Французское воспитание. Метод мадам Дольто Деларош Патрик

Когда Дольто покинула нас…

На протяжении вот уже нескольких лет мы периодически сталкиваемся не только со злобными нападками на знаменитого психоаналитика, но и с прямыми оскорблениями, направленными в ее адрес. Мы далеки от того, чтобы лить воду на мельницу средств массовой информации или участвовать в этих грязных и недостойных ее памяти процессах, которыми ее «одаривают» после смерти, произошедшей летом 1988-го.

Не являясь частью когорты психиатров, врачующих души, не будучи знаменитыми докторами и изобретателями чудодейственных способов исцеления, над которыми смеялась Франсуаза Дольто, в этой книге мы поставили перед собой задачу, очень важную с нашей точки зрения: передать миру ее слова, сказанные в рамках высокого служения детям. Для Дольто попытки образовать родителей представлялись единственной возможностью улучшить воспитание детей, чтобы в их жизни, а следовательно, и в жизни всего общества в целом, было как можно меньше страданий и отклонений от общепринятых норм.

Мы решили еще раз внимательно прислушаться к ее великим словам, чтобы пробудить в читателе любопытство и интерес к ее книгам.

Но прежде чем углубиться в исследование ее творчества, нам придется понять, в чем кроется причина столь явного проявления нелюбви к Франсуазе Дольто, чем вызваны массированные нападки, объектом которых она является.

Принимая во внимание ее долгий, почти двадцатилетний путь к признанию, мы постараемся выяснить, почему фигура Дольто оказалась в центре внимания толпы, кричащей об ошибках, толпы с ложными представлениями, неправильно понятыми истинами и несправедливым отношением к ее творчеству.

Где корни того коллективного презрения, которое на нее обрушилось. Нам придется понять причины оскорблений в ее адрес, констатировать, насколько они диспропорциональны, выявить предрассудки, свойственные появлению любого нового прогрессивного течения, опрокидывающего все бывшие представления. Мы постараемся ответить на вопрос: что в воспитательных принципах этого нетипичного терапевта ХХ века продолжает возбуждать столько ненависти?

От дольтомании до дольтофобии

«А если Дольто ошибалась?» – именно так называлась статья, вышедшая в феврале 2013-го в одном серьезном информационном издании и представляющая собой нагромождение удручающих обвинений в адрес психоаналитика и нелепых объяснений предполагаемого вреда, который она якобы нанесла. В 1988-м, незадолго до ее смерти, на обложке все того же журнала было написано: «А не сжечь ли нам Дольто?» И Франсуаза Дольто перешла из разряда великих жриц психоанализа, из разряда новой и любимой бабушки детей богемной буржуазии, да и всех французских детей, в разряд зловредных ведьм, достойных каждая своего костра. Впоследствии ее будут шельмовать, дискредитировать ее творчество, обвинять во всех огрехах и недостатках воспитания и образования детей. С годами, и особенно на переходе к новому столетию, в средствах массовой информации, в кругах общественности и даже среди психиатров и психологов стало хорошим тоном поносить ее на все лады. И вчерашнюю любимую бабушку сегодня пригвоздили к позорному столбу.

Долго ли еще мы будем мириться с ее символическими казнями? Мы просим всех родителей внять нашему голосу: вынесите собственное суждение относительно ее творчества и не воспринимайте за чистую монету все то, о чем говорят ее хулители. Пусть каждый читатель сам убедится в несправедливости этих обвинений, скорее похожих на аутодафе, чем на бесстрастный анализ ее работы. Нет, Дольто не во всем была не права!

«Это Дольто виновата!»

Стало банальностью вменять в вину психоаналитику и врачу плохое воспитание наших детей[1]. И Дольто несет ответственность за все: когда дети грубят и не слушаются, это Дольто виновата, когда дети отправляют собственных родителей в нокаут, это тоже все из-за Дольто. Если дети плохо учатся, опять же виновата Дольто.

В силу того, что молодые родители не присутствовали на ее публичных выступлениях, никогда не видели и не слышали ее и не читали ее книг, их действительно может охватить сомнение относительно вклада Дольто в воспитание подрастающего поколения. Этот пробел мы постараемся восполнить, полагая, что остальное довершит критический дух читателей.

Если рассматривать творчество Дольто в контексте ее эпохи, то охватывает удивление при мысли о том, что на самом деле в ее гипотезах относительно воспитания гораздо меньше революционного, чем могло бы показаться с первого взгляда. И путь ей проложили множество врачей, начиная от Мелани Клейн[2] до Софи Моргенштерн[3] и Женни Обри[4], включая Януша Корчака[5] и Марию Монтессори[6]. Именно их во всех отношениях новаторские идеи оказали решающее влияние на дальнейшее развитие методов воспитания детей. Но как же в таком случае можно объяснить ожесточенное озлобление, жертвой которого стала Дольто? Разумеется, по-человечески понимаешь, что можно сжечь то, перед чем когда-то преклонялся, можно посеять сомнения относительно психотерапевта, которого сначала не признавали, затем вознесли до небес и только потом превратили в Пифию, полностью дискредитировав ее концепции, ее теорию, грубо вторгнувшись даже в ее личную жизнь. Ведь так просто оскорбить ее память и найти в ее лице козла отпущения, чтобы оправдать незадачливых родителей и врачей, допустивших промахи. Даже Фрейду отплатили той же монетой. Тем более что в начале XXI века психоанализ в целом подвергся пересмотру вплоть до его полного отторжения.

Борьба с психоанализом

Если проанализировать причины этого глобального пересмотра творчества Франсуазы Дольто, то становится ясно, что он неотделим от нападок на психоанализ, которым этот последний подвергся задолго до того. Подрывная деятельность в средствах массовой информации направлена не только против нее, она существовала всегда. Еще в 1910-м Фрейд осторожно намекнул в своей статье «Моя жизнь и психоанализ»: «Все еще существуют враги анализа, и мне неизвестно, к каким средствам и способам они прибегнут, чтобы помешать психоаналитикам, работающим на ниве просвещения и воспитания детей, заниматься своей деятельностью. Мне кажется, это будет не так-то просто для них. Но никогда ни в чем нельзя быть уверенным» (1). И бдучи прозорливым человеком, он добавил: «Люди проявляют силу, когда защищают неоспоримую идею. И они становятся слабыми, как только пытаются ей противостоять». И может быть, именно из-за своего бессилия враги Дольто обрушивают на нее столько злобы?

И хотя она сама в своих выступлениях по радио заявляла о том, что никогда не занималась психоанализом, а всего лишь разрабатывала свою теорию на основе идей Фрейда, Дольто, как и английский педиатр и психоаналитик Дональд Винникотт, лично сталкивалась с явным сопротивлением психоанализу. В 1941-м Винникотт так описал это противостояние: «Нам требуется проявить мужество и смелость, потому что, если мы признаем существование подсознания, мы рано или поздно окажемся на пути, который приведет нас к признанию чего-то очень неприятного и неприемлемого: к признанию того факта, что зло, грубость, дурные побуждения – несмотря на наши попытки видеть в них элементы внешнего мира – являются частью человеческой природы, а значит, и частью каждого из нас» (2).

В 1967-м Жорж Моко, директор психолого-педагогического центра имени Клода Бернара[7] (где Дольто работала в 1952-м), писал: «Нам хорошо известно, насколько сильно в оппозиции к психоанализу проявляется страх самого себя и собственных разоблачений. Галилей предложил человечеству гелиоцентрическую систему, указав ему на его скромное место во Вселенной. Психоанализ так же предложил нам отказаться от эгоцентризма и вернуться к реальности» (3). Но это не так-то просто принять и еще сложнее подвергнуть объективной оценке. И что в таком случае может быть проще категорического отторжения психоанализа?

Ну а что же Дольто?

Несомненно, наука развивалась и шла вперед как до Дольто, так и после нее. Но Дольто произвела пересмотр всего воспитательно-образовательного процесса в целом. Это был период конца 60-х, когда дети и родители все еще находились во власти воспитательных концепций конца XIX столетия, хотя уже и не настолько полной с появлением поколения, родившегося после войны и воспитанного в соответствии с незыблемыми принципами их предков. И именно так называемые бэби-бумеры нашли в Дольто путеводную звезду, признав в ней серьезного ученого и идеальную мать, а значит, идеализированную. Интересно отметить, что дети 1968-го[8], воспитанные своими родителями «по старинке», не удовлетворившись бунтом против тех, кто дал им жизнь, выбрали, когда сами стали родителями, эту символическую бабушку для своих собственных детей, порвав тем самым с прежними традициями.

Но что же такого провокационного и скандального было в заявлениях Дольто, о чем не говорили бы ее предшественники? Ведь еще при ее жизни мы стали свидетелями первых проявлений ненависти к ней. Предвидя будущее, она, поздно познавшая признание и неожиданную славу, отметила в 1973-м: «В последнее время я неоднократно читала, что будто бы психоанализ – это не научная теория, не метод лечения психических расстройств, а идеология. Не говорили ли то же самое об открытиях Галилея столетия тому назад?» (4) Она вернется к факту противостояния в 1985-м: «Сопротивление тому, что принято называть фрейдистской революцией, напоминает мне ситуацию, сложившуюся в ответ на революцию Галилея или Коперника…» (5)

Дочь Фрейда, «сестра» Лакана, мать Карлоса[9]. Однако, если не принимать во внимание ее психоаналитическую практику и взрыв недовольства в ее адрес, можно предположить, что некоторые факты биографии Дольто могли бы бросить тень на ее клиническую деятельность. «Но даже если я и психоаналитик, я, кроме того, являюсь женщиной, женой, матерью, и мне также известны все проблемы, вытекающие из этих сторон моей жизни» (6), – писала она в презентации к одной из своих книг.

Да, как бы это ни коробило ее современных критиков-мужчин, которые не являются ни врачами, ни психоаналитиками и которые на протяжении многих лет пытаются свести на нет ее деятельность, она была и женщиной, и врачом, и психоаналитиком, и матерью.

Еще в 1992-м Мод Манони, французский психоаналитик и последовательница Лакана, публично заявила о существовании сексизма, т. е. дискриминации по половому признаку в ее адрес: «Ее первыми врагами были мужчины, и вполне понятно, почему ее выбрали своей жертвой сексуально-агрессивные мачо тех времен» (7). Что же касается Клод Альмос, другого психоаналитика, близкого по убеждениям к Дольто, то, приветствуя «революционный вклад «бабушки», она объясняла конфликты вокруг ее личности тем, что Дольто слишком раздражающе действовала на общество» (8). А что касается практической стороны вопроса, то, ничего не утаивая от посторонних глаз относительно своего материнства и будучи верной традициям большинства психоаналитиков, работающих до нее, таких как Фрейд, Мелани Клейн, Карл Абрахам, Пиаже и т. д., Дольто широко использовала опыт воспитания и наблюдения за своими тремя детьми с целью подтверждения своих гипотез, выводов, обогащения опыта работы в качестве психотерапевта. Она ничего не скрывала и делала это публично. Мы не будем здесь анализировать, почему все это произвело противоположный эффект и развязало травлю вплоть до дискредитации ее уникального вклада и ее личности. Ее даже обвиняли в том, что она напрасно дала жизнь известному эстрадному певцу. Хотя что здесь предосудительного? И как бы он мог негативно повлиять на ее практическую деятельность, умаляя тем самым ее авторитет?

«Дорогой здравого смысла» (9)

И в заключение хотелось бы подчеркнуть, что Дольто была и остается знаковой фигурой мая 1968-го. Но наше современное общество сейчас полностью отторгает тот период. И вместо лозунга «Под булыжниками мостовой пляж» мы теперь довольствуемся эфемерной радостью от пляжей на мостовых, и больше не идет речи о том, что «Запрещать запрещается», а совсем наоборот.

Вместе с Дольто подул ветер свободы для детей, который помог раскрепостить мысли и чувства их родителей. Ее практическая деятельность, заключавшаяся в оригинальном подходе к психоанализу, требовала от нее полной самоотдачи, и она с блеском использовала любую возможность, предоставляемую ей средствами массовой информации, чтобы просто и доходчиво популяризировать свое учение, не опускаясь при этом до вульгаризации. «Хотя, как вы говорите, я и психоаналитик, но надеюсь, что обладаю здравым смыслом» (10). Она ни на йоту не отступала от своих принципов и так излагала свои идеи, что они были понятны всем, хорошо осознавая при этом границы своих возможностей. «Нельзя внушить родителям уверенность в своих силах, если они, с одной стороны, находятся во власти сомнений и склонны все драматизировать, а с другой, требуют чудодейственного рецепта, который моментально поможет разрешить их проблему» (11). Она никогда не обольщалась славой, хотя и использовала ее привилегии для достижения своих целей как психотерапевт и исследователь. Но в то же время она в принципе отвергала идею создания «учебника по воспитанию» для родителей и сожалела, что «такое огромное количество справочников, энциклопедий, книг навязывает им те или иные нормы и правила или предлагает воспользоваться рецептами на все случаи жизни» (12). И именно ее последователи-психоаналитики приклеили ей ярлык великой кудесницы и мифологизировали ее, пытаясь в своем преклонении подражать ей. И сегодня мы каждый день отмечаем негативные последствия этого, тем более что она неподражаема.

Отвергнутые слова

Почему современные родители чувствуют себя такими потерянными в отношении воспитания собственных детей? Почему они так открыто саботируют вклад Дольто, оказавший столь благотворное влияние на предыдущее поколение родителей? Почему в эпоху постмодерна она не пользуется тем же уважением и признательностью, как многие другие психотерапевты? Почему обрушивают на нее столько ненависти и с такой подозрительностью относятся к ее творчеству? Отторжение идей Дольто идет рука об руку с дисквалификацией родителей, с отказом им в праве играть первостепенную роль в воспитании детей, которой их наделяла Дольто. Надо сказать, что с недавнего времени мы с удивлением констатируем возврат к ретроградным принципам воспитания вроде пресловутого «кнута и пряника» или повальному увлечению книгами с ценными мыслями и советами в рамочках. Это свидетельствует о ностальгии по дрессуре прошлых времен и желании втиснуть детей в рамки определенного формата. Нам хочется укоротить то, что выходит за эти рамки, успокоить то, что волнует, пригладить то, что ищет самовыражения, то есть довести ребенка, не вписывающегося в формат, до нормы, хотя бы и ценой увлечения медикаментозными средствами.

Обретенные слова

И все это идет вразрез с убеждениями Дольто, для которой детей вообще нельзя подвергать классификации и распределять по ячейкам, как и нельзя требовать ангажированности от родителей. «Все зависит от обстоятельств, и ничто не вписывается в рамки» (13) – этой фразой из культового фильма «Дед Мороз – отморозок»[10], вышедшего при ее жизни, Дольто могла бы резюмировать свои идеи. Настала пора вновь обратить внимание на ее полные доброты и проницательности слова и мысли, вспомнить то, о чем она в действительности говорила. Восстановить пункт за пунктом, шаг за шагом, тему за темой ее великие гипотезы относительно воспитания, а также подойти к рассмотрению главных проблем, с которыми в ежедневной жизни сталкивается большинство родителей. И скорее как женщина, причем в возрасте бабушки, если не прабабушки, а не как психоаналитик, которая прекрасно отдает себе отчет в том, что в своем проявлении добрая воля может сталкиваться с подводными камнями, она так говорила о себе: «В постоянно меняющемся мире, в котором сегодняшние дети завтра станут подростками и станут частью цивилизации в состоянии мутации, я являюсь обычной женщиной, чьи ответы могут вызвать сомнения, а идеи, лежащие в их основе, могут подвергнуться критике» (14).

Перечитывать Дольто – это значит вновь прикоснуться к ее идеям, напитаться ее духом, освободиться от диктата моды, думать и действовать по возможности самостоятельно, опираясь на разум и сердце и всегда оказывая полное доверие ребенку. Это означает не прислушиваться к «какофонии экспертов – я уже не говорю о давлении, которое оказывают другие родители, сила которого такова, что не позволяет мыслить самостоятельно» (15), – говорила она.

На плечи родителей возлагается ответственность: им необходимо пересмотреть свою роль, сделать выбор, отдавая себе отчет в том, что ошибки неизбежны и что отдельные технократические, медицинские, научные и властные структуры запугивают их и подчиняют своей воле. В конце концов, живые силы родителей постепенно тают, уменьшается вера в себя, и они больше не прислушиваются к своей интуиции. На все это накладывается экономический кризис, многократно увеличивающий тревоги родителей по поводу школьных успехов детей, что, кстати, нередко служит родителям в качестве алиби.

В десяти тематических главах, следующих за введением, будет идти речь о главных семейных проблемах, новаторское решение которых предлагает Дольто. И пусть читатели благодаря Дольто и ее заветам найдут в нашей книге «нужные слова, которые окажут им поддержку в их трудной роли современных родителей и в не менее трудных условиях существования детей».

«Право ребенка на уважение»

Этой фразой, которую мы заимствовали у Януша Корчака, педиатра, предшественника целой плеяды ученых и автора многих трудов, которые стали событием в истории воспитания, мы решили начать эту главу (1).

Годы спустя после него Дольто также обратилась к этой основополагающей идее: «Мы не сможем по-настоящему защитить права наших детей, пока не скажем себе, что именно бессознательный отказ порождает в любом обществе нежелание воспринимать ребенка как личность» (2). И именно это отношение общества, этот «бессознательный отказ», она пыталась изменить, обращаясь непосредственно к родителям, когда радио Франс Интер, среди прочих средств массовой информации, предоставило ей в 1976-м такую возможность.

И в это же время психоаналитик Алиса Миллер сделала исторический и критический обзор методов «черной педагогики», то есть драконовской системы воспитания Германии XIX столетия, которая заложила основы многих извращений нацизма. «Ребенок, – объясняла она, – когда смеются над ним, учится насмехаться над другими, когда его унижают, будет также унижать, а когда убивают в нем личность, учится убивать. И ему только останется узнать, кого убить: себя самого, других или всех вместе взятых» (3).

Не идя слишком далеко в своих разоблачениях, Дольто приняла решение защитить униженного ребенка и представила на обсуждение общества вопрос легитимности власти, распространяемой родителями на своих детей.

На протяжении веков без тени раскаяния и при полной безнаказанности они, как щитом, прикрывались знаменитой поговоркой: «Кого люблю, того и бью» или менее кровожадными наставлениями: «Это для твоего же блага», «Чтобы быть красивой, нужно страдать»…

Не утратив связи с собственным детством, как это редко бывает со взрослыми, Дольто испытывала огромное сострадание к душевным переживаниям ребенка, которые часто были вызваны полным презрением к нему и недостатком внимания со стороны родителей, в жизни которых уже с момента рождения он занимал так мало места, что было особенно характерно для периодов, предшествующих эпохе контрацепции. «Будет ли место в нашей жизни для ребенка, раз уж мы способствовали его появлению на свет? Зачем он здесь?» Подобные вопросы редко кому приходят в голову: он здесь, и этим все сказано. Скорее обуза, чем радость» (4).

Рожденные свободными и равными в правах

Предваряя первую главу своей книги «На стороне ребенка», Дольто заявила: «Для любого взрослого категорически недопустимо неравенство с ребенком, таким же человеческим существом» (5). Хотя те, кто впоследствии извратил ее идеи, не сразу набросились на нее с обвинениями и не сразу оседлали своего конька. Нам же нужно ясно представлять, что идея равенства между взрослым и ребенком исходит именно от нее. И точно так же, как и ее предшественники, Дольто утверждала, что речь не идет об эквивалентности ролей или об иерархии между взрослым и ребенком. Она говорила о необходимости равновесия в отношениях между людьми, хотя и разного возраста, но имеющими одинаковую ценность, имея в виду взрослого человека и маленького человека в стадии взросления.

Уважение к ребенку означает для Дольто уважение к уникальному человеческому существу, что дает ему возможность полностью раскрыть себя. И это вытекает из обязанностей, из ответственности перед ним взрослых, из прав, которыми наделен каждый ребенок. Понимание этой основополагающей предпосылки, осознание факта равенства между родителями и детьми является главным условием для того, чтобы впоследствии не впасть в заблуждения относительно места каждого из них в общем образовательном процессе. Разгоревшийся вслед за этим «скандал» имел далеко идущие последствия, вызванные ложной интерпретацией ее основного положения: родители решили, что по ее вине могут лишиться вековых прерогатив и власти, которой они были наделены с незапамятных времен. Но ничего подобного она не имела в виду. Она считала, что родители имеют, разумеется, обязанности по отношению к ребенку, которого породили на свет, и должны придерживаться сильной воспитательной позиции при условии, что будут воспринимать его как человеческое существо, достойное уважения. Единственное, чему она объявила войну и против чего боролась, это унижение, которому подвергали ребенка под предлогом воспитания. Короче говоря, она восстала против обычного домашнего садизма.

«Начинать нужно с воспитания родителей»

Выдвинув постулат о человеческой ценности младенца, ребенка, Дольто позволила себе коснуться святая святых: родительской власти. И в этом смысле она была не одинока. Януш Корчак еще до войны поднял вопрос об иерархии ребенок – взрослый; второе название «Диалогов с матерью» Беттельхейма:[11] «Первостепенная задача – воспитание родителей» (6). Дольто положила конец рассуждениям на эту тему, утверждая: «Именно ребенок делает взрослых родителями», «Воспитание собственных родителей – вот главная задача, вменяемая с незапамятных времен в обязанность всем пришедшим в этот мир детям» (7). Родитель становится учеником ребенка – и именно вследствие неправильно понятой перестановки ролей все сразу же пришли к заключению, что будто бы родителей лишают их первичной власти. И больше всего возмущало в ее теории, вызывая бессознательное или осознанное отторжение, то, что она, помимо введения понятия равенства, осмелилась предложить перестановку ролей между «знающим» и «познающим».

Кто кого учит, родитель ребенка или наоборот? В этом и кроются истоки ложного представления, своего рода мифа, будто бы Дольто породила на свет всезнающего и всемогущего ребенка-короля со всеми вытекающими отсюда последствиями и ошибочными выводами. Для Дольто, экспериментирующей со своими собственными детьми и юными пациентами, родитель всему учится у ребенка, которому он, кроме того, обязан званием родителя. Учиться у ребенка, у младенца – об этой перестановке ролей в деле воспитания говорил еще Януш Корчак: «Нужно возвыситься до уровня его чувств, нужно тянуться за ним, придется даже встать на цыпочки, чтобы не ранить его самолюбия» (8). Затем в 1935-м Мария Монтессори, первая итальянская женщина-врач и основательница педагогической методики, которая и в наши дни носит ее имя, заявила: «Человек деградирует без ребенка, который помогает ему расти. Если взрослый так и не пробудится к созиданию себя, то рано или поздно он отгородится от мира толстой кожей и станет бесчувственным» (9). Ребенок не только заслуживает всяческого уважения, он является тем существом, воспитывая которого родитель воспитывает сам себя. От родителя требуется постоянно прислушиваться к ребенку, как только тот начнет произносить первые слова, вести с ним диалог, оказывая ему при этом всяческое уважение.

Ребенок – это личность

Итак, воспитательный процесс должен начинаться уже с самого рождения, и с момента появления в доме ребенок должен встречать соответствующие тепло и заботу, в то время как Дольто отмечает: «Мы живем в такую эпоху, когда многие дети не чувствуют благоговения, исходящего как от собственных отца и матери, так и в символическом смысле от общества в целом» (10). По ее мнению, это происходит, помимо всего прочего, в результате медикализации общества, которое возводит своего рода экран между родителями, медицинским персоналом и ребенком. Бездушие и техногенность встречают ребенка при его появлении на свет. И ни роженица, ни ребенок не являются объектами достаточного внимания. Во времена Дольто мать с ребенком находились в роддоме от недели до десяти дней, сегодня же их пребывание сократилось до трех дней. Это слишком короткий срок, не позволяющий матери осознать всю глубину и важность этого явления.

Человеческое тепло и забота покинули роддома, и символом этого (по мнению Дольто) является тот факт, что ребенка называют никак иначе, кроме как общим термином «новорожденный». Это презрение к личности ребенка, презрение к его страданиям не может оставлять Дольто равнодушной, и она также говорит, что ребенок часто воспринимается как некий надоедливый элемент. Ведь во многих общественных местах висит объявление: «вход с собаками и детьми нежелателен»; «непризнаваемые, приравненные чуть ли не к животным, они лишние на этом свете» (11). И ее не могло не тревожить положение «лишних», в котором они оказались. «Нет, это не твоя вина, Пьер, Жанна, Пополь или Вероника, это сам факт твоего существования вменяют тебе в вину. И то же самое происходило бы, окажись на твоем месте Жан, Жозетта, Фернан, Луизетта или любой другой ребенок твоего возраста. Нет, это не твоя вина, просто у взрослых в их городской жизни не нашлось места для тебя. Не нашлось места для смеха, игр, веселой беготни и шалостей, ласки и мирной тишины по вечерам, детских песен на коленях матери, историй, которые расскажут бабушка или дедушка, не нашлось места для радостей жизни…» (12) И она считала, что в семье и даже в обществе ребенок должен пользоваться таким же почтением, как именитый гость. «Нужно, чтобы родители всегда относились с тем же уважением к ребенку, с каким относятся к дорогому гостю» (13). Интересы ребенка всегда должны учитываться, он не является ни объектом научных исследований, ни домашней собачкой, ни человеческим существом второго сорта.

Как и многие ее предшественники и современники, посвятившие свою жизнь делу воспитания детей, которые не все, разумеется, были врачами, Дольто утверждала, что даже новорожденного нужно воспринимать как личность. И эту же мысль мы встречаем у Винникотта, который еще в 1947 году озаглавил одну из своих статей: «Младенец как личность» (14).

И если в этом смысле Дольто не была новатором, то она превзошла всех своих соратников в использовании возможностей, предоставляемых средствами массовой информации, в частности радио. И благодаря в том числе ее несомненной харизме, ежедневная передача с ее участием на радиостанции «France Inter», называвшаяся «Время жить» (1975–1978), которую вел популярный ведущий и известный журналист Жак Прадель, познала оглушительный успех. Несколько позже телевидение сыграло большую роль в том, что можно было бы назвать «борьбой за дело младенцев». Для просмотра документального сериала «Новорожденный – это личность» (15) собирались по вечерам всей семьей, а специалистам вроде Бразелтона[12] сериал помог открыть много нового относительно неизвестных до сего момента возможностей новорожденных. Ведь до 60-х годов прошлого века их воспринимали исключительно как пищеварительные трубки, которые нужно пестовать с обоих концов, соблюдая расписание кормлений и отправлений, как если бы речь шла об исключительно биологическом и физиологическом создании, лишенном эмоций и чувств, о наличии которых было не принято задумываться.

Благодаря здравому смыслу, естественности, отсутствию в речи туманных психоаналитических терминов, Франсуаза Дольто вошла в каждый дом как великий популяризатор фрейдистской теории. Эффект от ее ответов на вопросы зрителей буквально потряс педагогический мир, а ведь обращалась она всего лишь к родителям, рассказывая им, что у младенцев есть чувствительная душа, своя внутренняя жизнь, то есть подсознание, которое нельзя сбрасывать со счетов. Младенец – это такое же человеческое существо, как и все остальные. Не отступая ни на йоту от психоаналитической теории, она тем не менее внесла и свою лепту, заключавшуюся в том, что она давала практические советы, отвечая на вопросы аудитории, чтобы помочь людям найти решение в тупиковых ситуациях. Эти индивидуальные ответы произвели эффект разорвавшейся бомбы, а передовые идеи относительно новорожденных детей и их психических возможностей, которыми охотно делилась Дольто, оказали огромное влияние на формирование нового подхода к воспитанию детей. С тех пор детей 70–80-х годов прошлого века, родившихся от молодежи, которая принимала участие в майских волнениях 1968-го, стали называть «поколением Дольто».

Разумеется, как педиатр Дольто была знакома с трудами Арнольда Гезелла[13] и его соратницы Френсис Илг, утверждавших, что «новорожденный – это уже индивидуальность» (16). И она также говорила об этом, и ее слова трогали за душу и никого не оставляли равнодушными. Эту истину она защищала до последних дней своей жизни, утверждая: «Просто ребенка, ни с большой, ни с маленькой буквы, не существует» (17). «Есть только индивидуальная личность, находящаяся в том периоде своего развития, который называется детством, а что же касается главного, то каким он пришел в этот мир, таким он в нем и останется» (18). «Ребенка как такового не существует» (19). Утверждая, что младенец – это уже личность, человек со своими индивидуальными особенностями, равный взрослому, а следовательно, требующий уважения к себе, она тем самым говорила, что его и нужно воспринимать как отдельное уникальное существо в совокупности его своеобразия.

Любой ребенок всегда уникален, и он «всегда отличен от других» (20). Но во всем этом нет ничего революционного. И, судя по текстам просвещенных педагогов конца XIX столетия, мы можем видеть, что уже тогда они восставали против злоупотребления шаблонными методами воспитания.

Разумеется, это были лишь первые наметки будущих теорий, хотя уже в то время некая мадам М. М., оставшаяся неизвестной и вскоре канувшая в забвение, написала такие провидческие и полные юмора слова: «В воспитании существует довольно опасный предрассудок, который заключается в том, что всех детей якобы можно обучать и воспитывать одинаково. Хотя любой опытный садовник скажет вам, что розы и гвоздики или, например, фиговое дерево и виноградная лоза требуют разных условий и разного подхода к их выращиванию. Так и хорошие учителя не будут подходить с одними и теми же мерками к каждому из своих учеников, у них на это нет ни прав, ни полномочий» (21).

Воспитание для Дольто не означает строгого применения незыблемых и систематизированных правил. Воспитание – это постоянное размышление и адаптация к уникальной личности ребенка в духе братства с ним. Пытаться сравнивать детей, стричь всех под одну гребенку, волевым усилием втискивать их в какие-то рамки было недопустимо для Дольто. Она видела в этом посягательство на целостность личности ребенка и считала, что такое воспитание может нанести непоправимый вред и помешать психологическому развитию и, в конечном счете, его будущему.

По ее мнению все, что в воспитании и школьном образовании приводит детей к общему знаменателю и силовому встраиванию личности в определенные модели, противоречит принципам уважения к ребенку, убивает в зародыше его таланты и отнимает его личную свободу. Неуклонно следуя своим идеям, Дольто настаивает на том, что «нельзя также навязывать ребенку имитационные модели поведения» (22), находя, что «обезьянничанье» хорошо только для обезьян. Что она об этом думает, мы подробнее расскажем в главе о школе.

Отношение к ребенку как к личности

Если ребенок – это личность, достойная всяческого уважения, и уникальное человеческое существо, то из этого следует, что он автоматически наделяется правом быть субъектом. Все, что ведет к восприятию ребенка в качестве объекта (изучения, заботы, интересов и даже любви), полностью исключается. И в ребенке Дольто защищает прежде всего субъект желающий точно так же, как принято защищать любое живое существо, будь оно большое или маленькое. В данном случае желание понимается в интерпретации Фрейда, чью концепцию она заимствовала, чтобы применить ее к ребенку, которого предстоит обучить и воспитать. Итак, любой субъект – это субъект желающий, и именно в таком качестве его нужно воспринимать. И для родителей главным является умение распознавать желание, выражаемое ребенком.

Добиться этого можно разными способами. В противоположном случае невнимание родителей к желаниям ребенка, отказ от его восприятия в качестве субъекта желающего могут привести к тому, что он превратится в робота, станет ребенком-вещью, «овеществится» (23), по образному выражению Дольто, часто прибегавшей к этой формулировке, максимально точно отражавшей данную ситуацию. Ребенок как домашнее животное (собака, кошка), любимая вещь – Дольто говорит, что у нее сформировался длинный и удручающий список, отдельные позиции которого она цитирует: «Дети как престижная вещь, которой гордятся: «Вы знаете, мадам, мой сын лучший в классе». Ребенок-кошечка или ребенок-собачка, которых холят и лелеют, ребенок-кукла (или вешалка), которому постоянно меняют наряды, ребенок-емкость, которого до отказа набивают едой и знаниями, дети-агрессоры, доводящие любого человека до полной потери сил и бездействия и буквально изводящие семью; дети, застывшие на фаллической стадии своего развития; дети, стремящиеся быть как все; дети ранние старички; дети, вообразившие инцест…» (24)

Если ребенок подчинен воле родителя и полностью лишен возможности исполнить свое собственное желание; если взрослый все знает лучше его, когда, например, есть, спать, садиться на горшок, что надеть, чтобы не было жарко или холодно; если родитель требует от ребенка подчинения нормам и правилам, не признавая его желаний и не отдавая себе отчета в их специфике; если взрослый навязывает ему стандартизированное поведение, можно ручаться со стопроцентной уверенностью, что ребенок дорого заплатит за это своим психическим здоровьем.

В начале 1960-х Бруно Беттельхейм предупреждал одну из мамаш: «У бедного ребенка нет другого выбора, как предварять ваши ожидания, в то время как он должен спонтанно постигать жизнь. И он заслуживает похвалы, если делает это самостоятельно. В противном случае мы вырастим поколение, неспособное противостоять интенсивной пропаганде» (25). Дольто вооружается теми же аргументами, основываясь на тех же психоаналитических концепциях, которые она пытается донести до аудитории: «Именно об этом, о различии в желаниях родителей и детей, я рассказывала во время передач, когда отвечала на вопросы, задаваемые в письмах» (26).

Она не раз предупреждала об опасности оглупления ребенка под предлогом защиты и непрестанной заботы о нем. «Воспитание, основанное на чрезмерной опеке ребенка, напоминает воспитание умственно отсталых» (27). И она не уставала повторять, что нужно уважать личность ребенка в любом ее проявлении, нужно «постоянно поддерживать с ним отношения как на эмоциональном, так и на языковом уровне. Ведь нужно не только удовлетворять нужды ребенка, но и прислушиваться к его желаниям» (28).

Желание не означает потребность ребенка

Родителям предстоит научиться различать потребности ребенка и его желания, точно так же как они должны отличать свои желания от желаний ребенка, и об этом речь пойдет позже. Итак, родители редко в этом разбираются. И множество недоразумений возникает из-за непонимания этих основных различий, являющихся ключевыми в воспитании, по мнению Дольто. Потому что удовлетворять насущные потребности ребенка, одновременно наблюдая за выражением его личных желаний, это и означает уважать его, видеть в нем личность. И на самом деле ребенку наносится большой вред, если в расчет принимаются только его желания (попустительское воспитание) либо только его потребности (и тогда это не воспитание, а самая обычная дрессура). И довольно опасно путать его реальные и насущные потребности, которые, безусловно, нужно удовлетворять, с его желаниями, исполнять которые совершенно необязательно. Главная обязанность родителей состоит в том, чтобы сначала удовлетворить насущные потребности ребенка. А что касается его желаний, то для родителей вполне достаточно того, что они обратят на них внимание, услышат их, дадут возможность их высказать, не бросаясь при этом по первому зову ребенка выполнять их. Для Дольто уметь воспитывать ребенка значит всегда быть готовым к тому, чтобы увидеть, почувствовать желание ребенка, обеспечив ему прежде всего безопасность. Но внимание! Удовлетворяя его физиологические потребности, не следует оставаться глухим к желаниям, высказанным малышом, потому что в будущем это может помешать расцвету маленького человечка.

Вот как образно и точно говорит об этом Винникотт: «В области поддержания его телесного здоровья и ухода за ним можно допускать ошибки, можно даже довести ребенка до рахита, и в худшем случае он вырастет с ногами колесом. Но что касается психологического аспекта, то у младенца, которому не довелось узнать таких простых и необходимых ему вещей, как любовь, ласка, понимание, обязательно возникнут в той или иной степени серьезные проблемы в эмоциональном развитии» (29). Отозваться на желание ребенка, которое относится к его психической организации, не менее важно, чем удовлетворить его физиологические потребности.

«Новое воспитание»

Заявив о нем во всеуслышание, Дольто понимала, что задача, возлагаемая на плечи родителей, достаточно деликатна, поскольку новая доктрина отвергала абсолютно все воспитательные модели прошлого. И с развитием интеллектуальных и медицинских возможностей общества, с отказом от прежних предрассудков эта задача оказалась тем более сложной. Родители принялись рассуждать, то есть все подвергать сомнению, в то время как раньше они знали, что хотели: чтобы их дети приносили им удовлетворение. А дети, принуждаемые и понукаемые, подчинялись правилам, чтобы «доставить удовольствие» родителям.

Мы подойдем к рассмотрению проблемы удовольствия чуть позже, поскольку именно она является источником всех недоразумений и непониманий, выпавших на долю Дольто. Еще в 1962-м Беттельхейм говорил о разрыве между его поколением (к которому относилась и Дольто) и поколением его родителей: «Жизнь моих родителей была гораздо легче: они знали, чем должны были заниматься дети, а дети понимали, что у них есть все основания для того, чтобы подчиняться. Но теперь все изменилось» (30). Изменения произошли после Второй мировой войны. И, как отметил Беттельхейм, родителей охватило сомнение: «Новым было то, что вдруг мы испугались вообще что-либо делать, и как раз от этого нужно было бы воздержаться» (31). Определенный тип воспитания, называемый «военизированным», был отвергнут, и Дольто поставила окончательную точку, опровергнув все прежние воспитательные модели, чтобы заложить основы «нового воспитания».

Однако она знала, что это потребует от родителей непривычных усилий, – чтобы услышать ее, чтобы понять; им потребуется много здравого смысла и главным образом веры в нее, той веры, которой ей так часто не хватало, что мешало продвижению ее идей и блокировало ее деятельность. «Могу сказать с уверенностью, у меня было больше шансов, что все пойдет гораздо хуже, так как я понимал, что родители боялись еще раз ошибиться, после того как допускали очевидные промахи. Я видел родителей, которые отказывались следовать своим лучшим побуждениям из страха еще больше навредить ребенку» (32), – отмечал Беттельхейм. Предложить родителям пойти наперекор «извращенному воспитанию, заключающемуся в чрезмерной опеке ребенка, восстать против культа единой нормы и сиюминутных модных веяний, против навязывания родительской модели» (33) было большим риском для Дольто, и она знала об этом. «Почему же отцы с матерями так цепляются за устаревшие догмы?» (34), – вопрошает Дольто, которая так много сделала для того, чтобы убедить сомневающихся родителей рискнуть пойти по «дорогам воспитания», следуя собственной интуиции.

Итак, ребенок – это другое существо, плод двух индивидуумов, третья точка в треугольнике, третья, так сказать, сторона. И Дольто постоянно напоминала об этом, поскольку действительно трудно допустить, что родителю (или любому другому человеку) не стоит никаких усилий оценить по достоинству, иначе говоря, полюбить того, кто не является ни его подобием, ни хорошо знакомой личностью. «Нужно взять на себя труд отыскать в ребенке, который не является тобой, ту дремлющую частичку, в которой ярче всего проявляется его индивидуальность» (35), – провозглашал в свое время Януш Корчак. И сколько звездочек погасло, так и не успев разгореться…

«Убить Моцарта»

Хотя каждого ребенка следует воспитывать как «уникальное существо», потому что он действительно уникален, и все дети обладают талантами, свойственными только им, все же некоторые среди них выделяются. Это дети, которые в большей степени наделены творческими способностями, которых нужно воспринимать во всей совокупности их индивидуальности, чтобы обеспечить им необходимые условия для максимального раскрытия потенциала.

Мы имеем в виду ребенка-творца, ребенка-художника, столь милого сердцу Дольто. И, по ее мнению, миссия родителей, затем школы, а потом и всего общества в целом заключается в том, чтобы помочь ему реализоваться.

Говоря об уважении к ребенку-художнику, нельзя не упомянуть о литературных произведениях авторов, современников Дольто, и, в частности, о фрагменте из книги «Планета людей» Антуана де Сент-Экзюпери (36). Там он говорит, что в каждом из нас, может быть, убит Моцарт, и представляет главную идею философии детства: залогом будущего человека является его прошлое. И в том числе за это детство, реализуемое в искусстве, за надежду на свободное творчество прокатились по Франции волнения мая 1968-го. «Очень важно, чтобы с самого раннего возраста у детей-художников появились возможности выражать себя, учиться у известных творческих личностей, слушать музыку, наслаждаться живописью» (37).

Есть ли в нашей сегодняшней жизни место для творчества, место, уготованное одаренным детям, есть ли в школе, а также в нашем обществе пространство для созидания, культуры, для неординарных и одаренных педагогов? После нескольких благословенных лет славы Дольто это пространство сузилось, как шагреневая кожа.

Уважительное отношение к физиологии ребенка

Уважать ребенка – это значит уважать его статус уникального существа, что также включает уважение его физиологии, его биологических ритмов. И это уважение начинается с удовлетворения его жизненно важных потребностей, о необходимости которого сигнализирует тело, что проявляется в разных симптомах. И это настоящий отдельный язык, который родитель должен освоить уже с первых дней жизни ребенка, находясь в ожидании, когда наступит возраст овладения речевыми навыками. Слушать, считывать, о чем говорит тело младенца, – все это идет вразрез с методом воспитания посредством дрессуры: отменяется насильственное кормление, сон по расписанию, милитаризированное обучение чистоте. «Укладывать ребенка спать, если он этого не хочет, это нонсенс. И нет ничего хорошего в том, чтобы отправлять его в постель, когда у него сна ни в одном глазу» (38). Уже не говоря о том, что процессы питания, выделения, сна, когда взрослые ограничивают их очень жесткими рамками, часто сопровождаются конфликтами. «Это невероятно, ребенку угрожают, пытаются выдрессировать его тело, обладающее потребностями, нуждающееся в пище, выделении продуктов распада, подчинив его желанию взрослого» (39), – возмущается Дольто. Но речь, разумеется, не идет об анархии и вседозволенности, речь идет всего лишь о защите права ребенка самому распоряжаться собственным телом.

Уважение к телу ребенка предполагает уважение его целомудрия, о чем мы поговорим в главе 6. Вот почему Дольто категорически возражает против выставления взрослыми своей наготы напоказ, что вошло в привычку у молодых родителей после раскрепощения нравов в мае 1968-го. Это вызывает у ребенка чувство неполноценности, и «не для того он появился на свет, чтобы тайно подсматривать» (40). Дольто требует, чтобы ребенка оградили от таких действий, наблюдая за которыми он мог бы оказаться свидетелем или стать заложником неприглядной ситуации. И в литературе, у Франца Кафки, мы встречаем рассуждения на подобную тему. Современник Фрейда, он описал в 1919-м страдания маленького мальчика, наблюдающего за тем, как раздевается его отец в ванной комнате (41).

И чтобы привлечь внимание родителей к ситуациям подобного рода, Дольто просит их представить своего сына или дочь в образе важного гостя: «ведь перед ним не прогуливаются нагишом» (42). «Уважение подразумевает ограждение слабого и беззащитного существа от всего того, что может его унизить» (43), – скажет она. И она также никогда не упустит возможности рассказать о злоупотреблениях, жертвами которых оказались дети.

Взаимное уважение

Но требование уважения к ребенку совершенно не означает, что он не должен уважать родителей. И вопреки всему тому, что о ней говорили те, кто плохо ее понял, кто ни разу ее не слышал и не читал ее книг, Дольто утверждает, что обязанность уважать возлагается как на детей, так и на родителей. Не может быть воспитания без взаимного уважения: «Уважать ребенка – это значит интегрировать его в жизнь родителей и научить его, в свою очередь, уважать их» (44). Например, если в семье принято придерживаться распорядка дня, будет уместно потребовать от ребенка, чтобы в определенное время он отправился в свою комнату, и не имеет большого значения, будет ли он спать, играть или ляжет в постель, главное – он должен понимать, что родители имеют право на отдых.

Пользуясь случаем, уделим внимание выражению «мы». Оно характеризует семейную пару, чья первостепенная цель – не испортить себе жизнь благими намерениями относительно ребенка и не пойти у него на поводу. И именно на отца Дольто возлагает обязанность отправлять ребенка по вечерам в свою комнату, ни в коем случае не разрешая ему спать вместе с родителями, поскольку они также имеют право на личную жизнь. Нужно, чтобы родители, в зависимости от их возраста, ритмов жизни и места каждого в семье, охраняли свое личное пространство и право на отдых, которые ребенок должен уважать. При несоблюдении этого ребенком Дольто предусматривает вмешательство отца: «Оставь маму в покое, она устала». Она также приписывает тому «сепаратистскую» роль, о чем говорил еще Винникотт: «Главная роль третьего лица заключается в разделении после первых месяцев, следующих за рождением, слитной пары мать – ребенок».

Надо признаться, что у Дольто довольно традиционное представление об образе отца, мужа матери, который должен в этом качестве защищать интересы своей жены, установив границы для ребенка и требуя от него уважения личности матери, когда в этом возникнет необходимость, и сохраняя тем самым целостность их взаимоотношений. «Нужно, чтобы каждый родитель взял на себя смелость сказать: «Послушай, это мой муж…» или «я никому не позволю в моем доме оказывать неуважение моей жене» (45). Обидная критика и неуважительные отзывы со стороны ребенка по отношению к одному из родителей должны сразу же пресекаться другим.

Плохое поведение и наказания

К другому виду неуважения к телу ребенка – в данном случае мы не имеем в виду плохой уход за ним – относятся телесное наказание и те пагубные последствия, к которым оно может привести. Если ситуационный конфликт настолько выводит родителя из себя, что у него не остается больше слов и он прибегает к действиям (шлепкам), Франсуаза Дольто допускает их при условии, что они будут применяться как исключительная форма наказания. Но нужно при этом отдавать себе отчет в том, «что, войдя в привычку, шлепки принесут больше вреда, чем пользы». Шлепки исключаются при посторонних, поскольку наказание не означает унижения ребенка. Их нельзя раздавать на холодную голову, методично и предумышленно, потому что ребенка нельзя истязать. В любом случае по прошествии некоторого времени нужно вернуться к конфликту: поговорить с ребенком о том, что произошло и почему ситуация вышла из-под контроля. Ребенку нельзя говорить: «Я была не права», лучше сказать: «Знаешь, я так разнервничалась» – и при необходимости попросить прощение» (46).

Дольто, и мы это увидим в главе 5, посвященной власти родителей, не собирается бичевать их за спонтанный и случайный шлепок, сорвавшийся с руки в пылу гнева. Однако она предостерегает от некоторых слов-убийц, которые глубоко ранят, калечат ребенка, не причинив при этом ущерба телу, и на долгое время оставляют глубокий след в его душе.

«И любовь в придачу»

Когда появилась Дольто, воспитание детей в соответствии с теми или иными принципами, применявшимися на протяжении четырех тысячелетий, по ее словам, исчерпало себя. И к этому времени на ее долю уже выпало немало ударов от врачей, проповедующих передовые взгляды, психоаналитиков, педиатров и педагогов, потому что именно программу любви по принуждению, подкрепленной ощущением удовлетворения от следования догмам, она и собиралась разоблачить и смело подвергла сомнению сыновнюю любовь, а заодно и родительскую тоже! Посягательство на любовь, на это табу отношений родители/дети, вынос этой проблемы из сферы воспитания на всеобщее обсуждение – вот что потрясло общество и что воспринималось и воспринимается в наши дни как покушение на святая святых.

Для Дольто «кого люблю, того и бью» не является непреложной истиной, и обратное также неприемлемо для нее: тот, кто бьет, не всегда любит, и в практике наказаний уважение необязательно сопровождается любовью; и если есть «любовь в придачу», то тем лучше, о чем не преминула сказать Элизабет Бадинтер[14], продолжая тему, затронутую Дольто, в своей широко известной книге, вышедшей в 1980-м, где она говорит о функции материнства и пересматривает понятие инстинкта (47). Но Дольто трактует любовь не как феминистка, а на свой, особенный лад, поскольку она исследует ее с позиций защиты «дела детей», с позиций Януша Корчака, написавшего в 1929-м книгу «Как любить ребенка», Беттельхейма, утверждавшего, что одной любви недостаточно (1950), и других авторов, среди которых и Бразелтон, объяснивший, как любить ребенка, не позволяя ему всего того, что он хочет.

Обращение к глаголу «любить» применительно к воспитательной миссии уже было нововведением по сравнению с застывшими педагогическими теориями прошлых веков. И проложить, как это сделала Дольто, мостовую в болоте родительской любви было очень смелым, эпатажным шагом. Она поколебала неприкасаемое табу, когда во всеуслышание заявила, что родителями становятся не для того, чтобы их любили, а для того, чтобы способствовать гармоничному развитию детей (48). По ее мнению, чувства проистекают из ясных, стабильных и хороших отношений между детьми и взрослыми, в противном случае придется эти отношения пересмотреть и оздоровить. А взаимоуважение гораздо ближе к безоговорочно принимаемой ею евангельской заповеди «Почитай отца твоего и мать твою», чем навязывание пресловутой, иллюзорной и похожей на извращение любви, особенно когда ею манипулируют.

Ребенок – это не маленький взрослый

Убеждая родителей уважать ребенка, чтобы тот, в свою очередь, уважал их, Дольто защищает уникальный статус и место этого маленького существа, отличного от остальных. Но это отнюдь не означает, что ребенок – это всемогущий маленький взрослый, хотя он все время представляет себя таким. «Об этом мало кто знает, но у каждого ребенка рождаются и развиваются на интуитивном уровне фантазии о том, чтобы его воспринимали как взрослого человека. И, может быть, именно в этом выражается его надежда на то, что по отношению к нему будут проявлять такое же уважение и предупредительность, как по отношению к любому взрослому» (49). И взрослому предстоит сделать все от него зависящее, чтобы не попасть в западню собственных предубеждений.

Эта мысль красной нитью проходит сквозь все творчество Дольто, идет ли речь о месте каждого в семье, о правах и обязанностях или о родительской власти и ее злоупотреблении. Все это фундаментальные вопросы, о которых речь пойдет в следующих главах. А ребенок – это хрупкое и слабое существо наподобие старого и беспомощного человека, которое не в состоянии обеспечить уход за собой и требует особых забот родителей.

С другой стороны, ребенок – это чужак, незнакомец, и он не является ни копией своего брата и сестры, ни клоном родителей. Он не должен быть воспитан как нарциссический двойник отца или матери и, что еще хуже – стать двойником умершего ребенка. Это чужестранец в самом благородном смысле этого слова, принимать которого следует в соответствии с законами гостеприимства, это именитый гость в доме отца с матерью (об этом мы уже говорили), и в этом качестве он заслуживает предупредительности, внимания и, вероятно, любви.

Ребенок, «инструкция по эксплуатации»

В начале XXI века слабая эффективность многих правил и заповедей в области воспитания привела к тому, что лишь небольшая часть изданий все еще рассматривает воспитание как исключительно эмоциональный процесс, то есть основанный на любви. Начиная с Беттельхейма, принято считать, и это мнение достаточно прочно укоренилось в сознании общества, что «одной любви недостаточно» или что ее вообще не следует принимать в расчет. В любом случае любовь не декларируется, и либо это само собой разумеется, либо нет. Ее почти исторгли из проектов по воспитанию. За последние два десятилетия родители, нацеленные на эффективность воспитательного процесса, всерьез заинтересовались последними достижениями нейропсихологов. Воспитание превратилось для них в своего рода высокотехнологичное мероприятие, и они с большой охотой прислушиваются к медицинским диагнозам и все с большим доверием наподобие американцев относятся к той или иной медикаментозной субстанции, напрочь забыв об интуитивном прозрении, свойственном родителям. А следствием этого являются постоянные поиски «инструкций по эксплуатации» и других книг с чудодейственными рецептами по воспитанию, которые вызывают (грустную) улыбку на лице психоаналитика. И это безудержное стремление стать образцовым родителем, чтобы «иметь» (или произвести на свет) образцовых детей, является полной противоположностью учению Дольто и ее принципам. Только основываясь на своем умении слушать ребенка, родители могли бы выработать свой собственный стиль и научиться адаптировать принципы, в основе которых заложен здравый смысл, к этому уникальному существу, которым является их ребенок вне зависимости от того, насколько сильно поколеблет он их мировоззренческие концепции и мечты.

Такое видение шло вразрез с дрессурой ребенка, рассматриваемого в качестве инструмента удовольствия для родителей. Марсель Пруст, писатель, весьма тонко чувствующий психологию ребенка, и современник Фрейда, превосходно описал этот тип воспитания, который так же, как и он, испытала на себе Франсуаза Маретт, будущая Франсуаза Дольто. «Это не значит любить своих родителей, когда чувствуешь удовольствие, целуя их, или плачешь, расставаясь с ними. Это не любовь, и чувства эти вы испытываете помимо вашей воли, просто потому, что вы родились впечатлительным и нервным. Любить своих родителей – это значит добровольно, по собственному желанию поступать так, чтобы доставить им удовольствие» (50). Ужасная программа, о пагубных последствиях которой прямо и откровенно, как психоаналитик, говорила Дольто: «Когда воспитывают ребенка так, чтобы он нравился им самим, когда переориентируют воспитание на удовольствие, которое могут получить от ребенка, то это не воспитание, а извращение» (51).

«Родители хотят понимать своих детей и властвовать над ними, а они должны были бы их слушать» (1), – утверждала Дольто. По ее мнению, понимать ребенка и «к тому же» любить его – все это не является первой необходимостью и даже не является конечной целью, совсем наоборот! В таком случае вы подвергаете себя риску довлеть над личностью ребенка. Стремление к пониманию ребенка должно проявляться лишь в тех случаях, когда возникает беспокойство по поводу его необъяснимого поведения. «Вместо того чтобы пытаться все понять, давайте будем уважать реакции ребенка, которых мы не понимаем (…). Если он делает что-то, что смущает только вас, но не его, не спрашивайте у меня почему, я вам не скажу, хотя бы потому, что вас это не касается, а меня не интересует» (2).

Обращаясь к родителям, она просит культивировать в себе способность слушать ребенка и уважать некоторые теневые зоны, которые есть у каждого из нас. По мнению Дольто, все то, что насильственно вторгается в его личное пространство, должно быть устранено из процесса воспитания: родитель должен знать о своем ребенке только то, что обеспечивает его выживание, что ему жизненно необходимо. И все это предполагает хладнокровие и доверие, и далее мы увидим, что те же самые требования относятся и к ребенку, которому совершенно не нужно знать о родителях все, достаточно того, что его непосредственно касается.

Слушающий родитель

Бразелтон, американский педиатр и автор множества пособий, который утверждал, что никогда не читал Дольто и был далек от психоанализа, опубликовал в 1984-м книгу «Слушайте вашего ребенка» (3). Как педиатр он хотел всего лишь предупредить родителей, призвать их к бдительности и научить прислушиваться к потребностям новорожденного, обучить квалифицированному наблюдению за всей гаммой обычных физических симптомов (при появлении зубов, детских болезнях и т. д.). Еще за двадцать лет до этого ничего подобного не было, и Бруно Беттельхейм, а за ним и Винникотт беседовали исключительно с матерями, вслушиваясь в каждое их слово, но, будучи во всем солидарными с Дольто, они точно так же, как и она, призывали матерей хотя бы отчасти овладеть методом выслушивания, принятым в психоаналитической практике.

Оригинальность Дольто заключалась в том, что, помимо обеспечения ухода за телом и умения слышать своих детей, она приняла нелегкое для себя решение подвести родителей к пониманию важности психосоматической симптоматики. В своей деятельности она пользовалась трудами психоаналитиков первого поколения, среди которых был и Рене Лафорг, ее личный психоаналитик, и применяла результаты их исследований к детям с первых дней жизни. Дольто считала, что любое физическое проявление у новорожденного, годовалого малыша или ребенка постарше является невербальным посланием, адресованным родителям, и они не должны оставлять его без внимания.

У ребенка нет других возможностей выразить эти сигналы физического неблагополучия, и, поскольку они не всегда являются результатом соматической проблемы, пренебрегать ими нежелательно. Постарайтесь понять весь комплекс телесных проявлений, что, например, означают высыпания на коже, крик, срыгивания или рвота, бессонница и т. д., – все это поможет разобраться в проблеме, в психических страданиях ребенка и найти способы оказания ему действенной помощи. Если ваши попытки не приведут к успеху, придется обратиться к специалисту, но в первое время после рождения ребенка Дольто призывает каждого из родителей поверить в свои силы, в свои возможности как воспитателя, так и человека, способного оказать первую медицинскую помощь ребенку. И она предостерегает от обращения в полном смятении и по каждому пустяку к педиатру. И, постольку-поскольку именно на родителей возлагается задача по воспитанию ребенка, она считает, что они должны полагаться на свои навыки и умения и идти по этому пути, хотя и на ощупь, хотя подчас и ошибаясь, но исправляя свои ошибки и промахи. «Кому все это знать, как не вам?» – говорила она им. И хотя то, о чем она говорит, является практическим применением психоаналитического метода, Дольто призывает родителей приложить усилия и научиться слушать ребенка, чтобы определять проблему и угадывать желание, которое за ней скрывается. Она всеми силами старается поддержать их, задавая им алгоритмы для размышления, чтобы они почувствовали себя свободными в своих действиях, и, возлагая на них ответственность за происходящее, не предлагает им с высоты своего положения бездумно и пассивно исполнять разного рода директивы. Нужно, чтобы они верили в свои заключения и выводы и главным образом не впадали в отчаяние. Уметь перестраиваться, интерпретировать, прислушиваться к собственной интуиции – именно это довольно сложно реализовать, и Дольто это хорошо знала, когда проводила дистанционные консультации для своих пациентов.

Слушать, когда и как тело «заговорит»

Прежде чем заговорить, ребенок пользуется невербальным кодом. И взрослому предстоит освоить язык этого «иностранца», чтобы научиться его понимать, так как младенец выражает им свои жизненно важные потребности, и, кроме того, он испытывает огромную жажду общения. Погружение в язык начинается у ребенка (на тот момент зародыша) еще в амниотической ванне и продолжается после рождения (этимологически французское слово «ребенок» означает «тот, кто не умеет говорить»). Франсуаза Дольто не оставляла также без внимания последние научные достижения относительно овладения средствами выражения (языком) и слухового восприятия младенцев in utero[15]. Следует отметить, что некоторые терапевты той эпохи разработали специальную методику дородовой коммуникации, способствующую обмену чувствами, ощущениями между будущими родителями и еще не родившимся ребенком, которая называется гаптономия.

Итак, до того как ребенок овладеет речевыми навыками, он «разговаривает» при помощи своего тела, причем процесс прислушивания друг к другу является взаимным. Ребенок и родители слушают друг друга с большим или меньшим вниманием, и было бы желательно, чтобы родитель делал это со всем возможным доброжелательством, сопровождаемым ласковыми словами, что поможет ему научиться декодировать послание ребенка. Это основа для уважительного признания его личности. «Уважать ребенка как субъект, определить место субъекта в его «высказываниях», понять, насколько они соответствуют действительности, не упустить момент, когда все это «заговорит» о нем в определенной симптоматике» (4) – не правда ли, в этом кратком изложении и заключается вся суть воспитательной гипотезы Дольто? С ее точки зрения, уважать ребенка – это не значит любить его и «облизывать со всех сторон, как яблоко», как она часто говорила. Она также была противницей чрезмерной близости между ребенком и взрослым, восставала против неуемных родительских ласк, порождавших скорее страх у ребенка быть задушенным, чем ощущение того, что его действительно любят.

Язык тела

С первых часов жизни ребенка каждая мать учится «считывать информацию» со своего малыша, переводить на человеческий язык его плач, крики, жесты, чтобы как можно точнее ответить на его настоятельный «запрос» и удовлетворить его жизненно важные нужды. Сигналы голода, жажды, усталости, раздражительности, переваривания пищи; громкое, как звук фанфар, ночное пробуждение; экскременты, которые жгут ягодички; мокрые пеленки; желание вступить в контакт и почувствовать тепло и ласку – призывы ребенка являются частью широкой «музыкальной» и жестовой гаммы, выражающейся в самых разных формах в зависимости от обстоятельств.

Винникотт пишет: «Мать, достаточно хорошо выполняющая свои обязанности, умеет понимать их смысл, слышит их, как речь, обращенную к ней, и реагирует на важность сообщенной ей информации. И вместо того чтобы родители снимали с себя ответственность, обращаясь за разъяснениями к представителям медицины, включая и Дольто, она именно на их плечи возлагает главнейшую обязанность понимания основных потребностей новорожденного. Она призывает родителей свободнее интерпретировать язык тела, чтобы они могли развить свою способность слышать. Таким образом, она разоблачает ту покорность, с какой мать и дитя идут на поводу пропагандистов ширящейся тенденции медикализации ребенка, включая момент его рождения и последующее воспитание. Дольто глубоко сожалеет о том, что сразу же после появления на свет мать лишают собственного ребенка, который становится «объектом научных исследований, а не дочерью или сыном» (5). Она откровенно говорит о том, почему так получилось, что мать стала заложницей собственного чувства вины и безответственности. «С тех пор как у средств массовой информации появился свой «дежурный психолог», а полки книжных магазинов заполонили многочисленные справочники и пособия, написанные педиатрами, исповедующими диаметрально противоположные взгляды в области воспитания, стало модным упрекать современную педагогику в том, что она внушает чувство вины матерям, которые не могут понять, на чью сторону встать, и боятся ошибиться» (6).

Дольто возражает против чрезмерной опеки родителей, что совпадает с принципами свободы, выдвинутыми в мае 1968-го. В то время процветали методы безболезненных родов в духе Лебуайе, роды под водой, на корточках, как это принято у индейцев, роды под музыку, на дому. «Везде и во всем мы видим возврат к свободе и право на некоторый выбор, что свидетельствует о гуманизации общества» (7), – говорит она, имея в виду как детей, так и родителей, а также основные аспекты ежедневной жизни. И слушать тело ребенка для Дольто не представляет собой ничего сложного: нужно просто удовлетворять его жизненно важные потребности, а их не так уж много.

Голод, сон, чистота

Во времена Дольто все поголовно были увлечены новыми и модными «диетическими» диктатами, против которых она категорически возражала, равно как и против строжайшего соблюдения рациона, на чем настаивали все вышеупомянутые пособия. Сегодня ей пришлось бы сделать нелегкий выбор между био, гомео и эколо. Противница всяких навязанных правил в питании, начиная от «нужно съесть» до ложно понимаемого «нужно хорошо питаться», она с сожалением смотрела на насильно перекормленных детей и даже утверждала, что взрослый не должен мешать ребенку пройти «испытание голодом».

И все, что касалось тела ребенка, его физического здоровья, что в действительности было «объектом неограниченного произвола врача» (8), даже если он это делал из лучших гигиенических побуждений, нужно было, по ее мнению, исключить из воспитания. Если жизненные потребности удовлетворены, все остальное излишне и исключается. Дольто считала, что все это граничит с плохим обращением с ребенком, и она обвиняла «медицинскую ветеринарию» в том, что оказываемые ею услуги противоречат интересам детей.

Она также была категорически против алиментарного форсинга, то есть насильственного кормления детей, и злоупотреблений в этом смысле родительской властью: использования шантажа («ну еще одну ложечку, чтобы доставить удовольствие маме»), внушения чувства вины ребенку («если ты не будешь есть, бабушка огорчится») или в худшем случае применения угроз и запугивания: «Если ты не съешь все, придет доктор и сделает тебе укол» (9). Ребенок должен есть в соответствии с чувством голода, которое он испытывает. Нужно уважать его отказ от очередной бутылочки, а позже от блюда, которое ему пришлось не по нраву. И как только возраст ребенка позволяет, нужно приучать его самостоятельно что-то приготовить для себя, например яичницу (это предпочтительнее, чем просто попросить его сварить яйцо). И после 1968-го многие школьные столовые трансформировались в столовые самообслуживания. По мнению Дольто, это великолепный способ приучить ребенка к самостоятельности, предоставив ему право выбора из двух блюд, право самому положить себе на тарелку столько еды, сколько ему хочется, но при условии, что он обязуется доесть все до последней крошки.

Таким образом, прием пищи становится актом, который требует от ребенка ответственности, умения выполнять обещание. И постепенно он научится оценивать свои реальные потребности, экономно расходовать еду, держать данное им слово. И все, что относится к приему пищи, относится также и ко сну. Заставлять ребенка спать, если он этого не хочет, нельзя. У каждого индивидуума свои ритмы и свои физиологические потребности. Но в то же время тишина, покой необходимы всем в определенные часы дня. И чтобы побыть в тишине и покое, родители должны придерживаться установленных ими правил. «Начиная с определенного часа вечера, они должны оставаться наедине друг с другом (…). Мы хотим, чтобы нас наконец оставили в покое. Иди в свою комнату» (10), – заявляет Дольто в императивном тоне. И все это идет вразрез с тем, что о ней говорят, и с ее якобы попустительским воспитанием. Она считает, что всему – как у ребенка, так и у родителей – должно быть свое время и место, и эти требования необходимо уважать и соблюдать. «Но к правилам дисциплины нужно приучать ребенка без особого принуждения» (11), – уточняет она.

Обучение чистоте также не должно происходить в соответствии с определенными нормами, оно связано с развитием ребенка, с функционированием его сфинктеров. От ребенка нельзя ничего требовать, и нельзя ему ничего навязывать прежде, чем он будет готов к этому физиологически. В противном случае такое воспитание приведет к роботизации ребенка в ущерб его психической жизни, и он за это дорого заплатит, и так бывает всегда. «Почему только мама знает, когда ему отправляться на горшок (12)? И мать, которая руководит всеми отправлениями своего ребенка, не только грубо вмешивается в его жизнь, но и оказывает ему большой вред. Она полностью завладевает его телом. – И далее Дольто уточняет: – У детей, которых приучили к чистоте еще до того, как они произнесли первые слова, часто возникают сложности при овладении навыками говорения, они не в ладах с произношением, а позже трудности могут возникнуть при обучении чтению и письму» (13).

Ребенок: равенство с ним обеспечивает возможность диалога

Заложив в основу взаимоотношений принципы равенства между ребенком и взрослым, а также начав уважать существующие между ними различия, родители сразу же ощутят последствия этого шага. Но все, что идет вразрез с этими принципами, что отрицает индивидуальность, убивает желания, свободу, – все это приводит к «овеществлению ребенка» (14), по образному выражению Дольто, превращает его в неодушевленный предмет. И нет ничего трагичнее для Дольто, чем ребенок-вещь. И об этом мы уже говорили в предыдущей главе.

Однако ее амбициозный проект по превращению собственного ребенка в партнера, достойного собеседника, уважаемое человеческое существо шокирует в наши дни держателей вековой власти, к которым относятся всемогущественные родители. И она даже иногда воспринимала ребенка как носителя уникальных знаний, которые только благожелательное выслушивание или работа психоаналитика, «который знает, что ничего не знает», помогут вскрыть и понять. И со времен Монтеня это, наверное, единственный путь обретения знаний.

О желании ребенка

Дав свое понимание потребностей, Дольто переходит к объяснению того, что такое желание в психоаналитическом смысле этого термина. Если взрослым всегда должно учитываться желание ребенка, то это не значит, что он обязан его сразу же выполнять. И даже наоборот: нехватка чего-либо укрепляет стремление ребенка достичь желаемого, увеличивает его жизненный динамизм. И излишне говорить, что понимание родителями желаний ребенка возможно только в том случае, если они умеют слушать и слышать его. Дольто вводит понятие позитивного динамизма, который превращает фрустрацию[16] в повод для творчества. Она изобретает также термин «символогенная кастрация», которая, проще говоря, означает умение родителей не уступать желаниям ребенка и не выполнять их по первому требованию, щедро осыпая его дарами, что не только не убивает в нем желания, но, наоборот, усиливает их, укрепляет его в стремлении получить желаемое. И ребенок, таким образом, открывает для себя одну из самых креативных стратегий замещения, о чем говорил Фрейд, имея в виду концепцию сублимации[17].

И несколько позже, вторя ему, Винникотт рассказывал о креативности, демонстрируемой малышом, когда тот, чтобы обмануть свой голод или любую другую неудовлетворенную потребность, вызывает в своем воображении звук готовящейся вне поля его зрения бутылочки с молоком или любые другие воспоминания, восполняющие нехватку. Что же касается Дольто, то она говорила следующее: «Если мы во всем будем уступать ребенку, мы уничтожим в зародыше его креативные способности, которые лежат в основе активного поиска решений, как удовлетворить неудовлетворяемое желание» (15). И родитель выступает в роли лучшего в мире наставника, когда сознательно отказывает в немедленном и безоговорочном исполнении желания ребенка, являясь, таким образом, гарантом того, что можно получить, а что нельзя.

Итак, напоминает Дольто, «желания порождаются воображением и ограничиваются возможностями, то есть реальностью» (16). И именно на плечи родителей возлагается ответственность определить для ребенка границы желаний, постепенно внушая ему суровое чувство реальности. Все это, конечно, не может удовлетворить ребенка, но придает ему уверенности в своих силах. «Если желание удовлетворено, оно умерло. И наше «нет» в ответ на его просьбу, при условии что мы предоставляем ему право устроить нам сцену, является для него возможностью поразмышлять об объекте, в котором ему отказали, и облечь в слова свои размышления (…). И само собой разумеется, жизненно важные потребности всегда должны быть удовлетворены» (17).

Корректное управление фрустрацией

И наоборот, просьбы, которые легко удовлетворить, не должны систематически подвергаться отказу. При ответе родителю на вопрос, можно ли подарить ребенку хомяка, о котором он давно мечтает, Дольто сказала, что не видит оснований для того, чтобы «отказать ребенку в том, что не будет обременять родителей, не причинит ему вреда и что к тому же не нужно покупать». Иначе говоря, если просьба ребенка никого не ущемляет, включая и животное, нет никаких оснований для того, чтобы сказать «нет» (18).

Как мы увидим далее в главах, посвященных родительской власти и ребенку-королю, умение говорить ребенку «нет» не только необходимо, но и является частью родительского долга. Но чтобы уроки не прошли даром или, хуже того, не навредили, родители, отказывая ребенку, должны руководствоваться здравым смыслом, не преступать границ и не доходить до садизма. Очень часто телезрители и радиослушатели Дольто путали желание ребенка с удовольствием, доставляемым им собственным родителям, и это вполне понятно. Еще до 60-х годов прошлого века, говоря об удовольствии применительно к воспитанию, имели в виду исключительно радость, которую ребенок мог принести родителям. «Ваш ребенок должен приносить вам полное удовлетворение», – можно было прочесть во многих пособиях по воспитанию, и все это ради того, чтобы не мучиться от стыда за него и не жить под одной крышей с ребенком с ущемленным самолюбием, которого не выставишь за дверь.

Желание не является удовольствием

По мнению Дольто, одно из худших заблуждений, укоренившихся в воспитании, является следствием того, что общество не видит разницы между желанием ребенка в том виде, в каком она его понимала, и удовольствием. И Беттельхейм был прав, когда говорил об искаженной вульгаризации идей психоаналитика и ее тяжелых последствиях, примером чему и является смешение этих двух понятий. И что еще хуже – внутри замкнутого сообщества психоаналитиков все еще продолжает циркулировать неправильное понимание значения слова «желание», приведшее к неправомерному расширению семантического поля слова «удовольствие», включающего теперь и «желание». И в результате оправдывают, если не поддерживают, как требование ребенком сиюминутного удовлетворения своего желания, так и стремление взрослых сразу же исполнить его во избежание конфликтов или… психологических отклонений, что в корне противоречит идеям Дольто. Доставить удовольствие ребенку – это не значит оберегать его от псевдостраданий, причиненных малейшей фрустрацией. Удовольствие – это всегда приятные ощущения, но не они призваны обеспечить выживание.

И тем лучше, если удовольствие сопровождает работу, например школьные занятия, но любая деятельность подразумевает прежде всего усилие, хотя после мая 1968-го именно удовольствие стало краеугольным камнем воспитания, а игра вышла на первое место в педагогике, и мы до сих пор продолжаем пожинать ее скорбные плоды и ощущать пагубные последствия допущенных извращений. К тому же массивная вульгаризация, в худшем смысле этого слова, неправильно понятых психоаналитических терминов, таких как «желание, фрустрация, психотравма, кастрация и т. д.», породила огромное количество абсурдных и нелепых представлений, которые и в наши дни владеют умами многих. Например, принято считать, что ребенка следует «ограждать от фрустрации, которая якобы может привести к необратимым психическим последствиям». Зарево индивидуализма, охватившее нашу эпоху, и оголтелый материализм общества потребления довершили начатое. Вседозволенность ассоциировалась с безграничной любовью. И впервые вопрос об этом серьезном искажении воспитательного процесса был поднят в 1994-м в книге Патрика Делароша «Родители, осмельтесь сказать «нет»!» (19), а в 2012-м Клод Альмос вернулась к нему еще раз (20).

Итак, Дольто считает фрустрацию краеугольным камнем воспитания: уметь сказать «нет», не позволять всего того, что хочет ребенок, не бросаться очертя голову выполнять его любое желание, ограничить его рамками правил, которые он обязан уважать. И это, будучи полной противоположностью старинного метода воспитания посредством «дрессуры», является основой ментального и этического формирования, гарантирующей гуманное воспитание, чтобы ребенок смог стать уникальной личностью, гражданином мира.

Детские вопросы

Проявлять внимание к детским вопросам не так-то просто. Они возникают внезапно и часто застают вас врасплох, они могут касаться деликатных проблем, и иногда ребенок выражает их косвенно, ходя вокруг да около, иногда прямо в лоб задает их, да так, что родитель не знает, что сказать. «Не следует притворяться, будто вы их не слышите. Как только ребенок задает вопрос, сразу же отвечайте на него, говоря правду» (21). Дольто считала, что ложный, двусмысленный ответ причинит вред ребенку. «Твой папа путешествует», «У тебя нет отца» или «Твой папа отправился на небеса» – все это ловкие отговорки для ребенка, который вполне способен понять ответ, адаптированный к его возрасту, его уровню владения языком. И если взрослый уклоняется от вопросов ребенка, отвечает на них всякими небылицами или в худшем случае относится к ним с презрением, безразличием или усмешкой, например: «У меня нет времени», «Ты слишком маленький, подрастешь – поймешь» и т. д., то все это может иметь пагубные последствия для ребенка. Даже если вы едете в машине и остановились на красный сигнал светофора или моете посуду, вы должны уметь расслышать вопросы ребенка, вы должны ловить их на лету. Каждый детский вопрос – это приглашение к разговору, ваш драгоценный пропуск в его внутренний мир, проявление со стороны ребенка безоговорочного доверия, с которым он относится к взрослым.

Что же касается Дольто, то она до последних дней надеялась, что каждый родитель научится понимать с первого слова вопрос, который как подарок ему преподносит ребенок, и что каждый родитель сумеет воспользоваться предоставленным ему шансом. И даже более того: каждый родитель должен научиться выслушивать и ответы ребенка, «хотя некоторые видят в этом проявление некой революционности, но других революций в этом смысле нет и быть не может» (22). Слушать ребенка, разговаривать с ним – это значит припасть к источнику человечности и доброты и способствовать расцвету его личности.

И даже если вопрос неловко сформулирован, даже если задан в самый неподходящий момент, желательно, чтобы родитель не оставлял его без внимания и воспринимал как протянутую ему руку помощи, поскольку так оно и есть. В этот краткий момент у родителя появляется редкая возможность (ведь такие ситуации нечасто повторяются) понять ребенка, проникнуть в его внутренний мир. Но еще задолго до Дольто процесс идентификации[18] у ребенка, процесс проникновения в его внутренний мир получил освещение в литературе, и, может быть, впервые в истории воспитания Януш Корчак заглянул в душу ребенка с позиций взрослого читателя. Его роман «Когда я снова стану маленьким» (23), датируемый 1924 годом, свидетельствует о мужестве автора, решившегося на изображение многогранного мира взрослых глазами рассказчика, бывшего взрослого, ставшего вновь ребенком.

Тот факт, что Дольто предлагает родителям относиться к ребенку как к уникальной личности, воспринимается большинством как наказ встать вровень с ребенком. Но для нее не может быть и речи о том, чтобы относиться к нему как к низшему существу, как к недочеловеку. Его малый возраст, его незавершенное развитие не превращают ребенка в неполноценного индивидуума. Помимо уважительного отношения к ребенку, умение его слушать требует от родителей усилий по идентификации, то есть по сопереживанию, по запоминанию того, о чем он говорит. Тем не менее ваш ребенок – это не другой вы и даже не ваш двойник, и он заслуживает по отношению к себе такого же почтения, какого заслуживает именитый гость или иностранец. Это сравнение часто встречается у Дольто. «Относитесь к ребенку так, как вы бы хотели, чтобы относились к вам» (24), – советует она родителям. Но речь не идет о том, чтобы олицетворять себя с ребенком, раствориться в нем, так как встать на его место не означает занять его (25).

Погружение в детство

Будучи добросовестным психоаналитиком, будучи также в прошлом маленькой девочкой, а затем матерью семейства, Дольто, разумеется, сохранила в памяти воспоминания о детстве, о своих страданиях, эмоциях, и она, конечно, не забыла все этапы собственной идентификации. Прошлое для нее не должно представляться тупиком, и детство не должно подвергаться забвению. Впрочем, она им и подпитывалась, черпая также силы и вдохновение в ежедневной жизни своих детей и пациентов. Она полагала, что умение слышать в себе эхо детских ощущений является инструментом, своего рода ключом, и она призывала родителей последовать ее примеру, потому что «даже если эмфатическое сопереживание иногда необходимо, его одного явно недостаточно» (26).

И поэтому она убеждала родителей вернуться в собственное детство, которое они так часто подавляют, хоть чуть-чуть вытеснить это массивное забвение, которое блокирует память как вообще всех взрослых, так и родителей в частности. Само собой разумеется, что погружение в прошлое, как во время сеанса в кабинете психоаналитика, не было целью Дольто, она хотела, чтобы родители «разбудили» в себе нечто первостепенное и вытесненное в подсознание для того, чтобы упростить подход к собственным детям и пересмотреть отношение к сложному процессу воспитания. И психоаналитик ни на мгновение не сомневалась в своей правоте. Детство в каждом из нас не умолкает ни на минуту, даже если мы не отдаем себе в этом отчета. И в своей практической деятельности Дольто широко использовала воспоминания о детстве, которые были для нее источником врачебного творчества, источником вдохновения и размышлений, обогащаемых сведениями, получаемыми от пациентов и собственных детей.

И она, таким образом, поощряла родителей следовать ее примеру в той степени, в какой это им было доступно. Как опытный врач она предложила им новый стиль взаимоотношений с детьми, старалась внушить необходимость начать или восстановить диалог с ними, наладить связь между поколениями, при этом отдавая себе отчет в разнице возрастов и ролей. И фразы «я в твоем возрасте…» иногда может быть достаточно, чтобы восстановить взаимопонимание – а почему бы и нет? – разрушить у ребенка иллюзию того, что такое происходит только с ним, и заставить его поверить в свои силы.

Родители, вспоминайте о собственном детстве!

«Родители вытесняют в себе ребенка, в то время как все свои силы направляют на то, чтобы он вел себя так, как им этого хочется (27). Такой подход к воспитанию в корне неверен». За неимением возможности избавить родителей при помощи дистанционной терапии от страхов и неуверенности, Дольто предлагает им воспользоваться ее опытом психоаналитического выслушивания, желая вдохновить их и поощрить к тому, чтобы слушать собственных детей. Но не стоит заблуждаться: она не собиралась становиться примером для подражания, она просто указала родителям путь, по которому шла сама, самозабвенно исполняя свой долг как «врач-воспитатель», как женщина и мать, что, в конце концов, ей и вменили в вину. И все это она делала, не давая готовых ответов и не злоупотребляя своим авторитетом. Речь шла о введении нового стиля взаимоотношений с детьми, но отнюдь не о трибуне, с высоты которой великий гуру стремится подчинить своей воле и внушить свой закон плененной аудитории. Наоборот, она поощряла родителей самостоятельно искать и находить возможности для лучшего понимания детей, погружаясь в собственное детство. Еще в 1913-м Фрейд говорил о том, насколько сложна эта задача: «Не может быть хорошим воспитателем тот, кто не в состоянии изнутри прочувствовать психическую жизнь ребенка, и мы, взрослые, не понимаем детей, потому что не понимаем нашего собственного детства» (28).

Итак, слушать пациента – это главная цель любого психоаналитика, и она требует долгой и трудной работы над собой, о чем Дольто ясно, откровенно и без ложной скромности предупреждает: «У психоаналитика нет готовых ответов относительно любого человеческого существа. Мы можем только задавать вопросы и регистрировать ответы. И именно наше спокойное выслушивание их тревог и волнений, выслушивание посторонним человеком, выявляет некоторые другие аспекты их проблем, которые могут их приободрить и успокоить…» (29) Дольто хорошо знала как свое место, так и границы своих возможностей. Миллионы ее верных слушателей, тысячи родителей, читающих ее книги, не вскружили ей голову. Она никогда не кичилась своими успехами и не говорила, что только ей известна истина в последней инстанции, и тем более, как и Беттельхейм, она не заявляла об этом матерям. Она просто хотела указать путь тем, кто, пребывая в неуверенности и страхе, пытается найти выход из тупика и желает изменить ход жизни; а слушать ребенка – значит учиться у него. По ее мнению, следствием благотворного влияния нового воспитания станет эволюция всего мирового сообщества. Дольто считала, что, воспитывая с младенческого возраста собственных детей, можно действительно способствовать продвижению всего человечества по пути прогресса. Но все ли этого хотят?

Мелани Клейн, которая так же, как и Дольто, работала в области, находящейся на стыке между педагогикой и психоанализом, начиная с 1920-го регистрировала все наблюдения и вопросы своего собственного сына, в результате она пришла к выводу о наличии у ребенка «исключительных умственных способностей», которые «имеют тенденцию исчезать с возрастом» (30). И в то же самое время в Польше Януш Корчак, придерживаясь в этом смысле традиций Талмуда, определял ребенка как носителя знаний. «Ребенок – это пергаментный свиток, исписанный мельчайшими иероглифами, только небольшая часть которых доступна твоему пониманию» (31), – предупреждал он. А что же касается Дольто, то она с восхищением признавала первичные способности ребенка: «Дети уже с самого рождения припадают к источнику знаний. Это метафизики, задающие только достойные внимания вопросы, и они, как настоящие исследователи, ищут на них ответы» (32).

И в продолжение этой темы хочется указать на притчу французской писательницы Маргерит Дюрас, современницы и близкой по духу Дольто, озаглавленную «Ах, Эрнесто», написанную в 1968 году. В ней рассказывается об одаренном мальчике, отказывающемся посещать класс и пытающемся отвоевать себе право обучаться вне рамок школы (33). Дюрас, как и Дольто, утверждает, что передача знаний осуществляется постоянно и повсюду, и даже тогда, когда вы, например, чистите картошку к ужину или считаете себя вправе сказать «нет» и думать о чем-то своем.

И Эрнесто в этом смысле является прекрасным литературным примером «ребенка Дольто»: подросток из пригорода, из семьи среднего достатка, он постигает жизнь творчески, украдкой и считывает окружающий мир как энциклопедию, прямо с листа.

Слушать ребенка, чтобы изменить окружающий мир

Воспитание детей является основой любого общества, в связи с чем миссия родителей считается одной из важнейших. Дольто утверждала, что «цивилизации, убивающей своих детей, рано или поздно наступит конец» (34). Или во время одного из семинаров она заявила: «Общество оценивается по тому, каких подростков оно воспитало». Обучать, воспитывать ребенка – значит изменять мир, продвигать ценности, влекущие в подлинном революционном духе к новым горизонтам. И ребенок, таким образом, это будущее человечества, а родители являются его первыми гарантами. Именно поэтому с такой юношеской пылкостью, которую она сохраняла до конца своих дней, Дольто боролась за «дело детей» и пыталась внести и свою лепту в строительство нового общества, применяя инструменты психоанализа, опираясь на свои детские воспоминания и используя опыт женщины и матери.

Слушать беспристрастно, не вынося суждений

Но как мы должны слушать ребенка? Помимо уважения, внимательности, предупредительности, которые мы обязаны проявлять по отношению к ребенку, мы должны слушать его беспристрастно, освободившись от всех моральных предрассудков. Но как же этого добиться?

Дольто хорошо знала, что, даже если родители самым добросовестным образом слушают ее передачи, как только они пытаются претворить все это в жизнь, они сразу же понимают, что не обладают отстраненностью психотерапевта или человека, прошедшего через психоанализ. Даже профессиональные воспитатели не обладают подобной подготовкой: «если вы психоаналитик, то ваши суждения о жизненных ценностях отличаются от тех же суждений обычных людей» (35). То есть у психоаналитиков вообще нет никаких суждений, – могла бы добавить Дольто. Но с ее стороны это не приговор, не критика, а просто констатация факта, который проливает свет на множество досадных недоразумений. И такое положение дел, когда приходится трудиться на благо ребенка как одним, так и другим, способствует их взаимодополняемости и улучшает возможности действовать в его интересах. И каждый раз, когда в этом возникает необходимость, Дольто готова уступить свое место любому лицу, которому доверено воспитание ребенка. И в этом заключается постоянное перераспределение функций, имеющее целью избежать негативных последствий.

Как только основное сделано, Дольто первая незаметно удалится, если она считает, что уже сказано все то, что должно быть сказано, передоверив родителям высокую миссию воспитания. «Я и не пытаюсь ничего объяснять, и только на ваши плечи возлагается обязанность завязать отношения с собственным сыном» (36). А еще до нее Беттельхейм поднимал эти же вопросы, беседуя в том же уважительном и скромном тоне с матерями в своей частной школе. Размышляя по поводу разных путей воспитания, он утверждал: «Я ничего не знаю. И все, что я могу сделать, это искать вместе с вами значимые факты и посмотреть другими глазами на них. Все остальное зависит только от вас» (37). И как можно заметить из всего вышесказанного, речь не идет о самолюбовании и превышении власти, в которых по очереди обвиняли обоих психоаналитиков.

О злоупотреблениях при интерпретации

Чтобы покончить с вопросом умения слушать ребенка и в соответствии с логикой перейти к главе «Разговаривать с ребенком», нужно понять, какие цели ставила перед собой Дольто. А цели эти были следующими: разбудить интерес взрослых, поддержать родителей, заставить их задуматься и рассказать им о трудностях на пути воспитания детей, протянуть им руку помощи и дать главные инструменты, необходимые для реализации такой деликатной миссии, как воспитание, которое не является профессией и которому нельзя научить. Но в любом случае произносимые ею слова нельзя воспринимать как евангельскую истину, в чем ее обвиняли, и еще в меньшей степени рассматривать как дистанционное и неквалифицированное обучение психоанализу. И Дольто была первой, кто открыто говорил о превышении полномочий со стороны психоаналитиков, включая их императивные требования. Она отдавала себе отчет в том, что родители не смогут все понять, но она хотела, чтобы они поняли основное, и она не ставила перед собой задачи превратить их в психоаналитиков, решающих проблемы воспитания с помощью, например, анализа рисунков их детей.

«Все понимать вредно», – осмелилась произнести она во время передачи «SOS-психоанализ» (38). Интерпретация всегда остается в ведении психоанализа, и она с таким рвением защищала эту точку зрения, что однажды, когда в ходе конференции инспектор по делам несовершеннолетних, рассказав о сложной ситуации, в которой оказался последний ребенок в семье, так как его обижали старшие братья и сестры, задал ей вопрос «Как с теоретической точки зрения можно интерпретировать данный факт?», она не могла себя сдержать и вместо того, чтобы углубиться в теорию, произнесла: «Это интерпретируется как хамство, как хамские отношения в семье. И пусть все это понимают! Это интерпретируется как овеществление, обезличивание живых людей». Огульно интерпретировать поступки ближних с глазу на глаз, рубить сплеча, не обращая внимания на факты и не вдаваясь в подробности, значит, по ее мнению, превращать их в объекты наблюдения. Вот так, с юмором несгибаемый психоаналитик стойко отстаивала свои убеждения и восставала против «фетишизации» ребенка.

Уже с первых дней появления ребенка на свет с ним необходимо разговаривать, пусть даже в соответствии со своим определением он еще и не умеет этого делать. «Все есть язык» – так Дольто назвала одну из своих книг. По ее мнению, воспитание невозможно без качественного обмена на уровне языка. Как и ее современник Лакан, она воспринимала ребенка как «существо говорящее», как «homo loquor» (человек разговаривающий): глагол его формирует, гуманизирует. Отсюда и вытекает ее основное требование, предъявляемое родителям, которые должны уметь выражать свои мысли, взвешивать сказанные или услышанные слова и отвечать ребенку, обдумывая каждую фразу. И все это, по мнению Дольто, требует постоянных усилий от родителей, потому что слово – это главный инструмент во взаимоотношениях родители – дети. И она также предупреждает, что не следует путать две вещи: «разговаривать с ребенком» и «говорить о ребенке».

Говорить о ребенке

Чем чаще взрослые говорят о своем ребенке, тем реже он выступает в качестве полноправного собеседника и скорее является объектом беседы, центром интересов, вокруг которых, невзирая на его присутствие, вращаются все разговоры взрослых. «Ребенок – это субъект, но отнюдь не предмет дискуссий» (1). Впрочем, Дольто подчеркивает, что «совсем не потому, что исследования детства получили в наше дни такое широкое распространение (сегодня предлагается тридцать шесть методик изучения ребенка, начиная с самого раннего возраста), в ребенке увидели личность, достойную уважения» (2). Дольто пытается просветить родителей и категорически возражает против пустой болтовни и непродуктивного, лишенного смысла использования языка, когда ребенок может ощутить себя в роли шута, «потому что знает, что разговор идет о нем, хотя сам в этом разговоре участия не принимает» (3).

Разговор с ребенком

Еще до рождения ребенка Дольто со всем присущим ей вниманием прислушивалась к тому, что она называла «телепатией» и «дородовым ментальным языком». В этом смысле она была пионером, и ей довелось вынести много насмешек от своих современников. Когда в самом начале ее трудовой деятельности в госпитале Труссо ее коллеги видели, как она разговаривает с младенцами, ее принимали за сумасшедшую. «Могу ли я утверждать, что существуют дети, которые помнят первые слова, сказанные поблизости от них? Это бы вас удивило, не правда ли, но они регистрируют все, как магнитофонная лента» (4). И с тех пор обычай разговаривать с младенцами вошел в повседневную практику как среди родителей, так и в медицинских кругах, а психоаналитики стали штатными сотрудниками в неонатальных центрах. И разговоры с новорожденными, с недоношенными младенцами, «дозревающими» в своих кюветах, больше ни у кого не вызывают улыбок. Что же касается общения с ребенком, который вот-вот должен родиться, то этим занимается отрасль медицины, которая называется гаптономией.

Хотя в самом начале ХХ столетия «отдельные личности больше разговаривали со своей кошечкой или собачкой, чем с ребенком» (5), – с сожалением констатировала Франсуаза Дольто. «Ментальный язык» – это то, чем спонтанно пользуется мать и что воспринимает ребенок, даже если все эти слова не адресованы лично ему, потому что все, что ощущает и чувствует мать, накладывает отпечаток на находящегося в ее чреве младенца» (6). И Дольто говорит о влиянии языка в поворотный момент появления на свет, об отпечатках раннего детства, очевидность которых прослеживается в народных традициях: всем известно, какое большое значение имеют пожелания и обеты, произнесенные над колыбелью, добрые феи (они же, как правило, крестные матери) из сказок. Что же касается невербального общения между матерью и ребенком, то в его реальности также не приходится сомневаться. Проведя анализ их совместно прожитого опыта, Дольто констатирует: «Телепатия между матерью и ребенком известна каждой маме» (7), потому что еще до обретения навыков говорения ребенок понимает все, что происходит вокруг него, на интуитивном уровне. «И нельзя утверждать, что ребенок, не владея речью, не воспринимает слова: (…) он понимает язык эмоционального отношения к нему и отношений жизни и смерти, которые его окружают» (8). Если конкретный смысл ему не удается уловить, то главное из переданного послания он хорошо понимает, воспринимая его точно так же, как и музыку, передающую эмоции, чувства, жизненный посыл, на уровне интуиции.

Но как же все это происходит у глухих детей – этот вопрос также интересовал Дольто, которая понимала, что они как-то общаются между собой, хотя не имеют возможности ни слышать, ни говорить, что, вероятно, с самого раннего возраста требовало развития каких-то других способностей. Проживая в доме, окна которого выходили во двор Института для глухонемых, расположенного на улице Сен-Жак в Париже, она не могла оставаться безучастной к шуму и суматохе, царившим во дворе во время перемен, и она, естественно, входила в состав рабочей группы при этом институте. «Глухой ребенок – это как книга, которая ждет своего прочтения» (9), – говорила она. Но имея в виду детей с ограниченными возможностями, Дольто обращается абсолютно ко всем родителям. Разве не для каждого родителя ребенок является книгой, которую уже с первых дней его жизни он обязан читать с листа? После месяцев погружения в амниотическую языковую ванну, после появления на свет начинается для ребенка вступление в активную фазу овладения родным языком, на котором говорит его мать. Это также вступление в мир символов. Ведь язык – это специфический инструмент, присущий только человеку, который способствует переходу малыша от состояния первобытности, от обезьянничанья и языка тела к овладению культурой, к гуманизации. Он будет буквально «упиваться языком» (10).

Границы языка тела

Дольто не отрицает важности обоняния, осязания и всех тех чувств, свойственных ребенку уже в первые дни после рождения, но она считает, что они должны обязательно сопровождаться речевым окружением. А если на протяжении долгого времени общение с ребенком сводится только к телесному контакту, если родители ограничиваются только жестами и удовлетворением физиологических нужд ребенка, процесс его гуманизации, то есть превращения в полноценного человека, будет происходить с отклонениями. «Те, кого воспитывают, как щеночка или любое другое домашнее животное, будут и воспринимать себя таковыми, и по мере роста в них будет проявляться агрессивность» (11). И эту же мысль высказал Януш Корчак. Он утверждал, что ребенок, которого воспитывают, как вещь, которым пытаются манипулировать для достижения собственных целей, никогда не проявит доброты и сочувствия, если недополучил их сам.

«Мы осыпаем ребенка ласками, полагая, что тем самым проявляем к нему доброжелательность. На самом деле, это мы сами пытаемся найти спасение и надежду в его объятиях, пытаемся избежать сиротства и одиночества (…) «дай я тебя приласкаю, потому что мне грустно» или «поцелуй меня, а за это я дам тебе все, что захочешь». Но все это не имеет никакого отношения к доброжелательности. Это всего лишь эгоизм» (12). «Человечность находит свое воплощение в словах» (13), а гуманизация ребенка посредством языка начинается еще задолго до его рождения (за исключением глухих детей), но чтобы превратить ребенка из маленького дикаря в маленького человека, предстоит сформировать у него «необходимый запас слов» (14), научить их использовать в речи. И на родителей возлагается задача передать ему «символическую функцию языка, передать ему свои навыки владения языком» (15). Ребенок, лишенный возможности произносить слова и говорить, лишенный взрослого, готового его выслушать, превращается в объект фетишизации, сконструированный в соответствии с желаниями родителей. Дольто описывает застывшую улыбку таких малышей, которая свидетельствует о стремлении подчиниться воле родителей, отнимающей у них всякую свободу. Воспринимаемый как предмет, как нечто овеществленное, ребенок в таком качестве значит даже меньше, чем домашнее животное. Короче говоря, гуманизация возможна только лишь посредством использования вербального языка, посредством речевого взаимодействия. И слово в этом процессе играет главенствующую роль уже с первых дней жизни ребенка, знаменуемых таким светским или религиозным ритуалом, как, например, присвоение имени, о постепенном исчезновении которого Дольто с сожалением свидетельствовала.

Присвоение имени ребенку

Этот основополагающий акт, традиционно входящий в обязанности отца, в наши дни потерял свое значение, поскольку первичное оформление документов и присвоение имени организовано теперь в большинстве роддомов, и отцу не остается ничего другого, как отправиться в мэрию в отдел записи актов гражданского состояния, чтобы зарегистрировать ребенка. Дольто с сожалением относилась к утрате этой традиции. Отца лишили его роли основателя рода, а ребенок «в символическом смысле становится сиротой… объектом бездушного администрирования с неограниченными полномочиями» (16). Кроме того, в медицинских учреждениях появилась тенденция называть всех участников этого события обобщенными терминами: «молодая роженица», «новорожденный» и т. д. Но что касается ребенка, только что появившегося на свет, «то он не просто «новорожденный», у него есть фамилия, которой он связан с целой чередой предков, имя, которое для него старательно выбирали» (17), – утверждает Дольто. Нужно охранять эту новую идентичность, только что обретшую жизнь, так как пренебрежение ею не может пройти без последствий.

Психоаналитик даже отсылает к сказкам, свидетельствующим о народной мудрости: точно так же, как все, что сказано возле колыбели ребенка, чревато последствиями, так и акт присвоения имени не пройдет бесследно. И этот момент тем более важен, что малыш на всем протяжении периода нахождения в чреве матери не только слышал ее голос, но и улавливал «низкие тона» своего отца. Впрочем, по мнению Дольто, должна быть некая торжественность в представлении друг другу. Этого человека, ее мужа и отца, должна представить ребенку мать. И то же самое должен сделать отец по отношению к своей жене, ставшей матерью. Это своего рода интронизация, встреча нового человека, светская церемония, имеющая большое значение в символическом плане. И далее Дольто уточняет: «Очень важно, чтобы именно мать сказала ребенку, кто является его отцом, и чтобы отец заявил о своей готовности нести ответственность за него. Он, наконец, пришел в этот мир, он родился, чтобы приобщиться к языку» (18). Было бы идеально для ребенка, если бы его встретили оба родителя, которых бы объединяла общность чувств, эмоций, человеческой теплоты и языка.

И последнее замечание относительно языка имеет большое значение в том смысле, что этот треугольник отец – мать – малыш в дальнейшем поможет ребенку вступить в реальные вербальные взаимоотношения. Так как, слыша, как разговаривают родители, он постепенно ощутит необходимость различать слова, понимать в силу своих возможностей их смысл. И такое вряд ли произойдет, окажись ребенок в полном симбиозе только с матерью. Такой симбиоз будет способствовать невербальному и почти автаркическому общению между матерью и ребенком, то есть самодостаточному и закрытому от остального мира общению, далекому от структурированной речи.

«Говорить правду»

Хотя разговору с ребенком придается такое большое значение, это не означает, что мы можем говорить что попало и бубнить ни о чем. Дольто уточняет, о чем следует говорить и от чего лучше воздержаться. Она приводит список требований, которые нужно донести до сведения ребенка и которые он должен неукоснительно выполнять. Она просит воздержаться от неуместных замечаний и заявлений, способных причинить ребенку боль, не употреблять в речи обидных слов, «слов-убийц», как она их называет, избегать полунамеков и недомолвок, которые, будучи неправильно истолкованными ребенком, могут нанести ему непоправимый вред.

Но что значит «говорить правду»? Этот вопрос Дольто постоянно затрагивала во время своих выступлений перед родителями, поскольку он был для нее основополагающим, краеугольным камнем воспитания, становым хребтом взаимоотношений между детьми и родителями. И как уже можно было догадаться, «говорить правду» – это основной принцип, на котором строится теория психоанализа, и он не имеет никакого отношения к морали. В практике психоанализа слова, произнесенные во время сеанса пациентом и в меньшей степени психоаналитиком, расшифровываются, внимательно изучаются, анализируются, к ним многократно возвращаются, чтобы выделить главное содержание. Это нелегкий труд «говорить обо всем, невзирая на стыд», это испытание на правдивость.

А в результате испытывающий страдания человек вне зависимости от того, взрослый ли это или ребенок, обретает душевное здоровье. В своей повседневной практике Дольто всегда убеждала родителей обращаться к новорожденному и общаться с ним «взаправду», как с большим, не оглупляя свою речь всякими «детскими словечками», с подросшим ребенком общаться так, как если бы он был на несколько лет старше, и с подростком она советовала разговаривать как со взрослым человеком. Она была категорически против инфантилизации стиля общения и тем более против принижения и оглупления собеседника, достойного всяческого уважения. «Никогда не говорите с ребенком на «детском языке», это унизительно для него, когда вы, например, указывая на животное, называете его «кис-кис», в то время как ребенок хотел бы назвать его «кошкой» (19), – полагает она. Дольто убеждает их не воздвигать себе границы из всяких табу и запретов, «так как для того, чтобы защитить его от опасностей, страданий, травм и боли, не следует замалчивать эти явления, а, наоборот, следует говорить о них открыто, не таясь, своими словами» (20).

Обращение в третьем лице единственного числа

И то же самое относится к весьма распространенному обращению к ребенку в третьем лице единственного числа: «Ну что, наш малыш уже выспался?» – хотя следовало бы в разговоре с ним употреблять второе лицо – «ты». Этот «безличный» оборот так же нелеп, как и использование по отношению к самой себе третьего лица, что свойственно некоторым матерям: «Не плачь, маленький, мама сейчас придет» или «Мама сказала “нет”». Эта манера тем более кажется неуместной, что ребенок уже довольно свободно оперирует местоимением «я», хотя мать упорно продолжает говорить о себе как о ком-то постороннем и обращаться к нему в третьем лице. И как Дольто часто отмечала во время своих консультаций, такая манера общения только вызывает нарушения в поведении ребенка.

Говорить об окружающем мире

Разговаривать с ребенком – это значит открывать ему мир посредством слова и изображать при помощи языковых средств картины и образы его ежедневной жизни, включая и эмоции, которые он при этом испытывает. Воплощая в словах каждый объект, каждого человека, описывая прошлые, настоящие и будущие события и ситуации, мы учим ребенка понимать смысл, значение этих слов. И в таком случае будет легко успокоить его волнение, например, по поводу шума текущей из крана воды, назвав все своими именами. Разговаривая с ним, не следует забывать упомянуть о месте отсутствующих родственников, о которых у него остались весьма смутные воспоминания и которые почти стерлись из его памяти.

И даже при отсутствии отца мать должна рассказать малышу о месте этого родителя, о его роли в жизни ребенка. Ее же роль сводится к тому, чтобы, даже несмотря на «его отстраненность (…), он присутствовал в рассказах матери» (21). Потому что единственное, что отличает язык от элементарного средства обмена информацией, от закодированных сигналов животных, – это его символическое значение, его уникальная возможность выразить в словах прошлое и будущее, представить здесь и сейчас отсутствующих или ушедших из жизни родственников, выразить в словах самые мимолетные эмоции. Дольто придавала большое значение знакомству ребенка с генеалогическим древом: он должен знать, к какой ветви относится, от кого произошел и где его истоки. И в наши дни даже в большей степени, чем во времена Дольто, мы ощущаем в этом необходимость ввиду «перекраивания» семей. Дать ребенку возможность определить свое место в череде предков, понять, откуда он родом, – это целая программа, которая может быть реализована только при условии формулирования, выражения в словах, как его роли, так и роли и места всех основателей клана, умерших или живых.

Все должно находить свое выражение в словах

Страницы: 123456 » »»