Сказание о Доме Вольфингов (сборник) Моррис Уильям

Глава XV В Лесной деревне совершается убийство

Зима перевалила за середину, но ничего нового не произошло. После того, как Камнеликий увидел, что Божественноликий вернулся здоровым и невредимым, да к тому же весёлым, он больше не заговаривал с ним ни о лесе, ни о существах, живущих там. Казалось, юноша больше не бредил о прогулках по лесу, а вот Наречённая всё грустила: у неё были самые плохие предчувствия. Всегда проявляя бесстрашие там, где требовалась мужская отвага, она теперь не решалась спросить Божественноликого, что произошло с ним осенью и насколько изменились его чувства к ней, и всё же при нём она заставляла себя не выглядеть грустной или тоскующей, а встречались они довольно часто. Божественноликий не сторонился её, а, скорее наоборот, старался чаще быть рядом с ней. Дело было вот в чём: увидев, как она старается скрыть свою печаль, он подумал, что с ней происходит то же, что и с ним самим. Юноша помнил, о чём он говорил с Лучницей, и решил, что всё равно может поговорить с Наречённой, когда придёт время, чтобы она не горевала очень сильно, и тогда всё будет хорошо.

Но вот наступила оттепель. Снег начал таять, Дол покрылся травой, и все реки и ручейки наполнились водой. В это время стали ходить слухи о появлении в лесу чужаков – грубых, подлых и жестоких. Многие из числа самых робких были весьма этим напуганы.

Незадолго до наступления марта прибыли вести от жителей Леса: к дому одного из них, достойному мужу, уважаемому своими соседями, в первую ночную стражу* пришли два путника. Они сказали, что сами они из далёкой Розовой долины (о ней все слышали) и направляются к Равнине. По словам путников, они сбились с пути, сильно устали и проголодались, а также нуждаются в крыше над головой на ночь.

Достойный хозяин никак не мог отказать. Он подумал, что путники не опасны, а потому попросил их остаться и чувствовать себя как дома.

Путники, по словам тех, кто рассказывал об этом, были чужаками. Никто ещё не видел таких, как они. Оба были прекрасно снаряжены: короткие луки из рога, маленькие круглые щиты, защитные куртки с нашитыми роговыми накладками, кривые мечи и топоры у бедра, вылитые из одного куска металла, – очень грозное снаряжение. И оружие, и алые одежды были богато украшены серебром, даже предплечья сжимали большие серебряные кольца. Все серебряные изделия выглядели совершенно новыми.

Хозяин принял гостей радушно и угостил их тем, что было в его кладовых. Кроме него самого в доме тогда было ещё пятеро мужчин: его сыновья и родственники, были также и его жена, три дочери и ещё две девушки. И вот они отужинали тем, чем обычно ужинают жители Леса, и незадолго до полуночи отправились спать. Два часа спустя хозяин дома проснулся от слабого шума. Он пошёл посмотреть, в чём дело, и увидел посреди зала своих гостей в полном боевом облачении. С ними были две его младшие дочери – девушки пятнадцати и двенадцати зим. Воины связали им руки и завязали тряпьём рты, чтобы пленницы не кричали. Хозяин появился как раз тогда, когда ночные посетители собирались увести их. Увидев это, добрый хозяин, ещё не успевший даже одеться, достал свой меч и напал на похитителей. Хотя те и приготовились к нападению, он успел серьёзно ранить одного и повернулся уже ко второму, когда тот ударил его стальным топором в плечо, нанеся сильную рану, а затем выбежал в открытую дверь и кинулся прямо в лес.

Хозяин позвал на помощь (правда, в этом не было необходимости, так как в зал уже сбежались люди, и мужчины хватали оружие), а потом сразу же выбежал вслед за похитителем прямо в том виде, в каком был. Несмотря на ноющую рану, он нагнал врага недалеко от дома, ещё до того, как тот успел скрыться в чаще. Враг был силён и проворен, а его преследователь не мог драться в полную силу из-за своего ранения. К тому времени, как остальные с криками прибежали к ним, хозяин успел получить ещё две серьёзные раны и теперь душил противника голыми руками. Он упал на руки родичей, теряя сознание от слабости и, несмотря на все их усилия, скончался через два часа от раны в плече, нанесённой топором, от другой в голову и от третьей, нанесённой кинжалом в бок. Было же ему шестьдесят зим.

Чужак, убежавший в лес, был убит. Другой, которого хозяин поразил в зале, умер ещё прежде, чем наступил рассвет. Он отказывался от любой попытки помочь ему и не произнёс ни слова.

Всем в городе эти вести показались важными, а особенно Златогривому. Он и многие другие взяли своё оружие и по Дороге Дикого Озера пришли в поселение жителей Леса. Те уже сложили тела нападавших на траве пред дверьми дома Лесного Сумрака (так звали хозяина, на которого напали эти двое). Соседи сказали, что не будут хоронить проклятых, а отнесут их в лес, чтобы те не смердели, и оставят в чаще волкам, диким котам и горностаям. С тел не будут снимать ни оружия, ни серебра. Лесные жители считали неблагородным оставлять себе вещи этих негодяев – никто не стал бы носить их.

Когда узнали, что идут соседи из города, вокруг тел собралась большая толпа. Все расступились, пропуская пришедших и крича от радости. Жители Дола прокляли убийц, погубивших такого доблестного мужа, и восхвалили его смелость, узнав, как он, нагой, выбежал ночью в лес в погоню за врагом, будучи сам прежде ранен, и как пал подобно своим предкам, жившим в стародавние времена.

Весеннее солнце ярко освещало лесную поляну, и жители Дола могли хорошенько рассмотреть убитых врагов. Златогривый, бывший до того тихим и мрачным, теперь стал веселым и словоохотливым. Он видел тела, видел, как сильно эти люди отличаются от окружавших его: нападавшие были невысокими, с кривыми ногами и длинными руками, и очень крепкими для своего роста. С голубыми глазами, курносым носом, широким ртом, узкими губами, смуглой кожей, они совершенно не походили на местных жителей. Юноша, как и остальные, мог только гадать, откуда пришли эти двое – никогда прежде в Доле не видели таких. Жители Леса, часто принимавшие в своих домах сбившихся с дороги путников самых разных родов и племён, также говорили, что никогда прежде не видели подобных этим. Только Камнеликий, стоявший рядом в Златогривым, покачал головой и произнёс:

– Диколесье богато на диковины, и это одна из них. Это отродье зла, зло вдохнуло в них жизнь. Подобные им тают, как снег. Возможно, так будет и с этими телами.

Некоторые старцы из жителей Леса, те, что стояли близко к нему, услышав эти слова, согласились, сочтя их мудрыми. Они вспомнили древние предания и множество рассказов, напоминавших этот случай.

Постояв какое-то время у трупов чужаков, горожане, те, что поместились, зашли в жилище Лесного Сумрака – это жилище не было ни богатым, ни большим. Тело хозяина в полном боевом снаряжении покоилось на возвышении. Оно лежало под последней потолочной балкой, на которой были искусно вырезаны разнообразные узоры: орнамент, цветы, переплетающиеся стебли и среди них – Волк Пустоши с разинутой пастью. Вдова и дочери погибшего вместе с другими женщинами поселения стояли вокруг похоронных носилок и тихо пели старые песни. Некоторые всхлипывали, ведь все сильно любили погибшего. Здесь же находились и многие жители Леса, в доме стоял полумрак.

Горожане по-дружески поприветствовали всех и вновь начали восхвалять погибшего. Говорили, что его деяния ещё долго будут помнить в Доле и далеко вокруг, называли его бесстрашным воином, которому не было цены. Женщины, слушая, перестали тихо напевать и плакать. Теперь они стояли, гордо подняв головы и сверкая глазами. Когда же мужи города закончили говорить, женщины, встав в ряд (их было десять) на возвышении этого небогатого дома, лицом к фронтону и к той потолочной балке, что была украшена изображением волка, вновь запели, но уже громко и ясно, не обращая внимания на то, что происходило за их спиной.

Вот что они пели:

Так пели женщины и девушки, и это пение взволновало всех: каждый припомнил прошедшие дни, когда живы были их предки и знамя их развевалось по всему свету.

Лесные жители угостили горожан чем могли, а затем гости разошлись по домам, но через день жители Дола вновь отправились в лес – Лесного Сумрака схоронили в кургане при великом стечении народа.

Многие поговаривали, что, несомненно, двое нападавших были из тех, что ограбили Гроша Долговязого и Оленебоя. В числе этих многих был сперва и Щетина, но несколько позже, поразмыслив, он изменил своё решение. Он говорил теперь, что такие, как эти, сперва перебили бы всех, а затем уже принялись грабить. Те же, кто не любил ни Гроша Долговязого, ни Оленебоя, решили, что не станут утруждать себя поисками ограбивших дома двух наихудших людей Дола, если потеря награбленного была потерей только для них самих.

Златогривый же думал только о том, что его друзья с горы не могли иметь ничего общего с этими происшествиями.

Так постепенно проходили дни за днями.

Глава XVI. Наречённая говорит с Божественноликим

Окончился февраль, и наступил март. Шёл двенадцатый день марта, ясный и солнечный. До полудня оставался ещё час. Божественноликий сидел на лугу, менее чем в миле к западу от города. Он только что перегнал быка в коровник одного из горожан. Коровник находился недалеко, но юноше потребовалось немалое терпение, чтобы увести разгорячённого весенним теплом и свежей травой быка с поля. Теперь юноша, пребывая в хорошем настроении, отдыхал на небольшом лужке, очень приятном для отдыха. С одной стороны его ограничивал большой сад, или, вернее, роща сладкого каштана, оканчивавшаяся только у подножия Южных Утёсов. Луг пересекал прозрачный ручей, впадающий ниже в Реку Бурную. Ручей был расчищен от больших камней, зато в некоторых местах преграждён плотинами, чтобы в низинах он разливался и орошал луг, служивший горожанам пастбищем. Трава подступала к самой кромке воды. Со стороны каштановой рощи берег был низким, словно кто-то, когда каштаны были ещё молодыми деревцами, соорудил возле них дамбу, которая теперь совсем разрушилась, оттого что по ней прошло множество людей и животных. Сейчас её густо покрывали цветущие примулы, и то тут, то там виднелись низкие терновые кусты в полном цвету. С середины луга до кромки воды густо росли цветы шафрана, а иногда встречались и нарциссы. В деревьях и кустах пели птицы, и громче всех из них – дрозды.

Божественноликий сидел на берегу ручья и отдыхал после трудов. Он был счастлив: через два дня ожидания он отправится к Девичьей Заставе на поиск знака, что укажет ему путь в Долину Теней. Юноша сидел и вспоминал Подругу – такой, какой она явилась ему в последний раз. Он всё пытался мысленно представить себе девушку на цветущей траве перед собой, и, наконец, вся красота луга стала казаться ему пустой без неё. Затем Божественноликий вспомнил, что этот луг был излюбленным местом для его свиданий с Наречённой. Часто, ещё с детства, они приходили сюда, чтобы насобирать в роще каштанов, а затем болтали, сидя на старой дамбе. А по весне, когда было тепло, они, бывало, ходили босиком по ручью и искали небольших форелей, цветы и отшлифованные водой камешки агата. Да и не так давно они ещё встречались тут как влюблённые и сидели на этом самом берегу. Как прекрасны были тогда дни, как нежны! И он, и она любили это место за обилие цветов, за высокую траву, прекрасные деревья и прозрачный журчащий ручей.

Такие мысли крутились в голове юноши. Он вспомнил, как восхищался про себя красотой Наречённой (восхищаться вслух он бы не решился). Но вот Божественноликий нахмурился и медленно поднялся на ноги. Он повернулся лицом к каштановой роще, словно собираясь направиться туда, но с каждым шагом прочь от дамбы вновь и вновь оборачивался, чтобы взглянуть на неё. Юноше казалось, будто его мысли воплотились в призрачное видение, но нет! – это и в самом деле Наречённая переходила ручей. Она шла к Божественноликому. Вода на её нагих ступнях сверкала на солнце, когда она ступала по нежному луговому шафрану, слегка задевая головки нарциссов. Юноша стоял и смотрел на неё, чувствуя неловкость. В этот день он много размышлял о том, что казалось ему когда-то счастьем, и теперь решил, что Наречённая будет расспрашивать его, а потому и принялся обдумывать, как ответит. Но ни один приходивший в голову ответ не нравился ему. Девушка сделала несколько шагов и расправила подобранные юбки, потом подошла ещё ближе. Подол её платья теперь касался цветов. Она остановилась перед юношей и поприветствовала его, но не протянула руки. Лицо её было бледнее, чем обычно, а голос дрожал. Она проговорила:

– Божественноликий, я хотела бы попросить у тебя кое-что.

– Всё, что ты только захочешь, – ответил юноша, – если я смогу это дать.

– Если я останусь в живых к тому времени, когда ты сможешь дать, то ты дашь.

– Милая сестра, скажи, что бы ты хотела получить от меня?

И пока юноша ждал ответ, ему стало не по себе.

Девушка же сказала:

– Брат, брат! Увы тому дню, в который наше родство стало мерзким – ведь ты желаешь его!

Юноша промолчал, ему было больно слышать это, а девушка продолжила:

– Вот о чём я попрошу тебя: когда настанет день и ты возьмёшь в дом жену – отдай мне своего второго сына.

– Ты получишь его, и я дам тебе намного больше. Хорошо бы, если мы опять стали детьми и играли здесь, как когда-то.

– Я хочу получить от тебя знак. Ты покажешь его божеству и поклянёшься на нём в том, что дашь мне обещанное, ибо время имеет обыкновение менять всё.

– О каком знаке ты говоришь?

– Когда ты в следующий раз отправишься в лес, ты принесёшь мне его. Это может быть цветок с того берега, где мы сейчас сидим, или осколок от возвышения из того зала, в котором вы пируете, или кольцо, или что-то ещё из того, что носят эти чужаки. Это и будет знаком.

Она говорила медленно, свесив голову, но вот она подняла глаза и, смотря прямо на юношу, произнесла:

– Увы мне, увы, Златогривый! Как печален этот день, когда, оплакивая себя, я не могу оплакать и тебя! Я знаю, что на сердце у тебя радостно. Всю зиму я скрывала то, что хотела сказать тебе, не решаясь. Но теперь весна придаёт мне решимости. Пусть приходит лето, а там – кто скажет, что будет?

Горе юноши было велико, он стыдливо молчал, да ему и нечего было сказать. Девушка продолжила:

– Скажи, Златогривый, когда ты отправишься туда?

– Точно я и сам не знаю. Может, через пару дней, а может, и через десять. Почему ты спрашиваешь?

– О, друг, это ново для меня – спрашивать, куда и когда ты уходишь и откуда и когда вернёшься. А сейчас прощай! Не забывай о знаке. Увы мне, что я не могу поцеловать твоё прекрасное лицо!

Девушка широко раскинула руки и подняла голову, словно оплакивая кого-то, но губы её не издали ни звука. Она повернулась и ушла той же дорогой, что и пришла.

А юноша всё так же смущённо стоял на месте. Казалось, он был опустошён. Мужество покинуло его, ведь он жестоко обидел друга, и притом в какой-то мере даже против своей воли. В то же время он немного сердился на Наречённую за её внезапное появление, за её властные и краткие речи, за то, что сам он едва мог подобрать слова, чтобы ответить ей, и за то, наконец, что девушка испортила ему всё удовольствие, которое он надеялся получить в такой замечательный день. Златогривый снова сел на цветущий луг. Мало-помалу на сердце у него полегчало, и он вновь принялся вспоминать времена, когда они с Наречённой часто играли здесь, будучи детьми. Ему подумалось, что дни эти тогда тянулись для него бесконечно, а сейчас кажется, будто они пролетели за один миг. Теперь всё это представилось в виде некоей романтической повести, и притом довольно приятной. Из груди юноши вырвался вздох, на глазах проступили слёзы, дыхание спёрло, и вот Златогривый принялся рыдать над этой нежной повестью своей жизни, как он когда-то давным-давно уже рыдал на той же запруде. Тогда из-за детской обиды Наречённая ушла, оставив его одного.

Спустя некоторое время юноша перестал плакать и огляделся, нет ли кого поблизости. Затем он поднялся и, немного погуляв по каштановой роще, отправился прочь. Он говорил себе: «И всё же мне предстоит ещё дважды встречать рассвет, пока не настанет назначенный день, в который я уже могу ждать знака».

В тот вечер Божественноликий неохотно встречал обращённые на него взгляды. Дома он был молчалив и мрачен – к нему иногда опять возвращалась мысль о том, что он поступил не по-мужски.

Глава XVII. Знак с гор

Прошёл день – вестей не было. На следующее утро Божественноликий проснулся рано. Это было первое утро из тех, когда он мог получить знак. Ясное, светлое утро. Он был на Девичьей Заставе ещё до назначенного времени и всё ходил взад и вперёд, но ничего не происходило. Ему стало немного грустно, и он сказал себе: «Неужели всё это ложь, и её слова были насмешкой?»

На следующее утро он снова пошёл к Девичьей Заставе. Утро было ветреным, штормило, шёл дождь, и по небу неслись низкие облака. Временами солнце, выглянув из-за хмурых красноватых туч, освещало горные проходы. Это утро тоже прошло впустую, и юноша сердился и тревожился. Ближе к вечеру он подумал: «Ладно, мне было сказано ждать десять дней, чтобы в один из них она могла передать знак. Пусть так и будет».

На следующее утро он снова проснулся рано. Было ветрено, как и вчера. Впрочем, облака поднялись выше, и казалось, что днём погода наладится. Божественноликий ходил по Девичьей Заставе взад и вперёд, и когда в десятый раз повернул в сторону города, ему показалось, что он услышал издалека звук спущенной тетивы. Как раз в этот момент появилась стрела. Летела она медленно, как птица, и ударилась о большой, стоящий с другой стороны дороги камень, около места, где был похоронен какой-то древний вождь. Отскочив от камня, стрела упала прямо к ногам юноши. Он подошёл к ней и, подняв, увидел, что вокруг стрелы был обёрнут кусок тонкого пергамента. Юноша хотел сразу же развернуть его, но передумал. Он стоял на большой дороге, по которой уже ходили люди. Как раз в этот момент мимо него в сторону поля проходил житель Дола со своим слугой. Оба пожелали Божественноликому доброго дня. Юноша прошёл по дороге немного вперёд, к небольшому мостику, ведущему на луг. Он перешёл его и быстрым шагом направился дальше – к холму, заросшему лещиной и облюбованному кроликами. Там, среди примул и черемши, он сел. На опушке три дрозда переговаривались друг с другом. Юноша огляделся и, не заметив вокруг ни души, быстро разорвал нити, которыми свиток был примотан к стреле, а затем развернул пергамент. Буквы письма были выведены чёрными чернилами, убористым, но изящным почерком. Вот что он прочитал:

«Выходи на рассвете дня, следующего за тем, в который ты прочитаешь это письмо, к Горному Чертогу по знакомой тебе тропе. Поднимись раньше и вооружись, так как в лесу, кроме нас, есть и другие, и они обрадуются твоей смерти. Войдя в чертог, ты увидишь, что там никого нет – только большой пёс, привязанный к скамейке вблизи возвышения. Назови его по имени – Верноногий – и дай ему мяса со стола и воды. Если к тому времени будет уже поздно, а, скорее всего, так и будет, останься там вместе с псом на ночь. Можешь есть всё, что найдёшь, но следи за тем, чтобы пёс не покидал Чертога до следующего утра. Наутро выведи его сам и подведи к северо-восточному углу дома. Он проведёт тебя в Долину Теней. Следуй за ним, и да пребудет с тобой удача».

Теперь, когда юноша прочитал письмо, всё вокруг казалось ему прекрасным. От радости он не знал, что ему делать. Спрятав стрелу под коттой (ему не хотелось, чтобы кто-то её видел), он пошёл в город, в дом своего рода, где все давно поднялись, ведь солнце стояло уже высоко. Подойдя к кровати, он положил стрелу в ящик, где хранил все свои сокровища, а письмо засунул за пазуху. Весь день он ходил радостный и довольный собой, как ходит человек, узнавший хорошие вести раньше других. Камнеликий заметил это и сказал:

– Сын мой, ты счастлив. Скажи, весна ли так взбудоражила твою кровь, что ты радуешься всему вокруг, или ты получил какое-то известие? Нет, не надо отвечать. Я дам тебе совет: когда ты в следующий раз пойдёшь в лес, возьми с собой опытного и мужественного воина, того, кто любит тебя, того, кто умрёт за тебя, если потребуется, того, кто вовремя заметит, что тебе нужна помощь. А иначе – берегись, смотри, в лесу много зла, а больше всего берегись братьев тех двоих, что были убиты в Лесной деревне.

Златогривый заставил себя учтиво ответить старику. Он поблагодарил его за предложение и сказал, что в будущем так и поступит. На этом их разговор окончился, и Камнеликий ушёл куда-то, довольный собой.

Божественноликий уже устал. Он не хотел привлекать к себе внимания, не хотел ни с кем говорить, а потому пошёл с Ликородным на поле ухаживать за овцами. К вечеру он устал ещё сильнее и был немногословен. Когда же отец заговорил с ним о Наречённой, пошутив, что он слишком медлителен для жениха, Златогривый не изменился в лице, а просто ответил то, что первым пришло ему в голову.

На следующее утро юноша был на ногах ещё до появления зари. Он собрался и облачился в искусно выкованную кольчугу отцовской работы. Она доходила до колен и была надёжной защитой. Поверх кольчуги юноша надел красиво вышитую зелёную котту, затем подпоясался боевым мечом работы деда. Это был очень хороший меч, и назывался он Стражем Дола. На голову юноша надел прочный шлем, за спину перекинул небольшой круглый щит, в руку взял два копья – коротких, но с крепкими древками и острыми стальными наконечниками. С таким снаряжением Златогривый покинул город ещё до зари и, выйдя на Дорогу Дикого Озера, направился в сторону леса. Он ни разу не остановился, а когда решил перекусить, то поел, встав под дубом близ едва заметной тропы. Когда же он вышел на лесную полянку, на которой давным-давно стоял бражный зал древнего рода, он огляделся. Он считал такие места вполне подходящими для нападения каких-нибудь жутких лесных духов, но ничего не происходило. Юноша нагнулся и осторожно попил из лесного ручья – всё по-прежнему было тихо. Юноша пошёл дальше. Ему попадались и другие такие же места, которые он проходил очень осторожно, так как ему казалось, что там мог притаиться враг. Но с ним так и не случилось ничего плохого, и вот, наконец, он вышел на ту поляну, где когда-то вечером на него набросился Лесной Хозяин.

Златогривый пошёл прямо к дому. Сердце его стучало сильнее, и юноша едва верил, что он может встретить там ждущую его Подругу. Когда же он толкнул дверь, она легко поддалась, и, войдя, юноша не увидел внутри ни единой души. Стены были голые (щиты и оружие, что висели на деревянных панелях, сняли). Зато пёс и в самом деле был привязан к скамье близ возвышения. Зверь, натянув кожаный ремень, зарычал на юношу, шерсть на его загривке поднялась дыбом. Божественноликий подошёл к псу, назвал его по имени – Верноногий – и дал полизать свою руку. Затем юноша поставил ему воды и накормил мясом со стола. Пёс сразу стал дружелюбнее: он завилял хвостом, заскулил и стал лизать юноше ладони.

Златогривый обошёл дом, но не увидел и не услышал ни малейшего признака того, что там кто-то живёт, кроме мышей за деревянными панелями да Верноногого. Юноша вернулся к возвышению, сел за стол и, обдумывая своё положение, принялся за еду. Ему пришло на ум, что Горная Дева хочет, чтобы он совершил подвиг, который испытал бы его мужество и принёс бы ему славу. На сердце у него полегчало от этой мысли, и он повеселел. Он уже видел, как сидит рядом с ней на возвышении в украшенном чертоге, народ любит и почитает его, и нет никого, кто мог бы сказать про него что-то дурное или кто затаил бы на него злобу. Так, сидя за столом, юноша мечтал в своё удовольствие, представляя грядущие счастливые годы. Снаружи спустились сумерки, затем совсем стемнело, и застонал ночной ветер.

Но вот, наконец, юноша встал, сгрёб в очаге угли, чтобы осветить зал, и выглянул за дверь. Дверь была снабжена защёлками и засовами, а потому юноша накрепко запер все защёлки и задвинул засовы. Затем он свёл Верноногого с возвышения и привязал его так, чтобы пёс лежал рядом с дверью, положил недалеко от себя кольчугу и обнажённый меч и быстро заснул.

Когда Златогривый проснулся, было ещё темнее, чем когда он ложился, так как луна уже зашла. Но юноша решил, что скоро начнёт светать, а потому сходил за водой, смыл ночной сон и тогда и в самом деле заметил слабый предрассветный отблеск. Златогривый перекусил, затем надел шлем и доспехи, отпер дверь и повёл Верноногого наружу. Он привёл пса к северо-восточному углу дома, и вскоре уже пёс взял след, и Божественноликий отправился в путь как раз в то время, когда заря осветила горные верхушки.

Верноногий повёл юношу в глубь соснового леса. Под деревьями было довольно темно, и какое-то время сквозь кроны пробивался только слабый свет. Идти пришлось долго. Часа через два деревья стали редеть, и юноша с псом вышли к краю горного озера, в спокойных зелёных водах которого ярко сверкали солнечные лучи. Собака побежала вдоль кромки воды, и юноша беспрепятственно последовал за ней. Деревья становились ниже, а воздух, несмотря на то что солнце стояло уже довольно высоко, холоднее – Божественноликий с псом поднимались всё выше и выше.

Прошло не менее шести часов, прежде чем юноша и пёс вышли из соснового леса. Перед ними стояли дикие голые скалы, за которыми высились казавшиеся близкими пики, покрытые льдом, – стена мира. Был примерно час после полудня, высокое солнце освещало пустынное болото, отделявшее путников от безлюдных скал. Верноногий, не останавливаясь, побежал через трясину и ещё через час привёл Божественноликого в петляющую лощину. С обеих сторон её обступали скалы. Дорога была каменистой и трудной, по лощине струйкой бежал ручеёк. Пёс довёл Божественноликого до места, где упавший валун образовывал мост – по нему они и перебрались на другой берег. Затем пришлось подняться по крутому склону на суровый гребень горы. Юноша шёл по чёрному песку, огибая нагромождения скал и больших камней. Временами попадались топи, поросшие какой-то пушистой болотной травой, и кое-где пробивалась редкая низенькая травка. Больше там ничего не росло, разве что иногда встречались чахлые карликовые ивы, покрытые мхом или молодилом с красными цветочками. Пейзаж оставлял грустное впечатление.

Вокруг не было почти никакой живности. Только выше по склону несколько овец щипали скудную траву, но за ними никто не приглядывал. Впрочем, Божественноликий заметил, что вид у овец был довольно упитанный, а значит, поблизости всё-таки должен обретаться их хозяин. По ту сторону болот смеялся кроншнеп, высоко в небе парил орёл, на тропу перед Божественноликим иногда выпрыгивали рыжие лисы, а из вереска из-под ног выпархивали птицы. На скале каркал ворон. Увидев путников, он беспокойно завертелся на месте, а когда юноша с собакой миновали его, взмахнул крыльями и полетел за ними, всё так же каркая.

Теперь неровная каменистая дорога вела через перевал на восток. Продвигались медленно. Ещё через час Верноногий повёл юношу вниз по восточному склону, туда, где перевал переходил в ещё одно пустынное болото. Дальний его конец был огорожен стеной утёсов с угольно-чёрными бесплодными вершинами, на которых не росли даже трава и мох. Расселины на этих вершинах придавали им самые диковинные очертания. Туда и побежал пёс. Златогривый недоумённо последовал за ним. Приблизившись к горам, юноша понял, что они не такие высокие, какими показались ему вначале. Самый высокий пик едва ли достигал пятидесяти футов.

Они продвигались через разбросанные камни у подножия этих утёсов, пока, наконец, прямо у того места, где стена скал казалась самой плотной, в ней не появился проход. Без сомнения, эта тропа была проложена людьми. Божественноликий пошёл по ней. Пёс бежал впереди. Юноша не сомневался, что добрался до входа в Долину Теней. Тропа круто ушла вниз, а через время и скалы по правую руку от юноши стали ниже – теперь они уже не закрывали обзор.

Перед Божественноликим предстала ровная долина, длинная и узкая, ограждённая с противоположной стороны такими же отвесными чёрными скалами, как те, которые он только что миновал. Внизу росла густая трава, а вот деревьев видно не было. По долине, иногда приближаясь к противоположному краю, несла свои тёмно-зелёные воды глубокая река. Юноша подумал, что солнце редко показывается в этих местах.

Вскоре скалы вновь стали выше, а потом почти сомкнулись у него над головой, так что он продвигался чуть ли не в темноте, словно шёл через пещеру. Перед тем, как померк последний проблеск света, юноше показалось, что по левую руку от него на скале высечено изображение волка.

Темнота вскоре рассеялась. Пёс и юноша вновь шли между отвесными чёрными скалами. Путь их становился всё круче, но теперь в каменной тропе появились ступени. Вдруг после крутого поворота Божественноликий оказался на вершине длинной каменистой осыпи. Верноногий радостно, с громким лаем кинулся вниз, а юноша остановился, разглядывая долину, в этот раз представшую пред ним целиком.

С севера на юг, где утёсы так близко подходили друг к другу, что юноша не мог разглядеть ни намёка на выход из долины, текла река. Она вытекала из мрачного прохода между скалами на севере, почти вплотную подходя к ним. Это немного напомнило юноше то место, где Бурная втекала в Дол.

Посередине долины, ближе к северу, юноша разглядел Кольцо Судьбы, составленное из чёрных камней, а рядом с ним древний бражный зал, стены и крыша которого были из того же чёрного камня. Именно туда и бросился Верноногий. Божественноликий осмотрелся, но не увидел ни одного прохода в стене отвесных скал, окружавших его. Ближе к южному концу долины юноша разглядел несколько грубо выстроенных из камня и покрытых торфом загонов для скота. Рядом Божественноликий заметил людей, в основном это были женщины и дети. Там же, недалеко от загонов, паслись несколько овец с ягнятами, а ближе к юноше щипали траву несколько тучных горных коров. Он посмотрел в сторону реки и отметил, что берега её были скалистыми, и луг лежал высоко над водой. Юноша решил, что река летом и зимой вряд ли выходит из своих берегов. Он подумал также, что летом уровень воды в ней поднимается выше всего, ведь она стекает с гор, покрытых снегом.

Глава XVIII. Божественноликий беседует с Подругой в Долине Теней

Шёл второй час пополудни, и свет широкой полосой лежал на траве долины под ногами Златогривого. Юноша легко сбежал с насыпи и зашагал по траве к Кольцу Судьбы. Его шлем и доспехи ярко блестели на солнце. Для того чтобы подойти к дому, ему нужно было пройти через Кольцо Судьбы, и как только он вышел за последний из больших вертикальных камней, он увидел на пороге дома – шагах в двадцати от него – женщину. Он сразу же узнал её – это была Подруга.

Как и на Златогривом, на ней была зелёная котта, поверх которой девушка не надела ни платья, ни плаща. Зелёный же, с яркой вышивкой пояс плотно облегал её талию. Голову украшала золотая диадема с голубыми камешками с гор, а из-под неё свободно вились распущенные волосы.

Красота девушки была так величественна и настолько превосходила даже воспоминания о ней, что на Божественноликого вновь напал страх. Он стоял, боясь заговорить с ней, и сердце его бешено колотилось, а девушка, протянув ему навстречу руки, подошла к нему быстрым шагом. Она улыбалась, лицо её выражало счастье, взгляд – доброе расположение. Подруга взяла обе руки Златогривого и произнесла:

– Приветствую тебя, Златогривый! Здравствуй, Божественноликий! Дважды и трижды желанный гость! Вот и наступил тот день, которого ты так ждал! Ты счастлив?

Юноша поднёс её руки к своим губам и робко поцеловал их, но не вымолвил ни слова. В этот момент из дома выбежал Верноногий и начал скакать вокруг них, шумно лая, как лают все собаки, вновь увидевшие хозяина после разлуки. Подруга всё ещё держала руки юноши в своих и нежно смотрела на него, но вот она уже подозвала пса, потрепала его по загривку, успокоила и, снова повернувшись к Божественноликому, радостно рассмеялась:

– Я не прошу тебя молчать, отчего же ты так и не сказал ни слова? У тебя всё хорошо?

– Да… – ответил тот, – даже лучше, чем просто хорошо.

– Мне кажется, что ты доблестный воин. Встретил ли ты врагов вчера или этим утром?

– Нет, никто не препятствовал мне. Ты сделала мой путь лёгким.

Девушка стала серьёзной:

– Что могла, я сделала, но мы не всемогущи. Наши враги многочисленны, и я боялась за тебя. Впрочем, идём в наш дом. Его уже с гораздо большим правом можно назвать нашим, чем ту хижину близ соснового леса.

Девушка вновь взяла Божественноликого за руку и повела его к двери. Взглянув вверх, юноша заметил на большом камне, игравшем роль дверной притолоки, высеченного Волка – точно такого же, какой был вырезан на потолочной балке в доме Лесного Сумрака. В голове юноши вспыхнула одна мысль. Всё так же глядя вверх, он остановился и сжал руку Подруги, словно прося её обратить внимание на резьбу. Камень с изображением был темнее остальных, почти чёрным. Раскрытую пасть волка когда-то окрасили киноварью, но ветер и капризы погоды почти обесцветили рисунок.

Подруга сказала:

– Вот он: пред тобою знак божества, отца наших отцов, легенды о котором настолько стары, что дни нашей жизни по сравнению с ними всё равно, что капля воды в море. Ты видишь знак нашей печали, знак, напоминающий о нашей беде. Но это и знак нашей надежды. Может быть, он многое изменит в твоей судьбе.

– Что изменит? – спросил юноша, но девушка не ответила и долгое время стояла молча. Златогривый смотрел на неё, а она разглядывала знак Волка, и было видно, что по её щекам стекают редкие слёзы. И юноша вспомнил дом Лесного Сумрака и женщин его рода, что пели пред изображением Волка. Они вовсе не были миловидными, тогда как стоявшая перед ним сейчас девушка была необычайно красива, и всё же Златогривый не мог не заметить какое-то родство между ними.

Вскоре Подруга вытерла слёзы с лица и повернулась к юноше:

– Мой друг, Волк не уведёт тебя от меня, какая бы беда ни приключилась с нами по дороге и какая бы засада ни поджидала нас в конце пути. Да не будет так, что ты у меня на глазах станешь невольником!

Сердце юноши после этих слов наполнилось любовью, в которой он уже решил было признаться девушке, но её лицо вновь просветлело, к ней вернулось весёлое расположение духа, и Златогривый не успел подобрать нужные слова – Подруга позвала его в дом:

– Заходи, Златогривый, заходи в наш дом. Я многое хочу тебе рассказать. Ты такой молчаливый и грозный в своей кольчуге, что мне кажется, будто ты считаешь меня Призраком Пустоши, которым тебя пугал Камнеликий, твой названый отец. Я хочу доказать тебе, что это не так, что я настоящая женщина из плоти и крови, как и все мои предки, а потому я буду есть перед тобой, творя над пищей знак Молота божества Земли.

Юноша рассмеялся от нахлынувшей на него радости и спросил:

– Скажи мне, милый друг, ты считаешь, рассказы Камнеликого вызваны лишь его воображением? Или на самом деле существуют Призраки Пустоши?*

– Старик говорит правду, – ответила девушка. – Об этих призраках в древности было сложено много легенд, и им, несомненно, можно верить, и всё же сама я никогда не встречала Призраков, да и ничего, что испугало бы меня, только злых людей. Может быть, конечно, печаль моего угасающего рода захватила меня так сильно, что я не замечала их. А может быть, они и сами боялись меня и того гнева, что породила печаль моего рода.

Юноша серьёзно посмотрел на девушку. Казалось, её мудрые слова затронули его до глубины души. Она же произнесла:

– Впрочем, мы должны говорить о живых – о тебе и обо мне. Пойдём же, мой друг, – и она легко переступила через порог, увлекая его за собой. Из-за маленьких окон внутри дома было мрачно и темно. Стены и крыша были сложены из камня. Деревянными в доме оказались только лавочки и стулья, а также небольшая надстройка над дверьми в противоположном от возвышения конце зала. Двери эти вели в кладовую. Из дерева были срублены и внешние пристройки, но они, казалось, появились около дома только недавно. Нужно сказать, что сиденья на возвышении были вырезаны из камня прямо в торцовой стене. Резьбы на них было мало, над средним сиденьем красовался образ волка. Юноша оглядел зал. Он решил, что из конца в конец будет футов семьдесят. Сквозь полумрак он сумел разглядеть на стенах те изящные шпалеры, которые уже видел в лесной хижине.

Девушка подвела Златогривого к возвышению и остановилась, опершись о подлокотник одного из каменных сидений. Некоторое время она молчала, а затем обернулась, посмотрела на юношу и произнесла:

– Ты и в самом деле похож на умелого воина, но всё же я рада, что тебе не пришлось сражаться по дороге сюда. Скажи, Златогривый, – она взяла одно копьё из тех, что он держал в руке, – хорошо ли ты управляешься с копьём?

– Говорят, хорошо, – ответил юноша.

Девушка нежно взглянула на него и спросила:

– Не покажешь ли ты мне своё мастерство? В этом зале или лучше нам выйти наружу?

– Можно и в зале, – ответил он. – Всадить ли мне этот наконечник в притолоку двери в кладовую вон там?

– Да, если сможешь, – кивнула она.

Златогривый улыбнулся, взял у девушки копьё, уравновесил его, потряс им, потом внезапно откинул руку назад и метнул. Копьё со свистом понеслось вперёд, ударилось в вышеназванную притолоку и вонзилось в неё, задрожав. Юноша спрыгнул с возвышения, перебежал зал и, вытащив копьё, быстро вернулся на возвышение и снова бросил. Во второй раз копьё попало в то же самое место. Тогда юноша взял со стола второе копьё и метнул. Два копья бок о бок торчали из деревянной притолоки. Теперь юноша подошёл к ним не спеша, вытащил оба копья и вернулся к девушке, внимательно наблюдавшей за ним. Её щёки порозовели, а губы чуть-чуть раскрылись.

Она сказала:

– Поистине хороший бросок. Гораздо лучше, чем умеют не самые способные копейщики из наших.

Златогривый засмеялся:

– Верю, – сказал он. – Вряд ли я здесь для того, чтобы учить тебя бросать копья.

– Неужели с тобой никогда не расплатятся за ту небольшую драку? – спросила она.

– По крайней мере, пока со мной ещё не расплатились, – ответил он.

Девушка покраснела, вспомнив, что говорила ему в горах, а он, положив руку ей на плечо, робко поцеловал её в щёку. Она не воспротивилась и не пыталась уклониться, а серьёзно сказала:

– Ты и в самом деле хорошо метаешь копья. Думаю, мой брат полюбит тебя, когда увидит один-два твоих удара, нанесённых в гневе. Но сейчас, доблестный воитель, здесь нет врагов, а потому иди в тот конец дома. В дальней пристройке ты найдёшь чистую воду. Смой с себя пыль, сними шлем и кольчугу и побыстрее возвращайся – будем есть, а то я проголодалась, да и ты тоже.

Юноша сделал всё, как она попросила, и вскоре вернулся, держа в руке шлем и кольчугу. Шагал он бодро и уверенно и выглядел так, что приятно было смотреть.

Глава XIX. Прекрасная дева рассказывает Божественноликому о своём роде

Когда Златогривый вернулся на возвышение, стол уже был накрыт. Подруга произнесла:

– Вот теперь я узнаю тебя, Златогривый. Подойди же сюда, сядь возле меня и ешь. Скудное угощение приготовила тебе Лесная Дева, гость. Ты привык к пище из Дола, а мы живём слишком далеко от людских поселений, чтобы иметь на столе изысканные блюда. Возможно, вечером, когда все вернутся, стол станет богаче, но и тогда у тебя не будет тех лакомств, которые, по словам Камнеликого, ты мог бы найти у лесных духов.

Девушка рассмеялась, и Златогривый присоединился к ней. Стол, и в самом деле, был простым: творог да свежий сыр – пища пастухов. Божественноликий весело сказал:

– Для меня это желанная пища. Всё хорошо, что даёт Подруга.

Девушка, подняв руку, начертала над столом знак Молота, затем взглянула на Златогривого и спросила:

– Скажи, Златогривый, изменило ли божество Земли мой облик? Стала ли я такой, какая я на самом деле?

Юноша наклонился к её лицу, и ему показалось, что оно такое же чистое, как воды горного озера, что каждая черта его так изящна, словно над ней много дней кропотливо работал в кузнице отец юноши, пока не получился превосходный образец его мастерства. Златогривый постыдился вновь поцеловать девушку, решив про себя: «Это прекраснейшая женщина в мире, и именно её в этом году я поклялся взять в жёны». Вслух же он произнёс:

– Я вижу лицо Подруги и не замечаю, чтобы оно изменилось.

Девушка вновь слегка покраснела, и счастливое выражение на её лице стало ещё заметнее. Юноша смутился от охватившего его желания и от очарования девушки.

Но вот Подруга встала и, подойдя к нише в стене, взяла рог, окованный серебром, как ковали древние кузнецы, наполнила его вином и протянула юноше, молвив:

– Гость из Дола, я пью за твоё здоровье! Когда же ты выпьешь в ответ за моё, то мы начнём серьёзный разговор. Я и в самом деле лелею надежды, груз которых чересчур тяжёл дочерям человеческим, но ты сын вождя и, может быть, сможешь помочь мне снести их. Давай же говорить напрямую, без обмана, доверяя друг другу.

Она отпила из рога и передала его юноше. Он взял девушку за руку, которой она держала рог, поцеловал её и сказал:

– Здесь, в этом доме, я пью за здоровье сынов Волка, кем бы они ни были. – Юноша отпил из рога и продолжил: – Я буду говорить с тобой просто и без обмана. Я устал от лжи, а ради тебя я уже много раз лгал.

– Ты больше не будешь лгать, – ответила Подруга. – А здоровье тех, за кого ты пил, в порядке, и это для тебя хорошая весть. Давай же теперь устроимся здесь, на этих древних сидениях, и поговорим.

Они сели. Мартовское солнце клонилось к западу. Девушка попросила:

– Сперва расскажи мне, что происходит в Доле.

Златогривый рассказал об ограблениях и убийстве в Лесной деревне.

Девушка произнесла:

– Всё это мы уже знаем, а кое-что даже лучше тебя или лучше, чем ты мог бы знать. Ведь это мы грабили Гроша Долговязого и Оленебоя. Позже я расскажу тебе об этом. Что ещё ты можешь поведать мне? О чём клялись над священным кабаном в этом году?

Златогривый рассказал о клятве Щетины. Девушка засмеялась:

– Он сдержит своё слово, но не обагрит клинка.

Затем Златогривый рассказал о клятве своего отца. Девушка на это ответила:

– Это хорошая клятва. Так он и поступит, даже если бы и не было никакой клятвы, он поступил бы так же. Все должны верить слову Железноликого. А ты, друг мой, какую клятву принёс ты?

На лице юноши отразилось беспокойство, когда он отвечал:

– Я поклялся взять в жёны прекраснейшую из женщин, даже если против будут все жители Дола и те, кто живёт вне Дола.

– Хорошо, – кивнула девушка. – Мне нет нужды спрашивать тебя, кого ты назвал «прекраснейшей из женщин». Я уже вижу, что ты считаешь меня достаточно красивой для того, чтобы так называть. Друг мой, твой род, возможно, будет против твоего решения, равно как и род Наречённой. Может быть, и мой род возражал бы, если бы всё пошло не так, как сейчас. Но пусть даже все вокруг восстанут против этого, я не воспротивлюсь. Наш брак – это правильное и мудрое решение.

Она говорила тихо и спокойно, и пока произносила эти слова, сердце юноши наполнялось радостью, но смущение перед её красотой сдержало его, и он опустил глаза. Девушка мягко продолжила:

– Я знаю тебя, знаю, как ты радуешься этому моему слову. Ты смотришь на меня глазами, полными любви, и думаешь обо мне лучше, чем я того заслуживаю. Впрочем, я не таю зла и не лгу тебе, но это ещё не всё, что я хотела сказать, хотя это и немало. В мире есть множество людей и помимо нас с тобой. Для начала вот что: доверяй мне во всём. Друг мой, если можешь, сдержи свою радость и своё желание и послушай. То, что я сейчас скажу, касается и тебя, и меня, и твоего, и моего рода.

– Нежная, прекрасная моя подруга, – обратился к ней Златогривый, – радость, что приходится сдерживать, так тяжела, ты ведь знаешь это, и так трудно сдержать желание, что рвётся наружу, особенно если рядом кто-то так же томится по тебе.

– Да, я знаю.

– Но я поступлю так, как ты просишь, – продолжил Божественноликий. – Скажи мне, кем были те, кого убили в Лесной деревне? Знаешь ли ты их?

– Слишком хорошо, – услышал он в ответ. – Они наши враги, и мы уже не раз сталкивались с ними в этом году. Впервые мы увидели их осенью, а теперь они стали врагами и жителям Дола. Скоро вы вновь повстречаетесь с ними, и именно против них я попросила тебя вчера вооружиться.

Божественноликий спросил:

– Ты желаешь, чтобы мы выступили против них вместе с твоим народом?

– Верно, других врагов у нас нет, но не будем об этом. Златогривый, ты стал другом Волка и вскоре породнишься с нашим домом. Когда-нибудь ты обязательно начнёшь расспрашивать меня о моём роде, и сейчас я бы хотела предупредить эти расспросы. Рассказ мой будет кратким. Ты, возможно, ещё услышишь его целиком, как и весь твой народ.

Как ты знаешь, мы изгои и разбойники. Иногда мы грабим, но всегда только дурных людей. Нет никого из числа добрых жителей Дола, у кого мы забрали бы хотя бы один капюшон, или мех вина, или ломоть воска.

Почему мы живём так? Потому что нас изгнали из нашего дома, мы унесли с собой лишь наши жизни и оружие и больше почти ничего. Земли же наши… Ты видишь эту серую долину. Она узка и неплодородна, хотя в прошедшие времена она и растила воинов.

Послушай! Давным-давно пришёл в эти горы на краю мира род Волка. Они шли по каменистому проходу, петлявшему среди гор, словно лабиринт, а за ними, в таком числе, которое невозможно было сдержать, следовали враги, и случилось так, что наш род подошёл к развилке: один путь вёл на север, а другой на юг. Родичи никак не могли решить, какой дорогой следовать дальше, и тогда они разбились на два отряда, каждый из которых пошёл в свою сторону. Мы не знаем ничего о тех, кто пошёл южной дорогой, уже очень давно от них нет никаких вестей.

Наш же отряд направился на север и вышел в эту долину, спрятанную в горах. Мы устали бежать от сильного врага, а эта долина вполне подходила и для убежища, и для жизни. До нас здесь никто не жил, да и найти её было сложно. Нас же было очень мало. Вот мы и поселились здесь, в этой долине, хотя она и находится в дикой глуши, и зимой сюда никогда не заглядывает солнце, да и летом здесь тоже мало света. Здесь мы воздвигли Кольцо Судьбы и построили тот бражный зал, в котором ты и сидишь сейчас рядом со мной, друг мой. Здесь мы прожили много лет.

У нас было немного овец да несколько коров, что паслись на лугу долины. В скалах, окружающих её, мы нашли драгоценные камни и медь, которыми можно было торговать с чужаками. Рыбу мы ловили в Ознобном Потоке. Не скрою от тебя, что мы не брезговали и грабежом. Иногда наши воины спускались к границам Дола, залегая там в засаде, а временами они пробирались даже в города. Мужчины наши не трусы, а женщины не рыдают вечно по погибшим воинам, так как знают, что народят нашему народу новых.

Проходило время, и в Долине Теней наш народ умножился так, что пропитания на всех уже не хватало. Тогда пришлось искать новые земли. По дороге, о которой ты однажды узнаешь, мы добрались в долину, что лежит к северо-западу от Долины Теней. Эта земля похожа на твой Дол, а может, даже ещё лучше. Она обширна, там много травы и деревьев, её орошают реки и там есть всё, чего только можно желать.

Жил ли кто-то там до нас, спросишь ты? Да, но их было немного, они были слабы в битве и мягки сердцем, хотя и крепки телом. Увидев сынов Волка с оружием в руках, они решили, что беспомощны пред нами. Мужество оставило их, и они явились к нам с дарами, предложив разделить с ними долину. Они говорили, что в ней достаточно места и для одного, и для другого народа. Мы приняли их предложение и стали их друзьями. Некоторые из нашего рода брали себе из них жён или давали их мужам в жёны наших девушек. Это было ошибкой. Потомки таких смешанных семей рождались мягконравыми, многие стали вероломными, жадными и властными. Настали дни блуда, и когда мы считали себя самыми могущественными, на самом деле мы ближе всего были к своей погибели. Тот дом, из которого я родом, никогда не роднился с местными жителями. Были и другие семейства, которые роднились только с детьми Волка, потомками тех, кто привёл нас в эту долину. Это дома Алой Длани, Среброрукого, Золотой Корзины и Зазубренного Меча. Слышал ли ты раньше эти имена, друг мой?

– Слышал, – кивнул Златогривый, вспоминая лесной дом и все разговоры, что велись там. Громадное, сладостное счастье охватило юношу при этих воспоминаниях.

Девушка продолжила:

– Долина та (а я видела её) прекрасна и плодородна, она щедро даёт всё, что нужно человеку. В горах к востоку от неё есть пещеры и карьеры с залежами серебра, а потому и долину называют Серебряной долиной. Слышал ли ты когда-нибудь это название, друг мой?

– Нет, не слышал, но гадал, откуда вы могли взять столько серебра.