Коламбия пикчерз представляет Полякова Татьяна

Татьяна Полякова

«Коламбия пикчерз» представляет

– Бред какой-то, – сурово отрезала я, отбрасывая письмо в сторону, покосилась на Женьку и невольно вздрогнула, так и не привыкнув к ее новому облику.

Надо сказать, подружка неустанно экспериментировала, являя себя миру то блондинкой, то брюнеткой, то рыжей, иногда предпочитая что-нибудь и вовсе экзотическое: шевелюра вдруг становилась интенсивно оранжевой или кислотно-зеленой. Меня неизменно удивляли два факта. Первый: какого бы дикого цвета ни были ее волосы, Женька чувствовала себя уверенно и вполне комфортно. Даже когда у случайных прохожих глаза буквально лезли на лоб при виде всего этого великолепия, Женька лишь загадочно улыбалась и шла себе дальше. Подозреваю, в глубине души она собой гордилась и считала, что ее миссия в том и состоит, чтобы вгонять в столбняк прохожих.

Вторым достойным удивления фактом было то, что после многочисленных экспериментов подружки волосы на ее голове все еще имели место быть, причем выглядели так, что приходилось признать: дикие Женькины фантазии им только на пользу.

Сейчас ее волосы отливали серебром. Девять человек из десяти решительно заявили бы, что это парик, и оказались бы не правы. Неустанными, я бы даже сказала, титаническими усилиями Женька добилась того, что они сияли как новенькая серебряная монетка, делая ее похожей на снежную королеву из сказки, однако целостного образа не получилось: Женька только что вернулась из Испании, где загорела дочерна, и теперь серебристые волосы обрамляли смуглое лицо, на котором нездоровым блеском светились огромные глаза. Было от чего вздрагивать.

– Ты похожа на ведьму, – не удержалась я.

Женька нахмурилась:

– Надеюсь, это комплимент?

– Вот уж не знаю.

– Странно, – хихикнула Женька. – Обычно ты все знаешь.

– Я-то думала, это ты у нас обладательница столь замечательного качества, – съязвила я и тут же устыдилась. С Женькой мы дружили с детства и, несмотря на редкие поползновения с обеих сторон, так и не смогли ни разу всерьез поссориться. Вот и сейчас Женька пожала плечами и заметила:

– Мы отвлеклись, – после чего передвинула письмо ближе ко мне. Я поморщилась и повторила:

– Полный бред.

– А по-моему, на него стоит обратить внимание. В конце концов человек просит тебя о помощи, и ты…

– Ничего она не просит, – вздохнула я, вновь пробегая глазами строчки письма и жалея, что начала разбирать почту в присутствии подружки.

Вообще-то, встречаться с ней сегодня я вовсе не собиралась. Два часа назад я вернулась из Москвы и намеревалась посвятить остаток дня уборке квартиры. Заехала в супермаркет и на стоянке едва не столкнулась с Женькой, точнее, с ее машиной. Подружка не сразу заметила мою «Ауди», потому что была очень занята: истошно сигналила, орала в окно обалдевшему парковщику, что он редкий придурок, и показывала средний палец правой руки парню на иномарке, который не спешил ее пропустить. Точнее, он был не против, но не имел возможности, так как я на своей машине мешала ему произвести необходимый маневр. Женька одна издавала столько шума, что хватило бы на десятерых, но тут я поторопилась внести свою лепту, открыла окно и завопила:

– Женя! – и была услышана.

Женька прекратила сигналить, орать и делать непристойные жесты и, счастливо улыбаясь, прокричала в ответ:

– Привет, Анфиса. Ты когда вернулась?

– Только что.

– Как Ромка?

– Нормально.

Парковщик продолжал стоять пнем, парень на иномарке страдальчески закрыл глаза и признаков жизни не подавал, зато в цепочке машин, выстроившейся возле шлагбаума, наметилось волнение.

– Девушки, может, вы найдете другое место поболтать? – заорал кто-то.

Женька высунулась в окно и грозно поинтересовалась:

– Кому это там некогда?

– Женечка, – робко влезла я. – Может, мы в самом деле…

– Ты сюда или отсюда? – спросила подруга.

– Я домой.

– Ладно, тогда я к тебе в гости.

Женька стала разворачиваться, лица мужиков в сопредельных машинах приобрели мучнистый оттенок, над стоянкой нависла тишина, особо нервные зажмурились и вжали головы в плечи, парень на иномарке успел юркнуть в сторону, зеркала на его и Женькиной машине сложились, а она весело проорала в окно:

– Не дрейфь, солдат ребенка не обидит, – и наконец-то покинула стоянку.

Я выехала следом, дюжий дядька покрутил пальцем у виска, глядя нам вслед, что я сочла обидным, и, забыв про хорошее воспитание, показала ему язык.

– Ужас какой-то, – сказала Женька, притормаживая и пропуская мою машину вперед. – По городу ездить невозможно, кругом одни идиоты, как они медкомиссию проходят, там же справку из дурдома требуют.

– Ага, – вяло молвила я, вышла из машины и направилась к Женьке. Она с чувством меня расцеловала и вдруг задумалась.

– Ты не в курсе, чего я в торговом центре хотела?

– Нет, откуда? Ты мне ничего не говорила.

– Да? Как отрезало. Не поверишь, не могу вспомнить, а ведь зачем-то я туда ехала?

– За продуктами?

– Зачем мне продукты?

– Есть, наверное, – съязвила я.

– Тебе прекрасно известно, что питаюсь я в кафе. Кстати, не худо бы перекусить. Ты как?

– Я пельменей купила. Поедем ко мне?

– Поедем. Давай тогда мою тачку на стоянке бросим, а я у тебя ночевать останусь, расскажу про этого мерзавца Пастухова.

В другое время я бы попыталась избавить Женьку от мысли ночевать у меня и уж тем более от необходимости рассказывать о мерзавце Пастухове. О нем я слышала постоянно вот уже два месяца с тех самых пор, как он стал Женькиным шефом и по совместительству любовником. Тихого, зашуганного женой Пастухова Женька соблазнила буквально в первый же день его работы в новой должности. Тот, как видно, ничего не знал о вреде служебных романов для душевного здоровья, за что сейчас и нес заслуженное наказание. Подружка, как водится, обвиняла его во всех смертных грехах, хотя на самом деле у него был лишь один грех, но существенный: он нимало не походил на идеального возлюбленного, каким его представляла себе Евгения Петровна. Боюсь, таких мужчин в природе попросту не существует, на что я Женьке неоднократно намекала. Она презрительно фыркала и продолжала клеймить подлеца Пастухова. Так вот, в другое время от необходимости слушать гневные Женькины речи я бы пришла в ужас и попыталась бы как-то отвертеться, но в тот момент я так обрадовалась подружке, что готова была потратить вечер на разговоры о чем угодно, лишь бы не сидеть в одиночестве.

С самого утра на меня напала тоска. Ромку отправили на учебу, и вдруг выяснилось, что без мужа я чувствую себя очень неуютно, то есть, если честно, очень скверно я себя чувствую. Отправляя его в Москву, я думала, как расчудесно отдохну, пока он постигает науки: во-первых, не надо будет готовить (Ромка комплекцией и аппетитом походит на динозавра, что создает мне определенные трудности), во-вторых, не надо то и дело отвечать на его звонки (с этим, правда, вышла незадача, муж и из Москвы звонил по двадцать раз на дню, выбрасывая наши деньги на ветер), а главное, вволю буду встречаться с подружками, болтать по ночам по телефону, и никто не станет меня изводить ехидными замечаниями, а также ворчать, что в этом доме муж никому не нужен, в этом доме только подружкам рады, и прочую чушь.

В общем, я надеялась устроить себе отпуск и, провожая Романа Андреевича, мечтательно улыбалась, чем вызвала его суровый взгляд с намеком на недоверие. Но стоило Ромке уехать, как явилась тоска. В квартире стало подозрительно тихо, к девчонкам не хотелось. Точнее, вообще ничего не хотелось. Я подумала, что жить без любимого предстоит довольно долго, и запечалилась по-настоящему. Разумеется, он приезжал при каждом удобном случае, и я ездила к нему (до Москвы на машине меньше двух часов от нашего города), но лучше мне почему-то не становилось. Я решила, что должна засесть за работу, и начала новый детективный роман, но работа шла ни шатко ни валко, и я подозревала, что сегодня за письменный стол вообще не сяду. Оттого Женьке и обрадовалась, будет чем оправдать собственную лень.

Я плавно тронулась с места, Женька двигалась за мной, таким образом мы въехали во двор ее дома. Оставив машину на стоянке, подружка пересела ко мне, взглянула пристально и присвистнула:

– Вижу, что болезнь прогрессирует.

– Отстань, – отмахнулась я.

– Чего ты киснешь? – не унималась Женька. – Ромка твой не по бабам шляется, а занят делом. Опять же, звонит без конца. Кстати, ты не пробовала его обучить чему-то полезному, «эсэмэс» посылать, к примеру? Сэкономили бы деньги…

– Отстань, – повторила я.

– Ладно, ладно… я тебе завидую, – вдруг вздохнула подружка. – Вот ты мужа любишь, а я до сих пор одна на всем белом свете. А ведь годы идут и вообще…

– Женечка, ты еще встретишь свое счастье, – жалобно заговорила я.

– Ага. Встретишь. Думаешь, мужики-то на дороге валяются? Да и сказать по чести, я не встречала стоящих. Роман Андреевич не в счет, – поспешила заверить меня подруга. Я согласно кивнула. Не могу сказать, что мое счастье с Романом Андреевичем было совершенно безоблачным, иногда мне всерьез хотелось огреть мужа чем-то тяжелым, но теперь, когда он был вдалеке… в общем, я воспылала еще большим сочувствием к подруге.

– Да, времена нынче… – вздохнула она и покачала головой. – Боюсь, так и помру в девках…

От эдакой перспективы мы на некоторое время остолбенели, но сзади посигналили, я вспомнила, что нахожусь за рулем, потом подумала, что умереть в девках подруге все-таки не грозит, то есть выражается она фигурально. Если стоящие мужики на дороге не валяются, то прочих пруд пруди, и Женька неустанно экспериментировала с ними, примерно как и с прической: то у нее был слесарь из автосервиса (это чтобы было кому за машиной приглядеть), то бизнесмен (как раз с одним таким бизнесменом она и отдыхала в Испании), то несчастный Пастухов; что с ним делать, Женька понятия не имела и оттого здорово злилась.

– Он готов уйти из семьи, – немного невпопад заявила подружка.

– Кто? – не поняла я.

– Пастухов, конечно.

– К тебе уйти?

– Естественно.

– Женечка, я не поняла: это хорошо или плохо?

– Чего же хорошего? Сама посуди, на фига мне это счастье? Он старше меня на двенадцать лет, плешивый, смотрит в рот и боится слово сказать. О таком ли мужчине я мечтала всю жизнь?

– Он тебе совсем не нравится?

Женька трагически кивнула.

– Тогда зачем ты его соблазнила?

– Не знаю. Наверное, по привычке. Мужик рядом, и он казался таким забавным.

– Ну и бог с ним, с Пастуховым, скажи ему, что ваша встреча была ошибкой.

– Как-то неудобно. Выходит, что отдалась я ему не по любви, а это неприлично. Нет, лучше убедить его, что это он меня не любит, а гнусно воспользовался своим служебным положением и…

Пастухова мне стало по-настоящему жаль, я покосилась на подругу, еще раз невольно поежилась и вздохнула. В этот момент у меня зазвонил мобильный, что и послужило началом нашей истории. Разумеется, тогда я не догадывалась о подарке, который готовит нам судьба, достала с помощью Женьки телефон из сумки и ответила.

– Анфиса Львовна? – мужской голос звучал почему-то укоризненно.

– Да-да, слушаю вас.

– Это из Союза писателей, – недовольно продолжил мужчина, а я наконец сообразила, кто звонит, и приуныла. – У нас тут для вас почта, соблаговолите зайти и забрать адресованные вам письма.

– Хорошо, я непременно…

– Я буду находиться в своем кабинете еще сорок пять минут. Надеюсь, вам этого времени хватит.

Только я собралась ответить, как послышались гудки.

– Вот черт, – буркнула я, отбрасывая телефон.

– Кто звонил? – спросила Женька.

– Ипатов, – вздохнула я.

– Что от тебя гению понадобилось?

– Там письма пришли на мое имя, просил забрать.

– Ну так давай заглянем к старику, – оживилась она.

Заглядывать к Ипатову я не собиралась, письма могут немного и подождать, но Женька скомандовала:

– Сворачивай, здесь к их лавочке ближе. – И я покорно свернула, злясь на себя за это.

Тут надо пояснить, почему мне не хотелось встречаться с Ипатовым и почему Женьке не терпелось его увидеть. Несколько лет назад, когда я написала свой первый роман, Женька потащила меня в литературный кружок, где царил гениальный Ипатов. Женька тогда писала рассказы о животных и всячески пыталась приохотить меня к литературе, точнее, к этому самому кружку. Свой первый роман я тоже начала писать после ее настойчивых увещеваний, и, разумеется, она сочла необходимым показать его знающим людям. Знающие люди роман прочитали и посоветовали мне заниматься своим делом (в ту пору я работала в туристической фирме), однако Женька проявила завидную настойчивость и, несмотря на отзывы товарищей по кружку, отправила роман в одно из московских издательств. Вскоре роман напечатали. С этого, собственно, и началась моя писательская карьера. С тех пор я успела написать полтора десятка романов и стала одним из популярных авторов. Женька не без ехидства напоминала о нашем знакомстве Ипатову при каждой встрече с ним, особо напирая на мою популярность. Кружок ей пришлось оставить, но с Ипатовым она часто встречалась на различных мероприятиях. Завидев Женьку еще издали, он заметно менялся в лице и торопился смыться, и это несмотря на бесплатную выпивку и бутерброды. Можете представить, какие добрые чувства питал ко мне глава нашей писательской организации, поэтому неудивительно, что разговаривал он со мной сквозь зубы.

Мы подъехали к двухэтажному особняку в центре города. Здесь располагалось управление культуры, комната на втором этаже была выделена писательской организации, туда мы и направились. Я постучала и робко заглянула в кабинет. Ипатов сидел за столом и мирно дремал. Грузный дядька лет семидесяти, с круглым бородатым лицом, грустными глазами и носом-картошкой. Толстовка, стоптанные ботинки, мешковатые брюки, которые не мешало бы выстирать. Встретив Ипатова на улице, ни за что не догадаешься, что он гений, впрочем, сам себе Ипатов нравился, а не брился и не мылся он по идейным соображениям, по крайней мере так утверждала подружка.

– Здрасьте, – громко сказала она, внедряясь в кабинет. Ипатов вздрогнул, открыл глаза и вздрогнул вторично. – Рада вас видеть, – радостно заявила Женька, пробираясь к столу, я продолжала стоять у двери.

– Это вы, – трагически сказал Ипатов, как видно, узнав Женьку по голосу.

– Да. Вот пришла с подругой забрать письма ее многочисленных поклонников.

– Забирайте, – кивнул Ипатов в сторону внушительного вида пачки писем на краю стола. Женька не торопясь перебирала конверты, с удовлетворением заметив:

– Со всего света пишут.

– Гибнет Россия, гибнет, – буркнул Ипатов.

Только Женька собралась ответить, как я, быстро приблизившись, схватила ее за руку и потянула к двери. Женька на ходу засовывала письма в сумку. Ипатов с томлением смотрел на муху, устроившуюся на пыльной люстре, а я вздохнула с облегчением, только когда мы оказались в коридоре.

– Охота тебе дразнить старика, – возмущенно заметила я.

– А чего он каркает? Гибнет Россия… потому что его опусов не читают? Так это ж читать совершенно невозможно, я пробовала четыре раза. Уж насколько я ко всему привыкшая, я имею в виду, какой только хрени читать не приходится на моем боевом посту, и то не осилила, а что говорить о людях малоподготовленных? То ли дело у нас ты… Читаю и, можно сказать, душой отдыхаю. Иди поцелую, гений ты мой. – Женька чмокнула меня в нос, и мы направились к выходу. – Как твой новый роман?

– Никак, – вздохнула я.

– Тебе надо встряхнуться. У меня еще десять дней отпуска, давай махнем куда-нибудь?

– А Ромка?

– Что Ромка? Ромка твой грызет гранит науки, вот и пусть грызет, лишь бы зубы себе не обломал.

– Хорошо, можем завтра поехать за город, позагорать.

– Позагорать само собой. Слушай, тебе не кажется, что в нашей жизни не хватает приключений?

– Ну… – усомнилась я. Если честно, приключений в нашей жизни хватало, несколько раз мы с подружкой запросто могли головы бы лишиться, если бы не вмешательство моего мужа, полковника спецназа, кстати.

– Не хватает, – отрезала Женька. – Жить надо так… – В этом месте она споткнулась и выругалась: – Черт… – А я хихикнула. – Ладно, поехали пельмени есть, – вздохнула подружка.

С пельменями было покончено быстро. Женька вспомнила про письма и пошла за своей сумкой, а я стала мыть посуду.

– Ну что, почитаем, что люди пишут, – сказала она, вернувшись и устраиваясь за столом. Женька надорвала первый конверт и начала читать: – Уважаемая Анна…

Я писала романы под псевдонимом Анна Асадова, псевдоним мне придумала Женька, она же намеревалась написать историю моей жизни, присовокупив к ней свои воспоминания. Надеюсь, это случится после моей кончины, когда мне, по большому счету, будет все равно, что обо мне граждане думают. При Женькиной фантазии сделать из моей жизни романтический триллер с элементами порнографии – раз плюнуть.

– Когда я впервые увидел вас… так… – Женька взяла в руки конверт и удовлетворенно кивнула. – Ясно. Из мест лишения свободы беспокоят. Где это он тебя видел? Слушай, а у них там телики есть?

– Откуда мне знать?

– Может, и правда видел. Тебя на той неделе опять по телику показывали.

– Читай дальше.

Женька продолжила чтение, давясь от смеха, вскоре мы уже хохотали в голос.

– Да… талант у парня.

– Уверена, это коллективный труд, – усмехнулась я.

– Ага. Небось всем бараком писали. Ох уж эти мужики… Так, меняем тему. Вот, пенсионерка пишет, приятно глазу: коротко и не по делу. Книги ей твои нравятся, а вот ремонт в подъезде так и не сделали, хотя третий год обещают. Школьницы пишут, ну, эти молодцы, если не считать грамматических ошибок… Приглашение на встречу ветеранов… Еще приглашение, какой-то Липатов зовет тебя на презентацию своей книги. Знаешь Липатова?

– Нет.

– Значит, не пойдем.

Я домыла посуду, поставила на плиту чайник, и тут Женька сказала:

– Анфиса, посмотри-ка… – и протянула мне письмо.

Небрежно вырванный из тетрадки листок в клеточку, на нем крупным почерком было написано: «Уважаемая Анна. Вы пишете детективы, а моя жизнь в последнее время превратилась в детектив. Меня преследуют. Я боюсь… нет, я уверена, что меня хотят убить. Это все из-за родового проклятья, из-за страшной тайны, в которую я невольно посвящена. Я не могу никому доверять, близкие люди стали врагами, я одна и совсем беспомощна. С уважением, ваша давняя читательница и почитательница Кошкина Мария Степановна».

Вот тогда я и заявила, что это полный бред, а Женька по обыкновению начала спорить:

– А если тетка не чокнутая, и в самом деле…

– Что в самом деле? – передразнила я. – Ее жизнь превратилась в детектив? Близкие люди стали врагами? Еще страшная тайна и родовое проклятье. Можно смело ставить диагноз.

– И фамилия какая-то дурацкая, – кивнула Женька. – Кошкина…

– Фамилия обыкновенная, а вот письмо… Ладно, бог с ней, с Кошкиной, и ее фантазиями. Читаем дальше.

Женька надорвала следующий конверт, но читала уже без задора. Чувствовалось, что неведомая Кошкина не шла у нее из головы.

– Все, – вздохнула она, откладывая последнее письмо. – Больше ничего интересного.

– Пойду Ромке позвоню, – сказала я и отправилась в прихожую, где у нас стоит телефон. Поболтав с мужем, я вернулась в кухню и застала Женьку с конвертом в руке.

– Анфиса, а Кошкина эта из нашего города. Вот здесь и адрес есть. Холмогорская, пять, квартира тринадцать.

– И что? – нахмурилась я.

– Холмогорская – это где-то в Западном районе?

– Возможно.

– На машине полчаса, – не унималась подруга.

– Не болтай ерунды, – разозлилась я. – Приедем мы к этой Кошкиной, и что? Она нам расскажет идиотскую историю, которую, кстати, придется выслушать до конца, неудобно убегать, раз сами приперлись.

– А вдруг она вовсе не чокнутая? – нахмурилась Женька.

Признаться, ее упрямство меня удивило. Не первый год работая журналисткой, она постоянно получала письма и с ходу бралась определить, псих их писал или «так себе». И вдруг… Это меня насторожило. Я устроилась напротив нее, помолчала и спросила:

– Номера телефона Кошкиной там случайно нет?

– Нет.

– Жаль. Могли бы позвонить, чтобы убедиться, что эта Кошкина… Неужто ты в самом деле думаешь… Я уверена, это глупый розыгрыш, – тряхнув головой, решительно заявила я. – И никакой Кошкиной в помине нет.

– Так давай проверим, чего проще? – подняла на меня взгляд Женька.

– Хорошо, проверим, – не стала я спорить. – И если окажется, что я права, будем выглядеть распоследними дурами.

– Всегда можно сказать, что ошиблись адресом.

Через двадцать минут мы спустились к моей машине, которая стояла под окнами, а еще через полчаса кружили по Западному району в поисках улицы Холмогорской. Никто из прохожих, к которым мы обращались за помощью, о ней толком ничего не знал, вроде бы улица где-то рядом, но вот где? Это еще больше убедило меня в том, что нас разыгрывают, нет никакой Кошкиной, да и улицы Холмогорской тоже нет. Только я собралась заявить об этом Женьке, как она, ткнув пальцем куда-то влево, завопила:

– Вот она!

И в самом деле, слева начиналась улица, на ближайшем доме была табличка «Холмогорская, 1».

– Третий по счету дом должен быть наш, – удовлетворенно кивнула Женька.

Я торопливо свернула. Третий по счету дом был под номером 5а, в глубине двора высилась сталинка с внушительного вида аркой.

– Это там, – заволновалась Женька. Ее волнение внезапно передалось мне.

Мы въехали в чистенький дворик с детской площадкой, скамейками и котами, которые с важным видом наблюдали за нашим приближением.

– Тринадцатая квартира в первом подъезде, – кашлянув, заметила Женька. Я согласно кивнула. Приткнув машину возле палисадника с цветущей космеей, мы вошли в подъезд.

Несмотря на отсутствие кодовых замков и домофона, в подъезде было чисто, на окне стояли цветы, у каждой квартиры лежал половичок. Лифта не было. Мы поднялись на четвертый этаж и замерли перед тринадцатой квартирой. Дверь была выкрашена коричневой краской, рядом на стене три звонка, снабженные табличками с фамилиями.

– Коммуналка, – прокомментировала Женька и нажала кнопку напротив фамилии Кошкина.

Пару минут мы выжидали, потом Женька надавила на кнопку еще раз – с тем же успехом.

– Ее нет дома, – пожала я плечами, почувствовав облегчение. Несмотря на слова подружки, наш визит сюда представлялся мне довольно глупым и уж точно бесполезным. Сердито взглянув на меня, Женька позвонила еще раз, теперь уже соседям. Я отвернулась, не желая сие комментировать.

Наконец дверь открылась, и я увидела тетку неопределенного возраста, с синеватым лицом, выдающимся носом и глазами навыкате; она удрученно взглянула на нас, и стало ясно: мы оторвали ее от важного дела, о чем сейчас лично я горько сожалела.

– Здравствуйте, – кивнула Женька, и я тоже, успев сообразить, что проку от разговора с теткой не будет.

Тетка попыталась произнести нечто членораздельное, поняла, что ничего из этого не выйдет, и с грустью вздохнула, уставившись себе под ноги.

– Соседка ваша дома? – упрямо напирала Женька. Тетка вновь взглянула на нас и покачала головой. – А где она?

Тетка махнула рукой – это могло означать что угодно, от «не знаю» до «катитесь отсюда», – и пошла прочь, забыв закрыть дверь. Женька заглянула в прихожую, намереваясь последовать за ней, и тут в поле нашего зрения возникла девица лет семнадцати, прошипела «зараза» и отвесила тетке пинок, на который та никак не отреагировала, после чего девушка хмуро покосилась в нашу сторону.

– Вам кого?

– Кошкину, – хором ответили мы.

– Нет ее, – сообщила девица, намереваясь закрыть дверь.

– А где она?

– Откуда мне знать?

– Она работает? – не унималась Женька.

– Не-а, она на инвалидности.

– Значит, ушла куда-то?

– Наверное.

Девица томилась, я ожидала, что она, не выдержав, захлопнет дверь перед моим носом, но Женька шагнула вперед, оказалась в прихожей, и девица поняла, что безнадежно опоздала.

– Я из газеты, – сообщила подружка таким тоном, точно зачитывала приказ реввоенсовета. Девица забеспокоилась и со вздохом спросила:

– На мамку соседи жаловались?

– Какая еще мамка? – возмутилась Женька.

– Моя, естественно, – кивнула девица в глубину квартиры. Тетка, что открыла нам дверь, со счастливой улыбкой на устах размазывалась по стенке.

– А что мамка-то, буйная? – на всякий случай проявила интерес Евгения Петровна.

– Нет.

– Чего ж тогда жалуются?

– Она песни поет, громко.

– Нас, собственно, Кошкина интересует, – вмешалась я. – Мы получили ее письмо…

– На мамку жаловалась?

– А было за что?

– Нет. Они вроде ничего, уживаются. Мамка, когда из запоя выходит, такая душевная делается. Ее все бабки жалеют, а пьет она по слабости характера. Батя от нас свалил, козел старый, а мамка все никак не угомонится. Пока он с нами жил, она все охала, что он пьяница, дал бы бог спокойно хоть чуть-чуть пожить, прибрав батяню. А он какую-то дуру нашел и к ней свалил. Мамке нет бы радоваться, так она сама запила. Полный дурдом.

– Нам бы Кошкину, – со вздохом напомнила я.

– Так ее нет, – удивилась девица.

– Это мы уже поняли, – кивнула Женька, ее терпению можно было позавидовать. – Вопрос, когда она ушла и когда, предположительно, вернется?

– Да ее, наверное, дня три как нет.

– Уехала куда-то?

– Наверное. – Чувствовалось, что девицу разговор уже утомил и она не знает, как от нас избавиться, но тут тень вдохновения пала на ее лицо, и она заявила: – Надо у Петровны спросить, она все знает.

Девушка резво направилась к третьей справа двери и громко постучала, махнула нам рукой, приглашая приблизиться, и распахнула дверь.

Возле окна сидела женщина лет шестидесяти, вязала крючком кружево из белых ниток и тихо что-то говорила коту, красавцу килограммов семи весом в ярко-красном ошейнике. Кот почесывал за ухом и иногда в такт ее словам кивал.

– Петровна! – заорала девица. Мы от неожиданности подпрыгнули, женщина подняла голову, отложила вязание и не спеша вытащила из ушей беруши.

– Чего ты орешь? – спросила сердито.

– Как не орать, если ты ничего не слышишь? Тут Кошкину спрашивают, из газеты.

– Из газеты? – Женщина с минуту нас разглядывала, потом предложила: – Проходите.

Мы прошли, и девица с облегчением закрыла за нами дверь.

– Здравствуйте, – громко начала Женька. Женщина посмотрела укоризненно:

– Я отлично слышу. Зойка в запое, Юлька ее воспитывает, они целый день орут, кот на кухню боится выходить, хотя должен был привыкнуть. Она что, в газету жаловалась? – внезапно сменила тему женщина.

– Нет, – честно ответила Женька и кивнула на меня. – Она прислала нам письмо, довольно странное. У нее как с головой вообще?

– С головой у нее нормально, – вздохнув, ответила женщина и вдруг в лице переменилась. – Было, до недавнего времени.

– Так, – обрадовалась Женька бог весть чему. – А с недавнего времени?