Чужой поезд. Сборник повестей Люфт Валдемар

Дизайнер обложки Полина Терёхина

© Валдемар Люфт, 2018

© Полина Терёхина, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4490-2499-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Об авторе

Родился 13 октября 1952 года на юге Казахстана в Джамбулской области. Предки – немцы Поволжья. В юности печатался в районной и областной газетах. Был членом литературного объединения «Звездоград» на Байконуре. После службы в армии учился в строительном техникуме. В 1987 году окончил Высшую Школу Профсоюзного Движения (ВШПД) в Москве. По образованию экономист. Работал плотником, монтажником, прорабом, диспетчером строительного управления, председателем профкома. В 1994 году переехал в Германию. Живёт в городе Биберах, Баден-Вюртемберг.

Публиковался в журналах «Зарубежные записки», «Крещатик» и «Контакт-шанс» (Германия), «Московский вестник», «День и Ночь» и «Дальний Восток» (Россия), «Венский литератор» (Австрия), «Метаморфозы» (Белоруссия), в русскоязычных газетах «Зарубежные задворки», «Новые земляки» и «Районка», в альманахах «Пенаты», «Литературные страницы» (Германия), «Landsleute» (Лейпциг), «WellenKunst (t) rume» (Вена). Публикации на сайтах «Зарубежные задворки», «Русский переплёт», Prosa.ru.

Изданные книги: «Возвращение», издательство «Алетейя», Санкт-Петербург, 2006. ISBN 5-89329-818-5; «Несвятая Мария… и другие рассказы», издательство образовательного центра «Родник», Висбаден, 2008. ISBN 978-3-933673-52-6; «Ночной транзит», издательство «Алетейя», Санкт-Петербург, 2009. ISBN 978-5-91419-259-1; DasWortunddieSeele (Sammelbuch), издательство UnsereWelt, Розенхейм, 2009; «Московский расклад», детективные повести, издательство BMVVerlagRobertBurau, Lage, 2009. ISBN 978-3-935000-70-3.

Изданные книги в электронном варианте:

«Последний клиент» – детективные повести, издательство «Соотечественник», Вена, 2013; «Параллель» – сборник рассказов, издательство «Соотечественник», Вена, 2014; DasLenindenkmal – Amazon.de.

Мультимедийное издательство Свербицкого издало в 2016 году: «Чужая женщина», «Памятник Ильичу», «Встреча», «Уходящий ангел» и в 2017 году: «Стройбат», «Несвятая Мария (страницы жизни)».

Награждён дипломом Международного литературного фестиваля «Литературная Вена 2009» за вклад в дело поддержки и продвижения современной русской литературы. Лауреат Международного литературного конкурса «Литературная Вена 2013» в номинации «Проза». Диплом первой степени в номинации «Проза» Международного литературного конкурса имени Роберта Вебера, Москва. Диплом Международного литературного конкурса журнала «Метаморфозы», Гомель, «Семья – всему начало» в номинации «Фэнтези», 2014. Грамота «За художественное мастерство» по итогам Международного литературного конкурса имени Александра Куприна в номинации «Лучшая повесть или рассказ», 2016.

Адрес: Banatstrasse 47/2, 88400 Biberach an der Riss

Телефон: +49 (0) 7351—17681

Мобиль: +49 (0) 17642604490

Скайп: Waldemar.luft1

Емайл: [email protected]

Чужой поезд

Анатолий возился на даче. Он устал после работы, но надо было подготовить грядку под редиску, и он зло втыкал лопату в грунт, с усилием выворачивал пласт земли, бросал его назад и двумя-тремя ударами разбивал слежавшуюся за зиму землю на мелкие кусочки. Обижаться на землю было не за что. Настроение в конце рабочего дня ему испортил шеф. Надо же, именно на праздники надумал послать в командировку. Анатолий с силой разбил очередной пласт и вслух зло проговорил:

– Эх, не в Союзе мы! А то бы я тебе всё сказал, что о тебе думаю.

В последнее время ему всё чаще и чаще ностальгически хотелось назад, в Советский Союз. После десятка лет, прожитых за границей, на своей исторической родине, та, прежняя, жизнь казалась ему теперь лучше и проще. Забылись очереди в магазинах, талоны на дефицитные товары, антиалькогольная программа, забылось напрочь всё, от чего по настоянию жены и родственников когда-то уехал. В памяти осталось только хорошее, которое всё больше и больше выпячивалось в сознании, заслоняя нищету и униженность прошлых лет.

Так сложилось, что за все эти годы жизни в Германии ему никак не удавалось съездить на свою прежнюю родину. Он с интересом слушал рассказы родственников, ездивших в Казахстан или в Россию, о той далёкой и незнакомой теперь жизни. Из всего услышанного почему-то сразу же отсеивалось и забывалось всё негативное, а положительное, интересное приобретало решающее значение. Постепенно Анатолий начал думать, что люди в России живут лучше, чем он в Германии. Тем более что русское телевидение транслировало фильмы с хорошим концом. Золушки в них, как правило, становились принцессами, коррумпированные чиновники либо превращались в ярых борцов за справедливость, либо рано или поздно оказывались на скамье подсудимых.

Обозлиться на своего шефа Анатолию было за что. Их фирма поставляла в Белоруссию новое оборудование. Линия была закончена, опробована на месте и запущена в производство. Неделю назад неожиданно от заказчика пришёл факс о каких-то неполадках. Гарантийным обслуживанием от фирмы занимается специальная группа. Но так случилось, что из пяти человек этой группы двое уже были в командировке где-то в районе Красноярска, двое перед праздниками срочно «заболели» и один уже неделю находился в отпуске. Вспомнили, что Анатолий знает русский язык, что именно он проектировал и изготавливал опытные образцы деталей, из-за которых начались сбои на линии, и шеф, долго не раздумывая, вызвал его из цеха и предложил ему поехать и разобраться в случившемся. Конечно, Анатолий мог бы найти причину, чтобы отказаться, но промолчал и теперь злился и на шефа, и на себя. Он понимал, что за пару дней там не управиться, придётся работать всю неделю, прихватив субботу и воскресенье. Как раз на праздники! Но в Белоруссии это просто выходные: Пасха у православных в этом году выпадала на две недели позже. Обидно. Он так ждал эти четыре свободных дня. Уже запланировали с женой поездку и договорились встретиться с родственниками во Франкфурте. Теперь придётся ей набиваться к кому-нибудь в попутчики. И Анатолий ругал и себя, и шефа последними словами.

Жена, узнав о командировке, естественно, устроила скандал. Ещё больше накалил обстановку её упрёк в том, что он обещал до праздников вскопать этот злосчастный кусок земли на даче, где жена собиралась высадить лук и редиску, но у него всё время находились причины, чтобы отложить эту работу на потом.

Закончив копать, Анатолий вернулся домой и стал собирать вещи в дорогу. Жена из протеста ушла в зал, включила телевизор и, добавив громкость, улеглась на диване. Анатолий сложил в сумку несколько рубашек, пару футболок, смену белья, двое джинсов, спортивное трико, несколько пар носков, начатую книгу и ещё кое-какую мелочь: командировка всего на неделю, так что нет нужды брать с собой много вещей. И тем не менее мало-помалу сумка наполнилась. Спать лёг рано, не дожидаясь жены.

Ночь была для него беспокойной, хотя обычно он спал хорошо и утром мало что помнил из приснившегося. В эту же ночь его замучили разные сны. Он просыпался, ясно помня то, что снилось, думал: «К чему бы этот сон?», в тревоге засыпал, видел другой сон и опять просыпался с беспокойством в душе. Не то чтобы сны были плохими, напротив: они возвращали его в прежнюю жизнь, о которой он начал постепенно забывать. Сначала приснилось, что он работает на экспериментальном заводе и как раз получил повышение по службе. Теперь ему положен был отдельный кабинет с приемной и секретаршей. Во сне Анатолий шёл с секретаршей по коридору и давал ей поручения, касающиеся новой мебели для кабинета. Потом уже оказался в кабинете, сидящим в удобном кресле у большого полированного стола, к которому был приставлен длинный – для совещаний. Все стулья в комнате были заняты. Он видел лица, которые узнавал, но не всех помнил по имени. Кто-то из них когда-то руководил им, но теперь именно он оказался тем единственным, которому доверили ответственный пост. Анатолий даже во сне чувствовал, как от гордости распирает груд. Особенно приятно было видеть своих бывших начальников, которые сидели смирно, как ученики в первом классе, подобострастно заглядывая ему в лицо и пытаясь уловить настроение начальника.

Совещание так и не началось: Анатолий проснулся. Он попытался вспомнить, о чём всё-таки должно было быть совещание, но не мог. Однако на душе было тепло и приятно, и он ещё несколько минут бодрствовал, наслаждаясь чувством чего-то достигнутого…

В следующем сне он оказался на опушке леса. Откуда-то пробивался еле слышный звук работающего трактора, который вовсе не заглушал весёлого птичьего щебета, шума листвы, писка снующих в траве полевых мышей. Эти звуки были громкими и почему-то отдавались ещё и эхом. Анатолий шёл по траве на приглушённое тарахтенье мотора, но лесные звуки становились всё явственнее, а тарахтенье постепенно стихало, пока, наконец, совсем не исчезло. И тогда неожиданно его охватили страх и тоскливое чувство одиночества. Радостный щебет птиц сменился уханьем совы и карканьем ворона; вместо шума листвы послышался треск падающих деревьев, а писк мышей перерос в злобное урчание неведомых зверей.

Он проснулся в испарине, ещё явственно слыша страшные звуки. Подумал: «К чему бы этот кошмар?» – и опять провалился в сон.

Но сновидения на этом не кончились, и новый сон был вообще непонятным.

…Он стоял у наковальни. Слева от него синим пламенем жарко горели угли, в которых торчала полоса железа. Вынув светящуюся сине-жёлтым цветом полосу, Анатолий размеренными ударами стал бить по ней небольшой кувалдой. Железо на глазах становилось острым лезвием какого-то предмета.

Даже во сне он чувствовал, как напрягаются мускулы, как течёт между лопаток пот, как волнами бьёт в его тело жара от наковальни и железной полосы. Он получал истинное удовольствие от работы, а железная полоса превращалась в обоюдоострый меч.

Ещё ему было приятно присутствие кого-то второго, которого он не видел, но который был рядом и раздувал меха, отчего огонь в углях вспыхивал ярче. С каким-то странным вздохом язычки синего пламени устремлялись вверх, тут же сжимались до обычного размера, обдавая при этом очередной волной жары. Этот второй, его молчаливое участие в работе вдохновляли Анатолия, и он решительно бил кувалдочкой. Такое чувство он испытывал иногда и наяву, когда делал что-то важное на работе или дома, ощущая спиной чей-то одобрительный взгляд…

Проснулся Анатолий рано. Всё приснившееся, на удивление, помнил досконально и продолжал думать о снах, когда чистил зубы, стоял под душем, затем одевался и варил кофе. Занятый своими мыслями, он не заметил, как жена прошла в ванную комнату и очнулся лишь тогда, когда она вошла в кухню и приветливо с ним поздоровалась. По-видимому, уже простила ему и командировку, и что спал в другой комнате, и его нерешительность в разговорах с начальством. Анатолий с удовольствием остался бы на часик дома, но надо было ехать на вокзал.

– Отвезёшь меня к поезду? – спросил он жену.

– Конечно, милый, – дружелюбно ответила она.

По дороге на вокзал он вкратце рассказал о своих ночных сновидениях.

– Странные сны, – подивилась жена. – Я спрошу у Софьи, что они значат, у неё есть сонник.

На вокзале жена торопливо чмокнула его в щёку и уехала домой. Была нерабочая пасхальная пятница, и за ней должен был заехать двоюродный брат, который повезёт её вместе со своей семьёй во Франкфурт к родственникам.

Анатолий пристроился в конец короткой очереди к кассе-автомату и через несколько минут, сунув в прорезь новенькую банкноту, получил проездной до Мюнхена. Билеты на самолёт в Минск и обратно ему ещё вчера вручила симпатичная секретарша шефа. Он вполне успевал к регистрации в аэропорту, если поезд нигде не задержится.

Поезд пришёл строго по расписанию. Пассажиров было мало, и Анатолий занял место у окна. Состав тронулся. Колёса едва слышно стучали на стыках, и он, задумавшись, смотрел через оконное стекло невидящим взглядом. В голове рождались неспешные мысли, вызывая из глубин памяти ненавязчивые, ничего не значащие картины. Одна за другой они мелькали перед внутренним зрением и бесследно исчезали, вызывая ассоциации. Сознание регистрировало каждую и сопровождало своеобразными комментариями. В уме возникла его чертёжная доска в отделе, и он подумал, что надо бы уже освоить программу и начать чертить планы в компьютере – быстрее и легче исправлять. Затем промелькнул станок, на котором вытачивал им же спроектированные детали, и он вспомнил, что хотел пригласить мастера – что-то не ладилось в шестерёнках и появился посторонний шум. Без всякой связи с предыдущими образами выплыло вдруг приветливое и бесхитростное лицо соседа итальянца, и сознание с досадой отметило, что Анатолий забыл поздравить его с рождением внука. А злополучная грядка на даче, которую, слава Богу, успел вскопать перед отъездом, вызвала приятный запах шашлыка и вкус домашней клубники.

Неожиданно мысли свернули на далёкое прошлое. Вспомнились запахи военного посёлка, где он жил до отъезда на Запад. Особенно приятен был запах дождя после долгого летнего зноя. Как радовались там каждому дождю. Здесь, в Германии, наоборот, радуешься каждому жаркому дню. Пришла на память и прохлада озера, на берегу которого был выстроен современный посёлок. Как был он счастлив, когда после длинного рабочего дня шёл с детьми купаться. Промелькнули лица знакомых, живших в этом пригородном посёлке и работавших с ним на новом секретном заводе. Проплыли фотографии, выставленные его земляками на сайте «Одноклассник», которые он часто просматривал. На снимках дома посёлка с упрёком глядели пустыми глазницами, а когда-то асфальтированные дороги щетинились камнями и щебёнкой. Невесёлая панорама вызывала грусть и ностальгию.

Похоже, мысли нашли зацепку, и Анатолий с тоской стал вспоминать молодость, время, когда он чувствовал себя нужным людям и, как ему казалось, был занят интересной работой. Мучительно захотелось туда – в посёлок, в свой кабинет или в цеха, где работали простые рабочие с интересными судьбами и разными характерами. И, как обычно случалось в последнее время, он загрустил по прошлому.

Внутри накапливалась обида на жену за когда-то принятое без него решение уехать в Германию. Крепла убеждённость в том, что, если бы не поддался на уговоры, всё повернулось бы по-другому: новый посёлок не стал бы хиреть и разваливаться, люди были бы по-прежнему счастливы в своих удобных квартирах, в них остался бы энтузиазм строителей будущего. Мелькнула мысль: «А дефицит? А безденежье?», – но он привычно отмахнулся от неприятных вопросов и напоминаний рассудка. В его памяти уже не существовало этих острых, давних проблем. Реальность смешивалась с иллюзиями, и в сознании эта смесь превращала прожитое прошлое в идиллию.

Идеализируя его, Анатолий не воспринимал возражений разума, и потому ностальгия по покинутым когда-то местам разрослась до нестерпимого. Одновременно закипала злость на его теперешнюю жизнь, на родных, которые радовались переезду на историческую родину и у которых, по их словам, всё складывалось прекрасно. Росло недовольство шефом, работой, германскими порядками, здешней погодой с частыми дождями и ещё многими, в принципе, безобидными факторами. Даже мелькающие за окном зелёные ухоженные поля вызывали раздражение.

В Мюнхене Анатолий перешёл на линию метро, откуда электричка за несколько минут довезла его до аэропорта. Регистрация ещё не начиналась, и он, купив газету, сел на свободную скамейку. За чтением время пролетело быстро. Он без проволочек прошёл регистрацию, таможенный контроль, высидел положенное время в «предбаннике» -накопителе и вскоре занял место в самолёте. Взревели тысячесильные моторы, и, прижав пассажиров к сиденьям, самолёт уверенно взмыл ввысь.

В иллюминаторы были видны аккуратные квадратики полей, затем окраина города ушла куда-то в сторону, маленькие городки постепенно становились игрушечными, исчезали в тумане. Набирая высоту, самолёт прорезал тучи, несколько раз тряхнуло, провалились в воздушную яму, и вдруг открылась бескрайняя голубая даль. Исчез натужный рёв моторов – они загудели ровно и стали слышны другие звуки: клацанье расстегивающихся ремней безопасности, чей-то облегчённый смех, негромкий разговор стюардесс в передней части салона. Хлопнула дверь в туалет. Началась привычная жизнь в полёте. Случайно оказавшиеся рядом пассажиры знакомились друг с другом, миловидные девушки в форменной одежде разносили напитки, по внутренней связи представился командир экипажа, некоторые пассажиры развернули прихваченное с собой чтиво и углубились в чтение, некоторые тут же откинули сиденья и, закрыв глаза, пытались уснуть.

Анатолий попросил у стюардессы немного коньяка, с удовольствием выпил, развернул газету, но читать не стал.

Рядом сидели и оживлённо разговаривали две девушки. Вернее, говорила одна, а другая покорно слушала тарахтенье соседки. Говорящая выглядела простовато, а её речь была примитивна. Она рассказывала о вечере в диско, о выпитом, о знакомствах, периодически вставляя «бля», и каждую фразу, коротко хихикнув, начинала словами «представь себе». Постоянное повторение этого словосочетания начинало нервировать Анатолия, да и его молчаливая соседка, похоже, тоже устала от своей назойливой подруги. Она была немного старше, в строгом брючном костюме, и короткая причёска шла к её красивому смуглому лицу. Иногда она вынуждена была отвечать на вопрос соседки, и голос её звучал мягко.

Пытаясь отвлечься от назойливой болтовни девицы, Анатолий начал вспоминать свою прежнюю работу в Казахстане. Он трудился в конструкторском бюро. Но началась перестройка, и в их контору стало поступать всё меньше заказов. А потом Союз развалился, и контора тоже развалилась – разработки для военной промышленности стали никому не нужны. Инженеры и высококлассные слесари один за другим перебрались в расплодившиеся частные фирмы, благо крупный промышленный город находился недалеко от их нового военного посёлка. Тех, кто продолжал приходить в контору на работу и всё ещё надеялся на лучшие времена, в конце концов, уволили. Новые хозяева успешно приватизировали и удачно продали современные высокоточные станки экспериментального цеха и переоборудовали его под тренажёрный зал. В самой конторе, перепланировав и убрав ненужные перегородки, на первом этаже открыли ресторан, а на втором – публичный дом.

Возвращаться памятью в те времена Анатолий не любил. Потому, наверно, постепенно забылось унизительное стояние у биржи труда в надежде подрядиться хоть на какую-то работу. Забылись долгие разговоры на тему «где взять деньги», чтобы приодеть детей к началу учебного года, усталые глаза жены, пахавшей в ларьке у новоявленного бизнесмена по двенадцать часов без перерыва. Он намеренно забыл обо всём плохом, негативном и даже при малейшем намёке на воскресавшую память тут же чем-нибудь отвлекал себя. Вот и теперь, испугавшись картин прошлого, спешно развернул газету и стал читать первую попавшуюся статью. Текст не заинтересовал, и Анатолий, откинувшись на подголовник, снова прикрыл глаза. К счастью, память вернула его в первые месяцы на германской земле.

Анатолий упорно не хотел признаваться себе, что ему, в принципе, повезло. После языковых курсов он неожиданно получил приглашение на работу по специальности, с хорошим окладом, в солидную фирму, выпускавшую мощную строительную технику и оборудование для бетонных заводов. Жена тоже трудоустроилась – в фармацевтическую фирму, где сначала мыла пробирки, но постепенно продвинулась по служебной лестнице и уже бригадирствовала над двадцатью сотрудницами.

Вдруг Анатолий впервые задал себе вопрос: почему он так недоволен жизнью в Германии? Что гнетёт его все эти годы? Почему так тоскует по прошлым советским временам? Мозг стал усиленно искать ответы на эти вопросы, но не находил. В поисках истины Анатолий хаотично блуждал мыслями то в прошлом, то в настоящем, прикасаясь к чему-то далёкому, неосознанному. Какая-то догадка начинала брезжить в сознании, но точный ответ, который бы удовлетворил и, может быть, успокоил, так и не находился. Всё было около, поверхностно, и это было самым мучительным во всех размышлениях. Чем плоха жизнь в Германии, на его исторической родине? Живёт в собственной квартире, относительно неплохо зарабатывает. Общий семейный доход позволяет им с женой считать себя средними бюргерами – не богатыми, но и не бедными. Они могут себе позволить купить дорогую одежду, хорошую машину, поехать в отпуск в тёплые края. У них отложено кое-что на «чёрный день». Дети живут своей жизнью и давно не требуют финансовой помощи родителей. Что ещё нужно для счастья? Но ведь, как гласит известная пословица, счастье не в деньгах. В чём тогда? В общении с близкими? В твоих хорошо устроенных и работящих детях? В здоровеньких и любящих тебя внуках? А жена? Что зависит от неё, чтобы он чувствовал себя счастливым? Счастлива ли она рядом с ним? Ни себе, ни ей он никогда не задавал этого вопроса. И вдруг подумал, что постоянно занят только своими чувствами, поисками своего счастья, ответами на свои вопросы и никогда не задумывался о жене, о её переживаниях, её размышлениях. Может быть, здесь и кроется истина? Живут бок о бок, вместе ходят в гости к детям, вместе принимают гостей, отдыхают в отпуске в отелях, а думают по-разному, оценивают то или иное событие каждый по-своему. Каждый прячет свои сокровенные мысли, каждый делает вид, что всё в порядке, всё хорошо. А хорошо ли? Плохо ли? Где ответ?

Неожиданно мысли снова вернулись к прошлому. Когда пришли перестройка и последующая приватизация, всё, как по маслу, покатилось к разрушению. Тогда он растерялся. Несмотря на запрет, выпивки в виде самогона хватало, и он постепенно стал пристращаться к спиртному. Денег было – кот наплакал, а на выпивку всегда почему-то находилась пара рублей. Постепенно рублей стало не хватать даже на хлеб. Цены росли так быстро, что спрятанной на бутылку самогонки заначки хватило только на четверть. Приходилось искать собутыльников, чтобы, скооперировавшись, сбегать за спиртным и опохмелиться. Не найдя применения своим знаниям, стал искать случайные заработки. Поработав иногда на выгрузке вагонов, отдавал только часть заработанного жене, остаток прятал на похмелье. И всё чаще и чаще стал приходить домой пьяным. Тогда начались проблемы в семье.

В его воспоминаниях о прежних годах эта часть была самая тягостная, и он старался как можно реже вспоминать об этом промежутке жизни между трезвостью и похмельем. Сейчас он пытался себя убедить, что бросил бы пить всё равно, тем более что организм стал сдавать под напором алкоголя. Появились боли в желудке. То, что его от алкоголизма спас на самом деле переезд в другую страну, им как аргумент не воспринимался и всякий раз отметался. Теперь, сидя в самолёте и потягивая из пузатого стакана заказанный коньяк, он впервые признался себе, что действительно спился бы и сдох где-нибудь под забором, если бы жена не позаботилась вовремя о документах на выезд в Германию. Ведь «там» он наотрез отказывался пойти к врачам, а когда всё-таки проверился и ему был поставлен диагноз «расширенная язва желудка», было уже поздно лечиться. Денег на дорогие лекарства всё равно не было, а тех, что были в наличии, едва хватало на жизнь.

В Германии его вылечили быстро – и от пристрастия к выпивке, и от язвы. Даже не пришлось оперироваться. Почти год он пил какие-то сильнодействующие пилюли, и после курса лечения проверка эндоскопом показала, что язва затянулась. Пить запоями он с тех пор, как прошёл терапию в специальной антиалкогольной группе, перестал, но иногда позволял себе расслабиться, выпив бокал вина или немного более крепкого напитка. Там, в России, он, слава Богу, алкоголиком стать не успел и поэтому от выпитого не впадал в алкогольный синдром с последующим запоем. Да и выпивать стало не интересно. В супермаркетах, в любом маленьком магазинчике и даже на заправках полки ломились от спиртных напитков. Пить спиртное никому не запрещалось, только держи себя в рамках приличия. В очередях за бутылкой вина или водки стоять не надо. Бери бутылку с полки, подходи к кассе, рассчитывайся – и всё. Да и собутыльников не найти, чтобы «раздавить» бутылочку где-то на задворках заброшенного дома или в парке, спрятавшись в кустах. Пропала изюминка выпивки на троих, пропало чувство риска, что ты нарушаешь закон о запрете спиртного, исчезла гордость за себя, такого смелого. Позже он понял, что пил от бессилия что-либо изменить к лучшему в их жизни, из протеста против принятого без него решения уехать в чужую страну. Особого удовольствия самогон и палёная водка ему не приносили, и пить ему на самом деле не очень-то хотелось…

Объявили о посадке в аэропорту города Минска. Когда самолёт успешно приземлился и затихли благодарные аплодисменты пассажиров, в салоне стало шумно и тесно. Каждый торопился достать свой багаж с полки, каждый старался как можно быстрее надеть на себя сброшенную во время полёта куртку, каждый стремился как можно скорее пройти к выходу. Наконец подали трап к самолёту, и пассажиры ринулись в открытые двери. Внизу уже ждал автобус, который должен был отвезти их к зданию аэровокзала.

Таможенный досмотр Анатолий прошёл быстро и без осложнений. Выйдя из здания аэропорта и увидев очередь ожидающих такси, он двинулся к ним. Стоявший у передней машины таксист услужливо открыл дверь, предлагая занять место. Не спрашивая, куда пассажиру надо, перехватил сумку из его рук, бросил её в багажник и, убедившись, что Анатолий сел в машину, занял место за рулём.

– Куда едем? – спросил водитель на английском языке.

– На железнодорожный вокзал, – ответил ему по-русски Анатолий.

– А, так вы говорите по-русски, – то ли утверждая, то ли спрашивая, сказал таксист.

Анатолий на всякий случай утвердительно кивнул. Водитель вывернул со стоянки, медленно выехал на главную улицу и только здесь добавил газу и перестроился в средний ряд.

– Вы прилетели с германским рейсом?

– Да, я из Германии.

– Ну, и как живётся нашему брату в Германии?

Завязывать разговор Анатолию не хотелось. Он устал и хотел покоя. Тем более что таксист, конечно же, уже задавал такие вопросы другим пассажирам и любые варианты ответов уже знал. Поэтому Анатолий односложно ответил:

– Как везде, – и отвернулся к боковому стеклу.

День был в разгаре, но из-за туч солнца было не видно. Прохожие были одеты по-разному: одни кутались ещё в теплые шарфы, другие шли, распахнув настежь куртки. Попалось несколько человек, одетых в перспективе на тёплый день в рубахи с короткими рукавами – где-то вдали, там, где проспект упирался в горизонт, светлела полоска голубого неба.

Свернули к вокзалу. Анатолий рассчитался с водителем. В здании вокзала он пристроился к короткой очереди в кассу и через несколько минут билет на ближайшую электричку до Барановичей был уже у него в руках. Покупая билет, он спросил, на каком пути будет посадка, кассирша недружелюбно ответила, что, кажется, на третьем, и посоветовала обратиться в справочную. Времени до отправления поезда было мало, и поэтому Анатолий не стал искать справочную службу, а сразу прошёл на третий путь, где уже стоял состав. На табло локомотива вместо полного названия направления следования светились только две буквы «чи», и Анатолий, посчитав, что полный текст должен быть «Барановичи», вошёл в первый же вагон, и поезд буквально сразу тронулся. Анатолий глянул в билете на время отправления, отметил, что отправились на две минуты раньше, но не придал этому значения.

Пассажиров в вагоне было мало. Чуть поодаль, наискосок через два ряда, сидела молодая женщина и читала книгу. Небольшую черную сумку она прижимала локтём к своему боку. Сзади шумно устраивалась на свободных местах компания весёлых людей. Никого не стесняясь, они перемежали свою речь смачными ругательствами. Анатолий решил не обращать на них внимания и раскрыл книжку, начатую ещё дома. Поезд громыхал по рельсам. Иногда резко покачивало, когда он менял на стрелках путь, но, выехав за город, состав пошёл ровнее, и стук колёс стал равномерным, монотонным и не таким заметным.

На очередной станции входили новые пассажиры. Анатолий мельком окидывал их взглядом и, не удерживая в памяти лица, вновь углублялся в чтение. Сзади четверо подвыпивших продолжали громко разговаривать. Иногда они смеялись над чем-то. Их ругань и смех отвлекали от чтения. После очередного громкого матерка Анатолий раздраженно повернулся и сказал:

– Послушайте, вы же не одни в вагоне. Не могли бы вы обойтись без ругательств?

– Тебе какое дело, папаша? – зло ответил один из парней и добавил смачный матерок.

Анатолий понял, что с этими отморозками в спор лучше не ввязываться – всё равно окажешься в проигрыше. Он достал с полки сумку и перешёл на несколько рядов, ближе к выходу. Здесь пьяный разговор был не так слышен.

В вагон вошла женщина в железнодорожной униформе и начала проверять билеты. Анатолий протянул ей свой. Женщина мельком глянула на билет и с удивлением спросила:

– Вы куда едете?

– В Барановичи, – ответил Анатолий.

– Гражданин, вы сели не в тот поезд.

– Как так? – растерянно спросил Анатолий. – Я же на третьем пути сел в этот поезд. Мне кассирша сказала.

– Ваш поезд на Барановичи должен был уйти на пару минут позже и со второго пути. А этот идёт в Толочин, совсем в другую сторону.

– И что мне теперь делать?

– Через несколько минут будет станция. Выйдете и пересядете на поезд противоположного направления. Скорый там не останавливается, только электрички. Вернётесь в Минск и спросите в справочной, где вам сесть на нужный поезд.

Анатолием овладела досада. Росло раздражение: надо же было так торопиться, чтобы даже перепутать поезда. Он зло сдёрнул с полки сумку и вышел в тамбур. Двое молодчиков из пьяной компании курили здесь и о чём-то громко спорили. Когда они прошли мимо него, Анатолий не заметил. Видно, был поглощен разговором с проводницей. Увидев Анатолия, один из парней бросил на пол недокуренную сигарету и исчез в вагоне. Второй продолжал курить, насмешливо поглядывая на него.

– Что ты пялишься на меня? Я что-то тебе должен? – зло проговорил Анатолий.

– Ты нарываешься, мужик! – ответил курящий и выпустил струю дыма в сторону Анатолия.

Анатолий достал мобильный телефон и стал набирать номер конторы завода, куда ехал в командировку, чтобы предупредить встречающих о своём опоздании, но на длинные гудки вызова никто не отвечал.

В тамбур к курившему вышли остальные подвыпившие друзья. Двое из них без всякого предупреждения схватили Анатолия за руки, тут же он получил удар кулаком в скулу и сразу же кто-то пнул его в живот. Телефон выскользнул из рук и, упав на железный пол, рассыпался на части. Открылась дверь тамбура. Ветром занесло запах мазута. Анатолий пытался вырваться из цепких рук молодчиков, но те были сильнее. Они подтащили его к дверям и с силой выпихнули из вагона. Следом за ним, почти одновременно, полетела и его сумка. В те несколько секунд, пока летел под откос, Анатолий успел пожалеть, что ввязался в спор с этой молодёжью, и им овладел ужас. В следующее мгновение он ударился обо что-то головой, в глазах ярко вспыхнуло, в мыслях промелькнуло: «Как всё глупо…» – и сознание отключилось.

Небо было ярко-голубым. Деревья лениво покачивали острыми верхушками. Слышалась трель соловья. Где-то в стороне, громко хрустнув, сломалась ветка и, падая вниз, вызвала шумный переполох птиц. Вокруг всё зачирикало, заухало, закаркало, но, как по мановению, вновь затихло, и осталась только нежная песня соловья. Анатолий попытался повернуться в ту сторону, откуда доносились соловьиные трели, но сильная боль заставила его отказаться от этой попытки. От боли и небо, и верхушки деревьев превратились в расплывчатое марево. Он вновь расслабился. Резкость в глазах восстанавливалась, и вместе с ней возвращались другие ощущения: до слуха доносились звуки скрипящих колёс, он чувствовал, как колёса проваливались в ухабины, и от этого остро мозжило в голове. На ровной дороге возникало ощущение полёта, душу наполняло чувство покоя, боль отступала, и голова наливалась какой-то звонкой ясностью.

Он нащупал рукой подстилку, на которой лежал – это было мягкое сено. Тут же вспомнился запах сена из детства, когда он с дедом ездил на сенокос. Превозмогая боль, Анатолий скосил глаза вниз и увидел круп лошади. Её задние ляжки равномерно двигались в такт шагам, и хвост, как метроном, двигался то вправо, то влево. Ещё он увидел чью-то руку, державшую в руках самодельную плётку.

Колесо ухнуло в глубокую яму, и Анатолий застонал.

– Ну что, очнулся, – больше утверждая, чем спрашивая, проговорил кто-то рядом.

Над головой Анатолия нависло бородатое лицо старика. Старик приветливо улыбался. Там, где не было бороды и усов, лицо покрывала мелкая сетка морщин. На его голове сидела старая военная фуражка с красным выцветшим околышком.

– Как ты оказался в наших краях? – спросил дед.

– Меня с поезда скинули, – чуть слышно ответил Анатолий.

– Что? – переспросил старик.

– С поезда скинули, – более громко проговорил Анатолий и тут же от вспыхнувшей боли на миг провалился в небытие.

– … отродясь поездов не бывает, – услышал Анатолий, придя в себя.

Что хотел сказать старик, он не понял, но разговаривать не хотелось. Хотелось наслаждаться покоем, запахом сена, песней соловья и скрипом колёс.

Старик отвернулся и, пару раз слегка ударив по крупу коня верёвочной плёткой, затих. Минут через пять он неожиданно проговорил, ни к кому не обращаясь:

– Ничего. Наша фельдшерица кого хочешь на ноги поставит. И не таких лечила.

Больше часа ехали по лесу молча. Лес то редел, то становился гуще. На небольших опушках вокруг Анатолия становилось светло, в чаще – сумрачно, как вечером, хотя день был в самом разгаре. Со временем пошла более разъезженная колея, и колеса чаще проваливались в выбоины или, выскакивая из колеи, шли юзом.

Боль стала не такой острой, но Анатолий изрядно устал от тряски. Ему хотелось уже хоть куда-нибудь доехать, где не будет этого скрипа, сменяющихся света и тени, не будет ухабов. И вдруг краем глаза он увидел крышу хаты, потом следующую. По всей видимости, они заехали в какую-то деревню.

– Пахомыч, кого везёшь? – спросил звонкий женский голос.

– Да вот, раненый в лесу оказался. Сам не знаю, откуда он там взялся, – как бы оправдываясь, ответил старик.

– Так ты его сразу к Нюрке вези, в фельдшерский пункт, – посоветовал тот же женский голос.

Крыш стало больше. Они были крыты шифером или же дранкой, которая местами от времени покрылась зелёным плюшем. «Неужели есть ещё в глубинке дома, крытые таким древним материалом. Странно видеть их в двадцать первом веке», – подумал Анатолий. Медленно, превозмогая боль, он повернул голову вправо. Увидеть всю улицу мешала его синяя сумка. Она была изрядно измазана глиной, и из-под разошедшегося замочка выглядывала часть рубашки. Чуть сбоку от сумки открывался вид на проплывающие заборы и на видневшиеся за ними дома. Некоторые из них были бревенчатыми, некоторые – из кирпича, но и те, и другие потемнели от времени и стали одного цвета. Иногда даже было трудно определить, из чего сложены стены домов.

Улица стала расширяться, телега выехала на широкую площадь, затем сразу свернула в переулок и, проехав ещё метров сто, остановилась в тени деревьев.

– Тпру-у-у, – протяжно скомандовал дед, останавливая лошадей, и добавил: – Приехали. Сейчас сдам тебя Нюрке. Она тебя заштопает. Будешь, как новенький.

Дед мелко засмеялся, довольный своей шуткой. Анатолий попытался приподняться с подстилки, но острая боль в виске свалила его назад.

– Подожди, подожди, – придержал его старик.

Он подошёл к Анатолию, осторожно приподнял за плечи, ещё чьи-то руки подтянули его ноги к краю телеги. Дед и незнакомец, который оказался миловидной женщиной, помогли ему подняться и слезть с телеги. Голова кружилась, слегка подташнивало. Но через минуту всё прошло. Правда, продолжала пульсировать острая боль в висках.

Его повели к крыльцу одноэтажного здания, на дверях которого на небольшой вывеске было написано «Амбулатория», ввели в светлую, беленую известью комнату и усадили на кушетку. Ложиться он не хотел, боясь, что будет трудно вставать.

– Ну, теперь посмотрим, что там у вас, – мелодичным голосом проговорила фельдшерица.

Она взяла из стеклянного шкафа какую-то склянку, оторвала клочок ваты, намочила его в растворе, подошла к Анатолию, мягкой ладонью отвернула его лицо от себя и стала промокать рану на голове.

– Ничего страшного, рана неглубокая, даже зашивать ничего не надо, – сказала она и спросила: – Голова кружится?

– Да, – ответил Анатолий.

– Ну, значит, есть сотрясение мозга. Надо день-два отлежаться. Можете встать?

Анатолий, не отвечая, с трудом встал с кушетки, но опять закружилась голова. Боясь упасть, он схватился за руку женщины, но головокружение тут же прошло. Фельдшерица перехватила его руку и повела к двери в соседнюю комнату.

– Здесь у меня временная палата. Полежите пару дней, пока родные не объявятся.

Она подвела его к застеленной белым, чистым бельем кровати и помогла сесть.

– Нет у меня здесь родных. Они далеко. Есть у вас в деревне милиционер? Участковый, например?

– Нет, дорогой, милиция пока приедет, вы уже здоровеньким будете.

– У нас особист есть, можешь к нему обратиться, – встрял в разговор всё время присутствующий здесь старик.

– Пахомыч, ты иди, мы уж как-нибудь теперь сами разберёмся, – нетерпеливо оборвала старика фельдшерица.

– Ну а чё? Только особисту с ним и разбираться. Странный он какой-то, Нюра, – перешёл на шёпот старик. – О каком-то поезде говорит, вещи какие-то не наши. Шпион, может быть? Ты как хочешь, а я к председателю сельсовета зайду. Доложу о новеньком.

Анатолий с удивлением смотрел на старика. Сам он отлично помнил, что его выкинули из поезда. Значит, там, где его подобрал дед, должна быть железная дорога. Да и телегой ехали они чуть больше часа. Не может же быть, чтобы в этой деревне никто о железной дороге не знал. Абсурд какой-то. Ещё абсурднее эта фраза о шпионах. Ему казалось, что старик специально разыгрывает его. Наверное, шутник хороший.

– Мне бы переодеться, – попросил Анатолий. – Видите, Нюра, одежда совсем грязная. В телеге должна быть моя сумка. Мог бы Пахомыч её принести?

Пахомыч всё ещё топтался у дверей и, услышав просьбу больного, пошёл к выходу. Через несколько минут он вернулся, прижимая двумя руками к груди замаранную грязью сумку, из которой выглядывала теперь не только рубаха, но и зелёный галстук. Грязь на сумке подсохла и отваливалась слоями, падая на чистый пол.

– Пахомыч, ну что ты делаешь?! – крикнула, выглянув из дверей, фельдшерица. – Оставь вещи у порога и уходи уже!

Пахомыч тут же развернулся, суетливо опустил сумку на пол и вышел, хлопнув с досады дверью.

– Во что вы хотели бы переодеться? – спросила Нюра.

– В сумке должно быть спортивное трико. Под рубахами и брюками.

Нюра вышла из комнаты, недолго повозилась в его вещах и вернулась, держа в руках синее трико.

– Странные у вас вещи, действительно, – задумчиво проговорила она. – Этикетки на них какие-то заграничные, сумка не советская.

– Нюра, вы что, решили меня все тут разыграть? Про железную дорогу не знаете, а она где-то рядом с вашей деревней проходит. И о какой советской сумке вы говорите?! Советов нет уже тридцать лет!

Нюра испуганно поднесла одну ладонь ко рту, а другой замахала, как будто отмахиваясь от чего-то страшного.

– Вы что? Окститесь.

Она начала креститься, но вдруг опомнилась и спрятала руку, совершавшую крест, за спину.

– Не говорите такого больше. Если дойдёт до Павла Ивановича – засудит. Упечёт туда, где Макар телят не пас.

Анатолий удивлённо смотрел на фельдшерицу, не понимая, чего она так испугалась. Кто такой Павел Иванович, он тоже не понял. И вообще, всё происходившее с ним ему показалось бредом. Он подумал, что надо просто лечь и выспаться.

– Ладно, шутите дальше, а мне надо переодеться.

Нюра нерешительно вышла и остановилась недалеко от двери. Анатолий слышал, как она взволнованно дышала. Испуг её, похоже, не прошёл. Но чего она испугалась, понять он так и не мог. Переодевшись, Анатолий вышел из палаты.

– Мне бы вещи постирать. Нет у вас в деревне прачечной?

– Какая прачечная? Бабы сами стирают. Давайте я постираю. Завтра принесу поглаженными.

– Да что вы, Нюра, неудобно как-то. Уж лучше я сложу в пакет и с собой возьму. У меня ещё есть одежда, для смены. Не беспокойтесь.

Но женщина, не слушая его, свернула грязные вещи, достала из шкафа сетку и всё запихала в неё. Анатолий с удивлением смотрел на вещь, набитую его брюками и рубахой. Таких сеток-авосек он давно уже не видел. Когда-то в детстве ходил с такой за хлебом. Но их уже лет сорок, а то и больше, вообще не производят. Как она могла ещё сохраниться?

С улицы кто-то громко постучал. И тут же дверь открылась, и на пороге появился Пахомыч. За спиной на ремне у него висело старое двухствольное ружьё, в руках он нёс накрытую вафельным полотенцем чашку.

– Вот, Сергей Сергеевич передал покушать. Я был у него и рассказал о новеньком.

Он снял с чашки полотенце. Под ним оказалась варёная картошка и шматок сала. Анатолий тут же вспомнил, что не ел с утра, и глянул на фельдшерицу:

– Можно?

– Ешьте, ешьте, – ответила та поспешно, – вам сил надо набираться.

Дед с ружьём делано кашлянул, привлекая к себе внимание.

– Пал Иванович на хутор уехал, завтра к обеду будет. Сергеич сказал, чтобы я сторожить у медпункта остался. Не дай бог, сбегёт новенький, отвечай потом перед начальством. Так что ты, Нюра, иди. Закрой только дверь на ключ и мне его отдай.

– Ты что, дед, какая охрана?! Куда я сбегу в таком состоянии? Да и зачем мне бежать? Вы что тут, все с ума посходили?!

– Кто с ума сошёл, надо ещё разобраться.

Дед рассердился и стал стягивать с плеча ружьё. Нюра придержала его руку:

– Не ссорьтесь. Завтра всё будет ясно. Вы поешьте – и сразу ложитесь. Уже вечер на дворе.

– Есть у вас в пункте туалет и душевая? – успокоившись, спросил Анатолий.

– Туалет на улице. Захотите по нужде – постучитесь в дверь, Пахомыч проводит. Баня по пятницам. Если хотите, нагрею завтра воду, в корыте помоетесь.

«Какой-то бред», – подумал Анатолий. Он устал от разговоров и присел к столу. Женщина и дед вышли. В дверях провернулся ключ, и Анатолий остался в медпункте один. Он с удовольствием поел картошки и умял весь шматок сала. После еды навалилась усталость. Он вошёл в палату и, как был, в трико, лёг в кровать. Ни о чём не хотелось думать. Даже о странностях сегодняшнего дня. И Анатолий безмятежно заснул.

Под утро Анатолию приспичило в туалет, но вставать не хотелось. Рассветало. В палате было уже сравнительно светло. Предметы, мебель, лампочка под потолком, разворошенная сумка у двери – всё стало приобретать четкие очертание. В открытую форточку влетал свежий ветерок, и от этого палата наполнялась запахом цветущего сада. Чувствуя, что дальше тянуть некуда, Анатолий встал, влез в стоящие у кровати туфли и пошёл к выходу. Он нажал на дверную ручку, пытаясь открыть дверь, но она не поддавалась. Стукнув несколько раз в дверь кулаком, Анатолий прислушался. На улице кто-то закряхтел, послышались шаркающие шаги, и сиплый сонный голос спросил:

– Кто там?

– Почтальон Печкин. Открывай, дед, мне в туалет надо.

– А, это ты, ранетый, сичас открою.

Дед начал неуверенно тыкать ключом в дверь, пытаясь найти замочную скважину. Наконец ключ скользнул в отверстие и провернулся. Дверь открылась. У порога стоял сторож, держа ружьё подмышкой дулом вниз.

– Пахомыч, ты забыл, что ли, что я один в пункте остался? Что за глупые вопросы задаешь? Показывай, где туалет.

– Вон, за домом. Дверей нет.

Пахомыч, наконец-то, окончательно проснулся, перехватил ружьё наизготовку и, показав дулом направление, заспешил за бегущим Анатолием.

– Послушай, дед, ты со мной и в туалет пойдёшь? – остановившись, спросил Анатолий.

– А чё? Ты ж арестованный, сбегёшь ещё.

– Ты подумай, куда я сбегу в вашей глухомани. Отвернись, я стесняюсь при посторонних.

Дед отвернулся, но, оправляясь, Анатолий чувствовал на себе его взгляд. Он вспомнил вчерашний разговор в медпункте и подумал: «Что за бред опять продолжается?»

Он вернулся в медпункт, но спать не хотелось. Очистив от грязи стоявшую у порога сумку, внёс в палату и, вернувшись в комнату фельдшерицы, сел за стол и взял первую попавшуюся бумагу в руки. Это был отчёт об использованных медикаментах и перевязочных материалах. Вся месячная работа медпункта уместилась на половине листка. Наверное, и в предыдущие месяцы ничего интересного, с точки зрения медицины, в этой глуши не происходило. Ни у кого не образовался нарыв, не случился аппендицит и даже не было намёка на простуду. Какая скука.

– Не хотел бы я здесь врачом работать, – вслух проговорил Анатолий.

Тут же открылась дверь и Пахомыч, приложив руку лодочкой к уху, спросил:

– А?

– Бэ, – раздражённо ответил Анатолий и спросил: – Подслушиваешь, что ли, Пахомыч? Ты не работал, случайно, в КГБ?

– На войне в охране служил, – с гордостью проговорил дед.

– Оно и видно. Наверное, был сын полка. Закрой дверь.

Дед захлопнул дверь, но и через неё был слышен его голос. Видно, ударился в приятные воспоминания о своей героической молодости. Анатолий прошёлся вдоль шкафов, стоящих у стены. Два обыкновенных медицинских шкафа со стеклянными дверцам, в которых были аккуратно разложены пакетики с таблетками, упаковочки пенициллина и ещё какого-то лекарства, несколько шприцев в стерилизаторе, какие-то незнакомые, чисто отполированные инструменты. Он подёргал за ручку дверцу одного из шкафов. Дверца была замкнута. Анатолий прошёл к деревянному шкафу с полками. На них стояли старые, много раз читанные медицинские справочники. Тут же отдельным рядком выстроились книги партийных лидеров. Названия томов были Анатолию незнакомы, и таких книг он никогда не видел. Здесь был труд Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», несколько томов В. И. Ленина, книжки Маленкова, Молотова. Странно было видеть эту подборку спустя много лет после падения социализма. И вообще, зачем сельскому фельдшеру знать экономические проблемы СССР? У неё другие проблемы и задачи. Похоже, главная из них – сошедшие с ума односельчане.

Анатолий сел за фельдшерский стол и стал размышлять над тем, что он увидел и услышал за эти неполные сутки. Какое-то тревожное чувство надвигающейся беды стало овладевать им. Удивительно было, что, проезжая по деревне в телеге Пахомыча, он видел хаты, покрытые камышом и дранкой. В глубинках России давно об этих материалах забыли. И зачем в селе нужен военный комендант? По рассказам родителей Анатолий знал, что комендатуры после войны существовали ещё больше десяти лет. Но с тех пор прошли десятилетия. Давно исчезли сельсоветы. Может быть, в Белоруссии они ещё сохранились как административная власть? «Нужно вести себя осторожней, – решил Анатолий. – Лишних вопросов не задавать и со своими рассуждениями не высовываться».

За дверью заговорили. Вошла фельдшерица. Анатолий торопливо встал и вышел из-за стола, уступая ей место. На женщине была надета цветная новая кофта, из-под которой выглядывала белая блузка. Узкая, чуть ниже колен юбка красиво облегала округлые бёдра. Она простучала в туфлях на высоком каблуке к своему столу и мило улыбнулась:

– Ну, как спалось?

– Нормально. Выспался.

От женщины исходил аромат каких-то полевых цветов. «Неужели она для пациента так нарядилась и надушилась?» – подумал Анатолий, но вслух сказал:

– Вы сегодня, Нюра, как-то особенно нарядно выглядите. Эта кофта вам к лицу.

Женщина ничего не ответила, сняла со стула наброшенный на него белый медицинский халат, быстро влезла в него и, сев за стол, начала нервно перебирать бумаги. От комплимента по её щекам разлилась предательская краснота.

– Сейчас Сергей Сергеевич придёт. Идите переоденьтесь.

Анатолий вошёл в смежную комнату, вытащил из сумки джинсы и свежую рубаху, скинул с себя трико и переоделся. Рубаха выглядела помятой, но Анатолий решил, что для сельской местности сойдёт и так. От резких движений снова закружилась голова. Он присел на кровать и минуты три сидел, успокаиваясь.

Дверь резко отворилась, и в палату вошёл мужчина средних лет. Он был одет во всё серое: серые, в еле заметную полоску брюки, заправленные в яловые сапоги, серая, в мелкую клетку рубаха, серый однотонный костюм, серая фуражка, и лицо выглядело под цвет одежды – тоже серым и угрюмым. Мужчина был невысокого роста, но широк в плечах. Он уверенно стоял в дверях, пристально рассматривая Анатолия.

– Ты откуда к нам заявился? – сразу переходя на «ты» спросил мужчина.

– Я к вам не заявился. Меня старик привёз.

– Да знаю я, кто тебя привёз.

Он открыл папку, которую до этого держал подмышкой, и достал оттуда паспорт Анатолия с вложенными в него билетами.

– Здесь твоя фотография?

– Да. Это мой документ. Верните его мне.

– Что это за документ, и почему здесь всё на иностранном языке написано?

– Это мой паспорт. Он выдан мне в Германии. Там, между прочим, виза на белорусском языке.

Анатолия начали уже раздражать вопросы мужчины.