{72}.
Гарретт писал о революции внутри. Для мира снаружи Америка выглядела все той же. Но внутри, утверждал Гарретт, революция произошла, и она необратима. Достаточно сравнить, где мы были до «Нового курса» и где мы сейчас, оценить, куда мы идем, чтобы увидеть, насколько Америка удалилась от пути, проложенного отцами-основателями.
Налоги вдохновили американскую революцию, ибо мы – налогофобная нация, верящая в необходимость строгого ограничения полномочий правительства. То правительство наилучшее, которое меньше всего вмешивается, – такова американская аксиома. Когда Кулидж покидал Белый дом в марте 1929 года, правительство США тратило на себя 3 процента валового национального продукта.
А сегодня? Первый бюджет администрации Обамы предусматривал четверть валового внутреннего продукта. Дефицит составлял 10 процентов ВВП. В следующем финансовом году дефицит почти не сократился. Обама попытался отменить введенные Бушем налоговые льготы для 2 процентов самых богатых и увеличил максимальную ставку почти до 40 процентов. Это не считая налоги штатов и муниципальные подоходные налоги, которые, например в Калифорнии и Нью-Йорке, могут составить еще 10 или 12 процентов дохода. Также не стоит забывать налоги в форме социального и медицинского страхования, в сумме до 15,3 процента от большинства зарплат, причем половина вычитается из средств работника. Налоговый фонд подсчитал, что жители Нью-Йорка могут получить комбинированный налог в размере 60 процентов от дохода. Сюда следует добавить и налог с продаж (до 8 процентов), налоги на имущество, на бензин, акцизы и налоги на «грех» (алкоголь, пиво, сигареты, скоро еще гамбургеры, хот-доги и безалкогольные напитки).
«Беглецы от налогов планируют покинуть Нью-Йорк», – гласила передовица «Нью-Йорк пост», где сообщалось, что между 2000 и 2008 годами из штата Нью-Йорк уехало 1,5 миллиона человек – это «крупнейшая миграция из штата в стране». Покидавшие Манхэттен зарабатывали, в среднем, 93 000 долларов в год, а те, кто приехал им на смену, – менее 73 000 долларов{73}.
Опрос 2011 года показал, что 36 процентов жителей Нью-Йорка младше тридцати лет планируют покинуть город в ближайшие пять лет. Две трети опрошенных назвали главной причиной высокие налоги{74}.
В Декларации независимости Джефферсон обвинял Георга III в тирании за то, что король «создавал множество новых должностей и присылал к нам сонмища чиновников, чтобы притеснять народ и лишать его средств к существованию». Что такое гербовый сбор или чайный налог короля Георга в сравнении с нынешним налогообложением американцев?
После обнародования данных Налогового управления США за 2007 год Налоговый фонд выяснил, кто в США платит подоходный налог – и кто не платит{75}.
Самые трудолюбивые и наиболее продуктивные американцы фактически подвергаются кровопусканию, а Обама собирается увеличить количество бездельников. В 2007 году треть всех наемных работников уклонилась от уплаты федерального подоходного налога, а 25 миллионов человек добились от казны налоговых вычетов на заработанный доход. Половина штатов сегодня рассылает зарплатные чеки людям, которые вообще не платят налогов{76}.
Насколько масштабна программа налоговых льгот на заработанный доход? Эдвин Рубинштейн, экономический аналитик, ранее сотрудничавший с «Форбс» и «Нэшнл ревью», пишет:
Читать бесплатно другие книги:
