Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов Добров Андрей
Хотя в морге поддерживалась холодная температура, во избежание гниения тел, в кабинете было намного теплее. Однако пальто я не снял, и поэтому скоро начал задремывать. Но тут послышались энергичные шаги и голос Павла Семеновича:
– Так-так-так! И что это за Орфей спустился в наше царство мертвых?
– Скорее поднялся! Вы же на втором этаже! – ответил я громко, вставая с дивана.
Зиновьев, хохотнув, вошел в кабинет, крепко пожал мне руку и, сняв свое пальто, повесил его на вешалку в углу.
– Владимир Алексеевич! – бодро сказал он. – Какими судьбами? Опять расследуете какое-нибудь кошмарное убийство? Уж не купца ли Столярова?
– Точно его! Откуда знаете?
– А в последнее время к нам ничего интереснее этого не поступало! Ну-с, – потер он ладони, – сперва чаю, потом мертвецы? Или сначала мертвецы, а потом чай?
– Давайте сначала мертвеца.
Зиновьев кивнул, подошел к шкафу и открыл ключом дверцы. Потом указал на полку с банками:
– Вот он.
– Кто? – удивился я.
– Коннозаводчик Столяров! Правда, он здесь не целиком. Это, – он указал на одну из банок, – желудок, это – печень, тут – часть кишечника, а здесь – содержимое желудка.
Я чуть не поперхнулся, но потом пригляделся к содержимому банок и расслабился.
– Павел Семенович! Ну что вы мне «колокол льете»? В этих банках какая-то мутная водица, причем во всех одинаковая.
– Это не просто водица, Владимир Алексеевич, – ответил Зиновьев, вынимая одну из банок, – это результат процесса обработки. Эта мутная водица поможет нам ответить на вопрос, чем именно отравили уважаемого купца.
– А его точно отравили? – спросил я.
Зиновьев кивнул:
– Отравили. Но вот чем? Это интересно. Понимаете ли, узнав отравляющее вещество, мы можем тут же сузить круг подозреваемых. А часто и определить мотив убийства. Впрочем, это не мое дело – строить версии. Этим пусть занимаются сыщики. А я должен дать им факты. Ну что, пойдем посмотрим на тело? – Он сунул одну из баночек в карман халата.
– Пойдем.
Мы прошли по коридору и свернули в небольшой зал направо. Зиновьев щелкнул вторым выключателем, добавив света, и провел меня к столу, на котором под большой мятой простыней лежал кто-то грузный, с большим животом. Простыня соскользнула с правой ступни, обнажив плоские пальцы ноги с толстыми неопрятными ногтями и желтыми мозолями. Доктор встал у изголовья и ловким движением открыл голову мертвеца.
– Вуаля! Знакомьтесь!
Я встал рядом с Зиновьевым. Столяров при жизни был обладателем мясистого носа, коротко стриженных русых с сединой волос и аккуратной бородки клинышком. Как ни старался, я не мог вспомнить его лица – вероятно, мы с ним никогда раньше не встречались.
– Итак! – начал свою лекцию доктор Зиновьев. – Почему я утверждаю, что его отравили? Потому что он умер! Я убедился в этом, вскрыв грудную клетку и вырвав ему сердце.
Зиновьев хитро посмотрел на меня, ожидая реакции, но я был уже хорошо знаком с его странной манерой шутить, так что не отреагировал.
– Павел Семенович! – сказал я. – Когда же вы повзрослеете?
Он ухмыльнулся в черную бороду и похлопал себя по лысине:
– Когда вот тут снова вырастут волосы, Владимир Алексеевич!
Я махнул рукой.
– Ну ладно, если серьезно, поступил он уже мертвым. С сопроводительной запиской нашего с вами старого знакомца Архипова Захара Борисовича. Он не смог меня найти и поэтому пригласил на осмотр места происшествия другого полицейского медика. Тот и зафиксировал смерть от отравления неизвестным веществом.
– Почему именно отравления?
– По симптомам агонии, Владимир Алексеевич. Мы, полицейские медики, в отличие от вас, литераторов, ничего не придумываем, а основываемся на строго медицинских фактах. Естественно, я первым делом взял образцы тканей желудка, его содержимого и печени и проверил их на аппарате Марша – довольно простая химическая реакция с добавлением серной кислоты, при которой выделяется водород. Проходя по стеклянной трубке, он выпадает черными пятнышками. Так вот, мышьяка я не обнаружил. О чем это говорит?
– О чем? – спросил я.
– Отравление мышьяком – явление распространенное. Я бы сказал, мышьяк – это лучший друг самоубийц, ревнивцев и наследников. Если травят мышьяком, можно смело квалифицировать убийство как бытовое или связанное с наследством. Но тут другой случай. Судя по всему, наш дорогой гость был отравлен с помощью растительного алкалоида. – Зиновьев откинул простыню и обнажил тело цвета старой слоновой кости со вздутым животом, разрезанное и сшитое грубо прямо посредине. – Трупные пятна обильные, синюшно-красные, цианоз слизистых оболочек. При вскрытии – венозное полнокровие внутренних органов и… Ну, не важно! Произойди это лет пятьдесят назад, я бы стоял тут и смотрел на тело как баран на новые ворота. Потому что способов определить наличие яда в организме просто не было!
– Но теперь-то они есть! – спросил я.
– Есть, слава богу, – кивнул Зиновьев. – Есть!
Он достал баночку с мутной жидкостью из кармана халата.
– Тут главное – действовать быстро, пока алкалоид не испарился. Видите ли, растительные алкалоиды, которые разные умные люди выделяют, соответственно, из растений, являются органическими веществами. И они растворяются в воде. В отличие от тканей человеческого тела. Мы, дорогой Владимир Алексеевич, не растворимы ни в воде, ни в спирте, и это очень хорошо, иначе многие из нас уже давным-давно бы растворились. – Он хохотнул и поболтал жидкостью в баночке. – Так что я взял ткани желудка, хорошенько размельчил их и смешал со спиртом, в который добавил синильную кислоту. Подкисленный спирт соединился с остатками алкалоида и стек при фильтровании. Так я проделал несколько раз, пока не получил жидкость, свободную от частиц желудка.
– Ну, – сказал я, указав на баночку, – она не выглядит чистой.
Зиновьев уставился на нее, а потом спрятал в карман.
– Это остатки первоначальной взвеси, – сообщил он, – отложены про запас, если потребуется контрольный анализ.
Из другого кармана он достал небольшую пробирку, заткнутую хорошо притертой пробкой:
– Вот. Пойдем обратно в кабинет.
Он накинул простыню на лицо покойника и повел меня к себе. Там, усевшись за стол, Павел Семенович подтянул к себе микроскоп, достал из упаковки лабораторное стекло и пипеткой перенес на него каплю из пробирки. Поместив стекло под трубу микроскопа, он зажег настольную лампу.
– Идите сюда, Владимир Алексеевич, взгляните!
Я подошел и уставился одним глазом в окуляр микроскопа.
– Что вы видите?
– Ничего.
– Подкрутите колесико настройки, может, у вас зрение не очень?
– Пока не жалуюсь, – проворчал я, но колесико покрутил. Правда, ни к чему новому это не привело, о чем я и сообщил доктору Зиновьеву.
– А теперь смотрите! – театральным голосом провозгласил доктор. – Я уже провел необходимые опыты с разнообразными реактивами. И сейчас просто капну нужный.
Он взял с края стола небольшой темного стекла пузырек, открыл его, вооружился новой, стерильной пипеткой и капнул на лабораторное стекло.
– Это концентрированная азотная кислота. Смотрите теперь!
Я опять приложился к окуляру.
– Покраснело!
Жидкость под микроскопом действительно стала красной, с переходами в оранжевый цвет.
– Вуаля! – кивнул Зиновьев. – Что и требовалось доказать. Теперь берем таблицы цветовых реакций… Ну. Мы их не будем брать, потому что я это уже проделал. И смотрим, кто дает реакцию покраснения при воздействии азотной кислотой?
– Кто?
– Морфин!
– Морфин… – задумался я. – Доктор, а может, покойный был простым морфинистом? И ваша реакция подтвердила только наличие морфия, который он мог принимать из-за зависимости?
– Нет, мой друг, – покачал головой доктор. – Судя по реакции, у него в организме не менее восьмушки золотника морфина, или полграмма, а это – смертельная доза. Прибавьте к этому то, что я рассказывал вам про трупные пятна и венозное полнокровие в сочетании с другими факторами, и – никаких сомнений – острое отравление морфином. Даже если он был морфинистом, то умер не от своей обычной дозы, а от смертельного количества этой отравы.
– Вот как?
– Предлагаю все же продолжить обсуждение за чаем. Вы не против? – спросил доктор.
Чаю мне уже совсем не хотелось – особенно после демонстрации отфильтрованной жидкости, но отказывать было неудобно, и я кивнул. Доктор подошел к двери и закричал:
– Люба! Люба!
Сначала я не понял, кого он зовет, но потом вдруг осознал, что служитель небольшого роста – женщина.
– А где же ваш помощник Байсаров? – спросил я. – Помнится, он был парнем здоровым, а теперь вместо него?..
– А теперь вот! – с улыбкой произнес Зиновьев, отходя от двери.
В кабинет вошла Люба. Она сняла шапочку и маску, и я увидел милое девичье лицо с маленьким свежим ртом и большими серыми глазами. И волосы цвета льна, собранные в тугую прическу. Все впечатление от юной девушки портило только суровое выражение ее лица.
– Звали, Павел Семенович?
– Вот, Люба, познакомься. Это наша знаменитость московская, журналист и писатель Владимир Алексеевич Гиляровский. Очень интересуется мертвыми телами, правда, в основном мужского пола!
Конечно, я давно привык к шуточкам доктора Зиновьева, но эта была какая-то совсем уж скабрезная. Впрочем, Павел Семенович, почувствовав мое напряжение, ничуть не сбился и продолжил:
– …Но исключительно в художественном смысле. А это, Владимир Алексеевич, Люба Байсарова – родная сестра моего помощника, который, увы, отпочковался от нас и уехал в Саранск на место тамошнего заместителя главного патологоанатома. Люба у нас еще учится. В том числе и делать чай своему руководителю, и, смею сказать, она не только привлекательней своего старшего брата, но и намного способней. Не так ли, мадемуазель?
Во время всей этой тирады ни один мускул на лице девушки не дрогнул. Она молча смотрела то на доктора, то на меня своими серыми, широко поставленными глазами, слегка наклонив головку. В наступившей паузе я почувствовал желание что-то сказать ей, как-то расположить к себе, но, кажется, сделал это неудачно.
– Не могу представить себе, Люба, что такая очаровательная, хрупкая девушка возится с мертвецами.
Девушка взглянула на меня холодно и пожала плечами.
– Ну, хорошо, – потер ладони Зиновьев. – Закончим с формальной частью. Люба, подайте нам с Владимиром Алексеевичем чаю, пожалуйста.
– Я еще не подготовила для вас того, с Мясницкой, – ответила она.
– Это которого раздавило телегой?
– Да.
– Ничего, потом. Он не убежит.
Люба кивнула и вышла.
Зиновьев повернулся ко мне:
– Ломовик! Груженный булыжником для мостовой! А тут пьяный – прямо под колеса. Сами знаете, ломовики колеса железной полосой подбивают для крепости – так что бедолагу разрезало на две части. А поскольку он оказался беспаспортным, да еще и по описанию походил на одного каторжника, то привезли к нам. Для проформы, конечно.
Доктор усадил меня на диван, а сам сел за свой стол и снова сдвинул микроскоп на самый край. Несколько минут мы провели время за болтовней, пока не пришла Люба и не принесла поднос со стаканами чая. Со своего места я увидел ее в другом ракурсе и отметил, что без фартука, пусть и в мешковатом халате, Люба смотрится очень недурно. Вероятно, почувствовав мой взгляд, она резко выпрямилась и ушла.
– Доктор, – сказал я, все еще провожая взглядом девушку. – Вернемся к нашему купцу. Еще раз спрошу: вы уверены, что этот морфин – не результат пристрастия к наркотику? Это важно!
– Уверен, – ответил Зиновьев, прихлебывая обжигающий чай из своего тонкого стакана. – Мало того, судя по интенсивности цветовой реакции, это морфин высшей очистки, какой можно получить только лабораторным путем. А значит, наш отравитель либо имеет доступ к химической лаборатории, либо сам – профессиональный химик.
– Вот как! – задумчиво сказал я. – Химик…
Увы, среди моих знакомых не было ни одного ученого-химика.
– Необязательно, – отозвался доктор Зиновьев. – Алкалоиды применяют и в аптекарском деле при изготовлении многих лекарств. Но только берут их в малых дозах. Кроме того, не забудьте ботаников… Да, черт возьми! Любая старуха-травница может при большом опыте выделить достаточное для отравления количество алкалоида! Сходила на маковое поле, набрала мешок семенных коробочек – и колдуй!
– Колдунья! – пробормотал я.
– Или колдун, – кивнул доктор. – Такой хитрый, бородатый… – Он погладил себя по черной кудлатой бороде и подмигнул.
Я погрозил ему пальцем.
Попрощавшись, я оделся и пошел по коридору, заглядывая во все открытые двери, но Любы так и не увидел.
Глава 3
Убийство из ревности
После морга я заехал домой и со своего телефона, половинную стоимость контракта которого оплачивала мне редакция, позвонил в Сыскное отделение, в кабинет сыщика Захара Борисовича Архипова, моего старого знакомого. Но ответа так и не дождался, поэтому пришлось звонить на коммутатор Сыскного и спрашивать, где я могу найти Архипова. Сотрудник коммутатора после долгих отнекиваний все же связался с кем-то из оперативников и наконец сообщил, что господин Архипов выехал на место преступления. Мне пришлось назвать себя, для того чтобы получить адрес – Большая Ордынка. Снова надеваю пальто, папаху на голову и – на улицу, где ждет мой верный Иван Водовоз. Едем на Большую Ордынку, там, в недавно построенном доходном доме купца Чеснокова, у дверей дежурит городовой. Я показываю ему свой корреспондентский билет и поднимаюсь на третий этаж по большой мраморной лестнице.
Дверь нужной мне квартиры была приоткрыта, и на лестничной клетке были едва слышны голоса следственной группы. Я тихо вошел и сразу увидел Архипова. Он сидел в прихожей на стуле и что-то записывал в блокнот.
– Здравствуйте, Захар Борисович, – сказал я.
Архипов взглянул на меня и поморщился – он не любил, когда я вдруг переходил ему дорогу. Такое случалось уже пару раз, хотя для расследований, которые вел Архипов, мое вмешательство было благотворным, и он сам не отрицал этого.
– Вот уж не ожидал вас здесь увидеть, – сказал Архипов, вставая и закрывая блокнот. – Или вас разжаловали в криминальные репортеры?
– Пока нет, вашими молитвами, – ответил я, пожимая протянутую мне сухую узкую кисть руки. – А что здесь случилось?
– Дело совершенно простое. Убийство на почве ревности. Не пойму, с какой стати оно вас заинтересовало? Поверьте, здесь нет ничего, что могло бы дать пищу либеральному литератору – никаких народных страданий, никакого угнетения, ничего! История самая обыкновенная: муж поссорился с женой и в сердцах наговорил глупостей. Она, не разобрав, схватила кухонный нож и зарезала супруга. Сейчас сидит в спальне, рыдает и клянет себя. И ведь правильно клянет, потому как муж ее ни в чем не виновен, а уж тем более в том, чем хвастал.
– Чем же он хвастал? – спросил я.
– Будто взял в любовницы певицу из русского хора в ресторане «Яр». Некая… – он заглянул в свой блокнот, – Глафира Козорезова. Не слыхали?
– Нет, – пожал я плечами. – Хороша?
– Ну, раз из-за нее уже убивают, наверное, хороша, – серьезно ответил Архипов.
– И что, действительно она стала его любовницей? – спросил я.
– Нет. Выдумал он все. Мы уже проверили – весь вечер сидел допоздна с друзьями в трактире по соседству и пил.
– Я здесь совсем по другому делу, Захар Борисович. Звонил вам в Малый Гнездниковский, но не застал. Так что пришлось сюда. Интересует меня отравление в Купеческом клубе, по которому вы допрашивали повара из трактира Тестова.
– А, это, – ответил Архипов. – Но повара пришлось отпустить, потому что доказать его вину мы пока что не можем. Но преступление и правда интересное. Знаете, чем отравили этого купца?
– Морфином, – ответил я.
– Откуда это вам известно? – заинтересовался Архипов.
Я подумал, что доктору Зиновьеву попадет, если я расскажу кому-то о его откровенных разговорах со мной, и просто многозначительно пожал плечами, будто информацию о морфине мне нашептали некие ангелы небесные.
– Так-так-так. – Сыщик пристально посмотрел мне в глаза. – Хорошенькое дело! Вы узнаете важные подробности чуть ли не раньше меня! Впрочем, погодите-ка!
Он вдруг схватил меня за кисть руки и поднес ее к своему лицу, как будто хотел поцеловать. Я отдернул руку, но было поздно.
– Понятно! – кивнул Архипов. – Вы только что из морга! Этот запах так просто не выветривается! Я же помню, что Павел Семенович Зиновьев – ваш старый приятель! Так вот кто ваш информатор!
– И вовсе он не мой информатор! – сердито сказал я, прикидывая, сильно ли попадет теперь доктору. – Далеко не весь мир устроен по полицейским правилам, Захар Борисович, есть еще и чисто человеческие отношения.
– Только не во время расследования, – отрезал Архипов и собрался мне что-то сказать еще, но тут в гостиной раздались крики, шум и кто-то позвал сыщика.
Архипов рванул через гостиную. Я, не снимая папахи, как был в пальто и галошах, – за ним. Оглянулся только, чтобы взглянуть на кожаный диван, на котором лежало тело, прикрытое снятой с окна гардиной.
– Сюда! – закричали из открытой двери слева.
В спальне, оклеенной бежевыми обоями с крупными золотыми цветами, поблекшими от времени, на расстеленной кровати лежала полная женщина лет тридцати в коричневом домашнем платье. Кровь из раны на горле заливала ее серую шею и белоснежную накрахмаленную подушку. Правая рука, так же вся в крови, свесилась вниз, и на полосатом прикроватном коврике блестел осколок стекла, которым она, видимо, и перерезала себе горло.
Кроме нас в спальне был еще усатый дородный городовой без шинели, который и позвал Архипова, а также дворник, вероятно приглашенный в качестве понятого.
– Ну что застыли? – рявкнул на них Захар Борисович, потом наставил указательный палец на служивого: – Ты! Рви простыню!
Он повернулся ко мне:
– Надо остановить кровь и закрыть рану.
Архипов схватил кончик моего шарфа и, быстро помяв его пальцами, отпустил.
– Не то.
– Галстук! – подсказал я.
Сыщик быстро сорвал с себя галстук и склонился над женщиной.
– Подержите ей голову.
Я обогнул сыщика, оттеснил любопытствующего дворника и просунул руку под затылок несчастной.
– Аккуратно! – скомандовал Архипов.
Я поднял голову повыше, и сыщик быстро обмотал шею. Серый галстук тут же набух кровью.
– Артерия, – сказал я.
– Вижу, – кивнул сыщик. – Плохо. Не спасем.
Женщина вдруг открыла глаза. Взгляд ее был пуст и сер. Она с трудом подняла пухлую вялую руку и поднесла ее к шее.
– Не двигайтесь, – сказал ей Архипов, пытаясь промокнуть кровь уголком кружевной салфетки, которую хозяйки обычно днем кладут на подушки.
Я повернулся к дворнику:
– Врач поблизости есть? Срочно зови! Или беги в часть, вызывай карету «Скорой помощи»!
В этот момент женщина вдруг вцепилась рукой в галстук и попыталась его сорвать. Я перехватил ее руку и прижал к кровати. В горле самоубийцы забулькало, побелевшие губы шевельнулись, но женщина тут же захрипела и, закатив глаза до белков, закашляла кровью.
– Это агония, – пробормотал Архипов, удерживая бесполезный галстук на ране. Потом он отпустил руки и устало повернулся ко мне.
Дворник привел доктора, когда все уже кончилось. Мы с Архиповым мыли руки в ванной комнате и слушали объяснения городового.
– Воды попросила! Я пошел, принес. Она же тихая такая лежала.
– Так, – сухо прервал его Архипов, подворачивая окровавленные манжеты.
– Выпила и говорит, открой, мол, форточку, душно…
– Дальше.
– Пошел открывать, значит. Слышу – звон. Я повернулся – а она уже себя режет. Ну, я и закричал «караул».
– Здравствуйте, господа, – кивнул доктор – высокий человек с усталым лицом и темными кругами под глазами. – Как я понимаю, уже слишком поздно?
Архипов кивнул.
– Мне… можно взглянуть? – спросил доктор. – Понадобится мое заключение?
– Прошу вас, – ответил Захар Борисович и снова повернулся к городовому: – А что ж ты сам кровь не остановил, балда? Или вас этому не учат?
– Растерялся, – развел руками тот.
Я пошел в спальню. Доктор с усталым лицом пытался нащупать пульс. Покачав головой, он расстегнул пальто и достал из кармана пиджака стетоскоп. Приставил его к неподвижной груди, выбрав место, где не было крови.
– Знали ее? – спросил я.
– Едва. Обычная семья. Имен не помню. Был тут только раз, с консультацией по поводу бесплодия мужа.
– Понятно.
В дверном проеме показался Архипов.
– Гиляровский, – позвал он.
Я вышел в гостиную и снова посмотрел на тело, укрытое на диване гардиной.
– С утра крошки во рту не было, – сказал устало сыщик. – Пойдете со мной? Перекусим поблизости.
– Пойду.
Мы спустились по лестнице. Внизу уже стояла группка жильцов, обсуждавших происшествие. Архипов ускорил шаг, мы быстро прошли мимо жильцов и оказались на улице. Было всего четыре или полпятого, но уже начало темнеть. Городовой у входной двери вытянулся во фрунт. Архипов махнул ему рукой, поднял воротник и натянул перчатки.
Мы прошли недалеко, свернули за угол и спустились на несколько ступеней вниз. Архипов толкнул тяжелую дверь, и на меня пахнуло табачным дымом, кислым запахом и крепким пивным духом. Мы попали в небольшую комнату с водочным буфетом, за стойкой которого виднелся вход в трактир. Сыщик дальше не пошел, а встал у буфета и заказал себе водки.
– Я выпью, – сообщил он мне. – Будете?
– Да.
Мне действительно захотелось выпить после того, что произошло. Буфетчик, рыжий мужичонка с неровно подстриженной бородой, поставил передо мной рюмку и налил из бутылки с казенной белой этикеткой. Мы молча выпили и закусили из стоявших тут же глубоких тарелок с квашеной капустой, солеными огурцами и мочеными яблоками. Закуски выставлялись бесплатно.
Архипов кивнул в сторону трактирного зала:
– Тут он и сидел.
– Кто?
– Ее муж.
– Пойдем туда? – спросил я.
– Хотите?
Я пожал плечами. Что мне там смотреть? Трактир как трактир. Тем более что меня интересовало совсем другое.
– Не очень.
– Тогда постоим здесь. Не против? – сказал Архипов.
– Нет.
Мы заказали еще по одной рюмке. После нее тело наконец расслабилось и напряжение немного отступило.
– Захар Борисович, – сказал я. – Вы сейчас можете отвлечься и поговорить про то дело в Купеческом клубе?
Сыщик вздохнул и, кивнув, заказал третью рюмку. Я же отказался от предложения буфетчика налить снова.
– Повар сказал что-то интересное? – спросил я.
Архипов пожал плечами:
– Ну, сейчас пока рано делать выводы. На первый взгляд он совершенно ни при чем. Но так бывает: первоначальные данные – как кусочки мозаики, их еще надо сложить. Не знаю, может, все его показания – в корзину. А может, там есть действительно что-то важное. Мы же только в начале расследования, надо набрать материала, сопоставить, проанализировать, нарисовать схемы. Как правило, работа чисто механическая, конечно.
– Он был знаком с жертвой?
– Знаком? О да! И это не странно – Тестов часто присылает в Купеческий клуб своих поваров, вы знаете? – сказал Архипов.
– Ну…
– Там же культ еды! А значит, все повара известны. Их обсуждают, вызывают к столу, говорят с ними. Конечно, он был знаком. Не близко, но так…
– Никаких ссор или обид у повара с этим купцом не было?
– Нет.
– Мог он накапать морфин на рыбу?
– Почему на рыбу? – удивился Архипов.
– Но ведь последнее, что ел Столяров, была рыба? – сказал я.
– Ну и что? Нет, отрава была в настойке, которую Столяров пил. Знаете, такая – на грецких орехах с медом.
– Да.
– Ну, в общем, в ней, – сказал Архипов, расстегивая пальто. Он указал на лавку вдоль стены: – Сядем?
Мы сели на лавку.
– Вы ведь опросили официантов? Может, они могли видеть, как морфин попал в настойку?
– В тот графин? – уточнил Архипов. – Конечно. Как только приехали, опросили всех – и официантов, и тех, кто присутствовал из посетителей. И потом еще раз всех официантов. Никто ничего не заметил – графин с настойкой стоял на столе с напитками – туда мог подойти кто угодно.
– Понятно, – пробормотал я разочарованно.
– Странно это, – сказал Архипов, прислоняясь затылком к стене. – Вы знаете, Гиляровский, что яд, как правило, оружие женщины?
– Да, где-то читал об этом.
Читать бесплатно другие книги:
