Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!» Першанин Владимир
– Зато наверху лучше нас все понимают.
В голосе подполковника послышались нотки досады.
– Ладно, спасибо за информацию. Езжай, Иван Макарович.
На складе артвооружения забрали ящик с пятью новыми автоматами ППШ в густой заводской смазке, по два диска к ним и просмоленные коробки с автоматными патронами, по сто штук в каждой. Еще в списке значился станковый пулемет ДС-39, несколько ящиков гранат и двенадцать тысяч винтовочных патронов.
– Пулемет – это неплохо, – пробежав список, сказал Журавлев. – А на гранаты и патроны я заявку не давал. У меня запас приличный.
– Приказ по отряду, – пожал плечами завскладом.
Осмотрели один из пулеметов. Станковый «дегтярев» на треноге выглядел неплохо. В два раза легче «максима», с ребристым массивным стволом и без кожуха водяного охлаждения. Понравилась металлическая лента и переводчик скорости стрельбы до 1200 выстрелов в минуту.
– В войсках его не хвалят, – поделился сомнениями интендант. – Но там и самозарядку СВТ ругают. Не умеют с ними обращаться, а у вас неплохо работают. Так ведь, товарищ капитан?
– Так, – согласился Журавлев. – За пулеметом и всем остальным хозяйством я старшину пришлю.
– И не меньше трех сопровождающих с оружием.
– Новые порядки? Раньше хватало одного. Ладно, дам, сколько положено. К вам ехать – целый день терять.
– Зато вооружитесь до зубов.
Когда возвращались на заставу, остановились по дороге перекусить. Сказочные места в Закарпатье. Густая зелень, мелкие речки, сосновый лес, на горизонте горы. Выпили по кружке – второй густого красного вина, с аппетитом набросились на домашнюю колбасу с пшеничным хлебом и мелкими пупырчатыми огурцами.
Ездовой, из старослужащих пограничников, тоже выпив кружку, деликатно удалился с ведром в руке, чтобы напоить коня и не мешать командиру с политруком поговорить наедине.
– В курортных местах служим, – порозовев от вина, сказал Зелинский. – Век бы здесь жил. Один воздух чего стоит! Чистейший, не то что в Ленинграде.
– Чего же тогда жену поторопился отправить? – поддел его Журавлев.
– А то ты не догадываешься! Беременность три месяца. Да и не это главное. Случись что…
– Случись… а сам талдычишь как попугай, все в порядке, все спокойно. Вон, целую повозку патронов и гранат получаем. Беженцев не сосчитать. А мне свою жену отправлять нельзя. Никто не разрешит, панику, мол, разводишь.
– У тебя Вера русская. Чего спрашиваешь? Знаешь ведь, как немцы к евреям относятся. Да и бандеровцы не лучше.
– Ладно, выпьем еще по кружке и поедем.
Когда дорога спустилась в лощину, окруженную густым лесом, все трое невольно насторожились. Ездовой придвинул поближе карабин, а Журавлев с Зелинским внимательно оглядывались по сторонам. Место называлось Лисий овраг, хотя правильнее его можно бы назвать «волчьим». Слишком мрачное место.
Дорога сузилась до трех метров. Кое-где над ней сплетались ветки деревьев, плотными островками росли кусты. Вскоре лес расступился, но нехорошие предчувствия не обманули Журавлева. Перед бревенчатым мостом через быструю горную речку увидели оборванные провода, свисающие с телеграфного столба. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений, что это не случайность, столб был густо намазан дегтем, а часть проводов срезали и унесли.
– Тьфу, черт! – сплюнул Журавлев.
Настроение у него окончательно испортилось. Вот тебе и курорт на границе! Связь, как по расписанию, раза два в неделю обрывают.
– А ведь это после нас срезали, – ощупывая пистолетную кобуру, заметил политрук. – Может, тебя и меня подстерегали? Одним разом заставу обезглавить.
– Вот мы им нужны! Пришлют других командиров. Не станут они со стрельбой связываться. Знают, что тут же комендантскую роту пришлют, все прочешут, подозрительных похватают. Бандеровцам лишний шум пока не нужен.
– Пока, – язвительно повторил Зелинский. – А числа двадцатого в самый раз будет.
– Не трать нервы. Автоматы в следующий раз возьмем.
– Вот они в этой глухомани помогут!
Николай Мальцев вместе со своим старым товарищем по службе Щербаковым Андреем шли в небольшой хуторок, расположенный в двух километрах от заставы. Журавлев хоть и вернулся вчера с совещания не в духе, но Николая и Андрея в увольнение отпустил.
– Смотрите, осторожнее там. Провода опять порезали. И чтобы до темноты вернулись. Если на патруль наткнетесь, объясните, что идете поговорить с местными активистами. Пропуска не забудьте!
Оба сержанта – ребята надежные, служат давно. У Николая подруга в хуторе. Не отпустишь раз да другой, самовольно может уйти.
Мальцев родом из Быковских Хуторов, поселка в ста километрах от Сталинграда. Закончил восемь классов, девятый не успел. Умер отец, пришлось идти работать. Детей в семье пятеро, сестра Катя учительница в начальной школе, остальные трое – малышня. Мать работает в колхозе почти даром, за палочки – трудодни. И никуда не уйдешь, иначе приусадебного участка лишат.
Николай сумел попасть в рыболовецкую бригаду, там хоть какие-то деньги платят и рыбы разрешают понемногу брать. Получалось, что Волга всю семью кормила. Да еще огород в три десятины, где худо-бедно растет на жаре картошка, огромные тыквы, помидоры, баклажаны.
На Волге добывали рыбу наплавными сетями на тяжелых деревянных баркасах. Ребята в бригаде подобрались дружные, да и сама обстановка свободнее, чем в колхозе, где гоняют то на прополку, то овец пасти. Председатель колхоза – полновластный хозяин, с небес на простой народ смотрит. Попробуй заикнись насчет платы. Перед бригадирами или счетоводом не успеваешь шапку ломать, не дай бог в немилость попадешь. Изведут дармовыми наря дами.
Николай этого сумел избежать. За три года научился не только рыбацким премудростям, но и разбираться в старом двигателе, который стоял на одном из баркасов, остальные – весельные. А когда понадобился шофер на полуторку, отвозить рыбу на приемный пункт, научился и водительскому делу.
Осенью тридцать девятого года призвали в пограничные войска. Сначала проходил шестимесячную учебу под Брестом. Там познакомился с Андреем Щербаковым. Отслужили в Белоруссии, а затем обоих перевели к новой границе на Западную Украину. Далеко от дома, трое суток поезд идет.
Андрей почти земляк, из-под Саратова. Оба жили в степи, а сейчас попали в чужой лесной край. За год привыкли, обжились, хотя многое казалось чужим и даже враждебным.
Несмотря на все потуги политработников представить действия Советского Союза как великий освободительный поход, местные жители смотрели на новую власть настороженно. Раздел части помещичьих земель в пользу крестьян вызвал некоторое оживление. Но не все рисковали начинать обработку земли, постоянно возникал вопрос о колхозах.
Коллективизации боялись, как огня, и даже призывы о создании кооперативов порождали открытую враждебность. Слухи о советских колхозах дошли сюда давно, и местные крестьяне хорошего ничего от них не ждали. Ребята на заставе, призванные из городов, удивлялись:
– И что они колхозов боятся? Неплохо ведь там живется, правда, Николай?
Мальцев, Щербаков, остальные сельские парни предпочитали помалкивать. Все же пограничные войска относились к НКВД. Лишние разговоры быстро пресекали. А начнешь рассказывать, что в колхозах практически задарма работают, обвинят в антисоветской пропаганде.
За полгода подготовки на хорошем пайке ведомства НКВД даже сельским ребятам умудрялись вдалбливать в голову, что колхозы – это шаг вперед, а кто этого не понимает – враги социализма.
Николай познакомился с Басей, переселенкой из Польши, когда по осени проводили запланированное политотделом мероприятие – помощь бедняцким семьям. Вместе с красноармейцами стрелкового полка привозили лес, заготавливали дрова на зиму, ремонтировали дома.
Все это должно было означать смычку Красной Армии и пограничников с трудовым крестьянством. Николай и Андрей убедились, что живут местные куда лучше, чем они в своих деревнях в Поволжье.
После работы тогда состоялся митинг, общий обед, танцы. Начальство близкие контакты не одобряло. Несмотря на это, познакомившись с Басей, не на шутку увлекся молодой женщиной, и они встречались, используя любую возможность.
Будь на заставе вместо Журавлева другой начальник, непременно бы пресек «ненужную связь». Но Журавлев был снисходителен к подчиненным, тем более Николай Мальцев считался одним из лучших сержантов заставы. Правда, категорически запрещалось оставаться в хуторе на ночь.
– Баська, увезу я тебя к себе, – обнимая подругу, говорил Николай.
– Лучше сам с нами живи. Куда я мать брошу?
Бася – небольшого росточка, светловолосая, по отцу полька, по матери украинка, побывала замужем, имела трехлетнего сына. Муж сгинул во время недолгой войны тридцать девятого года, наверное, погиб.
И Николай, и Бася старались не слишком задумываться о будущем. Все решится само собой. А как? Бася ни за что не хотела покидать родные края.
Россия представлялась ей враждебной холодной страной, где людей сгоняют в колхозы и запрещают верить в Бога. Николай тоже бы не остался в чужом краю, да и демобилизация в ближайшее время не светила.
До хутора дошли быстрым шагом за полчаса. Бася как чувствовала, ждала возле дома. Андрей был вроде и не к месту, но отлучаться за пределы заставы в одиночку запрещалось. Подбежал трехлетний сын Баси. К Николаю он уже привык. Мать тоже смирилась, хотя поначалу бурчала:
– На что тебе москаль сдался? Люди косо смотрят. Или в Сибирь к нему ехать собралась?
– Коля не в Сибири, а на Волге живет.
– Хрен редьки не слаще. Ничего там путного нет в ихней России. Нищета сплошная, и в Бога не верят.
Как бы то ни было, а преодолевая все преграды, Коля Мальцев и Бася все больше привыкали друг к другу. Оба подумали об одном, уединиться хоть на полчаса. Но мать приготовила обед, пришлось посидеть за столом, затем подправили ворота в хлеву и натаскали зерна.
Пока возились, подступил вечер. Возвращаться в темноте и подставлять товарища Николай не хотел. Пришлось собираться. Бася проводила обоих до поселка, минут десять постояли, обнимаясь. Андрей деликатно отошел в сторону, свернул самокрутку.
– Бася, пойдем прогуляемся вон к тому стожку? – не выдержал Николай.
– Что, крепко приспичило? – улыбалась, прижимаясь к нему, Бася.
Взявшись за руки, пошли к стожку. Андрей вроде бы остался на охране. Когда вернулись, он, скрывая смущение, заговорил о каких-то пустяках. Бася поцеловала его в щеку.
– Прости, что задержали. Ладно, идите, а то темнеет, – подумав, добавила: – Вы поосторожнее, чужие объявились.
– Много?
– Двое парней с той стороны. Где-то прячутся. Кажется, с оружием.
Возвращались, ускорив шаг. Если днем все было ярким и зеленым, то на закате спускался с гор туман, а зеленый цвет сменился на серый. Кустарник на обочине казался мрачным, сливаясь в темное пятно. Оба сержанта невольно сдвинули автоматы с плеч, держа их наготове.
Возле шестой заставы последнее время было тихо. Но поначалу было тихо и год назад. Затем пошли происшествия. Кто-то обстрелял двух красноармейцев из саперной части, рискнувших уйти в самоволку. Они были без оружия, сумели как-то убежать, поймав несколько картечин в ноги. Затем пропал без вести интендант вместе с повозкой.
Мальцев и Щербаков принимали тогда участие в прочесывании местности. Особый отдел силами комендантской роты и пограничников пытался прочесать лесной массив, вызывающий подозрение. Участвовали в операции и местные милиционеры, которые особого рвения не проявляли.
За целый день блуждания по влажному от дождя лесу нашли землянку – схрон, покинутый обитателями, и остов интендантской брички без колес. Впрочем, здесь и батальона бы не хватило, чтобы проверить заросшие овраги, нависающие над ручьями кручи, густые заросли молодого сосняка.
Позже, сменив тактику, особисты сработали по-тихому. Устроили одну-другую засаду, кого-то повязали. Несколько подозрительных семей отселили подальше от границы. Других следов пропавшего интенданта так и не нашли. Сгинул человек, как в омут провалился. Да и сам Мальцев в декабре сорокового года едва не попал в историю.
Снег был уже глубокий, рыхлый. Пошел к Басе на лыжах. На окраине леса возле сосен стояли двое. Как специально поджидали. Николай остановился в ста шагах, окликнул незнакомцев.
– Иди к нам, разговор есть, – ответили ему по-украински.
Сразу два выстрела. Оба молодые, стрелки неважные. Но винтовки – оружие опасное. Первые пули прошли мимо, следующие ближе. Мальцев ответил короткими очередями из ППД, целясь в ноги. Возможно, кого-то задел. Незнакомцы пятились в лес, торопливо выпуская пулю за пулей.
Николай ходить на лыжах научился с детства. Охотился на зайцев и лис вместе с отцом, а одну зиму бегал за шесть верст в соседнее село, где была школа-десятилетка. На соревнованиях выступал за район. На заставе переделал и укоротил тяжелые военные лыжи и тоже занимал призовые места в спортивном пятиборье.
Преследовал чужаков, перелетая от дерева к дереву, но вовремя опомнился, когда втянулся в лес и пули засвистели в опасной близости. Обнаружил кровь на снегу, значит, точно подранил кого-то из бандеровцев, или черт их поймет кто!
Вернулся на заставу, предложил политруку организовать преследование. Журавлев был на учебе, а Зелинский рисковать не любил. Отчитал Николая за самодеятельность, за то, что нарушил приказ и сунулся в лес один. Грозился посадить на гауптвахту, но еще больше опасался лишнего шума. Ведь о перестрелке надо докладывать в отряд.
Случай замяли. Мол, находился сержант в парном дозоре, стреляли по нарушителям, но не догнали их. А Мальцеву вернувшийся с учебы Журавлев запретил на месяц ходить к Басе.
– Как поумнеешь, тогда отпущу. И только вдвоем.
Но все это было давно. Время прошло, на счету у Мальцева свыше десятка нарушителей. В штабе отряда висит на доске почета. И обстановка к началу лета сорок первого сделалась другой. Полгода назад о войне не говорили, а сейчас это слово повисло в воздухе. И хоть официально начальство помалкивает, но между собой все делятся тревожными мыслями. Неужели немцы что-то замышляют? А может, обойдется?
Стрельбище в пяти километрах от заставы оборудовано на уровне. Впрочем, и вся пограничная служба, с ее комендатурами, укрепленными заставами, отличается от армейских подразделений.
Форма добротная, и личный состав проходит полугодовую учебу, прежде чем отправят на границу. Земляк Николая Мальцева, из пехотного батальона прикрытия, как-то рассказал, что за год всего два раза на боевых стрельбах побывал. Выпустили по три патрона из винтовки, вот и вся практика. Остальное лишь в теории.
На заставе совсем по-другому, боевая подготовка на высоком уровне. Стрельбы по расписанию и дополнительные. Товарищ Берия Лаврентий Павлович для кого-то грозный нарком, беспощадный к врагам, но для пограничников отец родной. Граница должна быть на замке – попробуй не выполни.
Для этого средств не жалеют. Питание, форма, обучение и все остальное. Вооружение хоть и стрелковое (пушек, минометов не предусмотрено), но самое современное. Поэтому застава из 50 – 70 человек по огневой мощи значительно превосходит обычную стрелковую роту.
На шестой заставе численность личного состава пятьдесят шесть бойцов и командиров. Два станковых «максима» и четыре ручных пулемета. На днях получили новый ДП-39. Из него тоже сегодня будут стрелять. Журавлев хочет глянуть, что это за штука. Двадцать автоматов, в том числе новинка ППШ-41.
Кроме трехлинеек имеются несколько самозарядных винтовок Токарева. В войсках их не хвалят, часто отказывают. Но Журавлев самозарядку СВТ оценил (позже ее оценят немцы). Хорошо почищенные самозарядки Токарева с аккуратно набитыми магазинами сбоев не дают.
Стрельбы хоть и проводятся часто, но каждый раз получается вроде небольшого праздника. Мужики любят оружие, это у них в крови. А для солдат оружие, особенно хорошее, значит, очень многое.
В тот июньский, пасмурный с утра день на стрельбище пришли без малого тридцать человек. Собрать полностью заставу невозможно, часть людей всегда на охране границы. Остальные, в том числе пришедшие с ночных дозоров, будут сегодня тренироваться.
Каждый вел огонь из штатного оружия. Начинали, как обычно, командир и политрук. Журавлев, заложив левую руку за спину, не спеша послал в мишень три пристрелочных пули. Затем, осмотрев пробоины, учел разброс и выпустил оставшуюся часть обоймы.
Иван Макарович Журавлев был опытным стрелком. Пули легли кучно, не выходя за грудной силуэт мишени.
Политрук Зелинский, каждый раз переживая за свой авторитет, очень старался, но две пули ушли в «молоко». Да и остальные раскидало, как попало. Результат получился на «тройку», но старшина Яков Павлович Будько, ответственный за стрельбы, великодушно добавил один балл.
Сам Будько, небольшого роста, жилистый, с клещеватыми ногами старого кавалериста, аккуратно выпустил пять пуль из потертого маузера, который путешествовал с ним по заставам с конца двадцатых годов. Стрелял он неплохо, да и длинноствольный маузер давал ему преимущество.
Затем вели огонь бойцы заставы из винтовок, автоматов, ручных пулеметов. В основном результаты получались неплохие, сказывались постоянные тренировки. Выделялись меткостью Николай Мальцев, командир отделения станковых пулеметов Миша Колчин и молодой боец Костя Орехов.
Двое-трое ребят помоложе, вторые номера ручных пулеметов Дегтярева, давали излишне длинные очереди. От сильной отдачи стволы подбрасывало вверх, не помогали даже сошки.
– Прижимайте приклады крепче к плечу, – командовал Журавлев. – Поставить оружие на предохранитель!
Обойдя тройку ручных пулеметчиков, капитан закурил, наблюдая, как молодые парни держат оружие. Затем приказал одному из сержантов проверить. Тот оглядел напряженно замерших стрелков. Наметанным глазом заметил ошибку и, подойдя к крайнему пулеметчику, внезапно поддел носком сапога кожух «дегтярева» возле сошек.
Боец сжимал пулемет расслаблено и едва удержал подскочивший «дегтярев» в руках.
– Нельзя так расслабляться, – объяснял сержант. – Прижимайте и держите пулемет крепко. Как женщину.
Рядом засмеялись.
– Он еще женщину в руках не держал. Не знает.
– Научится. Отдача сильная, поэтому ствол у вас водит и подбрасывает.
Молодые сделали еще несколько очередей. Пули пошли точнее.
– Ну вот, а кто-то смеялся, что парень держать в руках ничего не умеет.
Затем испытывали новый станковый пулемет ДС-39. Стреляли по очереди. Сначала командир отделения Михаил Колчин, затем старшина и начальник заставы. Половина ленты ушла без задержек. Массивный ствол и удобный станок-тренога помогали хорошо держать прицел.
Но когда перевели рычажок на скоростную стрельбу, тысяча двести пуль в минуту, затвор после длинных очередей заело раз и другой. Журавлев рассматривал смятые гильзы, которые застревали в казеннике. Старшина заметил:
– На такой скорости закраины у гильз мешают. Надо пострелять на обычном режиме, чтобы детали как следует притерлись.
Несколько человек остались на полигоне пристреливать пулемет, остальные зашагали к заставе под строевую песню.
- На границе тучи ходят хмуро,
- Край суровый тишиной объят,
- На высоких берегах Амура
- Часовые Родины стоят…
Далеко отсюда Амур, да и Россия не близко. Чужая земля и горы, к которым надо привыкать. А песню привез капитан Журавлев, который долго служил на Дальнем Востоке:
Июньский день походил к концу. Спокойный хороший день.
Глава 2
Что будет завтра?
Об этом старались не думать. Вторую неделю застава рыла полевые укрепления. Не просто окопы, а траншеи с отсечными ходами, щели для укрытия. Оборудовали пулеметные гнезда, на правом фланге саперы сооружали дзот с двумя амбразурами, перекрытый шпалами и сосновыми бревнами.
В помощь пограничникам, которые кроме строительных работ несли усиленные наряды, прислали саперный взвод под командой лейтенанта Кондратьева. Прораб Федор Кондратьев был призван из запаса в тридцать семь лет, прошел краткие курсы саперов и получил «лейтенанта».
Отделение Мальцева, работавшее с шести утра, устало. Хоть и привычные к труду, ребята набили мозоли от кирок и ломов. Кроме рытья земли, приходилось выворачивать тяжелые камни, порой в половину человеческого роста.
– Перекур, – объявил сержант.
Пошел к недостроенному дзоту, где сидели Михаил Колчин и снайпер Василь Грицевич. Белорус из-под Ковеля пришел в прошлом году, закончив школу Ворошиловских стрелков, что-то вроде краткосрочных снайперских курсов.
С возвышения, где располагалась застава, хорошо просматривалась граница, река, польский (а точнее, немецкий) берег. После ночного дождя воздух был прозрачен и чист. Виднелась небольшая деревенька верстах в четырех, по дороге пылили военные грузовики.
Сюда же поднялся командир саперов, лейтенант Кондратьев. «Кубари» на петлицах лейтенанта гляделись странно. Да и сам он, в мятой гимнастерке и облепленных землей сапогах, мало напоминал строевого командира. Хотя добросовестно носил на широком ремне кирзовую кобуру с наганом.
– Через денек – другой дзот закончим, – сказал Кондратьев, усаживаясь рядом. – Замаскируем как следует, и будет хорошая огневая точка.
– Покурите, Федор Прокофьевич, – отозвался Колчин. – Ребята за полдня выдохлись, да еще земля размокла.
Лейтенант вытянул ноги, зажмурился, подставляя лицо солнечным лучам. Василь Грицевич попросил у него бинокль и долго всматривался вдаль.
– Глянь, немец на нас вылупился, – толкнул он локтем Мальцева. – Тоже с биноклем.
Не отрывая окуляры от глаз, Василь помахал рукой крохотной фигуре на другом берегу реки Сан. Немец тоже поднял руку в знак приветствия.
– О, бля, союзник, – сплюнул Грицевич. – В Бресте маршировали вместе, парад непонятно в какую честь. А что завтра будет, никто не знает.
Лейтенанта Кондратьева занесло сюда аж из-под Вологды. Сначала обещали, что командировка продлится три месяца. В конце июня заканчивался срок. Но Федор Кондратьев уже видел, что обстановка такая, что дай бог, если к осени домой отправят.
Он скучал по детям. Старшая дочь внезапно объявила матери, что собирается замуж. Уже приходили родители жениха. Жена ничего определенного им не обещала, дочери только семнадцать исполнилось. Просила подождать до возвращения отца, но дочь психанула и пригрозила уйти из дома.
Сын, кое-как заканчивая семилетку, настроился работать, хотя Федор хотел, чтобы он продолжил учебу в строительном техникуме. Уже договорился со старыми приятелями, что они помогут.
Но решать семейные дела его никто не отпустит. Политруку заставы не разрешили отлучиться даже на три дня, чтобы отвезти беременную жену. Кондратьев много чего повидал за свои годы, хватил краем войну с басмачами в Средней Азии и сейчас старался не задумываться о будущем. От него ничего не зависит. Что будет, то будет.
Немного поговорили с ребятами о разных мелочах. Лейтенант еще раз осмотрел выдолбленные бойцами окопы для станковых пулеметов. Посоветовал:
– Углубите гнезда, а сверху плахи – пятидесяти в два слоя настелем. Добрые укрытия и для расчетов и для «максимов» получатся. Особенно от мин. У «максимов» водяные кожухи очень уязвимы. Один-другой осколок кожух пробьет, и все. Отстрелялись. А у немцев в каждой роте минометы имеются.
– Слыхали, видели на плакатах, – сказал Колчин, – а с чем их едят, пока не знаем.
– Нам на учебе в Ярославле специальный курс читали. По возведению укреплений для защиты от навесного огня. Мины под углом девяносто градусов падают. Опасная штука.
– Ну, не опасней, чем артиллерия, – спорил Колчин. – Нас тут пушками не очень-то достанешь. Ближе, чем на семьсот метров, мы никого не подпустим, а с такого расстояния прицельного огня у них не получится.
– Минометам большой прицельности не требуется. Они количеством берут. Трубы и мины к ним дешевые. Вложат сотню штук за десяток минут, тяжко придется. Не первая, так двадцатая в цель попадет.
– А что же тогда делать? – спросил Николай Мальцев.
– Узкие щели неплохо защищают, перекрытия кое-где поставим. Блиндажей у нас не предусмотрено, в бою действовать согласно обстановке и во время обстрела не высовываться.
Колчин возразил, что немецким минометам разгуляться не дадут. Танки и авиация у нас сильная, сметут все живое, если полезут.
– Разве не так, товарищ лейтенант?
– Так, конечно…
Кондратьев, кряхтя, поднялся и направился к своему взводу. За ним последовал Николай. Самоуверенность товарища выглядела несерьезно. Да и вообще многое, по мнению Мальцева, не учитывалось. А сержант Колчин говорил Грицевичу:
– Все же тонковата кишка у этих землекопов. Всего опасаются, роют щели да ямы. Я больше на пулеметы надеюсь. Если правильно огонь вести, все подходы под обстрелом держать будем.
Белорус ничего не ответил, подхватил кирку и пошел к месту, которое готовил для снайперской точки.
Разговоры о возможности нападения Германии не приветствовались. Думать человеку не запретишь, но распускать язык не по делу командиры, а особенно политработники, не позволяли.
Политрук Зелинский, узнав о разговоре, вызвал к себе Кондратьева и довольно резко отчитал его. Напомнил, что саперный взвод временно прикомандирован к шестой заставе и его задача проведение фортификационных работ. Любая застава в любое время должна быть укреплена, и такие работы еще не повод вести пустые разговоры о вражеском нападении, минометном обстреле.
– Вы хоть понимаете, товарищ лейтенант, что мы относимся к ведомству НКВД? Что это такое, объяснять не надо. К чему эти ненужные разговоры о летящих сверху минах? Вам что, война снится?
Кондратьев сидел молча. Что такое НКВД, он хорошо знал. Но никогда не думал, что политрук прицепится к его чисто рабочим советам по оборудованию позиций.
– Ладно, учту, – выдавил взводный. – Возможно, я действительно обронил что-то лишнее. Разрешите идти?
Но безропотность лейтенанта, который был на десяток лет старше политрука, еще сильнее распалила Илью Борисовича. Зелинского задевало, что с ним, выпускником высшего погранично-политического училища в Петергофе, не слишком считается начальник заставы Журавлев, снисходительно посматривает старшина Будько.
– Вы знаете, что я обязан постоянно докладывать в политотдел отряда о моральном состоянии личного состава? Так вот, ваши неграмотные рассуждения в кругу пограничников попахивают паникерством и безответственностью. И своими «ладно» вы так просто не отделаетесь.
В какой-то момент, не заметив этого, Зелинский переступил черту служебной беседы. От слов о паникерстве Кондратьева передернуло. Он поднял морщинистое, усталое лицо и тихо спросил:
– Вы только службу начинаете, а уже нахватались выражений. Как по-газетному чешете. Докладывайте куда хотите, раз приспичило. Другого занятия у вас, кажется, нет.
Илья Борисович сделал еще одну глупость. Подражая кому-то из своих начальников в политотделе, стукнул кулаком по столу.
– Как вы со мной разговариваете! Или забыли, какую должность я занимаю?
– В батальоне у меня есть свой комиссар, я ему доложу. Пусть он с вами общается, а мне некогда.
Кондратьев встал, надел фуражку.
– Сидеть! Я вас никуда не отпускал.
Обычно сдержанный политрук уже не владел собой. Неизвестно, чем бы закончился разговор, но в кабинет вошел Журавлев и, оглядев обоих, коротко объявил:
– Илья Борисович, обстрелян наряд в Лисьем овраге. Собирайтесь, поедем туда.
– Есть жертвы?
– На месте разберемся, – и, не удержавшись, добавил: – В бою имеются не жертвы, а потери личного состава.
Запоздало поздоровался с Кондратьевым:
– Ну вот, даже времени пообщаться нет. Заходи вечерком, Федор Прокофьевич, обсудим дела, по рюмке пропустим.
– Я уже с твоим комиссаром наобщался. Досыта!
– Ладно, не горячись. После разберемся, что и как.
Через Лисий овраг, а точнее, лесистую лощину, шла дорога в райцентр от пятой и шестой заставы. Пограничники это мрачное место не любили. Именно здесь чаще всего обрывали провода и нарушали связь.
С одной стороны лощину подпирала высокая гора, поросшая лесом. У дороги местные жители долгое время вырубали деревья. Там все заполонил густой кустарник. С другой стороны дороги расстилалась узкая кочковатая полоса, словно кем-то изрытая.
Здесь после ливней скапливались лужи, кое-где превратившиеся в болотца. Дорога превращалась в ловушку, с которой никуда не свернешь. И снова шел кустарник до горной безымянной речки. Удобное место для засады. Хоть на дороге, хоть возле бревенчатого узкого мостика, где две телеги не разъедутся.
С утра прервалась связь с соседней заставой и отрядом. Журавлев вызвал Андрея Щербакова и связиста Юрия Пащенко.
– Возьмите лошадь, повозку и устраните повреждение.
Если Щербаков коротко ответил «есть», то Юрий Пащенко мялся, переспрашивал. Он служил на границе более трех лет, подлежал демобилизации еще прошлой осенью, но из-за сложной обстановки был оставлен, как нужный специалист. Пащенко с нетерпением ждал замены, считал дни. А еще было заметно, что обычно исполнительный связист в то утро нервничал. Наверное, у людей все же есть предчувствие нехорошего.
– Вдвоем поедем? – спросил Пащенко.
Журавлев внимательно посмотрел на него и, не задавая вопросов, коротко ответил:
– Возьми с собой помощника, пусть привыкает. И будьте внимательны, особенно в Лисьем овраге.
Едва миновали мост, все трое увидели срезанные провода. Кто-то постарался на совесть. Телефонную линию оборвали в пяти-шести местах, часть проводов исчезла. Пащенко выругался, рассматривая обрезанные ножом концы, затем нарастил провод и с помощью металлических «кошек» быстро взобрался на столб.
Его помощник, Геннадий Белых, стоял с катушкой внизу, а Щербаков, держа наготове новый, недавно полученный ППШ, настороженно оглядывался по сторонам. Выстрел хлопнул непонятно откуда, эхо отдалось над ручьем, вернулось к лесу и снова растворилось в тишине.
Юрий Пащенко вцепился в перекладину, обхватив ее руками. Помощник торопливо снимал из-за спины винтовку.
– Юра, слезай вниз! – крикнул Андрей.
В тот же момент ударили два выстрела подряд. Одна пуля ударила в связиста, вторая прошла рядом с сержантом. Андрей дал в ответ автоматную очередь. Юрий Пащенко выпустил перекладину, тело, выгнувшись, ударилось о столб и повисло на «кошках», прицепленных к сапогам.
Когда Щербаков подбежал к столбу, одна «кошка» отцепилась, а вторая, бороздя шпорами древесину, поползла вниз. Они едва успели подхватить раненого товарища и опустили его на траву. Связист получил две пули: в спину и правую руку.
По существу, это было первое нападение на пограничников шестой заставы. Случалось, стреляли издалека и тут же исчезали. Здесь, в глухом углу, тяжело ранили связиста и убегать не спешили. Пока перевязывали раненого, из зарослей на склоне горы хлопнули еще два винтовочных выстрела, уже ближе к дороге.
Пуля ударила в повозку, расщепила доску. Лошадь невольно дернулась, но не побежала, осталась на месте. Погрузили на повозку раненого, который то терял сознание, то снова приходил в себя и пытался приподняться.
– Неужели умру… я чувствовал.
Связист хрипло кашлял, изо рта летели мелкие брызги крови. Андрей на секунду перехватил тоскливый, полный безнадежности взгляд товарища.
– Юрок, все хорошо будет, поверь, – успокаивал Андрей связиста. – А ты, Гена, увози повозку побыстрее вдоль кустов. На дорогу не влезай.
Сам Андрей отступал следом. Человек выскочил на дорогу и дал трескучую очередь из незнакомого Щербакову автомата. Это был немецкий МП-38, хороший в ближнем бою, но сыпавший пули на более далеком расстоянии. Сержант тоже ответил очередью, целясь в ноги.
Попал или нет – непонятно, но человек отпрыгнул в кусты, откуда выпустил еще одну очередь. Хлопнули подряд несколько винтовочных выстрелов – значит, нападавших как минимум трое. Они упрямо преследовали пограничников, выпуская пулю за пулей. Знали, что в этом месте стрельбу на заставе не услышат.
Возле ручья Андрей отвел лошадь в ложбину. Понял, что мост, выложенный из поперечных сосновых плашек, им с ходу не преодолеть. Все трое пограничников и лошадь превратятся в мишень.
Повязка на груди пропиталась кровью. Связист Юра Пащенко уже не приходил в себя. На губах вскипали розовые пузырьки, конвульсивно дергались кончики пальцев. Его помощник со страхом смотрел на умирающего товарища.
– Легкое пробито, – сказал Щербаков. – Геннадий, дуй быстрее на заставу за помощью, помрет человек.
– Он, кажется, уже помирает.
– Бегом, Гена, не рассуждай.
– А вы один останетесь, товарищ сержант?
– Отобьюсь как-нибудь. Автомат, винтовка в запасе. Не рискнут они слишком наседать. Может, на заставе выстрелы услышали.
– Вряд ли. Место глухое, горы любой звук гасят.
– Ладно, иди.
Геннадий Белых, молодой пограничник, прибывший из учебки три месяца назад, перебрался по камням на другую сторону ручья. Побежал, торопясь пересечь открытый участок. По нему выпустили несколько пуль. Одна ударила у самых ног, разбросав каменное крошево.
Парень убегал пригнувшись, держа винтовку наперевес, прыжками уходя от пуль. Андрей поймал в прицел высунувшегося между кустов человека в польской армейской куртке. Такие куртки носили многие местные жители.
Очередь срезала верхушки кустов, нападавший мгновенно исчез, а из молодого сосняка снова отстучал МП-38, рассыпав пули по щебню дороги и подняв песчаные фонтанчики на кромке берега.
– Эй, прикордонник, бросай автомат. Прибьем! Ты один остался.
Андрей не понимал смысла такого упорного и агрессивного нападения. С месяц назад случилось нападение на местных милиционеров. Их подкараулили на дороге, обстреляли, бросили гранату. Выпустив полсотни пуль, нападавшие мгновенно исчезли.
Объяснение могло быть только одно. Бандеровцы, боевики (называй как хочешь) почувствовали уверенность, возможно, в ожидании каких-то событий. А каких? Слово «война» в который раз невольно приходило в голову.
Сержант глянул на повозку. Тело связиста расслабилось, приоткрылся рот. Кажется, умер, не дождался помощи. Щербаков отложил автомат, в котором оставалось меньше половины диска, и загнал патрон в ствол винтовки.
Читать бесплатно другие книги:
