Изюм из булки. Том 1 Шендерович Виктор

Как брат брата…

За правильное распределение ролей (см. выше) и по случаю юбилея Москвы американский режиссер Андрей Михалков-Кончаловский был представлен к ордену «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени.

А его брат, российский кинорежиссер Никита Михалков, незадолго перед этим, в связи с собственным юбилеем, получил то же самое 3-й степени.

Весть о том, что брат может обойти его в орденской номинации, проняла патриотическое сердце Никиты Сергеевича до самых глубин, и он пришел на комиссию по государственным наградам, и выразил недоумение происходящим.

Никита Сергеевич поставил вопрос в политической плоскости: правильно ли с государственной точки зрения, что российский режиссер заслуживает от Отечества что-то третьей степени, а его брат, американский режиссер, — второй?

И заслуги Андрея Сергеевича понизили до четвертой степени.

Как я был осетром

Однажды за мое здоровье пил Лужков. Ей-богу, не вру!

Дело было весной 1999-го. Путина еще не знал никто, кроме жены и детей, Лужков ходил в будущих президентах России, и вся московская мэрия поголовно носила кепки.

У них даже песня была про кепочку. Они пели ее хором. Это было нечто вроде гимна, «Мурки», по которой в этой «малине» опознавали своих. Я слышал ее своими ушами при следующих поучительных обстоятельствах.

Меня пригласили выступить на вечеринке, посвященной дню рождения какого-то префекта. Вечеринка ожидалась в элитном ресторане в центре Москвы, куда я и был заблаговременно приглашен на переговоры. О предмете переговоров мне было сказано уклончиво, но твердо: надо.

Два шкафоподобных охранника у металлоискателя, интеллигентным образом меня просветив, куда-то позвонили. Пришел человек — крупный, но уже не чересчур, и повел меня в приемную, где с поклоном передал следующему — поважнее, но роста уже вполне обычного. С тревогой я отметил про себя, что иерархический рост сопровождается уменьшением габаритов…

Через полминуты меня ввели в огромный зал. Это был кабинет.

Денег у хозяина кабинета скопилось, со всей очевидностью, гораздо больше, чем можно потратить, находясь в здравом уме. Одних телевизоров было штук пять. Какие-то напольные вазы, марочные коньяки в бутылках-бочках, холодное оружие с инкрустацией… На стене висел ковер с видом Москвы в масштабе один к одному.

Навстречу мне, поднявшись из-за стола, шел хозяин кабинета, восточного вида господин. Надо ли говорить, что росту он был меньше всех предыдущих?

Предмет переговоров выяснился очень скоро: на дне рождения префекта, где мне предстоит выступать, будет присутствовать лично Юрий Михайлович.

Мы были в кабинете одни, но мой собеседник так и сказал: Юрий Михайлович. И даже несколько поклонился, не вставая с кресла. Кажется, это был рефлекс.

— Замечательно, — сказал я.

— У вас будет пленка, — напомнил хозяин заведения.

— Да, — подтвердил я.

Речь шла о ролике из программы «Итого», с которым, собственно, меня и приглашали выступить для увеселения почтенной публики.

— Там будет Лужков? — имея в виду пленку, спросил хозяин кабинета.

— Будет, — подтвердил я.

— Не надо, — сказал хозяин кабинета.

— Почему? — поинтересовался я.

— А не надо, — ответил хозяин кабинета.

Я сказал, что тогда не надо и остального.

— Почему?

Я, как мог, объяснил. Нельзя же при Лужкове шутить над всеми остальными, а над ним не шутить!

— Можно, — заверил меня хозяин кабинета.

— Это нехорошо, — предположил я.

— Хорошо, хорошо! — успокоил хозяин кабинета и улыбнулся, блеснув нездешней керамикой.

Где-то посреди этого диалога дверь открылась, и в зал-кабинет вошел совсем уже короткий юноша с глазами оловянного цвета и аналогичного содержания. Он пару секунд оценивал меня как новый предмет интерьера, отвернулся и что-то сказал на горском диалекте. Хозяин кабинета что-то ответил, подошел к столу, вынул из ящика пачку долларов США и отдал их юноше.

Деньги в этом кабинете выдавали на вес. Я успел подумать, что запросил за корпоратив маловато. Юноша взял доллары и, не сказав больше ни слова ни на каком языке, ушел.

— Племянник, — пояснил хозяин кабинета, и мы вернулись к худсовету.

Изымать Лужкова из видеопрограммы я отказался, и мой визави, цокнув языком, сказал:

— Э, тогда я ничего не знаю.

На том и порешили.

В назначенный день я снова пришел в этот ресторан.

На дне рождения префекта гуляла московская номенклатура. На столах стоял годовой бюджет небольшого российского города: заливное, икра мисками… Увидев осетра с лимоном во рту, я почувствовал себя персонажем фильма из жизни купечества.

Настал мой час, и я вышел из подсобки на небольшую сцену перед экраном и увидел Лужкова — вместе с приближенной челядью он сидел на возвышении прямо по центру; цезарь городского значения с перспективами царя горы.

И я заговорил…

Внесем ясность: повышенные гонорары на такого рода мероприятиях платятся за унижение. Ты говоришь, поёшь или танцуешь, а они едят, разговаривают… мимо ходят официанты… Выступающий на корпоративном мероприятии сам, в некотором смысле, является осетром с лимоном во рту — в зависимости от популярности, осетром более или менее крупным.

В девяносто девятом я был крупным осетром.

Понимая правила игры и не сильно рассчитывая на успех, я что-то такое прочел, поздравил имениника — и напоследок объявил фрагмент из программы «Итого». Погас свет, и пошла пленка.

Появление на экране Ельцина было встречено взрывом дружного хохота, и некоторое время реакция шла по нарастающей. Зюганов — обвал смеха! Анпилов — бру-га-га, Жириновский, Немцов — стон удовольствия!

Вслед за Немцовым на экране появился Юрий Михайлович Лужков. Он, как ребенок, вертелся туда-сюда на руководящем кресле. Руки были кокетливо сложены на животе, круглое лицо лучилось неподдельным счастьем. Клянусь, это был самый смешной момент пленки, но хохот отрезало, как ножом. Было такое ощущение, что в зале вырубили звук.

Когда зажегся свет, чиновники московского правительства сосредоточенно копались у себя в тарелках. Было совершенно понятно, что на экран они не смотрели и Лужкова там не видели. Меня, стоявшего в двух метрах поодаль, не замечал никто.

Меня просто не было.

У Станиславского это называется — «малый круг внимания».

Неэкранный Юрий Михайлович сидел на возвышении и соображал. Секунд через десять, наконец, сообразил — встал, постучал вилкой по бокалу и произнес цветистый тост в мою честь. Мол, сатира! Демократия, мол… Давайте поднимем бокалы за нашего гостя…

В ту же секунду меня заметили все.

— Виктор! Что же вы стоите!

И меня покормили.

Прикладная пушкинистика

Говоря о рачительном ведении городского хозяйства, Лужков начал цитировать «Скупого рыцаря». Человек без комплексов, он цитировал его — своими словами. В частности, упомянул Юрий Михайлович «седьмой сундук, сундук еще неполный»!

У пушкинского Рыцаря сундуков было — шесть. Зуб даю. А у московского мэра, стало быть, где-то имелся седьмой…

Лучшие люди города

В день семидесятилетия Григория Горина в театре Эстрады шел вечер, посвященный его памяти.

Выйдя на сцену, я вспомнил блистательную шутку из захаровского «Дракона»: «Это не народ. Это хуже народа. Это лучшие люди города». Зал грохнул смехом…

Смысловой объем этого смеха я оценил не сразу: в партере сидел мэр Москвы Юрий Лужков.

Выборы-99

Политическая реклама движения «Отечество — Вся Россия». Имперский кабинет, гардины с кистями, двухтумбовый стол красного дерева… За столом сидит Евгений Максимович Примаков.

И говорит:

— Народ в нищете…

Места знать надо

Во время своей предвыборной телепроповеди (16 декабря 1999 года) на словах «прикрывать срамные места» Никита Сергеевич Михалков прикрыл ладонью сердце.

Чистый Фрейд.

Конец цинизма

В послевыборную ночь в компанию, где уже сидел я, зашел ведущий ОРТ Павел Шеремет.

А ОРТ (ныне — Первый канал) в те месяцы сильно отличилось по части «черного пиара»; ко дню выборов на нас, «энтэвешниках», живого места не осталось. Павел в меру таланта во всем этом участвовал…

И вот он подсаживается ко мне, кладет руку на мой локоть и дружелюбно говорит: «Как хорошо, что закончился этот цинизм!».

Шеремет — человек незлобный. Поэтому цинизмом и прочей подлостью его в те годы заправляли, как машину бензином. Снаружи. Аналогичные дырочки для заправки цинизмом впоследствии обнаружились у многих хороших людей.

О пользе пьянства

Встречаю как-то в театре Сатиры добрейшего Михаила Державина, и он вдруг сообщает:

— Знаешь, а я ведь вступил в «Единую Россию».

— Как же это вы, — говорю, — Михал Михалыч, не убереглись?

— Да вот, позвонили, сказали: давай вступай, — ответил Державин. — А я всегда вступаю в партию. Такая судьба. Я и в КПСС вступил. Вызывает меня Плучек и говорит: Миша, надо вступать. Я говорю: почему я? Почему не Шура Ширвиндт, не Андрей? Плучек говорит: так они евреи, а пришла разнарядка на русского. Я говорю: тогда Папанов. Плучек замахал руками: предлагал, говорит! Папанов сказал: мне в партию нельзя, я напьюсь и потеряю партбилет!

Жалко Державина. Хороший человек, но непьющий.

Тост

На закрытии телевизионного фестиваля в Барнауле глава пресс-службы губернатора Алтайского края произнес тост, в котором, в долгожданной гармонии, слиплись форма и содержание. Он сказал:

— Давайте выпьем за самих себя, за нас, которые мы есть!

Наша зоология

На главной нижегородской елке в тамошнем кремле к детишкам вышел губернатор Скляров — и по случаю Года Кролика решил помочь детям сориентироваться в происходящем.

— Кролики, — сказал он, — это такие зайцы, у которых много детей, и они это часто. Но этому не надо мешать — это надо возглавить!

Русская Швейцария…

Зима 2000 года, горные районы Чечни. Командующий федеральными войсками генерал Казанцев собрал в штабе журналистов, закатил пир горой и в застолье добродушно шутит:

— С вас всех, — говорит, — надо снять по паре дней отпуска. Смотрите, куда я вас привел! Красота! Горы, сосны, воздух… Швейцария!

На что тихий энтэвешный телеоператор печально заметил:

— Лишь бы швейцарцы не вернулись.

Мэр Иорданский

В январские дни 2013 года мэр подмосковных Химок, поздравляя земляков с Крещением, назвал это «выдающимся событием российской истории».

Мысль, что Христос на самом деле местный, давно зрела в наших палестинах… Не еврей же!

Креста нет

Мне рассказывали это в северной русской провинции.

Тамошний митрополит в порядке борьбы с местным язычеством «вышел» на губернатора с инновационным предложением — покрестить Деда Мороза!

Видимо, религиозная принадлежность Деда Мороза входила в компетенцию главы региона, потому что митрополит и губернатор встречались и обсуждали этот вопрос в присутствии доверенных чиновников администрации.

По профилю

А в периоды, свободные от крещения Деда Мороза, вышеописанный губернатор ведет размеренную жизнь областного руководителя.

Однажды он прислал к молодой журналистке, работнице местного радио, посыльного чиновника — с обыденным, по губернаторским обычаям, предложением совместно отдохнуть в сауне…

В этом очерке российских нравов не было бы ничего выдающегося, если бы не должность чиновника, принесшего журналистке приглашение в сауну.

Это был заместитель губернатора — по связям с прессой!

НЛО

В разгар мероприятий по случаю тысячелетия Казани, когда все начальство стояло посреди тамошнего Кремля и говорило речи, — позади толпы вдруг возник и неторопливо проехал «мерс» с мигалкой и затененными стеклами.

— Кто это, Камиль? — вполголоса спросил губернатор Шаймиев стоявшего рядом мэра Казани.

— Не знаю. Может быть, мы? — предположил мэр.

Кусок элиты

Бывший министр сельского хозяйства Российской Федерации г-н Гордеев — могучего ума человек и не в силах это скрыть.

«Молодой человек приезжает на село и начинает там материализовываться …»

Или: «Беспорядки во Франции устроили люди нетрадиционной национальности».

То есть, в случае чего, можно его и в МИД.

Будет не хуже, чем с сельским хозяйством…

Неуважение

В Московской мэрии выдавали реестры на земельные наделы под строительство. Объявили:

— Театральный центр Мейерхольда!

Получать документы вышел человек с другой фамилией.

— Мог бы и сам прийти, — хмуро заметил вице-мэр Шанцев.

Признание

Придя на открытие нового питерского телеканала, представитель президента на Неве и будущий губернатор города г-жа Матвиенко рассказала общественности правду о своих вкусах:

— Хочется уже человечинки!

В нужное время, в нужном месте

Г-жа Матвиенко не всегда была известна россиянам.

Начало этой славной карьеры берет мутноватый исток в райкоме комсомола; потом телекамера зафиксировала молодую Валентину в коммунистической массовке первого съезда народных депутатов. Потом Родина нашла ей теплое местечко посла в Греции…

И вот, вернувшись из Греции на номенклатурный пересменок, г-жа Матвиенко решила заглянуть в гости к товарищам по советскому партхозактиву, в Белый дом.

А по Белому дому, мрачнее тучи, шел глава правительства Виктор Степанович Черномырдин, только что вернувшийся из Кремля, где получал очередную порцию «клизмы пополам со скипидаром».

Ельцин был в сильном раздражении: на него только что обрушилась очередная делегация с проклято-любимого Запада — и выела мозг! И то им не так, и это не эдак… И впридачу ко всему в российском правительстве нет женщин.

И Ельцин велел, чтобы были женщины!

Черномырдин, которому только гендерного вопроса не хватало для разрыва башки, шел набычившись по Белому дому — и вдруг увидел г-жу Матвиенко, выходившую из очередного кабинета…

— Валька! — гаркнул на весь Белый дом спасенный Виктор Степанович. — Валька, блять, ты-то мне и нужна!

И, на радость Европе, Матвиенко стала членом российского правительства.

Голая правда

Концерт в далеком северном крае мне предложил тамошний министр по внешним связям, обнаруживший меня за соседним столиком в московском клубе.

Хорошо зная номенклатурные повадки, я уточнил: не случится ли в это время каких-нибудь выборов? А то, бывало, заходит в гримерную какой-нибудь упырь с фотографом, жмет тебе руку, щелк — и готово дело: Шендерович приехал поддержать упыря и желает ему победы на выборах!

Ни-ни, сказал Сережа (министра звали Сережа). То есть выборы будут, но это — никакого отношения… Отлично, сказал я. Значит, ни с кем из начальства не встречаюсь, в афише — никаких «при поддержке администрации…».

Ни-ни, сказал Сережа. Просто концерт. Для людей!

И я полетел к людям.

И вот за несколько часов до встречи с людьми на рубеже вечной мерзлоты Сережа «обедает» меня в хорошем ресторане. Где-то в районе антрекота, коротко поговорив по мобильному, он поднимает на меня честные глаза и говорит:

— Это губернатор звонил, он тут неподалеку, хочет зайти…

— Не надо, — сказал я.

— Просто поприветствовать, познакомиться…

— Мы договаривались, — напомнил я.

Министр Сережа крякнул с досады.

Когда мы выходили из-за стола, он вернулся к теме:

— Может, заедем к нему? На секундочку. Он нормальный мужик…

Но я занял глухую оборону.

Отстреливаться я продолжал до самого концерта. А после концерта Сережа сказал:

— Ну что, может, в саунку? Там и поужинаем.

Саунка находилась на огороженной территории с охраной, что должно было включить в моем мозгу красную лампочку, но, расслабленный успешной работой, сигнал я пропустил.

В теплом подвальном помещении был накрыт фуршет. Рядом, действительно, уже вовсю грелась сауна, в углу работал телевизор, а некто пожилой и мелкий, в войлочной шляпе, суетился по температурному вопросу.

— Семен Иваныч, — спрашивал он, — парку подбавить?

Семен Иваныч, грузный мужик, замотанный в простыню, гонял шары по зеленому сукну. А может, не Семен Иваныч он был. Может, Иван Семеныч… Неважно.

— Привет! — сказал Сережа. — Вот и мы.

Мы разделись; я тоже замотался в простыню и, по Веничкиному совету немедленно выпив, приступил к процедурам. Ну расслабленный я был! Даже не поинтересовался, с какого бодуна здесь этот Семен Иваныч с обслугой. А после ста граммов коньячка напряжение отпустило окончательно…

Мы по очереди паримся, я играю с грузным дядькой в пул, обыгрываю его по пьяной лавочке, настроение по совокупности обстоятельств — чудесное. Мелкий с вениками суетится насчет парку, Сережа благостно потягивает в углу коньячок.

А телевизор в углу разговаривает ночными новостями. И красавица ведущая (единственная одетая в этой сауне) доходит до ежедневных наших чеченских радостей: грузовик подорвался на фугасе, трое погибших…

— Этих черножопых, — говорит тут мой партнер по бильярду, — мочить надо всех! Они, — говорит, — вообще не люди!

Он, собственно, ни к кому в отдельности не обращался, но я почему-то решил откликнуться.

— Голову себе намочи, — говорю. — Раздухарился!

Грузный не обиделся, а с пол-оборота вступил в полемику:

— Давить! Давить вместе с детьми! Это звери настоящие!

Я из диалога не ушел.

— Фашист, — говорю, — на себя посмотри!

Беседовали мы эдаким образом минут пять. Игра, разумеется, прекратилась — помню, я даже отложил кий, чтобы не отоварить грузного хама по выпирающему тестом животу. Очень спьяну хотелось.

Потом я увидел знатока пара — побелевшего лицом и осевшего на лавочку; потом увидел министра Сережу: он сидел, обхватив голову руками, и мерно мотал ею из стороны в сторону, по всей видимости, пытаясь ее отвернуть. Ровно в эту секунду я наконец понял, что играю в бильярд, пью коньяк и беседую по чеченскому вопросу — с губернатором края.

И ведь главное: я же много раз видел его раньше! Но не в простыне, а в Совете Федерации. И про черножопых он ничего там, в телевизоре, не говорил, а все больше про нравственность.

Вечеринка свернулась сама собой. Я уже одевался, а министр внешних связей Сережа все сидел, обхватив руками свою мелкоруководящую голову. Еще древние говорили: «Когда господь хочет наказать человека, он исполняет его желания…»

А тот суетливый, с веничками — это у них был министр культуры.

Почему на Западе плохо

Мой друг Сергей Пархоменко сидел в ресторане и слушал разговор за соседним столиком. Он пришел в ресторан совершенно не за этим, но говорившие не стесняли себя уровнем звука, и слушать их были вынуждены все.

— Нет там, на Западе, ничего хорошего! — горячо гундел некто басовитый.

Тезис был не нов, поразила Пархоменко мотивировочная часть.

— Охоты хорошей нет, — загибая жирные пальцы, говорил человек, — рыбалки нет, бабы минет берут неглубоко…

Голос показался журналисту знакомым, и он украдкой глянул на его обладателя. Это был крупный (во всех отношениях) чин российской прокуратуры, известный борец за нравственность.

Кто о чем

Вечером 21 февраля 2002 года щелкаю пультом на первую кнопку телевизора и слышу взволнованный монолог Никиты Михалкова.

— Это не имеет никакого отношения к борьбе с терроризмом, — говорит он. — Когда людей обыскивают, унижают их человеческое достоинство…

Я подумал: это он о Чечне, и еще успел удивиться гражданскому мужеству Никиты Сергеевича… Вот, думаю, орел. Ничего не боится!

Через пару секунд выяснилось, что Михалков говорит о мерах безопасности на Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити.

Ну слава богу…

По тонкому льду

Лед с хоккейной площадки иногда полезно класть на патриотическую голову: чтобы подостыла.

— Надо было осадить чехов, а то они больно вознеслись! — заявил будущий министр спорта Вячеслав Фетисов после нашей победы в хоккейном четвертьфинале той Олимпиады.

Как мы их осадили, видел весь мир: лежали штабелями поперек ворот — внизу Хабибуллин, сверху еще пятеро… Но допустим даже, мы бы разделали соперников, как бог черепаху, — что тогда?

При чем тут «осадить чехов»? У нас что, август 68-го?

Перед полуфиналом, разумеется, про хоккей никто уже не думал, только одно было на сердце: не опозорить Русь-матушку, порвать американцев. А после проигрыша — корреспондент государственного канала подстерегает только что отбросившего коньки хоккеиста Жамнова и спрашивает у него: это национальная трагедия?

И Жамнов, ума палата, говорит: да, конечно.

И захотелось мне написать хоккеисту письмо примерно следующего содержания:

«Дорогой Алексей! Спешу сообщить вам, что, пока вы играли за команду “Вашингтон Кэпиталз”, у вас на родине случилось две чеченские войны с общим счетом убитых и искалеченных за сто тысяч человек; население одевается частично на помойках и питается там же, жилища в зимнее время отапливаются нерегулярно, а в подъездах примерно раз в неделю убивают академиков.

И то, что вы и ваши товарищи по специальности деревянными клюшками запихнули в ворота ваших заокеанских коллег-миллионеров меньше резиновых изделий, чем они вам, является вашей маленькой корпоративной неприятностью. Не убивайтесь так…»

Афины-2004

Прошло два года, и прошли они не зря. Страна сильно укрепилась головой.

После победы российских волейболисток в полуфинале волейбольного олимпийского турнира комментатор НТВ-плюс успел поблагодарить за эту победу президента России.

Лучший друг физкультурников.

Приехали.