Записки неримского папы Батлук Олег

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

© О. Батлук, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

Предисловие к объединенному изданию

Взросление детей похоже на сериал. Как известно, современные сериалы состоят из сезонов, а они, в свою очередь, – из серий. Есть также первая (пилотная) серия, задающая тон всему сериалу.

С детками все просто. Возраст от нуля (надо же, ребенку бывает ноль лет) до года – это одна-единственная пилотная серия. События развиваются настолько стремительно, что родители не успевают глотать попкорн вперемешку с валокордином. В год нам кажется, что мы прожили целую жизнь и трижды поседели, а сериал еще толком и не начинался. С года до двух – первый сезон, с двух до трех – второй и так далее. Логично предположить, что в каждом сезоне – двенадцать серий, по числу месяцев. Это математически элегантно, но не верно. Серий в каждом новом сезоне ровно столько, сколько пожелает ребенок. В Голливуде, этой сериальной Мекке, серии называются эпизодами. В нашем случае лучше и не скажешь. Эпизодов взросления твоего ребенка – множество, только успевай замечать.

В первых «Записках неримского папы» мы вместе с моим свежеиспеченным, с пылу с жару, сыном Артемом проходим путь от нуля и почти до двух. Это наш с ним первый сезон. Во вторых «Записках» речь пойдет о втором сезоне. Нам уже два. «Нам уже два» – так я обычно отвечаю последнее время на вопрос, сколько Артему лет. И порой вижу непонимание и даже раздражение в глазах некоторых. «НАМ уже два, – так и передразнивают меня эти глаза, – лично ВАМ, Олег, уже под восемьдесят, судя по мешкам под глазами». Но эта фраза на удивление точная. Ты можешь гордиться, кичиться, пенять, доминировать своими годами, но на самом деле тебе ровно столько лет, сколько лет твоему ребенку. Ты проходишь каждый его возраст вместе с ним, повторно, только на этот раз – с открытыми глазами. Твои двадцать, тридцать, сорок сейчас бесполезны. А некоторые папаши и мамаши действительно верят в то, что их детки – это просто такие недоразвитые взрослые, и пытаются заставить двухлетних вести себя как тридцатилетние. Не приведи Господь, чтобы у них получилось. Снова проходя жизнь на корточках вместе с двухлетним, ты вдруг понимаешь, что твои двадцать, тридцать, сорок – это просто пестрые обои, наклеенные на пустоту.

Для меня первый сезон сериала под названием «Артем» – это однозначно «Твин Пикс». Я попал в дремучий лес, где все привычное стало странным, а странное – привычным.

Новый, второй сезон моего сына – это, безусловно, «Игра престолов». Едва я успевал привыкнуть к очередному персонажу, в которого превращался Артем, как ему тут же отрубали голову. И на его месте вылуплялась новая сущность, неведомая моей отцовской науке. Кроме того, у нас с сыном началась нешуточная борьба за власть: то я его заставлял съесть кашу, то он вынуждал меня вести его на аттракционы.

«Записки неримского папы» – это не книга о воспитании детей. Хотя, судя по отзывам на первую часть, уже ранее публиковавшуюся, кто-то прикладывал ее к больной родительской голове, и ненадолго помогало. Скорее, это книга о воспитании взрослых. О тех эпизодах, через которые я, немолодой молодой отец, шел навстречу своему ребенку. Траектория движения малыша непредсказуема. Это знает каждый родитель. Если взрослые не научатся сворачивать со своей правильной прямой, они рискуют никогда не встретиться с собственными детьми.

Записки неримского папы

Часть первая

«Ну вот я и стал отцом». Довольно бессмысленная фраза, прежде всего для того, кто только что стал отцом. «Ну вот я и стал отцом» – все равно что «ну вот я и стал президентом Гондураса». Или папой римским. Отец – это еще не отцовство. От отца до отцовства – долгий путь собственного взросления.

Когда жене подошли сроки рожать, я каждый день дозаправлял машину до полного бака, чтобы по пути к роддому не кончился бензин. Как-никак от нашего дома до роддома – почти километр. Но встретить главное событие во всеоружии не получилось. Все великое случается спонтанно. Посреди ночи жена растолкала меня со словами: «Воды отошли, поехали». – «Отошли – скоро вернутся», – пробормотал я сквозь сон. Впечатление от грандиозности момента было скомкано.

Я впервые увидел сына в «вайбере». Не то чтобы он успел завести аккаунт в первые минуты жизни. Хотя в нынешний век информационных технологий чего только не бывает. Жена прислала фото. Это был первый шок моего отцовства. Мужики все-таки идиоты! Не устаю подтверждать это в процессе своей семейной жизни. Кого я ожидал увидеть на фото, давайте спросим честно. «Кузя, друг Аленки». Есть такая шоколадка. Там на обертке – жизнерадостный мальчуган предпенсионного возраста. Вот кого я ожидал увидеть. Скорее даже – маленького себя, произведенного на 3D-принтере. Такого же, только поменьше и гладенького. Вместо этого мне прислали сухофрукт, завернутый в несколько слоев ткани. Я вспомнил эпизод из фильма «Детсадовский полицейский». Там герой Шварценеггера принес в детский сад хорька, а детки спросили, что случилось с его собакой. Вот так я тогда чувствовал. Хотелось срочно написать в «вайбере», не разделяя слова и переставляя местами буквы в панике: «Жена, что случилось с нашим сыном?»

В роддоме на выдаче детей (так это правильно называется?) я немного успокоился. Во-первых, в большом зале ожидания малышей (так это правильно называется?) на стенах висели фотографии новорожденных. На меня со стен смотрела портретная галерея сухофруктов. Во-вторых, невозможно переоценить значение близких людей в жизни человека. Меня очень поддержала мама, с которой я поделился своими переживаниями. Она сказала, что я придурок.

Как рационалист и филолог, я не сомневался, что невербального опыта не существует. Что любую эмоцию, даже самую летучую, можно обозначить. Когда мне на руки передали моего сморщенного новорожденного пенсионера в кульке, слова внутри кончились. Моя душа издала какой-то нечленораздельный дельфиний ультразвук. Сынок оказался еще страшнее, чем на фотографии. Он странно моргал всем лицом, как будто пытался расправить свои старческие морщины. У меня даже промелькнула мысль, что я еще молодо выгляжу на фоне своего Бенджамина Баттона. Но несмотря на все это, меня не покидало ощущение, будто я только что случайно сел в радугу.

Имя для ребенка. Сколько браков распалось на этом минном поле! Нам с женой повезло. У нас прошло безболезненно. Каждый перебесился в своем углу.

Я помню, с какими мучениями называл кота. А тут – объект посерьезнее, хотя и размером пока с кота. Первым делом я полез в интернет. Вон современная молодежь с помощью поиска Google даже смысл жизни умудряется найти – а я чем хуже? Там, в интернете, на официальном сайте Управления записи актов гражданского состояния я с горечью обнаружил, что все мои любимые имена мальчиков уже заняты: и Дмитрий-Аметист, и Огнеслав, и даже простенький Еремей-Покровитель. Что ж, нахрапом решить вопрос не получилось. На том же сайте я поизучал, как называют детей другие родители. В современной Москве оказалось на удивление много Рюриковичей – новорожденных часто нарекали Ратиборами, Пересветами, Коловратами. Я не собирался воспитывать викинга, поэтому такие варианты тоже не подходили. Кто-то посоветовал поискать имя малышу в области своих увлечений, хобби. Я увлекался футболом, и перспектива жить с сыном по имени Динамо Москва немного испугала.

Оставалась надежда на жену. Я спросил про ее выбор, и она предложила назвать Александром. В ее семье к этому моменту уже было трое мужчин по имени Александр и один – в моей, мой младший брат. По выражению моего лица жена все поняла. Больше к этой опции мы не возвращались.

В итоге мы с женой сошлись на том, что первый вариант, как голос сердца, должен быть самым правильным, и назвали нашего сына Дмитрием-Аметистом. Шутка. Артемом.

Артемом, потому что это было мое любимое имя с детства. Артемом, потому что в юные годы я, застенчивый и малохольный, писал детские рассказы про пионера Артема, смелого и сильного. Артемом, потому что в тот момент, когда вариантов больше не оставалось и выбор зашел в тупик, я случайно наткнулся в магазине на ряд подарочных кружек с именами, где кружка «Олег» стояла ровно посередине между двумя кружками «Артем». Не шутка.

Я внезапно приобрел новый бизнес-навык. И не после тренингов, курсов, конференций. Новый навык возник спонтанно после рождения малыша. В результате многочасовых укачиваний Артема у меня случается прилив неконтролируемой агрессии. Я бросаюсь к рабочему компьютеру и посреди ночи начинаю рассылать алармические депеши в стиле: «дедлайн подходит!», «почему вы спите, а это не сделано!», «давайте все делать по-другому!», «есть тут вообще в почте сейчас кто-нибудь, кроме меня?». Ты лучше спи, малыш…

Рождение ребенка предполагает целый ряд неудобств. Я даже не представлял сколько. Например, логистика. Оказалось, что Артем не способен самостоятельно передвигаться. То есть его нельзя отправить на метро в «Ашан» за подгузниками. Меня об этом заранее не предупреждали. Пришлось озаботиться покупкой детского кресла в машину. Потому что, видите ли, в багажнике детей транспортировать запрещается. Что само по себе глупость, конечно. Я, например, там всю жизнь вожу футбольный мяч. Они с Артемом могли бы так весело в багажнике вместе кататься. И малышу не было бы скучно.

Я, как высокотехнологичный хипстер-миллениал, детским автокреслом не ограничился. Заодно прикупил в том же магазине Артему нечто, его автоматически раскачивающее, нечто, его механически подбрасывающее, и нечто, его ритмически почесывающее. Если бы существовало нечто, его по дефолту откакивающее, оно бы стало моим немедленно. Но такого не оказалось. Хотя и приобретенного хватило, чтобы на полпути к парковке под тяжестью покупок я сдох. Жена тащила за мной в сумке-переноске Артема, и, спрашивается, кто после этого баба?! Однако все-таки точно не я, ведь я находчиво вышел из положения – увидел оставленную на улице ашановскую тележку и погрузил все товары в нее. Оставшийся путь я проделал заслуженным победителем хаоса. Правда, жена продолжала тащить за мной переноску. Но я был при тележке. Mission complete.

Мы дошли до машины. Я вытащил из тележки сначала раскачивающее. Потом подбрасывающее и почесывающее. Сложил все это в багажник. Последним вынул кресло. Точнее, я попробовал его вынуть. Оно не вынималось. Сразу раскрою интригу: кресло не просто не вынималось. Это была современная модель детского автомобильного сиденья с системой крепления easy fix. По-английски значит – хрен вытащишь. Оно вставляется в специальные пазы в автомобиле и защелкивается на них. Когда я опустил свое детское кресло на попа в ашановскую тележку, оно решило, что это и есть конечный пункт назначения, то есть моя машина, и с одной стороны защелкнулось за сетчатое металлическое дно. Но в тот момент я всего этого не знал. Кресло было плотно упаковано в полиэтилен, и разглядеть что-либо за ним было сложно. К тому же если бы в мою базовую комплектацию входил мозг, это еще оставляло бы слабый шанс.

Полчаса (а это 30 минут на секундочку) продолжалась моя первая брачная ночь с ашановской тележкой. Я ее крутил, ставил на попа, поворачивал на бок, скакал на ней, лежал на ней, она лежала на мне, я ее тряс, бил, умолял, запугивал. Я ведь думал, что кресло просто застряло и изменение угла наклона или другая степень усилия решит проблему. Вечерело. В город приходила весна. Те из перелетных птиц, кто сомневался, в ту ли страну они вернулись, увидев внизу меня с ашановской тележкой и застрявшим в ней детским креслом, облегченно вздыхали. Кресло не вытаскивалось. В ту минуту я осознал, что получал высшее образование не для того, чтобы понимать, что экзистенциализм – это гуманизм. Я получал высшее образование именно для этого дня. Для этой конкретной ашановской тележки.

Поэтому я поднял эту тележку и начал запихивать ее в багажник своей машины вместе с застрявшим в ней детским сиденьем. Мол, утро вечера мудренее, и вообще в русском фольклоре найдется много замечательных пословиц для объяснения отечественного идиотизма. От этого совершенно обычного естественного человеческого занятия – запихивания магазинной тележки в багажник – меня отвлекли двое мужиков. Один из них был сильно татуированный, но больше в жизни мне уже ничего не было страшно. Он сказал типа: «Парень, прости, что отвлекаю, мы за тобой вот уже полчаса наблюдаем, и у нас возникло к тебе много вопросов в процессе, но мы стеснялись подойти, а вот сейчас все-таки не смогли удержаться и решили спросить, что может заставить прилично одетого чувака ныкать ашановскую тележку в багажник BMW?» Мне понадобилось секунд 30, чтобы описать случившееся. Единственным приличным словом было «жопа». Все-таки удивляет врожденная способность русского человека сопереживать идиотам. Я, конечно, не стану говорить, что мужики совсем не смеялись. Но смех не помешал им мне помочь. За несколько минут они отщелкнули это сиденье. В награду я хотел подарить им тележку, но удержался.

По дороге в магазин, в самом магазине и по пути на парковку Артем сильно капризничал. Когда я доставал покупки из тележки, он сидел неподалеку в своем кульке на руках у жены. Вы знаете, это все врачебная чушь, что малыши в таком возрасте могут видеть не дальше 40 сантиметров. Мой малыш находился от меня на расстоянии нескольких метров, и когда я начал скакать по парковке с его новым креслом в тележке, он моментально заснул. То есть мгновенно. Природа подсказала малышу – притворись спящим, иначе после того, как этот дядя расправится с несчастной тележкой, он придет за тобой.

Круг на шею грудничкам для купания. Какая прекрасная вещь! Естественно, я надел его малышу задом наперед. Артем держался молодцом. Но ртом без зубов не очень-то и удержишься.

Поехал Артем на машине по делам. Срочно ему понадобился новый принтер, сами понимаете. Куда полуторамесячному без принтера. Пока мы двигались, малыш спал. Но тут образовалась пробка, и он начал капризничать. И решил я его укачать по-своему, по-пацански. Пробка еле тащилась. Так вот, я немного отпускал машину впереди, а потом подъезжал к ней, постоянно чередуя педали газа и тормоза. Авто дергалось, покачивалось, как прокачанная тачка у рэпера, – сынок от вибраций дремал.

Вдруг начал я замечать, что водители за мной стали без видимой вроде причины (вокруг все стояло одинаково плотно) один за другим перестраиваться в соседний ряд, и каждый старался поравняться со мной. И я неизменно наблюдал одинаковую картину: люди в машине расплющивались о стекла, рассматривая меня, и лица их становились как после использования шампуня «Лошадиная сила», то есть вытягивались в недоумении. Несложно догадаться, о чем все они говорили минуту назад. «Вот коза, вот дура, рукожопница, как можно так ездить, давай дуй на метро, на самокате сначала научись и т. д.». Ну, как мы, мужики, любим, по-доброму, сочувственно к ближнему.

И пока я стоял в той пробке, вокруг моей машины раздавался отчетливый треск. Это разрывались шаблоны.

Жизнь с малышом – как в армии. Кто-то лысый и толстый целый день орет и постоянно хочется спать.

Какие мы знаем виды сна? Сон, бессонница. Еще дремота, может быть. Родителям малышей известно гораздо больше видов сна. Сморило. Колобродит. Щемит. Возюкается. Кемарит. Похрапывает. Вырубился. Глаза на пять копеек. Разоспался. Недопереспал. Перенедоспал. Недозаснул.

Говорят, дети быстро растут. Ерунда. После двухнедельной командировки я рассчитывал, что Артем встретит меня словами: «Папа, я устроился на работу на детскую китайскую фабрику контрафакта, ты можешь больше не работать». Но нет. Он встретил меня в своей кроватке все с тем же скептическим выражением лица: «Чего подошел? Сиська есть? Нет? Тогда зови следующего».

Похоже, с именем для сыночка я все-таки просчитался. Эта новая мода давать детям странные древнерусско-хипстерские имена – нечто, конечно. Я уже представляю малышей, которые возвращаются из детского сада домой со словами: «Мама, папа, меня мальчишки дразнят!» – «Кто, кто, тебя дразнит, маленький?» – «Аскольд, Гермоген и Сварог! Они говорят, у меня дурацкое простое имя, как у всех!» – «Это все твой папа виноват, люмпен проклятый. Фантазии – ноль. Ты прости нас, Мефодий».

Артем – интеллектуал. Самый малолетний в стране – в свои-то несколько месяцев. Он успокаивается, если читать ему стихи. Правда, бывают нюансы. Например, декламируешь ему с придыханием: «Машенька, я никогда не думал, что можно так любить и грустить», а он смотрит на тебя таким проникновенным и вдумчивым взором и одновременно протяжно и смачно пукает. Или улыбается во весь рот и агукает, пока ты ему, сюсюкая, произносишь: «Умер быстро. Лихорадка. По торговым он делам сюда приплыл, а не за этим».

После рождения Артема я стал крайне раздражителен. Меня раздражают гордые владельцы тюнингованных консервов, не пропускающие тебя на пешеходном переходе с коляской. Раздражают крашеные тетки с пунцовыми лицами, с дохлыми лисами вокруг шеи. Эти тоже не пропускают на узких улочках во дворах, так что ты вынужден съезжать на обочину. Они же проходят мимо коляски, не понижая голоса, продолжая проклинать кого-то в своих бюджетных телефонах. Раздражает соль русской нации – алкаши на комариных ножках, которые дымят рядом с ребенком, спорят на лавках друг с другом о своих дешевых экзистенциальных кризисах и разве что не срут тебе под ноги. Не меньше раздражает все это новое татаро-монгольское иго в от-кутюр-от-черкизон, которое позволяет себе смотреть вслед твоей жене, гуляющей с ребенком, так, как будто они сверху Делон, а снизу Дуэйн «Скала» Джонсон. Раздражают вечно жужжащие вокруг, матерящиеся подростки со своими выцветшими до времени девочками-дворняжками. Раздражают чахоточные врачи в государственных поликлиниках, которые лечат твоего ребенка по методике «Окей, гугл». Раздражают встречные старухи со скомканными от беспутной жизни лицами, прожигающие тебя взглядом насквозь. От таких инстинктивно хочется закрыть коляску своим телом, потому что их ненависть идет впереди них.

Я долго размышлял над метафизикой этого своего раздражения. И нашел два возможных объяснения. С одной стороны, есть вероятность, что я просто необъективен. Что я обращаю внимание только на темную сторону Луны – ведь вокруг есть и много хорошего, а я программирую свою психику на плохое, хотя, напротив, нужно учиться видеть радугу во всем ее спектре. С другой, не исключено, что просто на текущий момент в Москве скопилось критическое количество м*даков.

Я против деспотизма в воспитании. Терпеть не могу, когда родители сами решают, в какую секцию должен пойти их ребенок. Например, Артем будет заниматься только тем видом спорта, которым захочет, абсолютно любым. Главное, чтобы это был футбол.

Долго Артем не хотел слушать классику. Плакал и даже немного извивался в кроватке под Knocking on the heaven’s door. Я все сокрушался: медведь парню на ухо наступил, не понимает ритмических созвучий. А потом все разом прояснилось. Когда я однажды перестал подпевать. Оказалось, это не Боб Дилан мелкого раздражал, а папин омерзительный голос.

Какая же это идиллия: слева жена, справа я, а посередине сопит наш малыш. Засыпаешь – и будто слышишь, как десятки розовых фей порхают вокруг вас, точно мотыльки. И без всякого кокаина…

Но первая эмоция ранним утром следующего дня – ощущение тотальной тревоги. За ночь случилось что-то непоправимое. Я вдавлен в стену спальни какой-то чудовищной силой. Жены нет рядом. Где моя жена? Ах, вот она, свернулась калачиком у меня в ногах. Что же случилось здесь за несколько часов ночного сна? Нас с женой словно разбросало в стороны ядерным взрывом… А вот и он, эпицентр взрыва: по-прежнему лежит и посапывает рядом, только теперь уже в победном одиночестве посередине кровати, в позе звезды.

Я снова погружаюсь в сон. Это странное ощущение, когда даже во сне понимаешь, что у тебя болит голова. Сотня микроскопических гномиков добывают нефть из твоего черепа крошечными кирками. Я открываю глаза. В это мгновение маленькая пяточка прилетает мне точно в лобик. Оказывается, Артем подполз ко мне вплотную, лег на бочок и уже какое-то время сосредоточенно пинает ножками мою тыкву. Я непроизвольно пытаюсь оценить точность и технику ударов. Говорю про себя, что, если выживу сегодня, все-таки отдам малыша на футбол. Жена в моих ногах прикинулась мертвой, не шевелится и дышит через раз. Под монотонность ударов плюшевых пяток я снова погружаюсь в дремоту.

И мне снится кошмар. Я стою в цепях на лобном месте, и императрица Екатерина приказывает вырвать мне ноздри. Палач приближается с раскаленными щипцами. «В этот момент все же должны просыпаться!» – кричу я себе во сне, но почему-то не просыпаюсь. Ощущения оказываются крайне натуральными. Я вздрагиваю и вновь открываю глаза. Пальчики Артема торчат из моих ноздрей. Он использовал мои ноздри, чтобы подтянуться поближе ко мне. У меня самопроизвольно начинают литься слезы…

Пока Артем жует свои ножки, у меня получается еще раз задремать. Сколько продолжалось забытье, неизвестно. Я прихожу в себя от какой-то давящей тишины. Перед моим лицом что-то белеет. Вот я уже различаю красивых лошадок, милых слоников. Видимо, думаю, это облака, а я уже в раю для невыспавшихся пап. Но вскоре обнаруживаю на заднем плане довольную, даже счастливую физиономию Артема. Белое перед моим лицом – это его подгузник. Малыш каким-то образом развернулся возле моего бездыханного тела, задрал ножки и нацелил подгузник прямо мне в лицо. Клянусь, я слышал, как несколько злобных троллей у Артема в голове дружно скомандовали: «Огонь!»

В следующее мгновение сынок пукает мне в нос несколькими оглушительными очередями. На секунду показалось, что его памперс разошелся по швам. Жена в ногах подскакивает от неожиданности: «Батлук, с ума сошел, что ли, прекрати!» И пока сознание плавно ускользает из контуженного мозга, я успеваю прошептать: «Это не я…»

Я считаю себя превосходным отцом. Правда, и в книгах о воспитании детей тоже есть некоторая польза. Интересно узнать другое мнение, альтернативный взгляд. Оказалось, например, что моя гордость, мой коронный педагогический лайфхак «я верну тебя обратно в роддом» не является каноническим.

Долгое время Артем был для меня некой слюнявой кричаще-пукающей субстанцией инопланетного происхождения. Но недавно я начал подозревать, что пригрел миниатюрного пухлого мужичка. Мужичка – потому что в свои пять месяцев он уже оттирает меня от своей мамочки, а по совместительству – моей жены. Ну, что значит – «оттирает». Как в пробке, понимаете: сначала нос засунет между нами, потом свой куриный окорочок, потом и задние булки протиснет. Я – человек мнительный и однозначно воспринимаю это в русле заговора. Малыш явно ревнует меня к жене, это такие мужские терки, я не должен отступать – так рассуждает мой взрослый мозг.

В чем это выражается. В каких-то нюансах, деталях, этот хитрый шкет не идет на открытую конфронтацию. Например, подползет к тебе и начинает трогать нос, причем оценочно так трогать, свысока! Так и слышно, как он там думает про себя: «Надо же, мужик, и нос у тебя тоже есть, такой же, как у меня, вишь ты, выскочка!» Или схватит вдруг за ухо, а сам тихо-тихо бормочет, так, что только один я слышу: «Ага, этого здесь быть не должно». И как дернет до хруста, до вычпокивания барабанных перепонок. А иногда просыпаешься неожиданно от леденящего такого взгляда. Словно Око Саурона выследило твоего маленького хоббита. Поворачиваешься – а там этот, со щеками наперевес – и сверлит, буравит тебя насквозь, как теща в день знакомства. И главное, не спит ведь, явно скучно ему, так ведь не пискнет, будет изучать исподтишка. А в глазах его читается: «В целом, мужик, мне не очень приятно, что ты находишься с нами в одной кровати». И в доказательство этих подозрений – раз! – тебе прилетает ощутимый карающий пендель.

Сынок может учинить и открытый демарш. Начинаешь смотреть футбол, а гном – в крик, визг, слюни на люстре, типа не нравится. Переключишь на какую-нибудь женскую хрень – он успокаивается, делает вид, что смотрит, что ему офигенно интересно, как Высоцкая готовит мильфей. При этом еще, кочерыжка, глядит томно на мамочку, а по совместительству – мою жену, и я опять же отчетливо слышу, как он посылает ей ультразвуковые дельфиньи сигналы: «Видишь, мамуля, как я тебя понимаю, не то что этот мужик».

Короче, думаю вот сдать его в круглосуточный детский сад для пятимесячных. Наверняка такой есть.

Волосяная структура на голове Артема с акцентом кустистости на область лба в ущерб периферии превращает его после любого причесывания в маленького Гитлера. Думаю, может, купить ему паричок с кудряшками? Пусть побудет пока хотя бы маленьким Пушкиным.

Возился на днях с Артемом. Он только что помылся и голенький катался по нашей взрослой кровати, как пельмешек в муке. Я подхватил его, лежа на спине, поднял на вытянутых руках за подмышки, водрузил в вертикальном положении на живот лицом к себе. Коротыш довольно подпрыгивал на мне, подозрительно глубоко проваливаясь ножками в ту область, в районе которой, по моим оценкам, должен был находиться каменный монолит пресса. И так трогательно Артемка смотрел, так агукал, так щедро изливал на меня свою недозированную радость, что я успел сто раз осудить себя за недоверие к нему, за глупую соревновательность, за подозрительность, за эти глупые мысли про конкуренцию. И, точно в доказательство моих мыслей, карапуз неожиданно замер и взглянул на меня сверху вниз проникновенно, сочувственно, понимающе и даже как-то по-взрослому. Вот оно, великое взаимопонимание отца и сына, без слов и ненужного пафоса, успел подумать я. И в следующую секунду полноводная струя мочи устремилась мне в открытый от умиления рот…

В тот момент в моем мозгу крутились только два слова: «вероломство» и «подгузник». И еще я сразу понял, с чем была связана та псевдоумилительная сосредоточенность моего голыша: пацан элементарно прицеливался. Еще бы – попробуйте пописать точно в рот лежащему под вами человеку. Не уверен, правда, что хочу представлять себе все обстоятельства, при которых вы это будете делать… Одним словом, сложная задача. А карапуз, кстати, видимо, долго замышлял, планировал и копил в себе, потому что он за ту же сессию мне еще и на голову сумел попасть. И хихикал при этом так некрасиво над веселыми брызгами, разлетающимися в стороны от моей лысины.

Мы с Артемом – как два компьютера разных поколений. Он – шестой айфончик, постоянно обновляется в фоновом режиме. Заснул, проснулся – бац, какая-то новая программка установилась за ночь: или ползать задом, или плеваться в папу, или еще что-нибудь. Я же – как 486-й комп. Очнулся утром – и минус одна фича. То загружаюсь по полчаса, вглядываясь в волосатого йети в зеркале, то дисковод не открывается, то экран гаснет сам по себе. А иногда сам вздрагиваешь вдруг от противного такого мерзкого клацающего металлического звука. Домашние нервничают: что это, где это? И только малыш взирает сочувственно со своих айклаудных высот с немым вопросом в умных глазах: «Что, папа, через диалап-модем опять в интернет пытаешься выйти? Ну-ну, смотри картридж не надорви».

Наш педиатр разрешил потихоньку вводить в рацион Артема мясо. И в одночасье все изменилось. Раньше в гастрономическом плане мелкий был для меня беспонтовым чуваком. Все эти жидко- и желеобразные субстанции поносного цвета – несерьезно. Но теперь… Теперь я ухожу из дома на работу, обвешанный патронташем из сосисок, из кармана торчит сервелат и еще по котлете за щеками. А иначе нельзя: этот малыш отныне – мой конкурент в пищевой цепочке. Пусть теперь этот толстопопый стервятник нарезает круги по полу перед холодильником – там только руккола и цветная капуста: бэ-э-э-э, приятного аппетита!

Выбирал Артему горшок. Наткнулся на вариант со встроенной музыкой. Это когда навалил кучку, а оттуда песенка. Спасибо, что не Вагнер, конечно. Не «Полет валькирий» тире ребенок заика навсегда. Но помилосердствуйте, по драматургии кто в этом случае оттуда поет? Оно, что ли? Само?

Купил обычный глухонемой горшок. Потому что и так много его вокруг: и поет, и просто разговаривает. А оно должно молчать. Хотя бы в горшке.

Рождение ребенка снова запускает процесс эволюции его родителей. Такое гениальное открытие я сделал на днях. Уже написал в Массачусетский технологический институт с требованием зачислить меня в штат почетным профессором. Это сложная теория, но я попробую объяснить на пальцах.

Вот Артем закрывает мне ручкой рот. Я начинаю дышать носом. Это еще не эволюция, это обычная предустановленная по дефолту реакция организма. Малышу не нравится, что из меня продолжает откуда-то выходить воздух, и он, немного поразмыслив, закрывает мне второй ручкой нос. И вот тут, собственно, и начинается эволюция. Поскольку Артема забавляет, как красиво синеет папа, он ни за что не отпустит ручки. Организм судорожно пытается придумать новые альтернативные варианты. Сначала – дурацкие: пукает, извивается, пробует мычать. Вот мычание, кстати, Артема особенно восторгает, и он еще плотнее прижимает удушающие ладошки. А потом…

Потом у меня лично пока ничего не было, организм останавливался на дурацких вариантах. Но ведь что-то произойдет со временем, это несомненно. Я либо научусь дышать кожей, либо у меня вырастут жабры. Либо у Артема будет новый, уже не такой синий папа. Но нет, об этом не хочется даже думать. Уж лучше жабры.

Артем приболел. Из детской поликлиники прислали дежурного врача, женщину. Первое, что она сказала испуганным голосом, войдя в комнату: «Ой, какой маленький!» Педиатр! Хотелось ей ответить: «Ну, если очкуешь, меня осмотри, я большой», – но воздержался.

В первый раз, когда я смотрел с Артемом футбол по телевизору, он капризничал. Играла сборная России, так что немудрено. Но мне все же хотелось досмотреть. И вдруг сынок перестал ныть, а, напротив, стал даже иногда подхихикивать. Его забавляло, как я кричал: «Вперед, Россия!» С тех пор я стал использовать этот прием, чтобы спокойно наблюдать за футболом в его присутствии. А недавно задумался. Задумался в тот момент, когда в матче Эль-Класико «Барселона» в очередной раз бежала в атаку, а я вопил во все горло на радость малышу: «Вперед, Россия!» А не создаю ли я у сына ложных ожиданий? Он же может решить, что и Россия должна вот так же нестись к чужим воротам. И не станет ли он заикаться, однажды увидев вместо Иньесты Березуцкого?

Артем иногда перестает хаотично ползать, садится на попку и принимает меланхолично-задумчивый вид. В эти минуты я спешу оказаться рядом. Так как это означает, что он собирается пукать. А когда малыш пукает, он сильно подпрыгивает. Видимо, срабатывает азотистый ускоритель. И я страхую, чтобы сынок не ударился головой об потолок.

Когда Артем капризничает, я беру его детский игрушечный телефон и делаю вид, что набираю номер. «Алло, – говорю я, – это детская полиция? Здесь детский дебош. Высылайте детский омон. Будем закрывать клиента в детскую КПЗ по беспределу». Сынок сразу успокаивается. Без году неделя, а уже понимает, что у нас в стране правоохранителям лучше не попадаться.

Рождение сына научило меня одной вещи. Если над вами нависла жопа, не нужно отчаиваться. Приглядитесь. Если жопа в подгузнике, значит, это просто ребенок проснулся и приполз пообщаться.

Артем освоил прием работника Макдоналдс «свободная касса». Сидя ровно на своей удобной хлебобулочной попке посередине комнаты, он поднимает вверх ручку. Это означает: папа должен немедленно подойти и предложить забаву. Если забава не забавная, ручка остается поднятой вплоть до нахмуривания бровей и надувания щек. А это уже кризис масштаба Карибского. Если забава забавная, ручка опускается с одобрительным шлепком на лысину папе. Что означает: у тебя есть три минуты, можешь пойти заняться каким-нибудь своим беспонтовым взрослым делом.

Как общаются корабли? Гудками. Короткими, длинными. Привет, корыто, у тебя на мостике все та же старая жопа, которая в прошлом году посадила тебя на мель? А, это ты, жестянка, чего везешь, феррари? Корма не треснет? Видимо, как-то так.

Артем тоже взял на вооружение такую сигнальную систему. Он гудит. Длинное «у-у-у-у-у» – одобрение: прикольно ты, папа, споткнулся о мой столик для кормления, давай еще. Короткое, отрывочное «у-у-у» – это все, хана, сейчас «Полет валькирий» начнется, причем та самая версия из «Апокалипсиса сегодня». Прерывистое, нестабильное «у-у-у-у, у-у-у-у» в сочетании с мечтательным взглядом вдаль означает, что сынок задумался о тщетности всего сущего: эх, батя, знал бы ты, как сложна жизнь в девять месяцев, давай-ка лучше долбанем по «ФрутоНяне».

В очередной раз за последнее время в магазине фермерских продуктов не оказалось козьего молока для Артема. Почему, спрашиваю. «Зимой всегда так, – отвечает продавщица. И добавляет: – У фермеров наших сейчас одни козлята». Про зиму я, допустим, еще могу понять. А вот на козлятах меня как-то замкнуло. «А козлят-то вроде не доят», – заметил я философски. Пожилая интеллигентная дама в очереди за мной, слышавшая наш диалог, не выдержала и сказала: «Вообще-то то, молодой человек, взрослых козлов тоже не доят». Ушел я оттуда посрамленный, одним словом. И до сих пор не понимаю – при чем тут козлята…

Утром перед работой выбирал себе одежду в шкафу. Пытался найти наилучшую комбинацию из единственных брюк и двух рубашек. Жена с Артемом на руках присутствовали при этом. Процесс несколько затянулся. У меня никак не получалось принять решение. Жена не выдержала и начала сокрушаться: «Ну что ты не можешь определиться, как баба!» Мой сынок до этого момента пребывал в кисломолочном анабиозе и не проявлял особого интереса к внешнему миру. Но после слов жены он неожиданно встрепенулся, ожил и явственно так и громко произнес: «Баба!»

«А ты не простой шкет, – подумал я про себя. – Хитрый политик. Буду впредь наблюдать за тобой, вызов принят».

Медленно ехал в пробке по дороге на работу. На автобусной остановке в своем районе заметил старого школьного приятеля. Подхватил его до метро. Едем, болтаем про старое, довольные. Он вдруг говорит: «А помнишь, как мы с тобой тогда почти вот так же катались?» Был такой случай, действительно. Давно, в юности, в 90-е.

Шумная компания отрядила нас двоих за догоном. На ногах мы держались нестабильно, поэтому поймали машину. Сели, поехали в магазин. В машине у бомбилы играла музыка (еще кассета или уже диск, не помню). Второй концерт Рахманинова. Шутка. Играл, конечно, Круг, «Кольщик, наколи мне купола», как сейчас помню. И что-то нас с товарищем перемкнуло. Мы перестали ехать за водкой. Взамен мы попросили водителя кружиться по району, не выключая этой песни и перематывая ее на начало. Так ему задачу и поставили. Водитель, судя по всему, был человеком опытным. За свой стаж бомбилы он привык не удивляться разнообразию местной гольяновской фауны. Авто нарезало бессмысленные круги по парковым улицам, из его опущенных стекол Круг в сотый раз призывал всех окружающих вплоть до Перово наколоть ему купола, а мы с приятелем блаженствовали. Такой вот нехитрый пэтэушный гештальт.

Товарищ вспоминал эту историю вслух, взахлеб смакуя забытые детали. Вдруг я обратил внимание, что паузы в его рассказе стали длиннее, интонация все тише, и в какой-то момент он вообще замолчал на полуслове. Между тем все то время, что он рассказывал, фоном в моей машине играла музыка. Я был занят дорогой и не вслушивался. И только когда мой спутник так внезапно прервался, я начал соображать, что же у меня в машине играет. Я осознал, что секундой раньше закончилась песенка про мамонтенка («пусть мама услышит, пусть мама придет»), следом запустилась «голубой вагон бежит качается», а перед этими двумя вроде бы мы с ним прослушали «елочка, елка, лесной аромат». Все это время у меня играл плейлист для Артема, которым мы его успокаиваем в машине.

Тем временем мы подъехали к метро. Товарищ начал собираться на выход. Как все неврастеники, я страшно не люблю неловких ситуаций. Поэтому я судорожно перебирал в голове варианты, чтобы объяснить такой эпик фейл известного в прошлом поклонника Круга, каковым я был известен своему приятелю. Но варианты не подбирались. Я чувствовал, как краснею. Товарищ между тем уже совсем вылез из машины, но вдруг завис в дверях, неуклюже повернулся ко мне и с какой-то докторской утешительной интонацией сказал: «Знаешь, я ведь тоже теперь уже немного другую музыку слушаю».

«Немного другую», боги! Спасибо, друг, лучше бы ты совсем промолчал…

Артем приполз ко мне с доброй открытой улыбкой. Целоваться будет, решил я. Он так уже пару раз к жене приползал, и они целовались. Я приблизил свое лицо к малышовому и начал усипусить. Сынок продолжал тянуться ко мне. Вот ведь, всплакнул я внутренне, какая любовь к отцу! И только в последнюю секунду я успел инстинктивно отдернуть голову: передо мной опасно клацнули четыре мелких редких зуба. Батлук-младший и не думал целоваться. Он просто хотел откусить мне нос.

Зато не тряпка-неженка, как папашка, а хищник, чо.

Еще совсем недавно Артем лежал замотанным кульком и пускал пузыри. А сейчас, деловой, стоит в джинсах и кедиках, держась за косяк, и высокомерно причмокивает. Ка-а-ак?! И что дальше? Пиво из горла, и вот, предки, познакомьтесь, эта стремная баба с пирсингом – моя невеста?!

Артем исполняет мечты. Всю жизнь мечтал купить себе Jeep Wrangler. Друзья-автомобилисты отговаривали: дурацкая, мол, для России машина, непрактичная, не бери. Да я и сам видел, что она дорогая, не на мой кошелек с отделением для мелочи. А тут благодаря Артему психанул и в одночасье купил. Да, ему еще рано, конечно. Но я буду его развлекать, гоняя перед ним и вокруг него. Только батарейки в Jeep Wrangler’е успевай менять. И в пульте управления тоже. Мечта!

Мне не нравится, как жена кормит Артема кашей. Я думаю, женщинам вообще это не дано. Словно на светском рауте – чинно, благородно, ребеночек после бранча чистенький, как будто и не ел вовсе.

Другое дело я. После кормления из моих рук на сына любо-дорого посмотреть. Каша везде – на лице Артема, на его голове, на руках, на столе, на полу, на стенах и даже на жене, хотя она во время процесса безотлучно находилась в соседней комнате. Единственное место, куда каша обычно не попадает, – это слюнявчик. Вот это я понимаю, Артем покушал. По-мужски. Сразу можно в ванную на полчаса.

Артем так весело играет со всем тем, что напоминает ему о папе! Так уж он забавляется, мурлычет, радуется. А жена кричит: «Забери у него эту гадость!» А это не гадость, это папины вчерашние носки. Сынок тянется к прекрасному.

Этот незабываемый момент, когда твой сын говорит тебе: «Папа». Душа тает, как снег в Москве зимой. Такой подъем, и воодушевление, и желание свернуть горы. Еще более незабываемым моментом может стать разве что тот, когда твой сынок говорит «папа» также и своей маме. А еще чуть более незабываемым – когда он говорит «папа» и бабушке. Ну, а самым-самым незабываемым становится тот момент, когда он говорит «папа» курьеру, который привез нам пиццу. Такой широкой души этот парень, мой сынок, это что-то.

Чем обычно занимается среднестатистический москвич ночью в промежутке между 3:30 и 6:30? Секс? Запой? Наркотический угар? Кубики? Первые три варианта – у них, у счастливых. А четвертый – мой, родимый. Однажды я полночи играл с Артемом в кубики. Сон же – это такой атавизм взрослой жизни, зачем он тебе, да, сынок?

Когда Артем вырастет, он станет мэром Москвы. У него к этому все наклонности. Наша игра в кубики всегда происходит по одному и тому же сценарию. Что бы я ни построил, малыш моментально это разрушает. Без предупреждения и письменного уведомления. Делает он это всегда с остервенелым лицом. Из чего я заключаю, что, видимо, по его мнению, мои постройки нарушают архитектурную целостность и портят вид его детского коврика, на котором в беспорядке разбросаны тонны игрушек.

Ну вот и наступил этот тревожный день нашего первого детского анализа крови. Мы пригласили лаборантку на дом. Заранее обложились разными малышовыми ништяками – запрещенками, чтобы сунуть их Артему сразу после того, как его уколют в пальчик: айпадом, айфоном, клавиатурой, вязанкой моих носков, рулоном туалетной бумаги. Я посадил сына на колени, лаборантка на диване слева, предобморочная жена – справа. Включили одновременно все электроприборы в доме, и мы, родители, отвернулись. Сижу, внутренне зажмурившись, прикидываю, в какой последовательности его успокаивать. Жду ора и крика. Вдруг слышу, как Артем начинает смеяться. Промахнулась, что ли, – мелькнула мысль. Поворачиваю голову. Глаза медленно лезут на лоб. Оказывается, лаборантка уже давно уколола Артема и даже успела заполнить почти целый резервуарчик. А малыш с интересом наблюдает за тем, как его кровь набирается в пробирку, и довольно хихикает.

А я ведь всегда это подозревал. Но просто боялся показаться смешным, заявив об этом во всеуслышание. А теперь не боюсь, потому что уверен: мой сын – Чак Норрис!

Еще через некоторое время Артему приехали делать первую прививку. Сам доктор на дом прибыл, наш педиатр. Я уже не волновался. Потому что у моего малыша есть явное анатомическое преимущество перед уколами. Точнее всего это в свое время сформулировал мой дядя, военный врач, когда описывал одного своего знакомого: «У Васьки жопа – как два штурманских портфеля». Такому бэкграунду ни одна игла не страшна.

Доктор засадил сыну укольчик. На этот раз Артем все-таки поплакал. Но недолго. Такие сдержанные мужские рыдания, с чувством собственного достоинства. Но потом малыш начал как-то подозрительно ползать вокруг своего врача. Несколько раз пытался залезть в его саквояж. Как бы ненароком прочекал карманы его пиджака, висящего на спинке стула. Пока доктор писал рецепт, Артем стоял рядом с ним, держась за край стола, хватал его за руки и заискивающе заглядывал в глаза. Это что? Ему еще захотелось уколоться? Как это понимать? Чак Норрис – наркоман?!

У Артема не получилось включить телевизор с пульта (он хаотично жмет все кнопки и иногда случайно включает). По этому поводу мелкий распсиховался. Я ему говорю: «Вообще-то, интеллигентный человек не должен смотреть телевизор». Малыш посмотрел на меня глубоким, серьезным взглядом умных, проникновенных глаз и ударил пультом по голове. Из чего я делаю вывод, что либо мой оппонент не согласился с представленным тезисом, либо он у меня люмпен.

«Картина маслом», как говаривал товарищ Гоцман. Стою дома у высокого комода. На комоде лежит айпад (чтобы Артем не достал). На айпаде открыта электронная книга Ю. Б. Гиппенрейтер «Общаться с ребенком. Как?». Я читаю ее жене вслух. На ноге висит сынок, канючит, пытается стащить с меня штаны. Я трясу ногой, чтобы скинуть его, как прицепившуюся кусачую собачонку, приговаривая: «Да отстань ты уже! Иди в кубики поиграй. Не до тебя сейчас». А сам при этом произношу вслух: «…папе необходимо заниматься сыном, наладить с ним теплые, дружеские отношения».

Мой младший брат, балагур и вертихвост Александр, в честь которого (и еще четверых наших родственников) мы когда-то чуть не назвали Артема, лежит на детском коврике у меня дома и читает мелкому вслух книжку Барто. В какой-то момент ему это наскучивает, и он продолжает чтение с интонацией Бродского, нараспев и грассируя, очень похоже. «На-а-а-аша Таня гр-р-ромко пла-а-ачет…».

Артем, не проявлявший особого интереса, вдруг бросает жевать диван, стремительно подползает к брату и замирает. Пока тот декламирует таким вот немилосердным образом про тонущий мячик и далее, сынок не шевелится, хотя поза крайне неудобная, до степени йогической. Когда брат утомляется окончательно и откладывает книжку, Артем буквально бросается к ней и начинает судорожно листать страницы. Всем своим видом будущего интеллектуала и доктора филологических наук малыш как бы при этом восклицает: «Иосиф Александрович, любезный, как же это я вас сразу на узнал…»

Жена уехала утром по делам. Я остался с Артемом, и мне впервые пришлось укладывать его на первый полуденный сон (обычно это почетная обязанность жены). А для этого предусмотрена целая цирковая программа. Перед тем как положить в кроватку, малыша нужно сначала покачать на руках, восседая на большом фитбольном мячике и подпрыгивая на нем. При этом необходимо включить поющий ночник с тремя детскими песенками в ротации. Если Артем долго не засыпает, это еще то музыкальное изнасилование получается. Хорошо хоть, что там не полный репертуар Стаса Михайлова записан – все три его песни.

Я сосредоточился на выполнении концертно-развлекательной программы. Не без страха. Во время этих молодецких прыжков верхом на мяче существовал риск растрясти свои уже не прочно закрепленные внутренние органы. В разгар действа я решил посмотреть, какое впечатление это производит на сына. И даже на несколько секунд перестал скакать.

Артем лежал у меня на руке и улыбался мне во всю мощь своего шестизубого рта. Потом он начал причмокивать и смешно жмуриться, а сквозь причмокивание и зажмуривание продолжал улыбаться. Где-то внутри меня вдруг разлилось целое озеро такого теплого и стопроцентно очищенного чувства, что у меня даже побежали по спине мурашки. Нежность, любовь, привязанность, преданность – это все какие-то полуслова, а прелесть этого чувства была в том, что оно не нуждалось в словах.

Я смотрел на спящего шестизубика и думал о том, зачем люди вырастают. Мир был бы так прекрасен, если бы состоял из детей.

У Артема – период клоунских рожиц. Не знаю, есть ли такой официально в педиатрии. Может, называется по-другому. Это когда малыш тестирует мимику и лепит из своего лица-колобка разные умопомрачительные конструкции. Всех это забавляет, а мне мешает. Бывает, сижу я в экзистенциальной прострации, думаю о чем-то грандиозном. И такое внутри меня метафизическое напряжение, что еще немного дихотомий – и пукну, пардон. Глаза с поволокой, гляжу в бездну. И вдруг передо мной выплывают два неодинаково сощуренных глаза, разнонаправленные брови, раздутые щеки, нос набекрень и рот дудочкой – это Артем принес свое очередное новое лицо показать. Каждый раз застает меня врасплох и ставит в неудобное положение. Ведь окружающие не видят моей метафизической бездны, а только слышат, как я пукаю от неожиданности, пардон.

Я же был суровый мужик. Вместо зарядки гнул подковы, ездил на работу на танке, а на завтрак ел гвозди. Что со мной стало? Например, недавно увидел свои носки рядом с Темкиными на батарее в ванной и чуть не прослезился. Теперь гадаю, действительно ли это настолько умилительно, как мне кажется, или отцовство окончательно размягчило мне мозг?

Русские пословицы не дураки сочиняли. Есть в них глубокая практическая мудрость. Недавно почувствовал ее на кончиках пальцев, что называется. На примере идиомы «тянуть одеяло на себя».

К утру я оказался на краю кровати, в ногах жены. Она перенесла Артема ночью к нам, и он в результате своего привычного полночного плана «Барбаросса» вытеснил меня с занимаемого плацдарма. Под утро стало очень холодно: из-под окна задувало. А одеяло одно на всех. И оно уже как бы само собой распределилось без учета меня. На мою долю достался краешек, сущий лоскут. Целиком поместиться под ним не было никакой возможности. Только если делегировать какую-то часть тела. Сначала я сунул туда нос. Потом колени. Бесполезная часть тела – колени, надо сказать, в теплообмене не участвуют. Затем правое полужопие, после – левое. Весь объект не вписывался. Наконец я достиг неустойчивой нирваны, хрупкого катарсиса – уместил сразу и пятки, и пальцы рук. Начал относительно согреваться. Ну, как относительно – относительно полного замерзания начал согреваться.

Так вот, к пословицам и идиомам. Лежу я и думаю, какой я хороший и мудрый человек, не стал тянуть одеяло на себя, и мне в награду тоже досталась толика тепла. В этот момент неведомая сила окончательно сорвала с меня покров. Это Артем, мой короткометражный шкет, перевернулся во сне и утянул часть одеяла за собой, лишив меня последних спасительных миллиметров. Песни у русского народа, кстати, тоже хорошие, лирические. «Там, в степи глухой, замерзал ямщик…»

Поймал себя на мысли, что начинаю побаиваться Артема. Раньше для меня это был просто некий веселый кулек. Захотел поднять себе настроение – достал из коробки, устал – засунул обратно, в детскую комнату к жене.

А теперь мелкий становится все пропорциональнее, все больше напоминает прямо реального человека, и, страшно даже сказать, у шкета появилось собственное мнение. Иногда вдруг ловишь на себе его взгляд. И смотрит он так прицельно, целенаправленно, как через оптику снайперской винтовки. Чувствуешь себя словно мастеркард, вставленный по уши в платежный терминал: по твоей спинке бежит холодок считывающего сканера. Смотрит так, будто произносит про себя знаменитую реплику Саввы Игнатьевича: «Да-а-а, пора тебя брать».

В доме в последнее время разговоры про кризис, про сложные времена, про экономию. Артем, видно, все это слушает. Потому что мы заметили, как он начал прятать еду. Ест детское печенье – кусочек заныкает под комод. Как белка. А недавно спрятал под кровать целый поильник с водой. Ребенок запасается простой водой! Думает, наверное, что у нас совсем все плохо. Надо прекращать эти разговоры.

Артем на старости лет полюбил соску. Год к ней не прикасался, выплевывал, если давали. А тут сам находит – и в рот. Я ему говорю: «Ты чего, старый, сбрендил? Тебе уже скоро на завод работать, а ты к соске тянешься». Причем мелкий сосет эту соску, как будто курит сигару. У него это целый перформанс. Периодически Артем достает соску изо рта и мечтательно крутит ее в пальцах, причмокивая. И взгляд у малыша – этакого светского льва, денди. Так и мерещится, как он произносит, разминая соску-сигару в пальцах: «А вы были на выставке Серова? Шарман, шарман!»

Артем постоянно бормочет какое-то словосочетание. Иногда слышится вполне нейтральное «ути-ути-ути». А иногда, даже вздрагиваешь: «Путин-Путин-Путин» – ни больше ни меньше. Откуда? Я эти зомби-каналы даже не включаю. Неужели с «Карусели» надуло?

Это очень странно, но я пока не вижу Артема как отдельную личность. Я воспринимаю его как абсолютно органическое продолжение себя самого. Тот же я, только маленький. Тот же я, только со смешными короткими ручками и ножками и с бумагой на попе. Какое-то слегка шизоидное ощущение. Подозреваю, в нем много женского. Видимо, я частично повторяю материнское восприятие. Возможно, оттого, что ребенок поздний. А может, я всегда был – того, немножко бабой…

Если я дома, мы с женой вместе идем в ванную менять Артему памперс, когда нужно. Алгоритм отработан до автоматизма. Жена несет сына в ванную, снимает там с него памперс, я уношу памперс в мусорное ведро на кухню, жена моет мелкого. Сегодня в алгоритме незначительно изменился один элемент. Артем оказался на руках у меня, а не у жены. В результате я несу сына в ванную, жена снимает с него памперс, и я уношу сыночка в мусорное ведро. И наверняка бы выбросил, если бы озадаченная жена, оставшаяся посреди ванной одна с грязным памперсом в руках, не крикнула мне. Это доказывает, что мужчины – простейшие микроорганизмы с минимальным функционалом.

С детьми перед родителями порой встают вопросы жизни и смерти. Однажды я укачивал Артема на руках перед сном. Долго укачивал. Хотелось уже поскорей посмотреть футбол, поспать и поесть вредного. Причем одновременно. Наконец малыш задремал, хорошо, стабильно. Еще чуть-чуть – и совсем заснет. Но перед тем как хорошо и стабильно задремать, сынок умудрился положить мне ладошку на лицо так, что закрыл мне ей и нос, и рот. То есть одномоментно перекрыл и верхние, и нижние дыхательные пути моего организма. А других как бы, у меня по крайней мере, не предусмотрено. И вот он, жизненно важный вопрос: убрать его ручку с риском того, что Артем проснется – и все по новой, или оставить так и героически задохнуться. Я решил, что подышу в следующий раз. Такой я скромный герой. Аплодисментов не нужно.

Первые шаги. Еще когда Артем только-только научился переворачиваться с бочка на бочок, как пирожок в печке, я уже фантазировал об этом великом дне. Фантазия была проста, но артистична. Я возвращаюсь с работы и слышу, как кто-то, пардон, спускает в туалете воду и со стуком роняет, дважды пардон, стульчак. Я грозно смотрю на жену, но в этот момент из уборной деловито ВЫХОДИТ Артем, натягивая подгузник одной рукой, а вторую протягивая мне для приветствия. «Привет, отец! – говорит он мне (он же еще при этом в моих грезах и заговорить должен одновременно с первыми шагами), – я зарплату на тумбочку положил». Торжественная музыка, фанфары, аплодисменты за кадром.

Однажды я остался с Артемом один. Жена уехала по делам. Мы весело проводили время, вот что значит личное общение отца с сыном: я смотрел футбол, а Артем смотрел в стену. Внезапно я почувствовал знакомый запах «раб, неси меня в ванную». Значит, опять мыть ему попу, дискредитируя тем самым высокую миссию отцовства. Ведь отец – это Учитель, а не Мойдодыр. Для низких хозяйственных нужд существует женщина.

Я решил на всякий случай перепроверить, действительно ли все так плохо. Подошел к Артему, поднял его над головой, как Симбу, и начал нюхать ему подгузник (на этом сходство с «Королем Львом» заканчивается). Одной затяжки воздуха в ноздрю хватило, чтобы понять: по 10-балльной шкале загрязнения окружающей среды – 10. Расстроенный, я машинально опустил Артема обратно на пол и побрел в ванную готовить господину омовения. И тут меня кто-то подрезал. Проскочил передо мной, едва не столкнув меня в сторону, прямо как на Третьем транспортном кольце. Я не сразу разобрался, кто именно, хотя чего тут разбираться, если нас дома всего двое, идиот! Естественно, это был Артем. Когда я не глядя опустил сыночка на пол, он не сел на попу, как обычно, а твердо встал на ножки да и пошел. Сделал те самые первые шаги. Точнее, не пошел, а побежал наперегонки со мной в ванную. Подумал, наверное, что я раньше его свою гигантскую попу стану мыть и на его, маленькую, воды не хватит.

Теперь великое событие для меня навсегда будет связано с запахом грязного подгузника. Когда в тот день вечером вернулась жена, я встретил ее посреди комнаты с Артемом на руках. «Смотри, – объявляю я ей торжественно, – что ты пропустила, дурочка!» – и триумфально опускаю Артема на пол. Артем обмякает, как мешок с ватой, и вяло садится на попу. «А, круто, – отвечает жена, – пойду переоденусь».

Мне даже показалось, что Артем тайком показал мне маленький средний пальчик, когда жена скрылась в соседней комнате, клянусь!

Артем у меня – «пранкер Вован» какой-то. Берет расческу, протягивает мне и хохочет. И так по несколько раз за вечер. Мне, абсолютно лысому. Расческу.

Артем стоит возле своего детского стульчика и орет. Очень громко и, главное, без причины. Все, думаю, откладывать больше нельзя, пора начинать воспитывать. Объясняю, что его вопли беспричинны. Орет. Умело манипулирую и говорю, что папа старый и сейчас помрет от его сирены. Орет. Наконец сдаюсь и приглашаю его подойти для падения в мои объятия. Орет! Я взрываюсь и триумфально завершаю воспитательный процесс словами: «Ну и стой там возле своего стула и ори, если тебе так нравится!» Орет еще пуще прежнего! В этот момент из кухни прибегает жена со словами: «Ты чего, не видишь, что ли?» И открепляет заплаканного малыша от стула, за который он, оказывается, зацепился сзади колготками.

Ну и девочки пошли нынче, скажу я вам. Артем гуляет на детской площадке. На качелях раскачивается мадемуазель – годика два. Сынок ковыляет к ней, как умеет. А умеет он пока не очень. Падает, снова встает. Снова падает. На зубах ползет, что называется. Добирается до нее, счастливый и чумазый. И стоит рядом с качелями как завороженный. Смотрит на нее во все глаза не дыша. Это же целая девочка! И даже ручку к ней тянет от восторга. Я уже готовлюсь глотать сопли и слезы от умиления.

И вдруг эта, с позволения сказать, девица начинает орать своей маме поблизости. «Это мои качели, – кричит, – пусть уходит, не дам ему качаться!» И вцепилась в металлические трубы, аж пальцы побелели. Хотел я крикнуть ей: «Да не нужны ему твои качели, дура, ему ты, ты нужна!» Но не стал. Слишком много в этом было бы Малого театра. Вместо этого я просто взял и оттащил своего незадачливого кавалера от этой крошечной мегеры.

А сам про себя подумал: «Ну, ничего, Мальвина. Вот вырастешь, выйдешь замуж за пэтэушника, он тебе за годы брака и чахлой гвоздики не подарит, и вшивого четверостишия не прочтет. Вот тогда в резком и ярчайшем флешбэке вспомнишь распахнутые восхищенные глаза моего Артема на детской площадке много лет назад и как он стоял рядом с твоими долбаными качелями, не шевелясь от счастья. Только будет поздно. Потому что мой сынок к тому моменту уже будет женат на дочке миллиардера».

Мозгов-то у меня нет (часто слышу о себе такое мнение окружающих). Показал Артему, как надо строить глазки. Вниз, вверх, в сторону, на предмет – вот это все. Показал и забыл. А мелкий возьми и запомни. Сел я ему тут книжку читать, а он как начнет стрелять глазами. И улыбочку смастерит, и губки бантиком состроит, и глазки закатит, и глазки сощурит – я не мог читать, ржал, как конь. Эх, бабоньки, что же я наделал! Поразбивает вам сердечки мой сынок, ой поразбивает…

Сидел пару дней на диете. Есть не хотелось – хотелось ЖРАТЬ. Как назло, в эти дни жена одевала Артема в бодики с гастрономическим принтом. И этот малолетний хипстер дефилировал передо мной то с морковкой на пузе, то с огурчиком на груди.

Артем – полиглот. Глотает книжку за книжкой. Недавно пришлось даже одну книжку обратно доставать. Из-за щек выковыривать жеваные странички. По-моему, что-то из классики было. Я не удивлен – у мелкого прекрасный вкус. Весь в папу.

Артем повадился делать следующее. Когда я на диване с кем-то беседую, малыш на него забирается, подходит ко мне, держась за спинку, и со всей силы начинает шлепать меня ладошкой по лысине. Делает он это обычно с каменным лицом. Для моих собеседников неожиданность полная. Они начинают неприлично ржать. А беседы порой бывают серьезные – о политике и, даже страшно сказать, об экономике. Своим перформансом малышок дискредитирует все мои аргументы в спорах. Конечно, можно себя утешать тем, что мелкий ведет себя как продвинутый монах дзэн и такими действиями показывает мне тщету моего дискурса. Но я каждый раз расстраиваюсь. Потому что мне почему-то сразу вспоминается глупый детский анекдот про пьяного Петьку, который во время застолья шлепал по башке Котовского с криками: «Кому арбузика?»

Вычитываю у Гиппенрейтер важный совет: «Обнимайте вашего ребенка не менее четырех раз в день». На часах 23:30. Собрался было крикнуть: «Мать, буди сына, сегодня еще ни разу не обнимали», – но сдерживаюсь.

Артем своей внешностью меня дискредитирует. Я внешне – граф, тонкие черты, умные, даже немного таинственные глаза, порода. Так я себя вижу. А у мелкого что? Лицо такое – блинного типа, широкое, щекастое, глазки нагленькие. Этим румяным блинчиком он подрывает мой аристократизм.

Сегодня возвращался домой и по дороге привычно рассуждал в этом ключе. И подумал – а ведь я несправедлив. Начал припоминать, как сынок порой интеллигентно смотрит, как иногда глубоко задумывается, отложив игрушки, как прислушивается к декламируемым стихам. Нет, он такая же белая кость, такой же интеллектуал, такой же тонко чувствующий лирик, как и его отец, наконец решил я про себя, открывая входную дверь.

В коридоре меня встречал сынок. На довольном румяном блинчике под толстым слоем размазанной каши в районе глаза красовался фингал.

Гуляем всей большой семьей в парке. Артем в коляске, периодически показывает на кого-то из нас пальчиком.

– Па-па!

– Нет, Артем, это дедушка.

– Па-па!

– Нет, Артем, это мама.

– Па-па!

– Нет, Артем, это бабушка.

Артем сильно расстраивается и раздраженно откидывается на спинку коляски. Я слышу, как он при этом восклицает про себя: «Да идите вы в *опу со своей Санта-Барбарой!»

Открываю дверь ключом, захожу домой. Артем уже бежит из кухни ко мне в коридор со словами: «Папа, папа». И никто его не науськивал, не подталкивал, не направлял. Сам он так решил сделать, от души. Как же я сразу посыпался! Как нимфетка перед Егором Кридом. Тут же с порога отдал сыночку всю запрещенку: мобильный телефон, ключи от машины, очки. Если бы Артемка в этот момент сказал: «Папа, папа, я женюсь на татуированной дуре с зелеными волосами и тремя кредитами», – я бы ответил: «Хорошо, сынок, живите здесь, а мы с мамой поселимся во дворе в палисаднике за помойкой».

«Распалась связь времен…» Годовалый Артем учит свою 70-летнюю бабушку, как включать айпад.

Раньше было раздолье. Ложась спать, я оставлял мобильный телефон в гостиной на диване, пульт – на тумбе перед телевизором, очки – на журнальном столике, носки… ну, где традиционное место для мужских носков – куда упали, там им и место. Теперь же, отходя ко сну, я кладу мобильный телефон в шкаф, пульт – в шкаф, очки в шкаф, носки… да и носки в шкаф – все в шкаф. Потому что утром мой сынок-колобок выкатывается из своей спаленки в гостиную с выражением лица «я иду искать». И уж если кто не спрятался, он не виноват.

Артем наверняка станет коррупционером. Он прячет свою тушку так же незатейливо, как они – деньги в офшорах. Подходит, например, к занавеске и засовывает за нее буквально один нос. А попка да и почти все тело целиком торчат наружу. Мы ему кричим: «А где же наш малыш?» И тогда он победно высовывает нос обратно, мол, ладно, предки, нашли.

Потеряли айпад.

– Артем, ты брал айпад?

Артем стоит посреди комнаты с загадочным видом. Потому и спрашиваем.

Отрицательно мотает головой.

Я озадаченно оглядываюсь по сторонам, не нахожу.

Артем не уходит.

– Точно не брал?

Снова отрицательно качает головой, для убедительности два раза, да так интенсивно, что чуть не падает.

В этот момент я слышу откуда-то звук его любимого мультсериала.

Не сразу понимаю, откуда он.

В ужасе опускаю глаза.

Звук идет из-под Артема.

Он двумя ногами стоит на экране айпада. С невозмутимым видом.

В результате отрицательного качания головой сынок оступился и случайно запустил приложение.

А ведь правду говорят: хочешь спрятать надежно – спрячь на виду.

Прилег вечерком дома на минуточку после работы. Думаю, мне бы полчасика прикорнуть, вот оно и счастье. Но не тут-то было. Слышу, уже стучат кирзовые ботиночки. Артем не дремлет, граница на замке. Сейчас будет меня бить, теребить и кусать. Приоткрываю один глаз. Стоит возле кровати, смотрит на меня, морщит лоб. Я не на шутку напрягаюсь. Парень, видно, что-то серьезное на этот раз задумал, хана мне. А сынок бежит в угол, включает там свой ночник с детскими песенками, под который он каждый день засыпает, и тихонько выходит из комнаты.

Если бы я был хипстер-миллениал в уггах поверх конверсов, я бы разрыдался. Но поскольку я жесткий мужик, то лишь мужественно всхлипнул от умиления.

Настоящий экстрим – это когда ночью по пути из туалета в спальню в полной темноте тебе удается пройти бесшумно, чтобы не разбудить ребенка: миновать разбросанные погремушки, не споткнуться о детскую машинку, не наступить на воздушный шарик, обойти пирамиду из кубиков, не свалить фикус. И вот ты получаешь заслуженную награду – с наслаждением ныряешь под одеяло в постель, и из-под твоей задницы раздаются дикие трели: под ней оказывается игрушечный телефон Артемки, с которым он играл в родительской кровати перед сном.

Мы с Артемом в гостях. Все взрослые сидят в комнате. Сынок куда-то вышел. Нам неохота за ним идти, но, скорее всего, придется, так как в доме тихо. А, как известно, любая тишина в доме с маленьким ребенком – подозрительна.

В комнату влетает хозяйский кот Кузьмич. Это гигантское создание размером с кота, который проглотил еще двух котов. Из-за нестандартных габаритов Кузьмич достаточно ленив. К тому же красив и знает себе цену. Поэтому передвигается редко и только вальяжно. А тут – именно влетает, чуть дверь с петель не сорвал. Крутится у наших ног, мяучит в панике. Поднимаемся с дивана, выходим из комнаты. Кузьмич резко стартует и бежит перед нами, как будто показывая дорогу. Следуем за ним. Кузьмич приводит нас к своей миске.

Перед миской сидит Артем и меланхолично ковыряется в кошачьей кормушке, выбирая из его «Вискаса» самый жирный кусочек.

Сидим на кухне. Ужинаем. Появляется Артем. Как всегда, торжественно, словно из-за кулис. Садится на пол. Извлекает откуда-то из-за спины мыльницу. Деловито открывает ее. По-эстетски двумя пальчиками извлекает из нее кусок мыла. Секунду смотрит на него и откусывает здоровенный кусок. Не углядели. Это типа малыш пришел перекусить с нами со своей запрещенкой. Типа наши котлеты с макаронами – это злостный совок, а у него Мишлен, три звезды и все дела. Вот с таким видом он отправлял кусок мыла в рот. Естественно, тут же начал орать. Мы выковыряли деликатес обратно. Компенсировали «ФрутоНяней». Артем морщился. Не каждый день ужинаешь «ФрутоНяней» со вкусом мыла.

Как там в популярной рекламе? Малоежка? А у нас получается – мылоежка. Теперь вот думаю обратиться к производителям известных брендов мыла. Хочу предложить им милого мылоежку для роликов и хештегов. Пора отбивать инвестиции во «Фрутоняню».

Я уже скучаю, когда Артем на минутку убегает на кухню, чтобы рассыпать сахар или разбить стакан. Видимо, это скоро пройдет. Жаль, если так.

Артемка растет маленьким Петросяном. Или даже хуже – Дроботенко. Я собрал на футбол сумку. Уже намеревался выйти из дома. На пороге что-то меня дернуло в нее заглянуть. Там оказалась только одна бутса. А я точно помню, что клал две. «Артем, ты не брал мою бутсу?» Стоит хихикает. Все понятно. Лезу под шкаф. У него там штатный схрон. Печеньки, носки мои, перечница и вот теперь бутса. А хихикал мой маленький Дроботенко, видимо, представляя, как я скачу в одной бутсе по полю. Хотя…

Что в одной, что в двух бутсах – один Березуцкий, ни одного мяча я в тот раз не забил. Возможно, Артем не Дроботенко, а Нострадамус. Не хотел, добрая душа, чтобы его колченогий папка позорился. А я и не понял…

Продать Артема в рекламу большим брендам была так себе идея. Признаю. Мелко! Нужно мыслить масштабнее. Например, Департамент градостроительства Правительства Москвы. Думаю Артема срочно туда на работу пристроить. Они его с руками и ногами оторвут. Сынок чего придумал. Во время сооружения башни из кубиков берет по одному кубику в каждую ручку, заводит обе ручки за спину, там разжимает пальцы, роняет кубики на пол и возвращает руки вперед. Затем протягивает ко мне пустые ладошки и начинает картинно постанывать. Артем! А где же кубики? Отрицательно мотает головой. Нету кубиков, нету? Трагически мычит, хватается за волосы, чуть ли не выдирает их, охает…

Это же гениально! Парню еще и полутора лет не исполнилось, а он уже придумал свою первую коррупционную схему при строительстве. Пусть несколько прямолинейно. Пусть местами сильно переигрывает пацан. Пусть оба кубика из-за него сразу же выкатываются при падении. Но ведь лиха беда начало! Там же его подучат. Бомба!

Артем любит автобусы. Мы вдвоем подолгу выслеживаем их дома через окно, опираясь на подоконник. Когда автобус проезжает мимо дома по улице под нами, я кричу: «Автобус! Автобус!» Кричу эмоционально, немного переигрывая. Как будто это не «автобус, автобус», а «Бугатти Вейрон, Вейрон». Артем даже начал повторять за мной и кричать: «Абу! Абу!» Я-то знаю, что это всего лишь: «Автобус! Автобус!» А люди часто пугаются. Ведь то, как Артем перевел это слово на свой язык, звучит не очень благозвучно. Похоже на «абанамат» из Довлатова. В сочетании с эмоциональной подачей, в которой малыш мастер, производит впечатление угрозы.

Но сейчас не об этом. Когда у нас как-то гостила теща, мы вчетвером сидели на кухне. Ну, сидели теща, я и жена, а сынок, как всегда, был весь в делах: то мусорный пакет проверит, то об стол снизу головой постучится, то банкой с медом попытается пол вымыть. Вертелся, одним словом, под ногами. И тут я заметил в окно автобус. И по традиции начал громко орать: «Автобус! Автобус!» И еще ручками этак победоносно взмахнул зачем-то. Я стоял при этом спиной к кухне. И вот этой самой спиной чувствую: что-то не так. Осторожно оборачиваюсь. И понимаю, что Артем некоторое время назад благополучно выбежал из кухни. И в помещении остались только я, жена и теща. Именно они вдвоем и стали свидетелями моего автобусного приступа. В ту минуту я многое прочитал в глазах тещи. Мол, дочка, он и так у тебя не фонтан, так оказывается, у него еще и с башкой проблемы, бедная, бедная моя девочка…

Твои дети – это твое второе детство. Уникальная возможность снова вернуться в мир ребенком. Все вокруг опять вырастает. Ты как Алиса. Я иду с Артемом по улице и смотрю вокруг его глазами. Вон собянинский трактор корежит здравый смысл. Я кричу: «Смотри, Тема, трактор!» Для него же это просто трактор, а не идеологический враг. Или голуби. Когда я так последний раз радовался голубям? А Теме нравятся голуби. Однажды я даже увидел белого. Мы вдвоем с малышом бежали за ним с визгами. Сынок еще не видит за фантиками мусора, за дождем – плохой погоды, за людьми – нелюдей.

Иногда мне хочется крепко-крепко обнять малыша. Чтобы удержать его в детстве. Чтобы он подольше не взрослел.

Наш педиатр как-то сказал о другом ребенке, еще одном своем пациенте: «Выбежал ко мне малыш, бледненький, худенький, с тонкой шейкой, типичный москвич…» Я после этих слов посмотрел внимательно на Артема. Я помню его еще таким румяным батоном вроде тех, которые в советских булочных красовались на лотках с привязанными к ним вилками. И те батоны, и моего сыночка одинаково хотелось помять, пожмакать. А сейчас что я вижу? Артем все больше становится похож на худосочный круассан или, того хуже, багет. «Типичный москвич».

От бледности и худобы, от тонкошеести и типичной московскости, короче, от греха подальше отправил я Артема с женой на все лето в далекую российскую провинцию, в настоящую деревню. Там у наших близких родственников свой большой дом. А помимо дома – собственный огород, цветы во дворе, кошка на заборе, курочки в загоне, одним словом, пастораль.

Конечно, мне пришлось принести в жертву несколько драгоценных месяцев общения с ребенком. Тех самых «вкусных» месяцев, когда гадкий утенок превращается в прекрасного лебедя. Ну, или в гадкого лебедя – тоже бывает. Но выбор у меня был небогат: между собственным комфортом на одной чаше весов и Артемом в виде багета – на другой. В конце концов, Пушкина тоже ссылали в Болдино. И неплохо так в итоге получилось, утешал я себя. Плюс я планировал навещать семью время от времени, как позволят дела. От моего маленького Пушкина меня отделяла лишь ночь на поезде… Несколько драгоценных месяцев общения с женой мне тоже, конечно, пришлось принести в жертву. Разве я об этом не сказал? (Мамма миа, какая неловкость!)

В первый мой приезд в деревню мы вдвоем с женой пошли в гости к знакомым. Артема пока оставили дома с бабушкой. Хотели осмотреться, приглядеться, а уж потом выводить нашего «прынца» в свет. В гостях присутствовали местные дети, Аркадий (сын хозяев дома) и Иннокентий. По году с небольшим каждому. Дети не были знакомы до этой встречи. Вот, думаю про себя, как удачно, заодно понаблюдаю, как тут отроки знакомятся. Поначалу Аркадий и Иннокентий не проявляли друг к другу интереса. В какой-то момент Иннокентий сказал: «А-а». Его мама объявила, что Иннокентий хочет какать. Родители Аркадия принесли горшок. Несмотря на юные годы, Иннокентий уже был приучен к лотку. Гостю Иннокентию спустили штаны и усадили на горшок. Но вот какая незадача. Формально-то это горшок хозяина дома Аркадия. Пусть Аркадий еще ходит в памперс, но формально, опять же, это его собственность. Аркадий молча подошел к Иннокентию и выдернул у него из-под голого задика свой горшок. Иннокентий упал. Аркадий надел горшок себе на голову. Так он привык играть с этим предметом. К счастью, Иннокентий пока не успел сходить туда. Но к несчастью, он не оценил эскападу Аркадия. Иннокентий, угрожающе кряхтя, поднялся с пола, взял детскую лопатку и со всей силы ударил Аркадия по горшку на голове. «Ну, нам пора», – сказал я жене.

По дороге домой я решил, что пока не готов бросать Артема в эту мясорубку. Жизни, конечно, нужно учить смолоду. Но Аркадий и Иннокентий… Это высшая лига. Рано нам туда.

Мы с Артемом гуляем по центральной площади нашей деревни. Женихи – оба в джинсах, в кедиках. Телочки попадали бы, но площадь пуста. Только голуби и пара гопников с пивасом на лавочке. Послонялись мы с сыночком по периметру, посверкали брендами. Скучно. Настолько, что Темка даже снял свою легкую шапочку и начал ее жевать. В этот момент к нам подошли те самые гопники со скамейки. Точнее, оно подошли конкретно к Артему. Один весь в татуировках, в майке-тельняшке. А там кругом колонии, содрогаюсь я про себя, как бы не оказался беглым каторжником. Я против него со своими цитатами из Бродского не очень канаю. Парни стали протягивать к сынку руки для приветствия. «Здорово, малыш, привет, как сам», – приговаривают. Артем не очень понимал, зачем ему протягивают пустые ладони без телефонов, тюбиков и прочей запрещенки. Поэтому смотрел на них исподлобья. Гопники не настаивали, зачем-то оба поздоровались со мной (видимо, если рука протянута и не пожата, гештальт не закрыт) и пошли вразвалочку дальше.

Пока я выдыхал и проверял, не протек ли у меня у самого подгузник, Артем вдруг сорвался с места и побежал за ними. Даже со спины можно было прочесть его мысли в тот момент: «Пацаны, подождите, мой декламирует Пастернака и заставляет слушать Брукнера, я с вами, плесните пивка, отсыпьте семок».

Приехали мы с Артемом на единственную в деревне детскую площадку. Непонятно, зачем она здесь, при том что местные детишки свободно могут играть с коровами, лошадьми, поросятами и прочей веселой живностью. Честно говоря, где-то в душе я ожидал оркестра и фанфар. Все-таки столичные штучки. Но нас встретили прохладно. Местные детки лазили по лесенкам, качались на качельках, ковыряли песочек. Как будто это был обычный день. Как будто и не приезжали в их захолустье отец и сын Батлуки из самого Гольянова! Внимания на нас никто не обращал. Более того, местная детвора оттирала Артема от лесенок, качелек и песочка. Никакого почтения к сыну самого меня. Постояли мы с малышом, помялись и поехали домой.

На следующий день снова решили заехать на эту площадку. Но уже рано утром, чтобы поиграть в одиночестве. Фиг нам! Площадка опять полным-полна. Те же вчерашние детки на тех же местах. То ли их с вечера не забрали, то ли похмельные родители выгнали спозаранку, чтобы ножками по полу не стучали. Пока я замешкался, разыскивая его шапочку на заднем сиденье машины, Артем метнулся на площадку. Я кинулся за ним, опасаясь, как бы местные площадные маугли совсем его не затюкали. Подбегаю и ничего не пойму.

Детки перестали колобродить, побросали качельки и песочек, предлагают Артему покататься, обступили его, спрашивают, как зовут. Еще в машине по пути сюда Артем традиционно отжал у меня телефон и ключи от авто. На площадку сынок заявился с лопатой шестого айфона в одной ручке и автомобильными ключами в другой. Артем прикладывал телефон к уху (он так всегда делает) и кричал: «ае-ае» (алле-алле). К этому еще стоит прибавить фирменную походку маленького ребенка, который недавно научился ходить: животик вперед, ножки широко расставлены. Вылитый директор Черкизовского рынка, не меньше.

Уверен, местные детки просто осознали свою недавнюю ошибку и решили исправиться. Отсюда их внимание и учтивость к моему сыну. Добро всегда торжествует.

Вернулся с Артемом с прогулки. Дома жена обнаружила, что у сына весь рот в земле. «Ты зачем ему разрешил землю есть?» Вот ведь формулировка. Только женщина смогла бы так сформулировать. Что на такое отвечать? «Да это же деревня, тут кругом земля, это Русь-матушка!» Или, может, так: «Нет, дорогая, я не только разрешил, я еще и стол ему накрыл, наложил полную тарелку земли с горкой – на ешь, сыночек. Не идет? Давай кетчупом полью».

Ну, недоглядел, да, но не «разрешил» же.

В детстве я сам каждое лето проводил в деревне. Моя мама хотела девочку. За неимением лучшего она наряжала меня (не в платья, конечно, хотя это многое бы объяснило в нынешнем моем поведении). Красивые рубашечки, шортики, кепочки, сандалики, фенечки. В таком виде меня торжественно выпускали пастись за ворота. Я выходил из калитки нарядный и загадочный, как новогодняя елка, и усаживался в первую попавшуюся лужу. Если лужи не было, то в грязь. А грязи уж хватало – деревня как-никак. Чтобы прийти в негодность, мне обычно требовалось несколько минут. Мама каждый раз выбегала на улицу, видела эту хрюшу в рюшах и заводила меня обратно во двор на дезинфекцию. Такие вот бессмысленно-короткие модные показы. Матушка очень страдала от этого, конечно.

На днях мы нарядили Артема. Я привез ему из-за границы восхитительный костюмчик. Мальчик получился – как с дореволюционной открытки. Напомаженный, розовощекий. Мой нарядный сынок вышел за ворота нашего деревенского дома и сел в феноменальную, непоправимую грязь.

И нет, это не гены. Это карма. Это возмездие.

Наконец мне пришлось вернуться в Москву. Мои остались в деревне. Все, думаю, уйду в отрыв. Бабы, алкоголь, ночные клубы, наркотики, Макдоналдс. Третий день сижу дома и под предлогом уборки перекладываю с места на место Темкины игрушки.

Жена пишет, что Артему нравится в деревне. Бегает за курицами. Все-таки есть эволюция. Парень не пропадет, инстинкт охотника, все правильно. И это – большой прогресс по сравнению со мной. Потому что я в его годы в деревне ни за кем не бегал. Я какал в розы. Пятился задом в цветочные кусты и какал. Настолько был романтичен. И настолько же непрактичен. О чем свидетельствовала нежная попа в шипах.

Разговариваем с женой по скайпу. В нашей деревне нет работы, но есть Wi-Fi. Не это ли страна победившего коммунизма? Внезапно Артем отнимает у нее телефон, прикладывает к уху и начинает в таком виде бегать по квартире, крича: «Ае-ае» (алло-алло). Камера телефона смотрит наружу и снимает все его перемещения. Уникальный опыт. Эффект присутствия в ухе полуторагодовалого малыша. Мелькает недовольное лицо жены: «Отдай, отдай», – косяк двери (уф, увернулся, к счастью), какая-то реклама по телику (залип, замер), крик жены на заднем плане: «Отдай-отдай», – снова топот ножек и радостные визги, бесхозный пульт на диване (задний ход, и хоп – схватил), разворот на 180, прорыв между рук жены, стремительное приближение шкафа – бах, потолок. Бинго! Артем приземлился. Go Pro отдыхает.

Был в гостях в приличном доме. Там девочка, 4 года, воспитанная, аж зубы ноют. Оставили меня с ней ненадолго. Сидим, она листает книжку. Боюсь даже смотреть на обложку – вдруг Борхес. Она в розовом, книжка розовая (вряд ли Борхес, фуф), комната розовая, молчим. Как с ней играть, непонятно. Артему кинул мячик, он и побежал, радостно снося косяки. А тут… Бросишь мячик, а эта мадам посмотрит на тебя из-под очков в роговой оправе (очков нет, это образ), отклячит мизинчик и скажет: «Я вам что, болонка – за мячиком бегать, молодой человек?» Может, не именно так, но что-то подобное обязательно выдаст. Про куклы думаю поговорить. Оглядываюсь в надежде – нет кукол. Одни книги кругом. Сидим в гробовой тишине и неловкости. Только слышно, как мерзко, по-эстетски шелестят страницы. И вдруг девочка громко пукает. Да так смачно, что чуть ли не подпрыгивает. То есть громогласно и безапелляционно, так что не скрыть и на скрип кровати или стук двери не списать.

Я почему-то страшно краснею. Что же теперь делать… У меня и без этого эксцесса с ней коммуникационный кризис. Вдруг эта малолетняя эстетка в розовом поворачивается ко мне, картинно так показывает на меня пальцем и говорит (воспроизвожу дословно): «Это ты пернул!» Настоящая женщина сохраняет лицо в любых обстоятельствах.

Слушал на Apple Music концерт Моцарта и вспомнил, что мне нужно купить малышу барабан. Все-таки классическая музыка – удивительная вещь. Вдохновляет на великое.

Взрослые воспитывают детей. Какая чушь! Дети – венец творения. А мы всю жизнь занимаемся только тем, что бесконечно деградируем, предавая в себе ребенка. Ребенок – весь душа от макушки до пяток. В нем нет лжи. У Артема размах крыльев – на полмира. Он готов обнять все вокруг – фонарный столб, бомжика, милиционера, шелудивого пса. А я недавно инстинктивно отпрыгнул, когда меня приполз понюхать подслеповатый ежик.

Как мне воспитывать Артема? Чему лужа может научить океан? Я смогу лишь по кусочкам отрезать от этой его большой души, давая взамен шаблоны, нормы, привычки, конвенции, фетиши, все эти наши взрослые погремушки. В итоге Артем станет как Вадик, как Петя, как Саша, как Коля. В итоге от Артема останутся лишь его от души поломанные игрушки и от души разрисованные обои, если у нас хватит мудрости их не переклеивать. Да еще его улыбка на фотографиях, широкая от горизонта до горизонта, во все четыре зуба.