Расколотые сны Шелдон Сидни
– Перестань нудить! Опять это дурацкое нытье! Слышишь? Немедленно замолчи! И голос у тебя, как у вороны! Вместо того чтобы каркать, уроки учи!
– Хорошо, мама.
И Тони продолжала упорно петь, только на этот раз про себя или едва слышно. Как давно это было, и все же до сих пор мысль о том, как она ухитрялась делать матери назло, греет душу.
Тони Прескотт тоже работала в «Глоубл компьютер графикс» и терпеть не могла самый воздух своей унылой клетушки. Будь ее воля, непременно нашла бы что-то получше. Паршивая дыра с наглыми снобами-поганцами, которые только и знают, что носы задирать! Однако она изо всех сил старалась не выказывать своих истинных чувств. Да и кто бы мог заподозрить в лицемерии изящную двадцатидвухлетнюю красотку с точеной фигуркой, веселыми карими глазами и лукавым овальным личиком, всегда готовую на озорную проделку и остроумный розыгрыш. Уроженка Лондона, она до сих пор говорила с очаровательным британским акцентом и в довершение ко всему была заядлой спортсменкой и обожала зимние виды спорта, особенно лыжи, коньки и бобслей.
Несколько лет назад Тони училась в одном из лондонских колледжей, и если днем ничем не выделялась из обычной студенческой толпы, вечером мало кто мог бы узнать скромно одетую мисс Прескотт в размалеванной развязной девице в почти не существующей мини-юбке и ярком прикиде в стиле диско. Она посещала все модные уэст-эндские тусовки, клубы и дискотеки, вроде «Электрик болрум» на Камден-Хай-стрит и «Лепед-лаундж». У нее оказался чудесный голос: чувственный, низкий, чуть хрипловатый, и Тони иногда выходила на эстраду, садилась за пианино и пела. Публика, как правило, награждала ее шумными овациями. Только в такие минуты она оживала и могла дышать полной грудью.
Но дальше все шло по накатанной дорожке, избитому, изъезженному шаблону, от чего у Тони сводило скулы и в душе поселялась тихая неизбывная тоска.
– Знаете, Тони, вы чертовски хорошая певица.
– Наверное.
– Разрешите угостить вас? Что будете пить?
– Неплохо бы попробовать, какой здесь «Пиммз»[4].
– Будет сделано.
И кончалось все совершенно одинаково, словно иных слов они не знали. Мужчина наклонялся поближе и заговорщически шептал:
– Почему бы нам не отправиться ко мне и не повеселиться на всю катушку?
– Отвали, – коротко бросала Тони и исчезала.
По ночам она долго лежала без сна, размышляя о том, как глупы и ничтожны мужчины и как легко ими манипулировать. Бедняги, сами того не зная, хотели, чтобы их дергали за ниточки. Их необходимо дергать за ниточки. Без этого они ни на что не способны.
А потом пришлось переехать в Купертино. Вначале новая жизнь казалась сущим кошмаром. Тони мгновенно прониклась отчаянной ненавистью к Купертино и «Глоубл компьютер графикс». Ей до смерти осточертело слушать споры о «количестве линий на дюйм», «полутонах», «гридах» и «дополнительном расширении программ». Ей ужасно не хватало ежевечернего допинга лондонской ночной жизни. Правда, и в округе было несколько неплохих местечек, и Тони скоро освоилась с «Сан-Хосе лайв», «Пи-Джи Миллиген» и «Холливуд джанкшн». Снова пригодились ее обтягивающие микро-юбчонки, липнущие к телу топики с огромными вырезами, босоножки с двенадцатисантиметровыми каблуками и туфли на толстых пробковых платформах. И макияж, тонны и тонны макияжа: накладные ресницы, черный карандаш для век, цветные тени и яркая губная помада. Она словно старалась спрятать свою красоту за уродливо размалеванной маской.
Иногда Тони проводила уик-энд в Сан-Франциско, где кипела настоящая жизнь: обходила рестораны и клубы, в которых играли оркестры «Гарри Дентон», «Уан макет» и «Калифорниа кефи», а стоило музыкантам уйти на перерыв, как Тони подбегала к фортепьяно и принималась играть и петь. Постепенно клиенты стали узнавать девушку. Очевидно, она пользовалась немалым успехом, потому что, когда пыталась заплатить за ужин, владельцы отказывались брать деньги и просили лишь об одном: чтобы она приходила почаще.
– Вы просто великолепны, – не уставали повторять они. – Пожалуйста, не пропадайте.
«Слышишь, мама?! «Вы просто великолепны. Пожалуйста, не пропадайте!»
Как-то в субботу Тони ужинала во французском зале отеля «Клифф». Музыканты закончили часть программы и, отложив инструменты, ушли с эстрады. Метрдотель многозначительно взглянул на Тони. Девушка поднялась и, сев за рояль, начала петь старую песню Коула Портера. Когда последние аккорды замерли, раздался гром аплодисментов. Тони исполнила еще две вещи и вернулась к своему столику. К ней подошел лысый мужчина средних лет, извинившись, попросил разрешения присесть. Тони отрицательно покачала головой, но незнакомец оказался настойчивее, чем она предполагала.
– Я Норман Циммерман, – представился он. – Продюсер гастрольной труппы «Король и я». Мне бы хотелось поговорить с вами насчет возможности артистической карьеры.
Тони только на днях прочла огромную статью о Циммермане. Автор рассыпался в комплиментах и именовал продюсера «настоящим ценителем, гением театра, одним из последних могикан, которых так мало осталось в наше время».
Норман придвинул стул и долго устраивался поудобнее.
– У вас выдающийся талант, юная леди. Вы зря тратите время, околачиваясь в подобных забегаловках. Вам следует попробовать свои силы на Бродвее.
«Бродвей. Ты слышишь, мать? Бродвей!»
– Я с удовольствием устрою вам прослушивание, если, конечно…
– Простите, но все это ни к чему. Я не могу.
Циммерман ошарашенно уставился на нее.
– Такой шанс выпадает раз в жизни, юная леди. Даю слово, перед вами откроются все двери. Вы, кажется, сами не понимаете, насколько одаренны.
– У меня уже есть работа.
– Можно спросить, чем же вы занимаетесь?
– Служу в компьютерной компании.
– Вот что, дорогая, условимся, что для начала я дам вам вдвое больше, чем вы получаете сейчас, и…
– Поверьте, я крайне польщена, – перебила Тони, – и ценю ваше предложение, но… Но не могу.
Циммерман тяжело откинулся на спинку стула:
– Вас не интересует шоу-бизнес?
– Почему? Интересует, и очень.
– В чем же проблема?
Тони немного поколебалась и ответила, тщательно выбирая слова:
– Может так сложиться, что я покину вас на середине турне.
– Из-за мужа или…
– Я не замужем.
– Знаете, я отказываюсь вас понимать. Сами утверждаете, что шоу-бизнес вам небезразличен. Превосходный случай доказать, что…
– Мне очень жаль, но всего не объяснишь. Могу сказать только, что это невозможно.
«А если и объясню, разве он поймет? Ни он и никто в целом свете. Что поделать, если я обречена жить с дьявольским проклятием на душе. На мне клеймо, и избавиться от него невозможно».
Несколько месяцев спустя после начала работы в «Глоубл компьютер графикс», Тони открыла для себя Интернет – огромный мир, доступный всем и каждому, независимо от того, несчастен он или счастлив, одинок или успел обзавестись семьей. Мир, в котором можно было без опаски знакомиться с мужчинами.
Как-то она ужинала в ресторане с Кэти Хили, подругой, работавшей в конкурирующей компьютерной фирме. Ресторан «Герцог Эдинбургский» когда-то представлял собой настоящий английский паб, который разобрали по кирпичу и досточке, сложили в контейнеры и переправили в Калифорнию. Тони нередко прибегала сюда, чтобы полакомиться излюбленными блюдами кокни[5]: жареной рыбой с картофелем, грудинкой, йоркширским пудингом, сосисками с пюре и английскими бисквитами, пропитанными шерри и залитыми взбитыми сливками.
– Нельзя отрываться от родной почвы, – приговаривала она, – и забывать свою родину. Неплохо бы точно знать, где твои корни.
Подружки оживленно болтали, не забывая при этом запивать еду светлым пивом, но Тони неожиданно замолчала и умоляюще посмотрела на Кэти:
– Мне неловко просить тебя об одолжении.
– Все, что пожелаешь, дорогая.
– Пожалуйста, помоги мне с Интернетом. Никак не соображу, с чего начать.
– Тони, у меня дома нет компьютера, а единственный, с которым я имею дело, стоит в офисе, и руководство компании запрещает…
– Пропади пропадом твоя компания и ее руководство. Ты знаешь, как пользоваться Интернетом?
– Разумеется.
Тони погладила подругу по руке и улыбнулась:
– Вот и чудненько.
Назавтра к вечеру Тони явилась в кабинет подруги, и Кэти после долгих уговоров научила ее входить в Интернет.
Вызвав иконку Интернета, Кэти ввела свой пароль. После секундного ожидания, она щелкнула мышкой дважды, чтобы вызвать еще одну иконку, и вошла в «чат-рум». Тони изумленно застыла, наблюдая, как на экране появляются и исчезают фразы, напечатанные людьми, находившимися в эту минуту на другом конце света.
– Я должна в этом разобраться! – воскликнула она. – Немедленно покупаю себе компьютер! Будь лапочкой, покажи еще раз, как это делается.
– Запросто. Это легче легкого. Кликаешь мышкой и входишь в сектор ЛРР – локатор расположения ресурсов, а потом…
– Как поется в песне: чем рассказывать, лучше сразу показать, дорогая.
Верная слову Тони на следующий же день приобрела компьютер последней модели, и с тех пор в ее жизнь вошло волшебство Интернета. Она больше не скучала, не раздражалась, не томилась тоской. Интернет стал ковром-самолетом, носившим ее по всем странам и континентам. Приходя домой, Тони наспех переодевалась, включала компьютер и путешествовала по разнообразным «чат-рум». Все оказалось проще простого. Главное – войти в Интернет, нажать клавишу, и на экране развертывалось окно, разделенное на две рамки.
– Привет, – напечатала Тони. – Есть тут кто-нибудь?
В нижней рамке засветились слова:
– Боб. Я тут. И жду тебя.
У нее появилось множество друзей. Теперь Тони никогда не будет одинокой.
– Я Ганс. Живу в Амстердаме.
– Расскажи о себе, Ганс.
– Я диск-жокей в потрясном клубе. Фанатею хип-хопом, рейвом, уорлд-битом. Словом, только назови, я тут как тут.
– Просто отпад! Я люблю танцевать. Хоть всю ночь напролет! Но живу в ужасном городишке. Здесь негде оторваться, разве что на дискотеке, да и то не каждый день.
– Сочувствую.
– Спасибо, но что поделать?
– Хочешь, повеселимся вместе? Зависнем на все сто, закумаримся… Как насчет встречи?
– Привет.
Тони быстро вышла из «чат-рум».
– Давно не встречались, Тони. Помнишь меня? Я Пол из Южной Африки. Йоханнесбург. Хорошо, что ты вернулась, Тони.
– Я здесь и ужасно хочу узнать все о тебе, Пол.
– Мне тридцать два. Я доктор в больнице…
Тони рассерженно щелкнула мышкой и отключилась. Доктор! Ужасные воспоминания захлестнули ее, сдавив горло петлей, не давая дышать. Сердце бешено колотилось, на лбу выступили капли пота.
Тони закрыла глаза, стараясь взять себя в руки. Пожалуй, на сегодня хватит!
Она встала и, шатаясь, направилась в спальню.
Но на следующий вечер снова включила компьютер. На этот раз ее собеседником был некий Шон из Дублина.
– Тони… Какое милое имя.
– Спасибо, Шон.
– Бывала когда-нибудь в Ирландии?
– Нет.
– Тебе бы понравилось. Это страна фей и гномов. Но лучше скажи, какая ты, Тони? Бьюсь об заклад, что очень красивая.
– Ты прав. Я прелестная, волнующая и к тому же одинокая. А где ты работаешь, Шон?
– Я бармен в…
Тони не захотела слушать дальше.
Каждая ночь была по-своему интересна. Мужчины, мужчины, бесчисленное множество мужчин самых разнообразных профессий. Аргентинский игрок в поло, японский продавец автомобилей, служащий чикагского универмага, телевизионный мастер в Нью-Йорке… Интернет все больше затягивал Тони, превращаясь из занимательной игры в способ существования, и девушка неимоверно наслаждалась каждым сеансом. Теперь она могла делать все что угодно: болтать на любые темы и заходить так далеко, как никогда раньше не смела. И при этом знать, что она в полной безопасности. Ничего ей не грозит, и никто не узнает, кто она. Не узнает правды.
Так продолжалось несколько месяцев. До той самой ночи, когда на связь вышел Жан-Клод Паран.
– Bon soir[6]. Счастлив познакомиться, Тони.
– Очень рада, Жан-Клод. Откуда ты?
– Из Квебека.
– Никогда не была в Квебеке. Мне там понравится?
Тони ожидала увидеть на экране слово «да», но вместо этого Жан-Клод написал:
– Не знаю. Зависит от того, что ты за человек.
Столь нестандартный ответ заинтересовал Тони.
– Неужели? И какой же я должна, по-твоему, быть, чтобы прижиться в Квебеке?
– Квебек немного напоминает североамериканский фронтир[7], хотя это настоящий французский город. Квебекцы очень независимы и не любят никому подчиняться. И никто им не указ.
– Как и мне, – напечатала Тони.
– В таком случае добро пожаловать в Квебек. Это чудесное место, заключенное в кольцо гор и голубых озер. Настоящий рай для охотников и рыболовов.
Как ни странно, Тони отчего-то остро чувствовала искренний энтузиазм Жан-Клода. Неужели ей наконец повезло напасть на родственную душу?
– Звучит неплохо, Жан-Клод. Расскажи о себе, если хочешь, конечно.
– О себе? Что тут расскажешь? Тридцать восемь лет, не женат. Недавно расстался с подругой и хотел бы найти женщину, которая бы меня понимала. Понимаешь, о чем я? Настоящую женщину. А ты? Замужем?
– Нет, и тоже в поисках. Чем занимаешься?
– Владею небольшим ювелирным магазинчиком. Надеюсь, ты когда-нибудь приедешь навестить меня и все увидишь собственными глазами.
– Это приглашение?
– Разумеется.
– Пожалуй, я поддамся искушению и соглашусь.
На этот раз она не шутила. Не пыталась отделаться общими фразами.
«Возможно, я действительно найду способ оказаться в Квебеке. Что, если он – именно тот, кто в силах спасти меня?»
Теперь они переговаривались каждую ночь. Жан-Клод даже сумел сосканировать и переслать свое фото, и Тони увидела весьма привлекательного мужчину с умными проницательными глазами. Ничего не оставалось, кроме как ответить такой же любезностью. Увидев фото Тони, Жан-Клод напечатал:
– Ты прекрасна, mа cherie. Я знал это с самого начала. Пожалуйста, приезжай ко мне.
– Обязательно.
– И как можно скорее.
– Пока.
Тони торопливо отключилась.
Утром, на работе, Тони прошла мимо занятых разговором Шейна Миллера и Эшли Паттерсон.
«Что только он в ней нашел? Настоящая курица!»
По мнению Тони, Эшли была фригидной старой девой. «Ханжа чертова! Вечно строит из себя недотрогу!» Тони видеть ее не могла! По ее мнению, Эшли давно отстала от жизни и не находит ничего лучшего, как сидеть по вечерам дома, читать дурацкие книжки и смотреть по телевизору заплесневелые исторические фильмы или передачи Си-эн-эн. Даже спортом не интересуется! Зануда несчастная! Она и понятия не имеет о существовании «чат-рум»! Ей, конечно, в голову не придет знакомиться с мужчинами через Интернет.
«Не знает, чего лишилась, дура этакая! Холодная, бесчувственная рыба! Не будь Интернета, я никогда бы не встретила Жан-Клода!»
Тони представила, как возненавидела бы мать Интернет и все, что с ним связано. Впрочем, мать ненавидела весь свет и ни к чему не относилась спокойно. На все реагировала либо воплями либо нытьем. Недаром Тони, как ни старалась, не могла ей угодить.
– Неужели ты никогда и ничего не можешь сделать по-человечески, глупая дрянь?
Эта фраза до сих пор звенит у Тони в ушах. Ничего, мамаша свое получила.
Тони вспомнила об ужасной гибели матери. Как она кричала тогда!
Тони удовлетворенно улыбнулась и вздохнула. Так ей и надо! Больше она никогда не запретит дочери петь!
- На пенни ниток, чтобы шить,
- И пенни за иголку.
- Грош туда и грош сюда,
- И в кармане пустота.
- Прыг да скок – удрал хорек!
Глава 3
Интереснее всего, что Алетт Питерс могла бы стать знаменитой художницей. Правда, в другое время и в другом месте. Сколько она себя помнила, с самого раннего детства все ее ощущения были настроены на определенные цветовые оттенки. В отличие от простых смертных она была способна видеть, слышать и обонять цвета.
Голос ее отца был синим, а иногда и красным.
Голос матери никогда не менял темно-коричневого цвета.
Голос учителя светился желтым.
Голос бакалейщика наливался фиолетовым.
Шум ветра в листве сверкал изумрудами.
Звон льющейся воды играл отблесками серого.
Алетт Питерс едва исполнилось двадцать. Она могла быть почти уродливой, привлекательной или неотразимо прекрасной – в зависимости от настроения и мнения о себе. Но никто и никогда не считал ее «хорошенькой» или «пикантной мордашкой». Очарование Алетт крылось еще и в том, что сама девушка совершенно не подозревала о своей красоте и не слишком заботилась о внешности. Милая, застенчивая, мягкая – словом, из тех паинек, которых нынче днем с огнем не сыщешь.
Алетт родилась в Риме, обладала музыкальным итальянским выговором и обожала свой родной город. Всем сердцем чувствовала духовное родство с великой столицей. Глядя на древние церкви и гигантский Колизей, она знала, что принадлежит к той давно угасшей эре великих свершений. Алетт гуляла по площади Навона, слушала мелодию воды, играющей в фонтане Четырех Рек, мерила шагами площадь Венеции с похожим на свадебный торт памятником Виктору-Эммануилу II. Проводила бесконечные часы в соборе Святого Петра, музеях Ватикана и галерее Боргезе, наслаждалась бессмертными творениями Рафаэля, Фра Бартоломео и Андреа дель Сарто. Талант этих великих мастеров одновременно восхищал и угнетал Алетт. Она ужасно жалела, что не родилась в шестнадцатом веке и навеки утратила возможность узнать их при жизни. Для нее они были куда более реальны, чем прохожие, деловито спешившие куда-то по оживленным улицам. Алетг отчаянно хотела стать художницей. Но темно-коричневый голос матери монотонно твердил:
– Только напрасно тратишь бумагу и краски. У тебя нет таланта.
Переезд в Калифорнию все изменил в ее жизни. Сначала Алетт тревожилась, не зная, как сложится ее судьба, боясь, что не сумеет привыкнуть, но Купертино оказался приятным сюрпризом. Здесь ее никто не знал. Она наконец обрела желанную свободу и, кроме того, полюбила свою работу в «Глоубл компьютер корпорейшн». Правда, здесь не было картинных галерей, но по выходным Алетт часто ездила в Сан-Франциско и бродила по тамошним музеям.
– Зачем тебе вся эта муть? – удивлялась Тони Прескотт. – Лучше пойдем со мной в «Пи-Джи Миллинганс», хоть повеселишься как следует!
– Неужели тебя не интересует искусство?
– Конечно, интересует, – лениво ухмыльнулась Тони. – А что это такое?
Лишь одно темное облако омрачало жизнь Алетт Питерс. Она страдала одной из форм маниакально-депрессивного психоза, и чувство постоянного отчуждения от окружающих нередко тревожило ее. Мгновенные смены настроения случались неожиданно, и она в одну секунду могла перейти от блаженной эйфории к полному отчаянию. И была лишена способности управлять своими эмоциями. Тони была единственной, с кем Алетт не стыдилась обсуждать свои проблемы. У нее всегда находился выход из любых затруднений, а именно предложение пойти и развлечься на всю катушку.
Любимой темой разговоров Тони была Эшли Паттерсон. Стоило Шейну Миллеру подойти к Эшли, как Тони мгновенно настораживалась.
– Посмотри только на эту фригидную сучонку! – презрительно шипела она. – Подумаешь, снежная королева!
– Она и вправду чересчур серьезна, – соглашалась Алетт. – Не мешало бы кое-кому научить ее смеяться.
– Скорее уж трахаться, – фыркала Тони. – Бьюсь об заклад, она не знает, каким местом это делается!
Раз в неделю Алетт после работы посещала приют для бездомных и помогала раздавать ужин. Среди несчастных, которым не повезло в жизни, была одна старушка, которая с нетерпением ждала посещений Алетт. Она не поднималась с инвалидной коляски, и девушка помогала ей устроиться за столом и приносила еду.
– Дорогая, – как-то сказала старушка, – будь у меня дочь, я хотела бы, чтобы она была похожа на вас.
Алетт судорожно стиснула ее руку.
– Вы слишком добры! Я не заслужила таких похвал, но все равно спасибо.
А скрипучий насмешливый внутренний голос ехидно проскрежетал: «Будь у тебя дочь, наверняка бы оказалась такой же грязной свиньей, как ты».
Алетт в ужасе закрыла глаза. Откуда такие мерзкие мысли? Словно кто-то сидит в ней, чужой и злобный! И такое случалось постоянно.
Как-то Алетт поехала за покупками с Бетти Харди, прихожанкой той же церкви, что и сама Алетт. Они остановились перед витриной универмага, и Бетти восхищенно вздохнула:
– Какое миленькое платьице! Правда?
– Изумительное, – кивнула Алетт.
«В жизни не видела ничего уродливее! Вполне подходит такому чучелу, как ты».
Снова и снова, опять и опять… Ни друзей, ни поклонников. Всех критиковал, над всеми насмехался недремлющий мерзкий уродец, что жил в душе Алетт.
Однажды она ужинала с Роналдом, церковным сторожем. Тот был явно увлечен девушкой и непрерывно говорил ей комплименты:
– Мне нравится бывать с тобой, Алетт! Давай встречаться почаще!
– Согласна, – смущенно улыбнулась Алетт.
«Ни за что, болван стоеросовый! Гнусный слизняк! Только через мой труп!»
Она тут же опомнилась и испуганно вздрогнула.
Да что это с ней?
Ответа не было. Но самые мелкие обиды, причиненные окружающими, самые глупые недоразумения мгновенно приводили Алетт в бешенство. Как-то неосторожный водитель подрезал ее машину. Девушка заскрипела зубами, испытывая непреодолимое желание прикончить ублюдка, посмевшего так ее оскорбить. Мужчина высунулся, махнул рукой в знак извинения, и Алетт благосклонно улыбнулась, но ярость от этого не улеглась.
Когда черная туча вновь опускалась на Алетт, она изобретала всяческие казни и несчастья для ничего не подозревавших пешеходов. Сцены, которые она мысленно разыгрывала, были ужасающе реальными. Кровь лилась рекой, оторванные конечности, отрубленные головы валялись на тротуарах, крики и стоны раздирали воздух и казались Алетт прекраснейшей музыкой. Но уже через несколько минут она приходила в себя и корчилась от стыда.
В светлые дни Алетт превращалась в совершенно иного человека – искреннего, доброго, сострадательного, всегда готового помочь людям. Но и тогда радость омрачалась сознанием того, что тьма снова придет, накроет ее и она утонет в ней, а когда-нибудь обязательно захлебнется.
Каждое воскресенье Алетт ходила в церковь, священник которой был широко известен своими образовательными и благотворительными программами. Здесь оказывали помощь бездомным, проводили факультативные занятия по искусству и обучали неграмотных. Алетт вела несколько классов воскресной школы и помогала в детском саду. Она старалась принимать участие во всех благих начинаниях и посвящала им почти все свободное время. Особенно она любила давать детям уроки живописи.
В это воскресенье церковь устраивала благотворительную ярмарку для сбора средств. Алетт принесла на продажу несколько своих работ. Пастор Фрэнк Селваджо с изумлением воззрился на картины.
– Это… Это просто потрясающе! Блестяще! Вам следовало бы выставить их в галерее.
Алетт залилась краской:
– Да нет, не стоит. Это просто хобби.
На ярмарке было полно народу. Прихожане привели своих друзей и родных, и возле игровых павильонов и лотков с товарами яблоку негде было упасть. Здесь торговали соблазнительными тортами, искусно сшитыми лоскутными покрывалами, домашними джемами в красивых горшочках, резными деревянными игрушками. Люди переходили от лотка к лотку, угощались сладостями и покупали совершенно ненужные им вещи.
– Ничего не поделаешь, все это в пользу бедных, – уговаривала какая-то женщина мужа.
Алетт в который раз оглядела картины, прислоненные к стенке киоска. В основном это были пейзажи в ярких сочных тонах, невольно приковывающие взгляд каждого зрителя. Но девушку переполняли сомнения и дурные предчувствия.
«Ты зря тратишь столько денег на краски, детка».
– Привет! – послышался темно-синий, очень приятный мужской голос.
Девушка обернулась. Незнакомый мужчина сосредоточенно рассматривал картины.
– Это вы нарисовали?
«Нет, кретин! Микеланджело спустился с неба и взял в руки кисть!»
– Вы очень талантливы.
– Благодарю вас.
«Что знают о таланте такие, как ты?!»
Рядом остановилась молодая пара.
– Ты только полюбуйся на эти краски! Настоящий вихрь! – восхищалась молодая женщина. – Послушай, я должна во что бы то ни стало заполучить этот пейзаж! Мисс, вы настоящий мастер!
И так продолжалось весь день, пока у Алетт не осталось ни одной картины. Люди, не скупясь, платили деньги и осыпали ее комплиментами. Ей очень хотелось поверить, но каждый раз темный занавес неизменно опускался, отсекая ее от всего мира.
«Господи, неужели они не понимают, что нагло обмануты? О какой красоте идет речь? Они просто издеваются надо мной!»
Среди праздношатающихся оказался владелец художественной галереи. По достоинству оценив работы Алетт, он, как и все остальные, посоветовал выставлять их на продажу.
– Я всего лишь любитель, – возразила Алетт и наотрез отказалась продолжать разговор. К вечеру она собрала выручку, положила в конверт и вручила пастору Селваджо. Сумма оказалась так велика, что Фрэнк удивленно покачал головой.
– Благодарю вас, Алетт. У вас действительно редкостный дар. Что может быть лучше, чем нести людям радость и красоту?
«Ты слышишь, мама? Слышишь?»
Бывая в Сан-Франциско, Алетт подолгу бродила по залам Музея современного искусства и Музея Де Янга, изучая коллекции американской живописи. Там она часто встречала молодых художников, увлеченно писавших копии знаменитых шедевров. По-видимому, это были студенты многочисленных художественных студий и школ. Как-то ее внимание привлек молодой человек лет тридцати, светловолосый и стройный, с мужественным умным лицом и проницательным взглядом больших ясных глаз. «Петуньи» Джорджии О’Киф его кисти казались едва ли не лучше оригинала. Заметив, что Алетт наблюдает за ним, художник вежливо кивнул:
– Привет.
Теплый, глубокий голос цвета гречишного меда.
– Здравствуйте, – робко пролепетала Алетт. Мужчина кивком показал на картину, над которой работал.
– Ну, как по-вашему?
– Bellissimo! Это действительно великолепно! – выпалила она и насторожилась, ожидая, что внутренний голос язвительно добавит: «Для жалкого любителя».
Но ничего подобного не случилось. Алетт удивленно моргнула.
Читать бесплатно другие книги:
