Лотерея «Еврейское счастье» Стеблиненко Сергей

Лотерея «Еврейское счастье»

(неоконченный роман)

Моей жене Наталье посвящается…

Пролог

В начале было слово…

– Здравствуйте! – звук мягких шлепанцев приближался снизу по лестнице.

– Здравствуйте, Полина Львовна, – ответил я.

Надо сказать, этот диалог длился уже почти год. После выписки из больницы, врачи строго настрого запретили мне выкуривать больше двух сигарет в день. Жена следила за этим строго, поэтому остальные 18 сигарет из пачки приходилось втягивать в себя не дома, а на лестничной клетке между вторым и третьим этажами, куда власть жены над моим здоровьем не распространялась.

– Давно хотела у Вас спросить, – голос в тапочках приближался все ближе и ближе.

– Спрашивайте, – ответил я.

– Над чем Вы сейчас работаете? – тапки уже поднялись на второй этаж и выходили на финишную прямую.

– Роман, – вздохнул я. Вот уже неделю, как была написана первая фраза – «Сначала было слово», но дальше ничего в голову не приходило. Именно так уже начиналась одна популярная книга, автору которой удалось сделать ее всемирным бестселлером.

– И о ком же будет Ваш роман, – последнее слово, ударенное на первый слог, прозвучало чрезвычайно романтично.

– О евреях… О ком еще можно писать в этом городе?

– Ой, перестаньте! – тапочки неумолимо приближались все ближе и ближе, – Разве может не еврей создать хорошую книгу о людях, имеющих открытое на все стороны света сердце и застегнутую на все пуговицы душу?

– Это… как? – не понял я.

– Евреи открыты для всех, но редко подпускают к себе слишком близко! У Вас ничего не выйдет – писать пронзительно и мудро, как Шолом Алейхем, Вы не сумеете, а стремительно и кратко, как Бабель, – не сможете.

– Почему? – удивился я.

– Причина проста, как мир, – для этого нужно родиться, как минимум, в ермолке, а как максимум – в сюртуке и шляпе. Ни первого, ни второго у Вас нет, – над тапочками уже возвышалось тело соседки с третьего этажа, все еще видной женщины весьма преклонного возраста, но совершенно непреклонного характера.

Каждый день в это время она спускалась на первый этаж к почтовым ящикам за газетой для своего мужа Якова Михайловича. На этот раз, помимо «Вечерки» в ее руках было письмо, обклеенное со всех сторон большими и яркими заграничными марками.

– Вот я и спрашиваю – зачем Вам этот гембель? – разглядывая письмо, продолжала соседка, – Что, нельзя писать об украинцах, молдаванах, или, на худой конец… – дойдя до худого конца, Полина Львовна несколько замешкалась.

– Конечно можно, но… – попытался сгладить неловкость я.

– И, что, но?

– Но, что делать, если меня всю мою жизнь окружали как раз евреи? Соседи, друзья, знакомые… Пройти мимо и не написать ни строчки просто невозможно!

– Что есть, то есть, – согласилась спина уже поднимающейся на третий этаж соседки.

– Вот и решил описывать эту выдуманную от начала до конца историю одесских евреев, как бы, со стороны…

– Надеюсь, с хорошей стороны?

– Со стороны одессита, в жилах которого течет густой интернациональный коктейль, слегка приправленный мелькнувшей в третьем колене ермолкой по отцовской линии.

– Ну, это уже совсем другое дело! Не забудьте, что первым читателем Вашего опуса должен быть мой Яша. Можете мне поверить – от Вашего романа, – она опять сделала ударение на первый слог, – он не оставит камня на камне…

На третьем этаже звякнули ключи, и скрипнул дверь.

– Да, чуть не забыла, в этом романе не должно быть начала и конца…

– Это как же? – удивился я.

– Вы не присутствовали, когда в этот город приехали первые евреи, и, дай Бог, не увидите, как уедут последние. В общем, дерзайте и не забудьте подписать Яшин экземпляр с пожеланиями здоровья!

Дверь захлопнулась.

«В начале было слово».

Все-таки начало выбрано правильное – подумал я и погасил окурок…

Девушка сидела на скамейке городского сада и читала книгу. Фиолетовое солнце только поднималось над кинотеатром Уточкина и еще не успело превратить это чудесное летнее утро в привычный дневной ад. Ветер ласково щекотал листья старых каштанов, а львы на постаменте улыбались на всю ширину своей звериной пасти.

– Что Вы читаете?

В голосе проскальзывал едва заметный английский акцент. Такой обычно бывает у мигрантов, учивших этот язык уже в зрелом возрасте. Кстати, по-английски они обычно говорят с не менее ощутимым русским акцентом.

– Перечитываю – Шолом-Алейхем «Блуждающие звезды». Что еще может читать приличная девушка в наше время? – ответила она и подняла взгляд. От удивления ее глаза распахнулись еще больше и выразительнее. Казалось, кусочек неба упал на ее прекрасное лицо, заполнив синим цветом все имеющееся пространство. И было чему удивляться – перед ней сидел… попугай. Не банальный какаду, что жил в клетке в бабушкиной гостиной, а настоящий – под 2 метра ростом и килограмм 70 весом.

– Фэнтези? – беря в руки книгу поинтересовался попугай.

– В некотором роде – история девушки, сбежавшей из дому с актером.

– Такого на самом деле не бывает, – тяжело вздохнул попугай.

– А как бывает на самом деле?

– На самом деле все происходит совершенно наоборот, – чувствовалось, что попугай знаком с темой разговора достаточно хорошо.

– Девушка сама сбегает от актера?

– Скорее, от хронического безденежья. Возьмите, к примеру, меня.

– Вас?

– Да… Меня только что выгнали со съемочной площадки…

– Кто посмел так поступить со столь важной птицей?

– Режиссер Мерцалов….

– Тот самый знаменитый режиссер, который за свою жизнь не снял ни одного фильма?!!

– Да, именно он…

– Как же Вам повезло!

– Это еще почему?

– Вы не снимались у самого Мерцалова!

После сказанного попугай неожиданно почувствовал себя знаменитостью – он поднял клюв и расправил крылья.

– Вот бы сыграть роль этого актера… – замечтался попугай.

– А Вы возьмите книгу и почитайте- вдруг Вам не понравится?

– Можно?

– Нужно! Тем более, что в этом случае мы с Вами обязательно встретимся еще раз.

– Правда?

– Конечно. Как минимум, для того, чтобы вернуть книгу…

Диалог девушки и птицы мог продолжиться еще долго, но налетел сильный ветер, фиолетовое солнце испуганно спряталось за кинотеатром Уточкина и откуда-то сверху раздался голос бабушки:

– Сколько можно спать! Вставай, красавица, тебя сегодня ждут великие дела!

Ветер подхватил девушку и начал уносить ее в небо.

– Вас зовут Мариам? – кричал откуда-то снизу попугай.

– Да… – отвели небеса.

– Я никогда не видел таких глаз, как у Вас… – голос попугая становился все тише.

– У всех ашкенази такие глаза…

Между тем, ветер утих. Солнце снова выглянуло из-за здания кинотеатра Уточкина. Теперь оно было не фиолетовым, а нежно розовым, как спелый абрикос, проведший свою недолгую жизнь на Большом Фонтане. Город еще не проснулся и в городском саду было тихо, как обычно бывает на кладбище перед веселым праздником – Днем всех святых. Скоро проснуться обитатели странных человеческих скворечников и заполнят шумом и гамом пространство старого города.

А пока лишь одинокий попугай с томиком Шолом-Алейхема шел по тенистой аллее в сторону Гаванной улицы и тихонько напевал под свой выдающийся нос какую-то незамысловатую песенку…

Глава 1. Письмо из Америки

То утро для Маши началось с прихода бабушки.

– Мариам, сядь. У меня к тебе серьезный разговор.

Маша нехотя села в постели, завернувшись в одеяло. Ей страшно хотелось досмотреть сон, но перечить бабушке она не рискнула. Тем более, что без причины врываться в ее комнату рано утром бабушка себе не позволяла никогда.

– Дедушке опять стало хуже?

– Счас! Твой дедушка ещё переживет всех нас, включая свою родню из Крыжополя! Слушай сюда – пришло письмо от твоего непутевого папаши из Америки…

– Да? – удивилась Маша, – Но ты говорила, что был летчик и разбился ещё до моего рождения?

– Я сама на это надеялась, но, похоже, он вовремя спрыгнул…

– Как спрыгнул? – продолжала удивляться Маша, – С парашютом?

– Может и с парашютом. По крайней мере, после того, как он завез твою покойную маму в роддом, его никто больше так и не видел…

– Получается, он жив? – до Маши только сейчас начало доходить, что ее папаша, которого она не видела никогда, жив. Правда, как это меняло ее собственное существование, было непонятно.

– Боюсь, что да… – в голосе Полины прозвучали хорошо различимые брезгливые нотки, – Но ты не расстраивайся – нет худа без добра. Похоже, сейчас он в Америке, миллионер …

С этими словами Полина протянула Маше письмо. Слепая девушка потрогала его пальцами и бережно прижала к груди:

– Как бы я хотела его увидеть…

– Учитывая, что ты слепа от рождения, то это у тебя вряд ли получится, но услышать его ты сможешь легко!

– Да-а? – удивилась девушка. Ничего хорошего от своего отца она никогда не видела. Впрочем, как и не слышала по его поводу…

– И даже обнять, – брезгливо скривилась Полина, – Хотя, удовольствия от этого ты вряд ли получишь… Иди собирай вещи – скоро к нам явится представитель твоего папаши и ты полетишь с ним в Америку!

Последнее она выдавила из себя уже возле двери. Злость на бывшего зятя была слишком велика, чтобы выплескивать ее перед внучкой. Особенно накануне встречи с так называемым отцом. Неожиданно она остановилась и повернулась к Мариам:

– Да, и отдай мне письмо. Я заклеила конверт обратно, чтобы твой дедушка прочитал его, как будто, раньше всех!

– Бабушка, а как же вы с дедом? – бедная девушка не знала, как ей поступить – сначала радоваться, а потом огорчаться или совсем наоборот…

– Как? – Полина включила привычный сарказм, – Как всегда! Думаешь, я не хотела отсюда уехать к сестре в Америку? Фира три раза присылала вызов, и мы три раза оформляли документы!

– И…

– И каждый раз мой Яша находил повод остаться! Год назад я ему так и сказала: «Яша, моё терпение лопнуло – кидаем все и едем к чертовой матери!». Как же! У него вовремя отнялись ноги! Ну, почему этому оболтусу всегда везет?

В этот момент в коридоре что-то заскрежетало, а потом раздался страшный грохот, словно разверзлись небеса и на землю упало нечто чрезвычайно тяжелое и большое. Не успел грохот умолкнуть, как за ним последовало ворчание Яши, мужа Полины, того самого счастливчика, о котором только что говорила женщина.

– Полина! Почему не включается свет в ванной?!!

– О! Слышала? Оно проснулось! – сказала Полина внучке и мгновенно переключилась на Яшу, – Там не работает выключатель.

Следующая ее фраза была адресована уже в никуда:

– Все, до чего он касается – обязательно ломается… В лучшем случае, перегорает!

Потом она вновь обернулась к девушке:

– А ты чего сидишь? Беги, собирай вещи!

Тут в коридоре что-то хлопнуло и выключился свет.

Глава 2. Недоразумение по имени Яша

– Конец света! Конец света! – раздался нечеловеческий голос из гостиной.

Полина подошла к клетке с крайне недовольным попугаем. Из глубины коридора донесся голос Яши:

– Не волнуйся, я все исправлю!

– Вот только не надо ничего исправлять! – закричала Полина, – И не лезь до счетчика! Там электрик повесил секретный прибор, чтобы скрутить свет…

Но было слишком поздно – раздался взрыв, включился свет и повалил мерзкий черный дым из коридора. Полина с ужасом осела на стул:

– Яша! Если тебя убило, скажи – я не буду греть завтрак!

При слове «завтрак» из коридора донеслись гулкие, но частые удары, словно откуда-то издалека неслось стадо диких клоунов на ходулях. Через минуту в комнате появился и сам нарушитель спокойствия, весь в дыму, но на ходунках. Обгоревшая футболка с надписью «SPRINTER» придавала ее владельцу не слишком респектабельный, но вполне экстремальный вид. Зато висевшее на его шее странное устройство, с торчащими из него проводами делало его походим на алхимика или космонавта, но с очень далекой и совершенно неизвестной планеты. Он подошел к Полине со спины и прокричал ей в самое ухо:

– Полина! Я, кажется, оторвал кусок счетчика…

Полина обернулась и посмотрела на мужа полными ужаса глазами:

– Идиот! Что я скажу электрику?

Перед нею стоял недогоревший до конца Яша. Он дымил, пах горелой пластмассой, но продолжал крутить в руках какие-то странные проводки.

– И этому недоразумению я отдала свою молодость! – в голосе Полины почему-то звучала радость, – Комедиант! Вот его дедушка, таки да, был артист! Он работал кантором в Балтской синагоге, что возле родильного дома… И каким кантором! Когда он пел, творились чудеса. Роженицы прекращали рожать детей! Зачем? Они их просто выплевывали! Так, то ж была песня!

Произнеся этот пассаж, Полина умолкла. Она и сама не была уверена в том, что говорила – Яшины родные погибли во время той самой войны. Сам он случайно остался жив – летом 1941 года его отправили к тетке в Одессе, а затем с ней мальчик попал в эвакуацию. Муж тетки в ту пору был большим человеком в порту и сумел отправить своих близких на безопасное от фронта расстояние – в Самарканд. Сам же остался в Одессе, где и принял смерть. Правда, сделал это не как важный чиновник, а как простой еврей. Вернувшись из эвакуации и узнав о судьбе родных, в Балту Яша больше не ездил никогда. Даже на гастроли театра, в котором он прослужил всю жизнь. Тетка второй раз замуж так и не вышла, посвятив всю жизнь воспитанию племянника. Потом тетка умерла, и огромная квартира на Пушкинской улице досталась прописанным в ней Яше, Полине и их маленькой дочери…

– Вот, здорово! – прервал размышления Полины громкий голос слегка контуженного на всю голову мужа, – При помощи этих маленьких проводков можно обмануть целое государство!

– А мой комедиант всю жизнь играл в украинском театре… – продолжала всхлипывать обрадованная появлением мужа женщина, – Он даже танцевал матросский танец на украинском языке!

Не вставая со стула, она сделала несколько танцевальных «па», отдаленно напоминающих пляску пьяных матросов в «Гамбринусе», партию не первый раз умирающего лебедя и танец «Фрейлекс», который в последний раз она танцевала еще на свадьбе дочери

.

– Правда, с его произношением это выглядело примерно так, – поправилась Полина и повторила те же выкрутасы, сильно припадая на правую ногу

– Говори, что хочешь – я не слышу! – отреагировал слегка ударенный током Яша и навострил свои торчащие в разные стороны уши.

– Когда Яша дома репетировал монолог немецкого генерала – у меня завял фикус! Так этот генерал сдался в плен ещё в первом акте! К тому же, Яша забыл немецкий текст. Пришлось капитулировать на суржике! Вы бы слышали, как он сдавался… – вздохнула Полина и тихо прошептала, – Недаром говорила моя мама…

– Полина! Брось шалопая – найди себе мужчину! – голосом Яшиной тещи вставил свои пять копеек попугай.

– Молчи, животное! – в голосе Яши звучало больше смеха, чем злости.

Едва Полина набросила на клетку фартук, как Яша заговорит с вполне нормальной громкостью:

– Та-а-к, и что говорила эта коварная интриганка? Или я ошибаюсь?

– Эта добрая женщина говорила, что ты никогда не ошибаешься, не сливаешь за собой унитаз, – строго ответила Полина, – И… и…

– Да?.. А я подумал…

– Нет, я вас умоляю! Он подумал! Яша, ты никогда не думал раньше, когда ходил, так не пытайся это делать теперь…

– Это ещё почему? – не унимался муж.

– Потому, что ты опять ляжешь, и я буду мучиться с очередным инфарктом! Яша! Побереги моё сердце!

Яша сразу затих – Полину он берег, любил, но старался не отвлекать от домашних дел, которые после его болезни всецело лежали на ее некогда хрупких плечах. Он сел на диван, положил рядом странный прибор для обворовывания державы и взял со столика газету. Из неё тут же вылетело письмо. Такого оборота он явно не ожидал – оно было обклеено заграничными марками, среди которых выделялись две: статуя полуобнаженной женщины с факелом и мужчины с торчащей бородкой – его буржуи любили рисовать на пятидолларовых купюрах. От конверта приятно пахло свободой, богатством и… сдобой. Яша подозрительно взглянул на Полину, но та не реагировала.

Яша мгновенно распечатал конверт, вынул письмо и начал носиться по комнате, как ошпаренный, периодически забывая про ходунки.

– Точно так скакал Фима, когда его жена уехала к маме! – не удержалась Полина и добавила, – Нет, когда она внезапно вернулась и застала в своей постели какую-то фифу…

Наконец, Яша остановился, поднял письмо над головой и торжественно, произнес, делая мхатовские паузы и стараясь придать голосу шекспировский пафос в переводе Пастернака:

– Вот! Я ждал этой минуты восемнадцать лет! Наш бывший зять, подлец и аферист Нюма наконец-то…

– Умер? – с надеждой спросила Полина.

– Если бы… – продолжал вдохновленный на всю голову супруг, – Этот негодяй вспомнил, что у него есть дочь! Вот письмо – с минуты на минуту сюда заявится какой-то Феликс. Наконец, я выскажу всё, что о нём думаю!

– О Феликсе?

– О Нюме! Он обманывал всех подряд, но это ещё можно было как-то пережить! Но он забыл про свою дочь! Еврей не может бросить своего ребенка! Или это не его дочь, или он не еврей!

Выпалив из себя это, Яша загромыхал ходунками. Он носился по квартире, не останавливаясь. Проклятия сыпались из него как семечки, и, казалось, не имели конца. В них было все – и боль, и обида, а даже капелька традиционного еврейского юмора.

– Чтоб он всю жизнь строился! Чтобы к нему всю жизнь ходили гости! – приговаривал Яша по-русски, потом воскликнул «Вэй`з мир!» и разразился странной фразой на непонятном даже ему самому языке.

Последнее предложение ему особенно нравилось, и он повторил его трижды.

– Яша, ты хоть понимаешь, что говоришь? – не выдержала Полина:

Яша удивленно выглянул из проема двери:

– А что? Так всегда говорила моя бабушка, когда пьяный сосед падал на ее забор в Балте.

– На идиш это означает – «Чтоб я ходил к тебе на праздники, а ты ко мне на костылях!». Пока что на костылях ходишь ты, а не Нюма…

– Это у него еще впереди.

На этот раз Яша вернулся не сам – за плечом его висело старое охотничье ружье, доставшееся ему по наследству вместе с квартирой. Он стал в первую позицию посреди комнаты и хорошо поставленным голосом продекламировал на том же языке, с тем же чувством, но с большим пафосом.

Полина от неожиданности даже зааплодировала. Яша раскланялся и спросил:

– А сейчас что я сказал?

– Ты пожелал Нюме быть лампой – днем висеть, а вечером гореть!

– Хорошо сказал, – удовлетворенно произнес Яша, снимая с плеча ружье и целясь в лампочку, в которой, как ему казалось, отражалась физиономия бывшего зятя.

– Полина! Сколько сейчас дают за несчастный случай?

– На твою жизнь несчастных случаев уже хватит… – оборвала мужа Полина, после чего примирительно добавила, – Тем более, что это ружье не стреляет!

– Это как посмотреть! Говорят, что если в первом акте его повесить на стену, то в последнем оно, если кого-нибудь не убьет, то обязательно сильно покалечит!