Непокоренный «Беркут» Собына Дмитрий
– На ле-во! Шагом марш!
Шеренги, синхронно повернувшись, пошли вверх по улице. Митингующие напротив стали хлопать в ладоши и скандировать: «Молодці! Молодці!», «Міліція з народом!». Шум майдана распространялся далеко за его пределы и в автобусах, даже с закрытыми дверями, было слышно, как выступают на сцене активисты и в перерывах между пылкими речами играет музыка.
Уставшие милиционеры заходили в автобусы и падали на сиденья, стягивая с себя амуницию и спецсредства. Заходя в автобус, Гена остановился на ступеньках в дверях и, подняв руки, с пафосом произнес:
– Дом, милый дом.
В спину его несильно толкнул Миша Лапатый.
– Проходи давай, не охлаждай машину, нам в ней еще спать.
– Ты знаешь, – обратился он к Ивану, – на посту по двенадцать часов стоишь, а ноги так не болят.
– Так на посту ты не все время стоишь, походил, присел где-то, на что-то обопрешься, а здесь стоишь и стоишь, – просветил друга Иван. Сняв ботинки, он засунул ноги в тапочки.
– Ну, ты уже вообще по-домашнему, – заметил Алексей Каустович.
– Ноги должны отдыхать. Мне так еще моя бабушка говорила. Зачем себе отказывать в маленьких жизненных радостях? – наставительным тоном ответил Иван, готовясь завалиться спать.
– Вань, ты что, уже спать ложишься? – с обидой в голосе спросил Гена.
– Ну да, а что? Сейчас умоюсь, что-нибудь перекушу и на боковую.
– А в картишки партейку сыграть? – предложил друг, вытягивая из внутреннего кармана колоду карт и начиная ее тасовать.
– Нет Ген, какие карты, уже одиннадцать ночи. Хочешь, Одаса возьми, он целый день в автобусе спал, – посоветовал сослуживцу Иван.
– Кто спал? – возмутился Игорек. – Я целый день с Карасем его автобус делал, руки отмыть не могу. Вон бушлат весь мокрый. Нужно было оставаться и спать вместе в грязи под автобусом, – бубнил незаслуженно обиженный водитель.
– Я тоже играть не буду. Сейчас еще натоплю чуть и спать. Замерз как собака, – обратился он к Гене.
– Ну, вот так всегда. Смотрите, всю жизнь проспите, – расстроился боец и вышел на улицу.
Ивана разбудил виброзвонок телефона. Спросонья он никак не мог найти его под бушлатом. Наконец вытащил из внутреннего кармана и ответил:
– Алло!
– Хватит спать, – это был командир, – буди всех. Надеваем на себя все: броники, спецсредства. Одасу скажи, пусть автобус прогревает.
– Есть, товарищ полковник, – ответил боец в трубку, из которой уже доносились гудки. Подойдя к водителю, который спал на двигателе, он подергал его за плечо.
– Вставай, Игорек. Одас проснулся сразу.
– А, что? – уставился он непонимающим взглядом на Ивана.
– Заводи автобус и включай свет, – распорядился он.
– А который сейчас час? – поинтересовался полусонный водитель, натягивая ботинки.
– Три часа ночи.
– И куда мы собрались в такую рань? – продолжал расспрашивать Игорь, попутно заводя автобус и включая свет в салоне.
– Много текста. Подъем! – громко на весь автобус скомандовал Иван. На его окрик среагировало человек семь; все остальные продолжали дрыхнуть, как ни в чем не бывало. Милиционер пошел по салону, расталкивая товарищей. Реакция была разная: одни просыпались и начинали одеваться, другие долго не могли понять, что происходит и почему их будят в такую рань. Наконец он растолкал всех, кто находился в автобусе и, вернувшись к своему месту, накинул на себя броник. Присев на край сиденья, застегивал наколенники. Бойцы, надев все на себя и видя, что ничего не происходит, стали расслабляться. Одни вышли на улицу покурить, другие, удобно устроившись, продолжали сладко спать. Чтобы окончательно проснуться, Иван тоже вышел из автобуса и встал у дверей. Со стороны майдана была слышна негромкая музыка. Беззвездное небо было затянуто облаками и темноту рассеивал только ближний свет фар заведенных автобусов. Мороз несильный, но из-за сырости было зябко. Бр-р-р, – передернул плечами Иван. Стройка, где они ночевали, гудела как растревоженный муравейник. На краю, возле выезда рычали «Икарусы» «Беркута» из других областей. В тусклом свете метались тени, на спине которых отражались нашитые надписи; «Міліція» или «Беркут». Что-то намечалось, «может майдан разбежался и всех домой распускают», была первая счастливая мысль Ивана.
– Что случилось, не знаешь, Макс? – бросил он пробегающему мимо Краховецкому Максиму. Тот немного приостановился.
– Да вроде бы на майдан сейчас пойдем, елку будем наряжать, – ответил водитель и побежал к своему автобусу.
– Какую елку? Кто наряжать будет? – крикнул ему вслед Иван, но его уже никто не слышал. Только утром, когда все газеты будут кричать «о кровавой елке майдана», а телевидение показывать интервью с избитыми «детьми», он поймет, про какую елку говорил Краховецкий.
– По машинам! – в темноте Иван узнал голос командира.
– По машинам! – продублировал он команду. Зайдя в автобус, попросил водителя включить свет.
– Одас, свет выключи, – закричали из задних рядов, – спать мешает.
– Я сейчас выключу кому-то на всю оставшуюся жизнь. Кого нет? – задал вопрос тоном, не терпящим возражений, Иван.
– Американца! – ответил сонным голосом Ахтыркин, – он в туалет побежал, прижало его сильно.
– Вот сука! Набирайте его на телефон, пусть бегом возвращается, – начинал нервничать Иван. Нужно уже докладывать командиру, а у них одного человека нет. На заднем сидении возле Миши заиграл телефон.
– Он бушлат оставил, а мобильный в кармане! Не надо было человека будить. Так бы он до утра в автобусе сидел. Сами пацана разбудили, теперь еще и виноватым оставят, – недовольно бубнил Ахтыркин. Не став дальше слушать его бубнеж, Иван выскочил на улицу.
– Степаненко Гришка! – позвал он.
– Да, я! – выскочил из темноты Американец с перепуганными глазами, застегивая на ходу комбинезон. Высокий, крепко сбитый Степаненко пришел в «Беркут» из охраны совсем недавно. Еще не обтерся, был тихий и незаметный. Старался на глаза никому лишний раз не попадаться. Когда Американец проходил отборочный спарринг, Иван убедился, что он неплохой боксер и вроде даже имел КМС по боксу. «Американцем» Григорий стал по пути в Киев. В сумку с собой он взял пять бутылок с «Кока-колой», когда пацаны увидели полсумки культового американского напитка, Степаненко сразу стал «американцем», но он не обиделся.
– Давай быстро в автобус. Где ты лазишь? Иван, назвав свой позывной в рацию, доложил, что у них все.
– Долго копаетесь, – услышал в рации недовольный голос командира, – выезжаем!
Возле ворот рычал «Икарус», он не проходил по габаритам, а сзади его уже подпер следующий, и так один за другим в ряд стояли пять автобусов. Последний автобус Карася, который ехал первым в их колонне. Сам Карась бегал на улице возле застрявшего «Икаруса» и орал:
– Убирай ты свою колымагу, ты бы еще на поезде сюда заехал, – злился водитель. Командир замыкал колонну и по радиостанции послал Диму Карасева разобраться, почему не можем выехать. Карась работал не очень давно, но за словом в карман не лез никогда. Мастер спорта по борьбе, коренастый, невысокого роста, он постоянно влипал в не очень хорошие ситуации из-за своего языка. Прямо перед отъездом в Киев в подразделение к командиру приходила соседка Карасева и жаловалась на Димона. Что-то он ей там наговорил, когда она сделала замечание его жене по поводу криков их шестимесячного малыша. После ее ухода командир вызвал Карася и сказал: «Поедешь в Киев. Пусть соседи от тебя хоть немного отдохнут. Нервишки подлечат».
– Ну где ты этот самовар взял. Давай потихоньку вперед, да не сцы, пройдешь, – продолжал руководить процессом Димон, – я бы там на комбайне проехал.
Водитель «Икаруса», не выдержав нападок со стороны Карася, высунулся по пояс в окно и, махая рукой, заорал водителю заднего автобуса:
– Да отъедете вы на хрен. Дайте назад сдать.
Карась остановился, посмотрел в сторону конца колонны и, хлопнув себя открытой ладошкой по лбу, побежал к автобусу. После того как он сдал назад, вся колонна зашевелилась, как большая гусеница поползла назад. Передний «Икарус», коптя черным дымом, совершил несколько маневров и, наконец, выехал через ворота на Институтскую. Следом за ним потянулись все остальные. Иван сел на место и смотрел через лобовое стекло, как их автобус прижимался к бордюру, становясь впритык к машине Карасева, вдоль по Институтской.
– Одас, не становись ты впритык. Сейчас Карась автобус заведет, будем выхлопными газами дышать, – запереживал Леха.
– Куда сказали, туда и встаю, – раздраженно ответил товарищу не выспавшийся Игорь. В автобусе уже никто не спал. Все прилипли к окнам и с жадным любопытством всматривались в темноту. Иван видел, что из-за «Икаруса» на веселье они опоздали. Майдан уже почти зачистили без них.
– Вот бл…ть, не успели, – выразил мысли всех находящихся в салоне Ахтыркин, натягивая на руки кожаные перчатки. Предупреждая желание поскорее выскочить из машины, по рации раздался голос командира:
– Двери не открывать. Из автобусов не выходить. Сидим в автобусах.
– Никому не выходить, – повторил Иван команду, чтобы все услышали. Через окно было видно, как мимо автобуса в сторону выхода из метро «Крещатик» пробежали несколько парней лет по двадцать пять-тридцать, на ходу сдирая балаклавы с головы. Двое из них остановились и, подобрав несколько камней, бросили их в милиционеров и побежали догонять товарищей.
– Смотрите! Смотрите! Суки, что творят! – привлек внимание товарищей Андрей Кольницкий. Все бросились к окнам, выходящим на майдан. На ступеньках лежал споткнувшийся беркутовец, а один из активистов пытался достать его тлеющей палкой. Еще трое стояли рядом и с интересом наблюдали за товарищем, иногда подбадривая его. Боец отбивал палку, из которой сыпались искры, сжатой в кулак рукой. Сзади к активистам подскочили коллеги бойца и стали вбивать палками в них уважение к милиции. Радикалы, прикрываясь руками, бросились бежать. Их никто не преследовал, милиционеры помогли подняться своему товарищу и растворились в темноте.
– Ну, ты видел, что творят, гады, – метался по автобусу, как тигр в клетке, Миша Ахтыркин.
– Он же хотел ему палку под шлем засунуть. Может подмогнем пацанам? Что сидеть? – загорелся Леха Каустович.
– Сидите! Вы думаете, мне легко смотреть на то, что происходит?
В передние двери заходил командир. Услышав последние слова Алексея, он постарался успокоить подчиненных.
– Приказ сидеть в резерве. Там и без вас народа хватит.
– Товарищ полковник, а можно выйти покурить? А то ухи пухнут, – задал вопрос Миша Ахтыркин, показывая свое большое красное ухо.
– Ну, тебе можно, – засмеялся командир, – задние двери открой, в них покури. На улицу не выходить. Одас, закрывай двери.
Полковник вышел на улицу и пошел к следующему автобусу. На майдане уже все успокоилось. Активисты разбежались и по площади ходили несколько человек в гражданской одежде. Офицеры собирали бойцов «Беркута» и уводили их в автобусы. Вэвэшники снимали привезенные железные щиты-парапеты и выставляли их в ряд.
– Все, кина не будет, будут танцы, – Гена расслабленно откинулся на сиденье, расстегивая липучки на бронике. Накал страстей стал утихать. Как всегда, нервное напряжение сменялось апатией и расслабленностью. Бойцы рассаживались по своим местам. Миша, снимая перчатки, которые он несколько минут назад с таким энтузиазмом надевал, бурчал:
– Если бы не этот вонючий «Икарус», сто пудов бы успели.
– Давайте поедим, а то после этих нервов так жрать захотелось, – внезапно подал голос до этого постоянно молчавший Американец.
– Точно. Я давно уже хотел предложить то же самое, – заявил Одас, перелезая из кабины в салон. В правой руке он тащил большой черный пакет. – У меня еще сальцо домашнее осталось, пара банок сардин в масле и три огурца свежих, – радостно улыбаясь, рассказывал Игорек. На заднем сиденье быстро накрыли стол. Иван тоже присоединился к товарищам, притащив с собой банку тушенки и оставшуюся от привезенных из дома продуктов пачку печения. Гена к раннему завтраку присоединиться отказался:
– Я в шесть часов утра есть не могу. Лучше посплю. За столом все разговоры сводились к только что произошедшему на майдане. Все поддерживали Мишу Ахтыркина, что разогнать эти сборы нужно было уже давно, а не играть в демократию и тянуть до сегодняшнего дня.
– Может, сегодня домой отпустят? – высказал, запихивая в рот очередной бутерброд с салом, мучившую почти всех мысль Игорь Одас. Все разговоры переключились сразу на поездку домой и выяснилось, что почти у каждого дома куча неоконченных дел и неразрешенных проблем. В разгар словесных дебатов Гриша Степаненко достал из сумки последнюю баклажку «Кока-колы» и, перебивая товарищей, спросил, кивая головой на бутылку:
– Кто-то будет пить?
– Ну везде эта Америка лезет, – протягивая Грише кружку, улыбнулся Леха Каустович.
– Наливай! – подставил свою огромную чашку Миша Ахтыркин. Попив «Кока-колы» Иван встал.
– Ну, раз у вас больше ничего нет, мы, пожалуй, пойдем.
Убрав со стола, все стали расходиться и укладываться спать. Когда Иван вернулся, Гена уже мирно похрапывал, развалившись напротив и подложив под голову бронежилет вместо подушки.
– Вот у кого нервы железные. Спит как трофейная лошадь, – высказался Одас, расстилая на двигателе спальный мешок и бросая сверху бушлат. Гена прекратил храпеть, открыл один глаз и, подняв указательный палец, пафосно произнес:
– Завидовать нехорошо.
Повернулся на другой бок и опять захрапел. Иван полусидя оперся на броню под спиной и, свесив голову, быстро заснул.
– Одас, ты что, нас всех здесь потравить хочешь? Только что открывший глаза Иван смотрел на Гену, который воспитывал водителя.
– Двери открывай. Мы здесь все скоро задохнемся, – продолжал он распекать Игорька. Окинув взглядом салон, в котором стоял сизый вонючий дым, Иван повернул голову к водителю, сидящему за рулем тарахтящего автобуса, и сказал:
– Открой двери и включи на всю печки. Откуда столько дыма в автобусе?
– Карась впереди свою керогазку завел и из выхлопной весь дым к нам в автобус тянет, – пояснил Игорь.
– Уезжаем уже. Надо машины прогреть.
На улице уже было светло и в открытые двери было видно, как разъезжались автобусы с «Беркутом». Гена посмотрел на тяжелые серые облака, затянувшие небо.
– Сегодня в дорогу солнышка не будет, – огорченным голосом уточнил он.
– А что, сказали, домой едем? – с надеждой в голосе спросил Иван.
– Нет, еще не сказали, но что тут делать? Майдан зачистили. Думаю, наверняка сегодня уедем, – поделился своими догадками с Иваном товарищ.
– Как говорит мой батя, «Скажеш гоп, як перескочиш», – влез в разговор друзей Одас, который до этого внимательно к нему прислушивался. Передний автобус, выбросив черные клубы дыма, дернулся и поехал. Следом за ним вырулили на Крещатик и они. Автобус, подпрыгивая на ямах, ехал вдоль набережной.
– Ну вот, я же говорил, едем в общагу. Вещи соберем, и домой, – радостно сообщил на весь салон Гена. Иван не ответил, задумчиво смотря в окно. Предчувствие говорило, что никуда они сегодня не поедут, а своему предчувствию он привык доверять. Подъезжая к общаге, Иван отвлекся от созерцания мокрых серых улиц Киева и крикнул в салон:
– Просыпаемся! Приехали уже!
Командир построил свое войско перед общагой. Бойцы, сонные и недовольные всем происходящим, становились в строй. Полковник вышел перед строем.
– Сейчас мыться, бриться и отдыхать, – произнес он коротко.
– А домой едем? – задал кто-то из строя вопрос.
– Пока нет. Отдыхайте. Все, разойдись. Распустив всех, командир пошел в общагу.
– Находько, ключ у тебя? – спросил Иван у расстроенного друга, который уже представлял, как его дома встречает жена, и сын, и дочь.
– Нет. У Андрюхи! – раздраженно ответил товарищ, разочарованный словами командира. Поднявшись на этаж, друзья увидели, что двери в номер открыты и внутри уже хозяйничает Кольницкий. Гена разулся, зайдя в комнату и, не раздеваясь, завалился на кровать, уставившись безучастным взглядом в потолок.
– Что с ним? – спросил Андрей, показывая глазами на Гену.
– Расстроился, что домой не едем, – ответил Иван на вопрос друга.
– Ген, да не расстраивайся. Сегодня не поедем, завтра уедем, – успокаивал друга Андрей.
– На хрен мне завтра! Я на этот Киев уже смотреть не могу. Достал он меня. Здесь постоянно чем-то недовольны. То Кучма им не такой, потом Ющенко не нравится. Сейчас в Евросоюз захотелось. Завтра решат, что им в союз с Китаем вступать нужно. Почему в других городах люди спокойно работают, учатся, растят детей? А в Киеве, как не демонстрация, так митинг. Ладно, отцепитесь вы от меня.
Раздраженный товарищ отвернулся лицом к стенке. Иван жестами показал Андрею, чтобы не трогал Гену. Тот понимающе кивнул головой. Иван сходил искупался, постирал вещи и тоже завалился на кровать. Взял книгу и погрузился в чтение, рядом на кроватях уже сопели Гена и Андрей.
В комнату заскочил Саркис с возбужденно горящими глазами и прямо с порога завопил:
– Дрыхните!? Пойдемте быстрее, там по телеку про сегодняшний майдан все каналы только и говорят.
– Не кричи, – успокоил товарища Иван, – не видишь, пацаны спят.
Он встал с кровати и вслед за Сергеем пошел по коридору. В «аппендиците», где стоял телевизор и диван, была куча народу. Все жадно уставились на экран, где один за другим крутили ролики, как «Беркут» разгоняет майдан. Депутаты, политические обозреватели, все с удовольствием смаковали произошедшее, давая самые негативные оценки силовикам.
– Вот падлы! – эмоционально злился Костик Серков, похлопывая себя руками по коленям. Он негодовал, когда очередной критик высказывал свое «фи» произошедшему на майдане.
– Ну, а где оперативные съемки? Мы же видели, как «тихушники» снимали на камеры. Почему не показать, как «дети» пытаются горящую палку милиционеру под шлем засунуть. Это что, игры у них сейчас такие? Или как те два урода возле наших автобусов в ментов камни кидали, – Костик в своем негодовании аж привстал с продавленного старого дивана.
Костик Серков работал в «Беркуте» уже не один год. До того, как прийти в подразделение, он уже успел послужить в спецназе. Константин был хорошим и исполнительным сотрудником, но страдал обостренным чувством справедливости. За что постоянно и страдал. Он, не взирая на звания и должности, мог сказать офицеру:
– Ну это же несправедливо…
Многим это не нравилось и Серковым затыкали все дыры. Он, конечно же, обижался, но в очередной раз не сдерживался и опять влезал:
– Но ведь говорили по-другому, где же здесь справедливость?
И опять попадал на выходные в наряд. Товарищи Константина уважали и, стараясь ему помочь, советовали:
– Да не лезь ты. Оно тебе надо?
А офицер, которому Серков доказывал про справедливость, философски замечал:
– Где ты видел в этой жизни справедливость?
Вот и сейчас Костик не мог сдержать эмоции, полностью растворившись в телевизоре. Сергей Саркисов оторвался от экрана и, повернувшись к Ивану, спросил:
– Вань, ты как думаешь, почему на «Беркут» всех собак спустили?
Иван почесал кончик носа, посмотрел в телевизор и ответил:
– Ты знаешь, Серега, в школе мы учили басню Крылова – «Волк и ягненок» и мне запомнились такие слова: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Вот так и здесь, нужен образ «плохих парней», чтобы показать народу, что он борется за все «хорошее». Создается образ врага и его «цепных псов» – «Беркута», которых он натравливает на «хороших» парней, и чем больше борцы со «злом» страдают, тем лучше, больше ненависти у простых людей. «Независимые» СМИ, конечно, это покажут в правильных ракурсах. Похожий образ создали большевики в 1917 году для царской «охранки».
В кармане у Ивана зазвонил телефон. По мелодии он понял – звонит командир.
– Да, сейчас иду. Командир вызывает, – пояснил он Саркису.
– Самое обидное, что с нашей стороны все молчат. Как в рот воды набрали, – поделился своими мыслями Иван, уже выходя в коридор.
Перед дверями в номер командира Журба встретил Василькова.
– Здравия желаю, товарищ капитан.
– Привет Ваня, – по-простому ответил Васильевич. Выглядел он не очень хорошо: красные глаза с синюшными мешками под ними, лицо одутловатое с желтым оттенком.
– Вы что, заболели, Владислав Васильевич? – с сочувствием в голосе поинтересовался у офицера боец, заходя за ним в номер.
– Да что-то почки прихватило. Наверное, на сквозняке застудил. Разрешите, командир? – спросил он у полковника, сидящего в углу на стуле. Командир был одет по-домашнему: в свитерке, спортивных штанах и тапочках.
– Заходите быстрее. Не выпускайте тепло. Посреди комнаты стоял обогреватель и дул теплый воздух. Телевизор на тумбочке показывал то же самое, что Иван смотрел несколько минут назад. Убедившись, что все собрались, командир сказал:
– Как сами видите, новости не радостные. Можете сказать бойцам – поездка домой откладывается на неопределенное время. По улицам пускай не мотаются, особенно в форме, а то какой-нибудь ненормальный, насмотревшись телевизора, начнет кидаться. Видите, как милицию сейчас уважают. Моются, бреются и больше отдыхают. Завтра выезжаем в восемь на Администрацию Президента. Сейчас у Селенкова получите на автобусы тушенку, печенье галетное и воду. Все. Вопросы у кого-то есть? Нет? Тогда все свободны. Владислав Васильевич, останьтесь.
Иван, уже закрывая двери, услышал голос командира:
– Влад, может тебе в больницу, хватит геройствовать, орден не дадут.
Иван позвонил Саркису:
– Возьми с собой пару человек, получим продукты на автобус. Спускайтесь побыстрее, хватит там охать и ахать перед телевизором.
Встретились возле входа, получили продукты, сложили все в автобусе и со спокойной душой Иван пошел в номер. Гена за время его отсутствия уже успел раздеться и храпел под одеялом. Он тоже решил не испытывать судьбу. Закрыл на ключ входную дверь, разделся и завалился спать.
– Опять автобус, как он уже мне надоел. Я сегодня ночью на кровати хоть выспался. Если бы каждый день в общагу ночевать возили, вообще отлично было бы, – уже за ночь успокоившись, Гена размышлял вслух, покачиваясь в такт с автобусом на кочках.
– Куда сегодня едем, неизвестно? – поинтересовался Саркис, не отрывая взгляда от своего телефона.
– Слышь, Серега, тебе не все равно, где тебя выставят губителем «детских душ», – бесцеремонно встрял раздраженный Миша Ахтыркин. После вчерашних просмотров новостей настроение у всех было подавленное. Почти по всем каналам показывали зверства «Беркута» в отношении «детей». Брали интервью возле Михайловского собора и на Софиевской площади у покалеченных и избитых. Все это освещалось как-то однобоко. Милиционеры, которые были непосредственными участниками событий на майдане, смотря телевизор, убеждались, что правда о произошедшем никому не нужна и виновные уже назначены. Саркис в интернете вычитал, что на майдане получили травмы семь сотрудников МВД и ни с одним из них не показали интервью. Но самое обидное было, что руководство в своем большинстве молчало или признавало вину. И только некоторые старались оправдать «Беркут», но их было так мало, что они растворялись в общей обвинительной массе. Все это никак не прибавляло энтузиазма, а лишь обозлило и так морально уставших бойцов.
– Миша, угомонись, зачем на людей бросаться – сделал замечание Иван и, повернув голову к Сергею, пояснил, – на Банковую едим.
Утренние улицы были пустынны. Не видно возмущенных киевлян, которые, как говорил диктор пятого канала, торопились на майдан. На лицах редких прохожих, кутающихся в пуховики и пальто от сырого, пронизывающего ветра, читалось безразличие к происходящему и озабоченность своими проблемами. Вдоль обочины и на набережной возле Днепра стояло несколько десятков автобусов и микроавтобусов. Присмотревшись к номерам, Иван отметил, что здесь собрался цвет Западной Украины. В основном много было автобусов со львовскими номерами. Из-за ветра, дувшего с реки, народу возле коптящих автобусов было мало, только возле гранитного ограждения у самой воды стояли около десятка молодых парней с телескопическими удочками для флагов, и пили водку. Один из них, разлив водку по одноразовым стаканчикам, широко размахнулся и забросил пустую бутылку в Днепр. Что было дальше, Иван уже не смог рассмотреть, но он был уверен, весь остальной мусор после пьянки поплывет по древней славянской реке, качаясь на волнах, и где-нибудь на изгибе прибьется к берегу. Автобус с милиционерами, натужно гудя, повернул и медленно пополз вверх.
На Банковой перед железными воротами несколько минут выясняли, нужны мы здесь или нет. Наконец, скрипя, ворота открылись и автобусы, въехав, встали вдоль стены.
– Из автобусов не выходить, – последовала команда по радиостанции.
Через полчаса в двери постучали. Одас открыл и в салон зашел командир.
– Игорек, сейчас выедешь за ворота, и автобусы поставите за вэвэшными. – Посмотрев на Ивана, продолжил: – По улице не шляться, покурить возле автобуса или в туалет сходить и быстро назад. Сегодня оппозиция возле памятника Шевченко митинг собирает. Видели, сколько вдоль набережной автобусов стоит? Есть информация, что могут быть провокации. Чтобы я никого не искал.
Проведя инструктаж, командир вышел на улицу.
Дремая в автобусе, никто и не думал, что будет такая заваруха. Уже третий час на Банковой бесновалась и выла толпа молодых беспредельщиков, которые упивались своей безнаказанностью: можно мочить мусоров, можно делать, что хочется и за это ты в героях, борешься с ненавистным режимом. Да, в четвертом году все было цивильней – девочки с гвоздиками, Вакарчук, раздающий свои кассеты, бабушки с иконами, обернутыми вышитыми рушниками, а сейчас как-то сразу все пошло радикально и агрессивность у толпы зашкаливает. Ну, в принципе, сами виноваты, опустили планку уважения к милиции ниже плинтуса, показывая один негатив и высмеивая при каждом удобном случае, только «Беркут» уважают и боятся, потому некоторые и ненавидят, думал Иван, провожая взглядом очередного вэвэшника, который прыгал на одной ноге, опираясь на плечо своего товарища. За автобусами стояла «скорая», возле нее сидели и лежали около дюжины пацанов в вэвэшной форме. Одним накладывали шины на поломанные руки и ноги, другим бинтовали раны. Ребята лежали на щитах и бронежилетах, расстеленных на земле. Бойцам оказывали первую медицинскую помощь, вкалывали обезболивающее, и они продолжали страдать на морозе. Выехать у скорой возможности не было, мы блокированы со всех сторон.
– Черт, когда уже дадут команду нам выйти к этим отморозкам? – высказывал с нетерпением Андрей. Ярость клокотала в груди, ища выход. Бойцы бессильно сжимали кулаки и скрипели зубами, видя, как калечат их товарищей.
– Сегодня праздник – сообщил Саркисов, ковыряясь в телефоне.
– Ты опять какую-то чепуху в своем интернете наковырял? – поинтересовался Андрей.
– Какой праздник, Саркис? – заинтересовался Гена.
– Сегодня 1 декабря? Годовщина референдума о независимости Украины. Ненормальные люди, вместо того чтобы на майдане песни петь, танцевать, они здесь дуреют.
Сергея никто не поддержал и обсуждение утихло. Все с нетерпением поглядывали вперед, туда, где слышался рев трактора и взрывы взрывпакетов и петард.
Через полчаса со стороны, где держались шеренги вэвеэшников против разгулявшихся ультрасов, если раньше выводили одного-двух окровавленных солдат, теперь потек уже ручей раненных с разбитыми окровавленными шлемами, в разорванных бушлатах, а в другую сторону тек ручей испуганных мальчишеских лиц, идущих на усиление шеренг в мясорубку, становясь на место своих раненых товарищей. Поначалу пацанов бросали без щитов, приказ на провокации не реагировать, силу не применять. Только через час избиения вэвэшникам, большинство из которых срочники, выдали щиты. К Ивану подошел командир.
– Ты как старослужащий определись, с тобой человек десять покрепче, сейчас поднесут гранаты со слезоточивым газом, нужно по команде бросать, где сильно лезут эти отморозки, – кивнул он головой в сторону, откуда был слышен грохот и виден дым.
Поднесли гранаты, много не давали, по три-четыре штуки на человека. Иван засунул свои в карман, когда вытащил руку из кармана, по ней больно ударил камень, камни уже стали долетать из толпы и, отскакивая от крыш автобусов, падали в строй «Беркута», иногда долетали и фаеры, которые тут же поднимали и бросали обратно в толпу. По стенам домов на Банковой плясали кровавые сполохи, отражая причудливые тени горящих фаеров. Увидев зовущий жест командира, который стоял за шеренгами вэвэшников, Иван коротко скомандовал:
– За мной! – И между автобусами, стараясь не столкнуться с раненными, побежал к командиру.
– Видишь, вон там около трактора – человек шесть с фаерами и палками особо активных, кинь пару гранат, пусть понюхают, отвлекутся, глядишь – срочники их палками достанут.
Тут же с крыши стали падать бутылки с «коктейлями Молотова». Несколько разбились в непосредственной близости от солдат, сразу вспыхивали ботинки, форма, щиты – все, на что попадала горящая жидкость.
Их сразу тушили огнетушителями, но некоторым огонь попадал на открытые участки, тогда медики забрызгивали ожоги пантенолом и раненных уводили к скорым. Возле «скорых» их укладывали или садили на щит, на котором лежал бронежилет. Иван сам помогал отводить двоих окровавленных ребят, поэтому видел и медиков, которые суетились около раненых молодых пацанят в синей милицейской форме с перемотанными бинтами головой, с шинами на руках и ногах и белым, забрызганным пантенолом лицом и руками, в разорванной и прогоревшей форме. Сейчас уже в этом муравейнике синей милицейской формы были видны вкрапления камуфляжей «Беркутов», все, кто мог, тот был в строю, возле «скорой» сидели сильно пострадавшие правоохранители с шинами или перебинтованными лицами, рядом валялись разбитые шлемы.
Высматривая, где больше всего лезли боевики, Иван указывал своим товарищам, куда кидать гранаты. Гранаты взрывались под ногами атакующих, выбрасывая облако едкого слезоточивого газа, от которого слезились глаза, пекло лицо, а если успевали вдохнуть, то душил сильный кашель. В это время солдаты пытались палками отблагодарить дезориентированных активистов. Получая от солдат довольно сильную благодарность по спине и рукам, толпа отхлынула метров на пять. Из нее периодически выскакивали отморозки, пытаясь ногой или палкой ударить вэвэшника, бросали взрывпакеты и фаеры, стреляли из фейерверков, которые взрывались в строю солдат. В ответ навстречу атакующим взлетали резиновые палки и, получив один или несколько ударов, «херой» заскакивал в толпу, потирая ушибленное место.
Возле Ивана остановились трое незнакомых беркутов, у двоих в руках были помповики «Форт 500», а третий смотрел в бинокль, медленно осматривая крыши и окна, выискивая цели. Вот над козырьком крыши показались две головы, и оттуда сразу полетела бутылка с горящим фитилем. Один из вэвэшников, заметив угрозу, крикнул «воздух», и все быстро разошлись, освобождая место. Упав на брусчатку, бутылка разбилась, обдавая осколками и черной маслянистой жидкостью стоящих рядом солдат, но не вспыхнула. В ответ защелкали «Форты», посылая в сторону пиротехников резиновые пули. Услышав, как по карнизу защелкала резина, двое малолеток вскочили и скрылись из виду.
– Жаль, не достали, – расстроился Гена.
– Да высоко, даже если бы и попали, они не почувствуют, пуля уже на излете, – ответил один из «беркутов» с ружьем. На улице начало темнеть, морозец усилился и в сторону милиции подул несильный ветерок.
– Не кидайте гранаты, – крикнул один из полковников ВВ, в высокой каракулевой шапке, – сейчас сами дыма нанюхаетесь!
Его никто не слышал, вокруг стоял гул, крики и ругань. Кто-то кинул одну за другой две гранаты, они ударились об трактор и, отскочив, взорвались под ногами у солдат. Газ сразу потянуло в сторону Ивана и бойцов, они стояли за спинами солдат. Журба все-таки схватил свою порцию газа и, давясь кашлем, тер глаза.
– Ген, побудь здесь за старшего, а я быстро сбегаю, глаза промою, ничего не вижу, – сказал милиционер. Подойдя к автобусу, Иван стукнул в переднюю дверь:
– Игорек, открой!
Водитель открыл двери и спросил:
– Что, газку хватанул? Вон на сиденье вода лежит, не ты первый глаза моешь.
– Леха забегал, так возле него граната прямо в руках у «беркута» взорвалась. Он ее в левой руке держал, кольцо вытянул, когда бросал, переложил в правую, и все это делал, не снимая перчаток, она прям в руке и рванула. Рука вроде целая, а Лехе чуть щеку разодрало и газом надышался. Давай водичкой солью, а то наши куда-то строятся.
Иван промыл глаза, умылся и, вытерев лицо чехлом от бронника, побежал становиться в строй. Став в конце строя, он спросил:
– Чего построили?
– Не знаю, сейчас командир все скажет, – ответил Иваныч.
Командир вышел перед строем и сказал:
– Я только что из штаба, там решили – автобусы оставляем, забрать все ценное, мою машину загоним во двор администрации президента, закроем ворота и держим оборону.
– Так что, за вэвэшников не отомстим? Бежим? – сказал кто-то из строя.
– В штабе считают, что нас здесь слишком мало: боятся, что если не разгоним, то радикалы прорвутся вовнутрь администрации. Хватит болтать. Задача ясна?
– Так точно! – гаркнул строй. Командир развернулся и пошел туда, где на возвышенности стояли руководители операции, внимательно всматриваясь в происходящее. Машину командира загнали внутрь и поставили около «Дома с химерами». Иван выделил двух молодых, которые перетаскали вещи к машине. В строю царило уныние, разговоры смолкли сами собой, некоторые бойцы приседали, другие подпрыгивали, пытаясь согреться. Настроение пропало, внутри просыпалось тяжелое чувство вины и горечи поражения. К строю подбежал капитан в форме «Беркута».
– Командир где?
– Вон стоит с руководством.
– Передайте ему приказ первого – выстраиваться за спинами вэвэшников, – сказал капитан и быстро скрылся между автобусами. Через пять минут подошел командир.
– Ну что, мужики, замерзли? Сейчас вроде согреемся; командиры рот, подводите людей к солдатам, но так, чтобы меньше видно было с той стороны.
Шеренги подходили и выстраивались сзади вэвэшников. В воздухе чувствовалось напряжение, волны злости расходились от бойцов. В мертвенном свете фонарей и дрожащих бликах разрывов было видно, как заволновалась толпа, увидев шеренги строящихся беркутов. Милиционеры достали палки и стали ними стучать по наколенникам. Постепенно подстраиваясь под общий ритм, стуча палками по щитам, к ним присоединились вэвэшники, и над Банковой разнесся гул от сотен палок, бьющих по нервам атакующих и возвещающих о неотвратимости наказания. Кто-то из строя солдат крикнул: «Будем бить больно, но аккуратно!». Иван засмеялся вместе со всеми, чувствуя, как внутри скручивается пружина и адреналин разгоняет по телу кровь. Ну, когда же вперед? Было заметно, что энтузиазм агрессивно настроенных молодчиков начинает утихать и толпа поредела, рассасываясь на Институтскую и по дворам. Были еще не успокоившиеся активисты, кое-где вылетали петарды и фаеры, но многие начинали понимать, что вот-вот придется ответить за тот беспредел, который они творили весь день.
«Беркут», вперед! Вот она, долгожданная команда. Колонны пришли в движение и нестройное ура-ааа!!! разнеслось над ними. Услышав этот рев, храбрые молодцы, которые перед этим бросались на шеренги солдат, развернулись и, сбивая друг друга с ног, бросились бежать. Иван, крича, бежал почти в конце колонны, споткнулся о перевернутый заградительный забор, упал. Тут же кто-то наступил на спину и через секунду чья-то сильная рука помогла подняться. «Не падай», – пророкотал какой-то незнакомый боец. Иван подхватил щит, валяющийся на асфальте, и побежал дальше. Злости, ненависти не было, был азарт и желание поскорее закончить этот дурдом. Мимо двое солдат протащили парня с рюкзаком, лицо которого было в крови, навстречу шел молодой мужчина, прижимая к груди разбитый фотоаппарат. Иван и еще несколько бойцов заскочили в арку, здесь лихорадочно срывая с себя шлемы и нашивки «Свобода» пытались вернуться к мирной жизни несколько недавних героев, один вытряхивал камни из рюкзака, его первого сбили с ног палками.
– Лежать!
Двое упали на землю, где уже лежал, скрутившись калачиком и держась за задницу, так и не успевший избавиться от камней активист, остальные бросились лезть через забор. Их срывали с забора и бросали на землю. Это вам суки не с вэвэшниками воевать. «Херои», тоненько поскуливая, просили их не бить. Иван выбежал из арки и понесся к Институтской. Он видел, что «беркута» рассеялись, а те немногие, что добежали до перекрестка Банковой и Институтской, останавливались, не зная, что делать и оглядываясь по сторонам. Командиров не видно, они тоже затерялись в общей массе и уже каждый сам решает, что ему делать. В это время толпа отошла от первоначального панического ужаса и начала стекаться в общую массу. Полетели первые камни из разбитой брусчатки, несколько из них достигли цели, притом, что щитов у «беркутов» не было.
Иван подбежал к «скорой», около которой сидели несколько активистов с разбитыми головами и окровавленными лицами, и остановился. Возле раненных суетились люди в белых халатах. Подскочили два солдата со щитами и палками и уже собирались ударами восстановить справедливость. Иван гаркнул:
– Отставить! Не надо!
В это время полетели камни, один из них чиркнул вэвэшника через открытое забрало по лицу, рассекая кожу. Врач бросился к Ивану и схватил его за руку.
– Помогите нам! Нас перебьют камнями.
Иван повернул голову к скорой и увидел испуганно-умоляющие взгляды молодых активистов с перебинтованными головами.
– Бойцы, накрываем сверху щитом, – быстро принял решение Иван. Он накрыл докторов и их пациентов, рядом то же сделали солдаты. По бронику и щитам забарабанил дождь камней, один камень больно скользнул по икре, нога подогнулась, но Иван устоял. Иван постарался вывернуть ногу так, чтобы часть, прикрытая щитком, оказалась снаружи. Каменный дождь стал утихать. Выглянув из-под щита, Иван увидел: солдаты выстраиваются в монолитную цепь, прикрываясь щитами, а бойцы «Беркута» собирают камни и кидают их обратно в толпу. Толпа остановилась и подалась назад, стараясь отойти на расстояние, куда не долетают камни. Еще выскакивали вперед смельчаки, пытаясь попасть камнем в кого-нибудь из милиционеров, но основная масса стояла, не рискуя получить камнем в обратку.
– Пацаны, давайте за машину, – скомандовал спецназовец докторам с пациентами. Прикрывая беззащитных людей щитами, они перебежали за «скорую», а Иван с милиционерами заняли место в цепи. «Монолит к центру!», последовала команда, и бойцы начали сжиматься к центру, ставя щиты внахлёст, а камни продолжали стучать по щитам, как град по жестяной крыше. Журба протер забрало и немного его приподнял, после чего посмотрел в дырки щита, что происходит впереди. Ничего не увидев, приподнял голову над щитом и увидел, что людей стало гораздо больше, и основная масса держалась на расстоянии, куда камни не долетали, но многие выскакивали из толпы и, бросив камень, бежали назад. Некоторых смельчаков настигали камни, брошенные со стороны милиции. Они падали и их тут же затаскивали в толпу. Иван поднял голову повыше над щитом, чтобы посмотреть на левый фланг протестующих, и получил удар по шлему. В глазах потемнело и он отключился. Пришел в себя от того, что кто-то дергал за плечо, во рту чувствовался соленый привкус крови, тошнило и кружилась голова.
– Дядь, ты живой? На, попей воды, – молодой солдат протягивал спецназовцу флягу. Иван обнаружил, что стоит на коленях, упершись в щит головой, а щит упирался в брусчатку. Солдаты впереди сомкнули строй, закрыв его от камней. Сплюнув кровь из разбитой губы, Иван взял флягу, прополоскал рот и, сделав несколько глотков, вернул ее назад.
– Спасибо. Давно меня вырубило?
– Я не знаю, только подошел, а вы так стоите, изо рта кровь капает и не двигаетесь, – ответил солдат.
– Помоги мне подняться, – попросил Иван. Встав, он почувствовал, что ноги немного дрожат, но в голове шуметь стало меньше, только в ушах раздавался звон. С левой стороны шлема Иван нащупал глубокую вмятину, кусок стекловолокна шлема вырвало камнем. Хорошо не в голову, уже наверно апостолу Петру бы исповедовался, – подумал боец.