Аудельфина. Книга 1 Кон Сергий

Что-что, а сгущёнку Лена любила больше всего. Ни конфеты, ни пирожное, ни мороженое, ничто так не прельщало, как банка сгущёнки. Это можно сегодня сравнить с грызуном и жёлудем из мультфильма «Ледниковый период». При виде банки отражение голубовато-серебристого цилиндра уже не пропадало в её глазах, и Лена всегда строила планы, как бы ей завладеть, причём в самые кратчайшие сроки, несмотря на последствия. Сделав две маленькие дырочки, она с превеликим удовольствием высасывала её внутренности, временно усыпляя божественным нектаром свой мозг от ответственности.

Зная слабость дочери, её мать как только ни прятала доставшиеся по блату банки со сгущённым молоком, которые всегда берегла для торта на случай праздника. На носу первомай, и Лена знала, что где-то в доме находится любимое лакомство. Взрослой девочке в поисках целебного эликсира не было равных. И вот, баночка пуста, как сказал Винни-Пух – «вот горшок пустой, он предмет простой, он никуда не денется». И, чтобы отодвинуть подальше разборки по данному факту, перевернув банку дырками вниз, ставила её на место. По крайней мере визуально создавалось впечатление, что объект на месте. И, когда обнаруживался подлог, в содеянном Лена никогда не признавалась, боясь ещё больше разозлить маму. Благо у неё был младший брат, и мать не знала, кого ей ругать за данное деяние, то ли аккуратную и прилежную во всём дочь, то ли сына, шкодливого мальчишку, постоянно попадающего в нехорошие истории.

Металлическая дверца телефонного аппарата, которую Маэстро быстро рубил с торца топором не поддавалась, а ужасающий в тишине звук, исходящий от ударов по броне ящика морозил кожу. Но служащие, в звенящий коридор главпочтамта, где все происходило по «гениальному» плану, на шум не выходили. Налетчики, у которых от страха вперемешку с дерзостью душа ушла в пятки переглянулись.

– Валим, – произнес Конев неестественно ледяным тоном, захлебнувшись от волнения в ожидании, что их вот-вот накроют.

– Да уже почти всё, смотри щель какая! – не унимался подельник, которому Сергей невольно позавидовал в выдержке.

– Тогда дай я тресну, наше время уже истекло! – зашипел Конев, осознавая, что бежать без друга, оставив его один на один в создавшейся ситуации будет не только трусливо, но и гнусно. Не споря, напарник быстро передал холодное оружие, которое спустя века опять было в деле.

После второго размашистого удара дверка отлетела, обнажив пятиугольный плоский опломбированный сейф. Маэстро не мешкая ни секунды, выхватил увесистый, набитый монетами ящик из разбитого аппарата, и они стрелой вылетели в дождливый, по осеннему продрогший ночной город.

– Видишь? – остановившись и опустившись на одно колено, спросил сержант пулемётчика, который в унисон принял такую же стойку для стрельбы с колена, понижая тем самым свою уязвимость.

– Откуда это здесь? Вроде как на тело похоже, – предположил пулемётчик. «Телом» бойцы называли обычного человека, чтобы не зацикливаться и не брать в голову, «если что». Прямо по курсу, метров пятьсот вперёд, у дороги, на обочине со стороны гор, как будто сидел человек. Но из-за мелкого кустарника, маскирующего объект, было плохо видно, а бинокли в войсках мог иметь только офицерский состав, а уж с ночным видением – один на батальон, так как это было слишком дорогое удовольствие для страны, постоянно помогающей не только нефтью и вооружением дружественным странам, но и дорогостоящим оборудованием и техникой.

– Вчера такого не было, давай-ка прикрой меня, а я обойду со стороны гор, – предложил Конев.

– Не, лучше ты прикрывай, у тебя оружие помощнее и стреляешь ты лучше, а я обойду, – возразил рациональными доводами сержант.

– Валяй, – согласился пулемётчик, подойдя к валуну, и, откинув подствольные сошки, принял стойку для стрельбы. Ожидание затянулось, и Конев уже начал подумывать о плохом, как на дорогу вышел сержант, подав знак, что всё в норме. Не опуская оружие, десантник двинулся вперёд и, подойдя, увидел следующую картину: сержант стоял с двумя автоматами, один – его десантный АКС-74, висел, как обычно, вдоль корпуса, а второй – АКМ калибра 7,62, с нескладным деревянным прикладом старого образца, принятый на вооружение в СССР ещё в 1959 году, он держал в руках. Рядом, на обочине, сидел совсем молодой боец славянской национальности с двух-трёхдневной щетиной, в зачуханных кирзачах поверх галифе грязно-засаленного обмундирования, поверх которого был надет замызганный, неопределённого вида бронежилет, хрен догадаться какого года выпуска, голову же венчала почти новенькая каска. Он сидел на корточках, уперевшись спиной о валун, и спал. Весь этот сюрреализм создавал картину, будто бы боец был не из нашего времени.

– Я сначала рядом пошарил, вдруг ловушка, как-то подозрительно показалось, поэтому долго возился, потом подошёл и автомат аккуратно забрал. Хоть бы хны, дрыхнет, как слон, – констатировал сержант.

– Да, подозрительно, – согласился пулемётчик, – расслабляться ещё рано, теперь ты прикрывай, – и, подойдя к солдату, постучал по каске пулемётными сошками, сложенными вдоль ствола. – Эй, дома есть кто? Подъём!

Солдат подскочил от неожиданности с перепуганными вращающимися зрачками, не понимая толком, где он находится и что происходит.

– Я не спал, я не спал, – затараторило тело.

Он даже не понимал, как близко он находился от гибели, если вместо десантников его обнаружили бы боевики либо диверсанты с другой стороны.

– Что здесь делаем? Какое подразделение и вид войск? – тут же спросил Конев.

Вытянувшись в струнку, сбиваясь и заикаясь, солдат рапортовал, забыв о своём оружии и, конечно же, не понимая, кто его допрашивает:

– Пограничный отряд (такой-то) части, проверяю пограничную систему.

– Что ты проверяешь, она не в рабочем состоянии, разве не видно? – подойдя поближе, сказал сержант. – А один почему? В одиночку погранцы не патрулируют. Как тебя одного командир послал, да ещё при боевых действиях?

Видать, у местных погранцов дела совсем хреново обстоят по сравнению с нами, – проведя визуальный осмотр, пронеслась мысль у Конева.

– Мне сказали визуально проверить, всё посмотреть. А какие боевые действия? – обеспокоенно пролепетал пограничник, внешний вид которого не внушал никакого доверия.

– Всё понятно, дезертир, придётся с собой тащить, если оставим, точно ему рано или поздно башку отрежут, а скорее всего, в плен угонят в горы, или на ту сторону в Иран продадут, как барана, – сделал выводы Конев, не обращая внимания на лепет солдата.

– Да, забираем. И откуда ты на нашу голову свалился, снимай штык-нож, – приказал сержант, – подсумок с рожками и флягу можешь пока себе оставить.

Больше тело при себе ничего не имело.

– Отпустите, не дезертир я, – захныкал задержанный.

– Заткнись, руки за спину и стой смирно, а то пострадаешь у меня сейчас, – рявкнул на него сержант, перебрасывая за спину трофейный автомат, явно недовольный тем, что придётся тащить чужое железо. – Из-за этого барана останемся сегодня на ночь без сигнализации, как «три тополя на Плющихе», – процитировал сержант героя кинокомедии «Джентльмены удачи». – Так, Конь, давай-ка его на следующий соседний блок доставим, у них рация, пускай машину с патрулём вызывают для его доставки на базу. До соседей километров десять, пока дойдём, не торопясь, там погостим пол часика и обратно вернёмся, глядишь, и смена закончится.

– Ну, вот видишь, не всё так хреново. Иногда и тебя, Бес, умные мысли посещают, несмотря на то, что ты сержант, – улыбнувшись, с иронией заметил Конев напарнику, и пока тот не начал «кусаться», привёл свои доводы: – За всё это время, думаю, духи уже собрали информацию – где и в каких местах расположены наши блокпосты и в чём их уязвимость. Так что нам этой ночью без сигналки лучше всю смену прошарахаться вдоль нашей территории, – согласился пулемётчик.

– Не делай добра, Конь, не получишь зла, – сделав загадочное лицо, произнёс Бес.

– Это ты про мой промах? – улыбаясь с иронией спросил пулеметчик.

– А то, теперь вместо нормального барана, нам подделка досталась, – поддержал интонацию Бес.

– Выдвигаемся, тело идёт первым, в трёх метрах, – обратился сержант к задержанному, – расстояние не увеличивать. И не советую бежать, сам знаешь, что будет.

Позже, не раз вспоминая этот случай, Конев пожалеет, что не спросил тогда пограничника, – какой сегодня год.

Щенок, освоившись, носился по квартире и радостно лаял, трепал всё, к чему мог добраться, чем и озадачивал взрослых. Это был маленький, оранжево-жёлтый комочек с белой грудкой и карими любопытными глазками, до этого рассматривающими свою будущую хозяйку из коробки с надписью «овчарка колли». Он был такой миленький, что выбирать больше не хотелось, и Лена, не раздумывая, сказала:

– Всё, это мой, – несмотря на то, что продавец предупредил, что взрослая собака будет размером значительно выше среднего роста, девочка заметила папе:

– Ну я ведь тоже вырасту.

– Расскажите нам про этого колли, – сказал Алексей продавцу, – он не злобный вырастет?

– Да что вы. Колли самый дружелюбный из овчарок и одновременно верный и преданный пёс, для детей это вообще подарок, к тому же он легко обучаем и чрезвычайно игрив.

Радости Лены не было пределов, теперь у неё есть ни какая-нибудь игрушка, а настоящий живой пёс. Пёс, конечно, это в будущем, ведь он так быстро растёт. И когда он подрастёт, то будет её защищать, а пока что в роли защитницы питомца выступала сама хозяйка. Она ревностно отгоняла от него на прогулке мимо проходивших и подозрительно смотревших соседских собак и котов. Гуляли они тут же, недалеко от дома, во дворе, где росли большие деревья, и щенок между ними бегал, как в лесу, изучая жизнь такого интересного внешнего мира. Спал друг человека в комнате девочки, у кровати своей хозяйки, на её старом одеяле.

Глава 10 (не остаться в этой траве)

Удивившись отражению в водной глади, Конь поднял голову и отметил, что Полярная звезда на небе кратно увеличилась и как по волшебству, приближаясь, начала приобретать очертания зеркально-серебристого шара, который как бы скользил по воздуху и растаял, коснувшись воды.

Ангел, – подумал Конь, очарованный молодой особой появившейся из шара, – значит, я точно в раю.

Брюнетка в белом, небольшого роста, с короткой стрижкой типа «каре», серебристо-голубыми глазами и очаровательными бровями над ними, которые десантник разглядел, когда дива плавно переместилась напротив, отчего забыв все на свете, безвольно тонул в ее глазах.

Неожиданно Ангел протянул необыкновенно нежные руки и стал его гладить, отчего доверившись её обаянию и ласке, он окунулся в сладкую негу. Но тут хозяйка озёр проворно вскочила ему на спину, от неожиданности неосёдланный конь взвился в небо, пытаясь сбросить седока, и поскакал, но Ангел уже не отпускал, обвив его своими руками и ногами так, что они составляли одно целое.

Надо же, какой странный, и почти эротичный сон, – вспоминая переживания по ту сторону пограничного мира, думал Конев, перезаряжая «уставшие» пружины пулемётных магазинов ПС-ными и трассёрными патронами, подставляя весенним, уже почти жарким лучам кавказского солнца свои бледные, жилистые плечи, – всё было как по-настоящему, и я даже чувствовал прикосновение рук и её тело!

Из открытого окна офицерской комнаты, из легендарного отечественного кассетника «Романтик» песней летело «Кино», которое своей ассоциацией напоминало ему пережитый, если это можно так назвать, сон, и он подпевал:

– Конев и Белов, поедете со мной за продовольствием и боеприпасами в бригаду, – прервал сладкие грёзы ротный, подойдя к окну офицерской комнаты и, уже выйдя из расположения, продолжил: – Я там останусь, позже вернусь самостоятельно. Ваша задача: боевое охранение при транспортировке груза. Вопросы есть? – так, для проформы, спросил командир. Какие тут могут быть вопросы.

– Экипироваться и выполнять, – скомандовал до синевы выбритый капитан, который при наступающей жаре сам находился в одном тельнике.

Подпевали, экипируясь, бойцы, помогая друг другу упаковать себя в доспехи пуленепробиваемых пластин.

Днепропетровец Александр Белов, по прозвищу Белый, сержант, на призыв моложе Конева, весёлый балагур с широкой натурой и такой же душой, запрыгнув в тентованный кузов «Урала», принял у напарника котлы для перевозки пиши и бойцы откинув скамейки, разместились по разные стороны на краю борта.

Конечно, лучше было бы остаться на базе и заниматься своими делами, то есть по большей части бездельничать, но наряд есть наряд, и, хочешь ты или нет, тебя уже никто не спрашивает. Белый заслужил наряд вне очереди за то, что попался курящим на посту во время проверки. А Конев – за то, что ходил в гражданском комбинезоне, который достался ему трофеем, (если это так можно было назвать), – при пешем патрулировании своего участка вдоль железной дороги, в заброшенной сторожке. А так как хозяина не было, Конев экспроприировал его у населения в пользу армии на целую неделю, пока не был замечен и по-солдатски взбодрен командиром в данном неуставняке. Комбез был цвета хаки, совпадавшего по тону с форменной одеждой, и если сверху был надет бронежилет и прочая экипировка с оружием, то разница в глаза не бросалась. Да и даже не из-за того, что дерзнул служить в гражданском, а за то, что начал отстаивать его превосходство над форменной одеждой солдата Советского Союза, что было очевидно. Но если одному бойцу разрешить нести службу в гражданской одежде, то и другие не заставят себя долго ждать. И, чтобы пресечь данные попытки у бойцов, Коневу влепили наряд за пререкание с командиром. На этом «инцидент» был исчерпан, в связи с чем комбез справедливо вернулся на свое место.

А до бойцов еще долетали слова:

Послышался звук включения передачи, и машина тронулась в сторону города Нахичевань.

При возвращении на базу при выезде из ЖД тоннеля, объединённого с дорожным полотном, запах гари ударил в ноздри. На разъезде горели вагоны, огонь только начал возгораться, не набрав ещё полную силу. Дым тянулся к Араксу, в сторону иранской границы, через автотрассу. Через несколько секунд послышались выстрелы, и автоматные очереди прошив тентованный кузов ударили по металлу. Десантники с борта открыли ответный огонь по стрелкам, находящимся над тоннелем, но машину трясло и болтало, так что прицельный огонь вести было невозможно. Скорость была и до этого небольшая, а тут грузовик, пройдя около пяти сотен метров от тоннеля, и вовсе остановился, свернув на обочину, подставившись под обстрел. Поняв, что что-то случилось с водителем, бойцы, отстреливаясь, тут же покинули кузов.

– Белый, посмотри, что с водилой, – крикнул пулемётчик и нажал на спусковой крючок, выпустив длинную очередь в сторону огневых точек противника.

– Ранен, тяжело, в спину, по-моему, – крикнул напарник, огрызаясь ответным огнём своего АКСа. Перестрелка продолжалась, пули долбили по металлу грузовика и щебёнке, свистели рядом.

– Водить можешь? – прокричал Конев.

– Да, – прокричал Белый в ответ.

– Всё, гони, я прикрою, – автоматически скомандовал Конев. И, дав две короткие прицельные очереди, используя редкий кустарник, перебежал за ближайшее укрытие в виде строительного блока, находящегося между ЖД и трассой. Поджигателей было двое, короткими прицельными очередями они старались остановить грузовик, поливая его свинцом с верхнего бруствера тоннеля. Чёрный дым от пожара, нараставшего с каждой секундой, заволакивал пространство и служил дымовой завесой. Отстреляв два магазина по диверсантам, используя удачно сложившуюся маскировку, Конев перебежал к составу и прополз под вагонами, выстрелов в его сторону не последовало, – значит, боевики не заметили манёвра десантника. Местный каменисто-горный рельеф позволял постепенно продвигаться и быть не замеченным противником. Направляясь по диагонали в гору, чтобы противник в итоге оказался ниже, мелкими перебежками пулемётчик достиг желаемого рубежа, и сверху было очень хорошо видно, что площадка над тоннелем пуста, а две фигуры удаляются от места нападения в горы так же по диагонали, находясь с пулемётчиком уже на одной параллели. Уперевшись сошками пулемёта в валун и приняв боевую стойку с колена, прицелившись в ведущего бандита, дал короткую очередь, увидев при этом, как тот дёрнулся и согнулся, и тут же расстрелял остальные патроны из обоймы длинной очередью туда, где находился второй. Сразу же пошёл ответный огонь, но не прицельно, а просто в его сторону, но уже из одного автомата.

Ага, получил фашист гранату, – пронеслась в голове у пулемётчика детская дразнилка, перебивая «Кино» – не остаться в этой траве, пожелай мне…

Позже, намного позже Конев понял, о какой траве поёт Виктор. Это отнюдь не трава полей боёв, в которой осталось лежать безчисленное множество бойцов всех времён и народов, и даже не та дурман-трава, которую предлагал Бес, на которую как бы вроде намекает певец, настоящий её смысл прячется намного глубже.

Осознание, что наши уже на подходе, а так же что в перестрелке, скорее всего, нейтрализован один из нападавших, вселяло уверенность и браваду. Он быстро поменял опустевший магазин РПКСа и, скрытно перебравшись повыше, на более удобную позицию, стал наблюдать из своего укрытия за действиями противника, попутно снаряжая патронами опустевшие магазины. Противник нигде не появлялся и не давал о себе знать. Затаиться ему смысла нет, ему сейчас ноги делать надо, но и мне ни к чему его догонять, а если раненого тащить задумает, то далеко всё равно не уйдёт, – думал Конев и принял положение лёжа для наблюдения за обстановкой. Понаблюдав несколько минут, он заметил, как со стороны базы приближается БТР «80» с десантниками на броне. Тормознув в километре от горевших вагонов, он сбросил бойцов и, продолжив движение, прошёл сквозь тоннель, где, остановившись с той стороны, ощетинился пулемётами в сторону гор, ожидая дальнейших распоряжений командира. Рассредоточившись по склону, бойцы перебежками, используя для прикрытия горный рельеф, продвигались в сторону Конева. Взводного и прилипшего к нему связиста с рацией на спине пулемётчик узнал сразу, а также старшину – авторитетного правдоруба крепыша по прозвищу Гога. Немногим позже угадалась тощая фигура Беса и крупногабаритного красноярца гранатомётчика Кирьяна, а так же писаря Краснова с которыми Конев находился в дружеских отношениях, затем Белый, Пуля и все остальные. Со стороны противника было тихо, это означало, что враг уносил ноги. Но точно об этом никогда не знаешь, если не знаешь наверняка. Конев откинулся от своего наблюдательного пункта на спину, поставил оружие на предохранитель и, застегнув ножки пулемёта, встал, ожидая командира для доклада.

Ещё не подойдя к пулемётчику, старлей который отвечает не только за выполнение боевой задачи, но и за жизнь и здоровье каждого своего бойца издалека завёл канонаду:

– Конь, ты что, сена объелся! Какого хрена ты в горы полез?! Команда не ясна была – охрана и сопровождение! Да ты у меня…

Тут, прервав воспитательную речь взводного прозвучал одиночный выстрел. Все бойцы тут же открыли шквальный огонь в сторону неприятеля. Но Конев этого уже не слышал. Пуля, загасив мощь о черепицу броневой пластины, бросила тело десантника вперёд на камни, развернув лицом вверх. Пулемётчик разбросав руки смотрел в голубое небо коньячными глазами, без единой мысли слушая небывалую вокруг тишину, где на фоне неба неожиданно появилось лицо Ангела. Конев сразу его узнал – Ангел был из сна, но это не было сном, как и не было явью, может быть, что-то среднее между ними, где-то на границе сознания и подсознания, где уже чувствуешь, но не видишь, а если видишь, то не можешь дотронуться. Склонившись, Ангел заговорил грубым голосом Беса, но слова были медленными и плыли как будто издалека:

– Конь, всё будет хорошо! Всё хорошо будет, Конь, вот увидишь!

В голове всё поплыло, смешавшись в единый коктейль сна и реальности. Мысли стали тягучими, как гудрон, металлический шлем оттягивал голову и казался неподъёмным, руки и ноги отяжелели, а металлический панцирь, обтягивающий корпус, не позволял вздохнуть полной грудью, и пулемётчику казалось, что он где-то на пути перехода физической жизни в другой, параллельный мир. Но на душе было спокойно от обстоятельства, что его сопровождает Ангел-хранитель. Тоннель перехода миров закрутился, набирая обороты, превращаясь в воронку, и боец, прежде чем потерять, как ему казалось сознание, увидел, как закрылось боевое забрало его рыцарского шлема, где он успел подумать: значит, так и должно быть, значит, это правильно.

В мае 1990 года 56-я десантно-штурмовая бригада, переформировавшись – приняв пополнение новобранцев, демобилизовав кто отслужил два года, поставив в боевые ряды кто отслужил первое полугодие, ушла с миротворческой миссией в Узбекистан и Киргизию. Туда, где Конев начинал свою армейскую службу, в Ферганскую долину и город Ханабад27, куда под обеспечением десантников вывозили беженцев из киргизского Узгуна28, контролируемого в том числе 56-ой Бригадой29 ВДВ СССР.

Но после вывода миротворцев, под девизом: «долг платежом красен», народные мстители не отказывали себе в «справедливости», верша суд над иноплеменниками, отчего последующие события СМИ будут называть «Ошской резнёй». И где-то там, где нас нет, (как мы всегда думаем), в условиях, близких к идеальным для своего демонического существования, среди обманутых, революционно настроенных масс, в ожидании очередной жертвы, с потными руками изувера, пряталась особь со склизким лезвием смертельного жала, пронзившим упругое чрево молодой изнасилованной девушки, которую уже никогда не дождутся домой убитые горем родители.

Глава 11 (мифы и реалии)

Двери маршрутного автобуса открылись на крайней городской остановке, где оставляя следы «ёлочкой» от протекторов до блеска начищенных берцев, закинув новехонький, набитый подарками для родных и близких РД на плечо, вдыхая знакомый с детства воздух, десантник ощутил чувство дежавю. Когда он, добрался от пригородной, северной станции ЖД до родного города, на попутном грузовике, так как в карманах отглаженных чёрных клёш, державшихся на худющей талии широким морским ремнём, кроме портсигара с редкими папиросами, гулял ветер, и оплатить проезд было не чем. Но на ярко начищенной бляхе задорно красовался якорь и желтым золотом с погон форменного чёрного френча гордо отливали большие буквы – «Ф», а под гюйсом, молодецки грея душу, из под фланки выглядывало то, что ближе к телу – чёрно-белая тельняшка. Голову же венчала курсантская фуражка, а всё небольшое хозяйство умещалось в чёрно-жёлтом чемодане.

Но вот, прошли годы, слово, данное себе, Конев сдержал и на свой двадцатый день рождения сделал себе подарок – бросил курить. Да… это надо было видеть, – подумал десантник, – а ведь даже фотографий с мореходки никаких путных не осталось, впрочем, как и сейчас.

У Конева, как и у его боевых товарищей, (последние месяцы службы находящихся на боевом выходе), не было дембельских фотоальбомов, сделать которые в таких условиях не было никакой возможности, и в память об армии у него сохранилось около десятка фотографий. Отчего, будучи на гражданке, просматривая дембельские альбомы своих друзей, сделанные с характерным солдатским юмором, он всегда смущённо оправдывался, почему у него нет такого.

Два года службы в армии против двух месяцев мореходки (осенних каникул) очень большая разница, но чувства испытания тогда били через край и были трепетны от волнующей радости краткосрочного возвращения на родную землю. Взрослею видимо, – подумал десантник не испытывая былой мальчишеской радости и направился в город.

Летнее утро, встретив десантника голубым небом, вывело на городские улицы, где после ночной тишины окунувшись в суету нового дня, горожане уже спешили на свои рабочие места по исхоженному маршруту, с нескрываемым интересом рассматривая бойца ВДВ возвращавшегося домой.

Вообще, форма десантника всегда была красотой и гордостью войск Советского Союза. А тогда, в СССР, увидеть десантника в специальной форме, с неуставным аксельбантом из строп парашюта, в высоких шнурованных ботинках, ну и, конечно же, гордости любого, кто служил в ВДВ, – голубом берете, было в диковинку. Многие, оборачиваясь, смотрели вслед бойцу воздушно-десантных войск думая: домой возвращается солдат, радость-то какая родителям! А кто-то, не скрывая своей радости, здоровался и даже в обнимку, как старые друзья, (формально) интересуясь – «ну как там, всё нормально?» Там, это везде. Везде, где нас нет, но есть другие.

Десантник шёл по родному утреннему городу, ощущая всей своей кожей, как его изучают десятки, а может, и сотни пар глаз одновременно со всех сторон, как будто он попал под перекрёстный огонь. Но это не был огонь свинца войны, это был огонь радости жизни, который шлейфом катился следом за бойцом – если шёл Он с тобой, как в бой, на вершине стоял хмельной, значит… А солдат шёл домой, и чувство какой-то мальчишеской скромности не покидало его, слившись с чувством гордости за свои войска, за форму и за берет, который он честно заслужил, как и его товарищи, с кем последние два года делил воду, хлеб и патроны.

* * *

Но то была армия, где ясно прослеживается понятие «свой-чужой», а здесь гражданская жизнь с личной свободой выбора «враг-друг». Где в период 1990—1991 годов произошёл так называемый «парад суверенитетов», в ходе которого все союзные и многие из автономных республик, в том числе и РСФСР, приняли «Декларацию о суверенитете», оспорив приоритет общесоюзных законов над республиканскими, что явилось источником «войны законов», породивших собой множественные конфликты, вследствие чего в 1991 году впервые зафиксирован демографический кризис – превышение смертности над рождаемостью. Но, вот странно, людей в стране умирает каждый год больше, чем рождается, а простые, без хитростные люди жилья не имеют, хотя жилые многоэтажные дома строится, особенно по телевизору. Следовательно, его разваливается от ветхости и уничтожается больше, чем строится, относительно демографии, либо, его по закону, (как бы по справедливости) приобретает в свои закрома по праву – «сильнейший» (изворотливый).

При этом, сверкая медалью власти, озабоченный вырождением славянского населения России, (второй) президент вводит масштабированную программу «материнский капитал», главным образом направленную на стимуляцию рождаемости коренного населения, так как в семьях Кавказа, где сохранились заветы предков и без этого «капитала» будет не один ребёнок. А вот в славянских семьях, где христианскую веру ради «светлого пути» маниакально искореняли всеми способами, мало кто при данной экономике, решается на второго и тем более последующего ребёнка, испытав «прелести» аппарата управления РФ девяностых годов XX века. На основании чего «окумиренные» (как бы) грядущим коммунизмом светлого будущего своих детей, граждане страны реально осознают себя продуктом эволюции животного мира, где выживает «сильнейший», который на практике, к их особам, как оказалось, не имеет ни какого отношения. Отчего откровенно не могут взять в толк: как прозябая в нищете и беспросветной бедности, не имея элементарной возможности без криминала покрыть свои минимальные расходы, они могут жить на земле предков—победителей, не испытывая позора. А так же на каком основании обременять этой неразрешённой проблемой своих, (пока) не рожденных детей, от которых очередные «хозяева жизни» породившие собой вал абортизма христианского сознания из православной русской души возьмут по потребностям.