ЦРУ и контроль над разумом. Тайная история управления поведением человека Маркс Джон

Когда во вторник утром Рувет прибыл в офис, его ожидал там возбужденный Олсон. Он сказал, что сомневается в своей компетентности. Он сожалел о том, что демобилизовался из армии во время войны из-за язвы, говорил, что не может выполнять свою работу. После часовой беседы Рувет решил, что Олсону требуется «помощь психиатра». Рувет, по-видимому, догадывался, что причиной состояния Олсона было в первую очередь вмешательство ЦРУ, поэтому вместо того, чтобы отправить его в госпиталь, предложил заместителю Готлиба Роберту Лэшбруку организовать для Олсона консультацию психиатра.

Наскоро посовещавшись, Лэшбрук и Готлиб решили послать Олсона в Нью-Йорк к д-ру Гарольду Абрамсону. Абрамсон не считал себя психиатром и не имел соответствующей квалификации. Он был иммунологом и аллергологом, интересующимся проблемами разума. Готлиб выбрал его по той причине, что у Абрамсона был сверхсекретный допуск ЦРУ и он в течение нескольких лет работал с ЛСД по контракту, заключенному с управлением. Очевидно, что Готлиб защищал собственную бюрократическую позицию, препятствуя тому, чтобы люди, не являвшиеся сотрудниками TSS, узнали о его поступке. Нарушив приказ, по которому для применения ЛСД требовалось разрешение вышестоящего начальства, Готлиб продолжал нарушать и другие принятые в ЦРУ правила. При возникновении опасной для ЦРУ ситуации, которая могла повлечь за собой разглашение секретных данных, следовало немедленно обратиться в Управление безопасности. При решении проблем, связанных со здоровьем, в распоряжении медицинского отдела при ЦРУ имелся длинный список врачей (в том числе и психиатров) со сверхсекретным допуском. К ним можно было обратиться за помощью.

В отношении Фрэнка Олсона у Готлиба были другие планы. И обеспокоенный биохимик из SOD отправился в Нью-Йорк в сопровождении Рувета и Лэшбрука.

Олсон то чувствовал себя лучше, то все глубже погружался в состояние депрессии, ощущая нарастающее чувство вины. Его стали преследовать мысли, что по приказу ЦРУ ему вводят в кофе стимуляторы типа бензедрина, чтобы не давать ему уснуть; что именно ЦРУ собирается арестовать его. В тот день

Абрамсон увидел Олсона в своем офисе. В половине одиннадцатого вечера он посетил Олсона в номере гостиницы, принеся с собой бутылки с бурбоном и нембуталом — необычное сочетание при лечении больного с симптомами Олсона.

Прежде чем встретиться на следующий день с д-ром Абрамсоном, Олсон и Рувет вместе с Лэшбруком посетили известного нью-йоркского колдуна Джона Мулхолланда, который по контракту с TSS подготовил инструкцию по «применению магических средств в секретных операциях». Как «специалисту по извлечению зайцев из цилиндров» ему легко было изобрести новые способы введения наркотиков в напитки. Поэтому Готлиб поручил Мулхолланду, среди прочего, разработку «способов введения различных препаратов ничего не подозревающим об этом людям». Лэшбрук полагал, что колдун сможет позабавить Олсона, но тот стал еще «более недоверчивым». После короткого визита Лэшбрук подвез Олсона к офису Абрамсона. После часовой консультации Абрамсон разрешил Олсону вернуться в Фредерик и провести с семьей праздник Дня благодарения.

На утро четверга у Олсона, Рувета и Лэшбрука были зарезервированы билеты на самолет, так что вечером того дня, желая улучшить настроение, они отправились посмотреть известный мюзикл Роджерса и Хэммерстейна «Я и Джульетта». Уже во время первого действия Олсон сказал Рувету, что у выхода его ожидают люди, собирающиеся его арестовать. Во время антракта Рувет и Олсон покинули шоу; друзья вернулись в свой номер отеля «Статлер». Когда Рувет уснул, Олсон вышел из отеля и бродил по городу. Воображая, что следует приказу Рувета, он изорвал бумажные деньги и бросил бумажник в канаву. В половине шестого утра Рувет и Лэшбрук застали его сидящим в пальто и шляпе в холле отеля.

Они расплатились в отеле и сели в самолет, летевший в Вашингтон. Водитель из TSS повез Олсона и Рувета из Национального аэропорта в Фредерик. Когда они ехали по Висконсин-авеню, Олсон заставил водителя заехать на стоянку автомашин. Он сказал Рувету, что ему «стыдно» появиться дома в таком состоянии, что он боится поступить жестоко с детьми. Рувет предложил вернуться к Абрамсону в Нью-Йорк, и Олсон согласился. Рувет и Олсон вернулись в квартиру Лэшбрука в Вашингтоне на Нью-Гемпшир-авеню, и тот вызвал Готлиба с праздничного обеда в Виргинии. Все согласились, что Лэшбрук отвезет Олсона в Нью-Йорк, а Рувет поедет в Фредерик, чтобы объяснить ситуацию жене Олсона и повидаться со своей семьей. (Рувет был другом Олсона, тогда как Лэшбрук был просто знаком с ним по работе. Сын Олсона Эрик полагает, что состояние отца ухудшилось, когда Рувет оставил его в руках сотрудника ЦРУ Лэшбрука, особенно учитывая то обстоятельство, что Олсону казалось, будто ЦРУ «собирается его схватить»). Олсон и Лэшбрук прилетели в аэропорт Ла-Гардия и отправились в офис Абрамсона на Лонг-Айленде. После этого оба безрадостно пообедали в местном ресторане. В пятницу утром Абрамсон отвез их на Манхэттен. Аллерголог Абрамсон понял, наконец, что случай Олсона слишком сложен для него; он порекомендовал госпитализацию.

Позднее он записал, что Олсон «был в состоянии психоза… с манией преследования».

Олсон согласился лечь в санаторий Честнат Лодж в г. Роквилл, штат Мэриленд, где в числе врачей были психиатры с допуском от ЦРУ. Они не смогли заказать билеты на самолет до следующего утра, поэтому Олсон и Лэшбрук решили провести еще одну ночь в отеле «Статлер». Они сняли номер на десятом этаже.

Успокоенный Олсон впервые после прибытия в Нью-Йорк решился позвонить жене. У них состоялся разговор, от которого у нее осталось приятное впечатление. Она почувствовала себя лучше.

Когда ранним утром Лэшбрук проснулся, он только успел увидеть, как Фрэнк Олсон, пробив закрытое окно, выбросился с десятого этажа.

В течение нескольких секунд, пока толпа окружала лежащее на улице тело Олсона, начала проводиться операция прикрытия. Прежде чем оповестить полицию, Лэшбрук позвонил Готлибу и сообщил ему о случившемся. Затем Лэшбрук позвонил Абрамсону, который, по словам Лэшбрука, «хотел, чтобы его имя даже не упоминалось». Правда, вскоре Абрамсон перезвонил и предложил помочь. Когда прибыла полиция, Лэшбрук заявил им, что работает на Министерство обороны. Он сказал, что не знает о причинах самоубийства, но ему известно, что покойный «страдал язвой желудка». Полицейские, работавшие по этому делу, впоследствии вспоминали, что получение информации от Лэшбрука «можно было сравнить с удалением зубов». Они заподозрили, что это могло быть убийством на гомосексуальной почве, но вскоре прекратили расследование, после того как Абрамсон подтвердил рассказ Лэшбрука и привел в движение связи в высоких правительственных кругах.

Вернувшись в Вашингтон, Сид Готлиб был вынужден, наконец, сообщить в Управление безопасности о случае с Олсоном. Директор Аллен Даллес лично приказал Генеральному инспектору Лайману Киркпатрику провести полное расследование, но прежде всего сотрудники ЦРУ попытались сделать все возможное, чтобы никто из посторонних не мог связать смерть Олсона с ЦРУ или ЛСД. Вскоре многочисленные группы Управления безопасности замелькали вокруг Нью-Йорка и Вашингтона, заметая все следы. Один из сотрудников управления опросил Лэшбрука, а затем отвез его на встречу с Абрамсоном. Когда Лэшбрук и Абрамсон попросили оставить их наедине, он согласился, а затем, следуя лучшим традициям своего управления, подслушал их разговор. Как следует из его доклада, Лэшбрук и Абрамсон договаривались давать одинаковые показания. Лэшбрук продиктовал Абрамсону, какие симптомы он должен был обнаружить у Олсона и какие проблемы беспокоили того. Лэшбрук даже указал, что жена Олсона предложила мужу посетить психиатра за несколько месяцев до инцидента с ЛСД[49]. Комментарии Лэшбрука появились в трех отчетах, которые Абрамсон представил в ЦРУ, однако эти отчеты отличаются крайней непоследовательностью. В одном меморандуме Абрамсон написал, что «состояние психоза у Олсона… проявилось вследствие эксперимента» (с ЛСД). В другом отчете Абрамсон назвал принятую Олсоном дозу ЛСД «терапевтической» и добавил, что полагает, что «эта доза едва ли могла сыграть сколько-нибудь значительную роль в последовавшей цепи событий»[50].

Официальная (но секретная) позиция ЦРУ состояла в том, что принятая Олсоном доза ЛСД «спровоцировала» его самоубийство. Сотрудники управления постарались сделать так, чтобы жена получила приличную государственную пенсию — две трети его основного оклада. Рувет, который грозил рассказать все, если жене Олсона не назначат такую пенсию, написал докладную, в которой говорилось, что Олсон скончался от «секретного заболевания». Готлиб и Лэшбрук пытались выйти сухими из воды, утверждая, что дали Олсону ЛСД с согласия начальства. С одной стороны, они признавали провоцирующий эффект ЛСД в его смерти, а с другой — утверждали, что принятая им доза «практически не могла» оказать такое воздействие. Администрация ЦРУ назвала такую позицию «совершенно непоследовательной». По мнению Генерального инспектора ЦРУ, «способ проведения эксперимента свидетельствовал о небрежном к нему отношении со стороны сотрудников TSS, включая и их заявление, что это один из рисков проведения научных исследований».

При проведении расследования Генеральный инспектор Киркпатрик наложил арест на все документы Готлиба, относившиеся к проведению испытаний с ЛСД, что, как вспоминал Киркпатрик, очень опечалило Готлиба. «Как я понял из его слов, он был очень обеспокоен своим будущим», — добавил Киркпатрик с кривой улыбкой. Киркпатрик порекомендовал выразить неодобрение действиям Готлиба, шефа TSS Уиллиса Гиббонса и заместителя шефа TSS Джеймса «Траппера» Драма, которому потребовалось 20 дней после смерти Олсона, чтобы признаться в том, что Готлиб согласовал с ним проведение эксперимента. Другие руководители ЦРУ возражали против рекомендации Киркпатрика. Так, адмирал Луис Дефлорес, председатель Отдела исследований ЦРУ, послал личный меморандум Аллену Даллесу, в котором утверждал, что осуждение явится «несправедливостью» и помешает «духу инициативы и энтузиазма, столь необходимому в нашей работе».

Канцелярия директора ЦРУ продолжала работать, и Киркпатрик приступил к длительной процедуре подготовки писем на подпись Даллесу, в которых говорилось бы, что Готлиб, Гиббонс и Драм были в чем-то неправы, но ошибались «не слишком» сильно. Киркпатрик написал шесть вариантов писем по одному только Готлибу, прежде чем получился приемлемый для всех текст. Он начал с заявления, что руководство TSS принимало «крайне неверные решения».

Это звучало как чересчур сильное осуждение высокопоставленных сотрудников управления. Тогда Киркпатрик использовал выражение «очень неверные решения». Но и это прозвучало слишком сильно. Он остановился на «неверных решениях». Указанным руководителям сообщили, что они не должны рассматривать эти письма в качестве выговоров, письма не будут введены в их личные дела, что могло бы повредить их служебной карьере.

Семья Олсонов в Фредерике отделалась не так легко. Рувет рассказал им, что Олсон выпрыгнул или выпал из окна в Нью-Йорке, но не упомянул ЛСД, который, по мнению самого Рувета, повлек за собой гибель Олсона. Как дисциплинированный солдат, Рувет не смог заставить себя рассказать о засекреченном эксперименте — даже для того, чтобы смягчить горе Элис Олсон.

Она никак не могла смириться с мыслью, что ее муж добровольно ушел из жизни. «Для меня было очень важно, почти так же, как сама жизнь, чтобы дети не думали, будто отец предал их», — вспоминает она.

В течение последующих 22 лет у Элис Олсон не было иных доказательств, кроме собственного убеждения, что муж покинул ее и семью не по собственной воле. А затем, в июне 1975 г., комиссия Рокфеллера, изучавшая незаконную деятельность ЦРУ в собственной стране, сообщила о том, как человек, похожий на Фрэнка Олсона, выбросился из окна отеля в Нью-Йорке после того, как без его ведома ЦРУ дало ему принять ЛСД. Семья Олсонов прочла об этом в вашингтонской газете «Пост». Дочь Олсона Лиза Олсон Хейвард и ее муж встретились с Руветом, жившим после своей отставки в Фредерике. Во время взволнованной беседы Рувет подтвердил, что речь идет именно об Олсоне. Он сказал, что не мог раньше сообщить об этом семье, так как не имел на это разрешения. Рувет попытался отговорить их от обращения к общественности или от требования правительственной компенсации, однако Олсоны сделали и то, и другое[51]. По национальному телевидению Элис Олсон и каждый из ее уже взрослых детей поочередно зачитали заранее заготовленное заявление, в котором говорилось следующее:

ЦРУ нанесло нашей семье много оскорблений. Во-первых, над Фрэнком Олсоном был проведен небрежный и незаконный эксперимент. Во-вторых, истинная причина его смерти скрывалась в течение 22 лет… Рассказывая нашу историю, мы хотим, чтобы к пережитой нашей семьей личной боли, а также к пережитому нами моральному и политическому произволу не отнеслись свысока. Только при этом условии смерть Фрэнка Олсона может стать составной частью памяти Америки и послужить делу политических и этических реформ, столь необходимых нашему обществу.

Далее в заявлении судьба семьи Олсонов сравнивалась с судьбами семей «третьего мира», «надежды которых на лучшую жизнь были разбиты вмешательством ЦРУ». Хотя Эрик Олсон прочел эти слова от имени всей семьи, они в большей мере отражали политические взгляды детей, чем чувства их матери, Элис Олсон. Будучи невероятно сильной женщиной, которая, казалось, примирилась с действительностью, она вернулась после гибели мужа в колледж, получила научную степень, ведя в то же время преподавательскую работу, и сохранила семью. В ее душе нет вражды к Вину Рувету — ее другу, который все эти годы скрывал столь важную для нее информацию. Он поддерживал и успокаивал ее в самое трудное время, и она глубоко ценит это. Элис Олсон защищает Рувета, говоря, что он был в трудном положении, но затем она останавливается на полуслове и говорит: «Если бы он хотя бы намеком дал понять, что причина была связана с работой… Если бы я хоть что-нибудь могла сказать детям. Я не понимаю, как [Рувет] мог так поступить. Это было жестоко по отношению к человеку, который любил его».

«У меня нет враждебности к Вину [Рувету], — говорит Элис Олсон. — Другое дело Готлиб. Он вызывает презрение». Она рассказывает, что оба, и Готлиб, и Лэшбрук, присутствовали на похоронах в Фредерике и внесли вклад в мемориальный фонд. Она знала, что они не работали в Детрике, но не понимала, откуда они и какова их роль в происшедшем. Она вспоминает, что не хотела их видеть. «Но Вин сказал, что им будет легче. Я от них ничего не хотела. Я не думала, что это необходимо, но я согласилась. Возвращаясь мысленно к этому, я считаю, что это было ужасно… Для них я была несмышленым младенцем».

Готлиб и Лэшбрук так, по-видимому, и не вернулись к работе в TSS, занимавшийся разработкой биологического оружия. В остальном, однако, мало что изменилось. Связь ЦРУ с TSS перешла к Рею Трейхлеру и Генри Бортнеру.

До 1969 г. TSS продолжал изготавливать и накапливать биологическое оружие для ЦРУ, прекратив эту деятельность только после того, как президент Ричард Никсон выступил против применения этого оружия.

И, возможно, кто-то заменил Фрэнка Олсона.

Глава 6

Без ведома потерпевших — конспиративные квартиры

Смерть Фрэнка Олсона могла нанести чувствительный удар по проводимой ЦРУ программе испытаний ЛСД, однако, как и карьере Сида Готлиба, так и этой программе почти не был причинен ущерб. Руководство ЦРУ призвало приостановить все эксперименты на время проведения расследования случая с Олсоном и пересмотрело общую политику. На два испытательных полигона (Манила и Ацуги, Япония), имеющих запас наркотиков, телеграфом был направлен запрет на их использование. У Сида Готлиба даже отобрали его личный запас и положили в сейф начальника, причем код сейфа не был известен никому, кроме самого босса. Однако в конечном итоге Аллен Даллес согласился с мнением Ричарда Хелмса о том, что единственный реалистический способ испытания наркотиков состоит в их приеме ничего не подозревающими людьми.

Хелмс заметил, что эксперименты, проводимые на заранее предупрежденных людях, будут «в лучшем случае формальными, а их результаты создадут ложное ощущение завершенности и готовности». Для Аллена Даллеса значение ЛСД вполне перевешивало риск и этические проблемы, связанные с проведением экспериментов на ничего не подозревающих людях. Они вернули Готлибу его запасы ЛСД.

После того как руководство ЦРУ приняло решение продолжить испытания без ведома испытуемых, по словам Хелмса, «остался только вопрос, как осуществить это наилучшим образом». В деле Олсона роль ЦРУ слишком близко подошла к черте, грозившей утечкой информации, поэтому руководство TSS просто должно было разработать систему испытаний с более надежным прикрытием. Это означало необходимость найти испытуемых, связь которых с ЦРУ было бы сложнее проследить.

Задолго до смерти Олсона Готлиб и группа MKULTRA задумались над тем, как наилучшим образом провести испытания без ведома испытуемых. Они рассматривали использование американской полиции в экспериментах с наркотиками над заключенными, информаторами и подозреваемыми в совершении преступлений, однако сознавали, что об этом неизбежно узнают местные политики. В ЦРУ полагали, что таким людям нельзя доверять важные тайны. Руководство TSS рассматривало в качестве места испытаний федеральные тюрьмы или больницы, но Управление по тюрьмам отказалось проводить испытания без согласия испытуемых (в отличие от добровольной, пусть и вынужденной, формы, практиковавшейся на наркоманах в штате Кентукки).

Тогда был задуман перенос программы испытаний за океан, где совместно с командами ARTICHOKE уже проводились оперативные эксперименты. Но затем пришли к решению, что в случае проведения испытаний в необходимых, по их замыслам, масштабах о них будет осведомлено чрезмерно большое число иностранцев, что, в свою очередь, связано с неприемлемой угрозой соблюдению требований секретности.

Сида Готлиба вспоминают как гения мозгового штурма группы MKULTRA, обладавшего настоящим даром демонстрировать людям, не оскорбляя их чувств, почему их схемы не сработают. Так, один из его прежних сотрудников вспоминает, что «в период окончательного анализа Сид был подобен хорошему солдату: если задание следовало выполнить, он его выполнял. После принятия решения он находил наиболее эффективный способ».

В данном случае Готлиб предложил решение, прочитав старые файлы о поиске «наркотика правды», проводившемся Стенли Лавеллом. Готлиб заметил, что Лавелл использовал Джорджа Уайта, довоенного сотрудника Федерального агентства по борьбе с наркотиками, при испытаниях концентрированной марихуаны. Наряду с испытанием этого наркотика на добровольцах в проекте «Манхэттен» и, без их ведома, на подозреваемых в связях с коммунистами, Уайт дал его принять гангстеру Дель Грацио, лейтенанту «Лакки» Лучиано. Уайт назвал эксперимент большим успехом. Готлиб считал, что если бы Дель Грацио понял, что им был применен наркотик, гангстер никогда не смог бы обратиться ни в полицию ни к прессе. Для выживания в преступном мире ему необходимо было хранить молчание о любых действиях, предпринятых против него правительственными агентами.

Люди, связанные с криминальным миром, представлялись Готлибу идеальными субъектами для испытаний. Тем не менее, согласно утверждению одного из источников в TSS, «мы не собирались связываться с мафией». Согласно тому же источнику, вместо этого был выбран мир проституток, наркоманов, членов мелких преступных группировок, которые не смогут даже попытаться отомстить, если и выяснят когда-либо, что ЦРУ нанесло вред их здоровью. Помимо малой вероятности разглашения ими приема наркотиков (обычно в виде капель снотворного), эти люди обитали в таком мире, где случайный прием наркотика относится к профессиональному риску. Поэтому с ними легче иметь дело, они легче оправятся от неожиданной дозы ЛСД по сравнению с населением в целом.

По крайней мере так рассуждали руководители TSS. По словам одного из ветеранов TSS, они могут, по меньшей мере, сказать себе: «Вот, я опять “поехал”. Мне подсунули дозу». Он вспоминает, как его бывшие коллеги рассуждали, что если уж придется нарушать чьи-то гражданские права, то предпочтительнее выбрать группу маргиналов.

Сам Уайт после войны ушел из ОСС и вернулся в Агентство по борьбе с наркотиками. В 1952 г. он работал в его нью-йоркском отделении. В качестве высокопоставленного агента по борьбе с наркотиками Уайт имел вполне обоснованное оправдание для того, чтобы находиться рядом с наркотиками и употребляющими их людьми. Во время войны он доказал, что обладает большими способностями к секретной работе. Конечно, у него не было никаких угрызений совести, когда дело доходило до испытаний наркотиков на ничего не подозревающих людях, а при такой работе он имел доступ ко всем людям, которые смогли бы потребоваться ЦРУ. Если же он мог применять ЛСД или иные наркотики, чтобы больше узнать о путях их распространения, то это было только к лучшему. С точки зрения конспирации, ЦРУ легко могло отказаться от того, что делал Уайт, а он никогда не отказывался от заданий. Совершенно очевидно, что для Сида Готлиба Уайт был нужным человеком. Шеф MKULTRA решил вступить с Уайтом в прямой контакт и посмотреть, заинтересует ли того предложение о совместной работе с ЦРУ по той же теме, по которой он работал с ОСС.

Постоянно озабоченный соблюдением бюрократических формальностей, Готлиб вначале переговорил с Гэрри Анслингером, давнишним руководителем Федерального агентства по борьбе с наркотиками, и получил разрешение на использование Уайта на временной основе. Затем Готлиб отправился в Нью-Йорк и встретился с заинтересовавшим его человеком. Имея рост 1 м 70 см и вес более 80 кг, Уайт наголо брил голову и был похож на большой шар. После происшедшей ранним утром встречи Уайт сделал в своем дневнике запись за 9 июня 1952 г.: «Готлиб предложил мне стать консультантом ЦРУ — я согласен».

Назвав настоящее имя Готлиба[52], Уайт, еще не приступив к работе, нарушил принятые в ЦРУ правила безопасности. Однако Уайт никогда не пользовался репутацией человека, соблюдающего правила.

Несмотря на большое значение, которое в TSS придавали испытанию наркотиков, Уайт получил допуск к секретной работе только через год. Он откровенно писал об этом своему другу в 1953 г.:

Только в прошлом месяце я получил допуск. Я узнал, что курильщики трубок из этой команды либо знали меня, либо слышали обо мне в дни моей работы в ОСС и решили, что я слишком сер для их конторы, и набросали мне «черные шары». Только после того, как мои спонсоры узнали, в чем дело, они смогли прорвать блокаду. Ведь я не кончал Принстон.

Люди либо любили Уайта, либо ненавидели его. Он сумел приобрести могущественных врагов, включая нью-йоркского губернатора Томаса Дьюи и Дж. Эдгара Гувера. Позднее Дьюи помог блокировать приход Уайта на должность в нью-йоркском отделении Агентства по борьбе с наркотиками, занять которую тот очень стремился. По ныне уже забытой причине Гуверу удалось воспрепятствовать поступлению Уайта на работу в ЦРУ на заре его существования, когда тот предпочел бы навсегда прекратить работу с наркотиками. Это было два крупнейших разочарования в его жизни. То, что Уайт не был допущен в ЦРУ, возможно, объясняет, по какой причине он столь охотно принял предложение Готлиба и одновременно столь презрительно отзывался о сотрудниках ЦРУ. Любитель выпивки, который мог в один присест выпить бутылку джина, Уайт часто насмехался над работавшими в ЦРУ любителями коктейлей. Как вспоминает один из его давних друзей, «он презирал их. Они были слишком сложными, а трудную работу за них делали другие».

В отличие от сотрудников ЦРУ, Уайт любил быть на виду. Человек, с удовольствием говоривший о себе, культивировавший образ «крутого парня», Уайт умел извлекать из наркотиков все возможное — искусство, которое он приобрел в молодости, работая газетным репортером в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе. В поиске профессии, более надежной с финансовой точки зрения, он в 1934 г. пошел работать в Агентство по борьбе с наркотиками, продолжая дружить с журналистами, особенно с теми, кто хорошо о нем отзывался. О нем не только писали как о герое-полицейском, но он содействовал формированию образа будущего Коджекса, работая в качестве консультанта на одном из первых детективных сериалов. Чтобы обозначить начало рейда, он драматично касался шляпы, подавая сигнал агентам — и фотографам — о том, что пора приступать к съемке и начинать фотографировать. Еще один друг говорит о нем: «Он был немного тщеславен в том смысле, что если он что-то сделал, то не возражал против того, чтобы об этом узнал весь мир»[53].

Ученые из TSS с их научными степенями и отсутствием опыта работы на улице не могли не восхищаться Уайтом, обладателем имиджа столь дерзкого парня. В отличие от людей из MKULTRA, которые, несмотря на свои притязания, никогда не занимались практической шпионской деятельностью, Уайт имел опыт работы на ОСС за океаном и, по слухам, собственноручно убил японского агента. Лицо одного из бывших сотрудников TSS осветила озорная мальчишеская улыбка при воспоминании о бешеной гонке по Нью-Йорку и незаконных парковках. Другой бывший сотрудник TSS вспоминает:

Мы были членами общества Плюща, белыми, принадлежали к среднему классу. Мы были наивны, совершенно наивны, а он обладал опытом. Он знал проституток, сутенеров, поставщиков наркотиков. По слухам, он участвовал в ряде перестрелок и захватил героина на миллионы долларов… Это был дикий человек. Я боялся его. Этим парнем невозможно было управлять. Мне было трудно понять, кто кем руководит.

Уайт был крайне противоречивой личностью. Как и следовало ожидать от агента, он усиленно боролся с наркотиками. Однако он умер от того, что любимый им алкоголь разрушил его печень. Он испробовал и наркотики — от марихуаны до ЛСД. В письме к знакомому он говорит: «Временами я чувствовал, что переживаю опыт “по расширению разума”, но это ощущение исчезало как сон немедленно после завершения действия наркотика». Он был чиновником, работавшим в сфере реализации законодательства, и одновременно нарушал закон. ЦРУ использовало его для проведения испытаний ЛСД ради искоренения наркомании, поскольку он соглашался пройтись кованым сапогом по правам других людей — во имя «национальной безопасности». Как заявил еще один из его близких сотрудников, подводя итоги отношению Уайта к работе, «он полагал, что цель оправдывает средства».

«Прагматизм» Джорджа Уайта прекрасно согласовывался с желанием Сида Готлиба испытывать наркотики. В мае 1953 г. после нескольких совместных занятий народными танцами они договорились об общих действиях. В соответствии с принятой в ЦРУ кодировкой, Уайт получил обозначение «подпроект MKULTRA № 3». В соответствии с состоявшейся договоренностью он снял в районе Нью-Йорка Гринвич-Виллидж две соседние квартиры, представившись художником и бывшим моряком Морганом Холлом. Уайт согласился заманивать «подопытных кроликов» на оборудованные с этой целью конспиративные квартиры, давать им без их ведома наркотики и сообщать о полученных результатах Готлибу и другим сотрудникам TSS. Со своей стороны, ЦРУ разрешило Агентству по борьбе с наркотиками использовать свою конспиративную квартиру в работе (а часто и для личных развлечений), если на это время не планировалась работа по заданиям ЦРУ, которое оплачивало все счета, включая расходы на прекрасно укомплектованный бар с алкогольными напитками, что было для Уайта приятной добавкой к окладу. Готлиб сам вручил ему первые 4 тыс. долл. наличными, предназначенные для меблировки квартиры в любимом Уайтом стиле дешевой роскоши.

Готлиб не ограничивал свой интерес к наркотикам. Вместе с другими сотрудниками TSS он хотел испытать предназначенное для слежки оборудование.

Техники ЦРУ быстро установили сквозные зеркала и микрофоны, с помощью которых наблюдатели могли производить съемки, делать фотографии и осуществлять звукозапись. «Подслушивающие устройства и двусторонние зеркала работают неважно, поэтому установите их и определите, что работает, а что не функционирует, — дает задание источник из TSS. — Если вы собираетесь устроить человеку ловушку, то ему надо предъявить снимки (улики), звуковую запись. Научившись делать это с комфортом и безопасно, вы сможете перенести технологию за океан и пользоваться ею и там». Этот сотрудник TSS отмечает, что ЦРУ использовало в спальнях на явочных квартирах Европы некоторые устройства, проверенные в операциях с Уайтом.

В течение первых месяцев функционирования явочных квартир Уайт испытывал ЛСД (несколько типов капель) и старое средство ОСС — концентрированную марихуану. Он давал наркотики в пище, напитках и сигаретах, после чего пытался выведывать информацию у своих «гостей»; обычно вопросы касались наркотиков.

Иногда из Вашингтона приезжали люди из MKULTRA, чтобы понаблюдать за проведением операций. Одна из записей за сентябрь 1953 г. в дневнике Уайта гласит: «Лэшбрук на Бедфорд Стрит, 81, Оуэн Уинкл и сюрприз с ЛСД — можно смыть». Заместитель Сида Готлиба Роберт Лэшбрук выполнял роль «контролера проекта» по нью-йоркской квартире[54].

Уайт проработал на явочной квартире всего шесть месяцев, когда умер Олсон и руководство ЦРУ приостановило операции с целью их переоценки. Вскоре ему разрешили возобновить работу, но затем Готлибу пришлось приказать Уайту вновь приостановить работу: комиссар от штата Нью-Йорк вызвал Уайта, чтобы тот рассказал о своей роли в деле, закончившемся тем, что после войны губернатор Дьюи помиловал «Лакки» Лучиано. Комиссар задавал вопросы, касавшиеся испытания марихуаны на Дель Грацио, и Готлиб опасался, что могут просочиться сведения о текущих испытаниях, которые проводило ЦРУ. Вскоре миновала и эта буря, а затем, в начале 1955 г., Агентство по борьбе с наркотиками перевело Уайта в Сан-Франциско на должность главного агента. Будучи доволен работой Уайта, Готлиб разрешил ему перенести исполнение аналогичных операций на Западное побережье. Уайт сдал квартиры в Гринвич Виллидж, оставив хозяину наличные «в уплату за возможные повреждения», как было записано в одном из документов ЦРУ[55].

Вскоре Уайт снял подходящую «площадку» (так он всегда называл эти квартиры) на Телеграф-хилл с потрясающим видом на залив, на мост через Золотые Ворота и на Алькатрас. В дополнение к привезенной из Нью-Йорка обстановке он приобрел предметы, которые придали этому дому вид борделя, которым он и должен был стать. Плакаты Тулуз-Лотрека, картина с изображением танцовщицы канкана, фотографии скованных наручниками женщин в черных чулках. Один из агентов, часто посещавший описываемый дом, пишет: «Предполагалось, что это должно было выглядеть богато, но на самом деле обстановка состояла из барахла».

Уайт разместил заказ на установку подслушивающего оборудования в фирме одного из своих друзей, а У.Хокинс, 25-летний умелец-электронщик, учившийся в Беркли, установил четыре микрофона типа DD-4 в виде штепсельных розеток и подключил их к двум магнитофонам F-301, за которыми следили агенты, находившиеся на расположенном рядом «посту прослушивания». Хокинс вспоминает, что в холодильнике Уайта была бутылка с мартини. «Он некоторое время наблюдал за мной, смотрел, как я устанавливаю микрофон, а затем ускользал». Ускользал на свой «наблюдательный пост», который представлял собой портативный туалет, расположенный за прозрачным зеркалом, откуда он мог наблюдать за происходящим с бутылкой в руках.

Конспиративная квартира в Сан-Франциско специализировалась на предоставлении ее проституткам. По воспоминаниям сотрудника TSS, «это происходило до доклада Хайта и до публикации книг “хукеров”. Поэтому нам приходилось идти на улицу и познавать мир. Вначале мы не знали, что такое “джон” или чем занимается “сутенер”». Для изучения преступного мира Сид Готлиб решил послать своего главного психолога Джона Гиттингера.

Джордж Уайт поставлял проституток, но своднические функции в основном делегировал одному из своих помощников по имени Айра («Айк») Фельдман. Это был мускулистый человек маленького роста, рядом с которым даже Уайт со своим ростом 1 м 70 см казался великаном. Фельдман старался действовать еще более жестко, чем его босс. Замшевые туфли, костюм, расклешенные брюки, шляпа с загнутыми полями, кольцо с огромным цирконием, который должен был выглядеть как бриллиант, Фельдман впервые появился в Сан-Франциско под видом деляги с Восточного побережья, желавшего приобрести крупную партию героина. Он использовал проститутку-наркоманку Жанет Джоунз (Jones), законный муж которой утверждал, что Фельдман оплачивал ее услуги героином, чтобы заманивать продавцов наркотиков на «площадку», и помогал Уайту производить аресты.

В качестве главного федерального агента по борьбе с наркотиками в Сан-Франциско Уайт имел возможность вознаграждать и наказывать проституток. Он разработал систему, позволившую ему и Фельдману поставлять Гиттингеру всех «хукеров». Уайт рассчитывался с женщинами определенным числом «расписок».

За каждую расписку Уайт должен был расплачиваться услугой. По словам одного из ветеранов MKULTRA, «если полицейский задерживал девушку с клиентом, она давала полицейскому телефон Уайта, которого все знали, с которым сотрудничали, не задавая лишних вопросов. Они отпускали ее, если тот просил об этом. Уайт вел точный учет расписок и знал, какое количество их было у девушки и сколько уже использовано. Деньги не фигурировали, но пять расписок стоили от 500 до 1000 долларов». Не только проститутки пользовались «великодушием» Уайта. Сходную систему он разработал для мелких распространителей наркотиков, которым прощались небольшие нарушения закона в тех случаях, когда сотрудники MKULTRA хотели поговорить «о правилах игры».

Сотрудники TSS хотели узнать все о способах использования секса в шпионаже. Проект, связанный с использованием проституток, превратился в программу для обучения и тренировки при подготовке операций ЦРУ. По утверждению одного из сотрудников TSS, «мы изучали проституток и их поведение… Вначале никто не знал, как их использовать. Как их готовить? Как с ними работать? Как заставить женщину, которая согласна использовать свое тело, чтобы получать от парня деньги, получать от него нечто значительно более важное, например государственные секреты? Ее красота не играет роли: обучение проститутки — не простая задача».

Сотрудники TSS непрерывно пытались совершенствовать свои знания. Они увидели, что часто проститутки выманивали у клиента деньги, предлагая дополнительные услуги при приближении его оргазма. Они предположили, что этот момент может быть одновременно благоприятным для получения секретной информации. Однако тот же источник утверждает, что «в это время парень озабочен исключительно своими гормональными потребностями. Он не думает ни о своей карьере, ни о чем-либо другом». Эксперты TSS обнаружили, что последующий период значительно более пригоден для решения поставленных задач. Другой источник пишет:

Большинство мужчин, посещающих проституток, готовы к тому, что [после акта] она начинает собираться, хочет уйти, снова оказаться на улице, снова начать зарабатывать… Встретить проститутку, желающую подольше остаться, — это настоящий шок для человека, знакомого с их привычками. Большим потрясением для парня, стимулирующим его эго, является ее предложение остаться с ним еще несколько часов… В большинстве случаев это делает его уязвимым. О чем же ему говорить? Не о сексе же, поэтому он начинает говорить о бизнесе. Именно в это время она может нежно «повести» его. Но проституток необходимо этому обучать. Их естественные склонности требуют прямо противоположного.

Люди из MKULTRA много узнали о различных сексуальных предпочтениях.

Один из них рассказывает: «В то время мы ничего не знали о сексуальном садизме и подобных вещах. Мы многое узнали о человеческой природе в спальне, стали понимать, что, когда люди жаждали секса, это не всегда означало то, что мы под этим понимали (например, известную «позицию миссионера»)… Мы начали по крохам собирать сведения, которые могли бы пригодиться при проведении операций, однако многому так и не могли найти применения. Но мы учились. Все эти идеи пришли не сразу. Однако на протяжении трех или четырех лет, пока проводилось изучение, некоторые вещи были проверены. Мы отлично ознакомились с поведением проституток… Теперь иногда кажется, что тогда тратились деньги налогоплательщиков на удовлетворение наших тайных потребностей. Я не утверждаю, что, наблюдая за проститутками, мы оставались совершенно равнодушными. Но я говорю, что во всем была цель»[56].

В лучших традициях Маты Хари ЦРУ использовало секретное оружие, хотя, по-видимому, не так часто, как русские. В то время как многие в ЦРУ полагали, что новый метод просто не очень хорошо срабатывал, другие, подобно оперативникам в Берлине в середине 1960-х гг., считали, что проститутки могут быть важнейшим источником информации. Сотрудники ЦРУ в этом городе использовали с большой пользой сеть «хукеров» — во всяком случае, так они уверяли посетителей из центра. Однако при большом проценте католиков и мормонов, не говоря уже о протестантской этике многих высокопоставленных руководителей, для ЦРУ явно существовала черта, за пределами которой побеждала напускная скромность. Например, один из ветеранов TSS говорит, что многие сотрудники отказывались проводить операции с участием гомосексуалистов. Далее он вспоминает случай с офицером КГБ, который часто рассказывал анекдоты, связанные с мальчиками. Источник вскоре понял, что офицер был увлечен мальчиками. Он был слишком хорошо подготовлен, чтобы попасть в ловушку или выдать секреты, но его мог бы вовлечь в компрометирующую ситуацию подросток. «Когда я об этом сказал, мне возразили, что хотя я, быть может, и прав с психологической точки зрения, но данная информация бесполезна, поскольку негде взять 12-летнего мальчика».

Этот источник полагает, что если бы русскому нравились мужчины постарше, то американская разведка могла бы провести операцию. «Но идею с участием 12-летнего мальчика они не могли позволить».

После того как сотрудники TSS больше узнали о жизни низших слоев Сан-Франциско, они вышли за пределы явочной квартиры, чтобы испытать различные новинки в общественных местах: в ресторанах, барах, на пляжах. Они пытались давать ЛСД людям из полукриминальных структур, угощая их выпивкой или сигаретами, а затем наблюдали за ними после того, как начинал действовать наркотик. Поскольку ученые из MKULTRA не умели незаметно перемещаться среди своих испытуемых, они порой теряли жертву в толпе, тем самым оставляя в одиночестве человека, находящегося под воздействием наркотика.

В широком смысле терялись все жертвы испытаний. Из политических соображений по приказанию Сида Готлиба записи испытаний не проводились. В 1973 г., когда Готлиб ушел из ЦРУ, он договорился с Ричардом Хелмсом уничтожить те документы, которые они считали единственно уцелевшими. Ни Готлиб, ни кто-либо из участников программы MKULTRA не признались в том, что давали ЛСД испытуемым без их ведома, даже в том, что наблюдали за такими экспериментами. Исключением был, конечно, случай с Фрэнком Олсоном. Смерть Олсона оставила документальный след, находившийся вне контроля Готлиба, поэтому эти документы невозможно было опровергнуть. В остальном Готлиб и его коллеги возложили всю ответственность за проведенные испытания на Джорджа Уайта, которого уже нет в живых и поэтому он не может защитить себя.

Одной из причин такого упорного отрицания своей роли со стороны ветеранов MKULTRA являются опасения, что потерпевшие предъявят иски о компенсации вреда, нанесенного их здоровью.

Во время экспериментов никого не беспокоило состояние здоровья испытуемых. На явочной квартире, где в основном проводились эксперименты, врачи присутствовали редко. Время от времени туда приходил д-р Джеймс Хэмилтон, психиатр Стэнфордской медицинской школы, коллега Уайта по ОСС. Целью посещений было изучение обстоятельств и последствий экспериментов с приемом наркотиков без ведома испытуемых, а также изучение нетрадиционного секса.

Однако ни Хэмилтон, ни другие врачи не обеспечивали надлежащее медицинское наблюдение. Со своего «насеста» в туалете Уайт мог осуществлять только поверхностное наблюдение за своими одурманенными наркотиками жертвами.

Даже опытному врачу было бы трудно справиться с такой ролью. Помимо ЛСД, который, как им было известно, мог вызывать серьезные, если и не всегда роковые, последствия, руководители TSS предоставляли в распоряжение Уайта для экспериментов и более экзотические наркотики, возможно, такие, которые были уже проверены на людях другими исследователями, работавшими на ЦРУ по контракту, а иногда и непроверенные препараты. Один из источников TSS вспоминает: «Если мы опасались испытывать наркотик на себе, то отправляли его в Сан-Франциско». Как говорится в докладе Генерального инспектора ЦРУ от 1963 г., «в ряде случаев испытуемые заболевали на часы или дни; по меньшей мере в одном случае имела место госпитализация. Уайт мог следить за возвращением испытуемых к нормальной жизни, только проводя осторожные опросы. Испытания наркотиков сопровождаются последующими недомоганиями и экономическими потерями».

Генеральный инспектор заметил, что вся программа могла быть скомпрометирована, если бы посторонний врач «поставил правильный диагноз».

Таким образом, деятельность команды MKULTRA приводила не только к заболеванию людей. Команда была заинтересована в том, чтобы врачи не могли выяснить истинные обстоятельства событий. Если это и беспокоило Генерального инспектора, он никому не сообщал об угрызениях совести; в то же время он утверждал, что опасается причинить «серьезный вред управлению» в случае публичного разоблачения. Генерального инспектора немного успокаивало только то обстоятельство, что Уайт «поддерживал близкие рабочие отношения с руководством местной полиции, которые можно было использовать в критических ситуациях».

Если бы руководители TSS удовлетворились первоначальными планами использовать в качестве испытуемых людей, относящихся к маргинальным группам, им нечего было бы опасаться полиции. В конце концов Уайт сам принадлежал к полиции. Но, по словам Генерального инспектора, они стали со временем использовать явку для испытания наркотиков «на людях, принадлежавших ко всем слоям общества, высшим и низшим, американцам и иностранцам». Они хотели в конечном итоге получить полную отдачу от проводимых испытаний, а, как им было известно, люди реагировали на ЛСД по-разному, в зависимости от здоровья, настроения и структуры личности. Если руководство TSS планировало заставить принять ЛСД руководителей иностранных государств (например, они планировали применить его на Фиделе Кастро), то они попытались бы дать наркотик человеку, не подозревающему об этом, но максимально похожему на предполагаемый объект. Они использовали явку для «тренировочных прогонов» в промежутках между лабораторными и реальными операциями.

Для «генеральных репетиций» Уайт и поставщик испытуемых Айк Фельдман заманивали людей в квартиру с проститутками. Ничего не подозревающий клиент мог подумать, что приобрел ночь удовольствий, и отправиться в «странную» квартиру. Этот процесс записан в одном из избежавших уничтожения документов ЦРУ. Его автор, сам Готлиб, не смог отказаться от привычки использовать необычную описательную лексику. Для шефа проекта MKULTRA проститутки были «некоторыми личностями, которые тайно передавали этот материал другим людям согласно инструкциям [Уайта]». Уайт обычно платил женщинам 100 долл. из фондов ЦРУ за одну рабочую ночь, и проза Готлиба достигла новых бюрократических высот, когда он объяснял, по какой причине проститутки не расписывались в получении денег: «Вследствие крайне неортодоксальной природы их действий и значительного риска, сопряженного с этими личностями, невозможно требовать, чтобы они давали расписку в получении этих выплат или давали точные сведения о том, каким образом расходовались фонды». Аудиторы ЦРУ должны были улаживать вопросы с погашенными чеками, когда Уайт сам обналичивал их, записывая эти операции под условными обозначениями «Сильный ветер» или, что столь же уместно, «Тайный агент». Программу называли также «Операция “Ночная кульминация”».

Руководители TSS сочли работу конспиративной квартиры в Сан-Франциско настолько успешной, что открыли филиал (тоже под руководством Уайта) на другом берегу залива, на побережье графства Марин[57]. В отличие от квартиры в центре, о которой один из сотрудников MKULTRA говорил, что «в нее можно привести людей на короткий перекур после завтрака», филиал в пригородном графстве Мартин был более приспособлен для экспериментов, требующих относительной изоляции. Там ученые TSS испытывали такие новинки MKULTRA, как зловонные бомбы, порошки, вызывающие зуд, чиханье, средства, вызывающие диарею. Стэнфордский химик Рей Трейхлер из TSS посылал эти раздражающие вещества в Калифорнию, чтобы их испытывал Уайт.

Одновременно он посылал такие средства доставки, как механическое метательное устройство, которое могло бросать зловонные предметы на расстояние 100 ярдов, стеклянные ампулы, которые могли быть раздавлены людьми в толпе, тонкую иглу, предназначенную для введения наркотиков в винную бутылку, и покрытые слоем наркотика палочки для помешивания вина.

Сотрудники TSS планировали также использовать явку в графстве Марин для неудавшегося эксперимента, который начался, когда штатный психолог Дэвид Родес и Уолтер Пастернак пригласили туда на вечеринку незнакомых людей из баров. Они собирались распылить ЛСД из аэрозольной упаковки, но погода подвела их. Из-за жары им не удалось надолго закрыть двери и окна, чтобы сохранить в помещении достаточную концентрацию ЛСД. Предвидя неудачное проведение операции, Джон Гиттингер, их коллега по программе MKULTRA (который и привез наркотик из Вашингтона), заперся в ванной комнате и распылил там аэрозоль. Но, как сообщил Родес, наркотик не подействовал на Гиттингера, и вечеринку прервали[58].

Испытания на ничего не подозревающих людях продолжались до лета 1963 г., когда в процессе проверки деятельности TSS Генеральный инспектор натолкнулся на явочные квартиры. Это произошло вскоре после того, как директор Джон Маккоун назначил на должность Генерального инспектора Джона Эрмана[59]. К большому неудовольствию Готлиба и Хелмса, Эрман поставил под сомнение деятельность конспиративных квартир; он настаивал на том, чтобы директор Маккоун получил исчерпывающие сведения об этой деятельности. Хотя президент Кеннеди назначил Маккоуна на должность директора ЦРУ годом раньше, Хелмс, профессионал из профессионалов, и не подумал сообщить своему новому шефу о самых секретных операциях, включая операции на явочных квартирах и планы политических убийств, которые составлялись на базе совместной деятельности ЦРУ и мафии[60]. Получив распоряжение Эрмана, Хелмс — один из самых сообразительных бюрократов в истории чиновничества — решил сам рассказать Маккоуну об операциях на явочных квартирах (вместо того, чтобы дожидаться отрицательного отзыва о них со стороны Эрмана). Затем Хелмс сообщил Эрману, что Маккоун не возражает против экспериментов с наркотиками над ничего не подозревающими жертвами. Будучи смелым и решительным человеком, Эрман подал Маккоуну доклад в письменной форме с рекомендацией закрыть явки. Генеральный инспектор указывал на опасность разоблачения и отмечал, что многие как в ЦРУ, так и вне его считают «манипулирование поведением людей… неэтичным и вызывающим отвращение».

В ответ Маккоун отложил принятие окончательного решения и временно приостановил эксперименты на людях без их ведома. В течение следующего года Хелмс, возглавлявший тогда секретные службы, продолжал настаивать на проведении таких экспериментов, подав по меньшей мере три меморандума. Он мотивировал это «сведениями… о советской агрессивности в области секретного применения химических препаратов, что вызывает сильную озабоченность» и заявлял, что «возможности ЦРУ использовать наркотики уменьшаются в связи с прекращением реалистических испытаний»[61]. Для Хелмса программа была важнее риска и этических соображений, хотя он и признавал: «У нас нет ответа на моральный аспект проблемы». Маккоун ничего не предпринимал в течение двух лет. И сама нерешительность директора привела к тому, что программа прекратила свое существование. В 1965 г. руководство TSS закрыло явку в Сан-Франциско, а в 1966 г. — в Нью-Йорке.

Многие годы спустя в личном письме к Готлибу Уайт написал о своей работе в ЦРУ: «Я был незначительным миссионером, даже еретиком, но я работал с увлечением, отдавал работе всю душу. Это было увлекательно! Где еще мог бы американский парень лгать, убивать, обманывать, насиловать и грабить с разрешения и благословения высшего руководства?». Десять лет испытаний с ничего не подозревающими людьми не привели сотрудников из программы MKULTRA к сколько-нибудь значительным прорывам при использовании ЛСД или иных наркотиков. Не были найдены ни «наркотик правды», ни таблетки, усиливающие боевой дух или половое чувство. ЛСД не поставил разум под контроль ЦРУ. Как говорит один из ветеранов TSS, «вначале мы думали, что нашли секретное средство, которое откроет вселенную. Мы узнали, что ресурсы человека значительно превышают предполагаемые».

Однако, несмотря на отсутствие точности и неопределенность, ЦРУ продолжало проводить полевые испытания ЛСД и других наркотиков в рамках программы MKULTRA. В отчете за 1957 г. говорится, что TSS перевела шесть наркотических препаратов из экспериментальной стадии в стадию активного использования. До этого времени оперативники ЦРУ использовали ЛСД и другие психохимические препараты против 33 человек в 6 различных операциях. Руководители управления надеялись при этом дискредитировать подопытных, представив их потерявшими разум, или создать у них такое ментальное или эмоциональное состояние, которое освободило бы их от ограничений и самоконтроля и побудило к добровольному сообщению желаемой информации. ЦРУ постоянно отказывалось сообщать детали этих операций, а источники из TSS, которые довольно свободно говорят о других операциях, заболевают амнезией, когда речь заходит о полевых испытаниях наркотиков. Тем не менее можно утверждать, что ЦРУ установило тесные связи с неназванной иностранной секретной службой при проведении допросов пленных с применением наркотиков, близких к ЛСД. Оперативники ЦРУ принимали участие в этих допросах вплоть до 1966 г. Часто управление проявляло более значительную заботу об испытуемых за рубежом, чем о ничего не подозревающих жертвах в Сан-Франциско, поскольку перед приемом наркотика зарубежные испытуемые проходили медицинское обследование[62].

В процессе указанных операций сотрудники ЦРУ иногда приводили местных врачей, но это вызывалось не заботой о здоровье пациентов. Напротив, роль врача состояла в подтверждении безумия жертвы, которой без ее ведома была введена доза ЛСД или иного наркотика более длительного действия (например, BZ, действие которого продолжается порой более недели и сопровождается буйным поведением). Если врач предписывал госпитализацию или иное лечение, то последствия для пациента могли быть губительными. Жертва испытаний могла пострадать не только от самого переживания, включая госпитализацию в психиатрическую больницу, но и от полученного социального клейма. В большинстве стран даже предположение о наличии психиатрических проблем весьма отрицательно сказывается на профессиональной и личной репутации человека (как отмечает Томас Иглтон, применительно к которому была применена шоковая терапия). Один из ветеранов MKULTRA говорит: «Это старая методика. Вред наносится посредством внесения сомнений относительно деловых и личностных качеств жертвы». Комитет Черча подтверждает, что ЦРУ использовало этот метод по меньшей мере несколько раз с целью уничтожения репутации человека»[63]. Однако секретные службы не часто призывали TSS испытывать ЛСД или другие наркотики. У многих оперативников были практические и этические возражения. Частично с целью преодолеть такие возражения и найти более оптимальные способы использования химических и биологических веществ в процессе тайных операций Готлиб стал в 1959 г. заместителем шефа секретных служб по научным вопросам. Готлиб узнал, что TSS хранила деятельность MKULTRA в таком секрете, что многие практики не имели даже представления о существующих средствах. Он писал, что жесткий контроль за полевыми испытаниями в рамках программы MKDELTA вызвал, возможно, пораженческие настроения среди оперативников, которые опасались, что не получат разрешения или что предлагаемые методы не стоят затраченных на них усилий. Готлиб пытался устранить указанные недостатки, предоставляя оперативникам более полную информацию об арсенале наркотиков и ускоряя процесс согласования. Ему не удалось преодолеть суждение, согласно которому наркотики не срабатывают, ненадежны, а их использование сопряжено с развитием лени и понижением работоспособности. Если бы в рамках программы MKULTRA удалось когда-либо обнаружить, что ЛСД или иной наркотик действительно превращает человека в марионетку, то Готлибу с легкостью удалось бы устранить все противоречия. Правда, Готлиб и его коллеги-исследователи подошли крайне близко к отысканию надежного механизма контроля, но не смогли этого сделать. Нет сомнений в том, что ЛСД проникает в глубочайшие области мозга, способен вызвать бурю чувств — от ужаса до безумия. Но в итоге человеческая психика оказалась настолько сложной, что самый искусный манипулятор, применяя ЛСД, не мог предвидеть все варианты его действия. Он мог использовать ЛСД и другие наркотики, чтобы человек добровольно утратил связь с реальным миром, насчитать несколько временных побед, изменить настроение, восприятие, порой даже верования. У манипулятора были возможности причинить вред, но он не мог одержать окончательную победу над человеческим духом.

Глава 7

Грибы для контркультуры

Ученым, работавшим в рамках программы MKULTRA, их усилия по использованию ЛСД в качестве чудодейственного инструмента в борьбе против разума противника принесли в основном сплошные неудачи и разочарования.

Однако неуемное стремление использовать все возможности заставило их исследовать сотни других соединений, включая вещества, получившие в дальнейшем наименование психоделиков. Как известно, такие соединения оказывали мощное воздействие на организм человека. Они изготавливались из натуральных продуктов растительного происхождения, и сотрудники MKULTRA изначально полагали, что редкие органические вещества могут каким-то образом воздействовать на человеческий разум. Самые удивительные психоделики были обнаружены в разных уголках земли. Альберт Гофманн создал ЛСД из спорыньи — гриба, произрастающего на ржи; мескалин есть не что иное, как вещество, извлеченное из кактуса пейоти. Псилобицин, вещество, которому Тимоти Лири отдавал предпочтение перед ЛСД в своих гарвардских экспериментах, было синтезировано из экзотических мексиканских грибов, занимающих особое место в истории ЦРУ.

Когда группа MKULTRA только приступала к реализации программы контроля над разумом, в истории западного мира о «волшебных» грибах ходили всего лишь слухи и легенды. Учитывая возможность того, что в основе легенды лежат реальные факты, ученые ЦРУ обследовали в поисках чудодейственных грибов самые отдаленные районы Мексики, а затем приступили к испытанию и разработке их свойств, воздействующих на разум. Как и в случае с ЛСД, были получены совершенно неожиданные результаты. Среди растений, к которым человечество всегда обращалось в поисках возбуждающих веществ, первое место занимают грибы. Существует нечто завораживающее и странное в этих влажных пуговичках, которые могут очаровать гурмана и убить человека — и все зависит от почти незаметных различий в их бесчисленных разновидностях. Издавна грибы использовались при нетрадиционных методах ведения боевых действий. За 2000 лет до того, как ЦРУ задумало использовать грибы в тайных операциях, римская императрица Агриппина отравила своего супруга Клавдия блюдом, приготовленным из ядовитых грибов. Как гласит история, Агриппина желала умертвить мужа, чтобы на престол мог взойти ее сын Нерон. Она решила воспользоваться пристрастием Клавдия к деликатесным грибам Amanita ceasarea, имевшим крайне ядовитые подобия. Как писали Гордон и Валентина Уэссон в своем монументальном труде «Грибы, Россия и история»[64], яд не должен был действовать «мгновенно и немедленно, чтобы не был установлен источник отравления». Императрица остановилась на летальной разновидности грибов Amanita phalloides, которую Уэссоны считали пригодной для совершения задуманного преступления. «У жертвы не появятся симптомы отравления во время еды, но первые же симптомы будут столь сильными, что человек не сможет ничего предпринять». Агриппина знала толк в грибах, и Нерон стал императором.

Специалисты ЦРУ, стремившиеся к установлению контроля над разумом, хотели создать средство, которое обладало бы непревзойденными свойствами. Их внимание случайно привлекли «волшебные» грибы. Это произошло после встречи между Морзе Алленом, возглавлявшим программу ЦРУ ARTICHOKE, и специалистами по наркотикам, состоявшейся в октябре 1952 г. Один из участников встречи рассказал Аллену о кустарнике пиули, семена которого издавна использовались мексиканскими индейцами в качестве опьяняющего средства во время религиозных церемоний. Аллен, желавший получать сведения о всех средствах, влияющих на человека с целью исказить его представление о реальности, незамедлительно организовал поездку молодого ученого, работавшего на ЦРУ, в Мексику с целью сбора семян пиули, а также других растений, обладающих «наркотическими и опьяняющими свойствами, представляющими интерес для программы ARTICHOKE».

Ученый прибыл в Мехико в начале 1953 г. Он не мог разглашать истинную цель поездки в связи с высокой степенью секретности программы, поэтому выступал как исследователь, заинтересованный в обнаружении растений, обладающих болеутоляющими свойствами. Знающий испанский язык и знакомый с Мексикой, Аллен свободно ездил по стране, встречаясь с ведущими специалистами-ботаниками. Затем он отправился со своим экспериментальным оборудованием в горы к югу от столицы, где собирал образцы и на месте подвергал их первичной проверке. К февралю Аллен собрал целые мешки образцов, в том числе 10 ф. пиули. До своего отъезда из Мексики в другие страны Карибского бассейна молодой ученый услышал удивительные рассказы об особых грибах, растущих только в жаркие дождливые месяцы. Такие рассказы европейцы слышали в Мексике с момента завоевания страны Кортесом в ХIV в. По сообщениям испанских монахов, ацтеки использовали в своих религиозных церемониях странные грибы. Монахи называли такие церемонии «священными демоническими сборищами». Ацтекские жрецы называли эти грибы «теонанактль» — «плоть божества». Однако впоследствии грабители Кортеса потеряли след этого ритуала. Следовавшим за ними торговцам и антропологам тоже не удалось напасть на его следы. Осталась только легенда.

В Вашингтоне образцы, собранные ученым, незамедлительно отправили в лаборатории, а исторические хроники были тщательно изучены сотрудниками ЦРУ на предмет обнаружения сведений о странных грибах. Сам Аллен, который отвечал в программе ARTICHOKE за все, начиная от детектора лжи до гипноза, лично проанализировал сказания индейцев: «Ранние описания религиозных церемоний некоторых индейских племен свидетельствуют о том, что грибы используются с целью вызывать галлюцинации и опьянение во время религиозных празднеств. Помимо того, в литературе сообщается, что знахари или «прорицатели» пользовались некоторыми видами грибов, чтобы добиваться признаний, обнаруживать украденные предметы или для предсказаний».

Возможно это и был искомый «наркотик правды», предположил Морзе Аллен. Он заявил, что, «поскольку было решено не оставить без внимания ни одну область, связанную с проблемами, рассматриваемыми в программе ARTICHOKE, руководство сочло необходимым исследовать особенности легендарных грибов».

И в заключение добавил: «Необходимо послать сотрудника ЦРУ в Мексику в летнее время». ЦРУ начало охоту за «плотью божества».

Характерно, что Аллен, планируя на перспективу, решил, что если в результате поиска будут выявлены грибы, обладающие желательными свойствами, то надо будет достать их в большом количестве. Ему было известно, что поставки из тропиков зависят от времени года, к тому же нецелесообразно снаряжать экспедицию в Мексику каждый раз, когда возникнет оперативная надобность в продукте. Поэтому Аллен решил проверить возможность выращивать грибы в своей стране — в грунте или в теплицах. 24 июня 1953 г. он отправился вместе с одним сотрудником из Вашингтона в Тугкенамон, штат Пенсильвания, в сердце «самого крупного в мире центра по выращиванию грибов». Во время трехчасового совещания с руководителями грибной отрасли промышленности Аллен сообщил им о заинтересованности правительства в выращивании ядовитых и наркотических грибов. Он сказал, что целью встречи была попытка «договориться о том, что в случае необходимости профессионалы возьмутся за выращивание требуемых грибов». Руководители грибной промышленности выразили нежелание выращивать ядовитую продукцию, объясняя свою позицию тем, что разглашение такого факта вызовет неудовольствие потребителей. Однако в итоге победил патриотизм и было получено согласие на выращивание любых грибов, которые потребуются правительству. По мнению Аллена, поездка увенчалась полным успехом.

Какими бы полезными ни были договоренности, все же элемент случайности сохранялся до тех пор, пока ЦРУ должно было полагаться на природные процессы. Вот если бы управление смогло найти синтетические эквиваленты активных составляющих, оно могло бы не выращивать, а изготавливать потребное количество необходимого материала. Стремясь к достижению этой цели, Морзе Аллен вынужден был прибегнуть к помощи человека, который в будущем году отнимет у него значительную часть программы ARTICHOKE, — Сида Готлиба.

На Готлиба, доктора химических наук, работали ученые, имеющие представление о том, как надо действовать на уровне лабораторных исследований. Аллен вывел программу ARTICHOKE из подчинения Управлению безопасности, не имевшего оборудования для работы на передовых рубежах науки.

Готлиб и его коллеги быстро продвигались в сторону раскрытия тайн мексиканских галлюциногенов. Они приступили к химической структуре пиули и других растений, привезенных посланцем Аллена, но не сообщали о своих достижениях Аллену, которого обошли с помощью бюрократических уловок.

Готлиб и команда MKULTRA полностью погрузились в поиск волшебных грибов.

В связи с ограниченными возможностями лабораторных установок, находившихся в распоряжении TSS, команда зависела от ученых, работавших по секретным контрактам в области исследований и разработок. По договоренности с доктором химических наук Генри Бортнером Готлиб передал тропические растения группе исследователей из промышленных и академических кругов.

Одному из них, доктору Джеймсу Муру, 20-летнему химику из компании «Парке, Дейвис и Ко» Детройта, было суждено стать первым сотрудником ЦРУ, попробовавшим волшебный гриб. Карьера Мура типична для специалистов, работающих по контрактам на ЦРУ. Его путь к грибу пролегал через ряд должностей и назначений, всегда финансировавшихся из фондов ЦРУ, которое направляло всю деятельность. Человек твердых научных убеждений и привычек, он был мало пригоден для роли охотника за наркотиками-психоделиками. Однако такая работа началась для него в марте 1953 г., когда он вернулся в лабораторию компании «Парке и Дейвис», после года научных исследований в Университете Базеля. Его пригласил к себе шеф и спросил, не хочет ли он сотрудничать с этой же компанией, но по контракту с ЦРУ. Вспоминая об этом через 25 лет, Мур отмечает: «Это не было временем бурного процветания, и в компании были рады, что кто-то согласен платить мне мой оклад (8 тыс. долл. в год). Если бы я знал, что принимаю участие в авантюре, проводимой бандой безумцев, я бы не согласился».

Он принял предложение.

ЦРУ заключило контракт с компанией «Парке и Дейвис», как и с многочисленными другими компаниями, университетами и правительственными структурами, на разработку препаратов, влияющих на поведение, и ядов растительного происхождения. Финансируемые ЦРУ химики получали смертоносные вещества, например яд кураре, которым смазывали стрелы; другие исследователи работали над такими средствами доставки, как «невидимый» микрошприц (или метательное устройство), изобретенный армейским химическим корпусом. Связанные с ЦРУ ботаники собирали в тропиках всевозможные растения, которые затем анализировали химики: листья, убивающие скот, несколько растений, смертельных для рыб, другой вид листьев, вызывающих выпадение волос, сок, вызывающий временную слепоту, а также ряд других природных продуктов, которые могли менять настроение, притуплять нервы или стимулировать их, а также полностью дезориентировать людей. Среди растений, которые анализировал Мур, был кизил с Ямайки: карибские туземцы использовали его для глушения рыбы, чтобы затем легко вылавливать ее и использовать в пищу. Проведенная работа привела к выявлению нескольких новых веществ, одно из которых Мур назвал в честь своей дочери «лизетин».

Муру легко было приспособиться к требованиям секретности, предъявляемыми его спонсорами из ЦРУ, поскольку он во время учебы работал по проекту «Манхэттен». Он держал связь только со своим оперативным связником Генри Бортнером и еще двумя-тремя сотрудниками ЦРУ в TSS. После завершения работы с каким-либо веществом он передавал результаты Бортнеру и никогда ничего не узнавал о дальнейшем. Мур работал в маленьком изолированном отсеке и скоро понял, что управление предпочитает сотрудников-контрактников, не задающих вопросов о том, что происходит в соседнем боксе.

В 1955 г. Мур перешел работать из промышленности в академическую сферу и переехал из Детройта в относительно спокойный Делаварский университет в Ньюарке. В университете его приняли на работу в качестве замещающего профессора в лабораторию, расположенную в красном кирпичном здании, в котором находился химический факультет. С собой он привез семью и контракт с ЦРУ на 16 тыс. долл. в год; из этой суммы он получал 650 долл. в месяц, а остальная часть уходила на оплату ассистентов и накладные расходы. Хотя управление разрешило Муру сообщить нескольким руководителям университета о его секретных связях, он казался коллегам и студентам обычным профессором, получающим грант на медицинские исследования от фонда Гешиктера в Вашингтоне.

В мире натуральных продуктов, особенно грибов, ЦРУ вскоре сделало Мура своим представителем. При некотором содействии со стороны друзей в ЦРУ он завязывал контакты с ведущими микологами, присутствовал на профессиональных встречах и поставил дело так, что ему посылали образцы. С точки зрения ЦРУ о лучшем прикрытии нельзя было и мечтать. Как писал Сид Готлиб, «Мур поддерживает легенду, согласно которой он собирает эти образцы для себя, поскольку интересуется химией натуральных продуктов». Под таким предлогом Мур мог приобретать для ЦРУ любые химические препараты, интерес к которым управление не хотело бы разглашать. В течение долгих лет Мур предъявил ЦРУ сотни счетов, в том числе, например, 50 центов за неизвестную брошюру, 433,13 долл. за большую партию грибов, 12 тыс. долл. за четверть тонны флуотана (респираторное анестезирующее вещество). Он пересылал свои покупки по указаниям Бортнера.

Со временем Мур стал своего рода срочным поставщиком материалов, которые в документах ЦРУ называются «веществами для химического и бактериологического оружия», приобретаемыми «по низким ценам и весьма быстро». При возникновении оперативной надобности Бортнеру требовалось только подать заявку, и Мур немедленно поставлял партию «депиляторов» или галлюциногенов, подобных DMT или невероятно эффективному BZ. В одном случае в 1963 г. Мур приготовил небольшую дозу смертельного карбамата — того же яда, которым за два десятилетия до того ОСС пытался убить Гитлера. За эту услугу Мур выставил управлению обычный счет в 100 долл.

«Думал ли я над тем, что случилось бы, если бы эти препараты дали принять ничего не подозревающим людям? — переспрашивает Мур, вспоминая дни работы в ЦРУ. — Нет, совершенно определенно нет. Если бы мне была предоставлена такая информация, я думаю, я был бы подготовлен принять ее. Если бы меня проверили на способность проводить испытания с ничего не подозревающими людьми, то меня отвергли бы: я не отношусь к людям, способным на это. Из того, чем я занимался, ничто не давало мне возможность подозревать существование такой угрозы… Я занимался исследованиями».

Джеймс Мур был всего лишь одним из многих специалистов ЦРУ, отправленных на поиск магических грибов. В течение трех лет после возвращения из Мексики посланца Аллена, рассказавшего о чудодейственных растениях, Мур и другие сотрудники ЦРУ беседовали с путешественниками, дошедшими до столь отдаленных мексиканских деревень, что там даже не говорили по-испански. Но магические грибы не были обнаружены. Удивительно, что добиться успеха удалось не шпиону, а банкиру. Таким человеком был Р.Гордон Уэссон, вице-президент банка Дж. П. Моргана, любитель-миколог и соавтор книги «Грибы, Россия и история», написанной им совместно с женой Валентиной. Примерно за 30 лет до того Уэссон и его русская по происхождению жена заинтересовались существующими в различных обществах способами использования грибов.

Супруги следовали своему увлечению, изучая грибы по всему земному шару[65].

Они установили, что целые нации, такие как русские и каталаны, были любителями грибов, а к противникам грибов относятся испанцы и англосаксы.

Они узнали, что в Древней Греции и Риме существовало предание, согласно которому некоторые виды грибов зарождались от удара молнии. Более того, они узнали, что столь далеко расположенные друг от друга народы, как арабы, сибиряки, китайцы и маори из Новой Зеландии, разделяют представления о сверхъестественных связях грибов. Сначала их книга вышла малым тиражом.

Новое издание в 1957 г. продавалось по 125 долл. за экземпляр. В книге содержатся факты и легенды, рассказанные с любовью, а также прекрасные фотографии почти всех известных разновидностей грибов.

Несомненно, Уэссоны слышали легенду о «плоти божества», и в 1953 г. они приступили к поискам, тратя на это все свои отпуска. Свою первую безуспешную поездку в Мексику они предприняли примерно в то же время, как Джеймс Мур стал работать на ЦРУ, а Морзе Аллен встретился с представителями грибной индустрии в Пенсильвании. Уэссонам повезло только во время третьей экспедиции, когда Г. Уэссон со своим спутником Алланом Ричардсоном нашел «священный грааль» высоко в горах над Оаксакой. 29 июня 1955 г. они вошли в дом в деревне Хуаутла де Хименес. Там они встретились с молодым индейцем лет 35, сидящим за круглым столом в комнате на втором этаже. В отличие от большинства жителей деревни, он говорил по-испански. Далее Уэссон следующим образом описывает происходившее: «Это был приветливый человек, и я воспользовался случаем. Перегнувшись через стол, я спросил его серьезно, тихим голосом, можно ли мне поговорить с ним доверительно. Он охотно согласился продолжить разговор. Тогда я спросил, не поможет ли он мне узнать тайну священных грибов. Я воспользовался их индейским названием “нтишито”, правильно произнеся это сложное слово. Оправившись от удивления, он сказал, что это легко осуществить».

Вскоре индеец отвел Уэссона и Ричардсона в глубокий овраг, где в изобилии произрастали эти грибы. Гости делали снимок за снимком, фотографируя грибы, и набрали их полную картонную коробку. Затем, в жаркое дневное время, при высокой влажности, индеец повел их в горы к женщине, исполнившей древний грибной ритуал. Имя женщины было Мария Сабина. Уэссон записал, что она была не только шаманом высочайшего ранга, но и безупречной женщиной. Уэссон описал ее как невысокую женщину среднего возраста. «Мы показали ей и ее дочери собранные нами грибы. Они восхищенно вскрикнули при виде такого изобилия свежих грибов. Мы спросили, совершит ли она грибной ритуал. Она согласилась».

Ночью Уэссон, Ричардсон и около 20 индейцев собрались в одной из деревенских глинобитных хижин. Индейцы были одеты в праздничные одежды и приветливо обращались с белыми гостями. Хозяева угостили всех шоколадным напитком, напомнившим Уэссону напитки, описанные первыми испанскими писателями, посетившими Мексику. Мария Сабина сидела на циновке перед простым алтарным столиком, украшенным изображениями младенца Иисуса и Крещения в Иордане. Почистив грибы, она раздала их всем присутствовавшим взрослым, оставив 26 грибов себе и дав Уэссону и Ричардсону по 12 штук каждому.

Мария Сабина погасила последнюю свечу около полуночи и стала напевать размеренные тягучие мелодии. Индейцы прочувствованно вторили ей. Как Уэссон, так и Ричардсон начали галлюцинировать, причем сильные галлюцинации продолжались до четырех часов утра. «Мы бодрствовали, и видения приходили независимо от того, были ли наши глаза открыты или закрыты», — писал Уэссон. «Они выступали из центра поля зрения, раскрываясь по мере прихода, то быстро, то медленно, по нашему выбору. Краски были живыми, гармоничными. Они начинались с мотивов, напоминающих узоры на коврах, тканях, или обоях, или чертежных досках архитекторов. Затем они превращались в дворцы с дворами, аркадами, садами — роскошные дворцы, украшенные полудрагоценными камнями… Могли ли подвижные образы, которыми я восхищался, объяснить наличие образов летающих волшебниц, игравших такую важную роль в фольклоре и сказках Северной Европы? Эти мысли приходили мне в голову, когда я наблюдал за видениями, ибо грибы вызывают раскол сознания и расщепление личности, своего рода шизофрению, когда рациональная часть сознания продолжает рассуждать и наблюдать за чувствами, испытываемыми другой стороной личности. Разум привязан упругой нитью к блуждающим ощущениям».

Такими словами Гордон Уэссон описал первое в истории грибное «странствие», совершенное людьми со стороны («аутсайдерами»). Люди из ЦРУ пропустили это событие, но они быстро узнали о нем, несмотря даже на то, что поездка Уэссона в нецивилизованную страну была частной поездкой в область. Такая скорость была обусловлена широкой сетью, раскинутой ЦРУ, которая включала в себя формальные договоренности о связях с такими организациями, как Управление сельского хозяйства, и неформальные контакты во всем мире. Один из ботаников в Мехико послал сообщение, которое дошло как до ЦРУ, так и до Джеймса Мура.

В описании видений Уэссона, составленном ЦРУ в лучшей бюрократической форме, сообщается, что нью-йоркскому банкиру казалось, будто он видит «множество архитектурных форм». Как бы там ни было, «плоть божества» была обнаружена, и руководители MKULTRA получили информацию о намерении Уэссона вернуться следующим летом, чтобы привезти грибы.

В течение зимы Джеймс Мур написал Уэссону («совершенно неожиданно», как вспоминает последний) и выразил желание проанализировать химические свойства мексиканских грибов. Мур предложил сопровождать Уэссона в его поездке. Чтобы сделать это предложение более приятным, он упомянул, что знает фонд, который согласен поддержать экспедицию. И действительно, канал финансирования ЦРУ, фонд Гешиктера, предоставил в распоряжение исследователей 2 тыс. долл. Внутри программы MKULTRA поиск божественного гриба стал называться подпроектом № 58.

В поездке 1956 г. к Муру и Уэссону присоединились известный французский миколог Роже Гейм и его коллега из Сорбонны. Последний отрезок пути ученые совершали в маленьком самолете «Цессне». Пилот неожиданно совершил резкий поворот вправо в узком каньоне и произошла непредвиденная посадка на склоне холма. После приземления к самолету подбежала молодая индианка и стала подкладывать под колеса самолета обломки скальных пород, что позволило ему не сорваться в ущелье. Чтобы уменьшить вес, пилот на время оставил Мура среди местных индейцев, которые не говорили ни по-английски, ни по-испански. Позднее самолет вернулся и забрал Мура.

Прибыв в Хуаутлу, все наслаждались примитивными условиями, спали на полу, ели местную пищу. Все, кроме Мура, который от всего этого жестоко страдал. Он вспоминает, что, кроме поноса, «страдал от сильной простуды, почти умер от голода, чесался». Помимо физических страданий, Мур испытывал и моральные страдания, чувствовал себя чужаком среди своих спутников, которые хорошо ладили друг с другом. Если верить Уэссону, Мур был «нытиком». «Он был подобен новичку, впервые попавшему на корабль. У него болел желудок, все ему не нравилось». Мур подтверждает: «За время экспедиции наши отношения ухудшились».

Уэссон вернулся к той же Марии Сабине, которая привела его в заоблачные выси годом раньше. Вновь ритуал начался после наступления темноты, и для всех, кроме Мура, это было восхитительное переживание. По словам Уэссона, у него было «потрясающее ощущение — ощущение экстаза. Вас подняли ввысь, туда, где вы никогда еще не были». По описанию Мура «все пели на своем наречии. Затем стали по кругу передавать грибы, и мы их сжевали. Я ощутил эффект галлюцинации, хотя мое ощущение было ближе к “дезориентации”».

Вскоре Мур вернулся к себе в университет с мешком, наполненным грибами. Он успел отвезти свою беременную жену в больницу и передать ее в руки акушерки; и сразу обратился к врачу с жалобой на желудочное недомогание. Будучи и без того худощавым человеком, Мур потерял еще 15 ф. веса. В течение последующей недели он постепенно пришел в себя. Он сообщил о своем прибытии Бортнеру и приступил к предварительной работе в лаборатории по выделению активных ингредиентов грибов. Бортнер поторапливал его; сотрудников MKULTRA волновала перспектива возможности создания «совершенно нового химического агента». Они хотели получить в свое распоряжение запас «плоти божества». Сид Готлиб писал, что если Мур добьется успеха, то «вполне возможно, что новые наркотики смогут остаться тайной ЦРУ».

Мечта Готлиба о монополии ЦРУ на божественные грибы быстро испарилась под воздействием нежелательной конкуренции. Действительно, вскоре перед ЦРУ во весь рост встала проблема контроля над распространением нового наркотика.

Пока Мур трудился в своей лаборатории, Роже Гейм в Париже неожиданно совершил примечательное открытие — обнаружил возможность выращивать грибы в искусственной культуре из отпечатков спор, которые он сделал в Мексике. После этого Гейм послал образцы Альберту Гофманну, открывателю ЛСД, который быстро извлек и химически воспроизвел активный химический ингредиент. Он назвал его псилоцибином.

Почтенный швейцарский химик опередил ЦРУ[66], и люди из MKULTRA оказались сами перед необходимостью получать формулы и запасы из-за океана.

Вместо того чтобы скрыть мировой запас наркотика в каком-либо сейфе, они были вынуждены платить компании «Сандоз», как и во времена проведения исследований, связанных с ЛСД. Побежденный старым мастером, Мур отложил свою работу и послал заказ в компанию «Сандоз» за запасом псилоцибина.

Неудача с установлением контроля не уничтожила надежды руководителей ЦРУ на то, что грибы могут оказаться мощным оружием в тайных операциях. Ученые ввели исследования в стадию эксперимента. По прошествии трех летних сезонов после первой экспедиции Джеймса Мура, слабого здоровьем американского профессора, работавшего на ЦРУ, гриб проделал путь по лабораториям двух континентов, а его химический эквивалент вернулся по каналам ЦРУ к работающему по контракту специалисту для проверки. В штате Кентукки доктор Хэррис Исбелл распорядился ввести псилоцибин девяти темнокожим обитателям тюрьмы для наркоманов. Его сотрудники уложили подопытных на кровати и, по мере того как наркотик начал действовать, они каждый час замеряли физические параметры: кровяное давление, коленные рефлексы, температуру, точный диаметр зрачка и т. д. Помимо того, они описали различные субъективные ощущения подопытных.

Через 30 минут совершенно явно стало проявляться беспокойство. Это было сложное ощущение, состоявшее из страха и ощущения надвигающегося зла, ужаса перед безумием или перед смертью… Временами пациентам казалось, что они могут видеть кровь и кости своего собственного тела или тел других людей. Они сообщали о фантазиях или подобных сну состояниях, когда им казалось, что они находятся в иных местах. Сообщалось о фантастических переживаниях, таких как путешествия на Луну, проживание в роскошных дворцах… Двум из девяти пациентов казалось, что их переживания вызваны экспериментаторами, контролирующими их разум.

Экспериментальные данные накапливались; за ними должны были следовать оперативные испытания.

Однако магические грибы не стали хорошим шпионским оружием. Они заставляли людей вести себя странно, но никто не мог предсказать, куда приведет «странствие». Руководителям ЦРУ требовалась уверенность.

В то же время Гордон Уэссон обрел откровение. Проведя всю жизнь в поисках обожаемых грибов, он нашел величайшее чудо в удаленной индейской деревушке. Пережитое вдохновило его на написание отчета о путешествии для серии «Великие приключения» в журнале «Лайф». Рассказ, занявший 17 страниц текста и цветных фотографий, назывался «В поисках “волшебных” грибов. Нью-йоркский банкир едет в мексиканские горы, чтобы принять участие в древнем ритуале индейцев, жующих странные растения, вызывающие видения». В 1957 г., перед тем как русский спутник потряс Америку, журнал «Лайф» познакомил миллионы своих читателей с чудесами галлюциногенов, описав их красочно, но в то же время уважительно. Уэссон прочувствованно рассказал о долгих поисках вслед за легендами и сказаниями, связанными с грибами, но особенно патетический характер носил рассказ о мексиканском «странствии»:

В прошлом человечества, когда оно ощупью двигалось во тьме веков, должен был наступить такой момент, когда человек открыл тайну вызывающего галлюцинации гриба. Влияние этих грибов было весьма глубоким, это был детонатор новых представлений. Ибо грибы открыли человеку миры за пределами известного ему горизонта, как во времени, так и в пространстве, даже миры в ином измерении, небеса и, возможно, ад. Для доверчивого примитивного разума грибы мощно укрепили представление о чудесном. Человек разделяет с животными многие чувства, но благоговение, почтение и страх перед Богом свойственны только человеку. Ощущая блаженное состояние благоговения и экстаза, порожденное божественными грибами, человек хочет спросить, не грибы ли вселили в него саму идею Бога.

Эта статья вызвала сенсацию в Соединенных Штатах, где люди были подготовлены к восприятию подобных идей книгой Олдоса Хаксли «Двери восприятия». Под ее влиянием толпы респектабельных людей — предшественников грядущих хиппи — устремились в Мексику в поисках собственных «курандер» (шаманок). (Реакция на его статью вызвала у Уэссона смешанные чувства после того, как несколько мексиканских деревушек были буквально снесены с лица земли американскими туристами, устремившимися в погоню за «божественным»). Среди людей, любопытство которых было возбуждено статьей, находился и молодой профессор психологии Тимоти Лири.

Находясь в 1959 г. в Мексике в отпуске, он съел свои первые грибы. Вспоминая, он говорит, что «даже не представлял себе, насколько это изменит его жизнь».

Непосредственно перед поездкой ему была обещана должность в Гарварде, но престижная жизнь потеряла для него всю свою привлекательность в течение пятичасовой грибной трапезы: «Пришло откровение. Занавес поднялся… Прозвучал пророческий зов. Слова, произнесенные Богом».

Отреагировав на статью в журнале «Лайф» об экспедиции, которую частично субсидировало ЦРУ, Лири вернулся в Гарвардский университет, где студенты и профессора долгие годы являлись объектами финансировавшихся ЦРУ и военными экспериментов с ЛСД. Перед ним лежала карьера пророка наркотиков.

Вскоре ему предстояло цитировать в своей «Камасутре» слова Гарольда Абрамсона и других ученых, работавших по контракту с ЦРУ, созываемых на конференции по наркотикам бывшим каналом финансирования ЦРУ — фондом Мейси.

Как в случае с ЛСД, так и в случае с грибами сотрудники проекта MKULTRA забывали о возмущающем влиянии, которое оказала культура наркотиков в Соединенных Штатах на все аспекты жизни. Один из сотрудников TSS вспоминает: «Я считаю, что мы об этом не задумывались». Ученые из ЦРУ смотрели на наркотики с иной точки зрения, они продолжали формировать свой шпионский арсенал. На протяжении 60-х и вплоть до 70-х гг. ЦРУ вело в Латинской Америке планомерный поиск ядовитых и наркотических растений[67].

Ранее сотрудники TSS действительно участвовали в распространении наркотиков среди молодых университетских ученых с целью навсегда привлечь их к участию в этой области деятельности. Макс Ринкель из Бостонского психиатрического центра заинтересовал Гарольда Ходжа из Рочестера, подсказав ему способ получения гранта одного из фондов ЦРУ — Фонда Гешиктера. Группа Ходжа нашла способ введения радиоактивного индикатора в ЛСД, и команда MKULTRA позаботилась о том, чтобы специально обработанное вещество дошло до большего числа ученых. Когда такой ученый, как Гарольд Абрамсон, одобрительно отзывался о наркотике на вновь созванной конференции или семинаре, десятки и сотни ученых, работников здравоохранения и потенциальных объектов экспериментов, обычно студентов, стремились к употреблению ЛСД.

Однажды в 1954 г. Ральф Блум, студент Гарвардского университета, услышал от своего друга, что врачи в Бостонском центре заплатят 25 долл. любому, кто согласится провести один день в качестве счастливого шизофреника. Блум не смог устоять против соблазна. Он предложил свои услуги, прошел полный набор психологических тестов Векслера и получил допуск к испытаниям. В назначенный день его ввели в комнату, где уже находились пятеро других гарвардских студентов. К ним присоединился директор проекта Боб Гайд, который произвел на Блума впечатление заслуживающей доверия фигуры отца.

Кто-то внес в комнату шесть стаканов с водой и ЛСД. Студенты выпили предложенный напиток. Наркотик не действовал на Блума в течение полутора часов — несколько дольше среднего времени. Пока Гайд опрашивал его, Блум ощутил, как что-то сместилось у него в голове. «Я посмотрел на настенные часы и подумал о том, что они ведут себя замечательно. Они не обращают внимания на себя. Они просто висят на стене и показывают время». Блум ощутил, что смотрит на все окружающее с иной перспективы. «Отличие было очень тонким. Фильтры моего эго были убраны. Я оказался в доступном состоянии — доступном для меня. Я понимал, когда мне лгут, а богатство переживаний настолько переполняло меня, что мне не хотелось терпеть присутствие дураков рядом».

Через 24 года Блум подводит итоги: «Это было, безусловно, важным переживанием. Жизнь изменилась. Была снята плотина с моего старого сознания. Это невозможно сделать одним рывком. Я начал понимать, что стоит опять любить. Я получил новые очки, хотя начал ими пользоваться значительно позже. Они позволили мне увидеть, что впереди что-то есть»[68].

Многие студенты думали, подобно Блуму, что ЛСД изменило качество их жизни. У других отсутствовали положительные ощущения, а некоторые использовали в дальнейшем отрицательные впечатления из своих «путешествий», чтобы отрицать всю культуру, основанную на наркотиках, и процесс мышления 60-х гг. В таком университетском городе, как Бостон, где в больницах, связанных с Гарвардом, широкие исследовательские программы проводились как ЦРУ, так и армией, добровольное экспериментирование с ЛСД приобрело в академических кругах большую популярность. Аналогичная реакция, хотя, быть может, не столь ярко выраженная, наблюдалась и в других интеллектуальных центрах. Разведки использовали для экспериментов с ЛСД лучшие университеты и больницы, а это означало, что объектами испытаний становились сливки студенчества и молодых исследователей. В 1969 г. Агентство по борьбе с наркотиками и опасными медицинскими препаратами опубликовало интересное исследование, направленное на ограничение нелегального употребления ЛСД. Авторы писали, что «начало распространению наркотика среди небольших групп интеллектуалов положили крупные университеты, расположенные на Восточном и Западном побережье. Далее к ним пристрастились студенты старших курсов; увлечение распространилось на менее крупные университеты. Часто к приему наркотиков побуждали люди более высокого статуса. Преподаватели влияли на студентов; старшекурсники влияли на студентов младших курсов». Назвав это явление «процессом расползания», авторы, по-видимому, правильно показали путь распространения ЛСД по стране. Они опустили только один важный факт, о котором не могли знать: тот факт, что кто-то должен был влиять на преподавателей и что у вершины системы распространения можно было обнаружить людей из программы MKULTRA. Гарольд Абрамсон испытывал, по-видимому, большое удовольствие, приучая своих ученых друзей к ЛСД. Вначале он обратился к Фрэнку Фремонт-Смиту, возглавлявшему фонд Мейси, из которого деньги поступали к Абрамсону. В том маленьком мирке, где каждый знал каждого, Фремонт-Смит организовывал конференции, распространявшие сведения об ЛСД в академических кругах. Абрамсон дал также первую дозу ЛСД Грегори Бейтсону, первому мужу Маргарет Мед. В 1959 г. Бейтсон, в свою очередь, устроил так, что его друг, поэт Аллен Гинсберг, принял этот наркотик во время проведения программы исследований невдалеке от Стэнфордского университета. Хотя он был знаком с галлюциногенным эффектом пейоти, Гинсберг плохо отреагировал на то, что он описал как «тесный кабинетик врача, набитый инструментами», где он принял наркотик. Хотя ему разрешили слушать записи по собственному выбору (он выбрал чтение Гертруды Стейн, тибетскую мандалу и Вагнера), Гинсбергу казалось, что «его подключили к мозгу Большого Брата». Он говорит, что в результате эксперимента заболел «паранойей в легкой форме, которая продолжалась в течение всех кислотных переживаний середины 60-х гг., пока я не научился избавляться от этого состояния посредством медитации». В то время антрополот и философ Грегори Бейтсон работал в админнстративном госпитале для ветеранов в Поло Альто. Начиная с 1959 г. испытанием ЛСД в этом госпитале занимался д-р Лео Холлистер. Холлистер отмечает, что он неохотно вступил в сферу изучения галлюциногенов, что было обусловлено «ненаучной» работой первых исследователей ЛСД. В этой связи он конкретно говорит о большей части людей, посещавших конференции фонда Мейси. Таким образом, надеясь улучшить работу, финансируемую ЦРУ и военными, Холлистер испытывал наркотики на студентах-добровольцах, включая некоего Кена Кизи (в 1960 г.). Кизи говорил, что он был пьян только однажды, но три вторника подряд принимал различные психоделики. В дальнейшем Кизи писал: «Шестью неделями позднее я приобрел первую унцию травки. А через шесть месяцев я работал в этом же госпитале санитаром в психиатрическом отделении». Основываясь на собственном опыте и принимая наркотики, он написал повесть «Полет над гнездом кукушки» и стал вторым по известности человеком эпохи контркультуры, распространяя по стране веру в наркотики, а Том Вулф зафиксировал это в хронике. Руководство ЦРУ не считало желательным вовлечение в употребление наркотиков таких людей, как Лири, Кизи и Гинсберг. Однако это произошло, как произошло и со многими менее известными людьми, такими как гарвардский студент Ральф Блум. И все вместе они создавали климат, при котором ЛСД выводился из-под правительственного контроля и был доступен на черном рынке. По-видимому, никто в Америке не предвидел, что молодые американцы станут добровольно употреблять наркотики для расщепления сознания или отдыха. Эксперты MKULTRA были увлечены проблемой управления разумом и не смогли предвидеть на основании собственного опыта употребления ЛСД, что другие люди, менее озабоченные проблемой, как заставить других выполнять их волю, будут реагировать на наркотик. Было бы преувеличением возложить всю ответственность за распространение ЛСД на ЦРУ. Не следует забывать, какое это было время: война во Вьетнаме, падение авторитетов, широкое распространение других наркотиков, особенно марихуаны. Однако остается фактом, что ЛСД был одним из катализаторов бурных волнений 60-х гг. Никто не мог вступить в мир психоделиков, не пройдя сначала (бессознательно) через двери, открытые Разведывательным управлением. Совершенно поразительным итогом явилось то, что поиск оружия среди наркотиков, подогреваемый надеждой на то, что шпионы, подобно д-ру Франкенштейну, смогут управлять жизнью с помощью гения и машин, будет способствовать распространению наркотиков и появлению бродячих неконтролируемых умов людей контркультуры.

Часть III

Чары — электроды и гипноз

Возможно, что иногда травма головного мозга будет играть исцеляющую роль.

Д-р Пол Хох, 1948

Для всей истории научного прогресса характерно наличие большого числа ученых, исследующих такие проблемы, о существовании которых общественность даже не подозревала.

Маргарет Мед, 1969

Глава 8

«Промывание мозгов»

6 сентября 1950 г. в газете «Майами ньюс» была опубликована статья Эдварда Хантера под заголовком «Тактика “промывания мозгов” заставляет китайцев вступать в ряды коммунистической партии». Это был первый случай использования в печати термина «промывание мозгов», который получил широкое распространение в газетных заголовках эпохи холодной войны. Хантер, оперативник ЦРУ в области пропаганды, прикрытием которого служила журналистская деятельность, опубликовал целую серию книг и статей на эту тему. Он образовал свой термин из китайского выражения «си-нао» («чистить разум»), не имевшего в Китае никакого политического оттенка.

Американское общественное мнение бурно прореагировало на идеи Хантера, что было обусловлено господствовавшей в нем враждебностью к коммунистическому противнику, деятельность которого воспринималась как таинственная и чуждая.

Большинство американцев что-то слышали об известном процессе над венгерским кардиналом Миндсенти, на котором кардинал казался зомбированным, находящимся под воздействием наркотиков или гипноза. Другие обвиняемые на известных советских «показательных процессах» проявляли сходные симптомы, где признавались в невероятных преступлениях, произнося признания одинаково монотонными голосами. Американцам была знакома идея о том, что коммунисты обладали возможностями управлять несчастными людьми, и высказывания Хантера способствовали тому, что беспокоящие представления перешли в сильный страх. Опасения, связанные с «промыванием мозгов», усилились в процессе тяжелых боевых действий во время корейской войны в 1952 г., когда китайское правительство развернуло пропагандистскую кампанию, в которой приводились задокументированные «признания» американских летчиков в различных военных преступлениях, включая применение бактериологического оружия.

Официальная американская позиция в отношении признаний военнопленных заключалась в том, что они были вынужденными и ложными. Как говорится в одном из документов штаба американских ВВС, «в признаниях могут содержаться правдивые детали… Но для целей нашего рода войск признания рассматриваются в качестве вынужденного сообщения ложных сведений». Хотя у военных были понятные причины считать сделанные признания лживыми или правдивыми, это не опровергает того факта, что признания были сделаны. Это также не снимало страхи таких людей, как Эдвард Хантер, который считал признания доказательством наличия у коммунистов средств, «позволяющих так затуманить рассудок человека, что он перепутает правду с ложью и поверит в реальность событий, которых на самом деле не было, и в конечном счете, станет марионеткой в руках коммунистического кукловода».

К концу корейской войны 70 % американских военнопленных, число которых в Китае достигало 7190 человек, либо признались в совершении преступлений, либо поставили свои подписи под призывами прекратить войну в Азии. 15 % полностью сотрудничали с китайцами, и только 5 % стойко сопротивлялись нажиму. Поведение американцев контрастировало не в их пользу по сравнению с поведением англичан, австралийцев, турок и других военнопленных ООН, среди которых коллаборационизм встречался редко, хотя, как показали исследования, с ними обращались примерно так же плохо, как с американцами. Что еще хуже, большое число военнопленных не отказались от своих признаний и после возвращения в Соединенные Штаты. Вопреки ожиданиям, они этого не сделали после возвращения на родину. Удивленные и разочарованные таким упадком морали среди военнопленных, законодатели американского общественного мнения согласились с объяснением Эдварда Хантера: «Каким-то образом китайцы “промыли мозги” нашим парням».

Но как это им удалось? В разгаре ужаса перед «промыванием мозгов» консервативные ораторы привносили религиозный оттенок в политические дебаты. По определению, всех коммунистов обработали с помощью сатанинских сил, утверждали они, что позволяло представлять врагов в виде роботов, полностью лишенных человеческих чувств и мотиваций. Либералы придерживались более научных взглядов на проблему. Перед лицом неопровержимых свидетельств того, что как русские, так и китайцы могли за очень короткий период, часто в крайне тяжелых условиях, изменить основные убеждения и схемы поведения военнопленных, либералы посчитали, что должен существовать особый метод, тайну которого позволят обнаружить объективные исследования.

Директор ЦРУ был сторонником научного подхода, хотя, естественно, поощрял своих экспертов в области пропаганды к эксплуатации более эмоционально выигрышной гипотезы о «промывании мозгов». Даллес и руководители других разведывательных служб направили лихорадочные усилия на то, чтобы как можно больше узнать об успехах советских и китайских ученых в области контроля над разумом. Стремясь получить ответ, Даллес обратился к содействию со стороны д-ра Гарольда Вольфа, невролога с мировым именем, с которым он наладил тесные личные связи. В то время Вольф лечил сына Даллеса, который был ранен в голову во время корейской войны. Вместе они переживали приступы и рецидивы у младшего Даллеса, вызванные его ранением. Худощавый, небольшого роста, но обладавший сильным характером, д-р Вольф быстро подружился с высоким, представительным директором ЦРУ. Возможно, Даллес рассматривал «промывание мозгов» как некое повреждение мозга или привнесение душевного заболевания. Во всяком случае, в конце 1953 г. он попросил Вольфа провести для ЦРУ официальное расследование методов, применяемых коммунистами при «промывании мозгов». Вольф, увлеченный рассказами директора о мире секретных операций, охотно принял сделанное ему предложение.

Гарольд Вольф был в основном известен как специалист по лечению мигрени и головной боли иного рода, однако он многократно консультировал разведчиков и военных, поэтому он знал, как следует приняться за выполнение порученного ему дела. Он договорился о сотрудничестве с Лоуренсом Хинклем, своим коллегой по медицинскому колледжу Корнельского университета в Нью-Йорке. Хинкль участвовал в исследовании и выполнял административные функции. Прежде чем приступить к работе, оба доктора удостоверились в том, что администрация университета и его президент Дин У. Мэлот одобряют эту работу, что они связались со службами в Вашингтоне, которые подтвердили, что разрабатываемый проект имеет то большое значение, которое ему придает Аллен Даллес. Хинкль вспоминает, как советник из Белого дома побуждал к совместной работе сотрудников Корнельского университета. Администрация университета дала свое согласие, и вскоре Вольф и Хинкль приступили к работе над секретными файлами, посвященными «промыванию мозгов». Сотрудники ЦРУ помогли также организовать интервью с бывшими коммунистами — следователями и заключенными. Как вспоминает Хинкль, «все осуществлялось с соблюдением правил секретности. Нам пришлось много поработать и подписать соглашения о соблюдении секретности, к которым все относились очень серьезно».

Команда Вольфа и Хинкля стала основной группой исследователей, занимавшейся изучением проблемы «промывания мозгов» по поручению правительства США, хотя ВВС и армия параллельно осуществляли и собственные программы[69]. Их секретные доклады Аллену Даллесу, опубликованные позднее в рассекреченном варианте, рассматривались как изложение позиции американского правительства по этому вопросу. Если сделать определенные скидки на риторику эпохи холодной войны 50-х гг., то доклад Хинкля-Вольфа остается одним из лучших отчетов о массированных программах политического переобучения в Советском Союзе и Китае. В нем прямо заявлялось, что ни в Советском Союзе, ни в Китае не было магического оружия — ни наркотиков, ни экзотических лучевых пушек или иных фантастических механизмов. Вместо этого в докладе описывались методы допросов, которые практиковались коммунистами: они базировались на умелом, хотя и жестоком применении полицейских методов. Описание советской системы предвосхищает в схематическом виде роман писателя Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Хинкль и Вольф показали, что советские методы основаны на кумулятивном эффекте интенсивного психологического давления и человеческой слабости; один лишь этот тезис принес обоим ученым вражду более правых сотрудников ЦРУ, типичным представителем которых был Эдвард Хантер.

Некоторые из знавших его вспоминают, как Хантер любил повторять, что советские идеологи «промывали мозги» людям точно так же, как Павлов делал это с собаками.

Вопреки некоторым несогласным, таким как Хантер, модель Вольфа-Хинкля (с последующими усовершенствованиями) наилучшим образом описывает крайние формы политического переобучения. Согласно общепринятому мнению, в Советском Союзе была предпринята попытка влиять на поведение пленного, помещая его в одиночное заключение. Меняющиеся охранники постоянно держали его под наблюдением, унижая и оскорбляя, давая понять, что он полностью лишен поддержки извне. Охранники заставляли заключенного долгое время стоять, сидеть можно было, только получив разрешение, лежать он мог исключительно в определенной позе, а при малейшем движении во сне его тотчас же будили. Он полностью изолирован от внешних впечатлений, от всех новостей извне, запреты распространялись на разговоры и чтение.

Через четыре-шесть недель такой убийственной рутины заключенный обычно «ломался» под воздействием стресса. «Он плачет, бормочет, громко молится в своей камере», — пишут Хинкль и Вольф. Допрос начинался, когда заключенный доходил до этой стадии. Ночь за ночью охранники приводили его в специальное помещение, где проходил допрос. Не обвиняя заключенного в совершении каких-либо конкретных преступлений, следователь внушал ему, что тот прекрасно знает сам обо всем, что он совершил. Самым мучительным для себя образом, в духе Кафки, заключенный пытался отрицать неизвестно какую вину. Совместно с заключенным следователь детально прослеживал его жизнь. Он улавливал любую непоследовательность, какой бы малой она ни была, считая ее дальнейшим доказательством вины; он высмеивал попытки оправдаться, которые предпринимал заключенный. Правда, последний получал какой-то отклик. Долгие недели изоляции и неопределенности приводили к тому, что пленник был благодарен за любой человеческий контакт — даже за то, что его дело двигалось к своему завершению. Правда, двигалось только до тех пор, пока он соглашался признавать свою вину, но… Постепенно заключенный приходил к выводу, что он и его следователь вместе движутся к единой цели — к завершению его дела.

Вместе они «обыскивали» его душу. Периодически следователь ослаблял натиск. Он предлагал сигарету, непринужденно беседовал, объяснял, что это его работа… Тем сильнее в следующий раз на заключенного действовали слова о том, что его признания недостаточны.

По мере того как обвинения против заключенного начинали приобретать форму, он осознавал, что его бедствия завершатся только полным признанием. В противном случае мучительные допросы будут продолжаться вечно. Как писал Хинкль Вольфу, «режим давления создал почти невыносимые переживания. Заключенный чувствует: что-то необходимо предпринять, чтобы закончить это. Он должен найти выход». Бывший сотрудник КГБ, один из многих следователей и заключенных, опрошенный в ЦРУ в процессе проведения специального исследования, рассказал, что более 99 % всех заключенных подписывали на этом этапе признание. В Советском Союзе при Сталине эти признания являлись конечным этапом допросов. После этого заключенных обычно расстреливали или ссылали в трудовые лагеря по приговору суда. В настоящее время российские руководители с меньшей настойчивостью добиваются признаний перед заключением своих противников в тюрьмы. Однако для их изолирования по-прежнему используется система тюрем и система здравоохранения.

В Китае была принята более обширная система переобучения заключенных. У них признание было только началом. Далее заключенного помещали в общую камеру, где начиналось переобучение. С утра до позднего вечера совместно с другими заключенными он изучал труды Маркса и Мао, слушал лекции, занимался самокритикой. Поскольку прогресс каждого заключенного зависел от успехов его сокамерников, вся группа осуждала любое отклонение в поведении как отступление. Заключенные демонстрировали свое рвение, яростно нападали на «уклонистов». Тесное общение с людьми, бранящими и оскорбляющими его, приводило заключенного на грань эмоционального срыва. Хинкль и Вольф считали, что «рано или поздно заключенному придется согласиться с требованиями группы». При изменении позиции заключенного оказываемое на него давление ослабевало. Сокамерники начинали относиться к нему с возрастающим миролюбием и уважением. Это, в свою очередь, усиливало его преданность партии, ибо он начинал понимать, что только такая преданность позволит ему успешно существовать в камере. Во многих случаях этот процесс приводил к возникновению у заключенного восторженного ощущения миссии — появлялось чувство, что он вышел, наконец, на прямой путь и увидел правду.

Хотя, конечно, такое ощущение, сходное с религиозным обращением, наступало не всегда и не во всех случаях сохранялось, когда он возвращался в другую социальную группу.

Начиная с предварительных исследований Вольфа-Хинкля, секретные службы неизменно приходили к заключению, что ни китайцы, ни русские не использовали в сколько-нибудь значительной мере наркотики или гипноз, а также не обладают (вопреки существовавшим опасениям) средствами для «промывания мозгов», сопоставимыми с атомной бомбой. В большинстве случаев применялись методы многовековой давности. Такие исследователи ЦРУ, как психолог Гиттингер, обратились к изучению документов испанской инквизиции. В то же время коммунисты при разработке системы проведения допросов не пользовались услугами психиатров или иных специалистов, изучающих поведение человека.

Различия между советской и китайской системами были, по-видимому, обусловлены различиями их национальных культур. Советская система «промывания мозгов» напоминала могучего полицейского, в обязанности которого входило изолировать, а затем и усмирить всех недовольных. Китайская система больше походила на работу тысяч искусных акупунктуристов, воздействующих друг на друга и полагающихся на групповое давление, идеологию и повторение. Чтобы основательнее постичь советскую или китайскую систему управления, следовало глубоко изучить тайны национального и индивидуального характера.

В то время как исследователи ЦРУ рассматривали такие вопросы, Разведывательное управление направило основное внимание в другую сторону.

Логика переключения интереса понятна разведчикам. Ход их рассуждений был таков: несмотря на отсутствие у Советского Союза и Китая механизма «промывания мозгов», нет никаких оснований считать такую задачу невыполнимой. А если существует даже отдаленная вероятность ее решения, то и коммунисты смогут это сделать. В таком случае интересы национальной безопасности требовали, чтобы США изобрели механизм первыми. Поэтому ЦРУ разработало свою собственную программу «промывания мозгов», которая, подобно советской и китайской версиям, основывалась на особенностях американского национального характера. Это была уменьшенная копия проекта

«Манхэттен», основанная на убеждении, что «промывание мозгов» возможно с опорой на психологию. Администрация ЦРУ возлагала надежды на то, что ранее сделанные в Америке открытия будут способствовать научным прорывам. Вместо обращения за помощью к могучим полицейским, методы которых не вызывали у американцев сочувствия, или к гуру для создания массовой мотивации, что также не было свойственно американской идеологии, специалисты ЦРУ, работавшие в области «промывания мозгов», обратились к людям типа блестящего — и иногда безумного — ученого, увлеченного разгадыванием чудес мозговой деятельности.

В 1953 г. директор ЦРУ Аллен Даллес сделал редкое заявление по поводу коммунистического «промывания мозгов»: «Нам, людям Запада, трудно понять все детали. Немногие выжили, и в нашем распоряжении нет людей, которых можно было бы использовать в качестве “подопытных кроликов”, проверяя на них необычные методы». Но в то самое время, как Даллес произносил эти слова, в ЦРУ по его распоряжению приступили к поиску и ученых и «кроликов».

Некоторые эксперименты так далеко зашли за черту этических норм экспериментальной психиатрии (которые и без того крайне зыбки), что руководители ЦРУ посчитали благоразумным проводить большую часть работы за пределами Соединенных Штатов.

Назовем ее Лорен Г. В течение долгого времени она ничего не помнила о происшедшем с ней. Она помнила только, как муж подвез ее к старому серому каменному зданию госпиталя, Алланскому мемориальному институту, и сдал ее под опеку директора института доктора Юена Камерона. Следующее воспоминание относится к тому, что произошло через три недели:

Они дали мне халат, который для меня был слишком велик, и я спотыкалась в нем. Я была безумна, спрашивала, почему я должна ходить в такой неуклюжей одежде. Я едва двигалась, так как была очень слаба. Помню, как пыталась идти по коридору со скошенными стенами. Именно тогда я сказала: «Святые угодники, как отвратительно». Помню, как выбежала из здания и стала подниматься в гору в моем длиннополом халате.

Гора, носившая имя Мон Рояль, возвышалась над Монреалем. Лорен шаталась и спотыкалась, поднимаясь все выше и выше. Персоналу госпиталя без особого труда удалось настигнуть ее и привести обратно в институт. Ей ввели успокоительное средство, прикрепили к вискам электроды и подвергли электрошоку. Вскоре она спала как младенец.

Постепенно самочувствие Лорен Г. стало нормализоваться. Она занялась плетением корзин, стала играть с другими пациентами в бридж. Ее выписали из госпиталя, и она вернулась к мужу, который жил в Канаде в другом городе.

Казалось, что до психического срыва, происшедшего в 1959 г., жизнь улыбалась Лорен Г. Ухоженная, благополучная 30-летняя женщина, она много занималась конным спортом. Многие находили в ней сходство с Элизабет Тейлор. В 20 лет вышла замуж за богатого юношу, жившего по соседству. Правда, мужа она не любила, просто позволила своей властной матери бросить себя в его объятия.

Муж много пил. Вспоминая, она отмечает: «Я была очень несчастна. У меня был ужасный брак, и в конце концов у меня произошел нервный срыв. Я пыталась сбросить вес, страдала бессонницей, нервничала».

Семейный врач порекомендовал мужу послать ее к доктору Камерону, что представлялось вполне логичным, учитывая его широкую известность как врача-психиатра. Он возглавлял Алланский мемориальный институт с 1943 г., когда Рокфеллеровский фонд выделил средства на открытие психиатрического отделения при Макджилловском университете (McGill University). Получая помощь от Рокфеллеров, Макджилл построил госпиталь, получивший широкую известность далеко за пределами Канады в качестве новаторского лечебного учреждения. В 1953 г. Камерон был избран президентом Американской психиатрической ассоциации. Его друзья шутя говорили, что они отказались от всех причитающихся им почестей в его пользу.

Камерон был приверженцем более «объективных» форм терапии, которые позволяли достигать улучшения легче и быстрее, чем при применении медленно действующих методов Фрейда. Будучи нетерпеливым человеком, он мечтал о способах излечения шизофрении. Никто не мог сказать ему, что он идет по неверному пути. Роберт Моррисон, единомышленник Камерона в Рокфеллеровском фонде, отмечал в своих дневниковых записях, что Камерон был человеком неуступчивым и неспокойным. Моррисон объяснял этим «отсутствие у него интереса к психотерапии и ее недостаточную эффективность, а также неспособность устанавливать теплые личные отношения с сотрудниками, о чем мне неоднократно сообщали во время моих посещений Монреаля». Другой наблюдатель из Рокфеллеровсого фонда отмечал, что Камерон «страдает, по-видимому, от глубокой неуверенности и ему свойственна тяга к власти, что подчеркивается его крайней отчужденностью от сотрудников».

Когда муж Лорен Г. доставил ее к Камерону, тот сказал ему, что подвергнет ее воздействию электрошока, что было в то время стандартным методом. Муж замечает: «Камерон не отличался многословием, но я не думал, что он предпримет что-то необычное». Муж не мог знать, что Камерон испытает на его жене новую экспериментальную методику, еще менее он мог подозревать, что тот намеревался «изменить ее паттерн». Не знал он и о том, что эта деятельность финансировалась из секретных фондов ЦРУ в размере 19 тыс. долл. в год[70].

Камерон определял «изменение паттерна» как изменение схемы поведения личности (паттерна) нормальных людей и шизофреников с помощью интенсивного электрошокового воздействия, которое обычно сочеталось с длительным сном под воздействием снотворных препаратов. Таким образом, это был психиатр, согласный (причем крайне охотно) полностью стереть человеческий разум. Ранее, в 1951 г., Морзе Аллен в рамках программы ARTICHOKE назвал это процессом «создания растения». Камерон оправдывал этот метод создания «чистой доски» (tabula rasa) своей теорией «дифференцированной амнезии», хотя он и не подтвердил ее какими-либо статистическими данными. Он просто утверждал, что после «полной амнезии» к человеку постепенно вернется память о нормальном поведении без его шизофренической составляющей. Камерон бездоказательно постулировал возможность «дифференцированной амнезии».

Такая возможность применительно к человеку, который знает слишком много и которого можно заставить забыть то, что он знает, издавна была мечтой и целью программ ARTICHOKE и MKULTRA.

Разумеется, у Лорен Г. ничего не сохранилось в памяти о тех неделях, в течение которых Камерон менял ее паттерн. В дальнейшем, в отличие от большинства пациентов этого психиатра, паттерн которых был изменен, к Лорен Г. полностью вернулась память о жизни, предшествовавшей лечению, но вернулась и память о психических проблемах[71]. Ее муж говорит, что она вышла из больницы со значительным улучшением. Она же утверждала, что лечение не повлияло на ее душевное состояние, что, по ее мнению, было прямо обусловлено неудачным замужеством. Она прекратила посещать Камерона через месяц после завершения амбулаторного лечения с применением электрошока, к которому она относилась крайне отрицательно. Ее отношения с мужем ухудшились, а еще через два года она с ним рассталась. По ее словам, она «просто поднялась на ноги. Я послала все к черту и решила, что следует самой отвечать за свою жизнь. Я начала жить заново». Разведясь и вступив в новый брак, она чувствовала себя с тех пор вполне счастливой.

Изменение паттерна, которому Камерон подверг Лорен Г. в сравнительно мягкой форме, началось с 15–30 дней «сонной терапии». Как явствует из названия лечебного курса, пациентка спала почти сутками. По рассказам одного из больничных докторов, который давал пациентам то, что он называл «сонным коктейлем», один из врачей будил пациента трижды в день, чтобы вновь дать ему лекарство, состоявшее из 100 мг торазина, 100 мг нембутала, 100 мг секонала, 150 мг веронала и 10 мг фенергана. Другой врач будил того же пациента два или три раза в день для лечения электрошоком[72]. Этот доктор со своим помощником вкатывал в палату портативную машину, с помощью которой они производили местную анестезию и вводили мышечный релаксант, что позволяло предотвратить возникновение травм во время предстоящих судорог. Приложив электроды, погруженные в солевой раствор, помощник удерживал пациента, а врач включал электрический ток. При стандартной электрошоковой терапии пациент получал электрическую дозу напряжением 110 В на протяжении доли секунды один раз в день или через день. В отличие от этого, Камерон подвергал пациента воздействию током в течение периода в 20–40 раз большей длительности 2 и 3 раза в день под напряжением до 150 В. Метод, названный по имени своих английских изобретателей методом Пейджа-Рассела, состоял из начального шока, продолжительностью в 1 секунду, который вызывал основную судорогу, и 5–9 дополнительных шоков в середине первой и последующих судорог. Даже изобретатели метода, врачи Пейдж и Рассел, ограничивались одним ежедневным сеансом, причем они всегда прекращали его, как только пациент начинал проявлять «явное неприятие» или после того, как наступало «изменение поведения». Но Камерон приветствовал такие симптомы в качестве признака успешного лечения и полностью проводил всю программу.

Частые вопли пациентов, раздававшиеся в госпитале, не удерживали Камерона и большинство его единомышленников от полного «изменения паттерна» пациентов. Другие пациенты сообщают, как они застывали перед «спальными палатами», где проходило лечение; обычно они перемещались вдоль противоположной стороны коридора.

По словам Камерона, это была комбинированная терапия, при которой электрошок и сон применялись от 15 до 30 дней, а у некоторых пациентов — до 65 дней (причем в последнем случае их будили в течение трех дней в середине процесса лечения). Иногда, как в случае с Лорен Г., пациенты пытались бежать, как только прекращали действовать применявшиеся препараты; в этом случае персоналу приходилось их ловить. Как вспоминает один из врачей, хорошо знакомый с методами Камерона, «особенно сложно было добиться того, чтобы во время лечения люди ходили». Этот врач рисует картину, когда оглушенные пациенты, неспособные заботиться о себе, бродили по госпиталю, мочась прямо на пол.

Камерон писал, что подвергающийся изменению паттерна типичный пациент — обычно женщина — проходил три этапа. На первом этапе пациентка утрачивала значительную часть памяти. Однако она все еще понимала, где она находится, почему и за что люди мучили ее. На втором этапе она утрачивала «временное и пространственное представление», но все еще хотела возвратить себе память.

Неспособность ответить на такие вопросы, как «Где я?» и «Как я сюда попала?», вызывала у нее сильное беспокойство. На третьем этапе все беспокойство пропадало. Камерон описывал это состояние как крайне интересное сужение диапазона воспоминаний, к которым человек обращается для обоснования своих заявлений. То, о чем говорит пациент, это только его сиюмоментные ощущения, он говорит о них почти исключительно в совершенно конкретных терминах. На его замечания не влияют предшествующие воспоминания, ни в коей мере не воздействуют на них и ожидания, относящиеся к будущему. Он живет в настоящем. Исчезли все шизофренические симптомы. Амнезия распространяется на все события его жизни. Лорен Г. и еще 52 пациента в Алланском мемориале достигли этого уровня изменения в 1958–1959 гг. Камерон разработал весь метод, когда началось финансирование со стороны ЦРУ. Разведывательное управление отправило ему деньги на проведение исследований, чтобы продолжить лечение далее. Представители ЦРУ хотели узнать, сможет ли Камерон, создав лишенный памяти разум, программировать новую схему поведения, как он заявлял ранее.

Уже в 1953 г., когда он стоял во главе Американской психиатрической ассоциации, Камерон разработал методику, названную им «психическим стимулированием», по которой он предполагал бомбардировать пациента словесными посылами. Из магнитофонных записей бесед с пациентом он выбирал эмоционально заряженные «ключевые заявления»; вначале отрицательные, чтобы избавиться от нежелательного поведения, затем позитивные, чтобы отрегулировать личностные черты. Лежа в ступоре, пациент слышал, например, такие отрицательные посылы:

Мадлен, ты разрешала отцу и матери обращаться с тобой, как с ребенком, пока ты не вышла замуж. Ты позволяла матери осуществлять над тобой сексуальный контроль после каждого свидания с парнем. У тебя не хватало решимости заставить ее прекратить это. Ты никогда не восставала против матери или отца, ты убегала от неприятностей… Они называли тебя «плаксивая Мадлен». Теперь, когда у тебя двое детей, ты не справляешься с ними, не можешь наладить хорошие отношения с мужем. Вы не ладите. Вы никуда не ходите вместе. Ты не сумела остаться для него сексуально привлекательной.

Леонард Рубенстейн, главный помощник Камерона, деятельность которого полностью финансировалось из фондов ЦРУ, составил послание и проигрывал его на магнитофоне в течение нескольких недель по 16 часов ежедневно. Будучи техником-электронщиком без медицинского или психологического образования, Рубенстейн сам изготовил огромный магнитофон, который мог одновременно проигрывать 8 контуров для 8 пациентов. Камерон помещал микрофоны буквально под подушки в «спальных палатах». «Мы добивались того, чтобы пациенты слышали все», — говорит один из врачей, работавших с Камероном. На некоторых пациентов Камерон усиливал отрицательное воздействие, подводя провода к ногам и подвергая пациента в конце послания воздействию тока.

Когда Камерон приходил к заключению, что отрицательное «психическое стимулирование» зашло достаточно далеко, он переводил пациента на 2-5-недельное прослушивание позитивного посыла:

Ты хочешь поправиться. Для этого ты должна позволить своим чувствам выйти на поверхность. Ты можешь выражать свой гнев… Ты хочешь, чтобы мать перестала тобой командовать. Начни утверждать себя сначала в малых вещах и вскоре ты будешь в состоянии противостоять ей на равных. Тогда ты сможешь быть женой и матерью, как и всякая другая женщина.

Камерон писал, что психическое стимулирование позволяло осуществлять «прямые контролируемые изменения личности» без обязательного разрешения конфликтов пациентки и без необходимости заставлять ее заново повторить ранее пережитое. Насколько нам известно, никто из современных психологов и психиатров не разделяет взгляды Камерона. Доктор Дональд Хебб, возглавлявший макджилловскую психологическую кафедру в то время, как

Камерон возглавлял психиатрическое отделение, не смягчает слова, отвечая на вопросы о психическом стимулировании: «Камерон работал над ужасными идеями. Они не вызывали уважения. При знакомстве с его делами и тем, что было им написано, хотелось смеяться. Если бы у меня был такой аспирант, я бы немедленно выгнал его». Разгорячившись, Хебб продолжает: «Видите ли, Камерон был неважным исследователем… Славу ему принесла политика». Однако в то время об этом не говорили. Камерон был могущественным человеком.

Шотландец по рождению, так и не утративший акцент в своей речи, Камерон продолжал исследовать усовершенствование способов изменения паттернов и психического стимулирования. Он наладил связь с ЦРУ — с Обществом по изучению экологии человека — с целью отыскать более быстрые и менее вредные способы изменения поведения. Он предложил этому обществу использовать метод, в котором сочетались оба применявшиеся им метода: ограничение сенсорного восприятия и применение сильнодействующих препаратов. Его подход, основанный на принципе шведского стола, свел воедино практически все возможные методы контроля над разумом, которые он исследовал как отдельно, так и вместе. По получении в 1957 г. гранта от ЦРУ Камерон начал работать над ограничением сенсорного восприятия.

Страницы: «« 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

Сборник рассказов об ауле златокузнецов Кубачи. Действие рассказов происходит в разное время, от кон...
Оригинальные произведения автора посвящены теме духовного поиска, любви, чудесам, делающим нашу жизн...
Регулярные колебания спроса, называемые сезонностью, случаются в любом виде бизнеса. Эта книга – ист...
Частный детектив Чарли Паркер отчасти разобрался с призраками прошлого и принял новый заказ, хотя и ...
Георгий Князев – бывший офицер ВДВ, ушедший со службы, чтобы найти убийц своей семьи. Отыскав и жест...