Восстание Весперов Корман Гордон

Стрела…

Еще чуть-чуть и она впилась бы ей в лоб.

— Эй ты! А ну выходи оттуда, что ты прячешься в темном углу? — услышала она голос.

«Он ничего не знает о твоем существовании…»

Ей предстоит работа.

«Стратегия Конца» началась.

Веспер не видел ее лица. И не увидит… Что делать? Позади — конюшня и чужие голоса. Впереди — лес. Вокруг свистят стрелы. Она бросилась назад в город.

До нее донесся еще крик:

— Ты, дурень! Это всего лишь девчонка! Она не похожа на его жену! Не трать на нее стрелы моего господина — иди, лучше, готовь порох!

Мадлен бежала без оглядки. Свернув за угол, она без сил упала на землю и прижалась к стене хлебной лавки. Кровь запеклась у нее над ключицей. Она потрогала рану — кажется, кровь остановилась.

Порох… Что он хотел этим сказать?..

От внезапного взрыва камни задрожали у нее под ногами. По полу пекарни рассыпались тяжелые буханки и ячменные лепешки…

Мадлен поднялась с колен и выглянула из-за угла. Вдруг она услышала неистовый, раздирающий сердце крик и затем жуткий долгий вопль.

И дом с аптекой, и старая конюшня — все взлетело в воздух и в миг превратилось в груду разбитых камней. Над развалинами вспыхнул огонь, в котором навсегда осталась Оливия Кэхилл.

Мадлен ничем не могла ей помочь. И продолжала кричать.

1. Хранить перстень.

2. Никому не позволять злоупотреблять силой 39 Ключей.

3. Объединить всех Кэхиллов, когда это станет возможным.

Обещания врезались ей в память. Она не пересказала их матери, и вот теперь они неустанно крутились у нее в голове. От холодного утреннего ветра Мадлен плотнее запахнула войлочный плащ и вытерла слезы. Она лежала на земле, зарывшись в густые заросли вереска на краю опушки — там, где открывался вид на старинное деревенское кладбище.

Над только что вырытой могилой стоял священник и читал заупокойные молитвы. Вокруг, теснясь сгрудились местные горожане — лавочники, ремесленники, соседи. На их лицах блестели слезы, а некоторые, кому Оливия была особенно дорога, рыдали в голос. Они скорбели по женщине, которая не раз спасала им жизнь во время болезней и напастей. Проводить Оливию пришли все друзья и однокашники Мадлен — они стояли в сторонке, прижимаясь друг к другу и держась за руки.

«Прости, мамочка», — мысленно повторяла Мадлен. Но никакие слова не могли бы выразить ее скорбь.

Она постоянно думала о прощальном завещании матери:

«Ты должна жить» и «Не оглядывайся».

Последнее она уже нарушила. Если бы она не посмотрела назад, она, вероятно, не увидела бы взрыва. И ей не было бы так больно.

Неужели это предначертано ей судьбой? Нарушать обещания? Выдавать тайны? Предавать любимых? Нести людям смерть?

Больше она не могла прятаться. Притворщица и неудачница… Она вышла из своего укрытия. Зачем, ради чего она всю жизнь училась? Ради этого? Кому теперь это нужно, если мать ее мертва?

Она выпрямилась. Сейчас она побежит, она бросится на могилу, она будет просить и умолять Бога — пусть он вернет маму и взамен возьмет ее саму.

Но тут она увидела его.

Он стоял в некотором отдалении от толпы и смотрел куда-то вдаль, будто искал что-то. Сердце Мадлен похолодело, и ноги отказались идти дальше. Он гордо сложил на груди руки, завернувшись в широкую мантию из черного, как ночь, бархата. За спиной его ждала карета, украшенная богатой резьбой, и сильные, великолепные кони нетерпеливо потряхивали переливающимися гривами. Лицо его прорезали глубокие складки, лоб был прочерчен морщинами, но волосы оставались черными, как смоль. С правой стороны их разделяла белая волнистая прядь. «Как змея…» — пронеслось у нее в голове. По его глазам было видно, что мысли его были далеки от усопшей и объемлющего всех горя.

Веспер.

Мадлен вспомнила когда-то сказанные слова матери:

«Ты узнаешь Дэмьена Веспера с первого взгляда. Он словно высасывает вокруг себя свет».

Она отвела от него взгляд, все ее нутро сжала болезненная судорога. Вот убийца ее родителей. И вдруг до нее дошла единственная правда: теперь вся дальнейшая жизнь Кэхиллов и судьба мира находятся на грани между Веспером и…

Мадлен Бэббитт — дрожит, как Рэббит.

Глупо. Нелепо. Непостижимо.

Помни, чему учила тебя мать:

Наука запоминания.

Военное мастерство.

Секреты алхимии.

Искусство выживания.

«Стратегия Конца»… Как девочка ни старалась, она не могла представить себя бесстрашным воином. Какой из нее герой? Она обыкновенная простушка из далекой ирландской деревни. Кто она против Веспера и его войска?

Значит, битва проиграна. Как вся эта война за 39 Ключей. Работа отца уничтожена… Даже если Мадлен и найдет своих братьев и сестер, то им все равно не воссоздать общую формулу. Отец так и не рассказал им об этом. А перстень… А что перстень? Если уж ее мать за двадцать лет не смогла понять его тайну, то Веспер — тем более.

Бегать от него всю жизнь? Но это глупо — рано или поздно его легавые выследят ее и придушат, как кролика… Лучше уж покончить с этим сразу…

Она вышла из своего укрытия.

Под холмом на кладбище волынщик заиграл Bhaile Anois.

«Пора домой».

Мадлен почудилось, будто это мама снова поет свою любимую песенку. К горлу подступил комок. Она повернулась к холодному небу и увидела среди облаков ее глаза, улыбку, ее испытующий взгляд… Как же девочке хотелось с ней поговорить! Какая пустота в душе! Забывшись, она шагнула вперед, каясь, умоляя простить, помочь, утешить…

И тут, словно в ответ, она почувствовала прикосновение ветра — ласкового, как поцелуй матери, проникновенного, как ее слова, сдувающего пелену с глаз и завесу с памяти. Слова Оливии зазвучали так просто и ясно, будто она была совсем рядом:

«Твой отец мечтал вылечить мир. Веспер — господствовать в нем… Он хочет найти формулу и догадывается о тайне перстня. С формулой Веспер создаст новый народ, который поставит над миром. А если он найдет перстень, то горе постигнет мир, и вся земля падет к его ногам».

Мадлен нащупала в складках одежды широкий пояс с большим подвешенным к нему кожаным кошелем. Она нашла его в Академии, где пряталась всю ночь. В него она положила свое собственное снотворное зелье и содержимое шкатулки матери, в которой обнаружила и перстень Гидеона.

Там же оказалась и семейная летопись, в ней Оливия хранила сведения о своих старших детях — Лукасе, Катерине, Томасе и Джейн, а также карта их передвижений по миру.

Кроме того, в ларце лежал небольшой кинжал.

Связка рыболовных крючков.

Короткие охотничьи дротики.

Выдернутый из домашнего альбома лист с нотами Bhaile Alois.

И увесистый кожаный мешок с серебряными и золотыми монетами.

Нет. Только не перстень!

Мадлен нашла его ночью в ларце, когда пряталась в Академии, и решила получше рассмотреть его. Странная вещь — она никогда не видела ничего похожего. И странный орнамент. Загадочный. Какие-то рубчики по краям, зубцы… Она примерила его на большой палец и… забыла о нем. Как же она так?! Мадлен повернулась спиной к кладбищу и стянула его с пальца. В эту же секунду солнечный луч вырвался из-за тучи, и перстень вспыхнул золотой искрой. Мадлен быстро убрала его в кошель. Она нырнула в темноту и бросилась назад в лес.

Дэмьен Веспер зажмурился от внезапной вспышки. И потом долго и неотрывно смотрел туда, где начинались дремучие вересковые заросли, в которых мелькнула и тут же скрылась чья-то таинственная тень.

— Ах ты, склизкий малыш, — тихо приговаривал мастер[4] Винтроп Кэхилл. Он держал на ладони крохотного, в красных пятнышках, тритона. — Глупая маленькая ящерка, как же мы боимся темноты…

Он беззаботно шел по рыночной площади, обходя праздничную толпу и стараясь не наступить никому на ноги. Он и так уже чуть не раздавил саламандру и одну древесную жабу.

Принцесса семенила за руку с гувернанткой, маяча своей дурацкой головой прямо у него под носом. С каждым шагом ее глупые букли вздрагивали, словно танцующие метлы, ее тонкие, как розги, ноги вертелись веретеном, а остренькие плечики смешно подпрыгивали всякий раз, как только она чихала.

И он должен на ней когда-нибудь жениться?

Как бы не так, папочка! Век этому не бывать, господин Лукас Кэхилл! Да лучше всю жизнь гнусом просидеть на шее волосатого борова! Во-первых, принцессе Марии Тюдор всего десять! Она на целый год младше… И во-вторых, другой такой дуры на всем свете не сыщешь. Он это точно знает.

И, к тому же, она вечно сует свой нос не в свои дела.

И вдобавок, пахнет бузиной.

Не говоря уж о том, что она просто уродина.

Мисс Клещ — гувернантка-бородавка — намертво вцепилась в пальцы принцессы и, прижимая к животу корзину с фруктами, ворчала о высоких ценах на рынке. Что она притворяется?! Зачем, вообще, королевской гувернантке деньги?

Дождавшись, когда принцесса оглянулась, он быстро засунул палец себе в нос, вытащил из него козявку и вытер ее об крыжовник. Она высунула ему язык, скосила на нос глаза и с презрением отвернулась.

Пора.

Он прыгнул, отвернул воротничок ее платья и бросил ей за пазуху тритона. Бедное животное последний раз прощально посмотрело на свет, после чего исчезло в бездне шелков и кружев.

О, как сладки эти звуки!

Ничего прекрасней он не слышал! Принцесса упоительно визжала, а мастер Винтроп тем временем философски рассматривал какой-то любопытный экземпляр плода фигового дерева.

— Что-то не так? — повернувшись, спросил он.

Ха-ха-ха! Вот умора, смотреть, как эта тетка роется в ее юбках! Это даже смешнее, чем сама Мэри с перекошенной физиономией!

— Мастер Винтроп Кэхилл!! Вы плебей! Мой отец отрубит вам голову! — пищала принцесса, вертясь вокруг себя и прыгая на одной ножке.

Винтроп покатывался со смеху, когда неожиданно прилавок с тем самым крыжовником с козявкой и любопытными фигами упал и перевернулся вверх тормашками.

Смех замер.

— Вор! Вор! — завопили торговцы, и визг принцессы потонул в криках толпы. — Держи его, хватай!

Между телегами мелькнула серая неуловимая тень. Грабитель!! Через всю площадь в него полетели яблоки с дынями. Восхитительно! Винтроп в восторге даже забыл о принцессе. Визжащая Мэри, рыночный вор — что еще нужно для счастья?

Вдруг он почувствовал на руке змеиную хватку.

— Не отставайте, молодой человек! — прошипела мисс Клещ.

Она ткнула в него своим бородавчатым пальцем и, не расставаясь с корзиной, потащила за собой восхитительно сопливую принцессу с наполовину расстегнутым лифом и торчащей из-под подола нижней юбкой. Гувернантка швырнула их в карету, по-видимому, перепутав с фруктами.

— Пошел, Эдвард! — трескучим голосом скомандовала она.

Кучер взмахнул хлыстом, и они пустились вскачь.

Мастера каретного дела при дворе короля Генриха VIII поработали на славу. И королевский экипаж летел по проселочным дорогам Англии, словно по воздуху. Рыночная площадь осталась позади, и хотя Мэри с гувернанткой спустили на него всех собак и при этом обе были просто уморительны, Винтропу не терпелось узнать, чем там все-таки кончилось дело. Вдруг карета подпрыгнула. Сердце Винтропа забилось в радостном предвкушении — неужели они переехали чей-то труп? Он повернулся назад и выглянул в заднее окно кареты. Но увы! Ничего, кроме дорожной пыли там не было.

И только он повернулся, чтобы сесть на место, как заметил какое-то серое пятно. Он вытянул шею, чтобы заглянуть в самый нижний угол экипажа.

И встретился с парой огромных, прямо на него уставившихся глаз.

Это же вор с базарной площади! Он сидел, скрючившись на задней подножке, завернувшись в серый плащ и надвинув на лицо войлочный шлем с прорезями для глаз. Вор испуганно смотрел на мастера Винтропа, глазами моля о пощаде.

Впрочем, не он. А она. Тонкая шея, длинные пушистые ресницы в прорезях шлема… Определенно она…

Что за чудесный день! Да за этого бродягу, как пить дать, назначат награду. И кучер Эдвард раздуется, как индюк, от гордости!

Винтроп улыбнулся бродяжке и подмигнул.

«Не бойся», — одними губами сказал он.

Он перебрался вперед и подсел ближе к кучеру. Не забыв «случайно» наступить ногой на туфельку принцессы.

— Винтроп-Бородавочник! — пискнула она.

— Кровавая Мэри! — оскалился он.

Карета снова подпрыгнула. Мастер Винтроп кинулся назад и прилип лицом к заднему окну — в придорожных зарослях мелькнула серая тень и метнулась к старому дубу на опушке леса. Издалека Винтропу показалось, что этот старый узловатый дуб с наростами и расселинами похож на чудовище с поднятыми к небу костлявыми руками, исполняющее какой-то страшный безумный танец.

— Дрянной, дрянной, дрянной! — Старый Вильямс тащил его за руку.

Хотя дело это было нелегким. Галереи и переходы дворца Пласентия, в котором проживал король Генрих VIII, были устланы мягкими персидскими коврами.

— Последний раз я был четырежды дрянной и один раз испорченный, — хохотал мастер Винтроп. — И еще… не-год-ный! Что бы это ни было…

Вильямс заохал, заахал и слегка потянул его за мочку уха.

— Эхе-хе-хе… ну что вы такое натворили, что теперь эта милая, добрая старая мисс Клещ ушла со двора? Пятая гувернантка за три месяца! Ну как мы теперь найдем новую кандидатку в такой короткий… А где Харгров? Харгров обещал привести новую кандидатку! И представить ее на суд короля.

— От мисс Клещ воняет, как от пукающего бородавочника на смертном одре, — ответил Винтроп. — Даже после того, как она примет ванну.

— Этакий вы прохвост! Негодник! Скверный, гнусный мальчишка! — ворчал Вильямс, крутя головой и выглядывая Харгрова.

— Гнусный… — повторил Винтроп. — Как это великолепно!

Войдя в прихожую покоев короля, Вильямс преобразился. Он весь подобрался, втянул живот, выпятил, насколько подобает случаю, грудь и стоял так, не шевелясь — ну, один в один каменный идол! Он, слегка придерживая Винтропа за локоть, придал лицу положенное обстановке выражение, крякнул «Кхм!» и «Позвольте доложить!».

Двери были распахнуты, и из прихожей было видно господина, который находился в покоях короля. Высокого, широкоплечего, с каким-то лютым взглядом немигающих глаз и длинными черными волосами. В широкой черной мантии с застежкой на груди. Его ниспадающая до пола мантия образовывала красивые складки и эффектно развевалась, когда он прохаживался вдоль строя заключенных. Господин впился взглядом в первого. У коренастого преступника не хватало нескольких зубов, руки почернели от несмываемой грязи, а кудри спутались и торчали в разные стороны.

Винтроп был в восторге. Он любил приходить к отцу на работу.

— Так, говоришь, не крал овцу у хозяина? — повторил Лукас Кэхилл низким резким голосом. — Так, говоришь, на огороде работаешь?

Голос у коренастого задрожал.

— Да, милорд… Ах ты, леший! Это все лис, он, проклятый, по ночам шалит, милорд! Это он, бестия рыжая, он овцу загубил, он, кровопивец!

— Ну да, да, конечно. — Лукас обошел кругом коренастого. — А ты в это время сидел дома и изучал хорошие манеры и грамматику.

Мастер Винтроп хихикнул, и Вильямс приложил к его рту свою узловатую, пахнущую хорошей пудрой ладонь.

Неожиданно Лукас сделал вокруг себя пируэт, взял арестованного за руку и поднес ее к своему лицу.

— Ваше Величество! Если это руки человека, который работает на земле, то почему, в таком случае, они пахнут овчиной?! Почему теперь и моя кожа запахла жирной овечьей шкурой?

Челюсть коренастого отвисла, глаза забегали.

— Я… я…

— Ха-ха! Великолепно, Кэхилл! — зааплодировал ему король. — Отрубить этому голодранцу голову!

«Голодранец» бросился перед ним на колени.

— Милорд! Ребятишки у меня… Пятеро парнишек, один другой малей! Жена шестым ходит! Голод, голод — все он, вражина треклятая! Не губите, милорд! На коленях прошу! Пощадите!

— Пятеро сыновей? — переспросил король.

Улыбка слетела с лица короля Генриха, и глаза его заволокло слезами. Мастер Винтроп не раз видел эти превращения, случающиеся с королем. Король мечтал о сыне. Это была самая большая мечта его жизни. У него пока был только один ребенок — Мария. В соответствии с Правом наследования престола, трон мог не передаваться дочери, даже если она по старшинству была первой или единственной в очереди на престол. В то время, как сын короля всегда был первым наследником. Король Генрих настолько отчаялся иметь сына, что обвинил во всех несчастьях свою супругу — королеву Екатерину Арагонскую, дочь короля Испании. Генрих считал, что ее преследует проклятье. Он уже несколько лет добивался от Церкви разрешения на развод и мечтал жениться на другой даме — Анне Болейн. Он надеялся, что она даст ему наследника.

— И не один сын, а целых пятеро? — тихо повторил король. — Ты счастливый человек, бедняк! И король милосерден! Я приговариваю тебя… к трем дням работы… в тюремном дворе!

Лицо коренастого просветлело. Он улыбался во весь свой беззубый рот. Стража увела его из дворца, а он все кричал и кричал славу королю.

— У меня мягкое сердце, Кэхилл, — промолвил король. — Если бы мои подданные боялись меня так же, как они боятся моего советника!

— То, что одни называют слабостью, другие называют мудростью, мой господин, — отвечал Лукас. — Позвольте, я выйду поздороваться с сыном.

— Да, да, сделайте милость! — король махнул рукой и приподнял с золотого подноса горсть винограда.

Бедный Вильямс задрожал всем телом и протянул Лукасу пергаментный свиток.

— Ваша светлость, это официальное уведомление об отставке… новой гувернантки…

Люк брезгливо отстранил свиток.

— Вильямс, неужто это так мудрено найти хорошую гувернантку? Англия большая!

Вильямс согнулся в три погибели, бормоча извинения. Лукас его не слушал. Он подхватил под локоть сына и выставил его в коридор.

— Что на этот раз? — спросил он. — Ты должен вести себя подобающе и быть безупречным в глазах короля!

— Чтобы потом жениться на его противной дочери, я знаю, — пробурчал Винтроп.

— Которая родит стране наследника! Который потом станет королем! И на престол взойдет Кэхилл! Я ясно выражаюсь? Если трон не достанется дочери короля, то он достанется ее мужу!

— И ты думаешь, это справедливо, отец?

— Справедливо? — лицо его побагровело и вплотную придвинулось к Винтропу. — А справедливо видеть, как убивают твоего собственного отца, и после этого быть обвиненным в его смерти? А справедливо, когда болезнь забирает любовь всей твоей жизни? А справедливо просить подаяния и бродяжничать с ребенком на руках? Я собственным умом и хитростью добился своего положения при дворе. Я шел по спинам тех, чья воля была не так сильна. Справедливость тут неуместна. Моя цель возвысить Кэхиллов. Ланкастеры, Йорки, Тюдоры — что они? Пшик! Над ними взойдет другое солнце, и заблестит заря эпохи Люциан!

Мастер Винтроп сморщил нос. Он слышал эту историю уже миллион раз. Стать королем… Ну, что тут интересного? Лучше быть разбойником… или рыцарем и выступать на турнирах!

— Но, отец, у короля скоро состоится развод с Екатериной, и тогда Мэри больше не будет принцессой. И мне придется жениться на этой противной…

— Мария останется принцессой, — грозно перебил его отец. — И вы будете первыми в очереди на престол. Уж я об этом позабочусь!

— Но другие наследники…

— Это не твоего ума дело. С другими я как-нибудь разберусь.

Мастер Винтроп вздрогнул. Что подразумевает его отец? Определенно что-то менее невинное, чем его выходки с саламандрой.

Он гнал от себя прочь мысли об убийстве.

— Милорд? — услышали они.

Оба Кэхилла повернулись.

Перед ними переминался с ноги на ногу Харгров, дворецкий Его Величества. За ним, опустив голову, стояла девица в простой крестьянской одежде и в шляпке, какую обычно носят гувернантки.

— Позвольте представить вам кандидатку на место новой гувернантки. Милейшая молодая особа с исключительно…

— Да, да, уверен, она умеет говорить сама. Вы, верно, боитесь, что пол провалится у вас под ногами, мисс? У вас, наверняка, есть имя, не так ли?

Мастер Винтроп давно привык к воздействию, которое его отец оказывал на людей. Кто-то жалко рыдал, обливаясь слезами. Кто-то порывался бежать. Некоторые падали без чувств — такова была сила его взгляда.

Но эта девчонка была что-то!

Она прямо и так пронзительно посмотрела на его отца, словно хотела проделать в его голове дырку, и увидеть, что там внутри! А потом нежданно-негаданно едва не разрыдалась — но, нет, не от страха, это он видел наверняка. А от чего-то еще. Винтроп не знал, как это называется. Он никогда еще не видел таких глаз — ему показалось, что в них засияла… радость.

— Меня зовут М… М… Мадлен Бэббитт, — выпалила она. — Из Скаата.

— Дочь Ирландии, значит, — ответил Лукас на провинциальный манер. — Что ж, будем надеяться, этот экземпляр продержится у нас больше недели.

Отец удалился в покои короля, а Винтроп начал игру в гляделки. Он не мигая, уставился на девушку. Что-то ему в ней не нравилось. Слишком какая-то молодая. И странная. И без бородавок. И без усов… И от нее ничем не воняет. Совсем. Что тут хорошего?

— Я уверена, мы с тобой подружимся, — сказала эта ирландская девчонка.

— Подлюзимся, — пообещал Винтроп, закатил глаза и сбежал.

Что-то в ее лице было знакомое. Непонятно…

Мадлен Кэхилл передернуло, словно от налетевшей стужи. Она пережила девятнадцать суровых зим, но такого ледяного холода, которым повеяло от ее брата Люка, она не ощущала никогда.

В спальне было зябко и сыро. Семь шагов в одну сторону, семь — в другую. Вот она, королевская милость — четыре стены, грязный пол и кровать с жестким соломенным тюфяком!

Она то и дело поглядывала в окно и вздрагивала от каждого шороха. Веспер приходил на базарную площадь. Как волкодав выискивал в толпе, хищно пожирая глазами все вокруг. И если бы она не устроила это представление с перевернутой телегой, он, наверняка, поймал бы ее. Сколько еще она от него будет бегать? Рано или поздно, он ее найдет. Ей не выжить в одиночку. Она должна убедить Люка присоединиться к ней. Любым способом. Чего бы ей это ни стоило.

Пути назад нет. После похорон матери ее сразила жестокая лихорадка, и, прячась в лесу, она едва осталась жива. Она пережила все испытания — сомнения, голод, холод и сырость непрестанных дождей. Но однажды, сидя у разожженного торфяного костра и в тысячный раз перечитывая дневник матери, она вдруг наткнуласт на фразу:

«Лукас: конюшни, Г VIII».

«Г VIII» — это, безусловно, король Генрих VIII. Его двор размещался недалеко от Лондона во дворце Пласентия — с другой стороны Ирландского моря и дальше через Уэльс и почти всю Англию! Но Лукас был ее единственной надеждой! На двадцать три года старше Мадлен. И потому, решила она, самый мудрый из всех братьев и сестер. И тогда, неоднократно меняя обличия и внешность, она тайно проникла в трюм купеческого корабля, который перевез ее через море. Путешествуя по материку, она спала на голой земле, в пещерах и на ветках деревьев. И каждый раз Веспер отставал от нее всего на один шаг. И вот, еле живая, она, наконец, добралась до Лондона. Но силы ее были уже на исходе, когда неожиданно ей на глаза попалось объявление:

ТРЕБУЕТСЯ ГУВЕРНАНТКА

Во Двор Его Величества короля.

Обращайтесь к мистеру Харгрову,

дворец Пласентия

И вот… что теперь? Чем этот брат лучше ее врага?

Оливия как-то раз сказала, что Лукас «больше, чем жизнь» и «с железной волей». Но он еще и желчный, бездушный и… очень несчастный. Его взгляд, долгий и неподвижный, судил и осуждал. И в то же время это были глаза ее матери — такие же дерзкие, проницательные, только опустошенные, словно лишенные доброты. Материнские глаза, лишенные их света.

Мадлен вспомнила третье обещание: объединить всех Кэхиллов, когда это станет возможным.

А что, если еще невозможно? А что, если Люк не готов оставить Двор, расстаться со своим положением и идти дальше, объединяя их семью?

Пока его глаза говорили нечто совсем иное.

Из окна виднелось широкое поле, на котором рыцари готовились к турниру. Они верхом разгонялись и на скаку метали копья в чучела из набитых соломой свиных туш. Среди них был один рыцарь, даже издали отличавшийся от остальных. Высокий, с широкой, массивной костью, но быстрыми и точными движениями. И конь его необычной золотистой масти отличался какой-то величественной статью и силой. Пока она наблюдала за ним из окна, рыцарь закончил упражнения, снял шлем и прогарцевал к конюшне.

Король Генрих VIII… О его триумфах на рыцарских турнирах слава гремела по всей стране. Но даже он, самый великий человек Британии, остерегался ее брата Лукаса.

Вот-вот должен начаться первый урок с мастером Винтропом, а она еще даже не подготовилась. Вильямс предложил ей попробовать начать с урока игры на жестяной флейте, чтобы приручить маленького звереныша.

Мадлен была счастлива, и ей не терпелось начать урок. Оливия прекрасно обучила ее игре на флейте.

«В этом ты похожа на Джейн», — говорила она, если Мадлен особенно старалась.

Так было всегда — если мать хотела похвалить ее за успехи в ремесле, гимнастике или логике, она сравнивала ее с братьями и сестрами, говоря: «А это в тебе искра Катерины», или «кусочек Томаса», или «крупица Лукаса».

И действительно, как часто повторяла Оливия, ей досталось по штриху от каждого из них, но главным стержнем ее характера оставались все-таки лишь ей свойственные черты.

«Не давай людям садиться тебе на шею. У тебя слишком доброе сердце — и ты уже не станешь другой. А люди часто злоупотребляют этим. Ты сильная личность, но по характеру ты настоящий миротворец. Твой дар — приносить мир и устранять раздоры. Запомни, это твое главное достоинство, и оно будет твоей путеводной звездой».

Однако никакой путеводной звезды на своем пути она пока не заметила. Но, по крайней мере, в животе не пусто и уже есть крыша на головой. А этого достаточно, чтобы успокоиться и как следует все обдумать. Главное, это план действий. Сначала надо завевать расположение Винтропа. Это первое. Потом завоевать доверие Лукаса. Это второе. И как только наступит подходящий момент, она снимет с себя маску и расскажет, кто она есть на самом деле.

И так она исполнит мечту Оливии, «когда это станет возможным»: объединить всех Кэхиллов, собрать всю семью вместе.

Мадлен поднесла к губам жестяную флейту и сыграла простенький мотив. Флейта была совсем старая и кое-где поржавела. Ее звук был похож на прощальный гимн умирающего хорька. Она покрутила ее и нашла в ней маленькую дырочку. Чем ее заткнуть? Конским волосом? Нет, слишком тонок. Кусочком ткани? Не подойдет…

Она выглянула в коридор, но ничего подходящего ей на глаза не попалось. Она вытащила из-за пояса кошель и заглянула в него. Что там… Рыболовные крючки? Стрелы? Не годится…

И тут взгляд ее упал на завалявшийся перстень.

То, что надо!

Она приложила его к отверстию и надела его на флейту, закрепив как раз над дыркой. Потом посмотрела на свое творение и довольно вздохнула — сидел, как влитой.

Она сыграла гамму до-мажор, и комната наполнилась чистой сладкоголосой трелью. Как жаль, что перстень нельзя оставить! Нет, это просто немыслимо. Иначе она нарушит обещание, данное Оливии.

Или можно?

Профессор Ксенофилус любил повторять, что лучший способ спрятать вещь — это держать ее на виду. О перстне было известно только отцу с матерью. Веспер же преследует ее только из-за формулы и знать не знает про перстень. И если вдруг Мадлен поймают, то перстень будет в большей безопасности, если будет храниться в другом месте.

Она вздрогнула от сердитого стука. Повернувшись, она нос к носу столкнулась со своим новым воспитанником. Мальчишка недовольно сложил на груди руки и хмуро, исподлобья, смотрел на нее.

«Как только вы позволите ему вить из вас веревки, вы тут же потеряете и собственный разум, и работу», — предупредил Вильямс.

— Вы опоздали на семь минут, — как ни в чем ни бывало сказала Мадлен. — Надеюсь, этого больше не повторится.

— Я знаю тебя! — ни с того ни с сего выпалил мальчуган.

Сердце Мадлен забилось. Неужели ее выследили? Или Лукас узнал ее?

— З-з-знаете?

— Ты воровка! — победно воскликнул мастер Винтроп. — Та самая, с базарной площади! Я видел тебя — это ты надела маску и пряталась за королевской каретой!

Мадлен чуть не запрыгала от радости. Ах, вот как! Что-что, а этот сорванец ей будет по зубам.

— Раз так, то на этот раз твоя взяла! Ты меня выследил!