Великие тайны океанов. Атлантический океан. Тихий океан. Индийский океан (сборник) Блон Жорж
После прохода Зондского пролива Кей спускался в свою каюту лишь за тем, чтобы сменить одежду и умыться. «Все эти недели, – писал он, – я раздевался только ради утреннего туалета, заменявшего мне сон. Иногда я позволял себе вздремнуть, но только на палубе».
«Ариэль» нагнал и даже немного обошел «Файери Кросс», но Кей понимал, что победу праздновать рано, и знал – ему придется проводить на мостике не меньше времени, чем раньше, поскольку клипера шли навстречу не менее опасному врагу, чем яростные муссоны и «ревущие сороковые».
Впереди лежали экваториальные зоны затишья – почти полное отсутствие ветра, внезапные шквалы, ливневые дожди. Проклятая зона, выматывающая все силы, потому что беспрестанно приходилось менять паруса.
– Поступим так, – сказал Кей старпому, – отклонимся к западу и обойдем зону затишья. Более длинный путь, но зато мы не потеряем ветер и в конце концов победим.
Такая мысль соблазняла многих капитанов, но немногие решались осуществить ее на деле. Они предпочитали ждать в безветренной зоне, видя соперников, а затем, когда поднимется ветер, постараться обойти их на последнем этапе. Кей направил свой клипер на северо-запад. Через некоторое время вахтенный матрос сообщил, что «Файери Кросс», идущий в нескольких милях сзади, отклонился в том же направлении. Робинсон, капитан «Файери Кросса», раскусил хитрость Кея и последовал за ним.
Зона затишья в океане не обозначена столбиками-указателями, она слегка смещается; так случилось и в этот год. «Ариэль» и «Файери Кросс» попали в ту самую зону затишья, которую хотели обойти, а остальные конкуренты – «Типинг», «Серика» и «Тайцинг», избравшие старую стратегию, – встретили благоприятные ветры. Распределение мест в гонке коренным образом изменилось. Через несколько дней «Ариэль» оказался на предпоследнем месте, немного впереди «Типинга», который не сумел воспользоваться благоприятным ветром.
Но зона затишья движется постоянно – она колеблется над безбрежной равниной океана, словно громадный маятник, как бы играя с участниками чайной гонки, которые на несколько дней оказались рядом друг с другом.
Клипера приближались к экватору. 9 августа гонку возглавили «Типинг» и «Файери Кросс». Как и Кей, капитан «Файери Кросса» Робинсон выдал матросам двойную порцию рома.
– Наши шансы выиграть гонку столь же велики, как и при отплытии из Фучжоу, а может, и выше. К северу от экватора Кей использует ветер не лучше меня. А «Типинга» я не боюсь.
Через час после того, как Робинсон произнес эту фразу, море преподнесло обоим судам неприятный сюрприз. Со всех сторон их окружала плоская серебристо-белая равнина, ослепительно сверкавшая на солнце. За судами тянулся едва видимый след, паруса обвисли.
А в тридцати милях к западу «Ариэль» с надутыми парусами полным ходом рванулся вперед.
«Типинг» и «Файери Кросс» застыли рядом. Их капитаны (капитана «Типинга» звали Мак-Кеннон) не покидали мостиков. Оба сидели в креслах под зонтиком и, не отрываясь, смотрели на верхушки мачт, чтобы уловить малейшее движение воздуха, которым можно было воспользоваться, брасуя[50] тот или иной парус. Капризное море то сближало, то отдаляло суда. К вечеру 17 августа легкий бриз тронул паруса «Типинга», и он удалился. А в трех милях от него «Файери Кросс» стоял, словно приклеенный к поверхности моря. Только через двадцать четыре часа Робинсон увидел, как надулись верхние паруса.
– Слишком поздно, – сказал он старпому. – Мы проиграли гонку.
В районе Азорских островов порядок движения клиперов был следующим: «Ариэль», «Тайцинг», «Файери Кросс», «Серика», «Типинг».
«Ариэль» первым достиг Ла-Манша. Порывы сильнейшего ветра срывали клочья пены с гребней волн. 5 сентября в 1 час 30 минут ночи вахтенный офицер предупредил капитана Кея, что показался огонь маяка Бишоп («маяк епископа»), построенного с невероятными трудностями в 1858 году на Сент-Аньесе – одном из островов архипелага Силли, который почти постоянно терзают яростные волны.
Маяк можно посетить на свой страх и риск.
Кей, лежавший одетым на койке, тут же поднялся на палубу. Впервые с момента отплытия из Фучжоу Кей, как он сказал сам, ощутил стеснение в груди. Матросы очередной вахты с волнением вглядывались в проблесковый огонь маяка, подставляя лица порывам ветра. Новость разнеслась по всему судну, и остальные матросы поднялись на палубу, чтобы разделить радость при виде огней победы. Они колотили друг друга по спинам; над морем, перекрывая вой ветра, полетела песня.
«Ариэль» отклонился вправо, чтобы войти в Ла-Манш. Кей не желал спускаться к себе в каюту. Он хотел видеть, как мимо проплывают береговые огни.
Восток посветлел, начинался восход солнца. Кей глянул на побледневший в свете зари огонь Бишопа и вздрогнул: в нескольких милях позади по левому борту на фоне белесоватого неба, по которому быстро скользили облака, возник силуэт парусника. На мостике появился старпом; он хотел предупредить об этом капитана.
– Я узнал его, – сказал Кей. – Это «Типинг».
«Типинг» шел всего в нескольких милях позади. Каким ветром его принесло, какой гений внезапно посетил капитана Мак-Кеннона? Кей расстроился, но быстро овладел собой: он не мог упустить победу в самый последний момент, поскольку очень хорошо знал ветры и течения Ла-Манша. В 8.25 «Ариэль» первым прошел мимо мыса Лизар со скоростью 15 узлов. В 16.30 он миновал Портленд, немного опережая соперника, затем «Типинг» отстал на несколько миль.
Снова наступила ночь. Кей всматривался в знакомые огни маяков английского побережья, уходившие назад; каждые две минуты он оглядывался и прикидывал, приближаются или удаляются ходовые огни «Типинга». Все забыли, что есть вахтенная и отдыхающая команды. Матросы собрались на палубе: они не могли заснуть из-за перевозбуждения, хотя ни один из них не выпил ни глотка спиртного. Даже пьянчуги, погруженные на клипер в Фучжоу в бессознательном состоянии, волновались не менее других. «Ариэль» стал их кораблем, а его победа – их победой.
На заре в виду дюн мыса Дандженесс, у входа в Па-де-Кале, с палубы «Ариэля» взлетели ракеты – согласно мореходным правилам для судов дальнего плавания, капитан Кей требовал лоцмана. Около 7 часов лоцман прибыл на борт. «Ариэль» продолжал идти вдоль английского побережья с неплохой скоростью. «Типинг» шел сзади на прежнем расстоянии.
В два часа пополудни у входа в Темзу «Ариэль» лег в дрейф. Паровой буксир, который должен был провести его по Темзе, уже направлялся к нему. На него передали трос. «Типинг» был далеко позади. Договор между капитанами клиперов гласил: «Победителем чайной гонки объявляется то судно, которое первым войдет в доки».
Кей и его моряки видели, как «Типинг» лег в дрейф для передачи троса на буксир. С этого момента перестали играть свою роль великолепные паруса, самые острые обводы, морские знания лучших капитанов. Судьба гонки зависела от жалких колесных буксиров, без которых нельзя было обойтись на реке с оживленным движением. До появления паровых буксиров большие корабли тащились по реке до Лондона позади гребных судов.
Буксир «Типинга» оказался чуть-чуть мощнее буксира «Ариэля». Но этого «чуть-чуть» было вполне достаточно, чтобы постепенно сократить расстояние между двумя судами. На берегах Темзы собрались мужчины, женщины и дети, которые с любопытством наблюдали за состязанием. Матросы «Ариэля» переживали тяжелые минуты. Им порой казалось, что горше в жизни не бывает; разве можно спокойно видеть, как из-за какого-то поганого буксира летят прахом результаты более чем трех месяцев изматывающей работы, немыслимых усилий, бесчисленных вахт и пережитых опасностей? Старпом «Ариэля» с рупором в руке подстегивал хозяина буксира, хотя тот ничего не слышал из-за пыхтения машины. Вдруг офицер разразился десятком отборнейших ругательств и погрозил ему кулаком – «Типинг» обошел «Ариэля».
На мостик последнего поднялась небольшая группа матросов во главе с боцманом, который снял головной убор и обратился к капитану Кею:
– Капитан, разрешите нам отправиться на этот проклятый тихоход. Мы набьем его топки углем, заклепаем предохранительные клапаны. Пусть идет быстрее или взрывается!
Челюсти Кея были крепко сжаты, но он успокоил боцмана и матросов:
– «Типинг» будет ждать прилива в Грейвсенде. Там мы его настигнем.
Крупные суда могли войти в доки лишь в момент прилива: Грейвсенд (ныне промышленный город с 51 тысячей жителей) находится примерно в четырнадцати морских милях (26 километров) от входа в доки. «Типинг» был вынужден остановиться и ждать. Кей не бросил якоря. Он держал буксир под парами рядом с «Ариэлем», готовый к последнему рывку, как только позволит прилив. Он видел, что Мак-Кеннон отдал сходные распоряжения. Это невыносимое ожидание длилось почти два часа. Наконец приливная волна пошла вверх по реке. «Ариэль» и «Типинг» тронулись с места одновременно.
Двадцать пять километров до доков. Делать было нечего – исход гонок решила мощность буксира «Типинга». «Типинг» опередил «Ариэля» на какой-то десяток минут. Перед входом в Ист-Индиэн-док ему пришлось ждать, пока откроют ворота, и «Ариэль» снова нагнал соперника. Но «Типинг» вошел в док первым, и его ящики с чаем опустились на причал на десять минут раньше. Гонка продолжалась девяносто девять дней, корабли показали лучшее время с момента возникновения этих гонок.
Капитан Кей молчал, его обычно энергичное лицо осунулось. Невероятная усталость и разочарование отразились на нем. И не столько из-за потери шестипенсовой надбавки за каждый фунт чая, сколько из-за проигрыша. Он знал, что был лучшим капитаном гонки, но проиграл ее. Его подвел буксир.
На команду «Ариэля» было тяжело смотреть. Часть матросов сидела на палубе, уронив голову на колени. Прочие стояли, облокотившись на планшири[51] и бездумно уставившись на воду. Кое-кто плакал. Позже эти «соленые шкуры» зальют обиду спиртным, но сейчас они были не в силах скрыть слез. Как и их капитан, они пока забыли о премии за победу. Они плакали, потому что проиграли буквально на последних метрах дистанции.
Кей спустился с мостика на палубу. Матросы окружили его.
– Я возьму реванш в следующем году, – сказал он, – и вы, если отправитесь вместе со мной. Я выиграю гонку даже ценой жизни. Клянусь своей головой.
Кей сдержал слово. В 1867 году он выиграл чайную гонку, побив рекорд перехода – девяносто семь дней вместо девяноста девяти. То была прекрасная чайная гонка. Но та, о которой я рассказал, показалась мне более интересной.
Один из известнейших и красивейших клиперов сохранился до наших дней. Он не выиграл ни одной чайной гонки и все же стал самым знаменитым. Вы можете его увидеть, более того – должны обязательно полюбоваться этим парусником, если прочитанные морские истории хоть немного заинтересовали вас. Поезжайте в Лондон и сядьте у Вестминстер-бридж на один из экскурсионных кораблей, спускающихся к морю. Берега Темзы ниже Лондона не так красивы, как выше по течению. Перед вами пройдут мрачные заводы и грязные доки, старые, изъеденные копотью дома, где до сих пор живут персонажи, словно вышедшие из-под пера Диккенса. Но движение на реке столь же оживленно, как и во времена, когда Англия была владычицей семи морей. Вскоре Темза становится шире, и появляются громадные суда, берега выглядят приятнее – много деревьев и зелени. Сойдите в Гринвиче. Справа от пристани над крышами домов торчат высоченные тонкие мачты, от одного вида которых у вас захватит дух.
Но если вы хотите предстать перед «Катти Сарк» – да, речь идет именно об этой красавице – в добром расположении духа, сдержите ваше любопытство, посетите верхний город, прогуляйтесь по парку с его крокусами и дроздами до Национального морского музея.
Морские инструменты всегда были красивыми, словно звезды, за которыми они следят, а математика придает им гармонию. Инструменты в гринвичском музее экспонируются со строгой элегантностью. Их красота поражает даже профанов и невежд. По выходе из музея вам предстоит встреча с нулевым меридианом, от которого ведут отсчет долгот. Он не подвешен над землей, как я думал в детстве. Он заделан в землю в виде надраенной до блеска медной полосы.
Индийский океан кажется вам не таким далеким, поскольку, спускаясь к реке, вы снова видите стройные мачты; еще несколько шагов, и вы оказываетесь перед «Катти Сарк», застывшей в центре сухого дока. Рассмотрите ее во всей красоте от киля до клотика[52] грот-мачты[53].
Как говорить о «Катти Сарк» – он или она? По старинному морскому обычаю, род судна определяется по его имени, но для любого англичанина судно всегда дама: «Her name was Cutty Sark. She was a really famous ship». (Ее имя было «Катти Сарк». Она была действительно чудесным судном). И по моему глубокому убеждению, этот элегантный клипер заслуживает женского имени.
Странное имя, которое вряд ли вызывает какие-либо мысли у многочисленных любителей спиртного и табака, когда они читают его на бутылках с виски и пачках сигарет. «Катти Сарк» означает «короткая рубашка». Это намек на рубашку ведьмы, героини повести в стихах «Тэм о'Шентер» шотландца Роберта Бёрнса. Женщина с открытой грудью в сверхкороткой рубашке – эта скульптура под бушпритом[54] первой встречала натиск волн. Моряки тех времен свято верили в то, что обнаженные женские фигуры под бушпритом приносят кораблю счастье.
Машины «Куин Элизабет» развивали мощность 200 тысяч лошадиных сил, позволяя судну идти со скоростью 30 узлов. Инженеры-судостроители рассчитали, что сила ветра, давившая на паруса «Катти Сарк», соответствует мощности 3 тысяч лошадиных сил. И с этими 3 тысячами лошадиных сил «Катти Сарк» достигала максимальной скорости – 17 узлов. «Катти Сарк» держала своеобразную «Голубую ленту» среди парусников за переход Европа – Австралия до 1974 года, пока Ален Кола не побил рекорд на тримаране «Манюрейя». Много ли рекордов устояло за девяносто один год?!
Крупнейшие клипера чайных гонок перевозили около 1200 брутто регистровых тонн. Шестидесятиметровая «Катти Сарк» – только 963. Я вдруг ловлю себя на мысли, что рассказываю об этом судне и его карьере как-то отвлеченно. А ведь когда я расхаживал по его палубе, заходил в кубрик и кают-компанию, в каюты, осматривал межпалубные помещения (корабль с любовью восстановлен до малейших деталей, а теперь поддерживается в образцовом порядке и драится до блеска, как все в британском флоте), то я как бы становился частичкой корабля, и мне казалось, что он вот-вот отплывет вместе со мной в дальние моря, что на палубе сейчас появятся капитан Вуджет и арматор-владелец Джон Виллис, чтобы дать последние наставления перед снятием с якоря. Думаю, не один я испытывал подобные чувства. «Катти Сарк» не умерла, она может уйти в море в любое мгновение, стоит лишь открыть ворота дока. Душа не покинула судно, а потому лучше будет передать слово клиперу. «С вами говорит «Катти Сарк» – такой способ повествования будет исторически столь же верен, как и объективный рассказ стороннего наблюдателя.
– Меня спустили на воду в полдень 23 ноября 1869 года со стапелей верфи Скотта и Линтона на Клайде, неподалеку от Эдинбурга. Мои обводы и линии корпуса вычертил Джон Ренни, главный чертежник верфей. Он же рассчитал высоту моих мачт и наибольшую поверхность парусов, которую я могла нести, – 34 тысячи квадратных футов, иными словами, 3150 квадратных метров.
Новорожденный присутствует на собственных крестинах, но нельзя сказать, что он участвует в них. Именно поэтому я не помню церемонии моего спуска на воду. Позже я узнала, что героем праздника был человек, которого мне часто доводилось видеть, – Джон Виллис, известный в портах Великобритании под прозвищем Старый Белый Цилиндр. Когда-то он, как и его отец, был капитаном парусника и получил свое прозвище из-за белого цилиндра с черной лентой и загнутыми полями, который никогда не снимал с головы.
Элегантный Джон Виллис был истинным шотландцем. Он спорил по поводу моей сметы, торговался, словно араб на рынке, но требовал использования лучших материалов. В конце концов он заключил контракт, где оговаривал мою стоимость – 16150 фунтов стерлингов. Когда мой корпус был закончен, Скотт и Линтон подсчитали, что постройка обошлась им в 17 фунтов стерлингов за одну регистровую тонну, то есть общая сумма составила 16570 фунтов стерлингов. Они заплатили разницу из своего кармана и разорились, поскольку их казна опустела. Меня закончил другой клайдский судостроитель – Денни Бросс.
– Хочу иметь клипер, который побьет «Фермопилы», – заявил Виллис Скотту и Линтону. – В остальном полагаюсь на вас.
«Фермопилы» был великолепным клипером, и командовал им превосходный капитан. Конечно, Старый Белый Цилиндр мечтал выиграть чайные гонки и получить надбавку 10 шиллингов за тонну чая, но еще больше грезил о лаврах владельца клипера-победителя. Он должен был знать (хотя у меня нет уверенности в этом), что у него почти не осталось времени для воплощения своей честолюбивой мечты, ибо в 1869 году пробил последний час чайных гонок – в тот год француз Фердинанд де Лессепс сделал первый удар киркой на строительстве Суэцкого канала. Дорога укоротилась на 8 тысяч морских миль, и перевозка на паровых судах стала рентабельной.
И все же после окончания строительства, оснащения и прихода команды с офицерами я приняла участие в чайных гонках. Признаюсь, что ни разу их не выиграла, а прославилась и стала непобедимой на другом маршруте.
Клипера относились к судам, в которых каждая дощечка корпуса, каждый квадратный дюйм парусов работали на грани сопротивления. Они напоминали чистокровных рысаков, а их капитаны со стальными нервами были готовы идти на любой риск. Мне не повезло в чайных гонках, и я не попала в руки ни одного из этих чемпионов.
Мой первый капитан, Моуди, был неплохим моряком, но его отвага не могла сравниться с отвагой Кемболла, капитана «Фермопил», а кроме того, и везло ему меньше, чем сопернику. Когда на борт клипера «Фермопилы», одержавшего первую победу, поднялся лоцман, чтобы провести судно по Темзе, Кемболл показал ему на планширь:
– Вы его видите?
– Да, – ответил удивленный лоцман.
– Я тоже. Но впервые с момента отплытия из Китая.
Кемболл намекал, что в течение всего перехода «Фермопилы» так кренились от ветра, что он не видел планширь со своего мостика. Но Кемболл, конечно, прихвастнул.
Кроме всего меня замучили неудачи. В 1872 году у меня появились шансы побить «Фермопилы». Мы покинули Фучжоу одновременно и одновременно вошли в Индийский океан, я шла впереди на полторы мили. Через двадцать шесть суток на широте южного Мадагаскара я выигрывала уже 400 морских миль. Капитан Моуди радостно потирал руки. На море начиналось волнение, завыл штормовой ветер, но я бодро держала скорость двенадцать узлов, как вдруг почувствовала острую боль. Меня развернуло боком к ветру – буря сорвала руль.
Расстроенный Моуди в гневе швырнул свою фуражку на мостик. Я уже говорила, что он был неплохим моряком и доказал это делом (не знаю, сумел бы справиться с положением Кемболл) – Моуди удерживал меня по ветру во время бури с помощью плавучего якоря, пока на борту мастерили запасной руль. Работа длилась восемь суток, поскольку яростный шторм не прекращался.
Судовой плотник собрал брусья, скрепил их скобами, которые сам выковал. Кузницу разбили на палубе, по которой гуляли волны. Один раз опрокинулся горн, и сын капитана, который раздувал меха, едва успел отскочить в сторону, увертываясь от раскаленных углей. На следующий день кузнецу чуть не снесло голову раскаленным железным брусом. Имя этого человека – Генри Гендерсон – осталось в анналах британского мореплавания. Мой арматор Джон Виллис вручил ему премию в пятьдесят фунтов стерлингов за «умение и расторопность, проявленные в сложных обстоятельствах»; правда, премию он выплатил совместно со страховым агентом груза, и я предпочитаю не знать, сколько шотландец выложил из своего кошелька. Конечно, не основную долю.
В этом путешествии нас сопровождал брат Джона Виллиса. С самого начала бури его терзала морская болезнь, и, как только установили новый руль, он потребовал, чтобы Моуди оставил его в Кейптауне, откуда он будет добираться до Англии своими средствами. Моуди послал его к черту:
– Остановиться? Никогда! Мы и так уже потеряли уйму времени!
После восьми суток лежания в дрейфе мы остались далеко позади «Фермопил», но Моуди еще мог рассчитывать на почетное место. Брат Виллиса начал настаивать, и Моуди пригрозил ему кандалами.
В тот год я прибыла в Ист-Индиэн-док через семь суток после «Фермопил».
– Не случись этой проклятой аварии, мы выиграли бы гонку, – печально сообщил Моуди Джону Виллису.
Арматор согласился с ним. Но в разговор вмешался его брат, с яростью и без всяких оснований обвиняя Моуди в невежестве, и капитан тут же подал в отставку. Более того, он навсегда оставил парусный флот и перешел на паровые суда. Мне кажется, брат Джона Виллиса совершил в тот день самое подлое дело в истории мореплавания.
После Моуди один переход я сделала под командованием посредственного капитана Мура, которого сменил капитан Типтафт, человек спокойный и скромный. Он был хорошим моряком, но силы воли у него было еще меньше, чем у Моуди. Он не мог выиграть чайную гонку. Под его командованием меня послали в 1873 году не в Китай, а в Сидней, где загрузили углем для Шанхая. Углем! Я была унижена тем, что мои трюмы заполнил столь грязный груз, но моего арматора угнетало лишь одно – а вдруг он упустит лишний грош?
После выгрузки угля китайские рабочие отдраили меня так, что я засверкала, как новенький шиллинг, и я загрузилась чаем в порту Ухань. Рядом со мной стояли и паровые суда. Их грузили чаем, который они доставят в Лондон через Суэцкий канал. Я добралась до Лондона за сто восемнадцать дней – то был посредственный результат. Годом позже пароход «Гленертни» Глена Лайна потратил на дорогу через Суэцкий канал всего сорок два дня. Чайные гонки клиперов изжили себя.
Последний груз чая из Китая в Англию я перевезла в 1877 году и вскоре отправилась в Австралию за своим первым грузом шерсти. Начало путешествия мало напоминало увеселительную прогулку. Вы сами знаете, сколь угрюмо Северное море в ноябре, но кто мог подумать, что в тот день, 11 ноября, начнется снежный ураган! В устье Темзы в обоих направлениях шло множество судов.
Капитан Типтафт поступил мудро, выбрав убежищем Даунс-оф-Дил, где стало на якорь около шестидесяти судов с подобранными парусами. Зимняя буря ворвалась и в это убежище; мои две якорные цепи лопнули в ночь с 11-го на 12-е, и Типтафт с большими трудностями провел меня в открытое море среди множества накренившихся собратьев. По пути я столкнулась с двумя судами и нанесла им повреждения. Я и сама не обошлась без них. Мне на помощь пришел буксир. Он отвел меня в Темзу для ремонта. Владельцы двух моих жертв потребовали возмещения убытков, но не стану утомлять вас подробностями судебного разбирательства. Джон Виллис, никогда не расстававшийся со своим белым цилиндром, набрался наглости и заявил, что повредили его судно и что он собирается начать судебное преследование противников.
– Каков наглец! – вскричал один из двух капитанов. – «Катти Сарк» сорвала часть кормы с названием моего судна.
Я действительно задела эту огромную доску, и она свалилась на палубу носовой части. Но Генри Гендерсон, тот самый плотник, который выковал мне новый руль во время бури, тут же, пока никто не увидел, сбросил в море этот компрометирующий кусок дерева, и наши противники ничего не смогли доказать. Генри Гендерсон рассказал о своем подвиге несколько месяцев спустя. Думаю, что ради меня он бы убил отца с матерью.
Начиная с этого года я приступила к перевозкам шерсти из Австралии в Англию вокруг мыса Доброй Надежды и стала знаменитой, побивая все рекорды на этом маршруте. Мною командовали несколько капитанов. Одни были хуже, другие лучше. Типтафта, умершего в Шанхае, вдали от родины, сменил Уоллес. Он добился хороших результатов, но кончил трагически. Во время перехода Австралия – Англия в 1880 году в Индийском океане на широте Суматры старпом ударом кулака убил нагло угрожавшего ему пьяницу негра. Тут же вспыхнул небольшой бунт. Капитан Уоллес до того расстроился, что выбросился за борт. Налетели акулы, и все кончилось.
Второй помощник отвел меня в Сингапур, где я простояла несколько месяцев без капитана и старпома; потом за мной явился Брюс, старпом другого корабля Виллиса, стоявшего в Шанхае. Но этот Брюс оказался невеждой, гордецом и вором. Он продал часть груза, присвоил деньги и попал в тюрьму.
Моим лучшим капитаном был, конечно, Ричард Вуджет, который с двенадцати лет начал плавать юнгой в Северном море. Он ничего не боялся и показал себя настоящим командиром: он никогда не заставлял меня делать то, что не мог выполнить сам. А он умел делать все! Для команды Вуджет был богом. Именно с ним я поставила в 1885 году памятный рекорд – шестьдесят семь суток от Сиднея до Ла-Манша вокруг мыса Доброй Надежды. На двенадцать дней быстрее, чем мой соперник «Фермопилы», который тоже перешел на перевозку шерсти. И позже я частенько обгоняла «Фермопилы» на этом маршруте.
Десять лет прекрасной жизни, десять славных лет – это много в жизни корабля и даже человека. Я не чувствовала себя ни старой, ни усталой, когда 26 марта 1895 года – мне исполнилось двадцать шесть лет! – смертельно бледный капитан Вуджет вышел из каюты. К нему подошел старпом.
– Вы знаете, что случилось? – сказал ему Вуджет. – Старый Белый Цилиндр продал «Катти Сарк».
– Продал?
– Да. Португальцам.
Я не имею ничего против португальцев, которые были в свое время искуснейшими мореплавателями, а мои покупатели братья Ферейре пользовались славой уважаемых арматоров. Порт Лиссабон – один из красивейших в мире. И все же в день, когда у причала реки Тахо с гафеля[55] и бизань-мачты[56] спустили мой британский флаг и подняли вместо него португальский, я содрогнулась. Хорошо еще, что церемония передачи происходила не на Темзе. Немного утешало то, что «Фермопилы» тоже продали португальцам. Английские арматоры гордились своими клиперами, но они прислушивались к звону монет в кошельке, и многие поговаривали, что пора переходить на паровые суда.
Я сменила имя и стала называться «Ферейра». Но славные матросы из моей команды называли меня «Еl Реquina Camisola» (короткой рубашкой), поскольку гордились моим прошлым, и такое уважительное отношение согревало мне сердце. Я не буду долго вспоминать о португальском периоде жизни, потому что чувствовала себя не в своей тарелке. Мне приходилось возить все. В 1916 году, когда я шла в Анголу из Лиссабона, во время бури сломалась моя грот-мачта. Мой такелаж изменили, и я стала бригантиной – двухмачтовиком с низенькой задней мачтой. Хорошо, что почти не сохранилось моих фотографий тех лет.
Затем случилось чудо. Один капитан дальнего плавания в отставке, Доумен, живший вблизи Фальмута, узнал меня, когда я пришла в этот порт. Он восхищался мною еще в период чайных гонок, когда командовал клипером «Хауксдейл», и с первого взгляда узнал мои обводы, мой бушприт и мою корму, равных которым не было.
Какой арматор, какой капиталист сделал бы то, что совершил этот простой моряк! Потратив свои сбережения, он выкупил меня у португальских владельцев и принялся за восстановление моей былой красы. Он разложил расходы на десять лет, беря деньги из накоплений и отказывая себе во всем. Жена делила с ним и его страдания, и его страсть. В 1935 году, когда мне вернули мой облик, капитан Доумен плакал от радости. Два отставника королевского флота взяли на себя уход за мной, а когда Доумен хотел положить им жалованье, они отказались: «Многие сами готовы заплатить за подобную честь».
Счастье человека, восстановившего меня, длилось четырнадцать месяцев. Он скоропостижно скончался в 1936 году, а его вдова подарила меня мореходному училищу «Теймс нотикл трейнинг колледж». Команда дипломированных матросов королевского флота поднялась на мой борт, чтобы вывести меня в море. Снова подняли мои паруса – не жалкий набор бригантины, а три громадных квадратных паруса и три полных набора косых латинских парусов[57], четыре стакселя[58] на фок-мачте, три паруса на штагах перед грот-мачтой и еще три таких же паруса перед бизань-мачтой и, наконец, на корме косой парус бригантины, похожий на громадный вертикальный ветровой руль. И в этом величественном наряде я прошла по Китайскому морю, Индийскому и Атлантическому океанам и вошла в Темзу под приветственный рев пароходных гудков.
Так я стала учебным кораблем. Курсанты военно-морского и торгового флота поднимались на мой борт, и инструкторы перечисляли им названия всех деталей корпуса и такелажа.
– А зачем им это надо, ведь ни один из них никогда не будет плавать на трехмачтовике?
Ради уважения к прошлому. Эти знания им столь же бесполезны, как латынь, греческий и крикет, на которых воспитывалось поколение молодых культурных англичан во времена величия Британской империи.
Я осознавала свою неоценимую пользу как учебного судна, но моя судьба снова круто изменилась. Англичане, считавшие меня представителем целой морской эпохи, решили, что меня надо хранить и почитать, как «Виктори» Нельсона, и основали общество сохранения «Катти Сарк» под председательством герцога Эдинбургского. Были собраны нужные деньги, и меня установили в сухом доке, где вы можете встретиться со мной. 25 июня 1957 года Ее Величество королева почтила своим присутствием церемонию открытия музея, а наутро ко мне пустили широкую публику. Я вижу людей разных национальностей и могла бы написать целую книгу о том, что они говорят обо мне. Моряки-ветераны волнуются, словно встречаются со своей молодостью. Ко мне приходят молчаливые пары, более или менее шумная молодежь. Они цепочкой идут по трапу, покупают билет, ступают на палубу, громко разговаривая и смеясь; но вскоре их смех стихает, они замолкают и со вниманием разглядывают меня.
ПОСЛЕДНИЙ КОРСАР
14 августа 1914 года. На границах Франции и Бельгии с Германией завязались первые бои. Драгуны в касках с саблями и пиками, гусары в небесно-голубой форме скачут по пыльным дорогам; над нивами и свекольными полями разносится треск пулеметных очередей немцев, которые косят французских пехотинцев в красных штанах, идущих в штыковую атаку по приказу сверху.
В тот же день за тридцать тысяч километров от Европы из бухты острова Паган цепочкой вышли крейсера адмирала графа фон Шпее. Остров Паган – один из островов Марианского архипелага в западной части Тихого океана. Испания продала его Германии в 1899 году. 15° северной широты. Джунгли. Редкие банановые плантации и посадки деревьев какао. Пустынные пляжи с кокосовыми пальмами. Адмирал фон Шпее командует Тихоокеанским флотом Германии. Он собирается пересечь океан в восточном направлении и захватить врасплох англичан в западных и восточных водах Южной Америки.
Тяжелые крейсера «Шарнхорст», «Гейзенау» и легкие – «Нюрнберг», «Эмден», «Титания» следуют друг за другом. Рядом параллельным курсом крейсер «Принц Эйтель Фридрих» ведет группу судов-заправщиков с трюмами, полными угля. Все корабли держат самую экономичную скорость – десять узлов. Эскадра должна пересечь Тихий океан по диагонали – более десяти тысяч морских миль, другими словами, около 18,5 тысячи километров. Тяжелые крейсера сжигают в своих топках сто тонн угля в сутки, легкие – пятьдесят. Фон Шпее предусмотрел переход без стоянок и загрузки углем на суше. На серо-голубом море легкое волнение, юго-западный ветер силой 5 баллов.
Незадолго до полудня на фалах адмиральского корабля «Шарнхорст» взлетают сигнальные флаги. Через двадцать секунд поднимаются ответные флаги на фалах «Эмдена». Рулевые судов читают сигналы:
Адмирал «Эмдену»: «Свобода действий. Удачи».
«Эмден» адмиралу: «Спасибо за доверие».
«Эмден» «Маркоманнии»: «Следуйте за мной».
«Маркоманния» – один из заправщиков. Эскадра продолжала свой путь на восток. «Эмден» покидает строй, разворачивается правым бортом и берет курс на запад. «Эмден» – водоизмещение 3600 тонн, десять пушек калибра 105 мм, восемь пушек калибра 52 мм, два торпедных аппарата, максимальная скорость 24 узла – стал самым известным корсаром первой мировой войны.
8 сентября. В 20.30 в тропиках стоит непроглядная ночь. «Эмден» ведет поиск с потушенными ходовыми огнями со скоростью 10 узлов. За ним в кильватере следует столь же затемненная «Маркоманния». Идут двадцать шестые сутки с момента сигнала «Свобода действий», поданного «Шарнхорстом». Капитан фон Мюллер, насупившись, сидит в шезлонге в правом углу мостика и вглядывается в ночь. Ни одного захваченного судна с 14 августа. Индийский океан пуст.
Пятидесятилетний капитан второго ранга Карл фон Мюллер входит в элиту морских офицеров, отобранных фон Тирпицем. Каждый из них в совершенстве знает морское дело, может проявить инициативу и принять решение в любых обстоятельствах. 1 августа 1914 года, через несколько часов после того, как Германия объявила войну России, фон Мюллер, который находился в Циндао (в бухте Сячжоу, Восточный Китай, тогда владение Германии), без какого-либо приказа вывел «Эмден» из порта и на полной скорости направился к морскому пути Владивосток-Нагасаки. Он шел в Цусимский пролив, где адмирал Того разгромил русский флот в 1906 году. Он захватил крупное русское грузопассажирское судно, отвел его в Циндао. Там на судно поставили вооружение, превратив во вспомогательный крейсер.
Расставшись с эскадрой фон Шпее, «Эмден» спустился вдоль Марианских и Каролинских островов, оставил слева остров Хальмахера, а справа – Сулавеси, затем двинулся на запад вдоль Зондских островов и вышел в Индийский океан на морскую дорогу Коломбо-Калькутта.
Фон Мюллер высок, худ, флегматичен. Матросы его любят, гордятся им и готовы умереть за своего решительного и справедливого капитана. Фон Мюллер довел выучку команды до совершенства. Если в момент отплытия с острова Паган пушки могли обслуживать только канониры, то теперь любой матрос – кочегар, машинист и даже кок – может заменить их.
Британское морское начальство обеспокоено тишиной и спокойствием на Тихом и Индийском океанах. Куда исчезла эскадра фон Шпее, где она объявится? Несколько раз в британский генштаб в Джорджтауне (Малайзия) поступали сведения о появлении в разных местах четырехтрубного крейсера. Но это ведь английский крейсер, патрулирующий Индийский океан!
– И заметьте, – говорит адмирал Джеррам, командующий военно-морскими силами в Индийском океане, – что его одновременно встречают в точках, которые разделяют добрые пятьсот миль. Чудеса, да и только!
Джеррам ошибается: Индийский океан бороздят два четырехтрубных крейсера – английский и «Эмден». Паган покинул трехтрубный «Эмден», а теперь у него четыре трубы. Четвертую добавили после загрузки углем на острове Нуси-Бе, принадлежавшем Португалии. Она изготовлена из дерева и ткани. Издали маскировка обманывает. Но на «Эмдене» любят атаковать противника с открытым забралом – крейсер полностью выкрасили в белый цвет, и матросы называют свой корабль «Восточным лебедем».
Итак, продолжается 8 сентября 1914 года; капитан Мюллер вглядывается в тьму. Холодно, на море среднее волнение. На борту «Эмдена» царит абсолютная тишина, если не считать ритмичного постукивания машин. В 21 час с наблюдательного поста сверху доносится голос:
– Огни впереди по правому борту!
Фон Мюллер подходит к вахтенному офицеру:
– Беру командование на себя. Право руля, пятнадцать. Курс прямо на огни. Передайте на машину – полный вперед. Боевая тревога.
Через шесть минут «Эмден» идет уже со скоростью семнадцать узлов. Матросы бегут по палубам, взлетают по трапам.
– Раздать оружие десантной команде. Отход, как только спустят шлюпку. Дайте предупредительный выстрел по судну. Прикажите ему остановиться. Уменьшить ход.
«Эмден» замедляет ход и дает два выстрела. Снаряды взрываются перед носом судна, ходовые огни которого пока невозможно различить. На мостике «Эмдена» рулевой включает сигнальное устройство Скотта: «Остановите машины. Не пользуйтесь радио».
Судно остановилось. Из-за волнения его огни пляшут вверх и вниз. «Эмден» тоже остановился.
– Включить прожектора!
Ослепительные пучки света выхватывают из тьмы силуэт грузового судна.
– Не менее трех тысяч тонн, – роняет вахтенный офицер.
– Больше. Шесть тысяч.
Наконец-то первая добыча. Пока шлюпка удаляется от «Эмдена», на мостике торгового судна мигает сигнальное устройство: «Греческое судно «Понтопорос». Шесть тысяч пятьсот тонн угля для английского правительства. Иду из Калькутты в Бомбей».
Нейтральное судно, вражеский груз – как трактует такую ситуацию международное морское право? «Можно захватить груз, но судно с экипажем следует отпустить». Экипаж «Понтопороса» освобожден через неделю, а корабль (который ведет десантная команда) еще некоторое время следует за «Эмденом»: уголь, особенно английский, очень нужен крейсеру. «Понтопорос» движется позади «Эмдена» и «Маркоманнии».
Проходят два дня. 10 сентября. День в разгаре. К северу над морем стелется густой дым. «Эмден» берет курс прямо на него. Судно виднеется слева от дыма. Фон Мюллер подносит к глазам бинокль.
– Не различаю флага. Дать предупредительный выстрел!
Судно тут же останавливается. Вскоре сомнения рассеиваются – английский флаг. Англичанин сообщает о себе: ««Индус», 3400 тонн, иду в Бомбей». Команда, отправленная на его борт, сообщает подробности: «Индус» – реквизированное судно, переоборудованное для перевозки войск. Оно должно забрать в Бомбее несколько полков и перевезти их на западноевропейский фронт. Его трюмы набиты провизией и различными припасами.
Шлюпки «Эмдена» перевозят груз с захваченного судна. Английских моряков с их личными вещами переводят на «Маркоманнию».
Операция продолжается шесть часов; она еще не закончилась, а на борту «Индуса» уже слышны глухие удары – немецкие моряки взрывают водонепроницаемые перегородки. Они покидают судно, открыв все водозаборники машины. Работа выполнена тщательно, поскольку «Индус» медленно и ровно начинает погружаться. Не дожидаясь, пока судно скроется под водой, «Эмден» удаляется.
Через сутки «Эмден» захватывает «Ловат» (англичанин, 6000 тонн). Груза нет, его судьба однозначна – команду на «Маркоманнию», судно на дно.
Следующая жертва встречена в тот же день, 11 сентября, в 22 часа. Опять англичанин. В этом нет ничего удивительного, если вспомнить, что каждое третье торговое судно на море принадлежит Англии. «Кабинга» ставит новую юридическую проблему: груз принадлежит Америке, нейтральной стране. «Можно потопить вражеский корабль, но груз следует спасти либо, если он уничтожен, заплатить за него».
– Это судно, – решает фон Мюллер, – позволит нам отослать в нейтральный порт команды тех судов, которые мы захватили и уничтожили. А пока пусть «Кабинга» следует за нами.
За «Эмденом» и «Маркоманнией» в ночной тьме идут суда, захваченные корсаром. Корабельные колокола пробили двойную склянку – час ночи 12 сентября. Прошло всего три часа с момента захвата «Кабинги».
– Огни прямо по курсу!
Вскоре в резком свете прожекторов возникает большое торговое судно – «Киллинг», англичанин, шесть тысяч тонн угля.
– Пусть следует за нами. Днем мы потопим его.
Перегрузить шесть тысяч тонн угля невозможно, и нельзя отпустить «Киллинг». На заре 13 сентября «Киллинг» уходит под воду – техника затопления описана выше. Команда перевезена на другое судно. Все пленники находятся на «Кабинге». В тот же день, 13 сентября, в 16 часов «Эмден» встречает еще одного англичанина – торговое судно «Дипломат» (десять тысяч тонн зерна в адрес Лондона). Ни тонны, ни килограмма англичанам – судно отправлено на морское кладбище.
Через час после уничтожения «Дипломата» вновь раздается предупредительный выстрел. На этот раз итальянец. Специальная команда производит проверку и возвращается: «Судно «Лоредано» везет различные грузы в Неаполь. Ближайшая стоянка – Калькутта, забор угля». Никаких претензий. На фалах «Эмдена» взлетают флаги международного морского свода сигналов: «Можете следовать дальше. Доброго пути». Последнее пожелание обязательно при встрече в море, если речь идет не о враге. Фон Мюллер поднимает сигнал с некоторым сожалением, поскольку понимает, что в Калькутте итальянец расскажет о встрече. Ничего поделать нельзя.
14 сентября. «Эмден» входит в Бенгальский залив. Еще один англичанин – «Трабог» – идет порожняком. На дно. Неужели все так и будет продолжаться и легенда о «Восточном лебеде» вырастет из столь будничной работы – захвата без боя и усилий торговых судов? Терпение. Час расплаты наступит и для «Эмдена».
На борту «Кабинги» моряки захваченных судов строят предположения. Куда, в какую немецкую колонию на востоке их везут? На Марианны? В Циндао? Как всегда, слышны голоса пессимистов:
– Зачем ему тратить на нас топливо? Пару торпед, и дело в шляпе. Утонули вместе с судном.
– Почему же он не утопил нас сразу? А мог и вообще оставить в море.
Великая война только началась, подводные лодки пока не вступили в борьбу, будущие дела немецких и союзных командующих пока покрыты завесой тайны. Белый крейсер поднимает сигнал:
– «Эмден» «Кабинге». Можете следовать в любом направлении.
«Эмден» не остановился и не замедлил хода. Он продолжает путь на север, не спуская сигнала, чтобы на «Кабинге» поняли – это не шутка и не злобный умысел. «Кабинга» поднимает сигнал «Вижу». «Эмден» разворачивается и проходит рядом с отпущенным судном – английские моряки приветствуют немецкий крейсер, громко крича «ура» и размахивая бескозырками. Флаг германского имперского флота – черный орел на белом фоне – исчезает вдали. Подобные или схожие сцены имели место во время первой мировой войны; возможно, они случались и во вторую мировую, но история не помнит о них.
В тот же день, 14 сентября, «Эмден» топит еще одно английское торговое судно – охота продолжается. Днем и ночью капитан фон Мюллер сидит в своем шезлонге в правом углу мостика. Время от времени он удаляется на два-три часа в рубку, чтобы вздремнуть. Там же он совершает туалет, и туда же ему приносят еду. Крохотное помещение рубки расположено прямо за мостиком.
19 сентября мичман приносит капитану перехваченное сообщение мадрасской радиостанции: «Итальянское судно «Лоредано» подтверждает, что немецкий крейсер «Эмден» потопил несколько английских торговых судов на пути Коломбо-Калькутта». За восемь суток «Эмден» отправил на дно 36 тысяч тонн различных грузов.
19 сентября. Тихая погода. «Эмден» загружается углем в открытом море. Когда на смену деревянному флоту пришли суда с металлической обшивкой корпуса, они стали жечь уголь, позже мазут. И в холод, и в жару угольные работы считались самыми тяжелыми. И в военное и в мирное время матросы должны были из рук в руки быстро передавать тяжелые брикеты и корзины с углем. Матросы «Эмдена» заняты работой, а на мостике фон Мюллер и несколько офицеров, не отрывая глаз от биноклей, вглядываются в горизонт. Дикие животные тоже оглядываются по сторонам, когда едят.
Наконец угольные трюмы крейсера заполнены, люки закрыты. В путь! «Маркоманния» занимает место в строю. После погрузки угля матросы «Эмдена» принимаются драить крейсер, чтобы вернуть ему лебединую белизну. Эта работа никогда не угнетает моряка. Матросы драят «Эмден» с песнями.
– Мой экипаж, – сказал как-то фон Мюллер, – должен состоять из молодых людей – умелых моряков, знатоков своего дела, храбрецов и весельчаков. Мне нужны неунывающие люди.
Благодаря успешной охоте камбуз «Эмдена» ломится от хорошей пищи, пива и всяческих алкогольных напитков, из кубриков и с передней палубы часто доносятся песни.
«Маркоманния» и «Понтопорос» забирают уголь в нейтральных портах, и «Эмден» продолжает охоту. «Ваша задача – найти и потопить максимальный тоннаж вражеских судов». Работа хорошая, но слишком монотонная. Из перехваченных радиограмм фон Мюллер знает, что несколько британских крейсеров бороздят Индийский океан в поисках крейсера-корсара, но пока безуспешно. Как поддержать боевой дух команды?
– Мы обстреляем нефтяные хранилища Мадраса.
Напасть на врага в его владениях. Фон Мюллер хорошо изучил карту. Группа нефтехранилищ фирмы «Бирма ойл» находится в южной части порта. Справа от них – форт Сен-Джордж.
– Согласно информационным бюллетеням, этот форт вооружен пушками калибра 152 мм, – сказал фон Мюллер старпому фон Мюкке. – Неплохо, если наши люди услышат их голос.
– Вы правы, капитан.
Старпом, высокий блондин со светлыми глазами и тонким лицом, преклоняется перед своим командиром. Позже выяснится, что он умеет действовать и самостоятельно.
Заправщики получают приказ идти на юг, а «Эмден» в одиночку берет курс на восток. Скорость – семнадцать узлов. Мюллер и его офицеры – классные моряки. 22 сентября в 21 час в кромешной тьме крейсер с потушенными огнями подкрадывается к Мадрасу. Дальномерщики наблюдают за огнями порта:
– Расстояние 3800 метров. 3500 метров. 3000...
– Двадцать влево. Стоп машинам! Включить главные прожектора!
Мощный тонкий луч рассекает ночь, в его свете возникают хранилища. Расчет безупречен. Через десять секунд «Эмден» дает бортовой залп. Фон Мюллер и главный артиллерист наблюдают в бинокли ночного видения. Промах. В башнях канониры перезарядили орудия.
– Влево пять, меньше 200. Огонь!
Промах. В форте Сен-Джордж наверняка уже объявили тревогу, и солдаты бегут к пушкам.
– Влево десять, меньше 300. Огонь!
Залп разрывает ночь, вспышка и рев, похожий на крик ярости. Воздух дрожит от орудийного грома. Тут же раздается восторженный вопль экипажа. Стрельба из пушек по нефтехранилищам – дело исключительно увлекательное. Пламя вздымается до неба, над ним султан черного дыма, пожар разгорается и превращается в жаркое зарево.
– Прекратить огонь! Погасить прожектора! Курс 180. Полный вперед!
Пламя над хранилищами «Бирма ойл» высвечивает половину Мадраса, словно театральный задник, и матросы «Эмдена» слышат глухие раскаты и взрывы; на этом звуковом фоне раздаются резкие хлопки – открыли огонь пушки Сен-Джорджа. Возможно, вокруг «Эмдена» вздымаются водяные гейзеры, но во тьме их никто не видит, и наводчики Сен-Джорджа вскоре перестают слать снаряды в направлении призрака, растаявшего в ночи.
Через неделю, 29 сентября 1914 года, английское грузовое судно «Грейфес» подходит к причалу Коломбо. Его команда остается на борту, а перед капитаном порта предстают две сотни моряков.
– Экипажи «Кинг Люда», «Таймериха», «Бьюреска», «Либерии», «Фойла». Мы встретили «Эмден» и лишились своих судов.
«Эмден» продолжает охоту.
Нельзя долгие месяцы плавать на паровом судне, не подходя к суше для выполнения минимальных ремонтных работ. Корпус, особенно в тропических морях, обрастает водорослями, ракушками, мелкими ракообразными. Индийский океан славится своим воздействием на корпус судна. Кораблю для поддержания нужной скорости требуется больше угля. Кроме того, засоряются колосники топок, трубопроводы котлов и конденсаторов покрываются накипью, слабеют крепления.
В начале октября фон Мюллер призывает к себе старпома и раскладывает на столе рубки громадную карту Индийского океана. Слева – побережье Африки, на севере – Индия, а внизу справа даже кусочек Австралии. Фон Мюллер обводит кружочком крохотный островок вдали от всех континентов. Он расположен на 7° южной широты, в 1800 километрах от южной оконечности полуострова Индостан.
Диего-Гарсия, самый южный из островов архипелага Чагос. В 1914 году, как и сегодня, архипелаг Чагос принадлежит англичанам. Немецкая разведка работала тогда с большой активностью. Фон Мюллер прочел несколько строк из бюллетеня: «На Диего-Гарсии нет военных и вооружения, отсутствует радиостанция. Два раза в год заходит шхуна за грузом пальмового масла. Порта нет».
– Команда займет места по боевому расписанию, и, если встретим противника, вступим в бой. Если никого нет, произведем очистку днища около берега.
Есть множество способов наклона судна на один борт, чтобы обнажить скрытую часть противоположного борта и очистить днище. Капитаны парусников использовали в качестве рычага мачты, к которым крепились мощные тали, намертво закрепленные на понтоне или причале. «Эмден» можно было наклонить, заполняя и опорожняя водонепроницаемые отсеки корабля.
Фон Мюллер ожидал всего, кроме того, что произошло. На якорной стоянке Диего-Гарсии не стояло ни одного судна, и никто не проявил беспокойства, когда крейсер с развевающимся немецким флагом застыл на рейде. Фон Мюллер сошел на сушу в сопровождении небольшого эскорта. Британский губернатор вышел ему навстречу и пожал руку.
– Я счастлив принять вас здесь. Мы постараемся оказать вам любую помощь.
И добавил, что знает о родстве императора Германии с английским королем.
Хотя наступило 3 октября, ни один из двухсот пятидесяти обитателей Диего-Гарсии не знал, что вот уже два месяца Германия находится в состоянии войны с несколькими державами, в том числе с Англией. На острове не было радио, а шхуна не заходила вот уже пять месяцев.
Поняв это с первых же слов, фон Мюллер, его офицеры и матросы промолчали. Крейсер окружили лодки, доставившие овощи и фрукты. Вид матросов, скоблящих и перекрашивающих корпус, оказался для местных жителей развлечением, и они без устали наблюдали за работами. Один из зрителей с трудом объяснил, что уже видел немецкое судно на Диего-Гарсии в 1899 году.
Механики и кочегары чистили топки, обдирали соль с конденсаторов, меняли прокладки насосов. Сидя в каюте, фон Мюллер читал газеты, собранные на захваченных судах. Убытки от обстрела Мадраса оценивались в 25 тысяч фунтов стерлингов. Калькуттская газета сообщала: «За пиратом идет охота» – и указывала, что в ней принимают участие десять британских крейсеров.
14 октября «Эмден» был приведен в порядок. Он подошел к борту «Бьюреска», одного из плененных судов, которые сопровождали его до Диего-Гарсии, и заправился углем. А затем корабли взяли курс на север.
18 октября в Джорджтаун, в штаб адмирала Джеррама, главнокомандующего военно-морскими силами в Индийском океане, пришла радиограмма от капитана порта Коломбо: «Суда «Клэн Грант» и «Вен Мор», вышедшие вчера и позавчера в направлении Суэца и Лондона, пущены ко дну немецким крейсером «Эмден». Адмирал тут же послал ответную радиограмму: «Настойчиво советовать судам, идущим на запад, держаться в пятидесяти милях к северу от морского пути Коломбо-Аден». Вечером того же дня он получил еще одну радиограмму из Коломбо: «Суда «Троилус» и «Чилкана» пущены на дно «Эмденом» на маршруте Коломбо-Аден. Захвачено судно «Эскфорт». Грузовое судно «Сент Эгбелт» только что высадило моряков с этих кораблей в Коччи. «Эмден» ушел к северу».
Джеррам отдублировал это сообщение крейсерам, которые бороздили Индийский океан в поисках корсара.
«Ушел к северу». Джеррам не допускал и мысли, что «Эмден» полным ходом несется на восток в направлении Джорджтауна. Фон Мюллер решил совершить нападение на штаб-квартиру главнокомандующего.
Джорджтаун находится на небольшом островке Пинанг, почти прижавшемся к Малаккскому полуострову. Напротив Джорджтауна, на малайзийском побережье, расположен город Пинанг. Джеррам умело выбрал место для своей базы, ставшей как бы замком на стыке Бенгальского залива и Южно-Китайского моря.
26 октября 1914 года в 2 часа ночи фон Мюллер еще раз перечитывает параграф лоции, описывающий окрестности Пинанга: «При подходе с севера или северо-запада суда попадают в проход шириной около 1000 метров, ограниченный с запада островом Пинанг, а с востока – пологим песчаным побережьем Малаккского полуострова. Чтобы войти в порт, надо обогнуть северную оконечность Пинанга, стараясь не забирать влево, где можно сесть на мель. Красный буй указывает небольшие глубины. После мыса открывается вид на порт. По двум огням можно определить место – маяк Пушат-Мука на северном мысе острова и огонь форта (разоруженного) Корнуолис. Два других огня указывают вход в порт. По проходу на юг могут двигаться лишь суда с малой осадкой».
2.30 ночи. «Восточный лебедь» белой тенью скользит в ночной тьме; ни дуновения ветерка, теплый воздух насыщен влагой. Фон Мюллер стоит на мостике рядом с вахтенным офицером и смотрит в бинокль ночного видения.
– Появился маяк Пушат-Мука. Уменьшить скорость до восьми узлов.
Похожий на призрак «Восточный лебедь» огибает мыс в три часа. В 4 часа Мюллер берет правее на 50°, и «Эмден» входит в проход. Фон Мюллер в сердцах выругался: внезапный тропический ливень скрыл все вокруг, но он продолжается всего несколько минут. Справа появляются редкие огни – спящий Джорджтаун.
Спит ли адмирал Джеррам? Наверное, ему снятся сны, что британские крейсера наконец настигли «Эмден». Занимается заря, и быстро, как всегда в тропиках, светлеет. Над водой стелется легкий туман. Тишина. Стук машин, работающих на малом ходу, едва доносится до мостика. 4.50. Слева открывается бухта Пинанг. Окружающие город Пинанг зеленые леса спускаются почти к морю. Видны белые дома, пальмовые рощи, причалы, грязно-серые доки. Фон Мюллера интересует не Пинанг, а Джорджтаун.
А какие цели подлежат обстрелу в Джорджтауне? Штаб-квартира Джеррама ничем не выделяется среди низких зданий города.
– Капитан, на рейде стоят суда.
– Вижу.
Несколько торговых судов, два миноносца; чуть дальше еще несколько военных кораблей. Среди них крейсер.
– Машинам скорость – 17 узлов. Пройдем мимо крейсера справа и нанесем залп правым бортом, после разворота дадим второй залп левым бортом.
Через несколько минут фон Мюллер идентифицирует корабль – русский легкий крейсер «Жемчуг» (восемь пушек калибра 120 мм, три торпедных аппарата, скорость – 23 узла). «Жемчуг» выглядит вымершим, на нем никакого движения, хотя «Эмден» несется прямо на него. Фон Мюллер дает залп в упор, с расстояния в триста пятьдесят метров. Такой огонь сеет смерть. С первого же залпа русский крейсер оседает назад, словно боксер в нокдауне.
– Капитан, мы приближаемся к мелям южного выхода.
– Право руля двадцать пять!
Рявкнули пушки, но не орудия «Эмдена». Вокруг крейсера поднимаются водяные столбы. «Жемчуг» открыл ответный огонь.
– Курс норд, полный вперед!
И почти одновременно «Эмден» производит залп левым бортом по агонизирующему «Жемчугу», который кормой уходит под воду. В туманной дымке видны русские матросы, пытающиеся вплавь удалиться от тонущего судна. Вряд ли есть более печальное зрелище, чем вид моряков, покидающих гибнущее судно! Это первый настоящий бой «Эмдена» в Индийском океане. Джеррам, по-видимому, уже на ногах, он отдает приказания, его самолюбие уязвлено. Несмотря на туман, «Восточный лебедь» хорошо виден.
«Эмден» выходит из прохода и на всех парах устремляется на север.
– Капитан, впереди по правому борту миноносец.
Снова лают пушки, и жертва начинает тонуть. Чуть позже выясняется, что потоплен не миноносец, а простая шаланда. Тем хуже для нее, на войне как на войне. «Эмден» берет немного влево, на норд-вест, удаляясь от острова Пинанг.
То же утро 28 октября 1914 года. Но покинем борт «Эмдена» и отправимся на французский миноносец «Муске». «Муске» и его двойник «Пистоле» из флотилии Индийского океана имеют задачу патрулировать прибрежную зону в нескольких милях от Пинанга, у входа в проход. Ни один из них не заметил немецкий крейсер во влажной и безлунной тропической ночи и в дымке занимающегося утра.
Читать бесплатно другие книги:
