Гамаюн Козлова Людмила
Но плоть, животной несытью любя,
Заботами мещанскими изводит.
Стучат часы, разбрызгивая звон,
И полутьма высвечивает вещи.
И кажется, вся жизнь – бредовый сон,
Бессмысленный, короткий и зловещий.
Но за окном на лавочке ночной
Сидят, обнявшись в детском поцелуе.
Нахлынет жалость древнею волной,
Как рыбу, бросит в благодать былую.
И закричат, бесчинствуя во мне,
Какие-то уродливые звери.
Но я плыву в подлунной глубине.
Просила я, и мне дано – по вере.
ОДНА
Я на этой планете давно обитаю одна.
Жизнь звенит иногда, умещаясь в моём телефоне.
Оглянусь – пустота, как поток, не имеющий дна,
Обтекает меня, и откуда-то хладом сифонит.
Оглянусь, и опять, словно только очнулась от сна —
Я сиротство своё сознавать научилась недавно.
Плавит снег и вгоняет в размякшую землю весна.
И на кладбище сельском сегодня так тихо и славно.
С невозвратной горы, где кресты и обветренный свет,
Посмотрю на село и родительский дом издалёка.
Только здесь сохранилась кристальная нежность тех лет,
Что летят с фотографий несущимся в детство потоком.
Снова в сердце заглянет шальная бродяжка-весна.
На секунду забудусь на этом обманчивом фоне.
Я на этой планете давно обитаю одна.
Жизнь цыплёнком пищит,
умещаясь в моём телефоне.
ГДЕ-ТО ДАЛЕКО РОДИТЕЛЬСКИЙ ДОМ
В. Шукшину
Мой домик деревянный зарос полынь-травой,
Но в огороде сонном не встретишь ни травинки.
Здесь мать давно привыкла читать печальник свой
И каждый день справлять по сорнякам поминки.
Мой домик деревянный во облацех летит,
Он пухом тополиным прикинулся в июне.
Смотрите и любуйтесь – какой волшебный вид:
Тем выше дом летит, чем ярче ветер дунет.
А ветер зноем дышит – заоблачен и сух.
Всё выше дом, всё дальше – пушинкою в зените.
Меня к земле притянет калины горький дух,
И сердце с домом свяжут невидимые нити.
______________
Во облацех – в облаках (др.русск.)
СЛУЧАЙНО
Качнуть случайно, походя, весы,
И в запах утра, вызревшей росы
Уйти на пламень тлеющий рассветный.
Взлететь легко, планируя крылом,
Сквозь время и пространство напролом
Зовёт душа синицей безответной.
Не знать о том, что гибнут племена,
Не видеть смерти! В небе я одна
Навек застыла точкой неприметной.
Не слышать, как в последний день тоски
Заплачут травяные колоски,
Как люди, отлучённые от света.
СИЛА
Собаки, кошки проявляют прыть,
В её дому они, реально – сила.
Как должно было бы людей любить,
Она животных полюбила.
Она приводит в дом их вновь и вновь.
И чем сильней они необходимы,
Тем больше к людям – нелюбовь
В её жилище нелюдимом.
Она считает – человек привык
Лелеять разум в одеяле ватном.
Собачий выразительный язык
Ей говорит о многом и понятном.
ПОДНЯТЬСЯ РАНО
Подняться рано. В доме пятый сон
Досматривая дружно, в унисон,
Ещё никто не скрипнул чуткой дверью.
Подняться, выйти в морок – на крыльцо,
Умыть туманом сонное лицо,
Счастливой стать по магии поверья.
А возле дома толстый серый кот
Всё бродит, не мечтая наперёд,
Охотится, как предок в древней эре.
Качнуть колонку, и с водой ведро
Поставить, как вселенское Добро,
Которое отмерено по Вере.
Не спохватиться, заглянув в окно,
О том, что жизнь закончилась давно —
Живому не дано её измерить.
ЗАГЛЯНУ!
Откололся кусочек от зеркала —
Эка забота!
Только зеркалу этому завтра в обед —
Шестьдесят.
Только кажется мне —
За стеклом укрывается кто-то,
И минуты в глубинах его,
Как листва, шелестят.
Загляну за стекло
И увижу весёлую маму,
И отца я увижу
И брата с букетом цветов.
И сынок мой
На горку крутую восходит упрямо
И уже обернулся,
И встретиться взглядом готов.
ЗАРЕЧНАЯ УЛИЦА
Заречная улица, триста четыре.
Цветной павильон, остановка трамвая —
Полынная, самая тихая в мире,
Лишь где-то собака от скуки зевает.
Тоска её тонет в траве огородной.
Тоска её бродит опушкою леса.
Плывут облака высоко и свободно,
И ветер затих, поднебесный повеса.
Исписаны стены в цветном павильоне
Короткими строчками слов настоящих.
«Люблю», – сообщает безвестная Тоня.
А ей отвечают:
«Хочу «Блестящих»!
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Сквозь полынные заросли горьких невидимых лет,
Сквозь кладбищенский дух перемен и пустынные веси
Я пришла в этот город, которого, в общем-то, нет —
Он давно обернулся иконой исчезнувших песен.
И стучится молитва моя в пустоту городской суеты,
Рассыпаясь на слоги и звуки, молчание ночи.
Неужели в горах, как и прежде,
над бездной взрастают цветы,
Неужели кузнечик в зелёных просторах
стрекочет.
В ДОРОГУ!
Поднимешься до света – ни с чего,
Или увидев сон какой-то вещий.
Далёкий ген программы кочевой
Цветущей степью, духом травным плещет,
Зовёт в дорогу. Выглянешь в окно —
Пустынный город в проблеске фонарном.
И, кажется, завалены давно
Пути кочевий мусором базарным.
Асфальт, как панцирь, тесен и жесток,
И всё мертво в бетонной серой гамме.
И лишь собака, сбросив поводок,
Всё носится и носится кругами.
ДУША ЛЕТИТ
Душа летит, но держит плоть земная,
Давно уже сгоревшая дотла.
И ничего о жизни я не знаю,
А смерти нет – я это поняла.
Во страхе лет её прикосновеньем
Восходит Свет в незрячие глаза.
Вдруг поразило молнией мгновенной,
Вдруг пролетела мимо стрекоза.
И кто-то, кто-то – Ангелю Хранитель —
Вознёс меня от гибельного дна
Летучею серебряною нитью,
Связующей людей и времена.
Я и теперь ошибок не миную,
Не распознаю праведности троп,
Но вот спасли, греховную, земную,
Поцеловали, как ребёнка, в лоб.
ТЮРЬМА СВОБОДЫ
Где-то в зеркальных слоях атмосферы,
То проявляясь, а то исчезая,
Словно крылом выбиваясь из меры,