Изюм из булки. Том 1 Шендерович Виктор

Музыка

А может, кто-то все-таки выжил.

В первую же ночь — это была ночь на воскресенье — со стороны залива раздалось глухое, но непрерывное «дум-дум-дум», как будто забивали сваи.

Источником звука был, несомненно, чей-то «кассетник», а «дум-дум-дум» было так называемое «музыка», под которое в наше время так называемое «отдыхают» так называемое «люди». Коттедж вздрагивал в предынфарктном ритме этой «музыки» — в буквальном смысле дрожали стены.

Я позвонил на рецепцию и попросил что-нибудь сделать с этим полуночным досугом, потому что в рекламе пансионата нам обещали домик в соснах возле залива, а не забивание свай в голову.

Милая женщина на рецепции сказала, что попробует помочь, но помочь не смогла. Перезвонив через какое-то время, она честно объяснила мне, что там, на берегу, в настоящее время — гуляют…

— Так позвоните в милицию! — предложил я.

— Так это милиция и гуляет, — просто ответила женщина.

Слуги народа

Янислав Левинзон, капитан популярнейшей в свое время одесской команды КВН, приехал в Москву и поселился в одноименной гостинице.

И вот, значит, едет он в лифте, а вместе с ним едут два мужика со значками на лацканах — избранники народа, депутаты Госдумы. Один избранник (видимо, бывший телезритель) внимательно смотрит в лицо Яну и наконец спрашивает:

— Простите, вы на утреннем заседании были?

А вы лицо Левинзона помните, да? Такой фракции нет.

Ян, честный человек, отвечает:

— Нет, я на утреннем заседании не был.

Депутат уточняет:

— А на вечернее — пойдете?

— Даже не подумаю, — говорит честный Левинзон.

Вдохновленный этим ответом, депутат поворачивается к коллеге:

— Вот я и говорю: нехрена нам там делать!

Переговорный процесс

В одном немаленьком московском банке, ориентированном на «нефтянку», шли серьезные переговоры. Высоких переговаривающихся сторон, желавших понадежнее припасть к федеральной «трубе», было пять:

— банкир-еврей твердой либеральной закваски (мне об этом впоследствии и рассказавший);

— русский вор в законе;

— чеченский полевой командир;

— генерал ФСБ и

— заместитель генерального прокурора Российской Федерации.

— И что? — поинтересовался я.

— Прекрасно договорились, — успокоил банкир.

Строка в смете

Другой российский бизнесмен, полной мерой вкусивший сладость дружбы с администрацией, сформулировал без лишних эмоций:

— Их «дружба» — часть себестоимости.

Дачный поселок

Заехал я как-то на дачу к приятелю молодости, адвокату. То есть это я по старинке думал, что у него дача, но, видать, не уследил за нравственной эволюцией этого господина…

Жил он в крепостном замке с видеонаблюдением по периметру, в окружении других таких же новорусских имений. Все эти охраняемые асьенды находились, разумеется, еще и за шлагбаумом с охраной.

А раньше тут обитали старые большевики… Впрочем, во времена большевиков ни шлагбаума, ни видеонаблюдения здесь не было. И доживали в этом поселке свои жизни — летом, в зеленом казенном домике — моя твердокаменная бабушка с дедушкой, недорепрессированным троцкистом…

Но времена изменились, изменились и дачники.

И вот адвокат выводит меня на опоясывающую балюстраду третьего этажа и начинает обзорную экскурсию.

— Видишь, — говорит, — домик? Это домик судьи.

Судя по размерам домика, судья был человеком принципиальным и мало не брал.

— А вот, — говорит адвокат, — домик прокурора. Тоже неосторожный человек.

— Почему?

— Надо было сначала уволиться, а потом строить такой домик. Вот, гляди сюда…

По соседству виднелся немаленький участок, плотно загруженный импортными стройматериалами.

— Это участочек следователя по особо важным делам. Он через год уволится, уйдет в бизнес и уже тогда начнет строительство.

Я не нашел связи…

— Вот и следствие не найдет связи, — объяснил адвокат. — Между домиком и предыдущим местом работы…

Тут я помаленьку начал понимать, куда попал. Но впереди было еще много открытий.

— Это дом главы местного РУБОПа, — продолжал экскурсию адвокат. — Рядом — дом местного авторитета.

Между домами, которые уместнее было бы назвать усадьбами, не наблюдалось даже забора. На общей лужайке красовалось барбекю. По вечерам, после рабочего дня, глава РУБОПа обсуждал с авторитетом ход его поимки…

— Теперь смотри.

Мы перешли по балюстраде на другую сторону дома.

— Видишь? — сказал адвокат. — Это дом генерала ракетных войск.

Генерал ракетных войск жил в крепком деревянном доме; во дворе, у аккуратной поленницы, стояла «Волга». Это было, безусловно, благополучие, но какое-то глубоко советское… Иллюстрируя разницу эпох, рядом высился новорусский дворец, чуть ли не с кариатидами!

Адвокат дождался моего вопроса и ответил с огромным удовольствием:

— Полковник строительных войск.

Спустя полчаса, уже за чаем, я поинтересовался, много ли работы.

— Сейчас я отдыхаю, — ответил мой собеседник. — Жду двухтысячного года. (А дело было летом 1999-го.)

И пояснил, обведя рукой окрестный пейзаж:

— Им же всем понадобятся адвокаты…

Но черная туча миновала эти благословенные места; у власти остались свои такие же. Подмосковным латифундистам адвокат не понадобился — и пошел работать в правительство Российской Федерации.

Домики для людей

А вот история другой подмосковной недвижимости; немножко жутковатая, но — не страшнее времени. Знаменитый лондонский дизайнер получил заказ из России от одного мелкого олигарха: построить в его подмосковном имении, на искусственном озере, небольшой средневековый город. Игрушечный, по типу маленькой брюссельской Европы…

Дизайнер сделал это с огромным талантом. Вырыли озеро, насыпали остров, построили город — с мостами, башенками, улочками… все, как оговаривалось, в масштабе один к двум.

Заказчик приехал принимать работу. Походил по этому «средневековью», полюбовался, поцокал языком… Потом потрогал стены и поинтересовался, как работает отопление.

— Какое отопление? — не понял дизайнер.

— Как какое! Они ж замерзнут зимой.

— Кто?

Тут выяснилось досадное недоразумение. Оказывается, маленький олигарх задумал построить у себя в поместье старинный маленький город не для бессмысленной красоты, а чтобы поселить в нем лилипутов.

Живых.

Чтобы, значит, он выходил утром из дома, а кругом — благодарные средневековые лилипуты. А он вроде как Гулливер.

Тяжело быть маленьким олигархом.

Элита

Зазвали меня как-то в гостиницу «Метрополь» на вручение премии «Элита». Премия деловых кругов России, не кот начхал! Мне там чего-то должно было перепасть… Название премии немного насторожило меня, но пропеллер ниже спины, как Карлсона, понес в сторону тусовки.

Цацку дадут, да и любопытно же!

В «Метрополе» все было в самом разгаре: утка, стерлядка, политики, бизнес, звезды эстрады… Через какое-то время меня вызвали на сцену и, сказав много лишних слов, действительно вручили цацку. Это было что-то шикарное в коробочке, перевязанной золотой ленточкой, что-то эдакое… короче, счастье на всю оставшуюся жизнь.

Более подробно описать содержимое коробочки не имею возможности, потому что ее немедленно сперли. Кого-то представили мне, кому-то — меня, потом с кем-то поставили фотографироваться, я пакетик к стеночке и прислонил…

И — как на вокзале, в один момент!

Элита, бля.

«Новые русские»

Говорят, этот термин придумали еще в конце восьмидесятых совсем молодые в ту пору Василий Пичул и Валерий Тодоровский.

По замыслу юных кинематографистов, это было анонсом изменившегося пейзажа: смотрите, кто пришел! Не совки-валенки, брежневской молью траченные, — продвинутые, образованные, вписанные в европейский контекст, молодые, талантливые…

Новые русские!

Но время и язык сами решили, каким смыслом наполнить удачное словцо.

Веселые ребята

На похороны Галины Старовойтовой несколько журналистов прилетели на самолете РАО ЕЭС — вместе с группой «правых» политиков и бизнесменов. После похорон сидели в Пулково и ждали Коха с Лисовским — те куда-то по-тихому свинтили прямо от могилы.

Ждали долго.

Наконец гуляки объявились у самолета — как говорится, теплые и в отличном настроении. Разницу в настроениях заметили все, но промолчали.

Вопрос задал сам Кох:

— А что вы такие грустные?

Хорошо!

Дело было в т. наз. «доме приемов ЛогоВАЗа», в гнезде Березовского.

Лысоватый бонапарт и группа его вороватых маршалов стояли над картой будущего сражения — схемой отъема некой крупной собственности. Изучали направления ударов, делали последнюю проверку своему плану: тут входим, тут выводим, тут банкротим…

И вот некто, в ком, по Бабелю, еще квартировала совесть, вдруг заметил, указав пальцев в какой-то узел на схеме: мол, с этим парнем выходит нехорошо. Вот тут мы его берем, а тут кидаем…

По свидетельству очевидца, от внезапного перевода сюжета в этическую плоскость с Березовским случилась истерика; от стресса бонапарта «девяностых» заклинило на слове «нехорошо».

— Что значит нехорошо! — кричал он. — Где нехорошо? Что нехорошо? Тут входим? Входим! Тут выводим? Выводим! Что нехорошо? Где нехорошо? Вот что значит: нехорошо? А?

Минуты две, говорят, кричал.

Потом успокоился, и все снова стало хорошо.

Поцелуй напоследок

Любой телефонный разговор Березовский заканчивал словом «целую». На автомате, вместо «до свидания».

Автоматизм — вещь непреодолимая, и однажды, насмерть с кем-то разругавшись, Борис Абрамович, крикнул в трубку перед тем, как ее бросить:

— Пошел на хуй! Целую.

Не тот

9 мая 1998 года в Курске ждали президента Ельцина. Самолет подрулил к ковровой дорожке, почетный караул застыл у трапа…

Ельцина все не было и не было.

Наконец дверь открылась, и на трапе появился Березовский. Поддуваемый ветром, он стремительно сбежал на курскую землю и чертом прошелся вдоль офигевшего караула, как бы принимая парад. Засунув по привычке одну руку в карман!

Статус исполнительного секретаря СНГ не сильно смягчил визуальный эффект этой картины.

Впрочем

…иногда о том, чтобы Ельцина не обнаружилось на трапе, можно было только мечтать.

Говорят, в одном славном российском городе, сойдя навстречу хлеб-соли и руководителям области, он первым делом завернул за трап и, расстегнувшись, неторопливо поссал на колесо. И только после этого приступил к руководству на местах.

Знакомое лицо

Тусовка — опасная вещь! Вот машет тебе рукой человек, лицо которого ты знаешь не первое десятилетие, — но кто это? как зовут?..

Однажды вхожу в московский клуб «Маяк» — и вижу за соседним столиком замечательного артиста Максима Суханова (ну, Суханова-то ни с кем не перепутаешь). Он приглашает подсесть, и я приземляюсь за его столик.

А рядом с Максом сидит симпатичная молодая женщина. Где-то я ее раньше видел, — но кого я тут раньше не видел, в «Маяке»?

Знакомимся:

— Лена.

— Виктор.

— Я знаю, — как-то загадочно говорит она. Но я загадочности тона не оценил: еще бы ей меня не знать, всенародную телезвезду!

— Очень приятно, — говорю.

Уходя за свой столик, приглашаю девушку прийти на мой концерт. Гляжу: как-то она странно на меня смотрит. Напряженно-испытующе. Как бы пытаясь понять: что я имею в виду? А что я имею в виду? Ну распустить павлиний хвост, разумеется! — не более того.

А она смотрит и смотрит.

Черт возьми, что я не так сказал?

Тут мой взгляд падает на обручальное кольцо у нее на пальце.

— С мужем приходите, разумеется! — говорю.

Мне казалось, что широта этого жеста должна снять напряжение, но напряжение только усилилось, и обескураженный, с разломанными мозгами, я побрел прочь. В этой коллизии был какой-то тайный узелок…

При следующей встрече с Сухановым я первым делом спросил:

— Макс! А кто была эта девушка?

И Максим ответил не без ехидства:

— Лена Березовская.

Только тут до меня дошла вся глубина моей последней реплики: «с мужем приходите»…

Дело было в девяносто девятом году; всесильный муж Лены, Борис Абрамович, «мочил» НТВ, где я работал, со всех стволов, и НТВ отвечало ему взаимностью.

Как говорилось в классическом кино: «А кто у нас муж?»

Дворянское гнездо

Флотский офицер В. подстерег меня за кулисами после концерта и попросил о протекции: он обнаружил в себе призвание фотографа и хочет посвятить этому остаток жизни.

Офицер мечтал о выставке в Москве — и с готовностью выложил передо мною образцы своего творчества. Это были нащелканные на «кодаке» фотки с изображением девиц в довольно нестроевых позах. Демонстрация сопровождалась офицерскими комментариями, больше напоминавшими солдатские.

Офицер был сумасшедший, о чем я мог бы догадаться с самого начала.

Я сказал: большое спасибо — и вернул фотографии, и только тут увидел главное: альбомом для этой любительского порно служило детское издание Жития Христова!

Писатель со вкусом этой деталью бы и ограничился, но жизнь не знает ни вкуса, ни меры. На прощанье офицер дал мне свою визитную карточку, на которой значилось: член Дворянского собрания города NN.

А теперь — дискотека!

Посреди строительства капитализма на московской гостинице «Молодежная» сияла реклама дискотеки «Молодая гвардия».

Как должны звать диджея? Олег Кошевой?

Приложение к договору

Один монументалист подрядился сваять посреди уездного города N. «Родину-мать» — и уже в процессе ваяния пришел к выводу, что продешевил с гонораром. Договор с администрацией, однако ж, был давно подписан…

Поезд ушел? Как бы ни так!

Скульптор предложил администрации подписать приложение к договору, предусматривавшее прибавку в 20 % — за портретное сходство.

Что и было сделано.

Долежался

Дело было в Хорватии, в конце лета.

Разморенный Адриатикой, я лежал у себя в номере лениво щелкал пультом в поисках футбола. Футбола не было, и почти ничего не было в том телевизоре, кроме какого-то хорватского канала. И вот вижу я в тамошних новостях странную картину: какая-то явно отечественная толпа (наши лица и одежки узнаешь сразу) ломится в какие-то двери, а на дверях висят странные цифры: «12–40» и «14–10»…

Что такое, думаю? Что за «12–40, 14–10»? Расписание поездов? Опять проблемы на железной дороге? Но почему такой ажиотаж — до первого сентября, вроде, еще две недели…

Ладно, думаю. Вернусь, узнаю.

Вернулся — узнал: это был дефолт! А «12–40» и «14–10» — курс доллара.

Фантазия слабовата — никак не угонится за реальностью…

По специальности

Доллар летал уже между двадцатью и тридцатью, наличности в стране не было, наверху искали крайних…

Костистый мужчина, подвозивший меня на своих «Жигулях», крыл последними матюгами все ветви власти. Я молчал, наслаждаясь развернутыми оценками персоналий.

Завершив обсуждение вопроса «кто виноват?», перешли на «что делать?».

Он так и спросил.

Сначала я подумал, что вопрос носит риторический характер, но водитель ждал ответа. А Чернышевский из меня никакой: понятия не имею, что делать! Помучившись, я ответил что-то нехитрое в том смысле, что кризис кризисом, а мы должны делать свое дело, каждый свое, а там уж как получится.

Как говорится, по специальности.

— А что, — сказал водитель, — я могу по специальности…

И как-то нехорошо задумался. Надолго.

— А вы кто по специальности? — спросил я.

И мужчина ответил:

— Артиллерист.

Сфера обслуживания

Выступал я как-то в казино (случалось в жизни и не такое).

Неподалеку от эстрады имелся ресторан с баром, а вокруг бара — большой ассортимент девушек для тех, кто в эту ночь не был обделен удачей. И разговорился я с одной клеопатрой, 300 долларов за сеанс…

Поговорить с собой клеопатра позволила бесплатно — она меня, вы будете смеяться, узнала и решила поделиться своей мечтой.

Хочу, сказала клеопатра, стать депутатом. В крайнем случае — помощником депутата. Я поинтересовался: зачем? Клеопатра ответила сходу, ибо ответ на этот вопрос, по всей видимости, сформулировала давно… Вот этот текст, дословно.

— Ни хера не делать, ездить на машине с шофером, и только бла-бла-бла, бла-бла-бла…

Немного подумав, я заверил клеопатру, что она на правильном пути. Я только забыл ее предупредить, что в депутатах ей будет труднее, чем сейчас, потому что обслуживать клиента придется на глазах у общественности.

Впрочем, и расценки повыше.

Приход ответственных сил

Осень 1999 года, лечу на концерт в Петербург. А в бизнес-классе тусуется большая компания государственных мужей во главе с вице-спикером Чилингаровым. Лету до Питера час, но коньяк в «бизнесе» наливают бесплатно, и к посадке в Пулково государственные мужи смотрятся уже довольно неофициально.

Через несколько часов я встречаю всю эту гоп-компанию в ресторане «Астория», куда меня привозят на ужин щедрые организаторы концерта.

В точности по Довлатову, меню в ресторанах я читаю справа налево (начиная с цены). А цены в «Астории» такие, что, даже ужиная за счет организаторов, я время от времени вздрагиваю от сметы.

А рядом, как ни в чем не бывало, гуляют государственные мужи во главе с вице-спикером Чилингаровым. Льются марочные коньяки; пиджаки от Версаче сняты, у рубашек от Армани закатаны рукава. После показа коллекции нижнего белья (не самого по себе, а на девушках) часть этих девушек, не вполне одевшись, переселяется за столики к депутатам…

К началу второго ночи, когда я отправляюсь в гостиницу, жизнь по соседству только выходит на расчетный уровень.

Спустя часов семь, продрав глаза в номере, я плещу в лицо воды — и чтобы, не дай бог, не пропустить какую-нибудь новость, включаю телек. И дощелкиваюсь пультом до петербургского канала, а там…

Там (в прямом эфире) идет учредительный съезд движения «Отечество — Вся Россия». Таврический дворец. В трибуне стоит губернатор Яковлев, а в президиуме сидит вице-спикер Чилингаров и пьет воду. И вокруг него сидят люди из вчерашней «Астории», все с серыми лицами — и тоже пьют воду.

И губернатор Яковлев говорит (дословно): настало время, когда в российскую политику должны прийти ответственные силы!

А ответственные силы, сидя в президиуме, даже головой не могут кивнуть на эти судьбоносные слова, а только пьют воду. Лица у всех тяжелые, мрачные. Ясно, что всю ночь накануне съезда эти люди не спали, думали о России…

Боль за Россию и крутое похмелье дают на лице примерно одно и то же выражение невыразимой словами тоски — вот ведь что интересно!

Из жизни сапиенсов

Миновав официальную часть, корпоративные гуляния по случаю юбилея большого металлургического комбината ближе к ночи переместились, по традиции, в сауну.

Там, в бассейне, девушка (из числа привезенных на десерт) предложила плававшему поблизости от нее руководящему металлургу:

— Давайте прямо тут.

Руководящий металлург обиделся не на шутку:

— Что я тебе, осетр?

Кто звонит в колокол…

Осенний день год кормит, и всяческие юбилеи для нас, свободных художников, — хороший случай подмолотить деньжат. Мой друг Вадим Жук подписался на шабашку по случаю 850-летия Москвы. Речь шла о сценарии какого-то массового действа чуть ли не на Красной площади.

Ставил действо известный американский режиссер Андрей Михалков-Кончаловский.

Дурное дело нехитрое; сквозной сюжет слабали на скорую руку. Все действо ряженые россияне строили колокол, а в конце, по отчаянной мысли Вадима Жука, кто-то должен был в него ударить.