Знаменитые расследования Эркюля Пуаро в одном томе (сборник) Кристи Агата

Глава 14

Миссис Экройд

После вечернего разговора, о котором я только что рассказал, дело перешло в другую фазу. Вообще все расследование этого преступления можно разделить на две части, которые резко отличались друг от друга. Первая часть – это то, что происходило с момента смерти Экройда в пятницу вечером и до вечера понедельника. Я вполне мог бы рассказать об этом от имени самого Эркюля Пуаро. Все время расследования я был рядом с бельгийцем и видел все то, что видел и он. Я старательно пытался прочитать его мысли – и, как теперь понимаю, потерпел фиаско. Хотя Пуаро и показывал мне все найденные им улики – например, золотое кольцо, – он скрывал от меня важные логические выводы, которые формировались у него в голове. Как я позже узнал, такая таинственность была чертой его характера. Он обычно высказывал намеки и предположения, но никогда не шел дальше этого.

Как я уже сказал, мое повествование до вечера понедельника вполне могло бы быть рассказом самого Пуаро. Я выступал при нем в роли доктора Ватсона при Шерлоке Холмсе. А вот после понедельника наши пути разошлись. Пуаро в одиночку занимался своими делами. Я слышал обо всем, что он делал, потому что в Кингс-Эббот вы слышите все, – но сам он ничем со мною не делился. Да и у меня тоже были свои дела.

Сейчас, когда я оглядываюсь назад, больше всего меня поражает мирное течение второго периода. Все приложили усилия к решению тайны. Она походила на большую головоломку, в которую каждый добавлял кусочек своих знаний или свое маленькое открытие. Но на этом роль публики и заканчивалась. Пуаро был единственный, кто отвечал за то, чтобы все эти кусочки были расставлены в правильном порядке.

Некоторые из произошедших вещей в тот момент казались мне пустыми и бесполезными. Например, в какой-то момент появился вопрос черных ботинок. Но это произошло несколько позже… Чтобы все шло в хронологическом порядке, я должен начать с приглашения миссис Экройд.

Она послала за мною ранним утром во вторник, и так как мне показалось, что вызов срочный, я заторопился в «Фернли», полагая, что застану ее при смерти.

Дама приняла меня лежа в кровати. Этим она воздавала должное создавшейся ситуации. Миссис Экройд протянула мне свою костлявую руку и указала на кресло, заранее поставленное возле кровати.

– Ну-с, миссис Экройд, – спросил я, присаживаясь, – так что же с нами произошло?

Я говорил с тем фальшивым добродушием, которое люди обычно ожидают услышать от семейного врача.

– Я истощена, – сказал миссис Экройд чуть слышным голосом. – Абсолютно истощена. Это все шок от смерти бедного Роджера. Говорят, что подобные вещи сразу можно и не почувствовать, вы меня понимаете. Реакция наступает позже.

Жаль, что профессия врача запрещает иногда говорить то, что действительно думаешь.

Я бы многое отдал за то, чтобы иметь возможность сказать: «Вздор!»

Вместо этого я предложил миссис Экройд тонизирующую микстуру. Она ее приняла. Первый шаг в игре был сделан. Я ни минуты не сомневался, что пригласили меня вовсе не из-за шока, вызванного смертью Экройда. Но миссис Экройд по своей природе просто не может прямо перейти к интересующему ее вопросу. Она всегда подходит к нему весьма извилистыми путями. Я никак не мог понять, почему она послала именно за мною.

– А потом эта вчерашняя сцена, – продолжила моя пациентка.

Она замолчала, как будто ожидала, что я подхвачу разговор.

– Какая сцена?

– Доктор, ну как вы можете? Неужели вы уже забыли? Этот ужасный маленький француз – или он бельгиец? – впрочем, это неважно… Он так над нами измывался! Меня это очень расстроило. И это все в дополнение к смерти Роджера…

– Мне очень жаль, миссис Экройд, – произнес я.

– Я не знаю, о чем он думал, когда кричал на нас таким образом. Надеюсь, я достаточно хорошо знаю свои обязанности, чтобы даже помыслить скрыть хоть что-то. Я оказала полиции всю помощь, которую только могла.

Миссис Экройд замолчала.

– Ну конечно, – заметил я. До меня начало доходить, в чем была причина этого вызова.

– Никто не может обвинить меня в том, что я плохо исполнила свой долг, – продолжила миссис Экройд, – и я уверена, что инспектор Рэглан был абсолютно удовлетворен. И почему же тогда этот несчастный иностранишка устраивает все это шоу? Да и выглядит он совершенно непотребно – как французский комик в третьеразрядном ревю… Не могу понять, почему Флора настояла, чтобы он занялся этим делом. Со мною она этим не поделилась. Флора слишком независима. Я женщина светская и, в конце концов, ее мать! Она должна была прежде всего посоветоваться со мной.

Я не произносил ни слова.

– Что он о себе думает? Я хочу это знать. Он что, полагает, что я что-то скрываю? Он ведь… он просто обвинил меня в этом вчера на глазах у всех.

Пожав плечами, я сказал:

– Уверен, миссис Экройд, что это совершенно неважно. Так как вы ничего не скрываете, то все его вчерашние высказывания вас совершенно не касаются.

Верная своим привычкам, миссис Экройд внезапно поменяла тему разговора.

– Слуги такие утомительные, – пожаловалась она. – Они постоянно сплетничают между собою. А потом это все выходит наружу… а ведь в этих сплетнях нет вообще никакого смысла.

– А что, слуги сплетничали? – поинтересовался я. – И о чем же?

Миссис Экройд очень подозрительно посмотрела на меня. Это здорово сбило меня с толку.

– Я уверена, доктор, что если это кому-нибудь известно, так это вам. Вы же все время проводили с месье Пуаро, не так ли?

– Правильно.

– Ну тогда вы наверняка это знаете. Помните эту девушку, Урсулу Борн, а? Ну и она, естественно, увольняется. И наверняка хотела бы устроить нам веселенькую жизнь. Все они очень мстительны. Все одинаковы. Вы же там были, доктор, поэтому должны знать, что она говорила… Меня волнует, как бы о нас не создалось превратное мнение. В конце концов, полиции совсем необязательно сообщать все мельчайшие детали, правда ведь? Иногда здесь могут быть замешаны семейные дела, не имеющие никакого отношения к убийству. Но если эта девица хотела отомстить, то она могла наговорить черт знает что.

Мне хватило проницательности, чтобы заметить непритворное волнение, скрывавшееся за этим словоизвержением. Пуаро был совершенно прав. По крайней мере, одному из шести человек, сидевших вчера за столом, – миссис Экройд – было что скрывать. Теперь мне предстояло выяснить, что же это было такое.

– Если б я был на вашем месте, миссис Экройд, – бесцеремонно заметил я, – то сразу расставил бы все точки над i.

Дама слегка вскрикнула.

– Ну как же можно быть таким резким, доктор?.. Это выглядело бы… выглядело бы… Да и потом, все это так просто объяснить.

– Ну так и почему не сделать этого? – предложил я.

Миссис Экройд достала крохотный платочек, и на глазах у нее появились слезы.

– Я думала, что вы сможете рассказать об этом месье Пуаро, доктор. Как-то объяснить ему все… вы меня понимаете, иногда иностранцам так трудно бывает нас понять. А ведь вы не знаете – никто этого не знает, – с чем мне пришлось столкнуться. Это настоящие муки, бесконечные муки. Моя жизнь была именно такой. Не люблю плохо говорить о мертвых, но именно так все и было. Каждая малейшая трата рассматривалась под лупой, как будто у Роджера было всего каких-то несколько жалких сотен в год. А между тем Хэммонд рассказал мне вчера, что он был одним из богатейших людей в этой части Англии…

Миссис Экройд замолчала, чтобы промокнуть глаза платочком с оборочками.

– Да, – сказал я понимающим голосом, – так вы говорили о счетах…

– Ах, эти ужасные счета… Некоторые я совсем не хотела показывать Роджеру. Там были некоторые вещи, которые мужчина никогда не поймет. Он бы обязательно сказал, что все это бессмысленные траты. Ну вот, и вы сами понимаете, что их становилось все больше – они приходили с каждой почтой…

Она умоляюще посмотрела на меня, как будто ожидала от меня утешения в этой страшной ситуации.

– Да, со счетами всегда так происходит, – согласился я.

Тут же ее тон изменился и стал сварливым.

– Уверяю вас, доктор, я буквально превратилась в психическую развалину. Я потеряла сон по ночам. И это ужасное дрожание в районе сердца… А потом я получила письмо от одного шотландского джентльмена – если точнее, то писем было два – от двух шотландских джентльменов. Один из них был мистер Брюс Макферсон, а второй – Колин Макдоналд. Вот такое совпадение.

– Не думаю, – сухо ответил я. – Фамилии у них действительно шотландские. Но что-то говорит мне о том, что у них есть и семитские корни.

– От десяти до десяти тысяч фунтов против простого долгового обязательства, – пробормотала миссис Экройд, погружаясь в воспоминания. – Я написала одному из них, но потом возникли проблемы…

Она замолчала.

Я понял, что мы подошли к деликатной части повествования. Я не знал в своей жизни никого, кого бы так трудно было заставить высказать суть проблемы, как миссис Экройд.

– Вы же понимаете, – забормотала она, – что сумма зависит от ваших ожиданий, правильно? Я имею в виду ожидания от завещания. Я ждала, что Роджер что-то мне оставит, но не знала наверняка. И я подумала, что если хоть одним глазком смогла бы взглянуть на его завещание – не ради какого-то вульгарного любопытства, а так, чтобы можно было принять свое собственное решение…

Она искоса взглянула на меня. Действительно, ситуация складывалась очень деликатная. К счастью, слова, если их правильно употребить, могут скрыть уродливость голых фактов.

– Это я могу рассказать только вам, доктор Шеппард, – быстро заговорила миссис Экройд. – Я верю, что вы не сможете неверно понять меня и все правильно изложите месье Пуаро. Это произошло в пятницу во второй половине дня…

Она остановилась и неуверенно сглотнула.

– Да, – мне опять пришлось подбодрить ее, – в пятницу, во второй половине дня. И что же?

Миссис Экройд издала резкий звук, и я понял, что был недостаточно дипломатичен.

– В доме никого не было – по крайней мере, я так думала. Я прошла в кабинет Роджера… у меня действительно была причина туда зайти, так что здесь все было чисто. И вот когда я увидела кипу бумаг, лежавших на его письменном столе, у меня мелькнула мысль: «А что, если Роджер хранит завещание в одном из ящиков письменного стола?» Я человек импульсивный – всегда такой была, даже в детстве – и действую под влиянием момента. Ключи торчали – очень неосторожно с его стороны – в верхнем ящике стола…

– Понятно, – с пониманием произнес я. – И вы обыскали стол. И что, нашли завещание?

Опять тот же самый звук, и опять я понял, что мне не хватает такта.

– Как ужасно это звучит… Все было совсем не так.

– Ну конечно, не так, – поспешно согласился я. – Вы должны извинить меня за мои манеры.

– Мужчины все такие странные… На месте дорогого Роджера я бы сама открыла мне положения этого завещания. Но мужчины так любят секреты… Поэтому самозащита допускает использование некоторых уловок.

– И каков же был результат этой вашей уловки?

– Я же вам и говорю: когда я наклонилась к нижнему ящику, в кабинет вошла Борн. Это было так неловко… Естественно, что я закрыла ящик, выпрямилась и указала ей на пыль на поверхности стола. Но мне не понравилось, как она на меня посмотрела – с виду все было вполне респектабельно, но в глазах у нее было очень мерзкое выражение. Как будто она меня презирает, если вы понимаете. Мне никогда не нравилась эта девица. Нет, она хороший работник, не забывает говорить «мадам» и не возражает против ношения передников и наколок – поверьте мне, многие из них категорически отказываются от этого в наши дни, – и если ей приходится открывать дверь вместо Паркера, то она совершенно правильно произносит «нет дома». Да и когда она прислуживает за столом, то не издает булькающих звуков, как делают в наше время большинство буфетчиц… подождите, так о чем я говорила?

– Вы говорили о том, что, несмотря на ряд достойных качеств, вы никогда не любили Борн.

– Вот именно. Она… какая-то странная. Чем-то отличается от всех остальных. На мой взгляд – слишком образованна. В наше время стало трудно отличать леди от служанки…

– И что же произошло потом?

– А ничего. Наконец появился Роджер. Мне показалось, что он вернулся с прогулки. Он спросил: «В чем дело?» А я ответила: «Ни в чем. Я ищу последний номер «Панча»[125]». И вот я взяла «Панч» и вышла, а Борн осталась. Я слышала, как она попросила у Роджера разрешения переговорить с ним. Я прошла прямо к себе и легла. Я была очень расстроена. – Последовала пауза. – Вы ведь объясните все это месье Пуаро, правда? Вы же сами видите, что все это дело не стоит и выеденного яйца. Но когда он принял такую жесткую позицию в отношении тех, кто что-то скрывает, я об этом немедленно вспомнила. Борн могла напридумывать себе черт-те что, но ведь вы же сможете все объяснить, правда же?

– И это все? – уточнил я. – Вы мне все рассказали?

– Да-а-а, – сказала миссис Экройд. – Да, конечно, – утвердительно добавила она.

Но я заметил ее мгновенное колебание и понял, что она продолжает от меня что-то скрывать. Думаю, что это был мой звездный час, когда я задал свой следующий вопрос.

– Миссис Экройд, – спросил я, – это вы оставили открытой витрину?

Я понял, что угадал, увидев, как она на секунду стала пунцовой, чего не смогли скрыть ни пудра, ни румяна.

– Откуда вы знаете? – прошептала она.

– Так это были вы?

– Да… Я… Понимаете, там лежала пара изделий из старинного серебра – очень интересных. Я кое-что читала по этому поводу и видела изображение крохотного предмета, за который на «Кристиз»[126] заплатили колоссальные деньги. Он был очень похож на один из лежавших в витрине. Я подумала, что надо будет взять его с собой в Лондон, когда я туда поеду, и попросить оценить. И если это действительно оказалось бы чем-то ценным, то только подумайте, какой бы очаровательный сюрприз я сделала бы для Роджера…

Я воздержался от комментариев, приняв рассказ миссис Экройд таким, каким она его рассказала; даже не стал интересоваться, зачем ей понадобилось доставать нужную ей вещь украдкой.

– А почему вы оставили крышку открытой? – поинтересовался я. – Забыли?

– Я просто испугалась, – ответила миссис Экройд. – Я услышала шаги на террасе, быстро вышла из гостиной и прошла наверх, как раз за минуту до того, как Паркер открыл вам дверь.

– Должно быть, это была мисс Рассел, – задумчиво произнес я.

Миссис Экройд только что сообщила мне один очень важный факт. Меня совершенно не интересовало, насколько невинным был ее интерес к серебру Экройда, но мое внимание привлек тот факт, что мисс Рассел вошла в гостиную через французское окно, выходящее на террасу, и что в тот вечер она действительно задыхалась, как будто бежала. Где же она была? Я подумал о сарае и обрывке батиста.

– Интересно было бы узнать, крахмалит ли мисс Рассел свои носовые платки! – воскликнул я под влиянием момента.

Миссис Экройд вздрогнула, и это вернуло меня к действительности. Я встал.

– Так вы думаете, что сможете объяснить это месье Пуаро? – Голос женщины был очень взволнованным.

– Ну конечно. Не сомневайтесь в этом.

Наконец, после того как она закончила мучить меня оправданиями своих действий, мне удалось уйти.

Буфетчица как раз находилась в холле, и именно она помогла мне надеть пальто. На этот раз я пригляделся к ней более внимательно, чем обычно. Было видно, что девушка плакала.

– А как так получилось, – спросил я у нее, – что вы сказали нам, что это мистер Экройд послал за вами в пятницу? А теперь я узнаю, что это вы попросили у него разрешения поговорить?

На секунду девушка опустила глаза под моим взглядом. Потом неуверенно произнесла:

– Я в любом случае собиралась увольняться.

Я ничего не стал говорить. Она открыла передо мной дверь и, когда я проходил мимо нее, неожиданно сказала глухим голосом:

– Простите, сэр, а нет ли каких вестей о капитане Пейтоне?

Я покачал головой и вопросительно взглянул на нее.

– Он должен вернуться, – сказала девушка. – Он должен… он обязательно вернется… И что, неужели никто не знает, где он сейчас находится? – спросила она, подняв на меня глаза, полные мольбы.

– А вы знаете? – ответил я вопросом на вопрос.

Буфетчица отрицательно покачала головой:

– И я ничего не знаю. Знаю только, что те, кто называет его своим другом, должны сказать ему, что ему обязательно надо вернуться.

Я задержался, думая, что девушка скажет еще что-то. Ее следующий вопрос поразил меня.

– А когда, считает полиция, произошло убийство? Незадолго до десяти вечера?

– Да, все так считают, – ответил я. – Между без четверти десять и десятью часами.

– А не раньше, чем без четверти десять?

Я внимательно посмотрел на Борн. Было видно, что она жаждет услышать положительный ответ.

– Это исключено, – ответил я. – Без четверти десять мисс Экройд видела своего дядю живым и здоровым.

Служанка отвернулась от меня, и мне показалось, что из нее выпустили весь воздух.

– Симпатичная девушка, – сказал я себе, садясь в машину. – Очень симпатичная.

Кэролайн находилась дома. У нее опять был Пуаро, и моя сестрица этим очень гордилась.

– Я помогаю ему раскрыть преступление, – пояснила она.

Я почувствовал волнение. С Кэролайн и так очень непросто, а что будет, когда в ней проснется инстинкт частного сыщика?

– Ты что, ходишь по округе и пытаешься найти таинственную собеседницу Ральфа Пейтона? – поинтересовался я.

– Этим я могла бы заняться и по собственной воле, – ответила моя сестрица. – Нет, месье Пуаро хочет, чтобы я выяснила для него одну секретную вещь.

– И что же это такое? – спросил я.

– Он хочет, чтобы я узнала, какого цвета были ботинки у Ральфа Пейтона – черные или коричневые, – сказала Кэролайн с невероятно важным видом.

Я уставился на нее. Теперь-то я понимаю, что оказался полным идиотом во всем, что касалось этих ботинок. Мне так и не удалось понять, что за всем этим стоит.

– На нем были коричневые туфли, – ответил я. – Я сам их видел.

– Джеймс, речь идет не о туфлях, а о ботинках. Месье Пуаро хочет знать, какого цвета были ботинки, которые были у Ральфа в гостинице, – черные или коричневые. От этого зависит очень многое.

Можете, если хотите, назвать меня тупым, но тогда я ничего не понял.

– И как же ты собираешься это выяснить? – задал я вопрос.

Кэролайн сказала, что большой проблемы с этим не будет. Лучшей подругой нашей Энни была горничная мисс Ганнет, Клара. А Клара гуляет с чистильщиком обуви из «Трех кабанов». Так что все оказалось до смешного просто. С помощью мисс Ганнет, которая была очень мила и разрешила Кларе не приходить на работу, вопрос был решен практически мгновенно.

Мы как раз садились за ланч, когда Кэролайн сказала с притворным безразличием:

– Эти ботинки Ральфа Пейтона…

– Ну и что с ними?

– Месье Пуаро думал, что они коричневые, но он ошибся – они черные.

И Кэролайн несколько раз кивнула. По-видимому, она решила, что выиграла у детектива пару очков.

Я ничего не ответил – никак не мог понять, какое отношение цвет ботинок Ральфа Пейтона имеет к раскрытию преступления.

Глава 15

Джоффри Реймонд

В тот день мне удалось получить еще одно подтверждение правильности выбранной Пуаро тактики. Ведь его вчерашнее выступление было тонким ходом, основанным на глубоком знании человеческой натуры. Комбинация страха и вины заставила миссис Экройд сказать правду. Она среагировала первая.

Во второй половине дня, когда я вернулся со своих визитов, Кэролайн сообщила мне, что от нас только что ушел Джоффри Реймонд.

– Он что, хотел увидеться со мною? – спросил я, вешая свое пальто в холле.

Кэролайн крутилась где-то под моим локтем.

– Он хотел увидеть месье Пуаро, – объяснила она. – Он зашел к нам сразу же после «Ларчиз». Месье Пуаро на месте не оказалось, и он решил, что тот может быть у нас или что ты знаешь, где он может быть.

– Не имею ни малейшего представления.

– Я попыталась его задержать, – объяснила Кэролайн – но он сказал, что вернется в «Ларчиз» где-то через полчаса, и пошел в деревню. Очень жаль, потому что месье Пуаро появился буквально через минуту после того, как он ушел.

– Появился здесь? У нас?

– Нет, у себя дома.

– А ты откуда знаешь?

– Увидела через боковое окно, – коротко ответила Кэролайн.

На мой взгляд, тема была исчерпана, но сестра думала иначе.

– А ты что, не зайдешь?

– Не зайду куда?

– Ну конечно, в «Ларчиз».

– Моя дорогая Кэролайн, – произнес я, – а зачем?

– Мистер Реймонд несколько раз подчеркнул, что хочет встретиться именно с ним, – заметила Кэролайн. – Ты бы тоже мог узнать, в чем там дело.

Подняв брови, я холодно заметил:

– Никогда не страдал от любопытства. Я совершенно спокойно могу существовать без того, чтобы знать, что думают или делают мои соседи.

– Прекрати нести ерунду, Джеймс, – сказала моя сестрица. – Ты хочешь знать это так же, как и я. Просто не хочешь признаться. Всегда был притворой.

– Это уж слишком, Кэролайн, – сказал я и скрылся в операционной.

Через десять минут раздался стук в дверь, и на пороге появилась моя сестрица. В руках она держала нечто, напоминавшее горшочек с маслом.

– Послушай, Джеймс, ты не мог бы отнести этот горшочек с конфитюром из мушмулы месье Пуаро? Я ему обещала. Представляешь, он никогда не ел домашнего конфитюра из мушмулы.

– А почему нельзя послать Энни? – холодно поинтересовался я.

– Она занята штопкой, и я не могу ее отпустить.

Мы с сестрой посмотрели друг на друга.

– Очень хорошо, – произнес я, вставая. – Только давай так – я отнесу этот чертов горшок и оставлю его на крыльце, договорились?

Моя сестрица воздела свои брови кверху.

– Ну естественно, – сказала она. – А разве я прошу о чем-то большем?

Кэролайн опять победила.

– Если же ты случайно увидишь месье Пуаро, – заметила она, когда я уже открывал входную дверь, – то можешь сказать ему про ботинки.

Это прозвучало для меня как контрольный выстрел. Я отчаянно пытался понять, в чем заключается тайна ботинок. Когда дверь мне открыла старая леди в бретонской шляпе, то я совершенно автоматически спросил о месье Пуаро.

Детектив вскочил мне навстречу, весь лучась от удовольствия.

– Присаживайтесь, мой добрый друг, – предложил он. – Большое кресло? Маленький стул? В комнате не слишком жарко? Нет?

Атмосфера в комнате показалась мне удушающей, но я ничего по этому поводу не сказал. Окна были плотно закрыты, а в камине горел большой огонь.

– Англичане маниакально любят свежий воздух, – заявил Пуаро. – Но воздух хорош на улице, там, откуда он родом. Зачем впускать его в дом? Однако не будем ударяться в банальности. У вас что-то есть для меня, не так ли?

– Две вещи, – подтвердил я. – Первая – вот. Это от моей сестры. – И я протянул ему горшочек с конфитюром из мушмулы.

– Как это мило со стороны мадемуазель Кэролайн! Она не забыла своего обещания. А что второе?

– Кое-какая информация.