Сновидения доброго медвежонка Анечка

Я слишком отчётливо вижу в своих снах незнакомого человека. Выразительно, до мельчайших подробностей, до родинок на лице, мимики и движения волос. Девушку, которую я точно ни разу в жизни не видел. Не встречал. Никогда. Зачем она мне снится? Непроизвольно приходится наблюдать за ней настолько часто, что уже кажется, будто мы с ней давно знакомы. Я смирился с этими «свиданиями». Иногда «при встрече» она улыбается. И тогда весь сон выглядит как-то празднично, возвышенно. Так, когда осуществляется пожелание «спокойной ночи». Мне приятно от её улыбки. И её переливающегося смеха. Такого, от которого и у самого могла бы появиться улыбка, не будь я тем, кто я есть. От её глубокого взгляда сложно отвести глаза. Мне нравится именно так, если уж принять её существование в моём подсознании. Но чаще она очень подавлена и расстроена. Или встревоженна. Я хочу ей помочь, но ничего не могу сделать: ни поговорить, ни успокоить, ни прикоснуться. Поначалу меня настораживал этот навязчивый образ. Ведь девушка неизменно живёт в моих сновидениях и слишком настойчиво мне снится. Я уже привык к её присутствию. Но не могу понять, к чему всё это…

Сразу хочу оговориться: я не тот, кто будет много и красочно описывать обстановку или погоду, подбирая бесконечные воодушевлённые эпитеты. Нет. Только по сути. Только хроника событий. Краткие выписки из дневника и отрывки из памяти. И только те, которые как-то касаются главного. Это женщины живут чувствами и переживаниями. Мне достаточно чётко видеть цель и находить логические пути её достижения. От основного до мелочей, в любом деле или задании: выполнил – взял следующее.

По календарю – август. Сегодня вторник. Тот самый, которого так долго ждала Моник. Мои глаза всё ещё пекут после вчерашнего. И такое украшение – не самое лучшее и уместное из того, что можно взять с собой для знакомства с родителями девушки. Странные примочки, которые вчера делала медсестра, не помогли. Капли, которые выписал врач, тоже не справляются с поставленной задачей.

Видимо, скоро придётся менять работу.

– А мы с тобой – герои дня, – поприветствовал Гратин, когда я ответил на его телефонный звонок.

– Думаешь? – я критично рассматривал своё отражение в зеркале.

– Так утверждают сегодняшние газеты. Не слышу радости в твоём голосе.

Это потому, что мне вообще не свойственны перепады настроения. Я неподвластен ни гневу, ни ликованию. В основном холодная сдержанность с минимумом эмоций. Плюс-минус.

– А сам ты как? – спросил я.

– Немного «подкоптил» лёгкие. Ничего. Покашляю – и пройдёт. А ты?

– Глаза. Я знаю, кто опять будет «в восторге».

Вовремя вспомнил. Звонок в дверь.

И я даже с первой попытки открыл строптивый замок. В этой квартире всё нужно подстрекать и мотивировать работать. Например, включить плиту – дело счастливого случая. Холодильник тоже с чувством юмора. А если у крана в ванной хорошее настроение – он, так и быть, выдаст мне определённую порцию холодной воды.

На пороге Моник. Сказать, что сильно её люблю? Точно нет. Разделить с ней жизнь? Сомневаюсь, что вообще когда-нибудь решусь на подобное. Она претендует на моё общество. А я просто плыву по течению. Сам не знаю, почему, но она считает себя моей девушкой.

– Слёзы у моего брутального мужчины? Что на этот раз? – вместо приветствия спросила гостья, недовольно разглядывая мои покрасневшие и слезящиеся глаза.

– Пожар в зоопарке.

– Кто-то разрешил животным играть со спичками? – она бросила недокуренную сигарету мимо урны и прошла в комнату.

– Уже не имеет значения, – как спасатель я подобрал её сигарету, затушил и бросил в урну. Как парень этой девушки был недоволен такой, казалось бы, мелочью. Курить вообще не по-женски. Но это мои личные стереотипы. У неё, конечно, есть на это право.

– А мог бы спокойно сидеть в офисе моего папы. Без вселенских катастроф. Конечно, сначала каким-нибудь помощником помощника. Но нужно стремиться. Делать карьеру не так и сложно.

Моник удобно устроилась на диване, а мой взгляд то и дело возвращался к зеркалу. Пожалуй, надо бы побриться.

– Вы же только недавно несколько дней провели в горах. Кстати, нашли того, кого искали?

– Нашли.

– И тогда у тебя было что-то с ногой?

– Вроде.

– Ну и зачем тебе это надо?

– Советую не задавать этот вопрос спасателю, который прибудет, если случится что-нибудь с тобой. Скорее всего, ты бы хотела, чтобы тебя хоть кто-нибудь спас. Так?

– Ну и пусть другие занимаются этой работой! А у тебя есть я. Ты мне нужен целый.

– Загвоздка в том, что родственники и близкие людей, попавших в опасную ситуацию, хотят от них того же. А просто хотеть мало. Но сегодня у меня выходной. Поэтому давай сменим тему.

– Ты уже нашёл приличную одежду для встречи с моими родителями?

Лично для меня подобные события вообще лишние. Это точно не моё. Но я согласился на слёзную просьбу девушки быть её сопровождающим на предстоящем празднике.

– Фрак? Смокинг? Мундир? – утрировал я.

– Ты, конечно, был бы в этом неотразим. Но, думаю, брюки и белая рубашка вполне пройдут.

– И даже без бабочки? Ты сегодня чрезвычайно великодушна.

– Твоя воля – ты пошёл бы в своей любимой майке даже на приём к какому-нибудь королю.

– Неплохая идея. И я принёс бы ему точно такую же, если бы всё-таки пошёл. Но сильно сомневаюсь в своём визите.

– Советую начать собираться. Приём в «Пляжном домике» чётко в определённое время. И папа не любит опозданий, – она поднялась с дивана и направилась к двери. – И как ты только живёшь в такой конуре? Я, конечно, в курсе, что прислуга есть не у каждого, но это…

Что она понимает в беспорядке? Вполне мужской интерьер с элементами лирического хаоса. Такое положение вещей очень точно олицетворяет всю мою жизнь.

Я в ослепительной рубашке. Прямо-таки кричаще белой. Чувствую себя глупо. Брюки… Интересно, сколько продлится этот обед знакомств?

– Привет, папуля! – прокричала Моник, ещё даже не приблизившись к столику, за которым сидел стройный мужчина средних лет. Ну и, конечно, отполированный. Как и все присутствующие здесь гости. А я так и не успел побриться. Да и на голове такой же порядок, как в моей комнате.

– Добрый день, Принцесса.

– Знакомься, это тот самый Энди Бонум. А где мамочка?

– Дайон Атталь. Рад встрече, – «папуля» положил на стол свой телефон и пожал мне руку. – Мама скоро подойдёт. Решает организационные вопросы. Присаживайтесь.

Мы сели на диковинные стулья с цветочками, и я залпом осушил стоявший на столе стакан воды. Душно мне в этой рубашке. Воротник сдавливает мою шею в сговоре со взглядом родственника моей спутницы. В голову пришла мысль, что моя любимая майка осталась за тридцать два километра, если верить навигатору. Точность – один из основных инструментов в моей работе. Привычка.

– Моник мне много говорила о вас, – он закинул ногу на ногу и облокотился о спинку стула. – Как давно вы во Франции?

– Два года.

– Только в Марселе или в других городах тоже бывали?

– Только в Марселе.

– Где жили до этого?

– Штайр, Австрия.

– И как вам здесь?

– Я до сих пор не привык к манерам этого города. Он со своим определённым характером, вкусом и ритмом. Пока ещё чужой для меня. Но это не его вина. Дело во мне. Можно ещё воды? – я озирался по сторонам в поисках официанта. Было бы просто подарком судьбы переместиться отсюда в бар и больше не являться объектом исследования. А ещё лучше – развалиться на берегу, закрыть глаза и слушать шум волн. И испачкать песком эту вражескую рубашку. Её белизна раздражает мои и без того слезящиеся глаза. Я прикинул, что до моря шагов двадцать пять.

Дайон поднял руку – и через мгновение возле нашего столика появился молодой человек с безупречной осанкой.

– Мадемуазель Моник! – воскликнул он. – Всё ждал, когда же вы прибудете. Ваш наряд, как всегда, – образец изысканности. У вас тончайший вкус и головокружительный шарм.

Уверен? «Изысканные» шпильки уже не один раз поранили мне пальцы ног. Я вообще считаю, что чем меньше у человека внутри, тем больше на нём мишуры и разного рода инкрустаций. Это прямо пропорциональные показатели. Люди редко понимают, что нужно украшать себя изнутри: грамотной речью, вежливостью, гуманностью, уважительностью, доброжелательностью. Конечно, куда легче надеть колье.

Мне показалось или этот представитель обслуживающего персонала действительно флиртует с моей спутницей? Их взгляды какие-то слишком неоднозначные.

– Можно мне воды? Как можно больше, пожалуйста, – обратился я к странному официанту.

На нашем столике появился целый кувшин. Всё для меня. А влиятельный папа по-прежнему не сводит с меня глаз.

– Итак, что же заставило Энди Бонума выбрать столь опасную профессию?

– Случайность.

– Интересно.

– Это был спор.

– Вот как?

– Друг уверял, что я не смогу прожить в чужом государстве без денег целый месяц. Страну и город выбрали, проезд оплатили и на этом всё. Я прибыл сюда и пытался придумать, чем бы таким заняться, чтобы денег хватало хотя бы на еду. И желательно на аренду жилья. Однажды, пока гулял по городу, помог спасателям вытащить девушку из залива. Они и предложили мне работу.

– И что же вы выиграли в споре? – сузив глаза, поинтересовался Дайон.

– Уже ничего.

Я поник. Налил себе ещё воды. Бросил взгляд на побережье и расстегнул верхнюю пуговицу ненавистной рубашки. Поближе б к волнам…

– Как так? – не унимался родитель. – Друг отказался выполнять обязанности спора?

– Друга больше нет в живых.

Последует неловкая пауза? Не уверен. Надеюсь, нет.

– Так почему же вы до сих пор рискуете своей жизнью и здоровьем ради такой беспокойной работы? – без передышки продолжался допрос.

– Это не так легко бросить.

– Разве? Что мешает?

– Ощущение того, что можно спасти чью-то жизнь. Что можно всё-таки успеть. Вот сейчас, пока я здесь нахожусь, возникают ситуации, где нужна моя помощь. А я просто сижу. Ничего не делаю. Тогда как мог бы собственноручно дать кому-нибудь второй шанс. Взгляд спасённых людей или животных не передать словами. В них и боль, и благодарность, и шок, и облегчение. Когда я вижу там отчаяние, моё личное благополучие уходит на второй план. Сколько пальцев, рук или лап ухватывались за мою рабочую форму, как за последнюю надежду! За какие-то пару мгновений до конца. Трудно взять и перестать помогать тем, кто в этом нуждается. Равносильно как бросить их погибать, проходя мимо. И это даже не какие-нибудь болезни, которые можно лечить годами. Это ситуации, когда счёт идёт на секунды. Здесь либо жив, либо нет. Уходит время, уходят из жизни. А я могу с этим хотя бы попытаться что-то сделать.

– А страх? Он вам знаком?

– Даже если в определённые моменты проявляется подобное чувство – я его анализирую. Чаще всего за этим стоит инстинкт самосохранения. Я с ним работаю. Я его притупляю. Я иду на риск.

– Благородная и великодушная работа. Но, может, стоит прислушаться к вашему инстинкту и оставить это занятие другим людям? – вскинул бровь Дайон.

– Я всегда рассчитываю только на себя. Основная установка – «Кто, если не я?» Но вполне возможно, что в будущем буду работать кем-то другим.

– Что ж, Энди Бонум. Я уверен, вы понимаете, что с моей дочерью вы не пара. К моему разочарованию, я её отлично знаю. Привычное нам окружение и наш образ жизни будет вам чужд. Но как человек вы крайне интересный.

– Папа! – воскликнула Моник, которая на протяжении всего нашего разговора рассматривала искусственное сияние нарядов и улыбок гостей на праздничном обеде. – Он нравится мне. Даже несмотря на то, что у него в распоряжении нет ни единого бриллианта.

– Милая, его бриллианты – в его ежедневных подвигах. Но ты едва ли их когда-нибудь оценишь.

– Пожалуйста, папочка, забери его к себе на работу.

Отлично сказано. Почувствовал себя немощным, убогим и бездарным. Круто. А моего мнения, значит, никто не учитывает?

А следующее заявление «папули» вообще искоренило моё желание оставаться в их обществе любой, даже самый минимальный промежуток времени:

– Хочу обратить ваше внимание вот на что: вы слишком много на себя берёте. Возможно, всем тем людям предназначено закончить именно так. Есть такой термин – карма. Вы перечите самой Судьбе. А она не любит, когда с ней спорят.

Он это серьёзно?

– Если я оказался рядом с пострадавшими именно в тот решающий момент, значит, мне суждено их спасти. А значит, для них это ещё не конец. А я бы обратил ваше внимание вот на что: если бы вы были на расстоянии десяти секунд до смерти, рассуждали бы вы именно так? Мы все хорошо знаем, что нужно обходить стороной яму. Но, попадая в неё, одинаково громко кричим, чтобы нам помогли из неё выбраться. Получается, если нас лично происшествие не касается, значит, это несущественно? Вы хотя бы представляете, сколько боли в глазах и внутри у людей, которые наблюдают, к примеру, как горит их дом? Вместе с которым горят их вещи, воспоминания, а в самых трагичных случаях – ещё и близкие люди. Да, бывают ситуации, когда приходится спасать тех, кто сам добровольно решил закончить свой путь. Но это единичные случаи. В основном это люди, которые считают, что им ещё есть ради чего жить. Что именно вы мне пытаетесь донести? То, что не нужно даже пытаться хоть кого-то спасти, потому что они каким-то образом это заслужили? Прошу прощения. Я отлучусь ненадолго, – я встал из-за стола.

Волны… Я иду.

Стремительная пробежка через террасу – четырнадцать шагов. Лестница – восемь ступеней. На берег – три шага. Двадцать пять. Как я и предполагал.

Я высвободил ноги из узких туфлей и спасся, наконец, от дурацкой рубашки. Она, скомканная, полетела куда-то в кустарники. Вода… Прохладная жидкость талантливо и зная своё дело скользит по моим стопам. Дальше – намокли брюки. Дальше – под воду. Именно так… Остыл…

Удобный пирс. Ноги – в волнах. Мысли – в свободном полёте вместе со стаей птиц. Пусть отдохнут и посветлеют. Я пока понаблюдаю, как густые облака прячут небо. Они очень любят так делать.

На меня смотрят гости с берега? Мне абсолютно всё равно, кто все эти люди. Вместе с Дайоном и Моник. Просто совсем некстати вспомнился Рори. А это всё ещё болит.

А по поводу Моник? Я изначально знал, что это не в масть. Её пятая точка, разве что, «ничего». А в остальном – ничего. Можно несколько раз забросить её ноги себе на плечи. И на этом всё. И то это будет не поединок от возбуждения и до рассвета, а блицтурнир. Там душевности нет даже силуэта. Под слоем всех этих острых ногтей, мини-одежды и разукраски на лице нет и намёка на достойное внутреннее содержимое. Это вообще бывшая девушка Гратина. Или он её бывший. В употреблении. Мне это неважно. Мне это не нужно.

– Никогда не понимала, как люди могут так долго сидеть в подобных местах, – убила Моник тишину своим голосом. А жаль. – Что здесь можно делать и зачем?

– Чтобы нажать на паузу. Чтобы почувствовать «ничего». Чтобы думать «ни о чём». Чтобы отдохнуть, слившись с «ничем».

– Очень весело! Ты собираешься возвращаться на приём? Пришла мама, – она зачем-то капризно выпятила свои губы с малиновой краской.