Остров Тайна Топилин Владимир

Болотная старуха

Запоздалая зима прыгнула на болото снежным барсом. К обеду подул густой, студеный, северный ветер. Он принес за пазухой баулы мохнатого, густого, пушистого снега. Будто из ниоткуда, разом на горизонте собрались густые, седые тучи. Они быстро обволокли небо, сгрудились над тайгой, затмили мир, вывалили на землю мириады сверкающих снежинок.

Ветер повсюду. Сверху, сбоку, снизу, в лицо, в спину. От него не спрятаться за стволом дерева, от его вездесущих порывов не спасает жаркий костер. На лежневке нет никакого укрытия, балагана или даже навеса, который бы мог хоть на немного ослабить, сбить хаос урагана. Кутаясь в легкие, потрепанные одежды люди подставляют ветру плечо, спину, прячут лицо. Со стороны кажется, будто человек кланяется всемогущей природе:

– Прости нас, зима! Пожалуйста, смилуйся! Укороти свою властную прыть! Дай кроткий час передышки! Позволь закончить работы! А мы во славу тебе помолимся!

Но не слышит суровая, всевластная королева. Накидывает на мир беспросветную, стылую мантию. Топчет беспощадными каблуками заблудившуюся жизнь. Режет острыми кинжалами озябшие души. Свирепствует разбушевавшейся стихией. Хохочет рваным ветром. Обносит сердце ледяным дыханием.

Некуда людям спрятаться от стужи на проклятой лежневке. Мерзнут руки: рукавиц нет. Стынут ноги от попавшей в бродни ледяной воды. Спину, через легкую, залатанную одежду гладит холод. Единственное спасение в этой беспросветной круговерти – работа без лишней суеты и напряжения, чтобы не потела спина и экономно тратились драгоценные силы.

Трудно даются метры деревянного моста. Топор отскакивает от мерзлого леса. Зубастая пила-двуручка дрожит от заледеневших волокон лиственницы и кедра. На тяжелые сутунки намерзает лед. Двенадцатиметровые продольные лаги стали заметно короче. Поперечные накаты – тоньше. В суровых лицах мужиков – хладнокровие и выдержка. В глазах женщин – покорное терпение.

Молодежь еще как-то старается выказать себя друг перед другом. То тут, то там еще слышны смех и громкие голоса. Однако всем понятно, что это последние искорки от былого задора. Голод и холод поставили всех в единый ряд. Постепенно наступает напряженное молчание. Глаза тускнеют. Лица белеют. Минуты отдыха между работой становятся все длиннее.

Ближе к обеду к месту работы на лошадях подъехали инженер Махеев и его помощник Карбышев. Вдвоем, без охраны. Оба одеты в мохнатые, овчинные полушубки с поднятыми воротниками, теплые меховые шапки. На ногах, поверх валенок, плотные, суконные штаны. Руки засунуты в глубокие, теплые рукавицы-шубинки. Лица недовольные, морщатся от ветра. Подъехали неторопливым шагом, равнодушно посмотрели на мужиков холодным взглядом, принялись замерять лежневку рулеткой.

Ссыльные приостановили работы, сгрудились около костров, ожидая результата обмера. Не обращая на них внимания, Махеев и Карбышев вытянули рулетку во всю длину. Порывистый ветер рвал воротники полушубков, плевал инженерам в лицо снегом, кусал пальцы холодными иголками. Махеев торопясь, глухо ругался:

– Черт… Говорил, сегодня не надо было ехать. В такую непогодь-дуру даже коровы не доятся.

Карбышев молчит, хмуро насупил брови. Ему тоже не нравится затея с сегодняшней поездкой на остров, но делать нечего. Строгий начальник Коробейников требует от подчиненных безукоризненного выполнения своих обязанностей при любых погодных условиях. Замер выполненной работы производится один раз в три дня. Сегодня как раз этот день.

Отметив колышками расстояние, убедились, что дневная норма по укладке лежневки выполняется. Качество сплоченных бревен остается на прежнем уровне. Несмотря на жуткие условия, ссыльные трудятся на совесть, потому что иначе не может быть. Махеев развязал планшетку, достал тетрадку, сделал в ней карандашом пометку. Карбышев подал ему лошадь. Оба, не задерживаясь, сели на коней, собрались в обратную дорогу. Среди мужиков началось волнение, послышались вопросы:

– Когда продукты будут?

– Одежду надо! Замерзаем…

– Рукавицы хоть какие-нибудь дайте!

– Обувь износилась!

– Это не ко мне, – трогая уздечку, глухо ответил Махеев. – Вопросы по обслуживанию и питанию разрешает Коробейников, к нему и обращайтесь!

– Где же он? Когда будет? – с тревогой в голосе воскликнул Тихон Булычев. – Покуда явится, мы уже тутака перемерзнем!

– Работайте и все будет! – коротко бросил за спину недовольный инженер, поворачивая лошадь.

– Передайте Коробейникову наши просьбы! – громко попросил Егор Зырянов.

Вместо ответа увидели удаляющиеся спины проверяющих и опущенные конские хвосты.

Уехали Махеев и Карбышев по лежневке в белую пургу. Продуктов на острове осталось на два дня, да и то если экономить. Рваные одежды не сохраняли тепла. Половина детей болеют, во всем поселке кончились спички, соль. Про керосин давно забыли: в темное время суток для освещения используют лучины. Среди ссыльных растет недовольство.

– Да что же это такое делается? – со слезами на глазах причитает Мария Кузнецова. – Вымрем все! Как есть вымрем! Почему же Коробейников не едет?

– Что, баба, не понимаешь, что вся застава в загуле? – сердится на свою жену муж Максим. – Вишь, какие рожи красные, с похмелья. Сразу видно, не просыхают, кажон день пьют, не до нас.

– Может, самим сходить на заставу, напомнить, что у нас голод?

– Как же… сходить… не знаешь, что с острова выходить нельзя, последнее предупреждение было?

Замолчали все. К чему лишние разговоры? Что из пустого в порожнее переливать? Греются у костров. Мужики со злостью наталкивают руки на огонь, играют скулами. Другие привычно бьют себе по карманам: закурить бы, пережить тяжелую минуту в раздумье. Но табака нет, кончился. И от этого курильщикам еще тяжелее. Женщины сгрудились в кучу, молодежь разместилась чуть в стороне. И все же в таком состоянии люди пробыли недолго. Собрались силой и духом, разошлись по своим местам. Как бы ни было тяжело, а работать надо!

Володька Мельников с товарищами пошел к ближайшему островку леса за очередной продольной лагой.

До островка от лежневки сто пятьдесят шагов. Расстояние небольшое. В другое время, при других обстоятельствах десять здоровых, молодых парней смогли бы перетащить двенадцатиметровый кедровый кряж без единого присеста. Однако время не то, и обстоятельства складываются не в лучшую сторону. За день парни успевали притащить к месту укладки четыре-пять восьмиметровых сутунка.

По болоту до островка брошен жидкий, хлипкий мосток из тонкомера-вершинника. Под тяжестью людей мосток осаживается, прогибается, играет, тонет в болотной жиже. Ходить по нему непросто. Тащить на веревке лес – и того сложнее. Снег, холод и болотная грязь… Мостки обледенели. Кожаные бродни скользят. Старая, изношенная обувь напитана водой. Ноги в постоянном холоде. Единственное спасение – движение, иначе можно сыграть с морозом недолгую игру со смертью.

Вместе с парнями на островке работают девушки, в обязанности которых входит: валить деревья, очищать их от сучьев, распиливать на кряжи. Работа не трудная, но не сделаешь быстро. В то время как трое работают, остальные шестеро девчат стоят и смотрят.

На берегу островка, перед стеной еще не спиленных деревьев, горит большой костер. Густой ельник защищает от ветра. Жаркий огонь дает достаточно тепла, чтобы согреться в короткие перерывы между работой.

Среди девчат и Прасковья Берестова. В ее глазах тоска, вытянутое личико похоже по цвету на олений мох-ягель. Тонкие, бледные губы подрагивали во время разговора. Угловатые плечи опущены под тяжестью большой, не по размеру отцовской телогрейки. Из длинных, завернутых рукавов торчат детские, суховатые ручки. Сгорбленная спина… Туго завязанный под подбородком платок, комковатая куртка, растоптанные бродни придают ей некий старческий вид. Со стороны кажется, что это не молодая девушка, а старушка, еще сопротивляющаяся невзгодам из последних сил, с ужасом думая о неизбежном конце.

У подруг Прасковьи не лучший вид. Несуразная случайная одежда делали их неуклюжими. И только пестрые платки да звонкие голоса еще выдают представительниц прекрасного пола.

В отличие от Прасковьи девчата улыбаются парнями, смеются в ответ на редкие шутки, краснеют от оказываемого внимания. Она молчит, иногда сухо отвечает, старается не смотреть в сторону того, кто, как она считает, предал их отношения.

Владимир понимал, что Прасковья узнала или догадалась о его свидании с Авдотьей. Он всячески старался заново построить размытую переправу между двумя берегами, помириться с ней, но подруга оставалась непреклонна. Окружающие наблюдали. В узком, тесном кругу любой поступок или сказанное слово видны и слышны, как комары на ладони. Никто не мог догадаться, по какой причине возникла размолвка. На вопросы подруг Прасковья не отвечала. На намеки товарищей Владимир опускал голову.

Со времени первой встречи Володьки и Авдотьи прошла неделя. За ней, через два дня, была еще одна. Выискав причину, отпросившись у Ивана Ерофеева на два часа, Володька убежал с лежневки на встречу с любовницей. Авдотья, как говорила, пришла в назначенный час на старое место, принесла с собой большой кусок сала, палку колбасы, две банки тушенки, котелок сухарей.

Парень почувствовал, что его покупают, ощутил себя униженным властной женщиной. Как бы то ни было, встреча состоялась. Авдотья осталась в очередной раз довольна, назначила новую встречу через день, пока не выпал большой снег. Володька вернулся к своим с осевшей в глубине души паутиной. Однако сложнее всего было объяснить появление продуктов.

Выложив на общий стол содержимое подарка Авдотьи, Володька молча ушел на лежневку, оставив в удивлении всех, кто в это время находился в поселке. Вечером родители и товарищи расспрашивали парня, но он невнятно ответил, что еду нашел на дороге, вероятно, кто-то потерял из охранников. Ему никто не поверил, но больше и не спрашивал. Сало, сухари и колбасу поделили между голодным детьми. Когда Володька наедине предложил Прасковье кусок отломленной колбасы, девушка, бросив на изменника презренный взгляд, забросила угощение далеко в болото:

– Пусть ее жрет твоя разлюбезная, толстозадая Авдотьюшка!..

И убежала со слезами на глазах в лес, оставив парня с собственными мыслями.

Он понял, что Прасковья догадывается об источнике появлении продуктов, запоздало покаялся и поклялся больше не ходить на свидания. В назначенный день он не изменил своему решению.

Не дождавшись любовника под кедром, Авдотья прибежала на остров сама. Растрепанная, злая, словно извивающаяся гадюка, у которой отрубили хвост. Вмиг переменившись лицом и характером, «святая благодетельница» заглянула в избы, бегло осмотрела состояние больных детей, условия жизни жителей. В конце заполошная бабенка выкрикнула тогда не понятную никому страшную угрозу:

– Не хотел по-хорошему, будет всем плохо!

Испугав своим внезапным появлением жителей, Авдотья быстро удалилась в сторону Ломоватской заставы. Володька в тот час был вместе со всеми на лежневке, узнал о происшествии только вечером. Услышав от товарищей, что жена начальника заставы сошла с ума, он старался сохранить невозмутимый вид, полагая, что никто ни о чём не догадается. Но ошибся. Отец Никифор Иванович позвал его в избу, выгнал на улицу всех и произвел с ним надлежащий разговор. Веским аргументом в исходе воспитательного процесса послужило обыкновенное полено у печки, которым отец Никифор несколько раз протянул сына по хребту.

– За что, тятя? – не имея права противостоять отцу, уклоняясь от ударов, стараясь не напугать родных за стеной, шептал Володька.

– Вот те! Вот!.. – с силой прикладывая полено к его ребрам, шумно пыхтел взбешенный батя. – Ты что, сучий кот, нас всех под монастырь подвести хочешь?! С бабой командира заставы зашухарился?! Я т-те… мерин-переросток, мозги-то вправлю!.. Я т-тя научу думать! Ишь ты, на голодную требуху кровь заиграла?! А ну, как сегодня в ночь Коробейников прибудет с караулом, да расстреляют половину ни за что?..

Неизвестно сколько бы еще продолжалась экзекуция, если бы не вошел Степан. Увидев избиение младшего брата, он предстал перед отцом, получив смачный удар поленом по шее.

В общем, все кончилось благополучно. Никифор Иванович предупредил младшего сына от необдуманных поступков. Степан отделался легким ушибом.

Володька задумался:

– А ведь прав отец! Здесь не деревенские посиделки за баней у речки, где парни делят девчат только кулаками. Тут можно и пулю между глаз схлопотать!..

Кажется, «урок» отца сыну никто не заметил. Лишь только Прасковья, смерив Володьку насмешливым взглядом, едва слышно обронила:

– Что, милый, болят ребрышки после полена?!

Горит на берегу островка большой костер. Девчата пестрыми птичками сгрудились около жаркого пламени, смотрят на парней. Те неторопливо шагают по хлипкому мостику к ним.

Пришли. Девушки посторонились, уступили место рядом, встали напротив друг друга: девчата с одной стороны костра, парни с другой. Шутник и балагур Гоша Подгорный не упустил момента высказать очередную шутку:

– Ой ли, девоньки, не изменяли ли вы нам, пока мы бревно по болоту тащили?!

– С кем это? – в тон ему лукавят девушки.

– Дык… с пнями да корягами! – нашелся тот.

– Кому это изменять-то? Тебе, что ли?! – томно вскинула пушистые брови Вера Ерофеева.

– А хоть и мне! – нарочито распахивая на груди телогрейку, топчется глухарем Гоша. – Посмотрите, какой я молодец-красавец!

– Ой ли, красавец! – прыснули со смеху девчата. – Быком на рога поддетый!.. Коровьим хвостом закрученный!.. Штаны подтяни, не целованный ты наш… сначала на чурку встань, чтобы кому-то из нас на ушко ласковое слово шепнуть!

– Прежде надо любить, а потом ревновать! – играя словами, смеется Вера. – Знаешь ли ты, что такое любовь? Любил ли хоть раз?..

– Я? – покраснел Гоша, опустил глаза, но тут же выправился, выказал норовистый характер:

– А как же! Да может, я пуще всех люблю!

– Кого же это? – не унимаются девчата.

– А вот не скажу! Не ваше дело!

– Как это, не наше? Говори, пока мы добрые!

– А то что?

– А то сговоримся, и никто из нас на тебя смотреть не будет!

Дальше – больше. Гоша хорохорится. Девчата наседают. Все знают добрый, отзывчивый характер Гоши, знают, что он готов отдать единственную куртку каждому, кто попросит. Очевидно, что парень влюблен в Веру: искренне, преданно, но пока безответно, почему и старается быть душой компании.

Только все бесполезно. Не пара Вера Гоше. Степенную красавицу не высушил голод, не стерлись пока еще приятные черты лица от беды и горя, не зачерствело сердце. На кого посмотрит девица – будто васильковый букет бросит, слово скажет – листья черемухи под ветерком затрепещут, улыбнется – теплая вода ласковым прибоем тело обласкает. Таких называют первыми красавицами на деревне. Если бы не ссылка, была бы Вера, дочь лесоторговца Ерофеева, богатой невестой.

Не пара Вера Гоше, ох не пара! Он и ростом мал, лицом на болотную кочку похож. Ноги кривые, будто из Китая на хромой кобыле без седла три года ехал. Одно слово – неказист да невзрачен. А что душа нараспашку, то не в счет.

Но не отступает парень от своего счастья. Крепко въелась девушка в его сердце. Играет влюбленный роль шутника, всячески привлекая к себе внимание, а ребята вокруг посмеиваются над ним.

Пошутили молодые, у всех настроение приподнялось. Может, и дальше бы балагурили, но с лежневки сквозь пургу долетел властный голос Егора Зырянова:

– Пошто задержка? А ну, лес подавай!

Парни гуськом направились к лежавшему сутунку. Девчата с пилой пошли к стоявшему неподалеку кедру. Володька незаметно приблизился к Прасковье, шепнул на ухо:

– Поговорить бы…

– Не о чем нам с тобой разговаривать! – не поднимая глаз, строго ответила та.

– Что же ты такая непокорная? Все сердце съела… дай хоть объясниться!

– Своей потаскушке объяснишься, когда под кедром лабзать ее будешь!

– Да не было ничего…

– Не было говоришь? – зашипела поземкой Прасковья. – Тогда откуда это у меня? – вытянула на ладошке колечко с зелененьким камушком. – Все видела своими глазами! Все знаю!.. Даже не подходи близко! Бабник!

И отскочила, чтобы не привлекать внимание. Володька будто оглоблей по шее получил. Узнал потерянный Авдотьей перстень, побледнел. Ни слова сказать, ни выдохнуть. Попал в ситуацию, как кур в ощип. Когда ж теперь его Прасковья простит, и простит ли вообще? Хорошо, что еще все в себе держит, никому не говорит.

Подошли парни к сутунку определяться, как лучше веревки цеплять и какой стороной вперед дерево тащить.

– Эх, мужики! Сколько же еще нам таких лесин перетянуть надо! Здоровья не хватит, – тяжело выдавил Игнат Ерофеев.

– Наверное, жизни тоже… – сурово поддержал его Гоша.

– Говорили же, надо было давно два человека направить мостки делать, – вздохнул Иван Булычев.

– А кто тут работать будет? – перебил его Игнат. – Два человека – сила не лишняя, без них бревно в два раза тяжелее.

– Какие мостки? Куда делать? – спросил Володька Мельников.

– Да… – равнодушно махнул рукой Игнат. – Была у нас одна мыслишка, да тут же вышла. Хотели мостки проложить на колокольный звон, но потом образумились. Слышен звон, да где он? По всему болоту отдает. А в другой раз, может, сама лежневка нас к людям выведет.

– Осталось… нам за всю зиму лес не перетаскать! – зло сплюнул Иван. – Говорил же, надо было мостки в сторону класть.

– Говорил не говорил! Что ты, как баба, ноешь? Ну и надо было тебе одному жерди укладывать! – оборвал Игнат.

– Ну и клал бы! – взорвался тот.

– Ну и клади, раз ты такой герой! Может, глядишь, и хоронить не надо будет!

– Ладно вы, глухари. Растоковались! – оборвал обоих Степан Мельников. – Нечего тут драку сочинять. Наоборот, дружно держаться надо, дело выполнять, раз взялись. Соль да кулак – мужик мужику враг. По одиночке нам всем беда грозит. – И подбодрил:

– А ну, давай, беремся за дело!

Взялись. Разложили веревку, накатили на нее бревно, закрепили один конец. Хотели тащить сутунок к мостику, но остановились. Из глубины леса, с противоположного конца островка, Люба Булычева бежит, машет руками, негромко зовет:

– Парни! Парни! Бабка там!..

– Какая бабка?

– Болотная… старуха!

– Где?!

– На другом конце островка!

Парни бросили работу, поспешили за девушкой, которая на ходу успевала объяснять:

– Туда мы все пошли, дерево валить. Я в сторону отошла… в просвет вижу, как кто-то ходит. Думала, что зверь, подошла ближе – человек! А потом узнала: болотная старуха!

До другого конца островка около пятидесяти шагов. Парни ходили по нему несколько раз, отмечая кедры и ели, которые надо было свалить. Каждый выходил на противоположный берег, смотрел по сторонам в хорошую, ясную погоду, но ничего интересного не замечал. Широкое болото, редкие островки с лесом, кочкарник да зыбуны, идти страшно. Ни о каком присутствии человека не было и мысли. А тут!..

На другом конце острова сгрудились девчата. Стоят за деревьями, смотрят вдаль. Парни подбежали к ним и… увидели.

Длиннополая, черная одежда. На плечах не по размеру большая телогрейка, на голове туго повязанный под подбородком платок. В правой руке длинный, выше головы посох. Лицо странницы размыто, движения плавные. Ходит взад-вперед, то остановится, потом опять шагает. Кружит около приметного бугорка с кедром. Со стороны кажется, что она не шагает, а медленно плывет по засыпанному снегом болоту. Остановившись, нагибается, будто что-то рассматривает. Потом опять выпрямляется, проходит некоторое расстояние, вновь нагибается, и так много раз. Вновь остановилась, внимательно посмотрела на людей, покачала головой, будто поприветствовав, и прошла дальше.

До нее было около двухсот саженей. Расстояние небольшое, можно было услышать ее шаги по скрипучему снегу, но, к удивлению всех, звуков не доносилось.

Да, это было невероятно! В то время, когда на противоположной стороне островка гулял ветер и сыпал снег, здесь царило спокойствие.

Старуха, казалось, не собиралась уходить, но и не приближалась к островку. Парни топтались на месте и в испуге зажмуривали глаза: вдруг это ходит сама смерть?!

Володька Мельников не выдержал, решительно вышел из-за деревьев на чистое место, замахал руками:

– Эй, бабуля! Здорово ночевали! Что там ходишь? Иди к нам!..

Та остановилась, повернулась на голос, подняла голову, внимательно посмотрела на него. Услышала. Увидела.

– Да иди же ты, не бойся! – еще громче повторил Володька, призывая рукой.

Стоит бабка, не шевелится. Оперлась руками на посох, молчит.

Прошло еще какое-то время.

– Может, мне к ней самому подойти? – спросил товарищей Володька.

– Ты что, дурень! Тут кругом окна! Враз в зыбун затянет! – предупредили сразу несколько голосов сзади.

– Нет! Не ходи!.. – сорвался тонкий голос Прасковьи и осекся.

– Но ведь она же как-то ходит там!.. – кивая головой на старуху, настаивал Владимир на своем. – Дайте палку!

Сзади подошел Иван Булычев, протянул срубленную рябинку:

– Смотри, осторожнее! Как начнет под ногами качаться – сразу назад!

Следом за ним, теперь уже не скрываясь, из-за деревьев потянулась небольшая толпа. Перед тем как шагнуть на болотину, Володька бегло посмотрел на окружающих, поймал испуганный, острый взгляд Прасковьи, в котором застыл страх.

– Смотри, братка, осторожнее! – предупредил Степан.

– Я с тобой! – решительно заявил Гоша Подгорный. – Я легкий, и мне дайте палку!

Парни вырубили вторую рябинку, передали добровольцу в руки:

– Следите друг за другом!

Пошли. Володька впереди. Гоша за ним. Остальные, оставшись на берегу, в волнении наблюдали за происходящим.

Сразу от берега земля оказалась твердой. Снега немного, по щиколотку, под ним, однако, все же просачивалась чавкающая вода, но не настолько, чтобы набрать в бродни. Через пару десятков метров под ногами дрогнула, закачалась сплоченная дернина. Володька, прощупывая перед собой дорогу палкой, приказал Гоше приостановиться:

– Иди подальше, а то двоих не выдержит!

Гоша подождал, когда друг уйдет вперед, тронулся за ним вслед. Дернина затвердела, идти стало безопаснее. В руках Володьки рябиновая палка нащупывает плотную твердь, упирается в землю, давая сигнал к продолжению пути. Впереди стоит болотная старуха, будто ждёт настойчивых гостей.

Не торопясь, осторожно переступая ногами, парни прошли третью часть пути. Вдруг палка провалилась – окно! Володька остановился, ударил несколько раз перед собой. На месте ударов снег пропитала грязная вода: зыбун. Надо обходить стороной. Осторожно прощупывая путь, свернули вправо, обошли препятствие. Вышли напрямую, остановились осмотреться. До островка сзади не меньше ста саженей. Кажется, прошли половину пути, а болотная старуха все так же далека.

– Что, бабка от нас уходит? – удивившись визуальному обману, крикнул Владимир на берег.

– Нет, на месте стоит, не двигается, – долетел с островка голос Ивана Булычева.

Парни переглянулись, постояли, двинулись дальше.

Через несколько метров их поджидал еще один зыбун. Обошли стороной и его. За ним третий, четвертый, пятый. Небольшие окна в диаметре от десяти до двадцати метров. Чем дальше – тем чаще. Им приходилось петлять между ними зайцами. С каждым метром все дальше уходят парни от берега. Прошли двести саженей, а старуха все так же стоит вдалеке, держит в руках посох. Что за ерунда?!

Еще один зыбун обошли. Большой полукруг сделали. Вышли к приметному бугорку с кедром. Вот же, здесь была бабка, но… следов нет, чистая, снежная поляна. Парни покружили вокруг островка:

– Тут она кружила! Точно, своими глазами видели! Тогда где же следы?!

Нет следов. Да и старухи тоже нет… Вокруг одно чистое, заснеженное болото с редкими островками леса. Исчезла бабка!..

Товарищи перекрестились:

– Явно нечистая сила… Давай, брат, назад подаваться.

Повернули назад, к острову, где их остались ждать друзья. Но острова тоже нет, затянуло белой пеленой! Вдруг на них повалил густой, пушистый снег. Закружила поземка. Вернулась метель. В ветвях кедра засвистел ветер. Парни заторопились:

– Надо поскорее выбираться, пока вконец не прихватило!

Поспешили назад, по проверенному пути. Они ещё держали палки в руках, но теперь дорогу не было необходимости прощупывать, здесь они проходили несколько минут назад.

Стараясь идти как можно быстрее, обогнули островок с одиноким кедром. За ним прошли большой зыбун, второй поменьше, третий… Повторяя свой след, Володька и Гоша теряли время: разыгравшаяся метель на глазах заметала следы. Видимость ограничилась до нескольких шагов. Чтобы сократить расстояние, Володька решил идти прямо, в обход четвертого зыбуна.

– Давай вот так срежем, – указал рукой вправо, – быстрее будет!

– Нет, пойдем своим следом! – возразил Гоша.

– Я хорошо помню это окно, его лучше так обойти, – настаивал друг.

– Не надо… хочешь как лучше, будет – как всегда!

– Да мы сейчас сразу у островка будем! Тут напрямую – камень долетит!

– Ага, долетит… кабы не пришлось каменную гору перетаскивать, – отворачивая лицо от ветра, предупреждал Гоша.

Все же пошли. Настырный Володька как всегда впереди. Свернули вправо, к краю окна, отмерили десять шагов, двадцать, пятьдесят, а зыбун все не кончается. Понимая, что они уходят в другую сторону, Володька остановился, крикнул:

– Эй! Ого-го!.. Степан! Егор!..

Нет ответа. Как будто они одни на этом страшном, необъятном болоте. По всем расчетам на острове должны были услышать их голос, ветер дует в сторону берега.

– Давай назад! – теперь уже командует Гоша.

Володька безропотно слушается, понимает, что допустил ошибку, пошел следом. Как можно быстрее спешит обратно, пока окончательно не задуло оставленные следы. Десять шагов прошли, двадцать, пятьдесят. Вроде должны вернуться, но… место незнакомое. Вокруг них – окна. Они шагают по узкому перешейку между зыбунами. Здесь смельчаки еще не были. Или им это кажется?

Следы быстро задувает разыгравшаяся пурга. Где они ступали недавно, остались небольшие, занесенные снегом приямки, по которым не определить, куда шел человек. Вот вроде здесь. Володька точно узнал: тут они свернули вправо, напрямую, в обход зыбуна. Определились. Пошли налево. Старые следы зализало непогодой, но это им не помешало.

Идут. Сначала в обход мягкого места влево, потом, прощупывая окно палкой, начинали забирать вправо. Всё больше и дальше. Вроде здесь должна начаться твердая земля рядом с островком. Володька вспомнил глаза Прасковьи, ее предупреждающие слова, подумал: «Заботится… переживает… Значит…»

– Эй, вы там! – крикнул в белую пургу. – Ждете? Встречайте, идем!

В ответ только свист стихии. Не слышат на островке их голоса, так дура метет! Сделали вперед еще несколько шагов. Вот! Наконец-то! Из белой пелены проступило первое деревце, за ним должна быть суша. Володька и Гоша поспешили к нему, не добежав нескольких шагов, разочарованно остановились. Перед ними – тот бугор с одиноким кедром, вокруг которого они искали следы болотной старухи…

– Вот те раз! – почесал подбородок Володька.

– Нудыть твою… хорошо, что обратно вышли, в просторы не подались! – дополнил Гоша. – Теперь-то мы как по маслу до островка дойдем!

– Эт-то точно! – бодро поддержал его друг, определяясь, в какую сторону надо идти, махнул рукой: – Туда!

– Почему? – прищурил глаза Гоша.

– Так вот мы тут, за островком, следы бабки искали. Вот и камень с этой стороны. Значит, надо за островок идти.

– Ну да, господин следопыт, – язвительно заметил Гоша. – И с другой стороны островка такой же камень, – с ехидцей, – как же ты по тайге ходил?