Сети судьбы Росс Владлен

Глава 1

Моё училище из-за высоких показателей в спорте и музыке прозвали «спортивно-музыкальным с лёгким медицинским уклоном».

Поступил я в медучилище по настоянию родителей. Особенно отец настаивал. Понимаю, почему он хотел, чтобы я был зубным врачом, а не музыкантом.

Всю жизнь, насколько я помню, родители жили в долг, от зарплаты до зарплаты. В детстве постоянно слышал, что заняли деньги то на одно, то на другое.

А однажды в местной газете вышла статья о зубном враче. Эта дама построила себе (и как ей удалось при советской власти?) дом в два этажа из крупного, бурого цвета, камня.

Корреспондент не поленился посчитать, сколько и на какую сумму нужно было удалить зубов, чтоб построить такой дом. И как её не посадили и хоромы не конфисковали?!

Видимо, это и повлияло на решение моего отца. Ну и, конечно, важную роль сыграло то, что, начиная с 1958 года, становилось всё трудней зарабатывать на жизнь музыкой. Особенно если твоей специализацией был джаз. Все или почти все музыканты работали в нескольких местах – кто набрал самодеятельных коллективов в разных организациях, кто совмещал игру в симфоническом оркестре с халтурой в ресторанах или в оркестрах на танцплощадках города.

Сам отец, когда закончились гастроли, устроился художественным руководителем в медучилище, и грех было не воспользоваться случаем.

Среди поступивших было много приезжих из разных республик. Со мной на курсе учились и калмыки, и армяне, и горские евреи – таты, и многие другие. Учёба была в новинку. Медицинские темы часто вызывали смешки. Латинский язык шесть месяцев учили тоже со смешками, т. к. по училищу ходили разговоры, что молодая преподавательница латыни была – «лёгкого поведения».

Так и летело время: с утра в училище, потом практика, которую мы проходили в стоматологической поликлинике. Причем, после недолгих проб на гипсовых фантомах, учились друг на друге, сверля зубы и ставя пломбы. По необходимости, конечно. А необходимости хватало, т. к. у послевоенной молодёжи «материала» для практики было более чем достаточно.

Сейчас трудно даже представить то время, когда на рабочих столиках стоматологов стояли флакончики с бело-прозрачными кристаллами кокаина. А использовали его в качестве обезболивающего средства при воспалении нерва в зубе.

Ну а позже уже и горожан принимали – тех, кто не боялся идти к студентам. Надо сказать, что недостатка в пациентах не было. Преподаватели отличные, да и студенты старались. Хотя, нет, всё-таки нашлась пара человек, которым была противопоказана профессия зубного врача.

Поделюсь некоторой терминологией. Если просверлить зуб криво и сделать дырку – насквозь вбок – это у нас называется «перфорацией». Ну и была одна студентка, которая не чувствовала направления оси зуба и постоянно делала перфорации. Так вот, во время врачебной практики из нас же назначались дежурные, которые подавали инструменты. Когда эта девушка просила подать ей инструменты, дежурные спрашивали её: «А перфоратор подать?»

В полуподвальном помещении училища находилась прозекторская. Нас, будущих зубных врачей, в обязательном порядке водили туда на занятия по анатомии, как, впрочем, и будущих фельдшеров, и фармацевтов, и медсестёр. А всё потому, наверное, что директор медучилища был патологоанатомом.

Выглядело это так. (Но сначала наберитесь терпения или отвернитесь, если тема не ваша!)

В холодном полуподвале, посередине тускло освещенной комнаты с маленькими, похожими на бойницы окнами под потолком, стоял цементный стол. Пол, стены и потолок тоже цементные, без всякой побелки или покраски.

В нише у стены, также цементной, – ванна, наполненная формалином, в которой лежат два трупа.

Перед тем, как зайти в прозекторскую, мы надели резиновые перчатки и маски. И нам сказали, что если кто захочет, может курить. Запах формалина подействовал так, что человека три сразу закурили. Может быть, и я полез бы за сигаретой, но преподаватель, вызвав меня и моего приятеля-однокурсника, способного тромбониста Гошу, попросил вынуть из ванны труп мужчины, который ближе к поверхности, и положить его на бетонный стол.

Я взял «учебное пособие» под голову, а Гоша – за ноги. Мы почти донесли свой груз до стола, и вот – у меня из-за скользких от формалина перчаток из рук выскальзывает и падает с глухим стуком на бетонный пол голова. Гоша кидается поднимать со словами: «Чувачку же больно», и тут же падает в обморок калмык – круглолицый, крепкий на вид студент, за ним – ещё две студентки.

Пока обморочных вытаскивали на свежий воздух, мы с Гошей всё же положили мужика на стол.

Ну, те студенты, что не выдержали всего этого «спектакля», больше не ходили на подобные занятия. А мы продолжили.

Не знаю, стоит ли дальше описывать подробности, как мы изучали мышцы и их названия на латыни, связки, кости и т. д. Наверное, не стоит. Пусть это останется профессиональной тайной.

Много практических занятий было и по зуботехническому предмету. Приходилось изготавливать и коронки, и съёмные протезы из пластмассы. Так мы из этой пластмассы и различные брелки делали, добавляя какой-нибудь краситель. Музыканты чаще всего изготавливали брелки в виде любимого инструмента. Гитарист-Миша сделал гитарку со струнами (используя для них тонкую леску), барабанщик сделал целую установку, я смастерил пианинко, причем корпус – одного цвета, клавиши двухцветные, как положено. Красота!

А одного студента, дурака, отчислили из училища за то, что он изготовил из чёрной пластмассы блестящий полированный гробик, внутрь приклеил красный бархат, а крышку инкрустировал крошечным крестиком, который сам сделал из раскатанного кусочка золота. И, главное, подарил на 8 Марта преподавательнице того предмета, по которому он не тянул.

Директор училища был большим поклонником музыки, джазовой в том числе. Также он всегда стремился, чтоб его училище и в спорте выглядело хорошо.

Таким образом в училище появился лучший в городе эстрадный оркестр, которым руководил мой отец, и сильная женская волейбольная команда.

Слухи об этом, видимо, распространились далеко за пределы республики, потому что в училище стали приезжать поступать на разные отделения профессиональные джазовые и симфонические музыканты. А также и спортсмены.

Всех привлекала возможность не только получить дополнительную профессию, но и при этом вращаться в своих кругах.

Одним из студентов даже был олимпийский экс-чемпион, на занятия ездил на «Волге», вручённой ему в качестве приза.

Училище из-за высоких показателей в спорте и музыке прозвали «спортивно-музыкальным с лёгким медицинским уклоном».

Я-то, семнадцатилетний любитель джаза, не умеющий, а только мечтающий научиться импровизировать на фортепиано, непомерно радовался поступлению в училище опытных джазовых музыкантов. В среднем им было лет по тридцать.

Из одного курортного города, расположенного на черноморском побережье, например, приехал и поступил на зуботехническое отделение барабанщик, который уже профессионально играл в ресторане.

Два виртуоза приехали из Ростова-на-Дону и Краснодара. Оба – кларнетисты-саксофонисты. От них я узнал много новых тем с гармониями!

Под руководством отца наш оркестр играл профессионально и часто бывал приглашён на концертные выступления в Дом правительства и даже для записи на радио.

У нас имелись и трубы, и тромбоны, на которых играли ребята и из школьных духовых оркестров, поступившие в училище.

Раньше ведь в школах каких только кружков не было! Я сам, помню, когда учился, ходил и в радиокружок, где учили наматывать индукционные катушки и паять радиодетали, и в авиамодельный, и в судостроительный, где учили собирать и склеивать самолёты и корабли, и в духовой, в котором преподаватель пения, пожилой, высокий, костлявый, чех по происхождению, сажал сначала на альтушки, чтоб ты мог научиться извлекать звуки и пальцовку на педалях выучить, а потом, со временем, пересаживал «на повышение», на теноры. Затем самых способных – на баритоны или трубы. Кто в хоровой ходил, кто в танцевальный.

А сколько спортивных секций было! Не могу не вспомнить велосипедную.

Дома у нас был полугоночный велосипед, с тремя скоростями, цвета слоновой кости, который отец выменял на один из своих саксофонов. Взял он его для своей дополнительной работы, чтобы ездить в санаторий за три километра.

У моих двух друзей были простые дорожные велики.

Как-то мы выехали на край города и увидели группу велосипедистов нашего возраста, с тренером, ребята готовились к заезду на 5 километров туда и на 5 обратно. Мы после старта пристроились в хвосте, для интереса. Всей группой доехали до точки, где стоял с флажком мотоциклист – помощник тренера, объехали его и двинули назад. Усталости не было совсем, поэтому мы с друзьями поднажали и прибыли к финишу в первой пятёрке, оставив далеко позади человек пятнадцать. Тренер пригласил нас в свою секцию, но мы, сославшись на другие занятия, отказались.

Глава 2

Встреча с красавицей-студенткой определила мою сердечную жизнь на все три года учёбы.

Как-то в начале учёбы на перемене на лестничной площадке я увидел девушку-студентку в коротком белом халатике, черноволосую, черноглазую, с пучком волос на макушке и с чёлкой на глаза. Такие прически были в моде. Она училась в нашем училище на фельдшерском отделении. Вот и любовь с первого взгляда!

Она была самой красивой девушкой на свете! И так считали, по-моему, все парни, которым повезло её увидеть. Из-за этого мне приходилось доказывать своё первенство, частенько «в бою». Она, конечно, знала, но не догадывалась, сколько раз.

Как часто бывает в жизни: увидишь красивое лицо – фигура не та. Красивая фигура – лицом не вышла. Как однажды, через много лет, в Москве идём с приятелем по площади Киевского вокзала и видим впереди, как сказано у Пушкина: «три пары стройных женских ног». Шагают, такие у всех ножки красивые! Фигурки точёные! Приятель – ценитель красоты – художник, не выдержал и окликнул их, чтоб, видимо, испытать полное восхищение. Они приостановились и обернулись.