Наследник Петра. Кандидатский минимум Величко Андрей

– Да что мне будет, – беспечно отмахнулась та, – у Анастасии Ивановны попробуй заболей! Ты лучше послушай, какой у меня для тебя есть сюрприз. И на бабушку не сердись, я еле упросила ее тебе не докладывать. Наш паровоз позавчера поехал!

– Куда? – удивился император. – На заводе же нет рельсов. Или уже есть?

– Конечно, целых четыреста пятьдесят метров пути, почти до самого болота. И забор тоже есть, так что никто лишний ничего не видел. Ух, ну и зрелище было! Пар свистит, кругом дым, паровоз несется аж быстрее кареты, прицепная тележка сзади гремит. В конце машинист еле успел дать контрпар, насилу остановил машину.

При этих словах Новицкий немного успокоился, а то поначалу ему показалось, что Лена сама испытывала это чудо техники. Но не успел он порадоваться ее невесть откуда взявшемуся благоразумию, как она объяснила причину:

– Там краны получились очень тугие, у меня просто сил не хватает их вертеть. Но ничего, я думаю, они со временем должны разработаться. Когда сам смотреть будешь?

– Завтра.

– Хорошо, – кивнула Лена, но императору показалось, что в ее голосе промелькнуло разочарование, и он счел нужным добавить:

– В таком деле нужна будет свежая голова, а сегодня я уже немного устал, с семи утра в седле трясся. Так что сейчас ужинаем, потом я быстренько принимаю Ягужинского с докладом о грядущей коронации. Не волнуйся, нам с ним пятнадцати минут хватит, а после… Что там бабка говорит – нам с тобой можно?

– Не только можно, но и нужно! – выпалила Елена. – Говорит, что это будет полезно и мне, и малышу. Только…

Женщина замялась, но все же закончила:

– Только она не советовала прямо в карете этим заниматься. Но ничего, мы потерпим, ведь уже больше половины пути проехали. И ты, наверное, голодный? На вот, я тебе хлеб с мясом захватила, покушай. Тогда и с ужином можно будет не очень спешить, ведь еще только шесть вечера.

На следующий день сразу после завтрака императорская чета села в кибитку и отправилась на завод. Несмотря на внешнюю непрезентабельность, это было, пожалуй, на сегодняшний день самое совершенное транспортное средство в мире. Во-первых, оно имело не только многослойные полуэллиптические рессоры, но даже гидравлические амортизаторы – правда, простейшие, без клапана, но они все равно заметно повышали комфортность езды. Во-вторых, передний мост не поворачивался целиком, а имел нормальный параллелограммный механизм, что сильно повышало остойчивость на поворотах. Поначалу Сергей вообще хотел сделать независимую подвеску передних колес да еще добавить стабилизатор поперечной остойчивости, но потом решил плюнуть. В конце концов, тут не те скорости, чтобы идти на такое усложнение конструкции. И в-третьих, обода колес покрывали трехслойные кожаные шины. Вообще-то Новицкий уже попросил Ворда организовать доставку нескольких пудов застывшего сока гевеи, объяснив, что хочет попробовать сделать шины из него. Англичанин обещал сделать это к весне, но счел нужным добавить – такие попытки уже делались, но ни чему хорошему не привели. Однако император заявил, что хочет в том убедиться лично.

И, наконец, данное средство передвижения правильнее было бы назвать не кибиткой, а кабриолетом, потому как его верх был складывающимся. Или даже лимузином, ибо салон отделялся от места кучера застекленной перегородкой.

К их приезду паровоз уже стоял под парами. Из высокой тонкой трубы шел густой дым, но не черный, а серый – в качестве топлива использовались березовые дрова. На месте машиниста стоял здоровенный русоволосый парень в черном комбинезоне. Император вспомнил – он лично перед отъездом приставил его к Елене, велев неотлучно сопровождать девушку по заводу и не давать ни к чему прикладывать физическую силу. Если вдруг понадобится чего приподнять или повернуть, то пусть делает это сам. Надо же, как высоко парень взлетел! Пожалуй, теперь в штатное расписание придется вводить должность лейб-машиниста. Да и лейб-кочегара – тоже: вон как ловко заморыш, стоящий рядом с ним, поленья в топку кидает.

Паровоз по размерам был примерно с «жигули», только поставленные на бок, то есть заметно уже и существенно выше их, даже не учитывая трубу. Но зато имел колесную формулу «44»! Цилиндры располагались между передними и задними колесами параллельно земле.

– Давление пара в норме, государыня, – доложил машинист, но глянул на императора и смутился:

– Прости дурака, государь; привык уже барыне докладывть.

– Ничего, продолжайте, командует здесь она, а я просто смотрю.

– Езжай, Ваня, – разрешила Елена.

Машинист взялся за большой кран в центре и с видимым усилием провернул его оборота на полтора. Из крана потянулась тонкая струйка пара, и паровоз тронулся. Сначала из левого, потом из правого цилиндра с громким шипением ударили струи пара. Разгонялся механизм быстро: «Не как поезд, а почти как электричка, – прикинул император. – Правильно, он же легкий, снаряженный вес всего три с половиной тонны. Да плюс еще тележка с дровами сзади, но в ней и тонны не будет». Несмотря на то что при столь коротком пути запас дров был не нужен, паровоз испытывался в полной комплектации.

Примерно к середине рельсового отрезка мини-поезд разогнался, как прикинул Новицкий, километров до тридцати в час.

– Да что же он контрпар не дает, бестолочь, ведь специально по обеим сторонам столбики вбиты, а он проехал мимо, будто их нет, – возбужденно шептала Елена, вцепившись в локоть императора. – Ну давай же, давай! Господи, ну за что же мне такого урода подсунули! Кто же так тормозит? Питер, ты только глянь – он же еще не меньше чем на оборот кран отвернул, у него, обалдуя, уже колеса в обратную сторону вертятся! Ведь говорила же я ему, что надо осторожно, а так пользы никакой, только сцепление с рельсами уменьшается. Все, сейчас улетит в болото, доставай его потом оттуда!

Девушка закрыла глаза.

– Любимая, да не волнуйся ты так, тебе вредно, – шепнул ей на ухо император. – Подумаешь, паровоз улетит. Ничего страшного, достанем и починим, а заодно посмотрим, что с ним случится от прыжка в болото. На то они и испытания, чтобы выяснять подобные вещи.

Однако локомотив все-таки ухитрился остановиться всего метрах в двух от конца рельсов. Окутался клубами пара, постоял минуты полторы, а потом тронулся задним ходом. Теперь поезд ехал медленно, примерно со скоростью пешехода.

– Это он, чтобы с разгона в ангар не врубиться? – поинтересовался император.

– Да, но не только. Почему-то тележка с дровами вперед едет нормально, а как задом, то, если чуть разогнаться, она сразу начинает болтаться из стороны в сторону, того и гляди, с рельсов слетит. Наверное, у нее колеса слишком маленькие. Ну и как тебе мой сюрприз?

– Потрясающе. Вообще-то я с самого начала знал, что у меня жена умная, но что настолько, не подозревал. Сколько времени ушло на укладку рельсов?

– Неделя, работали двенадцать мужиков и лошадь с телегой. Причем поначалу совсем плохо выходило, а потом приловчились и последние триста метров сделали за два дня. Но тут место ровное, его почти не пришлось готовить. Зато дальше болото, там столь быстро и легко рельсы положить не получится. Хотя их все равно больше нет, следующую партию из Тулы обещали отправить только в сентябре.

Император прикинул – если и дальше рельсы будут поставляться такими темпами, то железная дорога между Санкт-Петербургом и Москвой откроется аккурат к трехсотлетию дома Романовых. Пора, пожалуй, подключать дополнительных поставщиков, среди которых самыми главными будут уральские заводы Демидовых. Тем более что Акинфий Никитич, приглашенный на коронацию Елены, уже почти приехал в Москву. Как хорошо, что у него есть предпринимательская жилка и сколь вовремя она себя проявила!

В планшете про Демидовых имелась здоровенная статья, где в числе прочего было описано и открытие серебра на Алтае. Причем Акинфий, как достойный предок олигархов двадцать первого века, основал там якобы медеплавильный завод, который на самом деле выплавлял серебро. И, как предполагали авторы статьи, даже чеканил из него монету. А уже сильно потом, в конце царствования Анны Иоанновны, видимо, решил, что не надо зарываться, и за не очень большие деньги передал и завод, и месторождение в казну. Новицкий тогда решил, что такие прекрасные порывы надо стимулировать, дабы они случались пораньше. И когда на Урал был направлен Павшин для защиты золотопромышленника Баташева от екатеринбургского губернатора и брата Акинфия, Никиты Никитича, он выполнил еще и небольшое дополнительное задание: уходя, оставил на Урале десяток агентов с заданием прояснить ситуацию с алтайским серебром. Недавно трое из них вернулись с весьма обширным докладом, согласно которому даже чеканка монет оказалась чистой правдой, не говоря уж обо всем остальном. То есть на Акинфия Никитича уже вполне можно было заводить дело, о чем император собирался с глубокой скорбью сообщить ему при личной встрече. После чего намекнуть, что оную скорбь можно уменьшить поставкой рельсов по цене, не более чем на десять процентов превышающей себестоимость. И, главное, с бесплатной доставкой, как в любом приличном интернет-магазине.

Тут молодой царь вздохнул – похоже, ему придется поступать как российским властям гораздо более позднего времени, то есть за деньги уводить проворовавшихся олигархов от уголовного преследования. Но потом Новицкий сообразил, что тогда будут совсем другие олигархи. Ведь сколько полезного сделал этот Демидов, да и почти все остальные тоже! Чтобы в том убедиться, достаточно просто побывать на Урале. А будущие даже то, что досталось им практически даром, привели в почти полную разруху, но зато воровали от души и на себя тратили столько, сколько не снилось и всем Демидовым, вместе взятым. Нет уж, Акинфия Никитича на таком фоне можно простить с чистой совестью – но, разумеется, не бесплатно. Ну а если кто-то начнет поступать по примеру своих будущих последователей, то вот тогда ему предстоит встреча с виселицей, сделанной из ценных пород дерева и украшенной художественной резьбой на темы о пользе нестяжательства.

Гость с Урала был принят императором почти сразу после приезда. Он явился в Москву поздним вечером, а аудиенция была назначена на четыре часа дня. Новицкий специально выбрал такое время, когда Елена заведомо должна быть на заводе. Потому что однажды молодая жена сказала ему – ей просто страшно смотреть, как иногда на месте ее милого и доброго Питера вдруг появляется холодное равнодушное чудовище, которому ничего не стоит отдать приказ стоящему рядом Федору, дабы тот свернул виновному шею или просто прибил его одним ударом своего огромного кулака. Она, конечно, понимает, что это просто маска и на самом деле настоящий Питер никуда не девается, но ей все равно страшно.

Новицкий тогда еще немного удивился. По его мнению, страшно должно было быть в случае, если бы он никак не реагировал на нерадивость в исполнении своих приказов, ибо тогда долго просидеть на троне да и просто остаться в живых у него вряд ли получилось бы. Соответственно изменится и судьба самой Елены. Но, разумеется, спорить с женой не стал, а просто отныне старался проводить воспитательные разговоры в ее отсутствие.

Началась беседа строго по плану, то есть император вежливо рассказал гостю про его делишки с серебром, а потом про то, что за такие фокусы полагается, согласно указам их величеств Петра Первого и Петра Второго. Однако дальше все пошло немного наперекосяк – Демидов не испугался. То есть он, конечно, не усомнился в том, что от уже упомянутой виселицы его отделяет до удивления малое расстояние, но такого ясно видного ужаса, как, например, у Остермана в гораздо менее опасных ситуациях, гость не продемонстрировал. Вместо этого он хмыкнул:

– Да, крепко я влип на старости лет. Но ведь вы, государь, наверняка хотели сказать мне что-то еще? Для сообщения, что меня повесят, приглашать во дворец было необязательно.

«Молодец, дядя», – мысленно поставил ему плюс Новицкий и рассказал про рельсы.

– Сделаем, – без особого удивления согласился Демидов. – Сам рисковал, сам просчитался, самому теперь и убытки считать. Не сомневайтесь, ваше величество, слово мое нерушимое, это все знают. Но вот только куда вам столько рельсов? Если по ним тележки с рудой или углем гонять, то ведь такого количества на сотню заводов хватит.

– Давай на «ты», Акинфий Никитич, раз уж мы с тобой так хорошо договорились, – предложил император. – Рассказать я тебе, конечно, могу. Но, наверное, показать все-таки будет лучше? Только предупреждаю – бумага, что ты сейчас подпишешь про секретность, – она очень серьезная. Если хоть кому даже случайно проболтаешься, мне придется иметь дело уже с твоими наследниками. Согласен? Тогда подписывай тут и вот тут, и пошли. До завода недалеко, всего версты полторы.

Завод, а особенно паровоз, лихо таскающий уже три тележки, потрясли уральского промышленника.

– Да, государь, великое дело ты задумал. И нужна такая дорога не столько между Москвой и Питером, сколь на Урал. Тогда мое железо здесь вдвое дешевле будет. Постой, а ежели оную машину на баржу поставить, дабы она ее вместо бурлаков тянула – поди, у нее намного быстрее получится? Или саму баржу можно будет сделать больше.

Тут Демидов глянул на согласно кивнувшего Новицкого и предположил:

– Небось генералы с адмиралами тебе уже предложили ее на военный корабль водрузить. Не слушай ты их, ваше величество! Один корабль ничего не решит, два тоже, а больше машин на этом заводе не построить. Многие десятки их нужно, тогда у России и армия, и флот станут такими, с коими ни один враг совладать не сможет. И где же сии заводы ставить, как не на Урале? Дай мне пару человек, умеющих станки и машины строить. Я тогда чугунную дорогу до Камы или даже Волги дотяну, а уж оттуда мое железо по всей России разойдется и за ее пределы.

– Кого это я тебе отдам – Нартова или жену свою беременную? – возмутился молодой царь. – Ты хоть думай, прежде чем предлагать такое. Сам найдешь у себя людей и пришлешь их ко мне на учебу.

– Так ведь времени сколько на то уйдет…

– Каких людей пришлешь, столько и уйдет времени. Коли отправишь дураков, так они действительно до самой смерти тут ничему не научатся. Ищи грамотных, и чтоб инструмент в руках держать умели, да еще имели большое желание учиться всяким наукам, для строительства машин необходимым. Пришлешь человек сто таких – глядишь, из них и получится десяток пригодных. Вот так, а пока еще один пункт, о котором я чуть не забыл. Про соляную монополию даже не заикайся, ежели не хочешь со мной поссориться. Не будет ее тебе ни за какие деньги! Ясно?

Тут наконец Демидова проняло. Ведь про желательность соляной монополии он только-только начал задумываться сам, и никому пока об этом не говорил. Неужели правда, что государя исцелил самый настоящий ангел? И после исцеления подарил ему способность видеть людей насквозь. Ежели так, то с таким императором надобно вести себя еще осторожнее, чем с его дедом, Петром Великим. Интересно, смотреть в душу он умеет только при личной встрече или на расстоянии тоже?

Глава 32

Миних с Нартовым прибыли в Москву третьего сентября, сразу после окончания коронационных торжеств. Фельдмаршал первым делом извинился перед императорской четой, сказав, что они очень спешили, но им помешали дожди. Император кивнул – а что, вполне приличная отмазка, последние три дня действительно иногда с неба слегка капало. Если бы дело не касалось его жены, то на их месте он поступил бы точно так же. Все-таки до чего это нудное дело – два дня подряд с утра до вечера быть в центре внимания! Впрочем, Лене поначалу торжества даже понравились, да и потом она их переносила нормально.

– Ладно, – кивнул император, – опоздали так опоздали, ничего не поделаешь. Надеюсь, вы не настолько устали в дороге, чтобы приступать к отдыху прямо сейчас? Отлично, тогда мы с императрицей ждем вас на ужин и надеемся услышать подробный рассказ, как ведет себя на воде моя галера.

По словам Миниха, она вела себя прекрасно, то есть на паровом ходу дошла от Шлиссельбурга аж до Свири менее чем за четверо суток, лишь изредка помогая двигателю парусами. Насчет весел сразу выяснилось, что они помогать ходу не могут, а только мешают.

Нартов интерпретировал те же события несколько иначе. По его словам, галере не хватало мощности идти даже против пятибалльного ветра, а когда он стал боковым, то она принялась раскачиваться так, что черпала воду бортами. Из-за чего весь путь пришлось проделать вдоль берегов, что удлинило маршрут в полтора раза. И все равно на преодоление каких-то жалких ста шестидесяти километров потребовалось четыре полных дня! Да еще два раза пытались идти ночью, но потом бросили это никчемушное занятие.

– Через туннель гребного вала текло хоть и сильнее, чем я рассчитывал, – продолжал Андрей Константинович, – но все-таки насос на валу с этим справлялся. Однако корпус тоже здорово протекал, и тут пришлось подключиться команде с ручной помпой и просто ведрами. И все равно кочегарам иногда приходилось работать по щиколотку в воде. Впрочем, они этим были даже довольны, потому как в котельной очень жарко. Я, например, там больше часа высидеть не мог. Развить полную мощность машины не удалось, ибо на трехстах оборотах винт начинал трястись так, что я опасался за гребной вал, в то время как на испытаниях машина давала почти четыреста оборотов под полной нагрузкой. Это именно винт, ибо мы его заменили на запасной в Лодейном Поле, и он начал трястись уже при двухстах семидесяти оборотах. В общем, по морю на таком корабле плавать категорически нельзя. По Ладоге тоже страшно. По реке можно, но противно. Если бы всю команду посадить за нормальные весла, скорость получилась бы та же.

– Ты, Андрей Константинович, придираешься, – благодушно заметил Миних. – Видел бы, на чем иногда нам доводилось выходить в море – не говорил бы так. Насчет же весел – сколько мы шли вверх по Свири, пока добрались до Лодейного Поля? Четырнадцать часов. Ты бы взялся столько времени веслами махать всего с одним перерывом? Вот и я – нет, хотя меня Господь силой уж никак не обидел. А тут только кочегары умаялись, да и то потому, что три смены мало – надо было брать людей на четыре.

Нартов собрался было возразить, но император вмешался:

– Господа, хватит споров, суть я уже понял. По-моему, все нормально – ни одно принципиально новое устройство не начинает работать сразу. Галера не утонула? Нет. Машина ее двигала? Да. Все, для первого раза этого достаточно. Остальное – неизбежные недостатки, подлежащие планомерному исправлению. И нам осталось только решить, где это будет делаться, потому как Питер не годится – больно уж много там лишних глаз и ушей.

Император совсем было собрался предложить остров Валаам, но вспомнил, что на военных советах вообще-то первым говорит младший по званию. И, как сразу выяснилось, вспомнил он это очень вовремя, ибо взявший слово Нартов сказал:

– По-моему, тут и придумывать ничего не надо. Государь Петр Великий не зря поставил верфь в Лодейном Поле. Вот уж там никаких лишних на много верст нет, даже необходимых не хватает, верфь за последнее время захирела. Но все равно гораздо проще привести в порядок ее, нежели где-то строить новую. И строевого, и мачтового леса в округе достаточно. Рядом Олонецкие заводы, там точно такая же картина.

– Правильно, – согласился Миних, – если бы не было уже верфи в Лодейном Поле, я бы предложил поставить ее в устье Волхова. Но там, во-первых, все-таки довольно людно, это же известный торговый путь. И с лесом хуже, так что пусть стоит там, где ее Петр Великий поставил.

– А ничего, что дотуда Ладожский канал не дотягивается? – поинтересовалась Елена. – Ведь Ладога – она хоть и озеро, но во время осенних штормов становится злее иного моря.

– Придется, конечно, дотягивать до Свири, – кивнул Миних, – а пока возить грузы с осторожностью. Я строил тот канал, что имеется, и в его продолжении больших трудностей не вижу.

Император ограничился кивком, тихо радуясь, что не успел озвучить свою идею насчет острова. Ведь туда же придется возить и лес, и металл, и вообще все! А по Ладоге, оказывается, плавать настолько опасно, что приходится рыть каналы вдоль берега. Надо же, никогда бы не подумал.

Убедившись, что более никто ничего предлагать не собирается и все ждут его решения, Новицкий изрек:

– Тогда, значит, все вопросы, связанные с верфью в Лодейном Поле и Олонецкими заводами, кроме оснащения их станками, – на тебе, Христофор Антонович. Станками и машинами займется Андрей Константинович, но чуть попозже. А пока надо как-то разобраться, почему в Туле до сих пор не готовы казнозарядные штуцеры. Всего-то тридцать штук требуется, а там все возникают и возникают какие-то трудности! Андрей Константинович, будь другом, съезди и разберись.

– Давай лучше я съезжу? – предложила императрица. – Засиделась ведь в Москве, света божьего не вижу. Да и не получается у меня с большим станком для обточки цилиндров без господина Нартова, это ведь его детище. А со штуцерами разберусь, не такая уж это сложная механика. Дорога в Тулу хорошая и недлинная, всего двести верст, а в нашем возке ехать – одно удовольствие, его совсем не трясет.

«Действительно, – подумал Новицкий, – пусть прогуляется, если бабка разрешит. Вроде бы беременным это полезно. Да и мне не помешает в Тулу съездить – в конце концов, оружейному делу меня обучали куда основательней, чем доисторическому станкостроению, на Нартовском заводе от меня точно никакого толку не будет».

– Согласен. Коли Анастасия Ивановна против не будет, съездим с тобой в Тулу. А к тебе, Андрей Константинович, скоро ученики прибудут с Урала. Демидов обещал, что не дубы, а лучшие в своем деле. Так что ты к ним присмотрись на предмет того, кого из них после учебы обратно отправить, а кого оставить у себя.

Нартов глянул на государя с некоторым сожалением – мол, да неужели ты думаешь, что этот выжига такого не предусмотрел и не принял каких-либо мер, чтобы самые достойные обязательно вернулись к нему? Во взгляде же Миниха читалось одобрение – надо же, а молодой царь, кажется, и такую акулу, как Акинфий Никитич, уже успел на какой-то крючок подцепить, иначе не предлагал бы подобного. Далеко пойдет юноша, ох далеко, и уже сейчас видно, что не совсем так, как его дед. Тот все предпочитал делать напором да натиском, а у этого любимый метод – резко, но потихоньку. Без, как он сам часто говорит, лишнего визга.

На этом общая беседа закончилась. Нартов пошел на завод, у Елены тоже нашлось что-то срочное, и в кабинете кроме царя остался один Миних. К нему у молодого императора было еще два дела.

Ведь если сейчас отправить Христофора Антоновича на Ладогу, то он скорее всего не обидится – сам же инициировал всю эту возню с пароходом. Однако может остаться небольшой осадок оттого, что его вроде как оттирают от руководства военным ведомством, где все больший вес обретают Ласси с Румянцевым. Нет уж, на ровном месте создавать почву для обид ни к чему, тем более что подготовка к грядущей войне за польское наследство все-таки куда важнее, чем один пароход, пусть даже и сколь угодно хорошо плавающий.

– В общем, я с тобой, фельдмаршал, хочу поделиться своим беспокойством, – начал император. – Больно уж распутную жизнь ведет польский король Август Сильный, совсем себя не бережет. Тут и пьянки, и пляски до утра, и бабы. Вредно такое в его возрасте, мне это Кристодемус точно сказал. Я даже опасаюсь, не помер бы король. Вот так прямо не взял бы и в самом начале февраля не помер бы. И что мы тогда делать будем? Ведь на трон полезет Станислав Лещинский, причем поначалу его поползновения могут увенчаться успехом. Кажется, пора писать диспозицию – какие полки и корабли куда двигать. С прусским королем я уже договорился – часть сил можно будет заранее отправить на его территорию.

– Э…э… ваше величество, – осторожно переспросил Миних, – а ты точно знаешь, что нам уже пора начинать волноваться?

– Абсолютно точно.

«Ну и дела, – растерянно подумал фельдмаршал. – То-то этот Кристодемус так надолго ездил в Пруссию! Получается, что он еще кое-куда успел, подлец. Интересно, как он ухитрился чем-то таким опоить короля, что теперь может гарантировать Петру дату смерти? Знает ведь, что ежели обманет государя в таком вопросе, то ему не жить. Или Шенда не опаивал Августа, а проклял – говорят, он и это может? Ох, грехи наши тяжкие; давно ведь чувствовал, что с этим мерзавцем надо поосторожнее…»

Однако фельдмаршал, разумеется, задал совсем другой вопрос:

– Кто, кроме Лещинского, будет претендовать на трон? И кто для нас более желателен?

– Фридрих Август, сын нынешнего короля. И прусский принц Фридрих, жених нашей цесаревны. Кто из них победит – не знаю. Нам в общем-то все равно. Правда, там вроде может путаться под ногами еще какой-то португальский инфант, но его как кандидата на победу можно не рассматривать.

Покидая Лефортовский дворец, Миних пребывал в задумчивости. Причем не только оттого, что требовалось срочно готовиться к войне с Польшей, где, как уже сказал государь, лично на нем будет быстрое взятие Данцига. Здесь у фельдмаршала особых сомнений не было: раз надо – значит, возьмем. Христофора Антоновича больше беспокоило то, как изменилась обстановка вокруг молодого царя за недолгое время его, Миниха, отсутствия.

Во-первых, окончательно подтвердилось, что роль Кристодемуса далеко выходит за пределы простой заботы о царском здоровье. Оказывается, он не только врач, но и инженер, только это было бы еще полбеды. Но Шенда, похоже, еще и занимается такими делами, про которые не то что спрашивать – догадываться и то следует, соблюдая сугубую осторожность.

Во-вторых, при дворе появилось новое действующее лицо – лейб-повитуха. Причем видно, что к ней с большим уважением относится не только императрица, это было бы вполне понятно. Но ведь и сам царь прислушивается к этой бабке! Интересно, что он в ней увидел?

Уже подъезжая к дому, фельдмаршал нашел ответ на этот вопрос. Ведь и Петр, и Елена – по существу сироты. Материнского тепла ни он, ни она не знали никогда в жизни, но наверняка по нему тосковали, пусть даже для самих себя незаметно. Вот, значит, эта заботливая старушка и заменила мать сначала императрице, а потом и самому императору. Хорошо хоть она в политику не лезет – понимает, что там и без нее хватает желающих, причем куда более весомых. Но попытаться как-то наладить с ней отношения все-таки стоит. Хотя бы из самых простых соображений – к кому обращаться, ежели вдруг заболеешь? Не к Блюментросту же с Бидлоо, кои чуть не уморили молодого царя. И уж тем более не к Кристодемусу – тут мало того что от его запросов без штанов останешься, так еще неизвестно, что этот безбожник сотворит с тобой за твои же деньги.

Император же, оставшись в одиночестве, положил перед собой лист бумаги и задумался – что сделано для того, дабы грядущая война за польское наследство обошлась России минимальными потерями и вообще заняла как можно меньше времени? Что из желательного уже никак не успеть, а что – еще можно, если слегка поднапрячься? Времени-то осталось совсем немного…

Первые записи на этом листе были сделаны полгода назад, и сейчас Новицкий с сожалением перечеркнул первое слово – «минометы». Да, при взятии крепостей это было бы очень прогрессивное оружие, но тут обнаружились трудности, связанные с тем, что ключевым словом в данном предложении являлась частица «бы». То есть они были бы, если бы действительно были.

К сожалению, пока удалось сделать всего пять штук – изготавливать вручную тонкостенные бесшовные стальные трубы оказалось очень непросто. Правда, умельцы с Сестрорецкого оружейного завода предложили отливать стволы минометов из бронзы. При этом одно из достоинств миномета – малый вес – безвозвратно терялось, но и соответствующая траектория полеты мины, и высокая скорострельность сохранялись. Новицкий воспрянул было духом, но тут выяснилось, что до массового производства мин если и ближе, чем до Луны, то не очень намного. А так как любое секретное оружие остается таковым только до первого боевого применения, то молодой император решил вообще отказаться от его использования в грядущей войне. Все равно тут придется брать всего одну крепость – Данциг, так что пускай Миних ее берет, используя только классическую артиллерию. Раз уж в той истории при Анне Иоанновне у него это получилось, то получится и в этой, при Петре Втором. Тем более что артиллерии ему сейчас будет придано раза в полтора больше, чем тогда. А минометы надо готовить к завоеванию Крыма – вот уж там недостатка в крепостях, подлежащих взятию, не будет.

Чуть ниже «минометов» на бумаге имелась надпись «штуцеры». Ее молодой император перечеркивать не стал, а, наоборот, подчеркнул двойной чертой. Потому как их требовалось немного, всего три десятка, и они были почти готовы – только почему-то после полутора десятков выстрелов нарушалась обтюрация, то есть пороховые газы начинали прорываться из казенной части.

Эти штуцеры Новицкий изобрел сам – после того как убедился, что нормальные револьверы Тульский оружейный завод в принципе делать может, но самое большее – по две с половиной штуки в год. Пришлось упрощать изделие, и в результате получился странный уродец – однозарядная револьверная винтовка с клиновым затвором. Под унитарный патрон с картонной гильзой и медным донцем.

Вместо нормального барабана у нее имелась всего одна камора, закрепленная на петле, один в один скопированной с тех, на которых в окнах Лефортовского дворца висели форточки. Камора могла откидываться вбок и вниз почти на сто восемьдесят градусов и, кроме того, двигаться миллиметра на два взад-вперед за счет продольного люфта петли. Сзади находился рычаг с клиновым упором, который при повороте сначала до упора выталкивал камору вперед, так что она попадала проточкой спереди в цековку ствола, а затем фиксировал ее в этом положении. Тем самым обеспечивались и необходимая соосность, и обтюрация. Никакого экстрактора штуцер не имел, стреляные гильзы надо было выбивать небольшим шомполом, закрепленным на ложе справа. Впрочем, это не представляло особой трудности, ведь камора была совсем короткой. Да и сам ствол тоже особой длиной не отличался: у тульских мастеров получалось пока нарезать только такие, полуметровые.

Так вот, несмотря на ублюдочность конструкции, штуцеры продемонстрировали прицельную дальность в триста метров. Ну а с их крайне невеликим ресурсом император собирался разобраться на месте.

Новицкий надеялся обойти закономерность насчет секретности и боевого применения – ведь оно планировалось единственным и не совсем боевым, а скорее бандитским… «Стоп, – одернул себя молодой царь, – по отношению к своим таких слов нельзя употреблять даже в мыслях. Вот если нас кто-нибудь ограбит, то это будет самый настоящий бандитизм, а если мы сами – то, например, экспроприация. Или даже принуждение к пожертвованию на благородные цели».

Разобраться с ускоренным износом штуцеров действительно получилось быстро, в первый же день по прибытии в Тулу. Вот только вышло это не у Новицкого, а у Елены. Едва увидев изделие тульских оружейников, она наморщила носик и попросила кого-нибудь из сего ружья выстрелить. После чего обратилась к мужу:

– Питер, да как же так можно! У него же рамка не только открытая, но еще и с совершенно недостаточной жесткостью. Вон как при выстреле играет! Зачем тут такой длинный вырез? Да и приварить сверху усиливающую планку ничего не мешает.

Новицкий хотел было сказать, что револьверов с незамкнутой рамкой было наделано довольно много, но потом вспомнил, что ему говорил инструктор по стрелковой подготовке. Мол, главным недостатком переломных револьверов являлось то, что со временем этот механизм разбалтывался. А штуцер не переламывается. Так действительно, что мешало сделать рамку замкнутой?

Елена тем временем задала следующий вопрос:

– А почему здесь вместо нормального барабана стоит какой-то откидыш?

– Да потому что пришлось выбирать – сверлить можно или быстро, или точно, сразу и так и так не получается. Но даже при самом старательном изготовлении две трети барабанов уходили в брак.

– Это, наверное, оттого, что их делали без оснастки, на глаз. Теперь уже не успеть, ведь эти ружья тебе нужны срочно. Но если точно такую же камору на такой же петле прикрепить еще и слева? Тогда можно будет довольно быстро выстрелить два раза подряд, перезаряжать же что сразу две каморы, что одну – разница небольшая.

– Ты у меня молодец, – шепнул император, целуя жену в щеку. Мысленно же добавил: «Жаль только, что у тебя муж такой дурак. И не потому, что придумал нежизнеспособную конструкцию – грамотный мастер уже при изготовлении мог увидеть ее недостатки и исправить их. Но ведь он же сам привез своими руками сделанные чертежи на завод! Вот никто и не решился поправлять императора. Так что на будущее надо поручить Афанасию подобрать трех курьеров. Одного с умной физиономией, другого – с не очень, а третьего – с вовсе дебильной. И посылать в подобных случаях кого-то из них, а самому только решать, какой повезет бумаги в каждом конкретном случае».

Глава 33

Его императорское величество Петр Второй отошел от окна, за которым свирепствовала январская метель. Вот и наступил тысяча семьсот тридцать третий год. Скоро исполнится три года, как он, Сергей Новицкий, работает российским императором. Причем за это время успел добиться определенных результатов.

Первым делом следовало сделать так, чтобы его власть была действительно самодержавной, и это вроде как получилось. Во всяком случае, давно не встречалось примеров явного пренебрежения императорскими указами – как из-за развитой системы контроля, так и благодаря неотвратимости наказания провинившихся. Но, разумеется, этого совершенно недостаточно. Нужно еще, чтобы сами императорские указы всегда соответствовали задачам, ради которых они издавались, не содержали явных глупостей и, в идеальном случае, приводили к предсказуемым последствиям. В общем, кроме штата проверяющих нужны еще и люди, способные написать царский указ по нескольким словам императора. А потом, естественно, нести ответственность за то, что у них получилось. Вот с этим пока было, мягко говоря, не очень, хотя Новицкий уже начал работу и в данном направлении.

Тут Сергей вспомнил дядю Виталия, благодаря знакомству с которым он оказался сначала в Центре, а потом в восемнадцатом веке. А именно – его рассказ о том, какие бывают ученые степени. И как можно их получить. Например, перед тем, как писать диссертацию, представляющую собой развернутую просьбу присвоить автору ученое звание кандидата наук, надо было сдать экзамен, называющийся кандидатским минимумом. То есть доказать, что соискатель не только когда-то где-то учился, но еще и помнит что-то из изученного. Может, и в здешней России ввести что-нибудь подобное? А то тут, кажется, есть всего два ученых звания – либо ты вообще никто в научном плане, либо сразу академик. Хотя, возможно, все-таки имеются и другие градации. Взять, например, Бидлоо, которому благодаря Новицкому два раза подряд сильно не повезло. Сначала доктор упорно пытался уморить Петра Второго, но, когда до положительного результата оставались считаные часы, прилетел ангел и все ему испортил. Потом Бидлоо взялся лечить Михаила Голицына, и опять пациенту не дали мирно помереть от рака печени, осложненного безграмотным лечением. Правда, тут обошлось без ангела – хватило простой пули, выпущенной лично молодым императором. Так вот, Сергей своими ушами слышал, как кто-то при нем назвал Бидлоо профессором. Интересно, это степень или звание? Пожалуй, пора разбираться, а то ведь в России уже есть несколько ученых, причем двое среди них вообще русские – Мятный и Ломоносов. Или даже целых трое, если бабка не ошиблась, раскопав про Кристодемуса, что родом он из-под Коломны, зовут его не Шенда, а Мишка, подлинной же фамилии он вовсе никогда не имел из-за низости и невразумительности происхождения.

Впрочем, подобные мелочи императору были до лампочки, и он продолжил государственные размышления.

Сколько было состроено всяких планов! Вот только в жизнь воплощались далеко не все. Правда, отсеивались в основном либо откровенно дурацкие, либо просто преждевременные, и молодой император решил без ложной скромности признать, что в таком положении дел есть и его заслуга. Зато случилось много незапланированного – но, несмотря на это, в конце концов обращенного к пользе. Например, развитие аэронавтики в России началось как-то случайно, однако теперь, благодаря немалой императорской поддержке, есть уже целых два воздушных шара и строится третий, в полтора раза больший по размерам. А Ворд лезет из шкуры, пытаясь выяснить, как они все-таки ухитряются летать.

Или взять женитьбу. С самого своего появления здесь Новицкий был уверен, что жениться по любви ему не удастся – только по расчету. Женитьба императора должна преследовать всего две цели – дать здоровое потомство и принести стране какие-либо ипломатические выгоды. Никакие противоречащие этому личные мотивы для настоящего монарха недопустимы. Так вот, кандидатуру Елены он поначалу рассматривал именно из вышеуказанных соображений. То, что в ее роду никогда ничем наследственным не болели, выяснилось быстро. Ну а с дипломатическими выгодами было совсем просто. Ведь только после царской свадьбы Елизавета, до конца уяснив, что теперь русский трон для нее абсолютно недоступен, всерьез, с душой занялась охмурением Фридриха. И добилась успеха – до свадьбы оставалось совсем немного.

В общем, молодой император считал, что вступает в брак по расчету, а оказалось – фигушки. По любви, да еще какой! Сергей никогда не подозревал, что способен на столь глубокие чувства. Но ведь ни здоровье будущих наследников, ни грядущие дипломатические выгоды от этого никуда не делись.

Впрочем, важнейшее, что задумал молодой император сразу по занятии престола, пока шло строго по планам. И Сергей иногда даже впадал в сомнения – хорошо это или плохо. Имелась в виду постепенная отмена крепостного права. Как было бы здорово, если бы кто-то вдруг взял и предложил свой план, позволяющий заметно ускорить процесс! Но увы, таковых пока не находилось.

Новицкий не сомневался, что именно крепостное право было тем главным фактором, который предопределил прогрессирующую техническую отсталость России в девятнадцатом веке. Но идти по стопам Александра Второго у него не было ни малейшего желания. Сначала устроить всероссийский бардак, а потом дождаться, чтобы тебя прибили те, кому ты дал свободу слишком резко и в превышающем разумное количестве? Нет уж, ни к чему повторять ошибок «царя-освободителя», да и весь его жизненный путь тоже не следует рассматривать как пример для подражания. Скорее он сойдет как пример того, к чему могут привести благие намерения.

Например, в той истории крепостное право было отменено манифестом в тысяча восемьсот шестьдесят первом году, но многие его проявления существовали аж до начала двадцатого века. Сергей же собирался сделать наоборот – то есть сначала по факту похоронить крепостничество. Причем если потребуется, то и вместе с его наиболее ярыми сторонниками. А уж потом, когда все успокоится, выпускать манифест. Однако не скоро, на весь процесс император отводил себе пятнадцать лет. Ну а пока следовало сделать очередной шаг в данном направлении.

Поначалу Сергей хотел написать указ, запрещающий продажу крестьян без земли, но потом задумался. Ладно, можно сделать исключение для крестьян, закупаемых для выполнения проектов государственной важности. Но зачем? Пусть лучше все, проданные без земли или даже с ней, но меньше среднего надела, через пять лет подлежат освобождению. Если же новый хозяин не хочет их лишаться, то он должен заплатить специальный сбор, основой для расчета которого будет им же заявленная рыночная стоимость купленных людей. И, значит, ее всегда можно будет объявить заниженной, что даст повод к наказанию вплоть до каторги с конфискацией имущества. Начать, разумеется, следует с самых одиозных, уже замеченных в неодобрении политики императора, но со временем все помещики должны постепенно понять, что ни продавать, ни покупать людей без санкции государства нельзя. Никак нельзя, если не хочешь в голом и босом виде оказаться где-нибудь на реке Лене в качестве рабсилы для купца Иконникова.

«Вот когда с крепостничеством будет покончено, – подумал Новицкий, – то только тогда я и смогу без всяких натяжек считать себя настоящим императором. Ну а то, что делается сейчас – это всего лишь сдача кандидатского минимума, и не более того».

Тут Сергей вдруг неизвестно почему вспомнил Саломатина. «Похоже, я несколько преувеличил его роль в смерти дяди Виталия, – подумал молодой царь, впрочем без всякого раскаяния. – Потому как ныне у меня есть опыт управления, и теперь я точно знаю, что на том уровне, где пребывал Яков Николаевич, решения о ликвидации не принимаются. Более того, даже намекать на такое ему было не по чину! Максимум, что он мог, – высказать свои соображения, когда их потребует начальство, что на самом деле означает – оно уже почти все решило само. А это говорит о том, что дядя Виталий на деле оказался лучшим психологом, чем специалисты Центра. Он, видимо, предчувствовал свою участь и знал, что для выполнения миссии, возложенной им на в общем-то обычного пацана, нужна сильнейшая мотивация. Только она позволит ему годами работать с запредельным напряжением всех сил. А что может быть лучше, чем справедливое да еще изощренное наказание злодея, причастного к гибели единственного близкого человека?

Интересно, – мысленно усмехнулся Новицкий, – успел Яков Николаевич сбежать или нет? И если успел, то было бы любопытно глянуть – как он там себя чувствует среди хвощей и трилобитов».

Эпилог

За три года, что курсант номер семь провел в восемнадцатом веке, на островке у края мелководного моря, раскинувшегося там, где примерно через четыреста пятьдесят миллионов лет предстояло возникнуть Московской области, тоже произошло немало событий.

Теперь в самом центре острова стоял дом, хоть и совсем небольшой, но аккуратно построенный. Местные растения, с виду похожие на хвощи и папоротники, после просушки давали неплохую древесину, по фактуре напоминающую бамбук. Правда, за крупными деревьями пришлось ходить за несколько километров и потом сплавлять их по протокам до островка, но Яков Саломатин никуда особенно не спешил.

Отчаяние, испытанное им в первый день, когда он понял, куда попал и что этому предшествовало, прошло быстро. Чуть дольше продержалась обида, что он в общем-то страдает за чужие грехи. Ведь Яков почти ничего не помнил из того, что, если верить написанному им самим для себя же письму, способствовало его появлению где-то между ордовикским и силурийским периодами. Кроме того, обстановка требовала не заниматься душевными переживаниями, а как можно быстрее сделать все необходимое для длительного и относительно комфортного существования здесь.

На это хватило трех лет.

Теперь вокруг хижины росли подсолнухи – здешний климат оказался для них очень подходящим. У самой воды располагался курятник. На трех соседних островах были поля с пшеницей, картошкой и помидорами. Крупный остров за большой протокой почти весь зарос крапивой. Чуть дальше – невысокий островок, отведенный под капусту и редиску. И, наконец, то ли на материке, то ли на крупном острове в паре километров от жилища Саломатина прижились ростки финиковых пальм, эвкалиптов и норфолкской сосны. Никаких сельскохозяйственных вредителей здесь не водилось, так что отдаленные поля ничуть не страдали.

Одна из проток была огорожена, и теперь там обитали животные, которых Яков считал ракоскорпионами. То есть нечто вроде лобстеров, но с длинным хвостом, заканчивающимся шипом. Кстати, почти не ядовитым, да и вообще эти ракоскорпионы не отличались особой подвижностью. Но зато на вкус они были выше всяких похвал. Так считал не только сам Яков, но и кошка, что скрашивала ему одиночество в доисторических временах.

Все потребности в электричестве с запасом обеспечивали ветрогенератор и четыре большие солнечные панели.

То ли из-за здорового образа жизни, то ли из-за прыжка в столь далекое прошлое Саломатин заметно помолодел, чему не мешало даже более низкое, чем в двадцать первом веке, содержание кислорода в воздухе. Во всяком случае, уже к первой годовщине напрочь исчез выпирающий живот. И прибавилось выносливости, что Яков обнаружил во время дальних походов за подходящими деревьями.

И вот наконец, аккурат к третьей годовщине пребывания в прошлом все дела по обустройству были закончены, каковое событие робинзон во времени решил отметить торжественным ужином.

– Ну что, Пятница, будем здоровы! – обратился он к кошке, подняв стакан с пшеничным самогоном тройной очистки, настоянным на корнях голубого папоротника.

Кошка кивнула. Вообще-то она просто выбирала, с какого кусочка ракоскорпиона начать трапезу, однако Саломатин был уверен, что животное его в общих чертах понимает.

– Ух, – выдохнул человек, выкушав стакан. – Ты, киса, закусывай, закусывай, не стесняйся. Тут тебе не Москва, все кругом в высшей степени экологически чистое.

Кошка согласно мяукнула.

– Итак, дорогая Пятница, сегодня мы с тобой подводим итоги. Все оказалось не так плохо, как могло бы быть. Ты вон тут поправилась килограмма на два и поумнела, а ведь в Москве, уж прости за откровенность, была дура дурой. Я, наоборот, похудел, но тоже поумнел, это несомненно. Что, капусты хочешь? Можешь есть прямо из моей тарелки, разрешаю. Так вот, киса, я, как уже говорилось, тоже здесь поумнел. И понял, что наши с тобой возможности несколько шире, чем это представлялось ранее. И даже чем это предполагал Виталий Ханин. Он, конечно, был гением, не к ночи будь помянут. Интересно, чего он наговорил про меня тому парню? Не мотай головой, киса, это действительно интересно. Потому что Ханин, хоть и будучи гением, ошибался, считая, что в один мир переход можно осуществить только один раз. Нет, можно и больше, но только не из будущего, а из прошлого. Особенно из такого далекого, в каком мы с тобой находимся. Да, ты правильно поняла – это получится сделать при помощи той аппаратуры, что я перекинул сюда из Москвы. Да ты кушай, кушай! Что, уже наелась? Ну а я, пожалуй, пропущу еще стаканчик. Не возражаешь?

Собеседница не возражала.

Пока Саломатин выполнял обещанное, кошка подвинула лапой тарелку, улеглась на столе поудобнее и теперь внимательно смотрела на человека.

– Только, киса, тут есть один не очень приятный момент. Открыть переход можно будет исключительно по сигналу маяка, что захватил с собой Новицкий. Вряд ли он его разобрал, да это и не очень просто. Так что теперь раз в декаду маяк выдает короткий сигнал, а встроенной батареи ему хватит лет на пятнадцать. Все бы ничего, да вот попасть можно будет только в место, отдаленное от маяка не более чем на сто с небольшим метров. А ведь этот курсант… ик… он совсем не дурак. Думаю, что Сергей там очень неплохо устроился, в царях-то. И что он нам скажет, когда мы с тобой свалимся прямо ему в лапы? Тебе-то, наверное, ничего. И мне тоже ничего… ик… в смысле ничего хорошего. Где нам будет лучше – здесь? В Центре, там тоже мог с-сохраниться маяк? Или в гостях у его величества П-петра Второго? В общем, тут надо крепко п-подумать. Думай, киса, думай! А я, пожалуй, прилягу, что-то меня развезло… ик. Говорят, утро вечера мудренее.

Страницы: «« 12345678

Читать бесплатно другие книги:

Галилео Галилей заметил, что Вселенная – это книга, написанная на языке математики. Макс Тегмарк пол...
Книга «Дневник благодарности» — это полноценная 21-дневная программа тренинга внутреннего преображен...
В данном сборнике собраны все стихи, начиная с 2016 года. Включаются последние стихи Метастаза, Дека...
Стихотворения написаны в 2017 году. Небо, облака, звезды. Вселенная. Мистика. Вода, океаны, реки, ко...
В настоящее время очень сложно найти источник, а тем более книгу, где в одном месте собраны инвестиц...
Если человеку удается найти свое истинное предназначение, его жизнь наполняется радостью, энергией и...