Джокер Сталина Орлов Борис
Первыми пассажирами нового корабля станут школьники-победители союзных олимпиад и ученики московских спецшкол.
В пути школьникам будут читать лекции по истории, географии и другим общеобразовательным предметам, а также проводиться первая в СССР «Воздушная Олимпиада», посвящённая истории российского воздухоплавания и развитию авиации в СССР. Руководителем мероприятия назначен герой Советского Союза Анатолий Ляпидевский.
Газета «Гудок»,30 августа 1936 годаТридцатого августа войска воссозданной Первой Конной армии вышли к городу Магнушев и с ходу форсировали Вислу. До Варшавы было не более шестидесяти километров.
К этому времени польскую столицу уже неделю как регулярно бомбили самолеты второй дивизии дальних бомбардировщиков. Единственный полк ПВО не мог обеспечить защиты города, а от авиабригады, которую польское командование перевело для защиты столичного неба, к моменту начала налетов оставалось всего шесть истребителей…
Семен Михайлович Буденный встал в башенке маленького броневичка и оглядел из-под руки местность. Никаких признаков польских войск. Он опустил руку на трубку радиостанции:
– Связь с авиацией мне дай! Серов? Ну-ка, сынок, пошли своих орлов от Магнушева к Варшаве, пущай мне ляхов пошукают!
Рация была именно тем, ради чего Семен Михайлович и пересел из седла на обтянутое жестким брезентом сиденье броневика. И пока ожидались разведданные от «сталинских соколов», Буденный удовлетворенно смотрел на текущие мимо него войска. Вторая дивизия Червонного казачества, части семнадцатой механизированной бригады, особый артиллерийский полк…
Как раз сейчас рядом с броневиками штаба армии грузовики «Лянча-Волга» проволокли батарею дивизионных пушек Ф-28.[149] Следом за ними те же грузовозы везли зарядные ящики, а замыкал колонну автобус, украшенный антеннами и выкрашенный в защитный цвет. Расчеты в грузовиках равнялись на маршала, а командиры вскидывали руки к пропыленным фуражкам.
Буденный гордо взирал на проходящие войска. Вот и опять настал его звездный час: он среди своих бойцов; танки, бронемашины, артиллерия снабжены всем необходимым; и враг в ужасе разбегается при одном лишь намеке на появление страшных буденновцев!
Он снова поднял трубку рации:
– Связь со штаармом! Приказ Городовикову: повернуть Первую Червонноказачью на Варшаву и провести разведку боем!
Жизнь в польской столице хотя и приобрела некоторые черты военного времени, но до последних дней оставалась вполне мирной, элегантной и куртуазной. Разумеется, в центральных и обеспеченных кварталах. Сияли огнями Иерусалимские аллеи и Маршалковская, звенели трамваи на Мёдова и светили фарами автобусы на Сенной, горели вывески ресторанов и кабаре. Чистая публика наслаждалась жизнью, и пусть где-то там идет какая-то война! Ведь и так ясно, что Великая Польша разгромит наголову грязных русских и нищих немцев. Нужно только дождаться, когда Франция и Англия подготовятся к войне…
Ощущение эйфории прошло в тот день, когда на Варшаву обрушили свой смертоносный груз две сотни ТБ-3. Бомбы падали вниз, на искрящийся огнями ночной город, и темнота внизу озарялась теперь еще и огнем пожаров. Прожектора ПВО принялись полосовать небо своими голубоватыми клинками лишь тогда, когда четырехмоторные гиганты уже легли на обратный курс. Шестьсот тонн бомб превратили веселую столицу в муравейник, в который человек воткнул горящую палку.
Вдогонку взмыли два звена PZL, но в темноте уже не нашли русские самолеты. А на земле выли сирены ПВО и санитарных карет, звенели колокола пожарных автомобилей и на разные дурные голоса вопил и стенал раненый город…
Второй визит русские нанесли с утра пораньше. Хитрый и злой расчет: команды ПВО, устав, успокоились, летчики ушли с аэродромов пить кофе, на позициях зенитчиков сменялись расчеты…
На этот раз, кроме советских летчиков, в налете участвовали их коллеги из Rossa Aeronautika. Два десятка «Капрони» Ca-133 с итальянскими экипажами пытались догнать сотню так и не принятых на вооружение на родине «Пьяджио» Р.16 – скоростных трехмотрников, чей выпуск за год освоили на заводе «Саркомбайн». Р.16, переименованные в Советских ВВС в П-16, несли 1800 кг бомб, а их скорость позволяла легко уйти от любого истребителя противника.
«П-шестнадцатые» обрушились на Варшаву подобно буре. Из-за высокой скорости и того, что советские летчики подходили на малой высоте, ПВО столицы сообщило об авианалете практически одновременно с разрывами первых бомб.
На этот раз «сталинские соколы» уделили особое внимание объектам противовоздушной обороны. Скоростные бомбардировщики лихо штурмовали батареи, несколько звеньев перепахали поля аэродромов, уделяя особое внимание ВПП и капонирам с дежурными истребителями. Один из отчаянных «шестнадцатых» даже умудрился сбить особо дерзкого поляка, пытавшегося взлететь под бомбами на перехват.
Другие в это время бомбили прожекторные посты и станции звукоулавливания, превращали в руины пункты управления и полевые штабы, казармы аэродромного персонала и столовые летного. В этот налет Варшава лишилась девяти десятых своей защиты от атак с воздуха.
Впрочем, поляки сумели подбить пару советских и итальянских самолетов. Один – Ca-133, отчаянно дымя, повалился на крыло и потянул на восток, а другой – краснозвездный П-16, выбросил длинный огненный хвост из левого двигателя и, перейдя в пологое планирование, пошел куда-то на юг. Экипажи обеих машин на аэродром не вернулись…
Ночью комбриг Леваневский[150] опять привел четырехмоторных гигантов на разгром столицы своих предков – главный город своих врагов. Могучие ТБ кружили над ночным городом, методично высыпая свой смертоносный груз. Внезапно Леваневский, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, резко бросил тяжелый бомбардировщик вниз и с высоты менее двухсот метров еще и проштурмовал разрушенные кварталы из пулеметов…
Этот налет обошелся без потерь. ТБ-3 и так очень крепкий самолет, малочувствительный к повреждениям, а наличие в каждом экипаже бортмеханика и значительного комплекта ЗИП[151] делало возможным ремонт даже в полете. Примерно так выкрутились два бомбардировщика – бортовые номера 21 и 38. На обоих от перегрева и попадания осколков зенитных снарядов вспыхнуло по двигателю – одна из батарей шкодовских 75-мм зениток все же ожила под самый конец налета. Но пожар удалось потушить, а затем даже провести ремонт двигателей. Повреждения оказались незначительными, и туполевские гиганты приземлились на барановичском в боеготовом состоянии.
Однако дневные налеты без потерь не обходились. Следующий налет стоил соединенным Красным силам четырех самолетов. Один П-16 просто взорвался в воздухе – осколок зенитного снаряда поразил еще заполненный бомбоотсек, а еще два «шестнадцатых» и один Ca-133 загорелись, и из них посыпались комочки, над которыми чуть позже раскрылись белые облачка парашютов…
…Лейтенант Уго Бирон приземлился не слишком удачно. Удар по ногам чуть не выбил болью сознание, а потом открывающего от нестерпимой боли рот летчика еще долго волокло по земле, пока наконец лейтенант не сумел погасить купол. Уго помянул мадонну, назвав ее свиньей, и шепотом изложил кратко историю о том, что кусты в этих местах сажали исключительно шлюхи, а рытвины и камни оставили одни ублюдки. Помочь ругань не помогла, но на душе итальянца полегчало…
Он с трудом встал, скомкал парашют и начал прикидывать: где б его спрятать получше да попроще, когда где-то справа прогремел выстрел. Затем еще один, и еще…
Бирон бросился на землю, одновременно вытаскивая из кобуры «беретту». Пистолет придал летчику уверенности, и теперь он не чувствовал себя беззащитным на чужой земле. Оружие вообще частенько играет со своими обладателями злую шутку, давая чувство защищенности и неуязвимости. Совершенно напрасно, между прочим…
Лейтенант Бирон осторожно захромал – все-таки он повредил ногу при приземлении – в сторону от выстрелов. В принципе, где-то здесь должны быть кавалеристы Буденного – победитель абиссинцев наступал и рвался к Варшаве, так что у итальянца имелись некоторые шансы встретить здесь своих союзников. Но вот что настораживало – так это далекие выстрелы. Во-первых, к пистолетным выстрелам теперь явно примешивались винтовочные, и даже вроде бы из охотничьих ружей, а во-вторых, лес, по которому он теперь шел, невелик, и рано или поздно ему придется выйти на открытое пространство…
– Эй, лейтенант!
Навстречу Уго из густого кустарника выбрался их стрелок-радист, сержант Солари. Он широко улыбался, но Бирон видел, что одной рукой Солари аккуратно придерживает вторую.
– Зацепило? – поинтересовался лейтенант.
– Нет, – отрицательно качнул головой сержант. – Похоже, вывихнул, когда приземлялся. Но это ерунда… Там наш бомбардир на дереве повис. Парашютом зацепился… – Солари качнул головой куда-то в сторону. – Сам я его снять не могу, вот и пошел искать наших. Или русских… А то ведь ему там висеть как-то не того…
– Пошли, – махнул ругой Уго. – Показывай дорогу. А кстати, стрельба – это не в той стороне?
– Нет, – успокоил его Солари. – Это, наверное, поляки. Или какая-нибудь местная самооборона. Ищут наших. Я, когда летел, видел, как русские из «пьяджо» прыгали…
Именно в этот момент выстрелы загремели намного ближе, но тут же смолкли. А потом над лесом пронесся отчаянный, дикий крик.
Оба летчика рванулись туда, откуда шел этот ужасный вопль. Но потом Уго спохватился. Он резко остановил Солари:
– Стой! Оружие достань…
Радист вытащил из кобуры старенький потертый «глизенти» и остановился в нерешительности. Взвести затвор с поврежденной рукой не представлялось возможным. Он просительно взглянул на лейтенанта. Тот кивнул и протянул руку:
– Давай взведу.
Он вернул сержанту заряженный пистолет, еще раз проверил свою «беретту» и осторожно, крадучись двинулся вперед. Радист следовал за ним, очень стараясь не шуметь.
Но шуметь они могли совершенно спокойно. Сейчас даже стадо диких кабанов, бегущее от стада носорогов, не могло бы перекрыть этот чудовищный крик, рвущийся, казалось, не из человеческого горла, а идущий словно бы отовсюду. Будто кричал сам лес…
Поляна открылась внезапно. Итальянцы выскочили на нее и замерли, не в силах поверить открывшемуся перед ними зрелищу. Несколько человек прижимали к земле неистово бьющегося летчика, одетого в советский комбинезон. А еще двое методично взмахивали косами, отрезая от него небольшие куски. По живому…[152]
Рядом на дереве висели окровавленные куски тела другого несчастного. Вот крик перешел в хрип, в какое-то надсадное бульканье… Словно в забытьи Уго поднял пистолет.
Выстрел ударил хлестко, и один из «косарей», дико взвыв, рухнул наземь. Рядом загрохотал пистолет Солари. Поляки кинулись врассыпную, но пули все же догнали их, и лишь двоим удалось укрыться за деревьями. Итальянцы кинулись к русскому.
Союзник был безнадежно искалечен. Он лежал в луже крови: без носа, без пальцев на руках, со срезанными со спины и бедер кусками мяса. Уго хотел было нагнуться, чтобы точнее определить повреждения, но рядом бухнул «глизенти» Солари, и русский ткнулся в землю с пробитой головой.
– Легче ему будет, – пояснил сержант. – В Ливии вот тоже так… Приходилось самим… – Тут он вдруг дернулся и потянул лейтенанта здоровой рукой к лесу. – Уходить надо, товарищ лейтенант. Сейчас они своих приведут…
Бирон кивнул, и они сорвались с места. Лейтенант только сожалел, что у него всего-то две обоймы. Было, теперь осталось меньше…
– Слушай, сержант, – пробормотал он на бегу. – Если что – не оставляй меня этим… Пристрели.
– Ага, – выдохнул Солари. – А если что – ты меня.
Они бежали на самом пределе сил, они даже не дышали, а точно отгрызали куски от воздуха и силой заталкивали их в грудь. В глазах темнело от напряжения, а в мозгах билось только одно: «Быстрее! Быстрее! Еще быстрее!..»
По Радомскому шоссе не спеша рысили два десятка кавалеристов. Разведывательный взвод восьмого кавалерийского полка второй дивизии Червонного казачества шел дозором к Варшаве. Внезапно один из конников подъехал поближе к командиру и тронул его за плечо:
– Ось там, – негромко произнес он. – Воронье кружить.
Лейтенант Кривошлыков, племянник героя Донской Советской республики, сбил на затылок буденовку – подарок отца, и привстал в стременах. Действительно где-то там, далеко-далеко, у самого горизонта виднелось маленькое мерцающее пятнышко, дрожащее и перемещающееся над черной полоской леса.
– И что ж это за воронье? – поинтересовался он небрежно. – Что они – съезд там устроили, что ли?
Некоторые из разведчиков засмеялись, но тот, что обратил внимание командира на ворон, поморщился:
– Цыть, жеребцы стоялые! Чё регочете? Того не понимаете, что коли воронье – беспременно мертвяки?
Смех оборвался, точно обрезали. Кривошлыков махнул рукой:
– А ну, казаки! Поглядим-ка: что там?
Взвод перешел на легкий галоп, устремляясь к месту вороньего пиршества. Постепенно всадники ускорились, и теперь уже неслись во весь опор. И вдруг…
Всадники разом осадили коней и уставились на стоявший на обочине телеграфный столб. На нем, подвешенный за руки, висел человек. Вокруг не было никого, лишь несколько мальчишек в небогатой крестьянской одежде периодически швырялись в висящего камнями, которые подбирали тут же, на щебенчатом шоссе.
Должно быть, мальчишки посчитали разведчиков за польских улан, потому что, бросив в их сторону пару взглядов, больше не обращали на них никакого внимания. Кривошлыков пригляделся и охнул: на висевшем человеке еще можно было разглядеть остатки военной формы. Советской…
В глазах потемнело от дикой ярости.
– Взвод! – заорал лейтенант, выхватывая из ножен шашку. – В атаку, марш! – И добавил, уже не помня себя от злости: – Руби ублюдков! Кроши щенков панских!
Только тут мальчишки поняли, что ошиблись, и кавалеристы – вовсе не уланы. Но было уже слишком поздно. Они прыснули в стороны от дороги, да только не судьба человеку убежать от несущегося бешеным аллюром коня. Взблескивали на неярком августовском солнышке клинки, и маленькие мучители валились точно рассеченная на тренировке лоза…
Двое буденновцев сняли со столба человека. Тот был еще жив, но… Конники с ужасом смотрели на его лицо с вырезанными глазами и отрезанными губами, на кисти рук, с чуть не до кости впившейся проволокой, на которой он висел, на изуродованный пах. От неловкого движения человек дернулся и замычал, и молодого сержанта-разведчика затошнило: языка у человека тоже не было.
Пожилой кавалерист поднял свой карабин и выстрелил несчастному в голову. Лейтенант Кривошлыков кивком одобрил его действия: если даже они и довезут бедолагу до лазарета, что вообще-то весьма сомнительно, то каково этому еще вовсе не старику будет жить вот так, обрубком человека? Лучше уж легкая смерть…
– А ведь и в деревне небось такие же найдутся, – один из бойцов высказал беспокоившую всех мысль. – Надо бы съездить да поглядеть…
Красноармеец не ошибся. На маленькой деревенской площади висели вверх ногами еще двое. Присмотревшись, лейтенант опознал на одном из повешенных – том, у которого ноги обуглились – верно, в костре жгли, суки! – остатки итальянской летной формы.
– Ну, суки… – прошипел Кривошлыков так, что двое всадников, бывших рядом, невольно шарахнулись в стороны. – Ну, гадюки… А ну, робята… ЖГИ ВСЁ НА Х…! И ВСЕХ – НА Х…!
Деревня запылала с четырех концов. По улицам с воплями метались жители, пытаясь спасти свое добро из горящих домов, но конники Второй Червонноказачьей, озверевшие от увиденного, никому не давали пощады. Гремели выстрелы, отсветы пламени мерцали на голоменях клинков, и поляки валились на землю…
Один из крестьян бросился на всадников с вилами наперевес, но очередь из пистолета-пулемета опрокинула его навзничь. Деревенский жандарм успел дважды выпалить из своего карабина и рухнул с разваленной надвое головой. Ксендз пытался взывать к милосердию, и Кривошлыкову стоило немалых усилий убедить своих бойцов просто пристрелить попа, а не приколотить его, как летчика, к дверям полыхающего костела…
– …Товариччи! Товариччи!
– Кто тут? А ну, вылазь!
Из-за горящего амбара выполз человек в итальянской летной форме. Лицо его было рассечено глубоким шрамом и густо залито кровью, но в руках он сжимал пистолет. Он с видимым усилием встал на ноги и, шатаясь, подошел к буденновцам:
– Аэролейтенант Уго Бирон, Сквадрилья Бомбардименто[153] пятнадцать «А», – он козырнул и покачнулся. – Товариччи, тут мой радисто, Солари. Вы наччли его? Его надо спасти…
– Прости, товарищ, – Кривошлыков соскочил с коня и тоже представился. – Видели мы твоего радиста… Убили его…
Лейтенант Бирон сглотнул. Командир кавалеристов протянул ему флягу, тот глотнул и закашлялся: во фляге оказалась водка. Тут же итальянцу протянули кусок хлеба и другую фляжку, на сей раз – с водой. После алкоголя Уго Бирон почувствовал себя немного лучше и принялся горячо рассказывать, как его сбили, как они бежали по лесу и что при этом видели. Как они выскочили на ораву местных крестьян с косами и вилами, и сержанта Солари сразу ударили косой по ногам, а он принялся отстреливаться и еле-еле ушел от преследователей…
– Lo sentii gridando,[154] хотел… стрелить его… Там сольдат… кавалери… искать меня… Не найти…
– Польские уланы? Сколько?
– Быть здесь… уходить…
– Давно? – и Кривошлыков показал итальянцу часы. – Сколько времени, как ушли?
– Уно час… два час… Я не смотреть на… – и итальянец в ответ продемонстрировал свои часы.
– Ладно, черт с ними, – лейтенант кавалеристов махнул рукой. – Уходить надо, да и тебя в госпиталь надо доставить…
Уцелевшие жители еще долго боялись вылезти из своих убежищ. Лишь когда все окончательно убедились, что страшные красные ушли, они выбрались на свет из остатков подвалов и погребов, сбились в кучу и побрели к Варшаве. Там они рассказали встреченному уланскому патрулю о страшных зверствах красных. Большевики кидаются на всех, уверяли беженцы, безо всякого повода кидаются…
Информация о польских зверствах быстро разошлась по всей Первой конной и вызвала волну погромов в деревнях и селах, попадавшихся на пути красноармейцев. Наверное, единственное, что могло бы спасти местного жителя от скорой расправы мстителей – партийный билет Польской коммунистической партии. Но таких буденновцам не попадалось…
Сашка сидел в своем маленьком кабинете и перебирал пришедшие с фронта донесения. Вот отчет о фронтовых испытаниях орудий Бр-2. Неплохие пушки, но живучесть ствола оставляет желать лучшего… На лист легла резолюция:
ОКБ завода «Баррикады». Срочно разработать и внедрить комплекс мер по увеличению живучести ствола. При необходимости привлечь к работам специалистов ЦКБ ГАУ и завода № 172, а также лично тт. Грабина и Петрова. Об исполнении доложить.
Особый отдел ЦК ВКП(б)А. Сталин
Следующим оказался отзыв артиллеристов Буденного о грабинском дуплексе. Он слегка поморщился от неуемных восторгов, но – почему бы и нет? В конце-то концов, этим ребятам виднее, хороши орудия или нет. Впрочем, это довольно любопытно: из своего прошлого-будущего он хорошо помнил, что лучшей пушкой Второй мировой вполне законно считалась грабинская ЗиС-3 калибром 76 мм. А тут увеличение до 95 мм? Интересно, интересно…
Он отписал Владимиру Гавриловичу свои поздравления, присовокупил хвалебные отчеты буденновцев и взялся за следующий толстенный конверт, отмеченный пометкой «Воздух»…
Сперва он даже не понял, что именно он читает и какие фотографии смотрит. На минуту ему показалось, что он снова разбирается в документах о преступлениях недоброй памяти ИГИЛ, но потом…
Тела, разрубленные на куски и развешенные на ветвях деревьев, люди с вырванными глазами и половыми органами, отрезанные уши, отрубленные пальцы и руки… И ВОТ ЭТО ВСЕ НАТВОРИЛИ «ЦИВИЛИЗОВАННЫЕ» ЕВРОПЕЙЦЫ?!! Да мать их за ногу, лишний раз убеждаешься в прелестях «европейских общечеловеческих» ценностей…
Александр залпом выпил стакан нарзана, минуты две помедитировал, чтобы успокоиться, и решил, что такие преступления надо обсуждать со Сталиным. Он протянул руку к телефонной трубке, когда…
ДР-Р-Р-Р-Р-Р! Телефон взорвался оглушительным звоном.
– Слушаю!
– Товарищ Саша? Зайди-ка ко мне, сынок…
«Мистика просто», – думал Белов, проходя мимо Поскребышева в знакомый кабинет. Сталин сидел за столом и лишь приподнял голову на звук открывшейся двери. Молча кивнул и также кивком указал на стул: проходи, мол…
Сашка сел и положил перед собой папку с документами, присланными из Первой конной.
– Слушаю, дайде…
Сталин помолчал, затем не торопясь набил трубку и раскурил ее. Еще с минуту смотрел на голубой табачный дымок, а затем придвинул к Сашке кожаный бювар:
– Читай.
Александр извлек тонкую стопку бумаг и принялся изучать документы. Четыре доклада, один рапорт и восемь самых натуральных доносов. Маршал Союза ССР Буденный С.М. преступно бездействует, смотрит сквозь пальцы на вопиющее поведение бойцов вверенной ему армии, покрывает своих любимчиков Апанасенко и Городовикова – как видно, и сам греет руки на грабежах и погромах…
Дочитав последнюю страницу, Сашка отложил ее в сторону и демонстративно вытер руки извлеченным носовым платком. Иосиф Виссарионович чуть поморщился, но спросил совершенно спокойно:
– Что делать будем? С этим всем?
– Ну, можно в клозет отнести… – Сашка тоже поморщился. – Товарищ Сталин, а вот у меня тоже документы кое-какие имеются. Ознакомьтесь.
Сталин открыл папку, принесенную Беловым, быстро пробежал глазами протоколы, чуть задержался на фотографиях.
– Полагаешь, это – достаточное оправдание для подобного поведения бойцов и командиров Рабоче-Крестьянской Красной Армии? – спросил он, сверля Сашку взглядом. – Есть мнение, что нельзя на преступление отвечать преступлением. Согласен, товарищ Саша?
– Есть еще мнение, что человек – не машина, и чувствам своим иногда должен волю давать. Иначе с ума сойдет.
Сталин помолчал, затем закрыл папку и убрал ее в стол.
– Значит, решение будет такое, – подытожил он жестко. – Поставить товарищу Буденному на вид, что подобное впредь недопустимо и будет караться со всей суровостью. Издать приказ о недопустимости самосуда. За прошлое – не судить, но если еще кто-нибудь… – Рука вождя с силой сжала трубку. Он внимательно взглянул на Сашку. – Все случаи надругательства, зверств и пыток над военнослужащими РККА, Ротевера и Армии Народной Италии тщательно протоколировать, документировать и предоставлять в распоряжение Коминтерна. Наркому Индел дать указание подготовить ноту в Лигу Наций… Другие мнения есть? Нет? Очень хорошо.
Нота народного комиссара иностранных дел тов. Г.В. Чичерина всем послам и посланникам стран, с которыми СССР имеет дипломатические отношения:
По поручению Правительства Союза Советских Социалистических Республик имею честь довести до Вашего сведения следующее:
В распоряжение Советского Правительства поступили и продолжают поступать документы и протоколы о том, что польские, румынские, финские солдаты и офицеры, а также военнослужащие бывших Прибалтийских государств производят надругательства и пытки над военнопленными из числа бойцов и командиров РККА, Ротевера и Народной Армии Италии вплоть до прямого уничтожения, не останавливаясь ни перед какими преступлениями, ни перед какой жестокостью и насилием.
Советское Правительство заявляет, что эти злодеяния не являются случайными эксцессами отдельных недисциплинированных воинских частей, отдельных польских, румынских или финских офицеров и солдат. В настоящее время Советское Правительство располагает недавно захваченными в штабах разгромленных частей центральноевропейских армий документами, из которых явствует, что чинимые польскими, румынскими и финскими военными кровавые преступлении и зверства совершаются ими в соответствии с приказами своего командования.
Действия Красной Армии, Ротевера и НАИ в ожесточенных боях вскрыли поистине неописуемую картину методического и неслыханно жестокого осуществления центральноевропейскими армиями указанных выше преступных планов Мосцицкого,[155] Тэтэреску,[156] Маннергейма и других пролезших к власти правителей Центральной Европы.
Настоящим Советское Правительство доводит до сведения всех народов документы и факты из громадного количества имеющихся в его распоряжении, подтверждающие планомерный характер злодеяний и показывающие, что зарвавшиеся правители и их пособники дошли до предела жестокости и морального падения.
То, что центральноевропейские правительства являются бандой убийц и поставили своей целью истребление наших граждан – это видно из чудовищных преступлений поляков, румын, финнов, прибалтов в отношении советских военнопленных. В распоряжении Советского Правительства имеются сейчас многие сотни документальных подтверждений кровавых преступлений в отношении советских военнослужащих. Непреложно установлено, что польское и румынское командования, желая мстить за поражения своих армий, ввели повсеместную практику физического уничтожения советских военнопленных.
На всем протяжении фронта от Балтики до Черного моря обнаружены трупы замученных советских военнопленных. Почти во всех случаях эти трупы носят следы страшных пыток, предшествовавших убийству. Части Красной Армии обнаруживают в отбиваемых ими у противника блиндажах, деревоземляных точках, а также в населенных пунктах трупы убитых после зверских пыток советских военнослужащих. Все чаще повторяются такого рода факты, зафиксированные в актах, подписанных очевидцами: 2 и 6 июля 1936 г. на Румынском фронте в районе высоты 566,3 Джантора были найдены 9 трупов военнопленных красноармейцев, настолько зверски истерзанных румынами, что опознать удалось лишь 2 трупа. У замученных военнопленных были выдернуты ногти на пальцах, выколоты глаза, у одного трупа была вырезана вся правая часть груди, у других – обнаружены следы пыток огнем, многочисленные ножевые раны, разбитые челюсти.
Такие же зверства творят на Крайнем Севере и финские военнослужащие. На Карельском фронте при наступлении частей Красной Армии были обнаружены десятки трупов израненных красноармейцев, замученных финскими солдатами. Так, у красноармейца Сатаева финны выкололи глаза, отрезали губы, вырвали язык. У красноармейца Гребенникова они отрезали ухо, выкололи глаза и вставили в них пустые гильзы. Красноармейцу Лазаренко после долгих пыток финны раздробили череп и набили туда сухарей, в ноздри вогнали патроны, а на груди раскаленным металлом выжгли пятиконечную звезду.
Вот некоторые факты массовых убийств советских военнопленных из длинного трагического списка этих убийств.
Военврач 3-го ранга Л.Б. Гиндин, служивший до пленения в 160-м полку 18-й дивизии 6-й армии советского Западного фронта, рассказывает, что поляки прежде всего «выискивали среди пленных жидов и комиссаров. За выданных обещали хлеб и консервы. Но красноармейцы не выдавали».
Л. Гиндин также вспоминает, что с него «сняли сапоги и одежду, дали вместо них отрепья. По одному вызывали на допрос. Потом повели босиком через деревню. Подбегали поляки, били пленных, ругались. Конвой им не мешал».
В деревне Несутичи Любчанского района Новогрудской области наступающими частями Красной Армии найдено 29 раздетых трупов пленных красноармейцев и командиров без единой огнестрельной раны. Все пленные убиты ножевыми ударами. В той же области, в селе Ждановичи, польские уланы поставили у стога сена 8 пленных красноармейцев и двух девушек-санитарок и подожгли стог. Когда обреченные на сожжение люди пытались бежать из огня, поляки их перестреляли. В селе Кошелево поляки, захватив 6 тяжело раненных бойцов и командиров, раздели пленных, сорвали с их ран повязки, кололи штыками, ломали руки, раздирали раны, подвергали иным пыткам, после чего заперли в сарае и сожгли.
Несмотря на все это, Советское Правительство, верное принципам гуманности и уважения к своим международным обязательствам, не намерено даже в данных обстоятельствах применять ответные репрессивные мероприятия в отношении польских, румынских, финских и прочих военнопленных, и по-прежнему придерживается обязательств, принятых на себя Советским Союзом по вопросу о режиме военнопленных по Гаагской Конвенции 1907 года, подписанной также, но столь вероломно нарушенной во всех ее пунктах странами Центральной Европы.
В то же время Советское Правительство заявляет, что преступные центрально-европейские правители и их пособники, виновные в убийстве советских военнопленных, должны понести всю тяжесть ответственности за эти чудовищные злодеяния.
Интересы всех свободолюбивых народов, интересы всего человечества требуют, чтобы как можно скорее и раз навсегда покончить с шайкой оголтелых убийц, именуемой правительствами стран Центральной Европы.
Таковы зверства и злодеяния, чинимые центральноевропейскими разбойниками над советскими военнопленными, перед которыми бледнеют зверства и злодеяния инквизиции, гуннов и вандалов.
Советское Правительство в известном Приказе народного комиссара обороны товарища Сталина от 23 июля 1936 г. заявило, что у народов Советского Союза и Красной Армии «нет и не может быть расовой ненависти к другим народам, в том числе и к польскому народу», наша Красная Армия воспитана «в духе равноправия всех народов и рас, в духе уважения к правам других народов», что у Красной Армии «нет и не может быть таких идиотских целей», как истребить какой-либо народ.
С тем большим основанием и с тем большим правом Красная Армия, Ротевер и Народная Армия Италии будут громить и истреблять противников, отстаивая свободу, честь и независимость родины, защищая свободу и счастье народов против империалистов.
Разоблачая перед всем миром злодейские дела центральноевропейских армий, выразившиеся в бесчисленных преступлениях, грабежах, разрушениях, опустошениях, зверствах, издевательствах, насилиях и убийствах, чинимых ими, и доводя об этом до сведения всех Правительств, с которыми СССР имеет дипломатические отношения, – Правительство Советского Союза от имени народов Советского Союза заявляет: так называемые «правительства» Польши, Румынии, Финляндии, Югославии и их пособники не уйдут от суровой ответственности и от заслуженного наказания за все их неслыханные злодеяния.
Примите уверения в совершеннейшем к вам почтении,Г. Чичерин
Разумеется, в «либеральной прессе» поднялся вой о неслыханных жестокостях «комиссаров и казаков», но тут «независимость» средств массовой информации сыграла над своими хозяевами злую шутку: издания, финансируемые оппозиционными силами, с радостью ухватились за ноту Чичерина и приложенные к ней документы. «Гардиан» напечатал статью, в которой приводились для сравнения фотографии изуродованных трупов красноармейцев и итальянцев и подобные трупы английских «томми», на свою беду попавших в руки индийских повстанцев. Несмотря на вызываемый ужас, эти фотографии оказались почти идентичными, в результате чего рупор вигов задавал естественный вопрос: «А кому, собственно, мы помогаем? Те ли это люди – наши союзники? Или это братья-близнецы тех дикарей, с которыми до сих пор отчаянно бьются наши бравые Томми Аткинсы?»
Эту статью перепечатали в Канаде, Австралии, Южно-Африканском Союзе, но это было не самое страшное. Куда хуже было то, что эту статью, не сокращая и не давая собственных комментариев, опубликовали несколько крупных газет в Соединенных Штатах. Перед их издателями стояла задача: отвлечь население от ужасов, творящихся дома, что они с блеском и проделали…
Кривошлыкова даже наградили медалью «За отвагу», к которой его представляли ранее, а вот Городовиков получил от Буденного жесточайший разнос: «Ты что ж, Ока, рассукин ты сын, тихо не мог все прокрутить?!! Кто твоим абрекам велел это все показывать? Да еще и журналюгам?!!» Последнее словцо Семен Михайлович подцепил от Сашки Белова-Сталина, и оно пришлось ему так по душе, что он вставлял его и к месту, и не к месту. Однажды маршал даже умудрился, забывшись, поименовать так казака Шолохова, правда, тут же извинился перед налившимся кровью казаком. «Ежели не умеете по-тихому гадов в распыл пускать – научу! Сережку Кирова попрошу – он вам враз все разобъяснит! И покажет!!!»
Когда об этом разносе сообщили Сталину, он фыркнул, а потом позвонил Александру. Рассказал ему, чуть приукрасив факты, и, довольно улыбаясь, слушал заливистый смех на том конце провода…
12
Если бы на Марсе была жизнь, мы бы увидели вспышки взрывов и клубы дыма.
Неизвестный астроном-любитель
Жертвы тайфуна в Корее
Токио, 31 августа (ТАСС)
Агентство Домей Цусин сообщает, что, по данным корейского генерал-губернаторства, в результате тайфуна число человеческих жертв в Южной Корее достигло 1104 человек убитых, 1038 ранены и 426 пропавших без вести. Разрушено 31 282 дома, затоплено 46 225 домов. Затонуло 1018 различных судов. В 17 местах размыты железнодорожные линии. Снесены 54 плотины. Погибло свыше 37 тыс. акров рисовых посевов.
«Правда»,1 сентября 1936 года
Продолжается процесс над расхитителями и саботажниками, парализовавшими работу Краснопутиловского завода. На скамье подсудимых более ста двадцати человек, и большинство замешано лишь в работе, приведшей к огромному ущербу советской экономике, и в преступной халатности.
Общая сумма ущерба составляет более ста тридцати миллионов рублей.
С лёгкой руки бывшего директора завода пышно расцвело кумовство и круговая порука, а хищение средств и материалов достигло невиданных величин.
Расследование, которое вело Ленинградское Управление НКВД во главе со старшим следователем майором милиции Степаняном, ещё не закончено. Все расхитители и саботажники будут выведены на чистую воду и осуждены по всей строгости наших законов!
«Ленинградская правда»,3 сентября 1936 года
Ранним утром четвертого сентября в предместьях Варшавы прогремели первые выстрелы. Две «кабээмки» из состава семнадцатого отдельного разведывательного батальона с приличной дистанции расстреляли передовой пост армии «Варшава», а уже через два часа развернувшаяся с марша батарея Ф-28 открыла ураганный огонь по оборонительным сооружениям поляков.
К тому времени как окопы, дзоты и пара бетонных колпаков, наскоро отлитых на заводах Праги,[157] были перемешаны с землей и кровью своих защитников, на позицию вышли танки и бронеавтомобили корпуса Рябышева.[158] Со свойственной ему горячностью Дмитрий Иванович попытался с ходу ворваться в город, но увяз в уличных боях, потерял треть бронетехники, лично возглавил атаку своих кавалеристов и был вынесен с поля боя тяжелораненным.
Первоконники в составе легкотанкового эскадрона, конного полка и трех рот «алабинцев» сумели зацепиться за полотняный завод и организовали ночную атаку, в результате которой поляков выбили еще из четырех кварталов и лишили польскую столицу электроснабжения: две сотни кубанцев вместе с полудесятком КБМ и десятком БТ-5 ворвались в здание электростанции и закрепились там. Утром ополченцы Варшавского университета предприняли две отчаянные попытки отбить электростанцию, во время которых почти полностью и полегли…
Шестого сентября Буденный получил неожиданное подкрепление: в районе Варшавы высадилась итальянская парашютно-десантная бригада. Муссолини горел желанием доказать, что его армия может побеждать не только, если убили какого-то Нино, которого, кстати, так и не сумели найти, но и во время серьезных войсковых операций.
Узнав о прибытии итальянских союзников, маршал Буденный покривился и дернул себя за ус: он-то хорошо представлял себе, на что способны потомки великих римлян. Насмотрелся в Абиссинии. Но парашютисты оказались бравыми парнями, и уже седьмого сентября Семен Михайлович, крякая от удивления, подписывал представления на награждение особо отличивших парней с Аппенинского полуострова, бормоча про себя: «И ничего странного. Вон в двадцатом – Хагана[159] к ордену представлял, рубился как черт. И не казак. Итальянцы вот – тоже не казаки. А дерутся хорошо…»
Седьмого сентября один из штурмовых батальонов «алабинцев» прорвался к штабу армии «Варшава» и вырезал его целиком. Чудом уцелели лишь командующий – генерал Руммель[160] и его адъютант, которых просто не было в здании…
Девятого сентября войска генерала Городовикова вышли к Висле, разрезав армию «Варшава» на две части. Именно в этот день Первая конная получила еще один существенный козырь: по личному приказу Тельмана в подчинение Буденному передали экспериментальную группу пикирующих бомбардировщиков Ju-87, которая передислоцировалась в район штаба Первого Маршала. Тридцать бомбардировщиков вместе с техническим персоналом прибыли около полудня, но уже вечером произвели первый боевой вылет.
Положение Варшавы стало катастрофическим, и одиннадцатого сентября генерал Руммель отдал приказ о прекращении сопротивления. Впрочем, лично его это не спасло: за зверства над пленными он был осужден военным трибуналом и расстрелян через семь часов после подписания капитуляции…
На совещании присутствовали не только офицеры Ротевера и Красной Армии, но и Итальянской республиканской армии. Вопросов, вынесенных на совещание, было много, и Герд-Пауль Белов быстро листал выданные материалы, подчёркивая красным карандашом нужное и любопытное.
Вообще совещание было довольно интересно спланировано, так как кроме основной ветки, было ещё много отраслевых, таких как секция для авиаторов, танкистов, командиров инженерно-сапёрных подразделений и частей снабжения и обеспечения.
Но главной темой совещания оставалась война. Польская кампания, война на севере с Финляндией и нарастающие обострения на Дальнем Востоке. Также обсуждали регион Средиземного моря и совместные операции против британского флота.
Дела морские мало интересовали генерала, но мельком он успел увидеть и обсуждение кораблестроительной программы трёх стран, и даже споры моряков с авиаторами о роли и функциях авианосцев.
Но главная баталия разразилась на закрытом совещании, куда пригласили по пять представителей от трёх стран и где обсуждались перспективы советско-финской войны.
На руки раздали аналитический доклад, где грамотно и по стадиям описывались все трудности войны на Карельском перешейке, начиная от проблем с взломом линии укреплённых сооружений и кончая снабжением и потерями от огня снайперов.
Сухим военным языком всё было изложено настолько чётко и ясно, что Герд-Пауль и сидевший рядом командующий Восточной группой войск синхронно поёжились и переглянулись.
– У вас, камерад генерал, тоже возникло ощущение, что те, кто писал этот доклад, словно побывали там, на этой войне?
– Да, – Герд-Пауль кивнул. – Странно, но это так. Но непонятно, зачем нам дали этот документ.
– Сейчас узнаем, – генерал кивнул на выходящего к трибуне молодого человека со знаками различия корпусного комиссара.
– Здравствуйте, товарищи. Hallo, Kameraden. Ciao, compagni, – юноша говорил на русском, а те, кто не понимал, слушали голос переводчика, который доносился до них через маленькие наушники, провода от которых тянулись в подлокотник кресла. – Разведка Красной Армии установила концентрацию сил финской и шведской армий на границе возле Ленинграда, что создает опасность обстрела города огнём дальнобойной артиллерии даже без пересечения государственной границы. Что вызывает необходимость просчёта ответного удара на северном направлении с целью обеспечить безопасность мирного населения. Вы уже ознакомились с нашей аналитикой по данному вопросу, и наш прогноз неутешителен. При штурме линии долговременных огневых точек на Карельском перешейке практически гарантирован высокий уровень потерь как от огня самих дотов, так и от действия летучих диверсионных групп, в состав которых будут входить снайперы и подрывники. Кроме того, сложный, пересечённый рельеф местности будет создавать дополнительные трудности для перемещения войск и техники. Местность изобилует болотами и каменистыми преградами, что создает дополнительные трудности для манёвра войсками.
Генеральный штаб РККА предлагает два варианта развития кампании. Первый – штурм долговременных огневых точек и мест расположения войск силами штурмовой авиации с использованием бомб крупного калибра, и насыщение штурмуемой полосы разведывательно-диверсионными частями. Таким образом, наши наземные части будут захватывать уже освобождённую территорию, не вступая в соприкосновение с финской армией. Второй вариант – это наземный штурм с применением артиллерии, моторизованных и конно-механизированных частей.
– Я вижу, в зале у товарищей возник вопрос, а зачем нам, собственно, второй вариант, если есть относительно бескровный первый? – Александр так знакомо для многих усмехнулся. – У каждой армии нашего союза стоят или будут стоять сходные задачи – взлом укреплённой оборонительной линии. Сейчас все государства, вовлечённые в войну, а также те, кто ещё по разным причинам в неё не вступил, активно создают оборонительные сооружения на всех опасных участках. И вопрос это далеко не праздный, так как именно действия армии будут определять облик и динамику будущей войны.
Дирк Вестфаль вытер рукавом пропотевшего «фельдграу» мокрое лицо и обратным движением прихлопнул особо нахального комара.
– Шайсе! Терьмо, мать тфою са ногу! – выругался Вестфаль на двух языках и обернулся назад: – Навались, ребята! Нам надо протащить это свинское собачье дерьмо на позицию к девятнадцати ноль-ноль!
– Геноссе гауптман, а может, дождемся темноты? – неуверенно спросил кто-то из-за гусениц чудовищной махины. – Тогда нас эти чьюхонзи не заметят…
– Во-первых, не «чьюхонцы», а финские пролетарии и крестьяне, стонущие под игом капитала, – наставительно произнес Дирк Вестфаль и прихлопнул еще одного комара. – А во-вторых, темноты здесь ждать еще очень и очень долго. «Белые ночи», слыхал, геноссе боец? Так что нечего «льясы тотшить» – берись за топоры, ребята!
Правда, «топоры» оказались весьма условными: немцы попарно взялись за здоровенные бензопилы и принялись сосредоточенно валить деревья. Поднявшийся треск двигателей напоминал атаку мотоциклетного батальона. С грохотом рухнуло первое дерево, второе, третье…
Тут-то и пришла очередь топоров: фельд-пионеры и артиллеристы сноровисто обрубали сучья, а голыми стволами гатили слабый грунт дороги. И вот, наконец, апофеоз! Зарокотал могучий двигатель, и на гать выползло ОНО – чудо-оружие Ротевера. Громадный орудийный ствол на гусеничном шасси смотрелся как-то неправильно – очень уж он был толст. А само шасси было каким-то чрезмерно длинным и даже на вид неуклюжим…
То полз на позиции самоходный нарезной миномет «Карл Маркс» – продукция компании «Рейнметалл-Борзиг». Проектирование этого чудовища началось еще при Гитлере, а потом, в пылу сражений Гражданской войны в Германии, задание просто забыли отменить. Вернее, никто и понятия не имел, что Адольф – чтоб ему на том свете в дерьме захлебнуться! – оказался настолько бесноватым, что пожелал иметь на вооружении эдакое вундерваффе, эдакого монстра!
Первый образец этого чуда был испытан в середине тридцать пятого года. Командование Ротевера за голову схватилось: зачем могло понадобиться орудие, швыряющее снаряды калибра 600 мм и весом в четыре тонны всего лишь на тысячу двести метров максимум, высшие командиры Красной Германии не то что не знали, а даже и вообразить не могли! Вот только объяснять в ведомстве Баника, куда и для чего были потрачены народные деньги – от такой перспективы красные генералы отказались наотрез: в подвалах Народной Безопасности с плеч легко слетали не только погоны, но и головы! А потому в рекордно короткие сроки, работая по тридцать и даже сорок часов в сутки, генералитет в муках родил «уточненное техническое задание на Gert 040»[161] и принялся ждать, что из этого получится, одновременно направив на завод представителей Ротевера, которые лозунгами, руганью, а иной раз и зуботычинами всемерно ускоряли производство улучшенного образца.
В результате этих работ снаряды чудовища «похудели» вдвое, но и дальность стрельбы возросла более чем в три раза. Теперь оставалось только испытать эту громадину в боевых условиях, и можно докладывать о создании суперорудия…
Войну с Чехословакией командование Ротевера встретило с затаенной радостью: вот оно! Вот где пригодится их чудо-оружие, наследник знаменитой «Толстой Берты»! Вот они – бетонные ансамбли, которые надо будет разрушать могучими двухтонными снарядами. Но восторги оказались преждевременными: укрепления в Судетах большей частью не были достроены, а те, что чехи все-таки успели ввести в строй, можно и обойти. Так что известие о войне с Финляндией, на которой настаивал юный Александер Сталин, явилось целебным бальзамом для истерзанных ожиданием неприятностей душ германских командиров.
И закипела работа. Сперва для орудия, получившего имя собственное – «Карл Маркс» – в спешном порядке изготовили четыре транспортера снарядов на базе танков Т-26. Каждый бывший танк мог перевозить по два снаряда с зарядами, снабжался подъемным краном для погрузки и перегрузки выстрелов, а кроме них появились еще два бронетранспортера о десяти колесах каждый для расчета. Затем один танк БТ-5 переделали в штабную машину, а еще один – в передвижной наблюдательный пункт корректировщиков. И, наконец, снабдили все это «великолепие» специальными железнодорожными транспортерами, добавили два десятка грузовиков, один штабной и один радийный автобус, и стали готовить к перевозке на фронт.
Чудовище разобрали на части, погрузили на грузовое судно и отправили в Ленинград. Там его снова собрали, командование над этим монстром принял целый оберст, а его заместителем стал капитан-цур-зее – как специалист по применению снарядов особо крупного калибра.
Только небеса знают, как намучились в Ленинрадском порту с таким «щедрым даром», собирая этот продукт «сумеречного германского гения». После первой неудачной попытки в порт примчались двое проверяющих из Москвы: очень молодой корпусной комиссар с орденами на груди и человек средних лет в генеральском мундире. Генерал внимательно изучил сборочные чертежи и схемы, дважды прочитал инструкцию, а затем принялся давать вполне толковые советы и указания. Под его руководством «Карла Маркса» собрали за два дня, хотя над портом стоял такой густой мат, что даже пролетавшие чайки испуганно шарахались в сторону.
Комиссар, ко всеобщему удивлению, наоборот – молчал и лишь изредка делал какие-то пометки в потрепанной записной книжке. По окончании сборки, когда чудовище своим ходом подползло к железнодорожным путям, между генералом и комиссаром состоялся следующий короткий разговор:
– Мое «кабэ» могло бы сделать этот агрегат и получше, – задумчиво произнес генерал. – Знаете, Александр, если ЦК сочтет необходимым, я могут представить улучшенный образец для вооружения Красной Армии… месяца через…
– Ни в коем случае! – отрезал комиссар и прибавил жестко: – Василий Гаврилович,[162] если вам и вашему ЦКБ нечем заняться – вы только скажите. Нагрузим так, что не унесете. А всякую хренотень и кроме вас найдется, кому создавать. И вот тому убедительное доказательство!
И вот теперь мастодонт завода «Рейнметалл-Борзиг» упрямо полз вперед – туда, где красноармейцы уже второй день готовились штурмовать главную позицию «линии Маннергейма». Для ускорения движения командующий немецкой группой войск на Финском фронте генерал Белов бросил на помощь артиллеристам фельд-пионерный полк, и теперь штурмовые саперы, более привычные к огнеметам, минам и тротиловым шашкам, чем к лопатам и топорам, строили гать, тихим добрым словом поминая при этом чокнутого Герда-Пауля Белова, чтоб ему с ведомством Баника и лично с кровавым Генрихом Мюллером тесное знакомство свести!
Гауптман Дирк Вестфаль осторожно выглянул из глубокой пулеметной ячейки. Там, возле пепелища деревни Сумма, мерно вставали и опадали столбы разрывов шестидюймовых снарядов – это работал 8-й гаубичный дивизион РГК. Советские артиллеристы методично нащупывали дзоты – вторую линию обороны финской армии. Первая линия – некогда сплошные линии траншей – превратилась в частую цепочку глубоких воронок, а проволочные заграждения выглядели как измятая, истоптанная трава – фантасмагорический луг, на котором долго отплясывал какой-то безумный великан…
Вестфаль поднес к глазам цейсовский бинокль – предмет зависти советских коллег – и в который раз принялся исследовать местность. Ну вот где здесь могут прятаться эти чертовы доты? Эти засранцы «финские пролетарии, стонущие под игом капитала» так здорово упрятали свои бетонные казематы, что проще отыскать что-нибудь в заднице дьявола! Хотя…
Гауптман пригляделся. Так и есть! Невысокая трава в одном месте примята широкой дорожкой. От взрывной волны так траву не положит – это пулемет! Длинные очереди пригнули травку. Ну-ка, ну-ка… И откуда же вы стреляли, господа белофинны? Ага, ага… Во-о-он тот пригорочек, внешне не отличимый от соседей, вовсе и не пригорок, а завалованный бетонный дот. Ну, вот и очень хорошо, мы тебя сейчас отметим на карте…
– Густав! Передавай, – обернулся Вестфаль к скорчившемуся на дне окопа связисту. – Дот обнаружен. Координаты…
Оберст Релинг уныло взирал на то, как «Карл Маркс» неуклюже ворочается на позиции, наводя орудие положением лафета. Это продолжалось уже почти тридцать минут, а монстр, носящий имя основоположника марксизма, все никак не мог принять нужное положение. Он натужно ревел двигателем, почти исчезая в клубах синеватого выхлопа, его гусеницы рыли глинистый грунт и расшвыривали во все стороны ошметки мха, но каждый раз, как только он останавливался, раздавалась заковыристая брань капитана-цур-зее Штиля, склонившегося над буссолью. Опять промахнулись…
Но вот наконец Штиль заорал, перекрикивая вой мотора, махнул рукой, и «Карл Маркс» занял нужное положение. Релинг тут же подошел к своему заместителю, и оба принялись за расчеты. А еще через несколько минут дрогнула земля, и показалось, что небо над позицией раскололось на части. Чудовище открыло огонь.
Дот Sk-6 вел огонь, ведь, несмотря на артобстрел, проклятые большевистские изверги-фанатики упрямо ползли на позиции отважных финских стрелков. Рядовой Йорьё Аланен, пуская от натуги ветры, тащил ящик с набитыми пулеметными лентами к капралу Эркки Сомппи. Тот поморщился, отпустил рукоятки «максима» и прошипел:
– Ты что, Йолли, в краснопузых задницей стреляешь? Так высунь ее в амбразуру.
Аланен виновато развел руками:
– Чего насмехаешься, Эркки? Можно подумать, у тебя это пшено с горохом в брюхе не бурчат…
Говорил он тихо, но лейтенант Йорма Потила все же расслышал. И как только ухитрился – сквозь пулеметную пальбу и грохот разрывов?..
Он повернулся в сторону правой пулеметной установки и ровным, холодным голосом произнес:
– Если кто-то недоволен пищей – пусть подаст рапорт по команде, а не разводит провокационные разговоры. А если какой-то капрал считает, что некий рядовой не исполняет свои обязанности – пусть наложит на него взыскание и сообщит о том вышестоящему начальнику, а не пускается с этим рядовым в глупые перешучивания, – после чего лейтенант, посчитав свои воспитательные обязанности исполненными, снова припал к перископу. – Господин Кантола, прикажите перенести огонь левого пулемета в квадрат шесть, – сообщил он все тем же ровным голосом.
Второй лейтенант Юсси Кантола, призванный из резерва, принялся торопливо отдавать приказания, бестолково размахивая руками. Его голос периодически срывался на визг, что, впрочем, оказалось и неплохо: режущий уши тембр легко прорывался сквозь треск и грохот.
На разрывы снарядов русских гаубиц гарнизон дота внимания не обращал. Уже несколько «тяжелых чемоданов» рванули совсем рядом, а один – даже над перекрытием, но особого вреда они не причинили. Так, кое-где осыпался песок да мелкие кусочки бетона щелкнули по козырькам форменных кепи.
– Вот, стараются, русские дикари, – прокомментировал очередной неблизкий разрыв весельчак и балагур капрал Вейкко Корпела. – Верно, впервые до пушек дорвались, вот и бабахают. Удивляются: как этот снаряд без крыльев летит?
Солдаты весело заржали. Вся Суоми знала: в Совдепии нечего жрать, неграмотные люди едят траву, потому что хлеб там – только для комиссаров. Ясно, что пушек эти азиаты никогда не видали, да и сколько тех пушек от царской армии осталось? Небось, все, что есть, тут собрали, и снаряды все, какие есть, привезли…
Но в самый разгар веселья произошло нечто неожиданное. Громыхнуло так, что всем показалось, будто они оглохли. И тут же кто-то огромный и невидимый словно бы взял дот и встряхнул его, будто жестянку с леденцами. А может, просто пнул бетонную коробку, точно футбольный мяч, своим великанским сапогом…
Все, кто был внутри, попадали на пол – с повреждениями разной степени тяжести. Дико визжал капрал Сомппи, которому сотрясение бетонного пола переломало обе ноги, беззвучно открывал и закрывал рот рядовой Пааво Хакала со сломанной спиной, потерял сознание от боли лейтенант Потила, разбивший голову о медный кожух перископа, выл ошпаренный паром из разорванного кожуха «максима» весельчак и балагур Корпела.
Рядовые Лайтила и Аланен, что не так сильно пострадали, беззвучно молились, а второй лейтенант Кантола, уставившись в одну точку, безостановочно твердил: «Боже, что это? Этого ведь не может быть!..»
– Двенадцать тысячных левее, – скомандовал гауптман Вестфаль.
Читать бесплатно другие книги:
