Тайна лабиринта. Как была прочитана забытая письменность Фокс Маргалит
Я был очень осторожен, так как, хотя и находился под впечатлением выступления Вентриса, я очень опасался того, как бы слова в записи Вентриса не оказались лишь отдаленными созвучиями греческих слов[8].
Чедуик стал подставлять звуковые значения Вентриса в опубликованные надписи и вскоре стал новообращенным. Он также обнаружил дополнительные греческие слова на табличках, которые не заметил Вентрис. “Я думаю, мы должны принять тот факт, – сказал он Майрзу, – что скоро будет написана новая глава в истории Греции”.
В середине июля Чедуик обратился к Вентрису. Письмо начиналось так: “Уважаемый д-р Вентрис!” (Так Чедуик дал понять, что считает Вентриса своим коллегой-ученым.) “Позвольте мне сначала поздравить вас с решением минойской задачи. Это величайшее достижение, и вы сейчас только в начале своего триумфа, – писал Чедуик. – С тех пор, как я услышал ваше выступление по радио, я был очень взволнован, и в прошлый понедельник, когда сэр Джон [Майрз] показал мне ваш предварительный список идентификаций, я сразу приступил к работе, чтобы проверить ваше открытие… Если есть нечто такое, чем вам может помочь «чистый» филолог, дайте мне знать”. Чедуик, понял он это сам или нет, бросил Вентрису спасательный круг, и тот с благодарностью в него вцепился. Чедуик обладал глубокими знаниями о доклассической Греции, а также авторитетом, которого как раз не хватало Вентрису.
Вентрис ответил:
Сейчас мне не помешала бы моральная поддержка… Я сознаю, что есть много такого, что пока не поддается удовлетворительному объяснению… Я действительно нуждаюсь в помощи “чистого” филолога: это позволило бы мне не отклоняться в сторону… Ваша помощь принесла бы мне очень большую пользу, причем не только в объяснении надписей, но и в интерпретации фактов с точки зрения диалектологии и истории языка[9].
Чедуик сразу же смог развеять некоторые его страхи. Один из них касался определенного артикля (точнее, его отсутствия) на табличках. В древнегреческих текстах, которые Вентрис изучал школьником, встречался определенный артикль в разных формах: мужского, женского, среднего рода, в единственном и множественном числе, в одном из пяти падежей. А вот на табличках с линейным письмом Б найти определенный артикль он не мог, и это его беспокоило. Чедуик заверил его, что чего-то подобного следует ждать от греческого языка бронзового века. Даже 500 лет спустя, в языке гомеровской эпохи, определенный артикль был редкостью, и утвердился он лишь в классическую эпоху.
Летом 1952 года Вентрис и Чедуик перешли к тесному сотрудничеству, которое продолжалось до конца жизни Вентриса. Причем Чедуик играл роль Ватсона, следующего за вдохновенным Холмсом. В статье, которую они написали вместе, “Данные о греческом диалекте в микенских архивах”, они изложили результаты дешифровки для научной общественности. Другая статья, в журнале “Антиквити”, сделала их популярными у широкой публики. Они также начали работу над большой книгой “Документы на микенском греческом языке”. Она станет Библией для исследователей линейного письма Б. (Увы, Вентрис не дожил до ее публикации.)
Несмотря на чувство безопасности, которое должно было принести ему сотрудничество, “Вентриса… летом искушало явное желание дезертировать”, вспоминает Чедуик. “Греческое решение” мучило его. “Раз в два дня меня одолевают такие сомнения относительно всего этого дела, что я начинаю желать, чтобы делал его кто-нибудь другой”, – пожаловался Вентрис Чедуику 28 июля[10].
Сомнения Вентриса заметны и в публичных лекциях, которые его все чаще просили читать. Перед одной такой встречей в Оксфорде Чедуик посоветовал Вентрису стоять на своем: “Я чувствую, что следует… быть более настойчивым, когда вы говорите, что это греческий язык. Интеллектуальная скромность – хорошая вещь, но (и особенно в Оксфорде) ее могут принять за неуверенность”.
Вентрис хорошо знал, что многие отнеслись к его дешифровке с подозрением. Влияние Эванса на античную археологию было сильно даже спустя десятилетие после его смерти, и многие ученые полагали, что язык линейного письма Б не может быть греческим. Критики сосредоточились на кажущейся гибкости вентрисовской орфографии, которая позволяет удалять согласные, вставлять гласные и допускает другие вариации в словах, записанных с помощью линейного письма Б. Например, знак , признавал Вентрис, мог читаться не только как po (в po-lo), но и как pho, poi, phoi, pol, phol, pom, phom, pon, phon, por, phor, pos, phos и т.д. Имея желание, воображение и нетвердую орфографию, указывали критики, дешифровщик мог “прочитать” таблички почти на любом языке. Именно это сделал Грозный, “прочитав” кносские тексты на разновидности хеттского языка. Вентрис, как полагали его критики, поступил так же.
Весной 1953 года Вентрису пришла неожиданная помощь: ему написал Карл Блеген. В 1952 году Блеген нашел в Пилосе новые таблички, и это могло помочь Вентрису. Почти неповрежденная табличка с инвентарным номером P641 была очень красивой: длинной, тонкой. Текст был организован в три строки. Как и большинство табличек на линейном письме Б, это перечень – в данном случае горшков, кувшинов и других сосудов.
Табличка “Треножник” (P641) доказала правильность дешифровки Майкла Вентриса. Эта прорисовка выполнена самим Вентрисом.
Подставив некоторые значения Вентриса, Блеген понял, что P641 подтверждает правоту англичанина. В мае 1953 года, после того как табличка была очищена, учтена в каталоге и скопирована, он отправил транскрипцию Вентрису (необычайный жест солидарности). Табличка P641 – это весьма ценный материал: названия предметов сопровождают логограммы. В некотором смысле это билингва, содержащая надпись на греческом языке и на универсальном языке образов.
Табличка начиналась фразой, состоящей из четырехсловной надписи, изображения котла на трех ножках и числа 2:
При подстановке фонетических значений Вентриса получилось:
Блеген узнал в ti-ri-po-de записанное с помощью линейного письма Б раннегреческое слово, означающее “два треножника” (двойственное число в древнегреческом от слова tripos, “три ноги”). В переводе фраза читалась так: “Два трехногих котла критской работы”, таких же, как на рисунке. “Все это кажется слишком большой удачей, чтобы быть правдой. Может ли это быть совпадением?” – в мае написал Блеген Вентрису.
Остальная часть надписи также представляла огромный интерес. Так, фразу можно транслитерировать как di-pa-e me-zo-e ti-ri-o-we-e, “большие сосуды с тремя ушками”. Картинка сосуда с тремя ушками появлялась в конце фразы. А фраза , то есть di-pa me-zo-e qe-to-ro-we (“большие кубки с четырьмя ушками”), сопровождалась картинкой кубка с четырьмя ушками. Слово dipa, “кубок” (dipae – множественное число), появляется (в измененном виде) в “Илиаде”. У Нестора, правителя Пилоса, кубок (depas) настолько большой, что его, наполненный, едва может поднять человек. Другие фразы на табличке P641 описывают “малые кубки с тремя ушками”, “малые кубки без ушек”, и каждую сопровождает логограмма.
Получив транскрипцию Блегена, Вентрис позвонил Чедуику в Кембридж. Междугородный звонок в те дни был делом необычным, вспоминал Чедуик. Вентрис “был очень возбужден. Вообще-то он редко терял спокойствие, но этот момент был для него поистине драматичным”[11].
Уже не могло быть сомнений: таблички на греческом языке! Даже скептически настроенный Беннет, увидев табличку P641 (ее скоро стали называть “Треножник”), написал Вентрису: “Возразить нечего”. На международной конференции в Копенгагене Вентрис показал слайд с табличкой “Треножник”. Аудитория разразилась аплодисментами.
Вентрис стал востребован. Он читал лекции по всему миру, часто на языке принимающего государства. Он выступал перед королем Швеции. И в Оксфорде. И в Кембридже. В июне 1953 года он выступил в Берлингтон-хаусе – там, где он мальчишкой задал вопрос Артуру Эвансу. Круг замкнулся. На следующий день “Таймс” поместила материал о лекции на первой полосе – напротив статьи о покорении Эвереста Эдмундом Хиллари. Дешифровку назвали “Эверестом греческой археологии”. Эту гиперболу Вентрис нашел возмутительной.
На самом деле, писал антиковед Морис Поуп, достижение Вентриса важнее покорения Эвереста:
Люди… покоряют горы… Но никогда и нигде, кроме как в последние два или три века существования нашей цивилизации, никто не пытался подобрать ключ к исчезнувшей системе письма, а тем более не преуспел в этом.
В августе 1953 года статья Вентриса и Чедуика “Данные о греческом диалекте в микенских архивах” появилась в авторитетном английском “Журнале эллинистических исследований”. Авторы предложили звуковые значения более чем для 60 знаков и привели длинные словарные списки: топонимы, имена собственные, названия профессий (жрец, оружейный мастер, врач, повар, пекарь и т.д.), названия товаров – колесницы, зерно, свиньи.
Наиболее впечатляющим из авторских решений стал отказ от термина “минойский”, милого сердцу Артура Эванса, и наименование всех надписей линейного письма Б, будь они критскими или материковыми, – микенскими. Чедуик впоследствии писал, что “наименование «минойский» устарело с 1939 года, когда стали всерьез заниматься линейным письмом Б… Из того тезиса, что линейное письмо Б скрывает греческий язык, неопровержимо следует, что Кносс в [тот] период являлся частью микенского мира”. Утонченным минойцам приходится ждать, когда будет дешифровано линейное письмо А и открыт язык, на котором они говорили. (Эта письменность, использовавшаяся между 1750 и 1450 годами до н. э., пока не дешифрована. И навсегда может остаться таковой: ученым просто не хватает текстов, с которыми можно было бы работать.)
Весной 1954 года американский журнал “Аркеолоджи” опубликовал статью Вентриса о табличке “Треножник” и “кубке царя Нестора с четырьмя ушками”. Вентрис стал всемирно известен. На него посыпались почести и просьбы об интервью. В 1955 году королева пожаловала ему орден Британской империи. “Предложения присоединиться к кругу ученых… теперь сыпались на него”, – пишет Эндрю Робинсон. Но Вентрис, без сомнения остро переживавший отсутствие университетского диплома и имея за плечами всего три года изучения греческого, и то в школе, их отклонил.
Майкл Вентрис, как и Алиса Кобер, не видел в дешифровке повода для состязания и, оказавшись в центре внимания, чувствовал себя не в своей тарелке. Несмотря на табличку “Треножник” и растущую известность, он беспокоился о правильности своего решения.
Летом 1953 года Вентрис с женой и детьми переехал в модернистский дом, который он спроектировал и построил в Хэмпстеде, фешенебельном районе Лондона. Однако Вентрис оставался чужим в собственной семье. Брак с Лоис, казалось, исчерпал себя. Учитывая вероятную неспособность Вентриса устанавливать глубокие отношения с людьми, кажется удивительным, что он длился столь долго. Жена не могла разделить ни его увлечения умственным трудом, ни его страсти к линейному письму Б. По мнению Эндрю Робинсона,
к 1956 году, после 14 лет брака, Вентрисы отдалились друг от друга. В 50-х годах их знакомый из Министерства образования Эдвард Сэмюел… провел несколько чудесных выходных с ними… Лоис сказала ему откровенно, что его пригласили потому, что иначе им с Майклом было бы не о чем разговаривать.
Кажется, у Вентриса не было прочных связей и с собственными детьми. Дочь Тесса, когда ей было около 50 лет, рассказала (на съемках фильма “Английский гений”):
С ним было нелегко жить… Я думаю, он взаимодействовал с людьми на собственных условиях… Если он хотел быть веселым и обаятельным, он был веселым и обаятельным. А если он хотел уйти, чтобы поработать, он уходил и работал… Я восхищалась им, но не думаю, что он мне нравился… Вероятно, это просто ревность, потому что он всегда получал все внимание окружающих.
В июле 1955 года Вентрис и Чедуик завершили 450-страничную рукопись “Документы на микенском греческом языке”. Хотя работа, связанная с дешифровкой, еще манила его (его ждало множество лекций, международных конференций, статей, которые предстояло написать, и списков слов линейного письма Б, которые нужно было перепечатать для коллег-ученых на веритайпере), вскоре он опять попытался покинуть это поле.
“У меня не будет возможности посвятить время еще какому-либо большому делу, – написал он Чедуику в декабре. – Когда перепечатка этих двух фрагментов рукописи будет закончена, вряд ли меня хватит на что-нибудь еще”.
На этот раз, по крайней мере, Вентрис пытался отойти от дел по понятной причине: у него появился шанс вернуться к занятиям архитектурой. “Архитектурный журнал” учредил стипендию: 1 тыс. фунтов стерлингов в течение года представителю профессионального сообщества для исследования на тему, связанную с архитектурой. Первым стипендиатом (в знак уважения) стал Вентрис. В начале 1956 года он приступил к проекту “Информация для архитектора: что ему нужно знать и как он может это узнать”.
В то время английские архитекторы работали более или менее изолированно. Сведения о материалах и методах не были общедоступными и передавались, как и столетия назад, изустно. “Почти не было книг об архитектурном проектировании, где объяснялось бы, как спроектировать школу, больницу или фабрику, – пишет Эндрю Робинсон. – В архитектурных бюро, как правило, не было даже книжной полки”. Во многих отношениях положение архитекторов напоминало положение ученых, в середине XX века занимавшихся линейным письмом Б. И те, и другие не знали, чем занимаются их далекие коллеги, и не имели надежных справочных материалов.
Вентрис решил составить архитектурный аналог своего опросника 1949 года, с помощью которого он подготовил доклад о положении в дешифровке. Прежде он (как и Кобер) мечтал организовать центр сбора и анализа информации для исследователей линейного письма Б. Сейчас он обдумывал учреждение центра обмена всевозможной информацией об архитектуре. “Можно будет позвонить туда, чтобы получить данные, скажем, об австралийских школах, построенных с применением алюминия, – объяснял Вентрис в промежуточном докладе. – Сотрудник информационной службы наберет на клавиатуре… номера, соответствующие алюминию, школе и Австралии. Из микрокарт, содержащих всю информацию, хранящуюся в центре, автоматически будут отобраны нужные, и абонент получит искомое в машиночитаемом или печатном виде”. Проект Вентриса являлся, по сути, высокотехнологичной версией базы данных Кобер в коробках из-под сигарет.
Увы, скоро Вентрис почувствовал себя аутсайдером и в архитектуре. Прославившись благодаря дешифровке, Вентрис в некотором смысле лишился обеих карьер. Он проводит исследование об архитектуре, но не занимается ею; но он также и не дешифровщик. Вентрис осуществил дешифровку линейного письма Б чисто математически. Гуманитарный аспект – что именно можно узнать из табличек о древней цивилизации – интересовал его гораздо меньше. Хотя его работа породила целое направление в древней истории, микенологию, Вентрис однажды заявил Эммету Беннету, что “не видит будущего в линейном письме Б”. Вентрис проник в два мира, но не закрепился ни в одном.
К июню 1956 года Вентрис подготовил первую половину доклада для “Архитектурного журнала”. Эту работу он никогда не закончит, поскольку она стала для него “неинтересной и скучной”. Оливер Кокс, однокашник Вентриса по архитектурной школе, по словам Робинсона, “знал, что той весной и летом его талантливый друг постоянно пребывал в подавленном состоянии”.
22 августа Вентрис отправил редактору “Архитектурного журнала” (по словам Эндрю Робинсона) “необыкновенное, шокирующее, жалостливое личное письмо”. Оно было написано от руки, почерком, похожим на машинописный, и в нем шла речь об отказе от оставшейся доли стипендии. Письмо напоминает адресованное Майрзу в 1948 году, однако пронизано еще большей безнадежностью:
Я провел пару недель за границей и имел шанс поразмыслить над теми неприятностями, которые навлек на ваше мероприятие. Я пришел к выводу, что не могу притворяться вам или себе, что смогу закончить работу так, как следует. Я боюсь, что должен попросить вас снова… придумать какой-нибудь план (неважно, каким бы унизительным он ни был), чтобы избавить меня от решения второй части задачи.
Мне смертельно стыдно за пустую трату времени и энергии, которые этот фальстарт означает для всех, кто рассчитывал на стипендию. Было бы легко сказать, что тема “информация” – опасный предмет для изучения и что было рискованно выбрать меня для реализации этого проекта. Вина на мне, и я знаю, какую ценность имела бы эта работа, будь она добросовестно выполнена. Особенности моего ума и характера, которые, как казалось, сделали меня подходящим кандидатом на стипендию, обратились против меня самого и заставили меня глубоко усомниться в ценности и своего хваленого интеллекта, и… всей моей жизни…
Деньги, которые я получил от вас… будут мною возвращены, кроме суммы, в которую вы оцените уже сделанную работу. Вероятно, это можно рассматривать как своего рода компенсацию, хотя я знаю слишком хорошо, насколько это скучно. Чтобы объясниться с читателями… по поводу провала второй половины программы, вы вправе распрощаться со мной так, что мне будет трудно считаться архитектором, и причинить боль моей семье. Все, о чем я прошу, – это умерить свой справедливый гнев, смягчив его толикой сострадания.
Поздно вечером 5 сентября 1956 года Вентрис уехал из дома, объяснив семье, что собирается забрать свой бумажник, забытый у родителей Лоис. Но разве это не могло подождать до утра?
Вскоре после полуночи Вентрис въехал на высокой скорости в придорожную зону отдыха к северу от Лондона. Он столкнулся с припаркованным грузовиком и мгновенно погиб. Его magnum opus, написанный совместно с Чедуиком, был опубликован несколько недель спустя издательством Кембриджского университета. Эта книга, “Документы на микенском греческом языке”, до сих пор остается основополагающим текстом микенологии.
Коронер признал смерть Майкла Вентриса, мужчины 34 лет, несчастным случаем. Но вопрос, покончил ли он с собой, открыт по сей день. Его семья считает, что смерть была случайной. “Не думаю, что он покончил с собой, – рассказала Тесса Вентрис в фильме “Английский гений”. – Он был слишком позитивным, чтобы сделать такое”. Она сказала, что у отца случился сердечный приступ и он потерял сознание за рулем. Заболевание сердца, возможно, действительно было в роду Вентрисов: сын Никки умер от сердечного приступа в 1984 году, когда ему было немногим более 40 лет.
Вряд ли мы уже узнаем, что именно тогда произошло, но, возможно, это и неважно. Так или иначе, достижение Вентриса будет жить в веках.
Эта история начинается и заканчивается вмешательством архитектора. Дедал построил Лабиринт, а Майкл Вентрис нашел нить и размотал клубок. Но каким бы величественным ни было его достижение, не нужно забывать, что Вентрис стоял на хрупких, сутулых плечах американского гиганта.
Этот факт он признавал менее охотно, чем мог бы. Выступая на Би-би-си в июле 1952 года, Вентрис выразил благодарность Беннету и Майрзу, но ни слова не сказал о Кобер, чья “координатная сетка” явилась фундаментом дешифровки.
“Было бы интересно поговорить о том, как можно приступать к такой работе, – объяснял Вентрис в радиопередаче. – Часто говорят, что невозможно дешифровать надписи, если и письменность, и язык неизвестны, а билингвы нет… Но если есть достаточно материала… то ситуация перестает быть безнадежной. Просто… вместо механической работы по дешифровке имеют место более сложные дедуктивные процессы. Это похоже на разгадывание кроссворда, в котором не показаны черные клетки”.
Первым человеком, указавшим эти черные клетки, стала Алиса Кобер – и этого оказалось достаточно для того, чтобы решить задачу. Именно она, на много лет погрузившаяся в хаос символов и нарезавшая десятки тысяч каталожных карточек, определила, что язык линейного письма Б был флективным. Это стало первым важным шагом в дешифровке. Во-вторых, она, выделив “соединительный” знак, указала на взаимодействие между флективным языком и слоговой письменностью. Наконец, именно она поняла, что можно выстроить абстрактные отношения между знаками, и придумала “координатную сетку”, на основе которой Вентрис построил свою. Кобер также определила в самом начале, что единственный шанс взломать код – это найти и проанализировать внутренние закономерности письменности: без догадок о звуковых значениях того или иного знака или о том, о каком языке идет речь. И это значило для дешифровки больше, чем все остальное.
В 1954 году Вентрис в своей лекции (опубликована в 1958 году) в некоторой степени отдал должное Алисе Кобер, упомянув “ряд ее фундаментальных статей”, которые стали “первой систематической программой анализа и исследования документов на линейном письме Б”. Но это слишком мало, слишком поздно и перед слишком незначительной аудиторией.
Возникает вопрос: разгадала бы Кобер, если бы у нее было больше времени, загадку письменности? Эндрю Робинсон полагает, что нет, потому что она “была, возможно, слишком сдержанным ученым, чтобы «взломать» линейное письмо Б”. Я не так в этом уверена. Конечно, Кобер – мой фаворит, а Вентрис – фаворит Робинсона. Но давайте рассмотрим факты (как она сама могла бы сказать), которые нам дала ее собранная переписка. Да, Алиса Кобер была осторожным человеком. Но ее личные бумаги указывают на готовность экспериментировать – по крайней мере, если не в печати, то за своим рабочим столом. Мы знаем, например, что вначале она позволяла себе играть с кипрской слоговой письменностью, подставляя ее звуковые значения в кносские надписи. Тот факт, что это “не принесло результатов”, вряд ли удивителен, учитывая малочисленность доступных ей надписей на линейном письме Б и, соответственно, скудость знаний о нем.
Осторожная “сетка” Кобер 1948 года из 10 клеток, указывает Морис Поуп, сделала возможным все последующие этапы дешифровки: “Все ее предположения… подтвердила дешифровка Вентриса. Метод Кобер – сначала установить отношения между фонетическими значениями и знаками на абстрактном уровне – оказался сколь уникален, столь и продуктивен”.
Она ошиблась лишь однажды, и то отчасти. Именно эта ошибка позволила Вентрису дешифровать письменность, хоть он и прошел мимо, чтобы совершить интуитивный прыжок. Ошибка Кобер касалась склонения. Она была права, что в языке линейного письма Б есть категория рода, как и две формы слова “итого” (это показали слова “мальчик” и “девочка”). Кобер оказалась права и в том, что в искомом языке имелось изменение по падежам: кто – что – кому. Но она ошиблась в том, какие именно это были слова.
Все дело в группах слов, которые Вентрис назвал “тройками Кобер”. К ним относилась группа слов, упомянутая в статье 1948 года:
Кобер догадалась, что “тройки” представляют собой окончания слов – , – прикреплявшихся к одной основе. Но окончания, о которых идет речь, не были в точности тем, что она предполагала.
Многие языки, в том числе греческий и английский, используют окончания двух типов: “грамматические” и “словообразовательные”. Грамматические, к которым относятся падежные окончания, создают синтаксис предложения. Словообразовательные окончания формируют слова. В английском языке грамматические окончания встречаются редко – они ограничиваются -s у глаголов в третьем лице единственного числа; суффиксом прошедшего времени -ed и полудюжиной других. Словообразовательных окончаний очень много: -ity превращает прилагательное в существительное (scarce, scarcity); -ing превращает глагол в причастие (swing, swinging); -able превращает глагол в прилагательное (sing, singable).
Кобер считала, что ее тройки – это флексии. Вентрис думал, что это дериваты – “альтернативные окончания имен”, – и оказался прав. Какого бы типа окончаниями ни оказались эти тройки, это не изменяло теорию Кобер: “соединительный” гласный функционирует точно так, как она указала. Но, распознав в тройках словообразовательные, а не грамматические окончания, Вентрис приумножил прибыль, которую она получила.
Вентрис догадался, что “альтернативные окончания имен” в тройках были словообразовательными вариантами топонимов (как в случае Brooklyn – Brooklynite – Brooklynese). Он обнаружил, что одно из таких слов, (последнее в тройке), можно транслитерировать как ko-no-so, “Кносс”. Среднее слово, , очевидно, имело ту же основу . Его можно прочитать так: ko-no-si-jo, “мужчины Кносса”. Верхнее слово, , было – ko-no-si-ja, “женщины Кносса”.
Другие тройки, которые обнаружил Вентрис, вели себя точно так же:
Итак, в основу дешифровки Майкла Вентриса легли имена собственные, как уже бывало в истории. В бумагах Алисы Кобер 1947 года есть намеки, что она была готова рассмотреть ту же идею. Докучливый Уильям Форбс, энтомолог, увлеченный этимологией, в письме к Кобер 1 мая 1947 года выдвигает идею, которую предлагал ей много раз: по крайней мере некоторые из флективных слов в парадигмах являются названиями критских городов. На полях его письма четким преподавательским почерком Кобер пометила: “Согласна – топонимы”.
Если бы не была настолько велика преподавательская нагрузка, если бы была возобновлена стипендия Гуггенхайма, если бы Алису Кобер пригласили в Пенсильванский университет, если бы Майрз не обрушил на нее огромную секретарскую работу, если бы ее сторонник Джон Франклин Дэниел прожил дольше и сама она прожила бы дольше, то, вполне возможно, именно она разгадала бы загадку линейного письма Б. Среди ее бумаг в архиве Техасского университета хранится блокнот без даты. В нем Кобер построила “сетку”, содержащую более 20 знаков линейного письма Б – гораздо больше, чем в опубликованном варианте. При этом знакам присвоены фонетические значения. Как показала дешифровка Вентриса, места всех знаков были определены верно. Кобер явно готова была идти в правильном направлении.
Не вызывает сомнений: без Кобер линейное письмо Б не было бы дешифровано так скоро, если вообще было бы дешифровано. Ее глубокий интеллект, целеустремленность и свирепый рационализм позволили найти утраченный ключ к древнейшей из греческих систем письма.
Эпилог
Мистер Икс и мистер Игрек
Линейное письмо Б не сохранило для нас больших нарративов – ни эпических поэм, ни любовных историй, ни историй о богах и их безрассудствах. Артур Эванс, да и всякий серьезный исследователь после него, это знал. Алиса Кобер в 1946 году предположила, что, прочитав наконец таблички, “мы узнаем лишь, что 10 июня 1400 года до н. э. мистер Икс доставил мистеру Игрек 100 голов скота”. Именно это ученым и открыла дешифровка: записи о собранном урожае, о произведенных товарах, о выпасаемом скоте, о приношениях богам.
Поэтому многие после дешифровки потеряли интерес к табличкам. Эндрю Робинсон пишет: “Что касается гуманитариев – археологов, историков, литературоведов и других, – то ответы на вопрос, что они получили от дешифровки… честно говоря, немного разочаровывают по сравнению с художественными сокровищами Трои, Микен и Кносса”.
Но таблички все же имеют непревзойденное значение для понимания мистера Икс и мистера Игрек бронзового века – мира Одиссея, Нестора и Агамемнона. Великий американский журналист Мюррей Кемптон однажды заметил: “Уголовный суд может сказать нам только о том, каким образом кто-либо из наших братьев и сестер что-либо украл, кого-либо убил или сам погиб. А гражданский суд рассказывает нам о том, как все мы живем”. То же самое относится к табличкам.
За 3 тыс. лет таблички с линейным письмом Б прошли путь от документальной точности к абсолютной непрозрачности и, вопреки всему, снова вернулись к документальной точности. Они рассказывают о том, кем были микенцы: аристократами, ремесленниками, купцами, рабами и т.д. Хотя ученые продолжают спорить об интерпретации отдельных табличек, корпус надписей на линейном письме Б в целом дает представление о жизни далекой цивилизации. Кроме прочего, по словам микенолога Синтии У. Шелмердайн, мы располагаем данными о “товарообороте… о владении землей и скотом, об изготовлении и ремонте различной утвари, о людских ресурсах… в Микенском царстве”.
“Гроссбухи” из глины рассказывают, что именно микенцы сеяли и жали, ели и пили, каким богам поклонялись (рядом с богами греческого пантеона стоят странные божества догреческого происхождения), как зарабатывали на жизнь, проводили время, защищали себя и нападали на других. Мы даже знаем их имена: некоторые аристократические, а некоторые… не пожелаешь иметь и собаке.
“Почти все области Греции подпали под влияние микенцев”, – отмечает исследователь Х.Л. Гарсия-Рамон. Более чем в 150 общинах жило около 50 тыс. человек. Кносс греки захватили около 1500 года до н. э. и властвовали там около века или чуть меньше, пока (неизвестно почему) дворец не сгорел до основания. На материке был Пилос, где располагался “дворец Нестора”. Найденные здесь таблички моложе кносских: носителям микенской цивилизации удалось удержаться там еще примерно 200 лет.
Еще одним материковым государством были собственно Микены. Раскопки Шлимана подвигли Эванса на поиски письменности: тот справедливо считал, что развитая цивилизация вряд ли могла без нее обойтись. В 1952 году в Микенах, недалеко от того места, где вел раскопки Шлиман, было найдено около 40 табличек с линейным письмом Б. Таблички также находили в Тиринфе и Фивах. Отдельные находки продолжают появляться до сих пор: около деревни Иклена на юго-западе Греции в 2010 году нашли обломок таблички с линейным письмом Б, сохраненный огнем в древней мусорной яме.
Таблички запечатлели закат государства. Обычно писцы в конце каждого года избавлялись от записей. Таблички размачивали в воде и лепили новые. Это позволяло сберечь и материал, и место в архиве. Ученые предполагали, что до того, как каждая партия табличек была уничтожена, записи за год переносили на другой, более долговечный материал (долговечный для той эпохи), например записывали чернилами на пергаменте. Но сейчас узнать это наверняка мы не можем.
Итак, все, что мы имеем на сегодняшний день – это записи одного года из дворцовых центров: того года, который оставался до катаклизма (вторжения, землетрясения, удара молнии) – и, наконец, пожара, превратившего микенскую цивилизацию в пепел.
На вершине административной пирамиды стоял царь-ванакт (wanax). Это раннегреческое слово означает “владыка, правитель” (записывалось оно, согласно правилам линейного письма Б, как wa-na-ka; потомок этого слова, anax, появляется спустя 500 лет в языке Гомера). Ванакт следил за экономической жизнью и контролировал внешнюю торговлю, военную подготовку, исполнение ритуалов, законов и (что неизбежно и, кажется, касается любой цивилизации) вопросы налогообложения. “На его действительный статус, – объясняет Синтия Шелмердайн, – указывают обширные земельные владения”. Из одной пилосской таблички мы узнаем, например, что “его темен, земельный надел, в три раза больше, чем у других должностных лиц, перечисленных там же”.
Картина вырисовывается следующая: ванакт был экономическим главой государства. Писцы потрудились, выделяя группы ремесленников: “гончар, валяльщик, оружейный мастер в Пилосе, текстильщик в Фивах, красильщики в Кноссе” – и обозначая их прилагательным wanakteros (wa-na-ka-te-ro), “царскими”. Иными словами, это были мастера, избранные для услужения правителю, “поставщики двора”.
Ниже ванакта в иерархии стоял лавагет (lawagetas, ra-wa-ke-ta), военачальник и землевладелец. Лавагеты и в Кноссе, и в Пилосе отвечали, по всей видимости, за определенные группы и выполняли некоторые хозяйственные функции. Им подчинялись отдельные воины, например гребцы, а также мелкие собственники, которые, как представляется, делились с лавагетом своим урожаем в обмен на разрешение возделывать его землю.
За лавагетом следовали другие чиновники, например экеты (hekwetai, e-qe-ta), высокопоставленные представители дворца, которые, судя по всему, исполняли военные функции. “Сборщики”, похоже, отвечали за дворцовое имущество. Имелось, разумеется, некоторое количество писцов. На региональном уровне нам известны наместники-коретеры, а на местном – басилеи. Землевладельцы звались телестами (telestai, te-re-ta).
Среди микенцев были умелые ремесленники. Названия многих профессий появляются, например, в списках мужчин, назначенных на военную службу, в перечнях сырья, предоставленного кузнецам, и в отметках о продовольствии, выданном зависимым работникам и их детям. Благодаря этим спискам можно достаточно много узнать о том, кто чем занимался в микенском мире.
Большинство работников, о которых нам известно из табличек, были мужчинами, но некоторыми ремеслами занимались только женщины, например изготовлением текстиля. Женщины из шерсти овец делали пряжу, из льна – льняную нить, а затем ткали ткань на станке. Мужчины брали ткань, валяли ее (процесс, аналогичный сбиванию войлока) и окрашивали. В табличках также упоминаются дубильщики и кожевники обоих полов: мужчины выделывали кожу, а женщины шили обувь и сумки. Также женщины и мужчины участвовали в религиозной жизни, были жрецами и жрицами.
Мужчины воевали (служили гребцами, лучниками и т.д.) и участвовали в производстве и починке военного снаряжения (изготовители мечей, луков, мастера, чинившие колесницы). Они работали ювелирами и парфюмерами (важное занятие в микенском мире), лесорубами, плотниками, корабелами, вязальщиками сетей, угольщиками, банщиками, глашатаями, охотниками, пастухами и пчеловодами.
Имелись там и рабы. Табличка из Кносса фиксирует их покупку. Таблички из других городов указывают нормы выдачи рабыням и их детям зерна (пшеница или ячмень), инжира и подстилок. Как пишет Шелмердайн, таблички подтверждают тот факт, что микенское общество состояло из “людей двух типов: социальной (политической, экономической) элиты и тех, кто работал и снабжал элиту всем необходимым. Тексты дают представление о ремесленниках и скотоводах, которые занимали, вероятно, среднее положение на социальной лестнице, а также о полностью зависимых работниках, которых кормил дворец”. Некоторые из этих зависимых работников, мужчины и женщины, названы в табличках doelos (do-e-ro) и doela (do-e-ra) соответственно; оба термина родственны греческому слову doulos, “раб”, классического времени.
Некоторые группы женщин, постоянно жившие во дворце, должны были выполнять определенные задачи, например, заниматься ткачеством: полотно было ценной статьей экспорта. “Статус рабынь эти женщины имеют потому, что целиком зависят от пайка, получаемого из дворца, в табличках упоминаются в группах, а не лично, и не названы по именам”, – объясняет Шелмердайн. Многие из рабынь были иностранками: в Пилосе одна такая группа обозначена как “пленницы”, а другая, по словам Шелмердайн, “идентифицирована [негреческими] прилагательными со значением этнической принадлежности: из Милета, из Книда, с Лемноса, из Лидии и т.д.”. За пределами дворцов некоторые мастера, например кузнецы, вероятно, имели рабов-мужчин, помогавших в работе.
Так как многие таблички с линейным письмом Б содержат имена собственные, мы немало знаем о раннегреческой практике наименования. Некоторые мужские имена – дескриптивные: “Желанный”, “Глава общины”, “Рожденный в третий день месяца”, “Курносый”, “Трус” и т.д. Другие имена представляют собой дескриптивные эпитеты, часто героического характера: “Предводитель людей”, “Знающий свое дело”, “Победитель людей”, “Убивающий в битве” и т.д.
Впрочем, были и другие имена, “очень выразительные”, пишет Х.Л. Гарсия-Рамон, но “совсем не героические”: “Козлиная башка”, “Мышиная голова”, “Голозадый”, “Пожиратель экскрементов”. Такие имена, по всей видимости, давали иностранцам и рабам.
Таблички – это прежде всего экономические документы, фиксирующие производство товаров и натуральный обмен. Микенское общество еще не знало денег. На многих табличках, как и предполагала Кобер, зафиксированы результаты подсчета крупного рогатого скота. Другие полностью заняты овцами, коих было ужасно много: только в одном перечне из Кносса на 800 табличках речь идет почти о 100 тыс. голов. Писцы также учитывали поголовье свиней и т.д. как в стадах, так и в контексте государственных пиров. Иногда на табличках встречаются клички быков: Пятнистый, Темный, Белоногий, Ревун, Виноцветный, Белокурый. Из других табличек можно узнать клички царских лошадей.
Земледелие было столь же важно для микенцев, как и скотоводство. Первостепенными сельскохозяйственными продуктами, кроме пшеницы, ячменя и инжира, были маслины, оливковое масло и фисташки, вино, сыр и мед, пряности (шафран и кориандр), лен. Многие товары были настолько важны, что во дворцах учреждались специальные канцелярии, занимавшиеся лишь ими: в Кноссе канцелярия в восточном крыле дворца вела учет меда и благовоний, а другая, в западном крыле, фиксировала все, что касалось овец. Как подтверждают таблички, выращивание пшеницы было особенно важным делом. На Крите, писал Джон Чедуик,
самый высокий показатель урожая пшеницы – в области Давос (у нас есть все основания думать, что располагалась она на плодородной равнине Мессара в южной части острова). Здесь табличка отколота, так что цифра является неполной, но, несомненно, она начинается с 10 тыс. мер. Даже если предположить, что дальше не последует никаких других цифр, количество составит 775 тонн…
На материке же
отсутствие записей об урожае зерновых, без сомнения, объясняется сезоном, в который погиб архив… Но мы можем сделать вывод о масштабах производства из данных о пайках для рабынь… Сломанная табличка… содержит информацию об общем количестве выданных пайков этим женщинам за месяц; она указывает 192,7 мер пшеницы, или около 14 тонн. А это предполагает необходимость ежегодно производить около 170 тонн только для этой цели.
Хотя микенцы не знали денег, они, всего вероятнее, платили подати, и многие таблички с линейным письмом Б содержали налоговые ведомости. Дворцы собирали с подвластной территории сырье и ценные продукты, в том числе масло, маслины, зерно, мед, пряности, рог, древесину, шкуры животных, сыть. Таблички также показывают, что представители определенных профессий, например кузнецы по бронзе, были освобождены от обязанности платить в натуральной форме, хотя, вероятно, могли рассчитаться своим трудом.
Микенцы изготавливали множество полезных и красивых вещей – от колесниц и оружия до мебели и духов, – и это зафиксировано в архивах.
Таблички упоминают четыре металла. Прежде всего это бронза, которая “использовалась для различных целей и, без сомнения… была наиболее важным металлом в повседневной жизни высшего класса”, – писали Альберто Бернабэ и Эухенио Р. Люхан. Бронза применялась, кроме прочего, для изготовления сосудов, жаровен, деталей колесниц и оружия, например наконечников стрел и копий. Золото использовали для украшения мебели, серебро – для украшения колесниц. Свинец тоже был в ходу: вспомним свинцовый ящик с табличками, найденный во время правления императора Нерона.
Из древесины изготавливали мебель: стулья, кресла, кровати и столы на девяти ножках – характерно микенское столярное изделие, которое нередко инкрустировали слоновой костью (elephas, e-re-pa), золотом, лазуритом и другими ценными материалами. Кресла, судя по записям, могли изготавливать из эбенового дерева, богато украшать и комплектовать скамеечками для ног .
Колесницы строили из дерева. В микенскую колесницу запрягали двух лошадей. Она вмещала возницу и воина. Изготовление и содержание колесниц было делом государственной важности, так что архивы содержат детальную информацию о конструкции колесниц и их обслуживании. (В работе Алисы Кобер 1945 года рассматривается серия этих табличек.) О таких табличках Бернабэ и Люхан пишут:
Остов колесницы из дерева, покрыт кожей спереди и по бортам… Дно… образовывали, по всей вероятности, кожаные ремни. Чтобы в колесницу было легче забираться, к ней была приделана подножка… Колеса держались на оси. На [одной пилосской табличке] есть запись… о 32 бронзовых осях…
А вот другая табличка из Пилоса: “акт приемки-сдачи, касающийся изготовления колесниц и колес”, и в ней есть указание на деревянные оси.
Государство не оставляло своим вниманием и хорошо развитое текстильное производство. Шерстяная ткань описывается как белая или серая – это ее естественные цвета. Но из табличек понятно, что микенцы изготавливали и цветные, окрашенные в оттенки фиолетового и красного, ткани, а в качестве красителей использовали минералы и растения. Также описан процесс изготовления различных видов ткани. Один тип, фарейя (pharweha, pa-we-a), имеет двойника у Гомера – фарос (pharos): в “Одиссее” это слово означает ткань, которую днем ткет, а ночью распускает верная Пенелопа.
Гончары и кузнецы изготавливали сосуды и контейнеры различных типов. В списках отражено также то, что в них хранили. “В Пилосе огромное пространство нижних этажей выполняет функцию хранилища, – пишет Синтия Шелмердайн. – Сотни сосудов для еды и напитков в кладовых. Там же хранится оливковое масло, иногда ароматизированное, как становится ясно из табличек, найденных в хранилище сосудов. Другие таблички, содержавшие информацию об оливковом масле, упали сверху, когда около 1200 года до н. э. случился пожар. Эти кладовые, должно быть, находились наверху. С верхних этажей провалились также украшения, инкрустации из слоновой кости на мебели и таблички, содержащие описание льняных тканей. Эти находки позволяют предположить, что наверху были и частные помещения, и хранилища”.
На Крите и в материковой Греции археологи раскопали микенские “кувшины со стременами” для масла и вина. На сосудах нередко попадаются знаки линейного письма Б. Тексты эти утилитарного характера – как правило, документация производства, транспортировки и доставки содержимого (почти как описи, информация о перевозке и багажные бирки на современном багаже).
Микенцы были прекрасными парфюмерами. “Производство парфюмерии, – пишут Бернабэ и Люхан, – было одним из наиболее важных видов промышленной деятельности в микенскую эпоху”. Многие из найденных археологами сосудов содержали ароматизированное масло. Этапы создания духов, или “притираний”, как они часто называются на табличках, подробно задокументированы. Во-первых, парфюмер настаивает вино на тмине, кориандре, фенхеле, кунжуте или шалфее – или на травах и цветах (роза, возможно ирис). Далее приходила очередь фруктов, меда и ланолина. Следом парфюмер добавлял загуститель, например природную камедь или смолу с оливковым маслом в пропорции 1:1. Вино и травы смешивали с маслом, а полученную смесь сгущали, доводя до кипения. Наконец, добавляли природный краситель – хну, например. Похоже, эти притирания использовались и для умащения, и в ритуальных целях – как подношение богам. Кроме того, за микенские ткани и ароматизированные масла за границей можно было выручить золото и серебро.
Хотя у царя Крита не было медного гиганта Талоса, зато у него имелись армия и флот. Из табличек становится ясно, что государство прикладывало серьезные усилия, чтобы защитить себя. Этот императив, кажется, появился вместе с греками. Джон Чедуик писал:
Минойское общество Крита, похоже, было относительно мирным. Военные сцены в искусстве встречаются нечасто… Кажется, не было ни одного укрепленного минойского города. Но с приходом на Крит греков в… XV веке до н. э. все меняется… Греческие порядки на Крите отличались воинственностью.
Многие записи на линейном письме Б фиксируют военные приготовления: перечисляются лошади, колесницы. Оружие и экипировка включали в себя шлем с нащечниками , кожаные доспехи , стрелы , копья , мечи – некоторые с серебряной и золотой отделкой.
Другие таблички содержали списки мужчин, в том числе лучников и гребцов, назначенных исполнять воинскую обязанность на суше и на море. На табличке из Пилоса с именами есть заголовок: “Итак, набюдатели охраняют прибрежные районы”. В другом случае перечислены 800 гребцов, назначенных патрулировать определенные участки береговой линии. Похожие списки найдены и в Кноссе.
Сведения о религии микенцев отыскиваются между строк. Многое можно почерпнуть, взглянув на таблички, содержащие особые перечни, в том числе списки подношений богам и религиозной утвари. “Документы, записанные линейным письмом Б, касаются различных аспектов хозяйственного управления дворцами, – пишет Стефан Хиллер. – Таким образом, у нас нет религиозных текстов в строгом смысле этого слова – ни молитв, ни гимнов, ни духовных наставлений. Все, что у нас есть, – записи о хозяйственных операциях… В списках дворцового персонала и обеспечения его средствами к существованию… иногда упоминаются жрецы”.
Таблички застают религию в переломный момент. С одной стороны, пишет Хиллер, они предоставляют нам “доказательства высокой степени преемственности между микенской и классической греческой религией”: среди имен богов на табличках встречаются некоторые из главных фигур олимпийского пантеона – Дионис (прежде ученые считали, что он появился не ранее I тысячелетия до н. э.), Зевс, Посейдон, Гера, Артемида.
Но эти имена встречаются рядом с другими, более любопытными, зачастую догреческого происхождения. Среди них женские имена (вероятнее всего, местные божества), начинающиеся со слова potnia, “госпожа”: Госпожа дичи, Госпожа лошадей, Госпожа зерна, Госпожа Азии, Госпожа лабиринта. В табличках также упоминаются несколько богинь, которые раньше имели двойников среди мужских божеств. Например, была Посидейя – в пару к Посейдону, и Дивия – в пару Зевсу. Они также исчезли в классическую эпоху.
Некоторые таблички содержат списки подношений богам. Кносская табличка перечисляет 22 штуки льняного полотна для Госпожи лабиринта. В других фигурируют золотые сосуды, благовония, а также провиант, например, оливковое масло, маслины, ячмень, полба, инжир, пряности, шерсть, мед и вино. Скот (овцы, козы, коровы и свиньи) также приносили в жертву богам: на одной пилосской табличке записано, по словам Хиллера, что “трех быков воины отправили di-wi-je-we e-re-u-te-re, предположительно «жрецу Зевса»”.
Микенские официальные пиры имели религиозное и политическое значение. “Со времен Гомера пиры включали религиозную часть, когда животных приносили в жертву, – пишет Хиллер. – То, что в Пилосе проводились такие пиры, было доказано археологическими данными еще до того, как исследователи поняли, что несколько табличек содержат эту информацию”.
Одна из пилосских табличек документирует поставки провианта для пира, возможно, в честь инициации ванакта. В этом списке, кроме прочего, перечисляет Чедуик, “1574 литра ячменя, 14,5 литра [клубней] сыти, 115 литров муки, 307 литров маслин, 19 литров меда, 96 литров инжира, 1 бык, 26 баранов, 6 овец, 2 козла, 2 козы, 1 откормленная свинья, 6 свиноматок [и] 585,5 литра вина… Один лишь ячмень мог бы обеспечить месячное пропитание 43 человек”. Имелись и развлечения. Среди них – музыка. На росписях из Пилоса изображены люди с лирами в руках, а на табличке из Фив содержится информация о пайке, полагающемся персоналу, среди которого есть два lrastе (ru-ra-ta-e), “музыканта, играющих на лире”.
Такие дотошные подсчеты, возможно, выполняли конкретную функцию в религиозной жизни. Стефан Хиллер отмечает:
Бухгалтерский учет свидетельствует о благочестии… Есть веские основания полагать, что главной причиной столь скрупулезного учета крупных и мелких расходов на жертвоприношения и другие религиозные нужды был не только экономический интерес. В гораздо большей степени то было осознание, что совместное благополучие зависит от исполнения религиозных обязанностей. Следовательно, самой важной обязанностью дворца было обеспечить благосклонность богов через жесткий контроль над исполнением всех религиозных предписаний.
Благополучие не длилось вечно. Катастрофа постигла Кносский дворец между 1450 и 1400 годами до н. э. На материке, по крайней мере в Пилосе, микенцы удержались примерно до 1200 года до н. э. “Что произошло, остается загадкой, – пишет Чедуик. – Мы знаем лишь, что дворец был разграблен и сожжен. Отсутствие человеческих останков позволяет предположить, что сопротивления оказано не было… Археологическая картина показывает, что население сократилось примерно в 10 раз”.
Так сошла на нет первая волна греческой цивилизации, и до появления алфавита столетия спустя письменность была лишь смутным сном. Микенские архивы – описание мира правителей и рабов, богов и богинь, прядильщиков и ткачей, художников и воинов – погрузились во тьму на 3 тыс. лет.
Всем, что мы знаем сейчас о микенской цивилизации, мы обязаны естественным силам и сильным натурам. Если бы древние дворцы не сгорели, если бы Шлиман не раскопал Микены, если бы Эванс не был столь решителен (и недальновиден), если бы Кобер не нарезала 180 тыс. карточек, а Вентрис в детстве не был столь одинок, мы не имели бы письменных сведений о греках бронзового века, которых воспевал Гомер.
Благодарности
Эта книга не увидела бы свет, если бы не энергия и великодушие Томаса Палэмы из Техасского университета. Он один из ведущих экспертов по микенской Греции. Главным образом благодаря этому человеку стала широко известна роль, которую Алиса Кобер сыграла в дешифровке линейного письма Б. В архиве проекта “Эгейские письменности и доисторическая эпоха” (www.utexas.edu/research/pasp), который Том основал в Техасе и которым он продолжает руководить, хранятся материалы Кобер, корпус документов Эммета Беннета, наставника Тома, и материалы, относящиеся к Майклу Вентрису.
Именно благодаря Тому я познакомилась с личностью Алисы Кобер. Несколько лет назад, рассчитывая написать книгу о линейном письме Б (и полагая, как и все в то время, что заслуга дешифровки принадлежит исключительно Вентрису), я почти случайно позвонила Тому. Для меня стало большой удачей уже то, что он любезно пригласил меня приехать в Остин, чтобы взглянуть на архивы. Но самым ценным подарком, который он сделал мне (хвала небесам, каталогизация бумаг Кобер была завершена незадолго до моего звонка), явился следующий: он дал мне понять, что книгу о дешифровке имеет смысл написать ради того, чтобы наконец поведать миру об этой очаровательной, живой женщине, которая слишком долго оставалась в тени.
Мне помогали и другие сотрудники Техасского университета, в том числе Кристи Костлоу Мойлэнен (автор системы поиска по архиву Кобер), Бет Чичистер (ее навыки работы с цифровой фотографией позволили довести изображения из архива до типографского макета), Мэтью Эрвин, Бренди Баклер, Диго Тоса и Закари Фишер. Моя подруга Кэтлин Макэлрой (которая, стремясь получить ученую степень в Техасском университете, оставила завидную редакторскую должность в “Нью-Йорк таймс”) оказывала мне в Остине всевозможную помощь.
Хотя мы никогда не встречались, я в долгу перед шотландской писательницей Элисон Фелл. Собирая материалы для романа “Элемент -inth в греческом” (издательство “Сэндстоун пресс”, 2012), один из персонажей которого – Алиса Кобер, Фелл объездила Соединенные Штаты в поисках информации о семье Кобер: свидетельств о рождении и смерти, билетов на корабль, фотографий и т.д. Своей добычей она щедро поделилась с архивом Техасского университета. Племянница Кобер Патрисия Граф любезно уделила мне время, отвечая на вопросы о “тете Алисе” и своей семье.
Я в долгу, как всегда, перед Марком Ароноффом из Стоуни-Брук, моим давним советчиком в вопросах лингвистики, и Полом Макбрином, неутомимым и неизменно терпеливым учителем греческого языка. Томас Холтон любезно дал разрешение на использование фотографии дощечки с ронгоронго, доставшейся ему от отца Джорджа Холтона.
Александр Пиперски великодушно позволил воспроизвести здесь свою задачу, придуманную им в 2010 году для Международной лингвистической олимпиады. Тайлер Акинс разрешил нам использовать шрифт “Пляшущие человечки”.
Выражаю благодарность Ольге Кшишковской и Майку Эдвардсу из Института исследований античности при Лондонском университете, Ханне Кендалл и Эми Тейлор из Музея им. Эшмола (Оксфорд), а также режиссеру Мартину Пиклсу, давно интересующемуся историей дешифровки линейного письма Б. Биограф Майкла Вентриса Эндрю Робинсон щедро делился со мной информацией. Я очень хотела поговорить и с дочерью Вентриса Тессой, однако она, увы, не ответила на просьбу об интервью.
Марк Аронофф, Томас Палэма и Эндрю Робинсон прочитали мою рукопись и сделали неоценимые замечания и предложения.
Мои редакторы из “Нью-Йорк таймс” – Уильям Макдональд, Джек Кэдден и Питер Кипньюз, – а также коллеги из отдела некрологов – Деннис Хевеши, Даг Мартин, Пол Вителло и Брюс Вебер – сделали так, чтобы мое ежедневное посещение редакции стало радостью и привилегией. Бейден Коупленд из отдела иллюстраций “Нью-Йорк таймс” оказал мне неоценимую помощь, а художник-оформитель Джонатан Корем нарисовал карты для этой книги.
Две замечательные женщины заслуживают больше признательности, чем я смогу выразить: мой литературный агент Катинка Мэтсон и редактор Хилари Редмон. Хилари (как выяснилось, с детства разделяющая мою любовь к истории дешифровки линейного письма Б) оказалась единственным руководителем проекта, сумевшим довести его до конца. Ее ассистент из издательства “Экко”, в высшей степени достойная Шанна Милки, заслуживает медали за то, что неоднократно успокаивала меня, когда пометки на полях рукописи “Изображение должно быть более высокого разрешения!” навевали мне мысли о побеге.
Верстальщица Чхень Цуэньи и ведущий редактор жонглировали странными шрифтами с ловкостью дешифровщиков, редакторы Дейл Рорбо и Том Питоняк отредактировали текст, а Нэнси Вулф подготовила указатель.
Я выражаю глубочайшую благодарность писателю и критику Джорджу Робинсону, которому посвящена эта книга, – многолетнему моему спутнику.
Приложение
Знаки линейного письма Б
Иллюстрации
16, 71, 141. Maps by Jonathan Corum.
19, 46. Chadwick, John The Mycenaean World. Cambridge: Cambridge University Press, 1976.
24, 78. Ashmolean Museum, University of Oxford.
27, 35. Evans, Arthur J. Scripta Minoa: The Written Documents of Minoan Crete With Special Reference to the Archives of Knossos. Vol. 1, Oxford: Clarendon Press, 1909; Vol. 2. Ed. by John L. Myres, Oxford: Clarendon Press, 1952.
43, 45, 73, 83, 174, 219. Evans, Sir Arthur The Palace of Minos: A Comparative Account of the Successive Stages of the Early Cretan Civilization as Illustrated by the Discoveries at Knossos. Vol. 4, in 2 parts (1935). London: Macmillan, 1921–1935.
60. © The Museum of Modern Art/Licensed by SCALA/Art Resource, NY.
61 (вверху). Photograph by Linda Schele, © David Schele, courtesy Foundation for the Advancement of Mesoamerican Studies, Inc. www.famsi.org.
61 (внизу). Photograph by George Holton.
66. Thomas G. Palaima; photograph by Beth Chichester.
86. Brooklyn Public Library, Brookln Collection.
99, 101–102, 214, 309. Courtesy Alexander Piperski.
104, 163, 169. Program in Aegean Scripts and Prehistory, University of Texas, Austin; photographs by Beth Chichester.
109. Program in Aegean Scripts and Prehistory, Department of Classics, University of Texas, Austin. Photographs by Beth Chichester.
120. Kober, Alice E. Evidence of Inflection in the “Chariot” Tablets from Knossos // American Journal of Archaeology 49:2 (1945), 143–151. Fig. 1.
190. Photograph by Tom Blau, Camera Press London.
210, 221. Institute of Classical Studies, School of Advanced Study, University of London.
235. Ventris, Michael King Nestor’s Four-Handled Cups // Archaeology 7:1 (1954).
Литература
Adventure by Research Proves Ample Reward // Brooklyn Eagle, April 28, 1946.
Annual of the British School at Athens, no. 6, Session 1899–1900. London: Macmillan, [1901].
Awards of University Scholarships // New York Times, Aug. 22, 1924, 16.
Barber, E.J. W. Archaeological Decipherment: A Handbook. Princeton: Princeton University Press, 1974.
Bennett, Emmett L., Jr. The Minoan Linear Script from Pylos. Ph.D. dissertation, University of Cincinnati, 1947.
Bennett, Emmett L., Jr. The Pylos Tablets: A Preliminary Transcription. Princeton: Princeton University Press, 1951.
Bernab, Alberto, and Eugenio R. Lujn Mycenaean Technology / In: Duhoux and Morpurgo Davis (2008), 201–233.
Bliss, Charles Kasiel Semantography: A Non-Alphabetical Symbol Writing, Readable in All Languages; a Practical Tool for General International Communication, Especially in Science, Industry, Commerce, Traffic, etc., and for Semantical Education, Based on the Principles of Ideographic Writing and Chemical Symbolism. 3 vols. Sydney: Institute for Semantography, 1949.
Brann, Eva In Memoriam: Alice E. Kober. Unpublished manuscript. Program in Aegean Scripts and Prehistory, University of Texas, Austin, 2005.
Candee, Marjorie Dent, ed. Current Biography Yearbook. New York: H.W. Wilson, 1958.
Candy, James S. A Tapestry of Life: An Autobiography. Braunton, UK: Merlin Books, 1984.
Casson, S., ed. Essays in Aegean Archaeology: Presented to Sir Arthur Evans in Honour of His 75th Birthday. Oxford: Clarendon Press, 1927.
Chadwick, John The Decipherment of Linear B. Cambridge: Cambridge University Press, 1958; 2nd ed., 1967. [Рус. пер.: Чэдуик, Дж. Дешифровка линейного письма Б. В сб.: Тайны древних письмен: проблемы дешифровки. Сб. статей. Ред. И. М. Дьяконов. М.: Прогресс, 1976. С. 105–252.]
Chadwick, John Greek Records in the Minoan Script // Antiquity 108 (1953), 196–206; includes A Note on Decipherment Methods by Michael Ventris.
Chadwick, John The Mycenaean World. Cambridge: Cambridge University Press, 1976.
Christoforakis, J.M. Knossos Visitor’s Guide, 3rd ed. Heraklion: n. d.
Conan Doyle, Sir Arthur The Adventure of the Dancing Men (1903) / In: Conan Doyle (1960), vol. 2, 511–526.
Conan Doyle, Sir Arthur The Complete Sherlock Holmes. With a preface by Christopher Morley. 2 vols. Garden City, NY: Doubleday, 1960.
Cottrell, Leonard Michael Ventris and His Achievement // Antioch Review 25:1 (1965), 13–40.
Coulmas, Florian The Blackwell Encyclopedia of Writing Systems. Oxford: Blackwell, 1996.
Cowley, A.E. A Note on Minoan Writing / In: Casson (1927), 5–7.
Daniel, John Franklin Prolegomena to the Cypro-Minoan Script // American Journal of Archaeology 45:2 (1941), 249–282.
Dow, Sterling Minoan Writing // American Journal of Archaeology 58:2 (1954), 77–129.
Duhoux, Yves Mycenaean Anthology / In: Duhoux and Morpurgo Davies (2008), 243–393.
Duhoux, Yves, and Anna Morpurgo Davies, eds. A Companion to Linear B: Mycenaean Texts and Their World. Vols. 1–2. Louvain-la-Neuve: Peeters, 2008–2011.
843 to Get Degrees at Hunter College // New York Times, June 14, 1928, 24.
Evans, A.J. The Prehistoric Acropolis of Knossos // ABSA (1899–1900), 3–70.
Evans, Arthur J. Further Discoveries of Cretan and Aegean Script: With Libyan and Proto-Egyptian Comparisons // Journal of Hellenic Studies 17 (1897), 327–395.
Evans, Arthur J. Illyrian Letters: A Revised Selection of Correspondence from the Illyrian Provinces of Bosnia, Herzegovina, Montenegro, Albania, Dalmatia, Croatia and Slavonia Addressed to the “Manchester Guardian” during the Year 1877. London: Longmans, Green, 1878.
Evans, Arthur J. Pre-Phoenician Writing in Crete, and Its Bearings on the History of the Alphabet // Man 3 (1903), 50–55.
Evans, Arthur J. Primitive Pictographs and a Prae-Phoenician Script, from Crete and the Peloponnese // Journal of Hellenic Studies 14 (1894), 270–372.
Evans, Arthur J. Scripta Minoa: The Written Documents of Minoan Crete With Special Reference to the Archives of Knossos. Vol. 1, Oxford: Clarendon Press, 1909; Vol. 2, ed. by John L. Myres. Oxford: Clarendon Press, 1952.
Evans, Arthur J. Through Bosnia and the Herzegуvina on Foot during the Insurrection, August and September 1875: With an Historical Review of Bosnia, and a Glimpse at the Croats, Slavonians, and the Ancient Republic of Ragusa. London: Longmans, Green, 1876.
Evans, Arthur J. Writing in Prehistoric Greece // Journal of the Anthropological Institute of Great Britain and Ireland 30 (1900), 91–93.
Evans, Arthur John On a Hoard of Coins Found at Oxford, with Some Remarks on the Coinage of the First Three Edwards // Numismatic Chronicle 11 (1871), 264–282.
Evans, Sir Arthur The Palace of Minos: A Comparative Account of the Successive Stages of the Early Cretan Civilization as Illustrated by the Discoveries at Knossos. 4 vols. in 6. Vol. 1 (1921); Vol. 2, in 2 parts (1928); Vol. 3 (1930); Vol. 4, in 2 parts (1935). London: Macmillan, 1921–1935.
Evans, Joan Time and Chance: The Story of Arthur Evans and His Forebears. London: Longmans, Green, 1943.
Fox, Margalit Linguistic Reanalysis and Oral Transmission // Poetics: Journal of Empirical Research on Culture, the Media and the Arts 13:3 (1984), 217–238.
Fox, Margalit Talking Hands: What Sign Language Reveals About the Mind. New York: Simon & Schuster, 2007.
Friedrich, Johannes Extinct Languages. Transl. by Frank Gaynor. New York: Philosophical Library, 1957.
Garca Ramn, J.L. Mycenaean Onomastics / In: Duhoux and Morpurgo Davies (2011), 213–251.
Garvin, Paul L. On Linguistic Method: Selected Papers. The Hague: Mouton, 1964.
Gere, Cathy Knossos and the Prophets of Modernism. Chicago: University of Chicago Press, 2009.
Grote, George A History of Greece. 12 vols. London: J. Murray, 1846–1856.
Guggenheim Fund Makes 132 Awards // New York Times, April 15, 1946, 16.
Haarmann, Harald Universalgeschichte der Schrift. Frankfurt: Campus Verlag, 1990.
Hahn, E. Adelaide Alice E. Kober. Obituary note // Language 26:3 (1950), 442–443.
Hanff, Helene 84, Charing Cross Road. New York: Grossman, 1970.
Harden, D.B. Sir Arthur Evans, 1851–1941: A Memoir. Oxford: Ashmolean Museum, 1983.
Hiller, Stefan Mycenaean Religion and Cult / In: Duhoux and Morpurgo Davies (2011), 169–211.
Homer The Odyssey. Transl. by Robert Fitzgerald. Garden City, NY: Anchor Books, 1963.
Читать бесплатно другие книги:
