Сын Нептуна Риордан Рик
XXXIV
Фрэнк
Ребята остановились у переднего крыльца. Как и опасался Фрэнк, дом был полностью окружен кольцом костров, горевших в лесу, хотя все же оставался в неприкосновенности.
На ночном ветерке позванивала бабушкина «музыка ветра». Ее плетеное кресло стояло так, чтобы, сидя в нем, можно было видеть дорогу. В окнах нижнего этажа горел свет, но Фрэнк решил обойтись без звонка. Он не знал, который теперь час, спит ли бабушка и вообще — дома ли она. Он направился к каменной статуэтке слона в уголке — маленькой копии того, что они видели в Портленде. Запасной ключ был спрятан под слоновьей ногой.
Фрэнк помедлил у двери.
— Что-то не так? — спросил Перси.
Фрэнк вспомнил то утро, когда он открыл эту дверь армейскому офицеру, сообщившему о смерти матери. Он вспомнил, как спускался по этим ступенькам, когда шел на похороны, впервые неся в кармане куртки обгоревшую деревяшку. А потом Фрэнк стоял здесь, глядя на волков, выходящих из леса, — их прислала Лупа, чтобы они доставили его в лагерь Юпитера. Казалось, это было так давно, хотя прошло всего шесть недель.
И вот теперь он вернулся. Обнимет ли его бабушка? Скажет ли: «Фрэнк, слава богам, ты пришел! Я окружена чудовищами!»
Нет, скорее всего, она недовольно посмотрит на него. Или шуганет сковородкой незваных гостей.
— Фрэнк? — позвала Хейзел.
— Элла нервничает, — пробормотала гарпия, сидящая на перилах. — Слон… слон смотрит на Эллу.
— Все будет хорошо. — Рука Фрэнка так дрожала, что он не мог попасть ключом в скважину. — Держитесь вместе.
Воздух в доме оказался спертым и кисловатым. Обычно бабушка пользовалась жасминовыми ароматизаторами, но теперь все подставки были пусты.
Ребята осмотрели гостиную, кухню. В раковине лежала горка грязных тарелок, чего раньше быть не могло — к бабушке каждый день приходила горничная. Может быть, ее напугали великаны.
«Или съели на ланч, — подумал Фрэнк. — Элла сказала, что лестригоны — каннибалы».
Он прогнал эту мысль. Монстры не обращают внимания на смертных. По крайней мере, обычно не обращают.
В коридоре им, словно спятившие клоуны, ухмылялись статуи Будды и даосских мудрецов. Фрэнк вспомнил Ириду, богиню радуги, которая увлеклась буддизмом и даосизмом. Фрэнк подумал, что одно посещение этого жуткого старого дома могло бы излечить богиню от ее увлечения.
Большие фарфоровые вазы бабушки затянуло паутиной. И опять — так прежде не бывало. Она требовала, чтобы ее коллекция регулярно протиралась. Глядя на фарфор, Фрэнк ощутил укол совести, вспомнив, как в день похорон разбил столько предметов из ее коллекции. Теперь это казалось ему глупым — зачем было сердиться на бабушку, когда есть столько всяких других, достойных злости и осуждения. Юнона, Гея, гиганты, его папочка Марс… В особенности Марс.
Камин давно погас.
Хейзел обхватила себя руками, словно боялась, что деревяшка из ее кармана прыгнет в камин.
— Это тот?..
— Да, — сказал Фрэнк. — Тот самый.
— Вы о чем? — спросил Перси.
Хейзел сочувственно смотрела на Фрэнка, но ему от этого стало только хуже. Он помнил, с каким ужасом и отвращением она глядела на него, когда он вызвал Серого.
— О камине, — коротко ответил он. — Идем. Посмотрим наверху.
Ступеньки под их ногами скрипели. В комнате Фрэнка ничего не изменилось. Все оставалось на своих местах — запасной лук с колчаном (не забыть их взять), школьные награды за грамотность (да, он, наверно, был единственным полубогом в мире, не страдающим неспособностью к чтению, как будто ему и без того не хватало уродств), фотографии мамы… в военном мундире и каске она сидела в «хаммере» в провинции Кандагар; в одежде футбольного тренера, когда она тренировала команду Фрэнка; в парадной форме, руки на плечах сына — тогда она приезжала к ним в школу в день выбора профессии.
— Твоя мама? — мягко спросила Хейзел. — Какая красивая.
Фрэнк не мог ответить. Он чувствовал себя немного смущенным — шестнадцатилетний дылда с целым альбомом фотографий мамочки. Ему не хотелось показаться маменькиным сыночком. Но самым сильным его чувством сейчас была грусть. Шесть недель Фрэнк отсутствовал в этом доме. В некотором смысле — целую вечность. Но когда он посмотрел на улыбающееся с фотографий лицо матери, боль утраты вновь вернулась к нему.
Они проверили другие спальни. Две средние были пусты. Из-под последней двери, ведущей в спальню бабушки, пробивался слабый лучик света.
Фрэнк тихонько постучал. Никто не ответил. Он открыл дверь. Бабушка лежала на кровати, вид у нее был больной и ослабевший, седые волосы торчали вокруг головы, как корона василиска. На ночном столике горела единственная свеча. У ее кровати сидел крупный человек в бежевой форме канадской армии. Несмотря на сумрак, глаза его прикрывали солнцезащитные очки, за их стеклами сверкал кроваво-красный свет.
— Марс… — узнал Фрэнк.
Бог равнодушно посмотрел на него.
— Привет, парень. Входи. Скажи своим друзьям — пусть пока прогуляются.
— Фрэнк? — прошептала Хейзел. — Ты что такое говоришь… Марс? Твоя бабушка… она здорова?
Фрэнк кинул взгляд на своих друзей.
— Вы его не видите?
— Кого не видим? — Перси схватился за меч. — Марс? Где он?
— Нет, они меня не видят. — Бог войны хохотнул. — Решил, что на сей раз так будет лучше. Разговор с глазу на глаз — между сыном и отцом. Хорошо?
Фрэнк сжал кулаки. Он досчитал до десяти и только после этого решился довериться собственному голосу.
— Ребята… тут такое дело. Слушайте, располагайтесь пока в средних спальнях.
— Крыша, — каркнула Элла. — Для гарпий крыша… хорошо.
— Конечно, — рассеянно кивнул Фрэнк. — На кухне, наверно, есть еда. Мне нужно несколько минут побыть с бабушкой. Я думаю, она…
Голос его надломился. Он не знал, чего ему хочется — то ли заплакать, то ли закричать, то ли заехать Марсу по очкам… Может, и то, и другое, и третье.
— Конечно. Фрэнк. — Хейзел прикоснулась к его руке. — Элла, Перси, идем.
Фрэнк дождался, когда шаги его друзей стихнут, потом зашел в спальню и закрыл за собой дверь.
— Это и в самом деле ты? — спросил он Марса. — Это не трюк, не иллюзия?..
Бог покачал головой.
— Ты бы предпочел, чтобы это был не я?
— Да, — признался Фрэнк.
— Не могу тебя в этом винить. — Марс пожал плечами. — Никому не нравится война — если он, конечно, не дурак. Но война рано или поздно находит всех. Это неизбежно.
— Это глупо, — возразил Фрэнк. — Война не неизбежна. На ней умирают люди. Она…
— …унесла твою мать, — закончил Марс.
Фрэнку хотелось вмазать по этому лицу, чтобы прогнать с него бесстрастное выражение, но, может быть, как раз аура Марса и делала Фрэнка агрессивным. Он посмотрел на мирно спавшую бабушку. Он хотел, чтобы она проснулась. Если кто и мог заткнуть за пояс бога войны, так это его бабушка.
— Она готовится умереть, — сказал Марс. — Она была готова умереть уже несколько недель назад, но держалась — ждала тебя.
— Меня? — Фрэнк был настолько поражен, что забыл о своем гневе. — Как? Откуда она могла знать, что я вернусь? Я сам этого не знал.
— Лестригоны там, в лесу, знали. Я думаю, некая богиня известила их.
— Юнона? — Фрэнк моргнул.
Бог войны рассмеялся так громко, что сотряслись оконные стекла, но бабушка даже не шевельнулась.
— Юнона? Ослиные уши, малыш! Совсем даже не Юнона! Ты — секретное оружие Юноны. Она тебя не продаст. Нет, я имел в виду Гею. Она явно следит за твоими перемещениями. Я думаю, ты беспокоишь ее больше, чем Перси, или Джейсон, или любой из семерки.
Фрэнку показалось, что пол в комнате накренился. Он пожалел, что здесь нет еще одного стула и он не может сесть.
— Семерка? Ты имеешь в виду древнее пророчество, Врата смерти? Я один из семи? А Джейсон и…
— Да, да. — Марс нетерпеливо махнул рукой. — Брось, мальчик, ты ведь должен быть хорошим тактиком. Подумай как следует! Несомненно, что и судьба твоих друзей — участвовать в этой миссии, если вам удастся добраться до Аляски живыми. Юнона собирается объединить греков и римлян и направить их против гигантов. Она считает, что только так можно остановить Гею.
Марс пожал плечами — для него этот план был явно неубедителен.
— Как бы то ни было, но Гея не хочет, чтобы ты стал одним из семи. Перси Джексон… она считает, что может управлять им. У всех других есть слабости, которыми она может воспользоваться. Но ты — ты доставляешь ей беспокойство. Она хотела бы убить тебя, не откладывая это в долгий ящик. Потому-то она и вызвала лестригонов. Они здесь уже несколько дней… тебя поджидают.
Фрэнк тряхнул головой. Не вешает ли Марс ему лапшу на уши? С какой стати богиня будет беспокоиться о Фрэнке, когда есть, скажем, Перси Джексон, который может доставить ей куда больше неприятностей.
— У меня нет слабостей? — переспросил он. — Да я весь соткан из слабостей. Моя жизнь зависит от обгорелой деревяшки!
— Ты себя недооцениваешь. — Марс усмехнулся. — Гея убедила этих лестригонов, что если они съедят последнего члена твоей семьи — а это ты и есть, — то унаследуют твой семейный дар. Так это или нет, я не знаю. Но лестригоны горят желанием попробовать.
Желудок Фрэнка скрутило узлом. Серый убил шестерых великанов, но, судя по количеству костров вокруг дома, тут их было еще несколько десятков, и все они мечтали поджарить Фрэнка на завтрак.
— Меня сейчас вырвет, — признался он.
— Не вырвет. — Марс щелкнул пальцами, и Фрэнка перестало тошнить. — Обычная штука — волнение перед боем.
— Но моя бабушка…
— Да, она хочет поговорить с тобой. Великаны пока ее не тронули. Она — наживка. Понял? Теперь, когда ты здесь, я думаю, они уже почуяли твое присутствие. Они будут атаковать утром.
— Тогда помоги нам выбраться отсюда! — попросил Фрэнк. — Щелкни пальцами — и эти каннибалы исчезнут.
— Ха! Это было бы забавно. Но я не сражаюсь за моих детей. Парки точно знают, что должны делать боги, а что — смертные. Это твой поиск, малыш. И если ты еще не сообразил, то твое копье будет готово к употреблению только через двадцать четыре часа, а потому я надеюсь, ты уже разобрался, как пользоваться твоим семейным даром. Иначе тебя съедят на завтрак каннибалы.
«Мой семейный дар». Фрэнк хотел бы поговорить об этом с бабушкой, но сейчас он мог задавать вопросы только Марсу. Он уставился на бога войны, который улыбался без всякого сочувствия к Фрэнку.
— Периклимен. — Фрэнк тщательно, словно скороговорку, выговорил это имя. — Он был моим предком, греческим царевичем, аргонавтом. Он погиб в схватке с Геркулесом.
Марс сделал движение рукой: продолжай.
— У него был некий дар, который помогал ему в бою. Дар, полученный им от богов. Мама говорила, что он сражался, как рой пчел.
Марс рассмеялся.
— Верно. Что еще?
— Семья каким-то образом попала в Китай. Я думаю, во времена Римской империи один из потомков Периклимена служил в римском легионе. Моя мама говорила о ком-то по имени Сенека Гракх, но у него было и китайское имя Сун Го. Я думаю… точно этого не знаю, но Рейна всегда говорила, что многие легионы были потеряны. Двенадцатый основал лагерь Юпитера. Может, был другой легион, исчезнувший на Востоке.
Марс беззвучно хлопнул в ладоши.
— Неплохо, малыш. Слышал когда-нибудь о битве при Каррах? Страшное поражение римлян. Они сражались с такими лихими ребятами — парфяне, вот как те себя называли. На восточной границе империи. Пятнадцать тысяч римлян погибли. Еще десять тысяч попали в плен.
— И одним из пленников был мой предок Сенека Гракх?
— Именно, — подтвердил Марс. — Парфяне пристроили пленных легионеров к делу, поскольку те были отличными воинами. Но Парфия подверглась еще одному вторжению, правда, теперь уже с другого направления…
— Со стороны Китая, — догадался Фрэнк. — И римские пленники попали в еще один плен.
— Да. Курьезная ситуация. Вот так римский легион оказался в Китае. Римляне, в конечном счете, пустили там корни и основали новый город, который назвали…
— Ли Цзень, — сказал Фрэнк. — Мама говорила, что это город наших предков. Ли Цзень — легион.
— Ну наконец-то ты начинаешь соображать. — Марс смотрел на него с довольным видом. — И у старины Сенеки Гракха был ваш семейный дар.
— Мама говорила, что он сражался с драконами, — вспомнил Фрэнк. — Она сказала, что он был… самым сильным из всех драконов.
— Он был хорош, — согласился Марс. — Не настолько, чтобы спасти легион, но все же хорош. Он обосновался в Китае, передал семейный дар своим детям, а те своим и так далее. В конечном счете твоя семья эмигрировала в Северную Америку и влипла в историю с лагерем Юпитера…
— Полный круг, — прервал его Фрэнк. — Юнона сказала, что я завершу полный круг моей семьи.
— Посмотрим. — Марс кивнул в сторону бабушки. — Она сама хотела сказать тебе все это, но я решил, что часть возьму на себя, поскольку старушка стала слаба. Так теперь ты понимаешь свой дар?
Фрэнк задумался. Мысли на этот счет у него имелись, но они казались слишком уж безумными — даже еще безумнее того, что семья попала из Греции в Рим, оттуда в Китай, а потом в Канаду. Он не хотел говорить об этом вслух. Он не хотел ошибиться и быть осмеянным Марсом.
— Думаю… понимаю. Но против целой армии этих великанов…
— Да, это будет нелегко. — Марс встал и потянулся. — К утру твоя бабушка проснется и предложит тебе помощь. А потом, я думаю, она умрет.
— Что? Но я должен ее спасти! Она не может меня оставить.
— Она прожила полную жизнь, — сказал Марс. — Она готова идти дальше. Не будь эгоистом.
— Эгоистом?
— Старушка задержалась здесь только из чувства долга. Такой же была и твоя мать. Поэтому я и полюбил ее. Она всегда на первое место ставила долг: долг превыше всего. Даже превыше ее жизни.
— Даже меня.
Марс снял солнцезащитные очки. Там, где должны были быть глаза, пылали миниатюрные шары, напоминавшие ядерные взрывы.
— Жалеть себя — последнее дело, малыш. Это недостойно тебя. Даже если не брать во внимание семейный дар, твоя мать дала тебе очень многое: смелость, преданность, ум. Теперь ты должен решить, как воспользоваться этим. А утром послушай, что скажет бабушка. Прими ее совет. Ты все еще можешь освободить Танатоса и спасти лагерь.
— И оставить умирать бабушку?
— Жизнь имеет цену только потому, что кончается, малыш. Уж поверь богу. Вы, смертные, даже не знаете, какие вы счастливые.
— Да уж, — пробормотал Фрэнк. — Такие счастливые, что дальше некуда.
Марс рассмеялся резким металлическим смехом.
— Твоя мать часто повторяла мне эту китайскую пословицу. На языке горько…
— На языке горько — зато потом сладко, — сказал Фрэнк. — Я ненавижу эту пословицу.
— Но она справедлива. Как теперь говорят: без труда не выловишь и рыбку из пруда? Та же самая мысль. Ты делаешь что-то легкое, доставляющее тебе удовольствие, умиротворяющее, а потом оно, как правило, оборачивается горечью. Но если ты выбираешь трудный путь, то в конце пожинаешь сладкие плоды. Долг. Самопожертвование. Это не пустые слова.
Фрэнк испытывал такое отвращение, что даже говорить не мог. И это его отец?!
Да, конечно, Фрэнк понимал, что его мать — герой. Он понимал, что она спасала жизни других людей и была по-настоящему храброй. Но она оставила его одного. Это было несправедливо. Неправильно.
— Я ухожу, — сказал Марс. — Но сначала вот что. Ты сказал, что ты слаб. Это неправда. Хочешь знать, почему Юнона сохранила тебе жизнь? Почему эта деревяшка еще не догорела? Потому что тебе отведена некая важная роль. Ты думаешь, что ты хуже, чем другие римляне. Ты считаешь, что Перси Джексон лучше тебя.
— Так оно и есть, — проворчал Фрэнк. — Он сражался с тобой и победил.
— Может быть. — Марс пожал плечами. — Может, и так. Но у каждого героя есть роковой недостаток. Перси Джексон? Он слишком предан своим друзьям. Он не сможет от них отказаться. Ни за что на свете. Ему было так предсказано. Много лет назад. А вскоре ему предстоит встать перед выбором — принести жертву, которую он не может принести. Без тебя, Фрэнк, — без твоего чувства долга — он потерпит поражение. Вся война пойдет прахом — и Гея одержит победу.
Фрэнк покачал головой. Ему было невыносимо слышать это.
— Война — это долг, — продолжал Марс. — Выбор здесь в только в том, принимаешь ли ты ее и на чью сторону становишься. На кону наследство Рима — пять тысяч лет закона, порядка, цивилизации. Боги, традиции, культура, сформировавшая мир, где ты живешь: все это обрушится, Фрэнк, если ты не победишь. Я думаю, ради этого стоит сражаться. Подумай об этом.
— А у меня какой? — спросил Фрэнк.
— Что — какой? — Марс поднял бровь.
— Роковой недостаток. Ты сказал, что у всех героев есть недостатки.
Бог иронически улыбнулся.
— Ты должен ответить на этот вопрос сам, Фрэнк. Но наконец-то ты задаешь правильные вопросы. А теперь поспи. Тебе нужно отдохнуть.
Бог махнул рукой. Веки у Фрэнка отяжелели. Он рухнул на пол… все вокруг потемнело.
— Фай! — сказал знакомый голос, резкий и нетерпеливый.
Фрэнк моргнул. Комната была залита солнечным светом.
— Вставай, Фай. Как бы мне ни хотелось отвесить тебе затрещину, я не в состоянии подняться с кровати.
— Бабушка?
Ее очертания приобрели резкость — она лежала на кровати и смотрела на него. Фрэнк, оказывается, спал, распростершись на полу. Кто-то накрыл его ночью одеялом и подсунул подушку под голову, но он понятия не имел, когда это случилось.
— Да, мой глупый бычок. — Бабушка по-прежнему казалась ужасно слабой и бледной, но голос ее был таким же стальным, как всегда. — Ну-ка, вставай. Великаны окружили дом. Нам нужно многое обсудить, если ты с друзьями хочешь уйти отсюда живым.
XXXV
Фрэнк
Стоило Фрэнку выглянуть из окна, как он понял, что у него крупные неприятности.
На краю полянки лестригоны складывали бронзовые ядра. Их кожа отливала зловещим красным загаром. В утреннем свете растрепанные волосы, татуировки и когти монстров выглядели ничуть не привлекательнее, чем ночью.
Одни великаны были вооружены дубинками или копьями. Другие, напротив, имели при себе доски для серфинга, словно попали не на ту вечеринку. У всех, кажется, было праздничное настроение — они хлопали друг друга по ладоням, повязывали себе на шеи пластиковые салфетки, доставали ножи и вилки. Один из великанов разжигал переносное барбекю и пританцовывал вокруг него в фартуке, на котором было написано «ПОЦЕЛУЙ ПОВАРА».
Эта сценка могла бы показаться забавной, если бы Фрэнк не знал, что главное блюдо на предполагающейся трапезе — он.
— Я отправила твоих друзей на чердак, — сказала бабушка. — Ты можешь присоединиться к ним, когда мы закончим.
— На чердак? — Фрэнк внимательно посмотрел на бабушку. — Ты всегда запрещала мне подниматься туда.
— Потому что мы держим на чердаке оружие, дурачок. Ты что думаешь — монстры в первый раз нападают на нашу семью?
— Оружие? — переспросил Фрэнк. — Ну да, я никогда прежде не пользовался оружием.
Крылья ноздрей бабушки раздулись, кажется, она гневалась.
— Это что — сарказм в твоем исполнении, Фай Чжан?
— Да, бабушка.
— Хорошо. Тогда, может быть, для тебя еще есть надежда. Сядь. Ты должен поесть.
Она махнула рукой в сторону ночного столика, куда кто-то поставил стакан апельсинового сока и тарелку с яйцами-пашот и беконом на жареных хлебцах — любимый завтрак Фрэнка.
Несмотря на все тревоги, Фрэнк вдруг почувствовал голод. Он удивленно посмотрел на бабушку.
— Ты что…
— Приготовила тебе завтрак? Да нет, конечно, Будда милостивый! И не прислуга. Здесь слишком опасно для слуг. Нет, это твоя подружка Хейзел постаралась. Она и одеяло с подушкой принесла ночью. И чистое белье из твоей спальни. Кстати, тебе нужно принять душ — от тебя пахнет, как от козла.
Фрэнк молча открыл и закрыл рот, как рыба. Не смог произнести ни звука. Все это сделала для него Хейзел? А ведь Фрэнк был уверен, что вчера, вызвав Серого, навсегда утратил какие-либо шансы на дружбу с ней.
— Она… ммм… она не…
— Не твоя подружка? — спросила бабушка. — Так должна стать, недоумок! Не упусти ее. Тебе в жизни нужна сильная женщина, если ты этого еще не понял. А теперь к делу.
Пока бабушка докладывала ему боевую обстановку, Фрэнк ел. Утром ее кожа казалась такой прозрачной, что сквозь нее просвечивали вены. Дышала бабушка так хрипло, будто у нее в груди надували и спускали пакет из хрустящей бумаги, но говорила она твердым голосом.
Бабушка рассказала, что великаны вот уже три дня как окружили дом в ожидании Фрэнка.
— Они хотят тебя зажарить и съесть, — с отвращением сказала она. — Это просто смешно. На вкус ты абсолютно ужасен.
— Спасибо, бабушка.
— Признаюсь, я немного порадовалась, когда они сказали, что ты возвращаешься. Хорошо, что я смогла увидеть тебя еще раз, хотя ты весь грязный, а волосы нестрижены. А ведь по тебе будут судить о нашей семье.
— Я тут был… немного занят, бабушка.
— Для неряшливости не может быть извинений. Ну, хотя бы твои друзья выспались и поели. Они выбирают оружие на чердаке. Я сказала им, что ты скоро придешь, но великанов тут слишком много и долго отбиваться от них вы не сможете. Мы должны обсудить ваш план бегства. Посмотри-ка там, в моем ночном столике.
Фрэнк выдвинул ящик столика и достал запечатанный конверт.
— Ты помнишь посадочную площадку в конце парка? — спросила бабушка. — Сможешь ее найти?
Фрэнк молча кивнул. Площадка была в трех милях к северу, по главной дороге в каньоне. Бабушка иногда водила его туда, когда фрахтовала самолеты, привозившие ей специальные грузы из Китая.
— Но…
— Не спорь, мальчик, — пробормотала она. — В эти последние дни меня посещал Марс… составлял мне компанию. Он рассказал о вашем поиске. Найти Смерть на Аляске и освободить. Исполни свой долг, Фай.
— Но если мне это удастся, то ты умрешь. И я тебя никогда не увижу.
— Верно, — согласилась с ним бабушка. — Но я, так или иначе, умру. Я старая. Думаю, что по мне это ясно видно. А теперь скажи, твой претор дала тебе рекомендательное письмо?
— Ммм, да, но…
— Хорошо. Покажи его пилоту вместе с моим. Пилот — ветеран легиона. Если у него возникнут сомнения или он струсит, эти письма обяжут его помочь тебе всеми имеющимися средствами. Вам только нужно добраться до посадочной площадки.
Дом задрожал. Снаружи в воздухе взорвался огненный шар, залив всю комнату ослепительным светом.
— Великаны начинают проявлять нетерпение, — констатировала бабушка. — Мы должны поспешить. Теперь насчет твоих способностей. Я надеюсь, ты уже сообразил, что к чему?
— Ммм…
Бабушка пробормотала — словно из пулемета выстрелила — проклятия на китайском.
— Боги твоих предков, мальчик! Неужели ты ничему не научился?
— Научился! — Фрэнк неуверенно передал бабушке подробности его разговора с Марсом, но с бабушкой он был намного косноязычнее, чем в разговоре с богом. — Дар Периклимена… я думаю. Я думаю, он был сыном Посейдона, то есть Нептуна. То есть… — Он развел руками. — То есть морского бога.
Бабушка неохотно кивнула.
— Он был внуком Посейдона, но, в общем, верно. И как же твой блестящий интеллект постиг это?
— Ясновидец в Портленде… он говорил что-то про моего прадедушку Шень Луня. Ясновидец сказал, что прадедушка был обвинен в землетрясении тысяча девятьсот шестого года, которое разрушило Сан-Франциско и прежнее место, где был лагерь Юпитера.
— Продолжай.
— В лагере говорили, что потомок Нептуна вызвал катастрофу. Нептун — бог землетрясений. Но… но я не думаю, что это и вправду дело рук прадедушки. Вызывать землетрясения — это не наш дар.
— Верно, — подтвердила бабушка. — Но вину и в самом деле возложили на него. Как потомок Нептуна он не пользовался любовью. А еще он не пользовался любовью, потому что его истинный дар был гораздо более странным, чем вызывать землетрясения. К тому же его не любили потому, что он был китайцем. Никогда прежде китайский мальчик не утверждал, что в его жилах течет римская кровь. Отвратительная правда, но отрицать ее бессмысленно. Он был ложно обвинен и изгнан с позором.
— Значит… если он не сделал ничего плохого… почему ты сказала мне, что я должен за него извиниться?
— Потому что лучше извиниться за то, что ты не сделал, чем умереть за это! — Щеки бабушки зарделись. — Они вполне могли возложить вину и на тебя. Я не знала, избавились ли римляне от прежних предрассудков.
Фрэнк доел завтрак и задумался. На улицах и в школе его иногда дразнили, но нечасто. А в лагере Юпитера — никогда. Никто в лагере не высмеивал его за то, что он азиат. Никого это не волновало. Если над ним и смеялись, то потому, что он такой неповоротливый и медлительный. Он не мог представить себе, что чувствовал его прадедушка, когда его обвинили в уничтожении всего лагеря и изгнали из легиона за то, чего он не совершал.
— А наш настоящий дар? — спросила бабушка. — Ты, по крайней мере, понял, в чем он состоит?
В мозгах Фрэнка крутились старые истории, которые рассказывала ему бабушка. «Сражался, как рой пчел. Он был сильнейшим из всех драконов». Он вспомнил, как мама мгновенно появилась во дворе, словно слетела с чердака, когда маленький Фрэнк повстречался с медведицей гризли.
— «Ты можешь быть кем угодно…» Вот что мне всегда говорила мама, — сказал наконец Фрэнк.
Бабушка глубоко вздохнула.
— Наконец-то ты произнес что-то разумное. Да, Фай Чжан. Твоя мать не просто хотела повысить твою самооценку. Она говорила тебе правду в буквальном смысле.
— Но…
Еще один взрыв сотряс дом. С потолка посыпалась штукатурка. Но Фрэнк был так заворожен, что даже не заметил этого.
— Кем угодно?
— Ну, с ограничениями, конечно. Живым существом. Лучше если ты будешь хорошо знать это существо. Еще лучше, если тебе будет грозить смертельная опасность, например в бою. Почему у тебя такой удивленный вид, Фай? Ты всегда говорил, что тебе неудобно в твоем теле. Мы все так чувствуем — все, в ком течет кровь Пилоса. Такой дар смертная семья получила только раз в истории. Мы единственные среди полубогов. Посейдон, когда наделил нашего предка этим даром, видимо, пребывал в особенно щедром расположении духа… или в особенно злобном. Этот дар часто оборачивался проклятием. Он не спас твою мать…
Снаружи до них донеслись радостные крики лестригонов. Кто-то прокричал:
— Чжан! Чжан!
— Ну, ты должен идти, глупый мальчишка, — сказала бабушка. — Наше время истекло.
— Но я… я не знаю, как пользоваться моим даром. Я никогда… я не умею…
— Сумеешь! — отрезала бабушка. — Иначе ты не доживешь до того дня, когда должен будешь исполнить свое предназначение. Не нравится мне это пророчество семи, о котором говорил Марс. Семерка — несчастливое число у китайцев, число-призрак. Но с этим ничего нельзя поделать. А теперь ступай. Завтра вечером — Праздник Фортуны. Времени в обрез. Обо мне не беспокойся. Я умру, когда и как мне суждено. У меня нет намерений быть сожранной этими идиотскими великанами. Иди!
Фрэнк повернулся к двери. Сердце сдавило так, словно оно попало в соковыжималку. Но он поклонился, как подобает.
— Спасибо, бабушка. Тебе не будет стыдно за меня.
Она пробормотала что-то себе под нос. Фрэнку показалось, что бабушка сказала: «Уже не стыдно».
Он удивленно посмотрел на нее, но на ее лице тут же появилось сердитое выражение.
— Прекрати на меня пялиться, мальчик! Иди, прими душ и оденься! Причешись! Вижу тебя в последний раз, а ты с такими патлами!