Солотчинский призрак Попова Анна

© Анна Попова, 2023

ISBN 978-5-4485-4008-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Фигура монаха перед глазами появилась неожиданно. Вот вроде бы не было никого, а вдруг перед глазами появилась фигура в черной рясе. С одной стороны, ничего удивительного – рядом монастырь. С другой стороны, фигура была какая-то странная: вроде как деревья через нее просвечивают, и не идет по земле, а плывет над ней, а точнее зависла и слегка колышется. А с чего колыхаться? Ветра нет совсем. Веточки сосен замерли неподвижно. Агафья обмерла и, чтобы не упасть, оперлась рукой о ствол дерева. Женщина служила в господском доме кухаркой и сегодня отпросилась на пару часов, чтобы посетить праздничную службу. День выдался жаркий, солнышко припекало ощутимо, поэтому кухарка свернула с тропинки под покров сосновых веток – в тени все же идти легче. Несколько молодых сосенок прильнули ветками друг к другу и образовали что-то вроде шалашика. Шагнув под эти ветки, Агафья поняла, что зацепилась подолом юбки за сучок, нагнулась, чтобы отцепиться (юбку беречь надо – она денег стоит). Получилось это не сразу, но именно в тот момент, когда женщина подняла голову, она увидела фигуру в черном.

Монах парил над землей, и хотя он не приближался к кухарке, у нее от ужаса свело ноги:

«Это он!» – поняла женщина. Призрак, о котором говорили жители рязанского села Солотча уже с полгода. Его уже видели не раз. Вот и Агафье довелось его повстречать. Она испуганно крестилась, но видение не исчезало.

– Изыди! – произнесла кухарка и перекрестила уже не себя, а призрака.

Однако призрак на крестное знамение не отреагировал, он никуда не собирался исчезать, а только перебирал руками четки, смиренно склонив голову.

– Чего тебе? Что ты тут ходишь? – пошла в наступление Агафья. Она была решительной женщиной, к тому же не обделенной физической силой и была готова дать отпор даже нечистой силе. Однако призрак вопрос оставил без ответа. Вместо этого он запустил руку в карман, достал молитвенник и стал читать. Впрочем, какую именно молитву произносили уста призрачного монаха, кухарка понять не могла, до ее слуха доносилось едва внятное бормотание. Женщина предприняла попытку убежать прочь, но в глазах у нее помутилось, и она потеряла сознание.

***

– Господа! Сегодня один из самых важных дней вашей жизни, – голос ректора Московского университета звучал торжественно, поднимаясь ввысь к самому потолку актового зала.

– Вам довелось учиться в стенах старейшего учебного заведения нашего Отечества. Теперь вам предстоит длинная дорога по выбранной стезе. На вашем пути будет немало сложностей и трудностей, ибо дело, которое вы выбрали – служение закону – не может быть простым. Однако это очень благородное дело, своей деятельностью вы должны нести обществу правду и справедливость, защищать невиновного и привлекать к ответственности виновного. Пусть знания, которые вы здесь получили, станут верной опорой для вас. Да сопровождают вас всегда упорство, верность служебному долгу и закону.

В актовом зале Московского университета 25 мая 1906 года шло торжественное вручение дипломов выпускникам юридического факультета. Лица молодых (а порой и не очень) людей были сосредоточены. Противоречивые чувства охватывали душу каждого из них. С одной стороны, распирало от гордости – цель достигнута, образование получено. Впереди служба, если повезет, то за очень неплохое жалование. В глубине души каждый уже представлял свое имя на передовицах газет в качестве успешного адвоката, принципиального судьи или на худой конец – прозорливого судебного следователя. Однако, с другой стороны, – закончились студенческие годы. Что может быть лучше беззаботных студенческих лет! Пусть бедных, наполненных напряженной учебой, страхом перед строгим экзаменатором, но зато в то же время каких беззаботных, веселых. Нет ничего крепче студенческого братства, нет ничего веселее студенческих посиделок.

После завершения официальных речей и вручения документов об образовании новоиспеченные юристы высыпали на университетское крыльцо.

– Господа! Свершилось! Мы – юристы! – раздался голос первого заводилы курса, большого остряка и шутника Александра Раевского. – Россия с надеждой смотрит на нас. Мы должны стать опорой в борьбе за законность и справедливость. Ура! Ура! Vivat Akademia!

– Ура! Vivat Akademia! – хор голосов подхватил слова Раевского, в воздух полетели студенческие фуражки. В порыве чувств Раевский кинулся обнимать своего однокурсника – Петра Железманова. Однако момент он выбрал не самый удачный: Железманов нагнулся, чтобы поднять упавший головной убор. В результате оба потеряли равновесие и чуть не упали.

– Осторожнее, Саша, – несколько остудил радостный пыл друга Железманов, – не хватало нам в такой день кости переломать.

– Грустишь? – присмотрелся, наконец, к состоянию товарища Раевский.

– Да, жалко, что расстаемся. Поверьте, друзья мои, мы сегодня прощаемся с самой прекрасной порой в своей жизни. Никогда мы не будем так беззаботны, как были в эти годы. Впереди служба, а это ответственность и немалая.

– Ты же сам мечтал побыстрее приступить к работе, говорил, матери с сестрами легче будет? – удивился Раевский.

– Так это я умом говорил, а душа хочет здесь навечно поселиться, – Железманов указал рукой на здание университета.

– А ты куда планируешь податься? – любопытство всегда отличало студента Раевского.

– Да вот дядюшка обещал выхлопотать мне место кандидата на судебные должности, – не стал делать тайны вчерашний студент.

– Где? Здесь, в Москве?

– Нет, где-нибудь в провинции, скорее всего – в Рязанском окружном суде. Начну с кандидата, а там, гляди, вакансия судебного следователя откроется.

– Давай, удачи тебе! А я планирую здесь, в Москве, попытаться к кому-нибудь в качестве стажера присяжного поверенного прикрепиться.

Прошло несколько недель. Дядюшкины хлопоты не прошли даром: выпускник юридического факультета Московского университета Петр Андреевич Железманов был назначен на должность кандидата на судебные должности в Рязанский окружной суд.

Рязань встретила новоиспеченного судебного чиновника мелким дождиком, но первое впечатление от города оказалось вполне благоприятное: солидное здание Дворянского собрания (вроде бы как самого Казакова), рядом мужская гимназия. Здание окружного суда на Астраханской улице тоже произвело впечатление: не очень большое (всего два этажа), но построено специально для суда. Причем построено не просто с учетом специфики судейской деятельности, но и явно со стремлением возвысить суд в глазах общества: солидные дубовые двери, мраморная лестница, просторные коридоры – все подчеркивало важность действа, для которого эти стены предназначены.

Председатель встретил новичка доброжелательно:

– Работайте, молодой человек, работы у нас непочатый край. Пока еще рано говорить, что Россия вышла из тьмы правового невежества. Работайте и помните, что у Вас в руках мощное оружие – закон, а он требует аккуратного обращения. За каждым вашим решением судьбы конкретных людей, один неверный шаг – и вместо торжества закона будет беззаконие. А зарекомендуете себя хорошо – будем рады продвигать Вас дальше по службе. Вы себя кем в дальнейшем видите? Прокурором, адвокатом, следователем?

– Следователем, наверное, – пожал плечами молодой человек.

– Почему? Прельщает романтика?

– Да нет. Мне кажется, что кем бы я ни хотел стать, по любому надо начинать со следственной работы. Кем бы ты ни выступал в процессе – прокурором или адвокатом, все равно надо знать технологию следствия изнутри. Тогда только можно будет во всем разобраться. А потом это еще и стабильное жалование, не то что у адвоката, а мне надо матушке деньги посылать. Больше ей помочь некому.

– Хорошо, мне нравится Ваша аргументация. Я постараюсь Вас прикрепить к кому-нибудь из наших следователей, чтобы Вы могли у них набираться опыта. Приходите завтра в это же время, я подумаю над этим. А сейчас займитесь бытовыми вопросами. Решили уже, где остановиться?

Услышав, что жилищный вопрос пока не решен (багаж оставлен в гостинице), председатель дал совет, с чего начать поиски квартиры. Затем порекомендовал хорошо отдохнуть с дороги, осмотреть город, а потом приступать к служебным обязанностям.

Железманов вышел из здания суда и решил пройтись по городу. Перед ним возвышалось серое здание Живаго банка. «С размахом построили», – подумал Петр. Затем он перешел улицу и пошел вниз по Владимирской улице. Здесь его внимание привлекло красивое желтое трехэтажное здание. Его предназначение определить оказалось несложно: из-за ограды строем выходили девочки-епархиалки. Строй одинаково одетых девочек напомнил ему о доме в Твери и младших сестрах. Отец Петра умер, когда младшей сестре было чуть больше года, а самому Петру всего 12 лет. Железманов-старший был кадровым военным, участвовал в турецкой компании 1877—78 годов, лично принимал участие в обороне Шипки. Но боевые действия в тяжелых горных условиях, ранение подорвали здоровье молодого боевого офицера. Ему пришлось демобилизоваться, вернуться в родную Тверь, где он погрузился в семейные заботы: вначале родился сын, потом, чуть погодя, две дочери. Холодный ветер Шипки на всю жизнь поселил любовь к теплу в доме не только в переносном, но и в самом прямом смысле. В доме никогда не экономили на дровах, топили жарко. Отставного офицера часто можно было видеть в кресле, пододвинутом к самой печке или камину, с газетой и кошкой на коленях, которая согревала ноющие при плохой погоде коленные суставы.

Однако окончательно восстановить здоровье Андрею Петровичу не удалось. Прожив полтора десятка лет после отставки, он покинул этот мир, не дожив до 40 лет. Сказать, что он оставил семью совсем без средств к существованию, значит соврать: семье полагалась небольшая пенсия. Конечно, ее хватало только на самое-самое необходимое, но еще помогал дядя – старший брат мамы. Правда, был он человеком сухим, служил в далекой столице в министерстве, кроме небольшой материальной помощи никак себя в семейных делах сестры не проявлял. Хорошо, что оплачивал образование ему, Петру, и сестрам. Они учились в лучших гимназиях Твери. Однако на душевное тепло от него рассчитывать не приходилось. Петру пришлось стать для девочек одновременно и старшим братом, и отцом: играть с ними, мастерить игрушки, чинить кукольную мебель, а когда они пошли в гимназию, то даже помогать с уроками и выбором книг для чтения. Поэтому вид девочек в одинаковых платьях вызвал у Петра и тревогу: как там без него дома?

В городе Железманов освоился быстро. Очень понравился Рязанский кремль, особенно величавый Успенский собор. Удивило внутреннее убранство этого храма: белые стены, иконы только на иконостасе. А сам иконостас – тончайшая деревянная резьба, Петр нигде больше не видел такой. Решение вопроса с жильем тоже не потребовало больших усилий. По совету сотрудников суда Петр смог снять набольшую квартирку на улице Абрамовской в так называемой немецкой слободе – когда-то тут селились немцы, приглашаемые Петром Великим на работу в молодую империю. Как напоминание об этой трудовой миграции рядом с домом, где поселился молодой юрист, находился костел и, проходя мимо, Петр часто замедлял шаг, чтобы услышать торжественные звуки органа, а если время позволяло, то даже заходил внутрь. Улица была примечательна тем, что когда-то именно на ней жил знаменитый писатель Салтыков, публиковавшийся под псевдонимом Щедрин, а также обилием красивейших деревянных зданий с уникальной резьбой.

С работой было немного сложнее, но постепенно Петр Андреевич осваивался со своими должностными обязанностями, а они были достаточно разнообразны: от переписывания бумаг набело до составления проектов обвинительных актов. Если было время, то новоиспеченный кандидат посещал судебные заседания или просто читал старые уголовные дела.

Буквально на следующий день после поступления на службу в Рязанский окружной суд начальство, как и обещало, определилось с наставником для молодого юриста. Прокурор окружного суда пригласил Петра к себе в кабинет и представил его высокому стройному брюнету с офицерской выправкой:

– Вот знакомьтесь, уважаемый Петр Андреевич, это один из самых опытных наших следователей, Иван Васильевич Зазнаев. Он является выпускником Училища правоведения, служит уже 10 лет. Долгое время работал в уезде, а вот год назад мы его перевели сюда и очень рады этому. Следователь он знающий, опытный и нравственные его качества превыше похвал. Слышал, что ему осужденные аж из Сибири письма присылали. Благодарили.

– За что? – удивился Железманов.

– За то, что расследование вел объективно, лишнее не навесил, во время следствия опять относился к обвиняемому как к человеку, – пояснил прокурор.

– Ну, это было только пару раз, да и то, возможно, человеку скучно и тоскливо было в краю далеком, а написать некому было, вот он мне письмецо и соорудил, – смущенно произнес Зазнаев. У него был приятный мягкий баритон. «Интересно, а он поет? С таким голосом, вероятно, можно блистать не только на домашних концертах», – совсем не к месту мелькнуло в голове у Петра. А вслух добавил:

– Может и так, но мне кажется, что если бы фигура следователя вызывала неприязнь, то тогда даже при очень большой тоске писать не стали бы.

– Не знаю, возможно. А Вы тоже мечтаете о карьере следователя?

– Да, мне кажется, что для юриста это лучший путь профессионального становления.

– Ну, хорошо, коллега, постараюсь Вас научить всему, что постиг за это время сам.

Так начались будни молодого юриста в должности кандидата на судебные должности Петра Андреевича Железманова. Судебные уставы 1864 года вводили эту должность, предполагая формирование своеобразного института стажировки для молодых специалистов с дипломом, но без опыты работы, однако при этом не оговаривая, что именно входит в обязанности этого стажера. На практике это обозначало существование в режиме известного русского выражения «быть на подхвате». В этом плане статус новичка Железманова был даже менее стабилен и понятен, чем у кота Василия, обитавшего в коридорах первого этажа суда. Обычный дворовый полосатик с традиционной русской кличкой Василий (вот кто объяснит, почему в России котов традиционно кличут Васьками?) каждодневно возлежал на подоконнике недалеко от швейцарской-дворницкой. Никому в голову не приходило прогонять его, ибо по негласной договоренности между кошками и людьми, заключенной еще в стародавние времена, обязанностью Василия было ловить мышей и крыс, которые вздумают изучать судейские бумаги (ох и прожорливые эти хвостатые гады, только чуть зазевайся – сожрут важный документ в деле). Поэтому хоть и не было предусмотрено в калькуляции, но дворникам даже выдавали какие-то копейки на покупку молока для зверя. Тот тоже старался блюсти договор, ловя грызунов, но делал это преимущественно ночью, а днем дремал на подоконнике рядом с дворницкой или в самом торце здания, где находились кабинеты следователей. На этом фоне стажер Петр Андреевич вел существование самое беспокойное: все рутинное и срочное, там, где не надо было особого опыта, но нужно было терпение и время, валилось на него. Нет, никому в голову не пришло бы приказать молодому сотруднику мыть мраморную лестницу, которая ведет на второй этаж, на это дворники есть. А на Петра Андреевича валились все то, что не успевали сделать следователи и прокуроры: переписка набело постановлений и заключений, сшивание дел, подбор материалов в архиве суда. Впрочем, с наставником ему повезло. Тот не просто разгружал себя от рутинной работы за счет новичка, но не ленился рассказывать, объяснять, показывать, охотно брал с собой на место происшествия (с одной стороны, поможет протокол осмотра составить, с другой – поучится, как это нужно делать), позволял присутствовать на допросах, в том числе и в тюремном замке, даже предлагал высказывать собственное мнение о возникающих версиях. Не забывал напомнить об интересных судебных заседаниях, которые стоит посетить, даже ограничивая в этих случаях объем рутинной работы. Словом, учил быть СЛЕДОВАТЕЛЕМ.

По прошествии года Петр Андреевич уже не чувствовал себя щенком, которого бросили в воду с целью научить в один присест плавать. Железманов уже многое понимал и знал из своего практического участия в следственной работе. Ему пришлось участвовать и в раскрытии грабежей, краж, мошенничества, подделки ценных бумаг. От своего наставника он и усвоил некоторые непреложные нравственные истины следственной профессии: всегда и все проверять до последней мелочи, не стремиться быстро закрыть дело при появлении первого подозреваемого, смотреть на людей, оказавшихся в орбите следственных действий, беспристрастно, невзирая на чины и звания. Надо сказать, что, несмотря на разницу в возрасте и опыте, мужчины быстро подружились. Оба были образованны, начитанны, любили как отечественную литературу (Чехова, Толстого, Тургенева), так и зарубежную, включая Мольера и Жюль Верна. Кроме того, оба были людьми творческими и даже были на короткой ноге с музами. Петр не ошибся, когда оценивал голос своего наставника, тот действительно был обладателем красивого баритона, любил исполнять романсы и песни, проникновенно передавая самую суть произведения, сам аккомпанировал себе на гитаре. Петр не пел, но хорошую музыку любил, а еще любил рисовать. В детстве он даже дополнительно брал уроки рисования и сейчас, когда следовательская судьба проявляла благосклонность и не приходилось вместо воскресного отдыха выезжать на место происшествия и разбираться в подробностях пьяных драк, Петр брал мольберт и шел в город писать с натуры. Надо сказать, что в этом плане дореволюционная Рязань радовала художника-любителя. Здесь было чем любоваться и что писать: вид на кремль со старинным собором и стройной колокольней, вид на заливные луга, а также некоторые городские здания вполне заслуживали кисти художника – деревянное здание летней городской Думы в городском парке, здание Дворянского собрания, а также здание Первой мужской гимназии. Очень Петру нравилось здание епархиального училища с нарядным крыльцом и уютным парком, но написать его не удавалось, так как от города здание было отгорожено красивой оградой, а стоять на узеньком тротуаре с мольбертом было совсем неудобно. Словом, со своим новым статусом и местом жительства Петр Андреевич вполне освоился и обвыкся. В Тверь шли полные оптимизма письма, где с восторгом описывался и сам город («право, не хуже нашей Твери, только нет такой широкой реки»), и люди, с которыми свело место службы («с моим наставником Иваном Васильевичем мы даже иногда проводим воскресные вечера, благо живем на соседних улицах, я на Абрамовской, а он на Введенской, он приятнейший и очень знающих человек, у него есть чему поучиться»).

***

20 июля 1907 года Железманов пришел на службу как обычно за 15 минут до начала присутственного времени. Петр никогда не опаздывал, благо тогда Рязань не знала пробок, а идти с Абрамовской до Астраханской всего 15 минут. Подойдя к зданию суда, Петр потянул на себя тяжелые дубовые двери и прошел в холл. Там под толстыми стенами царила прохлада, летний зной не проникал сюда даже в самую сильную жару. Железманов автоматически свернул налево, перепрыгнул небольшую лестницу, которая вела в левое крыло здания, и пошел по коридору. В самом конце на подоконнике устроился Василий. Он честно отстоял ночную вахту, поймав весьма наглую мышь, и теперь довольный пристраивался поспать покрепче и подольше. Петр задержался на минутку, чтобы поздороваться с неофициальным сотрудником и почесать его за ушком. Приветствия были приняты благосклонно и оценены громким урчанием. После этого и рабочий день начинать приятнее. Сегодня Петру надо было закончить одну важную и срочную работу: по материалам уголовного дела составить проект обвинительного акта, который потом будет прочитан Зазнаевым, и если нареканий не будет, то можно будет переписывать набело, подшивать дело и передавать прокурору для рассмотрения в судебном заседании. Сроки поджимали (они и тогда довлели над следователями), поэтому прохлаждаться Петр был не намерен. Он прошел в кабинет и погрузился в работу. Он так увлекся ею, что даже не осознал, что работает в кабинете один: его друг, наставник следователь Зазнаев Иван Васильевич в служебном кабинете в положенный час не появился.

Зазнаева еще ночью вызвали «на труп». Вызов пришел в лице полицейского урядника из села Солотча. Урядник – один из низших чинов дореволюционной полиции. По своему статусу и полномочиям он может быть сопоставим с современным участковым. Согласно законам урядник должен был «охранять общественное спокойствие и следить за проявлением каких бы то ни было действий и толков, направленных против правительства, власти и общественного порядка». А еще на полицейском уряднике лежали обязанности контролировать, чтобы население не нарушало санитарные и противопожарные нормы.

Полицейский урядник из Солотчи приехал в Рязань в шесть утра и сразу отправился в окружной суд, где дворник подсказал, как найти квартиру господина следователя. Строго говоря, Солотча не входила в участок Зазнаева, так как располагалась за пределами города. Это был участок другого следователя, но тот уехал на две недели в отпуск к родне и поэтому все происшествия в беспризорном участке ложились на плечи Ивана Васильевича. Начальство вначале даже подумало, чтобы молодого кандидата на судебные должности назначить «врид» (временно исполняющим должность), но потом решили не спешить, рассудив, что Железманов и так разгружает следователя Зазнаева.

Ночному вызову Иван Васильевич не удивился – дело привычное. Только уточнил:

– Кого убили?

– Да гувернера из дома Сабанеевых, Григория Ведрова, дворник Василий Жуков его спьяну зарезал.

– Так что, убийца уже найден? – удивился следователь, впрочем, не сильно, в его практике такое бывало не раз: часто по своему умственному развитию преступник оказывался настолько неразвит, что оставлял кучу улик, позволяющих изобличить его без особого труда даже непрофессионалам. Именно в силу этого обстоятельства и «горящего» по срокам обвинительного акта, который он попросил составить Железманова, Иван Васильевич решил не тревожить по этому поводу молодого стажера и поехал в Солотчу один. Путь был не то чтобы дальний (чуть больше 20 верст), а хлопотный: лежал через Оку (в Рязани Ока проходит не через городскую черту, а течет чуть поодаль). Постоянного и устойчивого моста тогда в помине не было, оба берега связывал понтонный мост, который периодически сводился к одному из берегов, чтобы пропустить суда. Потом дорога лежала по открытому полю (хорошо, что рано утром вызвали – пока не наступило дневное пекло) и только уже почти у самой Солотчи начинался хвойный сосновый лес, легкие наполнялись изумительным ароматом хвои и смолы, а взор начинали ласкать ряды высоких стройных сосен. Пока ехали, Зазнаев с попутчиками – урядником и полицейским медиком болтали на отвлеченные темы, о происшествии не говорили намеренно. Во-первых, еще успеют, во-вторых, зачем обсуждать то, чего пока не видели?

Дом Сабанеевых находился почти в середине длинного села. Труп гувернера Ведрова нашли на заднем дворе. Тело лежало на спине, раскинув руки, мертвец смотрел застывшими глазами в безоблачное небо, на груди у него расплывалось красное пятно. Рядом находилось несколько пеньков – когда-то здесь спилили компанию небольших сосенок. Один пенек был повыше, два поменьше. Получилась классическая площадка для «разговора по душам». Причем на пеньке были даже следы этого разговора – пустой штоф с водкой, куски хлеба, пара огурцов и даже огрызок колбасы.

– Вот, ваше благородие, посмотрите, вот мертвый лежит, а он, значит, рядом сидел, спал как сурок, а в руках у него нож был, – путано пояснил урядник.

Прислуга из дома испуганно толпилась вдали. Хозяев дома было не видно.

– Не понял, кто рядом сидел?

– Да дворник, Жуков Василий, он спал, мы уж решили, что он мертвый тоже, а потом ближе подошли, а от него водкой разит и храпит он, а в руках у него нож, нож, руки – все в крови.

– Чисто русское убийство? – неожиданно спросил врач.

Этот термин о преступлении с национальным характером они со следователем Зазнаевым вывели давно. Под ним понималось бытовое убийство, когда на пьяной почве даже старинные приятели неожиданно начинают колошматить друг друга чем попало по чему попало, а утром один из них искренне удивляется, откуда взялся труп.

– Не знаю пока, – пожал плечами Зазнаев. – А сейчас этот Жуков где?

– Мы его в сарай отвели, связали и заперли, как бы не убил еще кого-нибудь. Он не проспался еще, ничегошеньки не соображает. Спит как сурок.

– Ладно, его потом допросим. Ты лучше скажи, а что это здесь было так принято, что гувернер регулярно пьянствовал с дворником?

– Не могу знать, вроде я ничего такого не слышал.

Зазнаев и врач приступили к осмотру места происшествия. Врач убедился, что перед ним именно труп, а не раненый, посмотрел зрачки, затем стал расстегивать одежду, осмотрел рану.

– Вот мы это в руках дворника нашли, потом здесь положили, – становой урядник протянул врачу окровавленный нож.

– Посмотрим, – сказал медик и снова склонился над телом.

– Иван Васильевич, – позвал он следователя, – похоже, это и есть орудие убийства.

– Кто-то видел этот нож ранее? – Иван Васильевич обратился к стоящей рядом прислуге – кухарке и двум девушкам, которые были в доме за горничных, а также к крепкому мужчине, который явно не был прислугой – хорошо одет и держится подобающе.

– Вроде как раз этот нож дворнику и принадлежал, – предположила кухарка, испуганно осеняя себя крестным знамением.

– Да, я тоже видел этот нож у Жукова, – кивнул головой мужчина. Потом добавил:

– Статский советник Роман Семенович Петровский, родственник хозяйки дома. Служу в Петербурге, сейчас взял отпуск и провожу его в родовом имении у тетушки.

– И Вы лично видели этот нож у дворника?

– Понимаете, Жуков не только убирал во дворе, в его обязанности входило выполнять и всякую мелкую слесарную и плотницкую работу, крыльцо там подправить или гвоздь вбить, картину повесить. Поэтому у него нож был практически постоянно при себе. А также в доме имеется набор всех остальных хозяйственных предметов: отвертки, молотки, гвозди, топор. Все это было выдано в распоряжение Жукова. Так что его этот нож.

Зазнаеву не давал покоя другой вопрос:

– А часто дворник и гувернер вместе выпивали?

– За этим не следил, не знаю, но ведь мы не следим за прислугой постоянно. Место здесь скрыто от людских глаз, тихое, удобное для посиделок, может, и опрокидывали вместе стопку другую. По правде говоря, я несколько раз чувствовал, что от гувернера вином пахнет, даже хотел сказать об этом тетушке, негоже ребенка доверять пьянице, но вот не успел.

– А чьим пострадавший был гувернером?

– У моей тетушки Сабанеевой Марии Михайловны есть еще один племянник, точнее, внучатый племянник – Павлик, ему 10 лет. Он учится в гимназии в Рязани, зимой живет в пансионате, а на лето приезжает сюда, и вот на лето ему нанимают гувернера, чтобы, значит, пригляд был.

– Вы хорошо знали убитого?

– Нет, мы мало общались. У него свои дела, а у меня свои.

– А как же Вы заметили, что от пострадавшего вином пахнет?

– Ну, для этого достаточно просто столкнуться в коридоре.

Неожиданно в разговор вмешалась женщина в традиционной крестьянской поневе:

– Путаете Вы что-то, барин. Никогда я ни Ведрова пьяным не видела, ни Жукова. Василий – мужик работящий и место свое знает, если что надо по дому сделать, всегда делал, а чтобы с хозяевами пить, ему такое в голову прийти не могло. В праздники да, мог рюмку другую пропустить, но на то он праздник, да по любому в кабак бы он пошел. Не стал бы под забором пить. Он в этом месте покурить любил. Сядет вечером на этот пенек и дымит.

– А ты кто будешь? – поспешил уточнить Иван Васильевич.

– Агафья я, служу в этом доме кухаркой.

– Давно служишь?

– Да почитай лет семь уже.

– А дворник сколько служил?

– Он года три или четыре, я точно не помню, а учитель этот второй год приглашается. Он только летом у нас живет, чтобы за Павликом пригляд был, книжки там всякие ему читал, играли они вместе. Так он правильный был, я не замечала, чтобы он водку пил, при мальчике был почти неотлучно.

– Ладно, это мы еще выясним, а пока осмотреться надо, – следователь вернулся к осмотру. Он внимательно оглядел все пространство вокруг тела. Почва в Солотче песчаная, слегка припорошенная сосновыми иголками. На такой поверхности следы остаются даже при сухой погоде, поэтому было что изучать.

– Урядник, а что было на ногах дворника, когда Вы его нашли? – окликнул Зазнаев представителя органов правопорядка.

– В смысле обуви?

– Да.

– Так он в лаптях был.

– Точно?

– Точно.

– Он днем носил сапоги, а когда покурить выходил вечером, то обычно лапти надевал, – опять встряла Агафья.

– Нашли что-то интересное? – спросил врач.

– Думаю, что мы можем четко говорить о том, что драки не было, на песке обязательно бы остались следы, вернее, они были бы все смазанные, а тут следы подошв отпечатались достаточно четкие, одежда пострадавшего тоже чистая, на ней нет песка и хвои. И есть еще кое-что примечательное, вот гляньте сюда, – Зазнаев показал рукой в песок.

Врач посмотрел и произнес:

– Следы овальной формы, причем отпечатывается рисунок вроде как в крупную клетку, похоже, отпечаток лаптей, и владелец этих лаптей высокого роста. Дворник у нас большой, маленький?

– Не знаю, не видел пока, сейчас сходим посмотрим, вот только не заметили ли Вы одну особенность этих следов?

– Заметил.

Следователь и врач выразительно посмотрели друг на друга. Они оба заметили одну деталь, о которой пока лучше было не распространяться вслух на виду у всех остальных обитателей дома.

Осмотр места происшествия был закончен, настала пора познакомиться с подозреваемым. Урядник провел следователя и врача к сараю, дверь была заперта на классический висячий замок. Впрочем, эта предосторожность была лишней: когда дверь отворили, из-за нее раздался богатырский храп, дворник Жуков спал лежа на земляном полу.

– Эээ, любезный, вставай, – потряс его за плечи урядник. Но храпящее тело никак не реагировало на внешние раздражители. Оно продолжало издавать звуки во всех тональностях. Врач развернул спящего и попытался привести его в чувство старинным народным способом: стал растирать мочки ушей, но это помогло мало, дворник только на секундочки приоткрыл глаза и снова заснул, издавая свист, стоны и хрипы.

– Бесполезно, надо дать ему проспаться, – заключил медик.

При этом даже в полумраке сарая было видно, что руки дворника в крови и подозрительные пятна имеются и на рубашке. При этом также было нетрудно заметить, что природа не поскупилась на рост Жукова, на ногах были именно лапти. Поэтому в этой ситуации можно было сделать только одно: доставить Жукова в Рязань в тюремный замок, дать ему проспаться, а потом уже допрашивать. Зазнаев отдал соответствующие распоряжения, урядник пошел искать, кто из крестьян мог бы снарядить свою лошаденку с телегой, чтобы доставить грузное спящее тело в город.

Следователю оставалось выполнить еще одну важную работу: надо было допросить всех обитателей дома. И логичнее всего начать с хозяйки усадьбы.

Хозяйка усадьбы, вдова титулярного советника Мария Михайловна Сабанеева пила чай на террасе. Убийство гувернера мало взволновало ее, молодой человек работал в доме мало, замену найти не очень трудно (вон сколько студентов на летних вакансиях мечтают подработать), поэтому с какой стати ей волноваться? Вот только шума от этих приезжих много, эти современные молодые люди все дурно воспитаны. Ранее даже не посмели бы вот так входить к ней в дом.

При виде пожилой дамы у Зазнаева возникли ассоциации с главной героиней «Пиковой дамы»: седые волосы, убранные в высокую прическу, колючий взгляд, белоснежные кружева и рука с целым рядом дорогих перстней, изящно держащая чашку с ароматным напитком.

– Что Вам угодно? Когда, наконец, закончится этот гвалт и посторонние люди уберутся из моего дома? – ворчливо произнесла дама, даже не поворачивая голову в сторону молодого человека.

– Я следователь Рязанского окружного суда Иван Васильевич Зазнаев и прибыл сюда, повинуясь служебному долгу в связи с убийством гувернера Вашего внука Григория Сергеевича Ведрова. Посему я должен задать ряд вопросов, в том числе и Вам, – представился следователь.

– Мне? Помилуйте, а я тут причем? Если уж Ваш служебный долг обязывает задавать кому-то вопросы, то не могли бы Вы делать это где-то еще? Зачем беспокоить мою старость? – Сабанеева даже не считала нужным развернуться в сторону служителя закона.

Зазнаев понял, что увещевать и взывать к гражданской сознательности бесполезно, поэтому он просто обошел капризную даму, взял стул и сел прямо перед ней.

– Конечно, я могу задавать вопросы в своем служебном кабинете, тогда Вам придется отставить приятное времяпровождение и отправиться в Рязань. Согласитесь, это менее комфортно, чем ответить на мои вопросы прямо сейчас.

Старуха затряслась от возмущения, но выражение лица следователя было таковым, что она решила не связываться. Поэтому чашка с недопитым чаем была оставлена в сторону, но чтобы этот юный нахал не возомнил о себе слишком много, рукам было найдено другое применение: с низенькой табуреточки на коленки была перенесена маленькая белая пушистая собачка, которую стали любовно поглаживать.

– Итак, давно у Вас служит гувернер Ведров?

– Мы его приглашаем только на лето. В остальное время года Павел живет в пансионате при мужской гимназии, а когда начинаются каникулы, мы приглашаем этого молодого человека: мальчиком некому заниматься, а если его оставить без пригляда, он будет бегать по всему дому и от него будет несносный шум.

– Павел Ваш племянник?

– Да, он сын сына моего старшего брата, сам брат преставился 15 лет назад, его жена умерла еще раньше, родители мальчика скончались три года назад, пришлось мне взять сироту к себе, я оплачиваю его учебу в гимназии, содержание в пансионате, нанимаю гувернера. Мне кажется, что свой христианский долг я выполняю сполна.

– Вы были довольны работой Ведрова?

– В целом да, он был вежлив, почтителен, Павлу тоже внушал соответствующее почтение, шума от детских игр почти не было.

– Вы не замечали за Ведровым каких-либо пороков?

– О каких пороках Вы говорите? Он был достаточно почтителен.

– Может, он любил выпить?

Пожилая дама с удивлением посмотрела на следователя:

– Выпить? Если бы я заметила, что он выпивает, я бы тут же его прогнала. Если он будет пить, то может ослабить контроль за Павлом, тогда тот будет шуметь. Я даже не помню, чтобы он курил.

– А что Вы скажете про дворника Жукова? Он давно у Вас служит?

– Давно, его нанимал еще мой покойный супруг, как и большинство прислуги, которая есть в этом доме. Он умел это делать и умел всех заставить достойно отрабатывать свой хлеб.

– То есть нареканий на службу дворника у Вас не были и пьяным Вы его никогда не замечали?

– Молодой человек, неужели Вы думаете, что у меня нет других дел, как следить за работой дворника? Я за тем и плачу ему жалование, чтобы он сам выполнял свою работу, а не я за ним следила.

– И сказать, общались ли дворник и гувернер, Вы тоже не можете?

– Молодой человек, я еще раз повторяю, что мне нет дела до такой ерунды, я плачу прислуге деньги за работу и не собираюсь загружать себя мыслями, как они ее выполняют.

«Понятно, кроме личного покоя тебя ничего не интересует, даже работу гувернера ты оцениваешь только по тому, как он не допускал шума от ребенка», – подумал Зазнаев, а вслух потребовал:

– Вам надо перечислить всех, кто живет в доме кроме Вас и Вашего племянника. Я так понимаю, что в усадьбе проживают несколько Ваших родственников?

– Да, собрались нахлебники на мою шею.

– Давайте более конкретно. Тут я познакомился с Романом Семеновичем Петровским. Он тоже Ваш родственник?

– Да, он мой племянник, только он сын моего младшего братца. Тот давно уже преставился.

– Чем занимается Ваш племянник?

– Он служит в столице в Министерстве путей сообщения, временами бывает очень достойный молодой человек, разговаривает всегда вежливо, каждое утро мне здоровья желает, не то что эта Настена.

– Кто такая Настена?

– Это его младшая сестра. Ветреная особа, к тому же дерзкая, как все молодые люди сейчас.

– Сколько ей лет?

– 17. Пора замуж выдавать, еще одна моя головная боль. Может, этим летом получится сплавить нахлебницу.

– Все?

– Есть еще Николай, он сын моего среднего брата. Тоже не самый удачный представитель рода Сабанеевых, закончил факультет восточных языков в университете в столице, долгое время мотался по стране, сейчас решил осесть у меня, утром выходит на улицу и руками разводит. Стыдоба, хорошо, забор высокий, никто не видит, – на лице пожилой дамы отразилось презрение к пустому занятию племянника.

– Впрочем, мне уже немного осталось. Сколько я еще протяну на этом свете? Вот умру, пусть с ума тут без меня все сходят, – капризно добавила Сабанеева в качестве финальной реплики.

Зазнаев распорядился позвать Настену и Николая. Настена, вертлявая блондинка, тоже не выражала сожаления по поводу гибели гувернера.

– Я слышала, вроде его спьяну дворник зарезал, вот и поделом ему, будет знать, как пить с кем попало, – заявила она.

– А он ранее пил, да еще с дворником? – попытался уточнить Зазнаев.

– Мне нет дела до чужих выпивок, может и не пил ранее, тут решил напиться, – девица всем видом показывала, что ее абсолютно не волнует чужая смерть.

Николай тоже не стремился обогатить следователя подробностями из жизни гувернера, дворника и вообще дома Сабанеева.

– Я много лет провел на Востоке нашей страны, жил в Китае, а там не очень-то принято погружаться в дела других, – пояснил он. Но в чем он выразил сомнение, так это в том, что дворник и гувернер сели пить вместе:

– Григорий добросовестный был, он с мальчиком много занимался, они практически неразлучные были, вместе на речку ходили, в городки играли. Вообще, его наняли исключительно для того, чтобы мальчик другим не мешал.

Попытался поговорить следователь и с самим мальчиком. Павел был подавлен случившимся, скорее всего это был единственный человек, который по-настоящему огорчился смертью гувернера.

– Он хороший был, никогда на меня не кричал, не обзывал. Даже если я и сделаю что-то не так, то он спокойно и строго мне объяснял, почему я неправ, что я сделал неверно. Доходчиво так. А еще с ним было интересно. Он все время что-то придумывал, книги интересные давал, в городки мы с ним играли, в лес ходили, он меня учил слушать звуки леса.

– Какие звуки? – не понял Зазнаев.

– Ну как птицы поют, ветер шумит, почти как у Майн Рида, – пояснил ребенок, шмыгая носом. Было видно, что он с трудом сдерживает слезы.

– Хорошо, а вчера вечером ничего необычного не было?

– Нет.

– Вы в одной комнате спите?

– У меня в комнате такой шкаф стоит, там вроде как вторая комната, там Григорий и ночевал.

– Пошли, покажешь, – попросил следователь.

Как это часто бывает в помещичьих семьях, для детской было отведено не самое лучшее помещение. На самом верхнем этаже небольшая комната, выбранная по принципу «чем дальше от покоев старухи, тем лучше», служила детской. Кровать, стол, книжная полка, за шкафом еще одна кровать и также маленький стол, стул и керосиновая лампа – все это представляло собой небольшой островок личной свободы двух молодых душ.

Зазнаев осмотрел стол и вещи гувернера, сложенные в небольшой чемоданчик, задвинутый под кровать. Ничего необычного, недорогие, но добротные вещи: обувь, нижнее белье, канцелярские принадлежности. Книги по истории, географии, пара романов на немецком языке, все вполне легальное, никакой крамолы. Также никакого намека на вредные привычки: ни табака, ни бутылок с алкоголем.

– Как вчера вечер прошел? – настаивал на подробностях Иван Васильевич.

– Да как обычно. После чая мы обсуждали роман Жюль Верна «Таинственный остров». Григорий просил меня пересказывать, что я прочитал, спрашивал мое мнение о героях. Потом он мне сказал, чтобы я читал дальше, а сам сказал, что пойдет подышит воздухом, и вышел. Я уснул и больше его не видел.

– А ранее он так выходил подышать воздухом?

– Да, почти каждый вечер, иногда он возвращался быстро, иногда я уже засыпал, он приходил и выключал мне лампу. А тут утром я просыпаюсь, лампа погасла, но не потому, что ее выключили, а потому, что в ней керосин закончился, вот она и погасла. Я спустился вниз, а там уже Григория нашли и дворника нашего связали. Только я не верю, что это он Григория убил. Он не злой. Игрушки мне иногда помогал мастерить.

«Интересно, хоть кому-то было дело до этого ребенка? Только гувернеру и дворнику мальчик был небезразличен. Ведь сейчас никому нет дела до его душевного состояния, убили фактически его друга», – подумалось Ивану Васильевичу.

Все следственные действия были завершены, надо было возвращаться в город. Допросить дворника можно было не ранее следующего утра. Пока было ясно, что ничего не ясно.

***

В свой кабинет следователь Зазнаев вернулся только к концу своего присутственного времени. Железманова он застал в мрачном расположении духа.

– Ты что, обиделся, что я с собой на происшествие не взял? – спросил Зазнаев коллегу (уже пару месяцев они перешли на «ты»).

– Да нет, я понял, что у тебя сроки по этому обвинительному акту горят, я тебе проект написал, вот читай, – в голосе Петра Андреевича мелькнула горделивая интонация. Он протянул другу пачку исписанной бумаги.

– Спасибо, сейчас прочту, а чем ты тогда недоволен?

– Да у меня полчаса времени осталось, и я тут дело одно прочитал, – он показал на тоненькую папочку с пожухлой серой обложкой.

Если на службе выдавалось свободное время, то по совету Зазнаева Петр Андреевич читал старые уголовные дела. Что-то ему давал сам Иван Васильевич, а что-то молодой человек и сам откладывал, копаясь в судебном архиве. Порой это чтение производило сильнейшее впечатление. Так было и с этой тоненькой папочкой.

– Ну как такое могло быть? – продолжал возмущаться Петр Андреевич.

– Что тебя так встревожило? – не понял Иван Васильевич.

– Да я вот дело прочитал «О самоубийстве дворового человека».

– И что?

– Дело происходило еще до отмены крепостного права, 1848 год. Помещица обвинила своего дворового человека в краже тулупа и обещала сдать его в рекруты. Он, крайне не желая идти в солдаты, отправился ночью на мост, я только не понял на какой, и там нанес себе рану ножом. Пытался перерезать горло, но рука дрогнула, его нашли прохожие и доставили в больницу. Жизнь ему спасли.

– А возмущает тебя что?

– Так его же потом и судили за нанесение себе увечья, приговорили к наказанию плетьми. Понимаешь, в деле нет ни малейшего намека на то, что кто-то пытался разобраться, насколько обоснованы были обвинения помещицы в адрес своего дворового, она довела его до этого, а его же и наказали, – кипятился Железманов.

– Какой, ты говоришь, год?

– 1848-й, а что?

– Ну, во-первых, это еще дореформенные времена, то есть до отмены крепостного права и принятия Судебных уставов 1864 года, которые несут великое нравственное начало, суть его как раз в том, чтобы не допустить подобного бездушного осуждения. Читая подобные дела, ты должен крепко уяснить, что как раз наша служба и была создана императором Александром Вторым, чтобы справедливо разбираться во всех обстоятельствах. Ты прав, здесь есть чему возмущаться, но, возмущаясь, надо делать выводы для себя лично, чтобы не допустить подобных фактов в своей работе. В каждой ситуации надо быть предельно внимательным ко всем людям, которые волей судьбы оказались в орбите следствия. А во-вторых, похоже, что ты обнаружил интересный факт. Ты живешь на улице, на которой жил Михаил Евграфович Салтыков, ты у него читал что-нибудь? Он публиковался под псевдонимом Щедрин.

– Читал про город Глупов.

– Ага, вот он это как раз писал, когда здесь служил. А еще у него есть рассказ «Миша и Ваня», так там примерно такой же сюжет: два дворовых мальчика решили покончить с собой, чтобы избавиться от издевательств своей барыни. Так же пошли на мост и так же пытались зарезаться ножом. Один мальчик погиб, а второго смогли спасти. Возможно, Щедрин прочитал это дело и придумал свой рассказ, только снизив возраст героев, так более трагично. Прочти, хороший рассказ, только печальный.

– Прочту, а какой мост, в рассказе указано?

– Нет, а в деле?