Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник) Майер Стефани

— Если это закончится… плохо, — она опустила голову на руки, в ее позе отчетливо читалось страдание. Я хотел ее как-то успокоить, сказать, что с ней никогда не случится ничего плохого, но не мог подобрать правильных слов. Не раздумывая я потянулся и дотронулся до ее локтя. Она была одета только в футболку с длинными рукавами, и я сразу почувствовал под рукой холод. Эдит не пошевелилась, а я сидел, медленно осознавая, что ее слова должны были напугать меня. Я ждал, что страх все же придет, но не ощущал ничего, кроме боли от того, что она страдает.

Она все еще прятала лицо в ладонях.

Я попытался говорить нормальным голосом:

— И ты должна уйти прямо сейчас?

— Да, — она уронила руки. Я продолжал касаться ее предплечья. Она посмотрела туда, где находилась моя ладонь, и вздохнула. Внезапно настроение Эдит изменилось, она улыбнулась: — Это, наверное, даже к лучшему. Осталось еще пятнадцать минут этого проклятого фильма по биологии — думаю, я больше не в состоянии это выдерживать.

Я вздрогнул и отдернул руку, неожиданно обнаружив стоящего за плечом Эдит Арчи — выше ростом, чем мне казалось, с короткой щетиной темных волос, с черными как чернила глазами.

Эдит, не отрывая взгляда от меня, поприветствовала брата:

— Арчи.

— Эдит, — ответил он, пародируя ее тон. У него был мягкий тенор, такой же бархатистый, как голос Эдит.

— Арчи, это Бо… Бо, это Арчи, — представила она нас с суховатой улыбкой на лице.

— Привет, Бо. — его глаза сверкали, как черные бриллианты, но улыбка была дружелюбной. — Приятно наконец-то с тобой познакомиться, — он слегка выделил «наконец-то».

Эдит бросила на него мрачный взгляд.

Нетрудно было поверить, что Арчи вампир. Стоящий в двух футах от меня. С темными голодными глазами. Я почувствовал, как капля пота скатывается по шее.

— Э… привет, Арчи.

— Ты готова? — спросил он у Эдит.

Ее голос звучал холодно:

— Почти. Встретимся в машине.

Арчи ушел, не сказав ни слова; его походка была настолько плавной и грациозной, что мне снова подумалось о танцорах, хотя движения выглядели не вполне человеческими.

Я сглотнул:

— Следует ли сказать «желаю повеселиться», или это неуместно?

— Подходит не хуже всего остального, — усмехнулась она.

— Тогда желаю вам повеселиться, — я пытался говорить с энтузиазмом, но Эдит, разумеется, не поверила.

— Я попытаюсь. А ты постарайся поберечь себя, пожалуйста.

Я вздохнул:

— Сберечь себя в Форксе — сложная задача.

Она сжала зубы:

— Для тебя — действительно сложная. Обещай.

— Обещаю постараться поберечься, — продекламировал я. — Я собирался воспользоваться стиральной машиной… или это слишком опасное занятие? Я имею в виду, что могу свалиться в нее или еще как-то пострадать.

Она сузила глаза.

— Хорошо-хорошо. Я сделаю все возможное.

Она встала, я тоже поднялся.

— Увидимся завтра, — вздохнул я.

Она задумчиво улыбнулась:

— Тебе кажется, что это очень нескоро, не так ли?

Я угрюмо кивнул.

— Завтра утром я буду на месте, — пообещала она, а потом, подойдя ко мне, легонько прикоснулась к моей руке и развернулась, чтобы уйти. Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду.

Очень не хотелось идти в класс, и я подумывал прогулять с пользой для здоровья, но понял, что это было бы безответственно. Я догадывался: не увидев меня на уроке, МакКейла и остальные решат, что я ушел с Эдит. А она и так беспокоится насчет времени, которое мы открыто проводили вместе… и если что-то случится… Я не собирался размышлять о том, что это означает или насколько может быть болезненно. Я просто искал способ как можно надежнее обеспечить ее безопасность. В общем, надо было идти на занятие.

Я был уверен, и, казалось, она тоже, что завтра для нас все изменит. Она и я… если мы намереваемся быть вместе, то нам придется встретиться с этим в открытую. Нельзя продолжать неустойчиво балансировать на грани «почти-вместе». Рано или поздно мы упадем, и только от Эдит зависит, в какую сторону. Я был согласен на всё даже до того, как сделал осознанный выбор, и готов довести дело до конца. Потому что ничто не приводит меня в ужас сильнее, не причиняет больше боли, чем мысль о том, что я никогда больше не увижу Эдит.

То, что ее не было рядом со мной на биологии, не помогло мне сосредоточиться. Напряжения и электричества не возникало, но я был слишком занят мыслями о завтрашнем дне, чтобы уделить достаточно внимания уроку.

На физкультуре МакКейла, казалось, простила меня. Пожелала хорошо провести время в Сиэтле. Я осторожно объяснил, что отменил поездку из-за проблем с пикапом.

Она вдруг снова надулась:

— Ты пригласил Эдит на танцы?

— Нет. Я же говорил тебе, что не пойду.

— Тогда чем ты будешь заниматься?

Я весело соврал:

— Устрою стирку, а потом буду готовиться к тесту по тригонометрии, а то я его провалю.

Она нахмурилась:

— Эдит будет помогать тебе «готовиться»?

Я прямо-таки услышал, как она взяла последнее слово в кавычки.

— Если бы, — с улыбкой сказал я. — Она намного умнее меня. Но она куда-то уехала на все выходные со своим братом, — забавно, что эта ложь далась мне намного легче, чем обычно. Возможно потому, что я лгал не для себя, а ради кого-то другого.

МакКейла оживилась:

— О, знаешь, ты все еще можешь пойти на танцы с нами. Это было бы здорово. Мы все будем танцевать с тобой, — пообещала она.

Перед глазами встало лицо Джереми, и тон моего голоса стал резче, чем необходимо:

— МакКейла, я не пойду на танцы, понятно?

— Замечательно, — отрезала она. — Я всего лишь предложила.

Когда физкультура наконец-то закончилась, я без энтузиазма побрел на парковку. Не хотелось идти домой пешком под дождем, но я не представлял себе, каким образом Эдит могла бы доставить сюда мой пикап. С другой стороны, существует ли что-то невозможное для нее?

И он там был — стоял на том месте, где утром она припарковала свой «вольво». Я с удивлением покачал головой и, открыв дверь, нашел ключ в замке зажигания, как и было обещано.

На моем сиденье лежал сложенный лист бумаги. Я забрался внутрь, захлопнул дверцу и только потом развернул его. Затейливым каллиграфическим почерком Эдит там было написано всего два слова:

Будь осторожен.

Взревевший мотор заставил меня вздрогнуть от неожиданности, и я рассмеялся над собой.

Когда я приехал домой, дверь была заперта, а засов не задвинут — точно так же, как я оставил утром. Зайдя в дом, я направился прямо к стиральной машине. Там тоже всё выглядело по-прежнему. Я начал рыться в поисках своих джинсов и, найдя их, проверил карманы. Пусто. Возможно, я всё-таки повесил ключи на место, подумал я, качая головой.

За ужином Чарли казался рассеянным, и я предположил, что он волнуется о чем-то по работе, или о баскетбольной игре, или ему просто очень нравится лазанья — по нему сложно сказать.

— Пап, ты знаешь… — начал я, отрывая его от размышлений.

— Что, Бо?

— Думаю, ты был прав насчет Сиэтла. Наверное, я подожду, пока со мной сможет поехать Джереми или кто-то другой.

— А, — удивленно сказал он. — Хорошо. Так что, ты хочешь, чтобы я остался дома?

— Нет, пап, не меняй своих планов. У меня сотня дел: домашнее задание, стирка. Еще нужно в библиотеку и в магазин за продуктами. Буду ходить туда-сюда весь день… Так что поезжай и развлекись.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Кроме того, в морозильнике осталось угрожающе мало рыбы — всего года на два, может, на три.

Он улыбнулся:

— Бо, с тобой определенно легко жить.

— Могу то же сказать о тебе, — рассмеялся я. Смех прозвучал неестественно, но Чарли, кажется, этого не заметил. Я чувствовал себя таким виноватым за этот обман, что чуть было не последовал совету Эдит и не рассказал ему, где буду. Чуть было.

Машинально складывая выстиранное белье, я думал о том, не ставлю ли этой ложью Эдит выше собственного отца — в конце концов, я защищал ее, а его оставлял лицом к лицу с… не знаю точно, с чем. Я просто исчезну? Или полиция найдет… часть меня? Я понимал, что не в состоянии полностью представить себе, каким ударом это будет для него, и что потерять ребенка — даже ребенка, которого он не часто видел последние десять лет, — это трагедия более страшная, чем я способен постичь.

Но если я скажу ему, что буду с Эдит, если впутаю ее в то, что последует, то как это поможет Чарли? Облегчит ли его потерю возможность кого-то в ней обвинить? Или только подвергнет его еще большей опасности? Я помнил, как Роял смотрел на меня сегодня. Помнил черные блестящие глаза Арчи, стальные руки Элинор и Джесамину, по какой-то неясной причине казавшуюся самой пугающей из всех. Разве я и в самом деле хочу, чтобы отцу стало известно что-то такое, что может заставить их почувствовать исходящую от него угрозу разоблачения?

Поэтому единственное, чем я в силах был помочь Чарли, — это завтра прикрепить к двери записку со словами «я передумал», а потом сесть в пикап и поехать в Сиэтл. Я знал, что Эдит не рассердится, а отчасти даже надеется именно на это.

Но знал и то, что не стану писать такую записку. Не мог даже представить, как это делаю. Когда Эдит придет, я уже буду ждать.

Так что, пожалуй, я действительно выбираю ее, ставя выше всего остального. И хотя я понимал, что должен мучиться угрызениями совести, чувствуя свою неправоту, вину, сожаление — ничего подобного я не испытывал. Возможно, потому, что это совсем не ощущалось как выбор.

Но всё это имело бы значение, если бы наше свидание закончилось плохо, а я был почти на девяносто процентов уверен, что такого не произойдет, — уверен отчасти из-за того, что по-прежнему не мог заставить себя бояться Эдит, даже когда пытался представить ее в виде той Эдит с острыми клыками из моего кошмара. Я достал ее записку из заднего кармана джинсов и перечитывал снова и снова. Эдит хотела, чтобы я был в безопасности, и в последнее время приложила много усилий для моего выживания. Не в этом ли ее подлинная сущность? И если «слетят предохранители», неужели эта часть Эдит не возьмет верх?

Стирка была не тем занятием, которое могло занять мои мысли. Сколько я ни пытался сосредоточиться на той Эдит, которую знал и любил, но всё же не мог не представлять себе, на что похоже это «закончится плохо». Что при этом ощущаешь. Я посмотрел достаточно фильмов ужасов, чтобы иметь кое-какие устойчивые представления, и эта смерть не казалась самой страшной. Большинство жертв выглядели какими-то обмякшими и бесчувственными, пока их… высасывали. Но потом я вспомнил, как Эдит рассказывала о медведях, и понял, что в действительности нападения вампиров не вполне совпадают с голливудской версией.

Но это ведь Эдит.

Я обрадовался, когда наконец пришло время ложиться спать. Однако понимал, что мне ни за что не уснуть со всем этим хаосом в голове, поэтому впервые в жизни сознательно принял ненужное мне лекарство от простуды — то, которое обычно вырубало меня на добрых восемь часов. Я понимал, что это не самое ответственное решение, но завтрашний день обещал стать достаточно сложным, даже если я не буду ошалевшим от недосыпания. В ожидании действия таблеток я снова слушал диск Фила. Знакомые крики оказались до странности успокаивающими, и где-то на середине альбома я отключился.

Я проснулся рано, отлично выспавшись без сновидений благодаря злоупотреблению лекарством. И, хотя хорошо отдохнул, все равно чувствовал себя взвинченным и нервным, время от времени едва не впадая в панику. Приняв душ, я по привычке тепло оделся, хотя Эдит обещала на сегодня солнце. Потом выглянул в окно: Чарли уже уехал, а небо закрывал тонкий слой облаков, белых и пушистых — да и то, судя по всему, ненадолго. Во время завтрака я не ощущал вкуса еды, а когда закончил, бросился приводить себя в порядок. Я как раз закончил чистить зубы, когда услышал тихий стук, который заставил меня помчаться вниз, перепрыгивая через ступеньки.

Руки вдруг показались слишком большими для простого засова, и мне потребовалось некоторое время, но в конце концов я сумел распахнуть дверь — и за ней стояла она.

Я глубоко вдохнул. Вся нервозность сошла на нет, я был абсолютно спокоен.

Сперва Эдит не улыбалась — ее лицо было серьезным, даже настороженным. Но, оглядев меня, она явно расслабилась. Даже рассмеялась.

— Доброе утро, — Эдит хохотнула.

— Что такое? — Я посмотрел вниз, чтобы убедиться, что не забыл надеть что-нибудь важное, например, обувь или штаны.

— Мы с тобой два сапога пара, — снова засмеялась она.

Она тоже надела светло-коричневый свитер поверх белой футболки и джинсы, правда, ее свитер был с округлым вырезом, а мой, как и футболка — под горло. И наши свитера, и джинсы оказались идентичного оттенка. Только она выглядела как модель, а я, вне всяких сомнений, нет.

Я запер за собой дверь, а Эдит пошла к пикапу. Она ждала у пассажирской двери с мученическим выражением лица, которое легко было понять.

— Ты согласилась, — напомнил я, открывая перед ней дверь.

Забираясь внутрь, она послала мне мрачный взгляд.

Я занял свое место за рулем и постарался не съежиться от слишком громкого звука взревевшего двигателя.

— Куда отправимся? — спросил я.

— Пристегнись, а то я уже нервничаю.

Я закатил глаза, но выполнил ее просьбу.

— Так куда мы едем? — повторил я.

— Вначале по сто первой на север.

Было удивительно сложно сосредоточиться на дороге, ощущая на лице взгляд Эдит. Я компенсировал это тем, что вел осторожнее, чем обычно, по все еще спящему городу.

— Ты вообще планируешь выехать из Форкса до ночи?

— Этот пикап по возрасту годится твоему «вольво» в дедушки, так что прояви немного уважения.

Вскоре, несмотря на ее пессимизм, мы покинули пределы города. Лужайки и дома сменились густым подлеском и плотной стеной леса.

— Сворачивай направо, на сто десятое, — распорядилась Эдит, когда я уже готов был спросить. Я молча подчинился.

— Теперь едем прямо, пока не кончится асфальт.

Судя по голосу, она улыбалась, но я слишком боялся, что действительно съеду в кювет, если попытаюсь взглянуть на нее, чтобы убедиться в этом.

— И что там, в конце пути? — поинтересовался я.

— Тропа.

— Мы пойдем пешком?

— Какие-то проблемы?

— Нет, — я постарался соврать как можно увереннее. Но уж если ей показался медлительным мой пикап…

— Не волнуйся, там всего миль пять, к тому же мы не торопимся.

Пять миль. Я не ответил, чтобы она не услышала паники в моем голосе. Много ли я прошел в прошлую субботу — милю? И сколько раз на этой дистанции умудрился споткнуться? Предстоит нечто унизительное.

Какое-то время мы ехали в молчании. Я представлял себе выражение ее лица, когда в двадцатый раз окажусь на четвереньках.

— О чем ты думаешь? — спустя несколько минут нетерпеливо спросила Эдит.

Я снова соврал:

— Просто пытаюсь понять, куда мы направляемся.

— Есть одно место, мне нравится приходить туда в хорошую погоду. — Мы оба взглянули на редеющие облака.

— Чарли сказал, что сегодня будет тепло.

— А ты сообщил Чарли о своих планах? — спросила она.

— Не-а.

— Но ты ведь наверняка упомянул в разговоре с Джереми о том, что я повезу тебя в Сиэтл, — задумчиво произнесла она.

— Нет.

— Выходит, никто не знает, что ты со мной? — теперь она явно злилась.

— Ну, как посмотреть… Полагаю, ты сказала Арчи?

— Это очень поможет, Бо, — огрызнулась она.

Я сделал вид, что не услышал.

— Это из-за погоды? Весенняя депрессия? Форкс настолько тебя угнетает, что ты решил покончить с собой?

— Ты сказала, это может создать проблемы для тебя… ведь мы открыто общались, — объяснил я.

— То есть ты беспокоишься о том, что у меня будут неприятности… если ты не вернешься домой? — ее тон был ледяным и язвительным.

Я кивнул, не сводя глаз с дороги.

Эдит что-то проворчала себе под нос, но слова лились так быстро, что я не успевал их понять.

Остальная часть пути прошла в тишине. Я чувствовал исходившие от нее волны гнева и неодобрения и не мог придумать, как правильно извиниться, если я ни о чем не жалею.

Дорога закончилась возле маленького деревянного указателя. Отсюда видна была пешеходная тропка, уходившая в лес. Я припарковался на узкой обочине и вышел, не зная, что делать, потому что Эдит сердилась, а у меня больше не было уважительной причины не смотреть на нее из-за управления автомобилем.

Потеплело — пожалуй, сегодня было теплее, чем когда-либо со дня моего приезда в Форкс, почти душно, хотя тонкие облака всё еще затягивали небо. Я снял свитер и бросил в кабину, радуясь, что под ним у меня футболка — особенно с учетом предстоящих пяти миль пешей прогулки.

Услышав, как хлопнула дверца, я обернулся и обнаружил, что Эдит тоже сняла свитер, оставшись в тоненькой майке, и снова собрала волосы в небрежный пучок. Она стояла спиной ко мне, пристально всматриваясь в лес, и я видел изящные очертания лопаток, чуть похожие на сложенные крылья под ее бледной кожей. Мне известно, сколько силы в ее тонких руках, но сейчас, глядя на них, трудно было поверить в такое.

— Сюда, — все еще раздраженно сказала она, обернувшись ко мне, и пошла прямо в чащу, на восток от пикапа.

— А как же тропа? — я постарался скрыть панику в своем голосе, поспешно огибая пикап, чтобы догнать Эдит.

— Я сказала, что в конце дороги есть тропа, но не говорила, что мы по ней пойдем.

— Без тропы? Ты шутишь?

— Я не позволю тебе потеряться.

Тут она повернулась с насмешливой полуулыбкой, и у меня перехватило дыхание.

Я никогда еще не видел так много ее открытой кожи. Бледные руки, тонкие плечи, ключицы, хрупкие на вид, словно веточки, уязвимые впадинки над ними, лебединая шея, нежная округлость ее груди — не пялься, не пялься — и ребра, которые практически можно было сосчитать под тонкой хлопковой тканью. Слишком совершенная, осознал я, захлестываемый сокрушительной волной отчаяния. Не было ни единого шанса, что эта богиня когда-нибудь будет иметь какое-то отношение ко мне.

Она глядела на меня, явно потрясенная страдальческим выражением моего лица.

— Хочешь вернуться домой? — спросила она тихо, ее голос был наполнен другой болью, не имеющей ничего общего с моей.

— Нет.

Я прошел вперед, пока не оказался рядом с ней, не желая тратить впустую ни единой секунды из считаных часов, что мне оставалось провести с ней.

— В чем дело? — спросила она, всё еще тихо.

— Я не слишком быстро хожу, — глухо ответил я. — Тебе придется запастись терпением.

— Я могу быть терпеливой — если прикладываю гигантские усилия, — она улыбнулась, удерживая мой взгляд и пытаясь вывести меня из неожиданного уныния.

Попробовав улыбнуться в ответ, я почувствовал, что улыбка получилась более чем неубедительной. Эдит внимательно вгляделась в мое лицо.

— Я отвезу тебя домой, — пообещала она, но я не понял, собирается ли она сдержать это обещание в любом случае или только если мы уедем отсюда прямо сейчас. Очевидно, ей казалось, что я пришел в такое состояние из-за страха перед надвигающейся гибелью, и я порадовался тому, что являюсь единственным человеком, чьи мысли она не слышит.

— Если ты хочешь, чтобы я преодолел пять миль сквозь эти джунгли до захода солнца, то лучше начинай показывать дорогу, — мрачно отозвался я. Эдит нахмурилась, явно пытаясь понять мой тон и выражение лица.

Через мгновение она сдалась и направилась в лес.

Это оказалось не так сложно, как в моих страхах. Большей частью путь пролегал по ровной земле, а Эдит, похоже, не возражала идти в моем темпе. Дважды я спотыкался об корни, но ее рука успевала метнуться и удержать меня за локоть, прежде чем я падал. Когда она касалась меня, мое сердце, как обычно, начинало биться сильно и неровно. Я видел выражение ее лица, когда это повторилось, и внезапно понял, что она всё слышит.

Я старался не смотреть на нее, потому что каждый раз ее красота наполняла меня все той же грустью. В основном мы шли молча. Иногда Эдит задавала мне не относящиеся к нашей прогулке вопросы, которые не вошли в двухдневный допрос. Спрашивала о днях рождения, об учителях в начальной школе, о домашних питомцах — и я вынужден был признаться, что, убив трех рыбок подряд, отказался от этой затеи. Она засмеялась над этими словами громче, чем обычно, и звук ее смеха, прыгая звонким эхом среди деревьев, вернулся ко мне.

Поход занял большую часть утра, но Эдит ни разу не выказала нетерпения. Лес раскинулся вокруг нас лабиринтом одинаковых деревьев, и я стал переживать, что мы не сможем найти отсюда выход. Она же сохраняла в этих зеленых дебрях абсолютное спокойствие, не проявляя ни малейших сомнений в правильности выбранного направления.

Через несколько часов зеленый свет, который пробивался сквозь кроны деревьев, посветлел до желтого. День оказался солнечным, как и было обещано. Впервые с тех пор, как мы тронулись в путь, я снова испытал радостное волнение.

— Мы уже пришли? — спросил я.

Эдит улыбнулась перемене в моем настроении:

— Почти. Видишь просвет впереди?

Я уставился на окружающую нас чащу:

— Хм… а должен?

— Возможно, для твоих глаз еще немного рано.

— Пора на прием к окулисту, — вздохнул я, а она улыбнулась.

И еще ярдов через сто мне удалось увидеть впереди, среди деревьев, просвет, который был бледно-желтым, а не желто-зеленым. Я увеличил темп, и теперь Эдит позволила мне выйти вперед, а сама бесшумно следовала за мной.

Я подошел к краю светового пятна и шагнул через последнюю кайму папоротников в самое красивое место, которое когда-либо видел.

Поляна была маленькой, идеально круглой и покрытой полевыми цветами — фиолетовыми, желтыми и белыми. Слышалось близкое журчание ручья. Солнце светило прямо над головой, заливая поляну легкой дымкой солнечного света. Я медленно двинулся вперед сквозь мягкую траву, покачивающиеся цветы и теплый, пронизанный золотистыми лучами воздух. После первых минут восторга я обернулся, желая разделить его с Эдит, но позади меня ее не оказалось. Внезапно встревоженный, я начал искать ее взглядом и наконец обнаружил — все еще на краю леса, стоящей в густой тени. Эдит настороженно наблюдала за мной, и я вспомнил, зачем мы здесь. Тайна Эдит и солнечного света, которую она обещала мне сегодня открыть.

Я шагнул назад, протягивая к ней руку. В глазах Эдит заметно было опасение, колебание — как ни странно, это было похоже на страх перед выходом на сцену. Я ободряюще улыбнулся и пошел к ней. Она предостерегающе подняла руку, и я резко остановился.

Эдит сделала глубокий вдох, закрыла глаза, а затем шагнула в яркий свет полуденного солнца.

Глава тринадцатая

Признания

С закрытыми глазами Эдит слепо шагнула на свет.

Сердце подпрыгнуло к горлу, и я кинулся к ней:

— Эдит!

Только когда глаза ее распахнулись, а я подбежал достаточно близко, чтобы начать понимать увиденное, стало ясно, что она не воспламенилась. Она снова вскинула руку ладонью вперед, и я неловко остановился, едва не упав на колени.

Кожа Эдит искрилась крошечными радугами, которые плясали на ее лице и шее, спускались по плечам на руки. Она так сильно сверкала, что мне пришлось прищуриться, как при попытке посмотреть на солнце.

Мелькнула мысль упасть на колени специально. Такой красоте надо поклоняться. Строить в ее честь храмы и приносить жертвы. Стало жаль, что мои руки пусты, да и какой дар богиня пожелала бы получить от обыкновенного смертного вроде меня?

Далеко не сразу я разглядел через это свечение выражение ее лица: она наблюдала за мной, широко раскрыв глаза, чуть ли не с испугом. И слегка отпрянула, когда я шагнул к ней.

— Тебе больно? — прошептал я.

— Нет, — едва слышно ответила Эдит.

Еще шаг… меня тянуло к ней, словно она снова была магнитом, а я — беспомощным бруском тусклого металла. Она опустила руку, которой до этого предостерегала меня от приближения. Из-за этого движения охватывающее руку пламя замерцало. Все еще на расстоянии, я медленно обошел вокруг Эдит, чувствуя необходимость разглядеть ее со всех сторон в мельчайших подробностях. Солнце отражалось от ее кожи, переливаясь всевозможными оттенками. Мои привыкшие уже к этому сиянию глаза округлились от восторга.

Хотя я понимал, что Эдит тщательно подбирала одежду для этого дня и была готова показать мне это, но все же задумался, не жалеет ли она о своем решении, слишком уж скованно она стояла — ноги чуть согнуты, плечи напряжены.

Закончив круг, я преодолел последние футы между нами. Невозможно было перестать пялиться, даже чтобы моргнуть.

— Эдит, — выдохнул я.

— Теперь ты боишься? — прошептала она.

— Нет.

Испытующе глядя мне в глаза, она явно пыталась услышать мои мысли.

Сознательно не торопясь и наблюдая за лицом Эдит, чтобы понять, разрешает ли она, я потянулся к ней. Глаза ее раскрылись еще шире, она стояла совершенно неподвижно. Осторожно, медленно я легко прикоснулся кончиками пальцев к искрящейся коже руки, с удивлением обнаружив, что она такая же прохладная, как и всегда. Блики от нее упали на меня, и внезапно моя ладонь перестала казаться такой уж обыкновенной. Эта потрясающая девушка даже меня смогла сделать менее заурядным.

— Что ты думаешь? — так же тихо спросила она.

Я с трудом подбирал слова:

— Мне… я не знал… — после глубоко вдоха я все-таки сумел высказаться: — Никогда не видел ничего более красивого, даже представить не мог, что может существовать что-то настолько прекрасное.

В ее взгляде все еще плескалась настороженность. Похоже, Эдит считала, что я говорю так, думая угодить ей. Однако это была чистая правда — возможно, я никогда еще не был более откровенным, слишком ошеломленный, чтобы притворяться или умалчивать о чем-то.

Она начала было поднимать руку, но уронила, вызвав этим новую вспышку пламени.

— И всё же это очень странно, — пробормотала она.

— Потрясающе, — выдохнул я.

— Тебя не отталкивает мое вопиющее отсутствие человечности?

Я покачал головой:

— Нет.

Она прищурилась:

— А должно бы.

Страницы: «« « ... 1314151617181920 » ... »»