Пески времени Шелдон Сидни

Глава 5

Монахини продвигались медленно. Их одеяние было совсем не приспособлено для подобных прогулок по пересеченной местности. Тонкие подошвы их сандалий плохо защищали ноги от камней, и их одежда за все цеплялась. Сестра Тереза даже не могла читать молитвы. Ей постоянно приходилось удерживать ветки, чтобы они не хлестали по лицу.

При свете дня вынужденная свобода казалась им еще ужаснее. Господь выгнал сестер из своего рая в незнакомый пугающий мир и лишил их своего покровительства, с упованием на которое они жили столько времени. Они оказались в неведомой стране, не имея ни карты, ни компаса. Стен, так долго защищавших их от бед и несчастий, вдруг не стало, и они чувствовали себя голыми и беззащитными. Повсюду таилась опасность, и у них больше не было убежища. Они были изгоями. Непривычные картины природы и звуки ее жизни поражали их. Сестры будто впервые в жизни видели насекомых, жаркое синее небо, слышали пение птиц. Наряду с этим было и еще что-то, вызывавшее у них беспокойство. Оказавшись за стенами монастыря, Тереза, Грасиела и Миган поначалу старательно избегали смотреть друг на друга, инстинктивно соблюдая привычные правила. Но теперь каждая из них ловила себя на том, что с интересом изучает лица других. К тому же обнаружилось, что после стольких лет молчания они почти разучились говорить, их речь была неуверенной и они произносили слова запинаясь, словно осваивая что-то новое и незнакомое. Они не узнавали своих собственных голосов. Только Лючии ничего не мешало, она казалась уверенной в себе, и сестры невольно положились на ее лидерство.

– Неплохо было бы уже и познакомиться, – сказала Лючия. – Я – сестра Лючия.

После некоторого замешательства робко представилась Грасиела:

– Я – сестра Грасиела.

«Темноволосая ослепительная красавица».

– Я – сестра Миган.

«Молодая блондинка с потрясающими голубыми глазами».

– Я – сестра Тереза.

«Самая старшая из нас. Сколько ей? Пятьдесят? Шестьдесят?»

Они лежали в лесу, неподалеку от деревни, отдыхая, и Лючия думала: «Они как птенцы, выпавшие из гнезда. Одни не выживут. Ну что же, плохи их дела. А я с этим крестом отправлюсь в Швейцарию».

Подойдя к краю опушки, на которой они лежали, она посмотрела сквозь деревья вниз на маленький городок. По улице ходили какие-то люди, но тех, что напали на монастырь, среди них не было. «Сейчас, – подумала Лючия. – Надо не упустить момент».

Она повернулась к остальным:

– Я пойду в город, попытаюсь найти что-нибудь поесть. А вы ждите здесь. – И, кивнув Терезе, добавила: – Ты пойдешь со мной.

Сестра Тереза была в некотором замешательстве. Тридцать лет она выполняла указания только преподобной матери Бетины, и вдруг теперь она должна подчиняться этой сестре. «Как бы там ни было, на все воля Божья, – подумала сестра Тереза. – Он выбрал ее помочь нам, ее устами говорит с нами Господь».

– Я должна как можно скорее передать этот крест монастырю в Мендавии.

– Конечно. Вот мы спустимся и спросим, куда нам идти.

И они вдвоем стали спускаться с горы в сторону городка.

Лючия зорко поглядывала по сторонам, чтобы не пропустить малейшего признака опасности. Но все было спокойно. «Это будет несложно», – думала Лючия.

Они были уже на окраине города, который, судя по указателю, назывался Вильякастин. Перед ними была главная улица, левее начинался маленький пустынный переулок.

«Хорошо, – подумала Лючия. – Никто не увидит того, что сейчас произойдет».

Лючия свернула в переулок.

– Пойдем здесь. Меньше вероятности, что нас увидят.

Кивнув, сестра Тереза послушно последовала за ней. Теперь задача состояла в том, чтобы отнять у нее крест.

«Я могла бы его вырвать у нее и убежать, – думала Лючия, – но она наверняка поднимет крик и привлечет внимание. Нет, надо подумать, как все сделать тихо».

Перед ней с дерева упал сук; помедлив, Лючия наклонилась и подняла его. Он был довольно тяжелый. «Прекрасно». Она подождала сестру Терезу.

– Сестра Тереза…

Монахиня повернулась и посмотрела на нее, и в тот момент, когда Лючия уже готова была занести свою палку, откуда-то раздался мужской голос:

– Да хранит вас Господь, сестры.

Резко повернувшись, Лючия приготовилась бежать. Стоявший перед ними мужчина был одет в длинную коричневую монашескую сутану с капюшоном на голове. Он был высокий и тощий, и, что больше всего удивило Лючию, на его худом с орлиным носом лице застыло выражение святой невинности. Его глаза, казалось, светились теплым внутренним светом, голос был тихим и добрым.

– Я – монах Мигель Каррильо.

Мысли Лючии работали с молниеносной быстротой. Ее изначальный план был сорван. Но у нее неожиданно возник другой, лучший.

– Слава Богу, что мы встретили вас, – сказала Лючия.

Этот человек поможет ей скрыться. Он узнает, как ей проще всего будет выбраться из Испании.

– Мы из цистерцианского монастыря, что недалеко от Авилы, – начала она. – Прошлой ночью на монастырь напали какие-то люди. Они увезли всех монахинь. Нам четверым удалось бежать.

Монах ответил голосом, полным негодования:

– Я из монастыря Сан-Хенерро, где провел последние двадцать лет. Мы подверглись нападению позапрошлой ночью. – Он вздохнул. – Судьба всех чад Господних в Его руках, но должен признать, что не понимаю, какой путь Всевышний уготовил нам на этот раз.

– Эти люди нас ищут, – сказала Лючия. – Нам необходимо как можно скорее выбраться из Испании. Вы знаете, как это сделать?

– Я думаю, что смогу вам помочь, сестра, – мило улыбнувшись, ответил брат Каррильо. – Господь свел нас вместе. Отведи меня к остальным.

И через несколько минут Лючия представила монаха сестрам.

– Это брат Каррильо, – сказала она. – Он провел в монастыре двадцать лет. Он пришел, чтобы помочь нам.

Сестры по-разному отреагировали на появление брата. Грасиела не осмеливалась поднять на него глаза; Миган поглядывала на него с интересом: а сестра Тереза отнеслась к нему как к Божьему посланнику, который поможет им добраться до монастыря в Мендавии.

– Те, что напали на монастырь, наверняка разыскивают вас, – сказал брат Каррильо. – Но они ищут четырех монахинь, поэтому в первую очередь вы должны переодеться.

– Но нам не во что переодеться, – заметила Миган.

Брат Каррильо ответил ей блаженной улыбкой:

– Господь располагает большим гардеробом. Не беспокойся, дитя мое. Он поможет. Вернемся в город.

Было два часа пополудни, время сиесты. Брат Каррильо в сопровождении четырех сестер шел по главной улице города, готовый в любую минуту помочь сестрам скрыться при первых признаках погони. Магазины были закрыты, но бары и рестораны продолжали работать, и оттуда доносилась незнакомая музыка, полная громких и резких звуков.

Брат Каррильо обратил внимание на выражение лица сестры Терезы.

– Это рок-н-ролл, – сказал он. – Он сейчас очень популярен среди молодежи.

Две молодые женщины, стоявшие возле одного из баров, уставились на проходивших мимо монахинь. Монахини тоже смотрели на них широко раскрытыми глазами, удивляясь их странным нарядам. На одной из них была юбка настолько короткая, что едва прикрывала бедра, на другой была юбка подлиннее, но с разрезами до бедер. Обе были в обтягивающих тело трикотажных майках без рукавов.

«Они же почти голые», – ужаснулась про себя сестра Тереза.

В дверях стоял мужчина в свитере с высоким горлом, в непонятном пиджаке без воротника и с кулоном на шее.

В нос монахиням ударили незнакомые запахи виски и табачного дыма.

Миган вдруг остановилась, глядя на противоположную сторону улицы.

– Что такое? Что случилось? – обернувшись, спросил брат Каррильо.

Миган смотрела на женщину с ребенком. Сколько же лет прошло с тех пор, как она в последний раз видела младенца или вообще ребенка? Это было в сиротском приюте четырнадцать лет назад. От этого внезапного потрясения Миган вдруг осознала, насколько она была оторвана от внешнего мира.

Сестра Тереза тоже смотрела на младенца, но она думала о чем-то своем: «Это малышка Моник». Ребенок на другой стороне улицы плакал. «Он плачет потому, что я его бросила. Нет, это невозможно. Ведь прошло уже тридцать лет». Сестра Тереза отвернулась, плач ребенка все еще звучал в ее ушах. Они двинулись дальше.

Они миновали кинотеатр. На афише было написано: «Три любовника», а на расклеенных фотографиях полуголые женщины обнимали по пояс обнаженного мужчину.

– Господи! Да они же почти голые! – воскликнула сестра Тереза.

Брат Каррильо нахмурился:

– Просто возмутительно, что сейчас разрешается показывать в кинотеатрах. Этот фильм – настоящая порнография. Все самое сокровенное и интимное выставлено на всеобщее обозрение. Это превращает детей и взрослых в животных.

Они прошли мимо хозяйственного магазина, парикмахерской, цветочного магазина, кондитерской; все было закрыто на время сиесты, и у каждого магазина сестры останавливались и глазели на витрины, заполненные когда-то знакомыми и давно забытыми предметами.

Когда они подошли к магазину женской одежды, брат Каррильо остановил их.

Шторы на окнах были опущены, и на входной двери висела табличка: «Закрыто».

– Подождите меня здесь, пожалуйста.

Четыре женщины смотрели, как он, завернув за угол, скрылся из виду. Они недоуменно переглянулись. Куда он отправился, вернется ли?

Через несколько минут они услышали, как дверь магазина открылась, и на пороге показался улыбающийся брат Каррильо. Он пригласил их войти.

– Скорее.

Когда они были уже в магазине и монах закрыл дверь, Лючия спросила:

– Как тебе удалось?..

– Господь создал много разных дверей, чтобы в них входили, – серьезно ответил брат. Но в его голосе слышалось какое-то озорство, вызвавшее у Миган невольную улыбку.

Сестры словно завороженные оглядывались вокруг. Магазин напоминал им рог изобилия, пестря платьями и свитерами, бюстгальтерами и чулками, туфлями на высоких каблуках и болеро – вещами, которых они не видели на протяжении многих лет. Их фасоны казались такими необычными. Магазин был полон кошелечков, шарфиков, пудрениц и блузок. Женщины застыли в изумлении.

– Нам надо поторопиться, – напомнил о себе брат Каррильо, – мы должны уйти отсюда прежде, чем магазин откроется после сиесты. Выбирайте сами все, что вам подходит.

«Слава Богу, я наконец опять смогу одеться как женщина», – подумала Лючия. Она подошла к стойке с платьями и начала их перебирать. Она выбрала себе бежевую юбку и в тон ей коричневую блузку. «Это, конечно, не бог весть что, но пока сойдет». Подобрав себе трусики, бюстгальтер и мягкие ботиночки, она зашла за вешалку, разделась и через несколько минут, полностью одетая, была уже готова идти.

Остальные медленно выбирали себе наряды.

Грасиела остановилась на белом хлопчатобумажном платье, оттенявшем ее черные волосы и смуглую кожу, и сандалиях.

Миган нашла себе синее платье чуть ниже колен с рисунком и туфли на низком каблуке.

Труднее всего пришлось сестре Терезе. Изобилие и разнообразие слишком ошеломили ее. Вокруг было столько шелка, фланели, твида, кожи, в клеточку и полосочку, всех цветов. И вся одежда казалась ей какой-то «куцей» – именно это слово пришло ей на ум. Последние тридцать лет она пристойно проходила в массивном одеянии, вполне соответствовавшем ее образу жизни и мыслям. И вот теперь ей предлагали снять его и нацепить на себя эти непристойные наряды. Наконец она разыскала самую длинную юбку и хлопчатобумажную блузку с длинными рукавами и высоким воротником-стойкой.

– Быстрее, сестры, – торопил брат Каррильо. – Раздевайтесь и переодевайтесь.

Они смущенно переглянулись.

– Я, конечно, подожду в офисе.

Он удалился в глубь магазина.

Сестры начали раздеваться, мучительно страдая от присутствия друг друга.

Войдя в офис, брат Каррильо подставил стул и, взобравшись на него, стал через окошко разглядывать раздевавшихся сестер. «С какой из них мне начать?» – думал он при этом.

Мигель Каррильо начал свою воровскую карьеру еще в десятилетнем возрасте. Природа наделила его светлыми вьющимися волосами и лицом херувима, что оказывало ему неоценимую помощь в избранной им профессии. Он начинал карманником и мелким магазинным воришкой, но с возрастом расширил рамки своей деятельности и занялся грабежом пьяных и обманом богатых женщин. Благодаря своему необыкновенному обаянию он добился больших успехов, придумав несколько оригинальных способов мошенничества, один хитроумнее другого. Но к несчастью, последняя затея вышла ему боком.

Выдавая себя за монаха из отдаленного монастыря, Каррильо ходил по церквам и просил там пристанища на ночь, в чем ему никогда не отказывали. Однако утром, когда священник открывал двери церкви, оказывалось, что все ценности исчезли вместе с благообразным монахом.

И вдруг удача изменила ему. Два дня назад в Бехаре, маленьком городке неподалеку от Авилы, неожиданно вернувшийся в церковь священник застал Мигеля Каррильо на месте преступления. Священник оказался крепким здоровяком. Повалив Каррильо на пол, он заявил, что собирается сдать его полиции. Рядом оказался упавший на пол тяжелый серебряный потир, и, подняв его, Каррильо ударил им священника. То ли потир был слишком тяжелым, то ли череп священника слишком хрупким, но священник свалился замертво. Мигель Каррильо в панике бежал с единственным желанием унести ноги как можно дальше от места преступления. Оказавшись в Авиле, он услышал историю о нападении на монастырь секретной ГОЕ во главе с полковником Акокой. Сама судьба свела Каррильо с четырьмя монахинями-беглянками.

И вот сейчас, предвкушая удовольствие, он разглядывал их обнаженные тела и думал: «Похоже, наклевывается хорошенькое дельце. Раз полковник Акока разыскивает этих сестер, то он, вероятно, выложит за них кругленькую сумму. Сначала я с ними позабавлюсь, а потом сдам Акоке».

За исключением уже одетой Лючии женщины были абсолютно голыми. Каррильо смотрел, как сестры неуклюже примеряли новое белье. Натянув на себя одежду, они неловко застегивали непривычные пуговицы и молнии, торопясь поскорее уйти, пока их не застали.

«Пора за работу», – радостно подумал Каррильо. Он слез со стула и вышел в зал магазина. Подойдя к женщинам, он одобрительно оглядел их и сказал:

– Замечательно. Ни один человек в мире не сказал бы, что вы – монахини. Я бы еще предложил вам накинуть на головы шарфики.

Выбрав каждой из всех по одному, он смотрел, как они повязали их.

Мигель Каррильо уже решил для себя, что первой будет Грасиела. Она, без сомнения, была одной из самых красивых женщин, которых он когда-либо встречал. А какое у нее тело! «Как можно было так бездарно держать его в заточении? Я покажу ей, что с ним надо делать».

– Вы наверняка голодны, – сказал он, обращаясь к Лючии, Терезе и Миган. – Я предлагаю вам пойти в кафе, мимо которого мы шли, и подождать нас там. Я схожу в церковь и займу у священника немного денег, чтобы нам поесть. А тебя, сестра, – сказал он, повернувшись к Грасиеле, – я прошу пойти со мной и рассказать священнику, что произошло в монастыре.

– Я… хорошо.

– Мы скоро к вам присоединимся, – сказал Каррильо остальным. – Я бы посоветовал вам выйти через заднюю дверь.

Он подождал, пока Тереза, Лючия и Миган вышли из магазина. Услышав, как за ними закрылась дверь, он повернулся к Грасиеле. «Она потрясающая, – подумал он. – Может, мне стоит взять ее с собой, попробовать приобщить к делу. Она могла бы здорово помочь».

Грасиела смотрела на него.

– Я готова.

– Не совсем.

Каррильо сделал вид, что рассматривает ее одежду.

– Нет, боюсь, что это не пойдет. Это платье совсем не для тебя. Снимай.

– Но почему?

– Оно плохо сидит, – не моргнув глазом ответил Каррильо. – На тебя тут же обратят внимание, а тебе это ни к чему.

Помедлив, она зашла за вешалку.

– Поторопись, у нас мало времени.

Грасиела неловко стянула через голову платье. Она была в трусиках и бюстгальтере, когда неожиданно появился Каррильо.

– Снимай все, – сказал он хриплым голосом.

Грасиела уставилась на него.

– Что? Нет! – закричала она. – Я… я не могу. Прошу вас… Я…

Каррильо приблизился к ней.

– Я помогу тебе, сестра.

Протянув руки, он стал срывать с нее белье.

– Нет! – закричала она. – Не смей! Прекрати!

Каррильо оскалился в улыбке:

– Мы только начинаем, дорогуша. Тебе это понравится.

Его сильные руки обхватили ее, и, повалив ее на пол, он задрал свою сутану.

В голове Грасиелы все помутилось, словно опустился занавес. Это был Мавр, он пытался проникнуть в нее, в самые глубины ее тела. Она слышала визгливый крик своей матери. «Нет, только не это, – в ужасе подумала она. – Не надо… Только не это…»

Она яростно сопротивлялась, отбиваясь от Каррильо и пытаясь подняться.

– Черт бы тебя побрал! – крикнул он.

Он ударил ее кулаком в лицо. Грасиела опять упала, и все закружилось у нее перед глазами. Ей казалось, что она стремительно уносится назад в прошлое.

Назад… В прошлое…

Глава 6

Лас-Навас-дель-Маркес, Испания, 1950

Ей было пять лет. Ее самые ранние воспоминания были связаны со множеством обнаженных незнакомых мужчин, сменявших друг друга в постели ее матери.

– Они – твои дяди, – объясняла ей мать. – Ты должна относиться к ним с уважением.

Все они были грубыми, вульгарными и совсем не страдали от избытка нежности. Они оставались на ночь, на неделю, на месяц, потом исчезали. После ухода одного Долорес Пиньеро тут же подыскивала себе другого.

В молодости Долорес Пиньеро была красавицей, и Грасиела унаследовала внешность своей матери. Еще будучи ребенком, Грасиела привлекала к себе внимание своим красивым лицом с высокими скулами, смуглой гладкой кожей, блестящими черными волосами и длинными густыми ресницами. Ее прекрасное тело обещало стать еще более соблазнительным.

С годами Долорес Пиньеро располнела, неумолимое время сделало обрюзгшим ее некогда прелестное лицо. Уже не будучи красавицей, она по-прежнему оставалась доступной и слыла страстной любовницей. Любовное ремесло было единственным, в чем она преуспела, и она пользовалась им, ублажая мужчин, пытаясь привязать их к себе в надежде купить любовь в обмен на свое тело. Она едва зарабатывала себе на жизнь шитьем, поскольку была посредственной портнихой и ее услугами в городке пользовались лишь те женщины, которые не могли позволить себе ничего лучшего.

Долорес Пиньеро была жестока по отношению к своей дочери, потому что та постоянно напоминала ей о единственном человеке, которого она когда-либо любила. Отцом Грасиелы был молодой красивый механик, сделавший предложение прекрасной Долорес, и та охотно позволила ему соблазнить себя. Но когда она сообщила ему о том, что беременна, он скрылся, оставив Долорес вымещать злобу на его потомстве.

У Долорес был скверный нрав, и она обрушила свою месть на ребенка. Стоило Грасиеле чем-то ей не угодить, как мать тут же набрасывалась на нее с криком: «Ты такая же бестолочь, как и твой отец!»

Ребенку некуда было деться от нескончаемых побоев и постоянных воплей. Просыпаясь по утрам, Грасиела молилась: «Прошу Тебя, Боже, сделай так, чтобы мама меня сегодня не била. Сделай так, Господи, чтобы у мамы сегодня было хорошее настроение. Боже, как я хочу, чтобы мама сегодня сказала, что любит меня».

Если мать не ругала Грасиелу, то она просто не замечала ее. Грасиела сама готовила себе еду и следила за своей одеждой. Приготовив себе завтрак, она брала его в школу и говорила учителю: «Сегодня моя мама испекла мне пирожки. Она знает, как я люблю пирожки с мясом». Или: «Я порвала платье, но мама его зашила. Она с удовольствием все для меня делает». Или: «Завтра мы с мамой пойдем в кино».

Сердце учителя разрывалось от жалости. Лас-Навас-дель-Маркес был маленьким городком в часе езды от Авилы, и там, как это бывает во всех городишках, все про всех все знали. Образ жизни Долорес Пиньеро подвергался всеобщему осуждению, и это сказывалось на Грасиеле. Матери не разрешали своим детям играть с девочкой, чтобы оградить их от дурного влияния. Грасиела ходила в школу, расположенную на Пласолета дель Кристо, но у нее не было ни друзей, ни подруг. Она была одной из самых способных учениц в школе, но имела плохие оценки. Ей было трудно сосредоточиться, потому что она постоянно чувствовала себя усталой.

«Ты должна раньше ложиться спать, Грасиела, – говорил ей учитель. – Тебе нужен полноценный отдых, чтобы ты могла как следует выполнять домашние задания».

Но причина ее усталости была совсем не в том, что она поздно ложилась. Грасиела жила со своей матерью в маленькой двухкомнатной квартире. Девочка спала на кушетке в крошечной комнатке, отделенной от спальни лишь тонкой старой занавеской. Как могла Грасиела рассказать учителю о непристойных звуках, будивших ее среди ночи и не дававших ей потом уснуть? Она лежала и слушала, как мать занимается любовью с очередным мужчиной, оказавшимся в ее постели.

Когда Грасиела приносила домой свой табель успеваемости, мать начинала кричать: «Я так и знала, что ты принесешь такие ужасные оценки, а знаешь, почему у тебя такие плохие оценки? Потому что ты глупа. Бестолочь!»

И Грасиела верила этому и изо всех сил сдерживала слезы.

Днем после занятий Грасиела, предоставленная самой себе, бродила в одиночестве по узким извилистым улочкам, вдоль которых росли акации и платаны, мимо белых каменных домиков, где любящие отцы жили со своими семьями. У Грасиелы было много друзей, но все они жили в ее воображении: красивые девочки и мальчики, приглашавшие ее на праздники, где ее угощали чудесными пирогами и мороженым. Ее воображаемые друзья были милыми и добрыми, и все они считали ее очень умной и хорошей. Когда матери не было, Грасиела подолгу разговаривала с ними.

«Ты не поможешь мне сделать домашнее задание, Грасиела? Я не умею решать задачи, а у тебя так хорошо получается».

«Что мы будем делать сегодня вечером, Грасиела? Можно было бы пойти в кино или погулять по городу и выпить кока-колы».

«Твоя мама отпустит тебя к нам пообедать, Грасиела? У нас будет плов».

«Боюсь, что нет. Маме всегда очень одиноко без меня. Ведь, кроме меня, у нее никого нет».

По воскресеньям Грасиела вставала рано и, стараясь одеться как можно тише, чтобы не разбудить мать и очередного дядю в ее постели, шла в церковь Сан-Хуан Баутиста, где отец Перес рассказывал о радостях жизни после смерти, о сказочной жизни в Царстве Христа; и Грасиела хотела поскорее умереть, чтобы встретиться с Богом.

Отец Перес отличался приятной внешностью, ему было немногим более сорока. Приехав в Лас-Навас-дель-Маркес несколько лет назад, он одинаково участливо относился к богатым и бедным, больным и здоровым, и в городке не было такой тайны, в которую он не был бы посвящен. Отец Перес видел, что Грасиела регулярно ходит в церковь, ему были очень хорошо известны истории о бесчисленных любовниках Долорес Пиньеро. Девочке, конечно, было невыносимо тяжело в таких условиях, но кто мог ей помочь? Священника искренне удивляло, что Грасиела росла такой доброй, отзывчивой и никогда не жаловалась на свою жизнь.

Каждое воскресное утро Грасиела появлялась в церкви в чистой опрятной одежде, которую, как он был уверен, она стирала сама. Отец Перес знал, что все дети городка избегают Грасиелу, и всем сердцем жалел ее. Каждое воскресенье он старался регулярно уделять ей после службы какое-то время, а когда был не очень занят, брал ее с собой в маленькое кафе, чтобы угостить мороженым.

Зимой жизнь Грасиелы становилась еще более скучной, однообразной и мрачной. Лас-Навас-дель-Маркес был расположен в долине, окруженной со всех сторон горами, и поэтому зимы здесь продолжались по шесть месяцев.

Летом было несколько легче: с наплывом в городок многочисленных туристов город наполнялся радостным весельем, улицы оживали. Туристы собирались на площади Мануэля Дельгадо Барредо возле небольшой эстрады и под звуки оркестра наблюдали, как местные жители босиком, взявшись за руки, встав в пестрый круг, грациозно двигались, исполняя сардину – старинный каталонский народный танец. Грасиела любила смотреть, как туристы, расположившись в уличных кафе, пили аперитивы, ходили по pescederia – рыбному базару, заходили в аптеку. В час дня винный погребок заполнялся туристами, которые пили chateo, закусывая крабами, оливками, жареным картофелем.

Но больше всего Грасиеле нравилось по вечерам смотреть на paseo. Юноши и девушки группками прогуливались по главной площади, мальчики поглядывали на девочек, в то время как их родители, бабушки и дедушки бдительно следили за ними, сидя со своими друзьями в уличных кафе. Это было нечто похожее на традиционные смотрины, вековой ритуал. Грасиеле очень хотелось принять в нем участие, но мать запрещала ей.

«Ты что, хочешь стать шлюхой? – кричала она на Грасиелу. – Держись от мальчишек подальше. Им нужно от тебя только одно. Я знаю это по своему опыту», – горько добавляла она.

День пролетал почти незаметно, и наступала мучительная ночь. Сквозь тонкую занавеску, разделявшую их кровати, Грасиела слышала животные стоны, возню, частое дыхание, непременно сопровождавшееся непристойностями.

«Быстрее… Глубже!»

«Cogeme!»

«Mamame el verga!»

«Metelo en el culo!»

Грасиеле не было и десяти лет, когда она уже знала все неприличные слова испанского языка. Они произносились шепотом и выкрикивались с дрожью в голосе и со стоном. Крики страсти вызывали у Грасиелы отвращение и в то же время пробуждали в ней незнакомое томление.

Мавр появился в доме, когда Грасиеле было четырнадцать лет. Таких великанов ей еще никогда не доводилось видеть. Его кожа была черной и блестящей, голова побрита. У него были здоровенные плечи, могучая грудь и огромные ручищи. Он появился ночью, когда Грасиела спала, и она увидела его только утром: откинув занавеску, он прошел совершенно голый мимо кровати Грасиелы в уборную. Посмотрев на него, Грасиела чуть не ахнула – настолько он весь был огромен. «Он же убьет мою маму», – подумала она.

Мавр уставился на нее:

– Так-так. Это кто такой здесь?

Долорес Пиньеро, поспешно вскочив с кровати, встала рядом с ним.

– Это моя дочь, – коротко сказала она.

Смущение волной накатило на Грасиелу, когда она увидела голое тело матери рядом с мужчиной.

Мавр улыбнулся, обнажив красивые ровные белые зубы.

– Как тебя зовут, красавица?

Смущенная его наготой, Грасиела не могла ничего сказать.

– Ее зовут Грасиела. Она глуповата.

– Она – красавица. Уверен, ты была такой же в молодости.

– Я и сейчас молодая, – оборвала его Долорес и повернулась к дочери: – Одевайся. Ты опоздаешь в школу.

– Да, мама.

Мавр все еще стоял и смотрел на нее. Взяв его за руку, женщина кокетливо сказала:

– Пойдем в постель, querido. Мы еще не закончили.