Тихие обыватели. Опасные обыватели. Реальные истории Мартинес Ольга

Иллюстратор Анна Динкел

© Ольга Мартинес, 2017

© Анна Динкел, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-2183-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Останки в пластиковом пакете

Труп был полностью разложившимся и поэтому смердел на три квартала. Колыхающийся черный мешок на носилках перли санитары скорой, кляня жару, кризис и увеличение рабочего дня. Если б не это чертово увеличение, сейчас была бы не их смена.

Потихоньку собиралась толпа из бабок и праздношатающихся подростков. Чуть позади образовалась пробка. Но выезд на улицу был перекрыт полицейской машиной.

Седой коренастый полицейский стоял, лениво облокотившись на свою машину, и не мигая смотрел на труп. Был он уменьшенной, но хорошей копией голливудского актера Томми Ли Джонса. Такой же роскошный и самоуверенный ублюдок. Смотреть на полицейского было даже интереснее, чем на саму процессию, потому что мертвец уже не мог рассказать ничего, а на лице копа прокручивалась целая кинолента. В том фильме было на целый «Оскар»: выдержанная ярость, месть, ревность, оргазмическое торжество и скрытое удовлетворение. Безусловно, это было самое приятное событие, произошедшее с ним за шестьдесят лет.

Санитары засунули носилки в машину, еще раз прокляли жару и вонь и понеслись по улице с сиреной, мечтая как можно скорее доставить мертвеца в морг. Толпа растекалась по своим делам, и только полицейский неизменно оставался на своем месте.

Нетерпеливые водители начали сигналить. И он, словно очнувшись ото сна, сел в машину и сдал назад, открывая выезд, а сам еще некоторое время посидел в машине, слушая, как пищит рация.

Это мой новый дом, может, мне следует привыкать к разложившимся трупам? Слава богу, деревня небольшая, и по статистике их не должно быть много.

К тридцати годам меня уже изрядно помотало по индийским трущобам и азиатским притонам. Я пережила Москву девяностых, хотя многие знакомые так и не увидели миллениум. В начале двухтысячных я видела, как вышибали чеченскую мафию из нашего района. Позже были парковые облавы на выходцев из Средней Азии.

Многовато для человека, родившегося в советской стране и с детства опасавшегося глистной инфекции, тихих дрочливых педофилов и ядерной бомбы, которую мечтают сбросить на нас американцы.

Я мечтала о тишине в сердце благоустроенной и безопасной старушки Европы. После рождения сына мой адреналин, заставлявший меня колесить по миру, стал перерождаться в окситоцин, требующий оседлости. Я уехала из Москвы и вышла замуж за коренного мадридского обитателя. Мой муж, Мигель Францискович, к тому времени и сам мечтал уехать из города. Но очень боялся, что я не приживусь в деревне.

У его семьи имелся домик в тридцати километрах от столицы, вполне пригодный для жизни. Мигель продолжал ездить на работу в Мадрид, а я, с негодованием отвергнув все предложения поработать и поучиться, решила поиграть в прилежную домохозяйку и даже развести розы в патио. «Ты же знаешь, дорогой, как много работы в доме!» В глубине души зная, что буду проводить все дни в гамаке с бутылкой пива.

Деревня сразу привела меня в восторг. Архитектурным разнообразием домов, шале и роскошных вилл. Прекрасными ухоженными садами и работающими круглый год фонтанами. Чистым воздухом и бесконечными полями, начинающимися сразу за нашим домом, где пасутся волоокие лошади и шарахаются из-под ног куропатки. Ну и конечно, видом из окна на собственные розы, а не на московские подштанники соседа. Можно ходить голой по дому, не зашторивая окна, можно на своем газоне загорать топлес, можно в свое удовольствие повыть под Таню Буланову, можно умереть и разложиться, чтобы тебя забрали в пластиковом мешке. Это и есть прекрасное сочетание внутренней и внешней свободы.

Это то, что я искала годами в блестящих столицах и стремных дырах, но никогда не находила. На радостях я даже купила себе швейную машинку и набор для вышивания крестиком, что лежат нераспечатанными по сей день.

Только вот отметить очередную жизненную удачу было не с кем. Наигравшись в благоустройство, я отметила, что у меня нет подруг. Местное общество меня отторгает, как алкоголик новую пересаженную печень. Это не наносило удара по моему самолюбию, но я скучала. Мне хотелось с утра сидеть в кафе с чашкой капучино и болтать ни о чем. Я желала таскаться по магазинам и ржать в примерочных, но было не с кем.

Глава 2. Шапочки и мафия

Я свято чту традиции места. В Индии мне не придет в голову расхаживать в бикини по улице. В мусульманских странах я не пойду в короткой юбке светить целлюлитом. Но у себя дома я буду ходить в чем захочу. Испания это и есть мой дом.

Поэтому из дома я вышла в открытом платье и вместо панамки, которой у меня не было, замотала голову косынкой на манер тюрбана. Покрутившись перед зеркалом (все же я в этом головном уборе очень хороша), я вышла из дома и отправилась на главную улицу за покупками. Но не прошла и трех шагов, как за своей спиной услышала свист. Из тачки-развалюхи на меня пялились трое марокканцев. Один, что постарше, был за рулем, двое молодых по самые яйца высунулись из окон.

– Что надо? – спросила я.

Мне ответили на незнакомом языке и, как мне показалось, матом.

Я очень не люблю, когда нарушают мой фэншуй, дзен и дао. Могу послать нах хаузе группами и поодиночке. Как ученик, посвященный в Путь и «Книгу пяти колец», я соблюдаю вековой кодекс самурая: «Делай как должно, и будь что будет!». Только с важным дополнением: «Лучше ничего не делай. Ибо один хрен».

Я развернулась и пошла дальше. Машина ехала рядом, и все трое орали на меня. Я привычно показала средний палец.

Взревел мотор, и машина оказалась на тротуаре с твердым намерением меня переехать. Я огляделась по сторонам, улица была пуста. Можно, конечно, было выдернуть из садовой экспозиции камень и разбить им стекло, но от трех потомков диких обезьян сразу мне не убежать.

Я прибавила ход, и машина уже почти наезжала мне на пятки. Но спасаться бегством мне казалось унизительным. Бандерлогов тоже было много, а Маугли один. В пяти метрах замаячила приоткрытая дверь овощной лавки, я быстро нырнула туда и прижалась к стене. Машина съехала с тротуара и промчалась мимо.

На кассе вальяжно развалился марокканец лет сорока и с любопытством разглядывал меня своими черными глазами. Они даже увлажнились от удовольствия.

– Ух-же-твою-мать-день-не-задался! – процедила я сквозь зубы. И меня затрясло еще сильнее.

– Красиво шла! Как королева! Что желаешь?

– Желаю выпить, но у тебя нет.

Он встал, неторопливо, покачиваясь, пошел в сторону подсобки. Через минуту он появился с чайником горячего мятного чая.

– Садись, – потребовал он, аккуратно вручив мне прозрачный стакан, наполовину заполненный коричневым сахаром, – рассказывай. Ты же не мусульманка, так?

Я кивнула.

– Тогда зачем платок надела? Если не мусульманка, платок нехорошо. Шапку можно, а платок нельзя.

– Я сегодня по случаю еще и трусы надела, тоже нехорошо?

Он согнулся пополам и заливисто заржал.

– Откуда ты, моя королева?

– Из Москвы, где женщины могут носить все, что им вздумается, и им за это ничего не будет.

– Платье красивое. Платье можно. Платок нехорошо. Мохаммед, но ты зови меня просто Моха, – он протянул мне руку, и я ее пожала.

Он взял телефон, что-то прокряхтел по-арабски и коротко рассмеялся.

– Мои братья приняли тебя за свою из-за платка и оскорбились. Мусульманские женщины не смеют показываться на улице в таких платьях.

– Сочувствую мусульманским женщинам. И спасибо за чай. Вы кладете в него столько сахара, что можно впасть в кому. А между прочим, сахар в таких дозах опасней кокаина. Быстро вызывает привыкание.

Он опять рассмеялся. Первоначальный сексуальный интерес в его глазах окончательно сменился на интерес коллекционера, наткнувшегося на любопытную диковину.

– Иди смело, больше тебя никто не тронет. Но платок сними, вот надень бейсболку.

Он взял свою с прилавка и протянул мне.

– Ты почаще заходи, я выберу для тебя самых лучших фруктов.

– Зайду, зайду! Пойду куплю себе повойник. Или лучше сразу балаклаву. В балаклаве можно?

Он ни черта не понял, но все равно рассмеялся, провожая меня до двери, напоследок всучив пакет с абрикосами.

Мой благословенный зеленщик Моха и его жена, улыбчивая хохотушка Фатима, стали моими первыми друзьями. Я ни разу не ушла из их лавки без подарка: в сезон – пучка свежей спаржи, приторного инжира, хрусткого, только выпеченного хлеба. А главное, они всегда мне были рады и подробно расспрашивали о муже и детях. Что бесценно, когда единственные, кто снисходит до общения с тобой, – это дворники и почтальоны.

А еще после общения с Мохой и его недоразвитыми соплеменниками у меня появилась тайная потребность. Я стала мысленно примерять головные уборы всем новым знакомым. Когда Моха был доволен и расслаблен, помешивая свой чай, Имам сарик – головной убор имама – был ему точно впору. Но однажды я случайно застала его орущим на невидимого телефонного собеседника. Его черные глаза смотрели как два пистолетных дула, и турецкая разбойничья феска села на него идеально.

Хотя уже тогда я догадывалась, что простой хозяин овощного ларька не ездит на «мерине» представительского класса и не носит ботинок ручной работы. Но даже не подозревала, что мой добросердечный Моха – руководитель разветвленной и очень опасной криминальной марокканской группировки.

Глава 3. Женщина на грани суицида

В квартире, откуда месяц назад вытащили труп, новые хозяева затеяли ремонт. Но из открытых окон все так же несло свежей краской и смрадной мертвечиной. Они два раза перекрашивали стены, перестилали пол. Даже плитку старую скололи. Но въехать не смогли. На доме появилась табличка «Сдается».

Сколько я ни пыталась разжиться подробностями у Мохи, он не знал или не говорил.

А меж тем мне впору было бы поинтересоваться своими собственными делами. Мой пятилетний сын, посещающий районную школу и толком не освоивший испанский, заговорил на фарси. На таком изысканном языке черных подворотен, что Фатима в ужасе закрывала уши, а Моха укоризненно качал головой, еле-еле подавляя приступы феерического ржания.

Решено было перевести ребенка в платную школу «для белых». А для этого мне была необходима машина. Я и раньше не была водителем-асом. Невозможно одновременно рулить, рассматривать кожаных мотоциклистов и витрины. Пару раз я таранила автобусы и трамваи. К счастью, без человеческих жертв.

Поэтому мой первый выезд с ребенком в школу не прошел без приключений. Перекресток на въезде в школу регулировал полицейский. Он стоял ко мне спиной, и я рванула его объехать. Он снова перекрыл мне дорогу, уже расставив руки в сторону. Какой-то нечеловеческий идиот! Здесь же две полосы, что, ему места мало? Я дождалась, пока он отвлечется, перестроилась и рванула в объезд. Но он кинулся наперерез и остался лежать на моем капоте. Коп-маньяк, местный Томми Ли Джонс, как первому майскому дню, радующийся трупам.

Его морщинистое лицо было перекошено от ярости.

– Куда прешь, дура! Для кого, по-твоему, здесь проезд закрыт?

Мне, конечно, хотелось сказать ему, что его телоперемещение больше напоминает пьяное сиртаки в кабаке, чем регулирование перекрестка. Но вместо этого, чтобы он не пристрелил меня при задержании, я сделала плаксивое лицо.

– Извините, офицер, это первый день моего сына в школе, я отвлеклась! Сеньор шериф, в следующий раз я буду очень осторожна.

При слове «шериф» он засиял, как его полицейская бляха, и даже разгладился морщинами. Я поняла, что он напоминает героев вестерна, всех копов сразу. И мысленно нахлобучила на него ковбойскую шляпу.

– Ладно, проезжай!

Он слез с капота и махнул мне рукой на прощание.

Опустим тот факт, что я села за руль без водительских прав. В тот день я оставила довольным шерифа и познакомилась с Сильвией.

Сильвия была мамой новой одноклассницы моего сына. Высокая, худая и натянутая, как струна. С длинными прямыми волосами и модельным профилем, украденным с древней византийской монеты. Мы перекинулись несколькими словами, и она пригласила меня выпить кофе. В кафе! Выпить со мной кофе! Твою мать, не прошло и полгода. А через десять минут я уже пожалела, что с ней пошла. Сильвия Вальдес Кано показалась мне опасной сумасшедшей. Ей бы прекрасно подошел убор испанских инквизиторов.

Мы сели в кафе напротив мэрии, где завтракала госпожа мэр этого скромного дурдома в окружении своих советников из правящей популярной партии. Сильвия же оказалась горячим приверженцем партии рабочих и крестьян и крыла мэршу пятистопным ямбом. Прямо в ее присутствии. Она громко обличала коррупцию, «китаез» и «мавров» (так здесь называют марокканцев) за то, что им везде зеленый свет, а бедному испанскому труженику и развернуться негде. Русскую мафию она обличала тоже. За отмывание денег. И очень кстати, что я была бывшей женой полицейского. В те славные времена, когда у ОПГ и полиции были разные функции.

Я уже почти не слушала ее и прикидывала свои шансы, если будут бить. Потому что к «китаезам» и «маврам» прибавились «чертовы цыгане», пара мамаш из районной школы, сидевших за столиком неподалеку. И кидавших на нас все более неприятные взгляды. Выступление Сильвии в любую минуту грозилось перерасти в разминку тупыми хлебными ножами, и я с ужасом думала, зачем мне это. Ведь в ближнем бою я совсем не имею преимуществ.

Обстановка в кафе накалялась все больше и больше и уже грозилась перерасти в настоящую бойню, как вдруг в кафе хозяйской походкой вошел шериф.

– Мариано! – томно потянулась Сильвия, и он крепко расцеловал ее в обе щеки. – Познакомься, это моя новая подруга русита.

– Ах, русита! Мы уже знакомы, – сказал он с сожалением.

Как бы подтверждая тот факт, что за пределами Испании живут одни только слабоумные. «Русита» – это уменьшительное от «русская». Когда шериф Мариано распрощался с Сильвией и сел за стол к госпоже мэру, разговор перешел в мирное русло, а именно на мужа Сильвии, который сущий дьявол.

– Кстати, ты не знаешь, – воспользовалась я передышкой Сильвиного потока сознания, – кого это пару месяцев назад выносили в мешке частями?

Даже с расстояния двух метров было видно, как напрягся затылок Мариано. «Боже, какой мужчина!» А ведь ему уже к семидесяти, этому хозяину местного прайда. Он был готов вскочить в любую минуту.

– Не-а, не знаю, старика какого-то, – неохотно оторвалась от своих размышлений Сильвия, и разговор опять скатился в обсуждение ее мужа, который, как я уже поняла и так, сущий дьявол.

Ведь Сильвия много лет жила на грани суицида. Чего стоит одна только попытка смерти через повешение из-за носочков, описанная в моей книге «Домохозяйки. Невесты. Шлюхи». Не думайте, что упомянуть книгу – это такой маркетинговый ход. Мне просто пересказывать неохота. Поэтому я не торопилась записывать ее в подруги, это было бы слишком сомнительным приобретением. К тому же мне казалось, что настоящую подругу должны звать Мария.

Глава 4. Параноик Соня

Я заставила переехать Сильвию в кафе, которое держали китайцы.

Несмотря на ее расовую ненависть к «узкоглазым», она согласилась. Тем более что кофе у них стоил на двадцать центов дешевле.

– Это потому, что они не платят налогов, – громко возмутилась Сильвия, но китайских клиентоориентированных гениев маркетинга это даже не смутило.

А еще к нам присоединилась мама другой одноклассницы моего сына. Соня – рыжеволосая худышка с веснушками и огромными карими глазами. Владелица двух салонов красоты, огромного дома, дачи, мужа, трех детей, двух персидских кошек и собаки.

Она только что вышла из психиатрической больницы. Серая, худая, с трясущимися руками и затравленным мечущимся взглядом. Больше всего ей бы подошел монашеский апостольник.

Был самый разгар кризиса, она сдала в аренду свой салон красоты в Мадриде, потому что в нем безбожно воровали. Второй салон и имидж-центр в густонаселенном пригороде еле держался на плаву. В нем приходилось работать по двенадцать часов. Но стоило ей кого-нибудь нанять, доход начинал упорно уходить в минус.