В огне Афанасьев Александр

29 июля 2002 года

Тегеран

Посольство Российской империи

Воистину, дурак хуже предателя.

Потому что ни один предатель не додумается, ему просто в голову не придет натворить такое, что может натворить самый обыкновенный дурак.

Когда я набирался ума в училище, в числе прочего нам преподавали тактику. Поскольку училище было морское, Нахимовское – нам преподавали морскую тактику. Компьютеров и симуляторов виртуальной реальности, позволяющих учить капитанов в пределах учебного класса[1], тогда еще не было, сражения разыгрывали по картам и схемам. А потом еще и дед, когда у него было время, проверял мои домашние задания. И тогда-то он нередко безжалостно перечеркивал своим капитанским красным карандашом результаты моих экзерсисов и говорил: проще надо. Проще! Не выдумывай! Чем проще план, тем меньше вероятности, что что-то пойдет не так. План должен быть неожиданным для противника – и в то же время простым. Не пытайся разыгрывать большие многоходовки и подражать великим флотоводцам прошлого – то, что у них получилось, могло получиться лишь по случайности. Один дурак на мостике, один неправильно понятый приказ – и все пойдет кувырком. Защищайся от дурака, отдавай такие приказы, которые невозможно понять неправильно.

Кстати, нередко задачи, за которые дед ставил мне пятерку, в училище оценивали на трояк…

…Повезло мне даже больше, чем я рассчитывал, – вместо дороги к посольству я выскочил к тому месту, где стояли наши машины, машины дипломатического корпуса. На улицах был полный бардак, в нескольких местах уже стреляли, я заметил, что торговцы поспешно закрывают лавки и магазины ставнями – это был совсем плохой симптом. Торговцы в странах Востока – это самый чувствительный барометр состояния общества.

Стрельба усиливалась…

Кое-кто из дипломатов уже был на стоянке, кого-то не было. Заметив меня, из машины выскочил Вали, он сидел так, как я ему и приказал – не открывая ни дверей, ни окон. Машина бронированная, но если водитель не проявляет должной осторожности – бросить гранату в открытое окно машины проще простого…

– Помоги…

Вместе мы уложили принца на заднее сиденье «Руссо-Балта» – хоть какая-то защита.

– Поехали в посольство! Быстрее, надо успеть, Вали! Надо успеть!

Вали засигналил, стуча кулаком по старомодной кнопке клаксона, прорываясь с переполненной стоянки:

– Что произошло, эфенди Искандер?

– Там у нас, на заднем сиденье, – новый шахиншах Ирана.

Это была первая моя глупость – возможно, самая страшная из всех проявленных мною за день. Из-за нервов, из-за произошедшего я утратил контроль над ситуацией, забыл одну простую истину – кругом враги. Просто, когда какой-то человек находится рядом с тобой длительное время, помогает тебе, ты начинаешь воспринимать его как «своего», такова особенность человеческой психики. Человек вообще всех людей, окружающих его, подсознательно делит на «своих» и «чужих». И не всегда это деление правильно.

Так что шахиншах Хусейн Хоссейни правил своей страной всего лишь двадцать семь минут, в то время как его отец – больше двадцати лет.

– Вай… – Вали покачал головой.

– Надо прорываться к посольству. Поезжай как можно быстрее.

– Слушаюсь, эфенди Искандер.

Между передними сиденьями «Руссо-Балта» был установлен телефон, верней, даже не телефон, а аппарат транковой связи. Примерно прикинув, что надо делать в первую очередь, я телефонировал по общему номеру посольства.

– Посольство Российской империи, слушаю вас…

Голос был женским. Даму звали Мария, она сидела на коммутаторе и решала все входящие вопросы и телефонные звонки, причем делала это быстро и четко. Без нее посольство потеряло бы примерно тридцать процентов эффективности своей работы, воцарился бы самый настоящий бардак. Слушая ее ангельский голос в трубке, можно было много чего вообразить, но когда я первый раз увидел ее лично – пришел в ужас. Все-таки сто десять килограммов при ста семидесяти сантиметрах роста… это сильно. Но все же дамой она была веселой, неунывающей и вклад в общую работу вносила громадный.

– Мария, это я… Дай мне ноль один ноль. И распорядись, чтобы немедленно заперли ворота посольства, а все гражданские вернулись в Зеленую зону. Закройте консульский отдел, всем русским, кто к вам обращается, предлагайте немедленно покинуть страну. При необходимости оказывайте возможную помощь.

– Хорошо, ваше превосходительство. – Мария не стала проявлять обычное женское любопытство и задавать вопросы, на которые я не имел ответа.

В трубке щелкнуло раз, потом еще раз – и женский голос сменился на мужской:

– Дежурный, слушаю вас.

– Это князь Воронцов. В городе чрезвычайная ситуация. Я буду в посольстве через… минут десять. Поднимайте бодрствующую смену, всем получить дополнительный боекомплект, занять оборонительные позиции. Если есть тяжелое вооружение – выставляйте. На территорию посольства не пускать никого из местных, ни военных, ни гражданских. Подтвердите.

– Вас понял, разрешите действовать.

– Разрешаю. Я буду через десять минут у главных ворот посольства, наш «Руссо-Балт». Больше никого чужих не пускать и самим носа на улицу не высовывать.

– Есть…

Кружилась голова, болела нога, все сильнее и сильнее. Мало того что добавилось осколками, так теперь еще и это. Конечно, с прошлого раза все зажило, но обновлять подобное снова и снова – скверное дело.

Что там произошло?

Одиночный танк… все не выглядит мятежом, хотя это может быть всего лишь спусковым крючком. В армии никто никому не верит, процветает и культивируется доносительство… господи, я просто не представляю, как бы такая армия стала работать по плану «Аргон». Непременным условием существования армии как единого боевого организма, как организованной силы является доверие солдат к офицерам и доверие офицеров друг к другу. Если же в армии доносят друг на друга, стучат, чтобы убрать конкурента и продвинуться по службе, вступление такой армии в бой ни к чему, кроме беды, не приведет, она просто разбежится при первых же серьезных ударах противника. В свое время в Российской империи по глупости сформировали в составе МВД и вынуждены были через некоторое время расформировать департамент военной контрразведки. Все дело было в том, что военные считали для себя низостью сотрудничать с жандармами и доносить на сослуживцев, вне зависимости от того, что донесено. Если о ком-то узнавали, что он «фискалит», можно было стреляться, ни один человек в офицерском собрании не подал бы такому руки. В свое время ходила легенда – в одной из кадеток учился внук адмирала, ему приходилось туго, и он фискалил руководству училища. В конечном итоге приехал сам адмирал, выстроили всех кадетов, вышел и сказал: ну что ты будешь делать?.. Что вы, не можете перевоспитать моего внука, вашу мать – он ведь и мне нафискалил.

Вот так!

Возможно, танк – это всего лишь выступление небольшой группы. Если оно увенчается успехом – выступят уже все силы заговорщиков, если нет – это останется отчаянным актом одиночек. В таком случае у нас есть несколько часов, чтобы взять ситуацию под контроль. Потом все взорвется…

Шахиншах Хусейн пошевелился на заднем сиденье, попытался устроиться поудобнее. Между передним и задним сиденьем существовала поднимающаяся перегородка, но сейчас она была опущена.

– Потерпите, еще немного. Сейчас приедем в посольство.

– Искандер… надо ехать… во дворец.

– Успеем!

Если во дворце заговорщики, то мы попадем прямо к ним в руки. Нужно выводить из ППД русские дивизии, брать под контроль город. Нужно, чтобы советнический аппарат провел работу в подсоветных частях, разъяснил, что произошло…

Народа на улицах было много – и он все прибывал и прибывал, автомобильное движение почти встало, и мы пробивались вперед с клаксоном и руганью. На Востоке любой скандал вызывает массовое столпотворение, моментально образуется толпа, и один опытный человек может из любой искры разжечь страшное, всепожирающее пламя.

Люди уже ходили по проезжей части дороги, все стремились к центру города.

– А… шайтан!

Какой-то автомобиль, пытаясь протиснуться, ударил нам в крыло, несильно, но чувствительно.

– Протискивайся. Машина бронированная. Главное – добраться.

Главное – добраться…

Добрались – в дипломатическом квартале было поспокойнее, но народ тоже был. В основном – любопытствующие. На их месте я бы все-таки сидел дома, а не любопытствовал.

Вот и ворота. Господи, приехали…

– Сигналь. Короткий, длинный, короткий…

– Понял, эфенди Искандер.

Хриплый старомодный гудок пневматического клаксона разорвал тишину. Короткий – длинный – короткий…

– Давай еще раз!

Короткий, длинный, короткий. Ноль – один – ноль.

Ворота дрогнули, пошли в сторону. За ними – гвардейцы, в шлемах, в бронежилетах, с оружием. Даже если бунтовщики прорвутся в дипломатический квартал, не важно – разъяренная толпа или воинская часть – в посольстве двадцать четыре хорошо вооруженных гвардейца. Если и не удержим, то кусаться будем больно.

– Правь ко главному входу.

Вали ничего не ответил, машина плыла по дорожке, посыпанной мелким щебнем, камни шуршали под шинами. Слева от дорожки двое гвардейцев устанавливали на станок крупнокалиберный пулемет.

«Руссо-Балт» остановился, к машине подошли двое гвардейцев, я открыл дверь им навстречу:

– Осторожнее. Принц ранен, нужен доктор.

Вместе открыли дверь, помогли выбраться принцу Хусейну. Один из гвардейцев побежал, чтобы открыть тяжеленную дверь парадного входа посольства. Мы были дома…

– Ты второй раз спасаешь мне жизнь, Искандер, – сказал шахиншах.

– Пустое…

– Оружие!!!

Что-то ударило мне в спину, отправляя наземь, потемнело в глазах, но сознание я не потерял. Упав лицом вперед на мраморные ступени посольства, я разбил все лицо, кажется, лишился пары зубов, рот стремительно наполнялся чем-то горячим и соленым. Надо мной загремел автомат, стрелял кто-то из гвардейцев. Что-то тяжелое, свинцово тяжелое, тянуло меня в бездну, в спасительную черноту небытия, где нет ни боли, ни предательства, ни измены, и я как мог этому сопротивлялся. Но недолго…

29 июля 2002 года

Тегеран

Площадь

Шах мат. Король мертв.

Есть нечто странное в любой диктатуре восточного типа. В них, в отличие от диктатур западного типа, власть предельно персонифицирована. Если в западных странах любая власть, в том числе и диктаторская, зиждется на какой-то идее, идее общественного мироустройства, привлекательной для значительного (не всегда большинства) количества людей, то восточная диктатура всегда предельно персонифицирована, это власть одного конкретного человека. На Востоке власть – это всегда власть конкретного человека, и служба – это служба всегда конкретному человеку. Поэтому, кстати, власть на Востоке передается с большими проблемами и часто с кровью, даже если речь идет о передаче по родственной линии, заранее оговоренному и находящемуся в полном праве наследнику. Пока диктатор жив – империя его жива и сильна, но стоит диктатору погибнуть – все рушится, будто карточный домик, все меняется стремительно и с кровью. Более устойчивая при жизни диктатора – в отличие от западных империй, здесь не надо согласовывать интересы перед тем, как что-то сделать, речь идет всего лишь об интересах одного лица – после его гибели, причем гибели публичной и жестокой, власть рушится в одно мгновение. Для разрушения всей властной пирамиды в восточной стране достаточно всего лишь, чтобы кто-то показал, что король – голый, что он не наместник Аллаха на Земле, что он такой же человек, как все. Смертный человек.

Здесь и сейчас всем достаточно убедительно это продемонстрировали.

Когда один из танков, следовавших в колонне, открыл огонь, не все это услышали, строй сбился. В танке вообще слышно и видно плохо, тем более что механик-водитель сидел в танке «по-боевому», из башенного люка высовывался только командир, приветствующий диктатора. В итоге почти все командиры, танки которых находились на площади, увидели, что произошло, но предпринять что-то осмысленное смог только один – тот, что таранил танк-убийцу. Остальные – кто отдал приказ остановиться, а сделать это было не так-то просто, на площади останавливаться было нельзя под страхом смерти, у каждого в танке сидел офицер САВАК и строго следил за исполнением приказа, в итоге двух командиров танков тут же и застрелили саваковцы, взяв на себя командование и приказав продолжить движение. Не мог офицер САВАК сам посмотреть, что происходит – люк в башне был один, сначала должен был вылезти командир танка, и только потом офицер спецслужбы. Какие-то танки – один остановился, другой продолжал движение – столкнулись друг с другом. Те подразделения, которые должны были начать движение за танками, не знали – то ли им начинать движение, то ли нет – ведь они не видели, что произошло, и не знали причины задержки. В какие-то минуты на площади воцарился полный хаос и бардак.

Командиром одного из танков, следующих по площади в парадном строю, оказался офицер по имени Сабет Ан-Нур. Это был опытный и много повидавший вояка, как и многие другие, тайно ненавидевший режим, но одновременно и боящийся его, и поэтому продолжавший ему служить. Служил он режиму еще и потому, что был персидским националистом, а шахиншах очень тонко играл на струнах национализма, противопоставляя персов как потомков ариев грязным арабам. Не официально, конечно, русский престол никогда не позволял столь открытого и беспардонного стравливания одних народностей с другими, но разговоры такие велись, и их никто не пресекал, хотя вокруг было полно агентов САВАК. Подполковник Ан-Нур видел, что армия за последние пять лет увеличилась чуть ли не вдвое, на вооружении появилось то, чего раньше никогда не было. Из этого он делал свои выводы, и выводы эти были пока благоприятными для режима.

Когда все началось, его танк уже миновал трибуну, где находился шахиншах, не говоря уж о трибуне с наследником и иными официальными лицами. Он повернулся как раз для того, чтобы увидеть – «нулевая» трибуна почти вся, кроме первого уровня, была затянута облаком грязно-бурого цвета. Сначала он подумал, что на трибуне было заложено взрывное устройство, но потом увидел танк с пушкой, направленной в сторону трибуны, и сразу все понял.

Он нырнул в башню как раз в тот момент, когда танк-убийца открыл огонь по трибуне из крупнокалиберного пулемета.

– Остановить машину! – заорал он.

– Нет! – крикнул офицер САВАК. – Нельзя!

Офицер САВАК был на десять лет моложе подполковника, и родом он был из Захедана, из самой что ни на есть глуши. Это тоже была иезуитски хитрая политика шахиншаха – офицеров САВАК набирали из нищих семей, из самых глухих окраинных провинций, что давало весьма положительные для режима эффекты. Выросшие в нищете персидского захолустья, они попадали в крупные города, где они никого и ничего не знали и всего боялись. В их городах на улицах еще были ослы, а в Тегеране было самое настоящее, построенное русскими инженерами метро[2]. В Тегеране по улицам днем и ночью тек нескончаемый поток машин, по вечерам «правоверные», вместо того чтобы отдать Всевышнему положенное число ракатов[3] и отправляться спать, отправлялись в различные увеселительные заведения и веселились там до утра в компании тегеранских девушек, зачастую с не слишком твердыми моральными устоями. Выходцев из провинции это шокировало, режим действовал очень хитро – какое-то время, перед тем как поступить в академию САВАК, провинциалы жили в общежитиях в городе, за счет шахиншаха. Девушку в общежитие, понятно, не пригласишь, не пойдет, да и коренные всегда смотрят на провинциалов с известной долей превосходства. Нередко затевались и драки. В итоге, когда будущий офицер САВАК поступал в академию, в нем уже прорастали ядовитые зерна ненависти «ко всем этим». Именно это и нужно было шахиншаху.

Обучение офицера САВАК состояло из двух частей. Первая – академия, где преподавали, в том числе и русские (для контроля, кому и что преподают), обучавшие студентов самой обычной полицейской работе. А вот потом новобранцев для завершения учебы зачисляли в учебные подразделения, и вот там-то офицеры САВАК учили новобранцев совсем другому. Что Тегеран и другие столичные города продались, и что они против шахиншаха, и что только шахиншах защищает единство Персии. Что армия – это гнездо заговорщиков, что они против народа. В армии всегда кого-то арестовывали, и арестованных офицеров отдавали на расправу этим новобранцам. А когда молодой человек избивает ногами и дубинкой офицера вдвое старше его, а по чину – старше десятикратно, это дает о себе знать. Из них так лепили верных псов режима, внушали, что сила – за ними и что они, малограмотные, нищие, вышедшие из захолустья, вправе распоряжаться жизнями «всех этих». Но даже после этого, после подобной обработки обычный офицер САВАК оставался всего лишь нищим малограмотным пареньком из захолустья, который в критической ситуации не может самостоятельно принять решение, он может лишь тупо, с яростью и фанатизмом исполнять приказы, какими бы они ни были.

– Там Светлейшего убили, идиот! – заорал офицер. – Останавливай!

Известие о произошедшем произвело на офицера САВАК, которому от роду-то было двадцать шесть лет, именно то действие, какое и должно было произвести. Он не поверил, а в душе – дико испугался. Потому что сразу понял: правда, не может быть такой лжи, и сейчас им придется отвечать за все то, что они натворили.

– Нет! – Офицер САВАК держал в подрагивающей то ли от вибрации танкового дизеля, то ли от страха руке револьвер. – Нельзя! Продолжать движение!

– Иди, сам посмотри! Сам посмотри, он убит!

В этот момент произошло то, что и должно было произойти – танк с ходу, пусть и малого, напоролся на вставший впереди танк, всех от удара бросило вперед. В отличие от офицера САВАК, подполковник знал, за что хвататься, и удержал равновесие. В следующую секунду он ударил офицера САВАК в лицо и отнял у него револьвер.

– Сидеть!

– Вас расстреляют!

Долгие годы подполковник Ан-Нур, как и все другие офицеры, жил в атмосфере страха. Страх в этой стране не был каким-то обычным – это была атмосфера страха, и в ней двадцать четыре часа в сутки жили люди. Это сложно объяснить, только тот, кто прошел подобное, знает, что это такое. Вот ты обедаешь в ресторане и тебе ясно, что кого-то из тех, кто обедает рядом с тобой, скоро заберут как заговорщика. И это – обычное явление, как дождь или град, и ничего сделать нельзя. Нужно просто жить, пока некто сверху, могущественный и вольный распоряжаться твоей жизнью и жизнью других людей, не обратит на тебя внимание.

А сейчас подполковник Ан-Нур смотрел в глаза, по сути, еще пацана, невысокого, худенького подростка в форме, сильно ударившегося головой обо что-то и потерявшего свое оружие. Саваковец больше не был символом той безликой (хотя почему безликой?!) могучей силы, перемалывающей в порошок людские судьбы, он был просто испуганным недорослем, которого в армии первым делом заставили бы вычистить туалет. И тут подполковник Ан-Нур впервые по-настоящему ощутил в своей руке тяжесть оружия как инструмента судьбы, как магической палочки, позволяющей властвовать и повелевать над другими людьми, над их жизнью и смертью. Конечно, у подполковника было собственное табельное оружие, которое лежало сейчас в опечатанной САВАК оружейной комнате бригады, но он никогда не воспринимал его так, раньше оружие было просто железной стреляющей штукой. А вот теперь он ощутил его по-другому, и это ему чертовски понравилось.

– Сиди здесь, дурак… – зачем-то сказал он саваковцу, – может, жив останешься.

И полез в люк.

К этому моменту танк заговорщиков уже проломился в Парк шахидов, и значительная часть офицеров САВАК, из тех, кто охранял трибуны и остался в живых, побежали за ним, стреляя на ходу из автоматов. Танки уже остановились, кто-то сам по себе, а кто-то – наткнувшись на другой танк, с них спрыгивали офицеры, бежали туда, где висело черное облако…

Бежать по площади, заставленной кое-как брошенной бронетехникой, не так-то просто – это самый настоящий бег с препятствиями. Когда подполковник огибал очередной танк, на него с брони спрыгнул, чуть не сшибив с ног, майор Сабаави, тоже командир танка.

– Осторожнее!

– Что там?

– Сам не видишь?!

Зрелище, представшее перед офицерами, наконец пересекшими широкую, заставленную техникой площадь, было ужасающим. Край проезжей части, за который нельзя было заступать никому – по заступившему охрана открывала огонь без предупреждения, – был отмечен быстроустанавливающимися заграждениями. В бетон было вделано еще при строительстве площади нечто вроде втулок, и во время торжественных мероприятий в них вставляли штыри, на которых держались решетки заграждения. Сейчас все это было проломлено танком, а напротив трибуны еще и было забрызгано чем-то черным, не красным, а именно черным. Удар осколочно-фугасного танкового снаряда пришелся как раз туда, где стоял Светлейший, и теперь там не осталось ничего, бетон не был пробит, но все было изломано и искорежено, а людей просто разорвало на мелкие, не поддающиеся опознанию куски. Тех, кто стоял ниже – охрана, – посекло осколками снаряда и мелкими осколками бетона, у кого-то оторвало голову, у кого-то руки и ноги. Кто-то был еще жив – черные человеческие обрубки шевелились, некоторые даже стонали, но спроси в тот момент у любого из офицеров, есть ли выжившие, он бы ответил – нет. Все это – и те, кто уже умер, и те, кто вот-вот должен был отправиться к Аллаху, – воспринималось как единая, слитная картина ужасающей смерти.

На второй трибуне обстановка была еще более жуткая, просто непредставимая человеческому разуму. Некоторые из тех, кто это видел, – потом так и не смогли оправиться от увиденного.

Пули калибра 14,5 миллиметра – именно такого калибра пулемет был спарен с основным орудием в танке – при попадании в незащищенное ничем тело человека, да еще и с близкого расстояния, просто разрывает его на куски. Это верная смерть, если Аллах милостив – то сразу, если же нет…

Вся вторая трибуна была залита кровью, крови было столько, что она текла по бетону ручьями, собираясь внизу в настоящее море. Все уровни трибуны представляли собой человеческое месиво – куски людей, сами люди, смертельно раненные, но все еще цепляющиеся за жизнь, и уже мертвые – разобраться было сложно.

Подполковник Ан-Нур в числе других офицеров бросился на помощь тем, кого еще можно было спасти. Перепрыгнув ограждение, он схватил кого-то – это был гвардейский офицер, по крайней мере человек в мундире со знаками различия Гвардии Бессмертных, потащил вниз, потому что вверху ничего сделать было нельзя. Стащив его вниз, он увидел, что это не кто иной, как генерал Шах-Джавад, командующий Гвардией Бессмертных. Одной ноги у него не было, ее оторвала пуля выше колена. Но пульс был, слабый, но был. Жгута у подполковника не было, но он, как все армейские офицеры, знал, как следует поступать в таких случаях. Выдернув из брюк ремень, он начал накладывать жгут выше раны…

– Стоять!

Подполковник услышал это, но продолжал накладывать жгут. И только когда грохнул пистолетный выстрел, а жгут все-таки был наложен, подполковник поднял глаза.

Группа саваковцев, сгрудившись около одного из них, видимо, старшего, с роскошными черными усами, стояла около трибуны, держа под прицелом офицеров. В критической ситуации они не смогли придумать ничего умнее, кроме как продемонстрировать собственную власть…

В этот момент вдали, там, куда ушел танк заговорщиков, глухо громыхнуло – еще один пушечный выстрел.

Их было меньше, чем офицеров, раза в два, но у них было оружие. У каждого. Подполковник ощутил, как брюки медленно сползают на правую сторону – ремня не было, а в правом кармане был револьвер…

– Ты что, идиот? – спросил саваковца один из офицеров. – Людям помощь оказать надо!

– Стоять! Заговорщики!

И в самом деле – идиот…

Увы, на самом деле идиотом этот старший офицер САВАК не был. Просто ситуация уже изменилась, и режим уже изменился, а он все еще этого не понял. Он думал, что сейчас подъедут люди из Гвардии Бессмертных, заберут всех этих заговорщиков, они предстанут перед трибуналом, и трибунал вынесет им приговор – конечно же, смерть. До него до сих пор не дошло, что режима больше нет, потому что Его Светлость только что разорвало на мелкие куски, и Гвардия Бессмертных не возьмет ситуацию под контроль, потому что ее командующий истекает кровью в десяти метрах от него. И им никто не даст команду, потому что генерал Мешеди, руководитель тегеранского отделения САВАК, находится на третьем уровне трибуны, а его голова – на четвертом, в виде буро-коричневых брызг и осколков костей черепа. И что сейчас прав будет тот, у кого есть оружие и решимость его применить, а не тот, кто носит мундир САВАК или какой-либо другой. Государство рушилось, словно карточный домик, и стены уже тряслись, но саваковец этого не почувствовал.

Длинная автоматная очередь резанула от пролома, проделанного танком, несколько пуль пришлись в гущу офицеров САВАК, и они упали, как сбитые шаром кегли, бросились на землю и другие офицеры – кто раненый, кто – просто ища защиты. Упал и подполковник, прямо в грязь и кровь, бетон здесь был испятнан кровавыми следами сапог. А в следующую минуту кто-то крикнул – огонь! – и подполковник привычно выхватил из кармана револьвер и из положения лежа послал две пули в том направлении, откуда стреляли, и саваковцы стреляли туда же из всего, что у них было.

Автоматный огонь заглох.

Ан-Нур встал, машинально отряхнул парадный мундир, хотя он сверху донизу был в кровавых пятнах и ничем это было не отстирать, и руки его были тоже липкими от крови, и другие также были в крови. Вместе с двумя офицерами САВАК, оставшимися в живых, держа наготове оружие, они пошли туда, откуда велся огонь.

Это был пацан. Пацан с короткоствольным автоматом, такие закупают для САВАК. Он не знал, как стрелять из автомата, но русский автомат – простое в обращении оружие, и он сумел разобраться в нем и выпустить в них все, что было в магазине, одной очередью. Он не пытался укрываться, потому что не знал как – он просто навел ствол автомата на тех, кого считал своими врагами, и нажал на спуск. Потом они убили его – и сейчас этот пацан лежал на спине, еще одна жертва свершившейся бойни, вместо левого глаза у него была кровавая дыра, а на пропитавшейся кровью футболке еще две. Он увидел, как где-то валяется автомат, скорее всего там, где прошел этот чертов танк. Он подобрал его и пошел посмотреть, что происходит. И увидев, он, не задумываясь, открыл огонь по ним, армейским офицерам, и по агентам САВАК. Это был простой, проходивший мимо и случайно увидевший автомат пацан, не заговорщик, самый обычный пацан.

И вот что он наделал.

И в этот момент подполковник Ан-Нур понял одну простую вещь. Что надо или срывать с себя мундир и бежать отсюда со всех ног, или что-то делать, делать прямо сейчас. Потому что этот пацан, который подобрал чей-то автомат, пришел сюда и попытался их убить – это только первая ласточка, потом будут еще и еще. Что люди, поняв, что происходит, придут на площадь и убьют их, растерзают, перебьют всех до единого, потому что они не служили народу, хоть и клялись в верности ему. Они служили единственно шахиншаху, маньяку на троне, и творили зло в угоду ему, но за любым сотворенным злом следует расплата, ибо таков закон равновесия в мире. Вот пришел день, и не стало шахиншаха, и некому больше осенить дланью закона творившееся и творимое ими зло, и настал день и час, когда им придется расплатиться.

За все.

Покачав головой, подполковник развернулся и отправился назад. Саваковцы последовали за ним.

Народа у трибун было уже много – вперемешку военные и гражданские, с каждой минутой их становилось все больше и больше. Пока ничего не происходило, но в любую минуту могло произойти. Трибуны возвышались над площадью – и то, что на них творилось, было видно всем. А творилось там страшное…

– Подполковник Нур!

Подполковник обернулся – кто-то из офицеров махал ему от танков…

У танков собралось что-то вроде инициативной группы, туда же переносили раненых – и армейских, и прочих – вперемешку. Самым старшим по званию и по должности был полковник Реза Джавад, артиллерист. Генералитет, из тех, кто был на площади, весь стоял на трибунах. С известными последствиями.

Среди них были и несколько офицеров САВАК – до них уже дошло, что они – в одной лодке с армейцами и начинать сейчас следствие по поводу заговора бессмысленно, сначала надо уцелеть.

– Подполковник Сабет Ан-Нур, танковая бригада, – представил его кто-то из офицеров.

– Еще кто-то нам нужен?

– Если кто-то нужен – подойдет. Нельзя терять время, – резко произнес Джавад, – приступаем, господа. Все понимают, что сейчас может случиться?

– Господа… – сказал Ан-Нур, – думаю, нужно сделать кое-что прямо сейчас. Нужно выстроить из танков каре, чтобы создать хоть какую-то защитную линию. Возможно, и две, танков хватит. Туда, внутрь, поместить солдат и офицеров.

– Но танки же без боекомплекта.

– Но все ли об этом знают? Да и сам танк – хоть какая-то, но защита.

– Принято, – обрубил споры Джавад, – надо это сделать. Али-шах, извольте распорядиться.

Один из офицеров побежал выполнять приказание. В этой ситуации все ждали приказов, и тот, кто готов был их отдавать, становился командиром.

– Господа, что дальше?

– У нас нет оружия, – напомнил кто-то. – Если не достанем, ляжем все.

– Пока что на нас никто не нападает.

– Вот именно – пока что.

– Надо идти к русским!

– Господа! – Джавад снова перехватил разговор. – Речь не про русских. Кто сейчас командует? Кто глава государства?

– Наследник Хусейн, – сказал кто-то.

– Где он? Кто его видел? Его видели живым? Или мертвым?

– Нет… Нет… – прошелестело в ответ.

– Там все были на трибуне. Все и погибли. Никого больше нет.

– Значит, не командует никто. Кроме нас.

– Есть младший сын Светлейшего!

– Отлично! Где он?

– В России… кажется…

– Вот именно! А мы – здесь. Пока он вернется… Вы уверены, что ему кто-то будет присягать?! Счет идет на часы.

– Что вы предлагаете, Реза-шах? – спросил один из саваковцев подчеркнуто вежливо. Обращением «шах» он признал главенство этого офицера.

– Все просто. Мы здесь должны организовать на первых порах новый орган власти. Например… Комитет национального спасения, пусть так называется. И опираться на те силы, что у нас есть. У нас имеется оружие, просто оно не заряжено. Если будет заряжено, мы сможем удержать ситуацию под контролем в любом случае. У нас здесь сил – не меньше дивизии. Нужны патроны, снаряды. Где их взять?

– В арсенале, где же… – ответил кто-то.

– Вот именно! В арсенале. Нужно немедленно снарядить группу. Выделить несколько машин, выехать туда. На машины посадить… роты будет достаточно, ее оставить там, для защиты. Потом, после того как эти машины доставят нам снаряжение, нужно будет перебросить туда еще роту и танки.

– А русские… – сказал кто-то.

– Да что ты про русских?! Где они?

– Я видел их посланника рядом с Наследником. На трибуне.

– От русских нам сейчас помощи ждать бесполезно. Надо самим разбираться. А если разберемся, удержим ситуацию – тогда и договариваться с ними. Они немало вложили в нашу страну, им мятеж вовсе ни к чему.

Все прекрасно поняли, о чем говорил полковник. Русские согласятся на переговоры с любым, кто реально будет обладать властью и признает их суверенные права. Кто не допустит мятежа и бардака.

– Формируем колонну. Ан-Нур, вы главный. Потом… вы, вы и вы. И вы.

– Есть. – Ан-Нур и не подумал отказаться. Остальные – трое офицеров и агент САВАК – тоже кивнули в знак согласия.

– Берите солдат – и вперед. Связь поддерживать на нашей обычной частоте. Ваш позывной?

– Скакун… – Ан-Нур назвал свой обычный позывной при радиообмене.

– Отлично. Мой – Молния. Машины – впереди, они прошли перед танками. Вперед.

Четыре офицера во главе с Ан-Нуром и саваковец бросились исполнять приказание.

На площади, рыча моторами, выстраивались в геометрическое построение танки. Когда начали помещать внутрь солдат, пятой части от личного состава уже не досчитались. Началось дезертирство.

29 июля 2002 года

Тегеран

Арсенал

В ситуациях, подобной той, которая сложилась в данный момент в Тегеране, все решают несколько часов, не больше. Здесь ситуация усугубилась еще и тем, что не было никаких законов. Нет, они были, писанные, и даже немало, но их не было в душах людей. В нормальных странах люди чувствуют, что закону надо подчиняться, потому что иначе просто невозможно существование общества, в котором они живут. Невозможно существование страны, в которой они живут. Поэтому никакие, даже самые тяжкие, испытания не приводят автоматически к краху государственности. А вот в этой части света закон не только поддерживался путем открытого, разнузданного насилия – он систематически попирался теми, кто в структуре государства и общества отвечал за применение этого насилия. В Персии имелось довольно прогрессивное законодательство, шахиншах стремился привлечь в страну инвесторов и одновременно поддерживать нормальные отношения с сеньориальным по отношению к нему русским двором – он знал, что Белый Царь не потерпит открытого насилия и беспредела в вассальном государстве. Потому на бумаге было одно, на деле же – совсем другое. САВАК и жандармерия всегда вели себя так, как будто закон им был не писан, и не получали за это ни малейшего наказания. Продолжительность существования всей государственной конструкции Персии новейшего исторического периода: власти, судов, жандармерии, САВАК, налогов – определялась лишь продолжительностью существования страха в душах людей, тех самых, ради которых должно существовать государство, и тех самых, которые на деле становились его жертвами. А потому – вне зависимости от того, удалось бы Ан-Нуру захватить арсенал и привезти на площадь оружие или не удалось бы – государство все равно было обречено. Что, в сущности, может дивизия, пусть и вооруженная, если страх перед властью тает, будто утренняя наледь на асфальте, превращающаяся под солнечными лучами в лужицу грязной воды? Ничего.

Пока пять грузовых автомобилей – солдаты были только в двух из них – продирались по запруженным машинами и людьми улицам Тегерана (а люди уже выходили на улицы), подполковник Нур думал, что все обойдется. Что если это выходка одиночного танкового экипажа, они остановят волну, удержат готовую рухнуть плотину – надо только найти боеприпасы. Аллах свидетель, как он ошибался…

Британское государство, Великобритания, отличается от всех прочих тем, что оно первым познает самое плохое, и не только познает, но и ухитряется поставить это себе на службу. Бывшая римская захолустная колония, подвергавшаяся набегам, маленький островок в холодных водах – она сама стала величайшей державой, диктуя волю территориям и народам, в десятки раз превосходившим ее числом. Первой в мире в Великобритании произошла буржуазная революция, а король сложил голову на плахе. Теперь же Великобритания, переболев революционным безумием, сама щедро спонсировала революционных и прочих злоумышляющих, разбрасывая эту заразу, как нищий на базаре блох и вшей, бросая их в тех, кто не подал ему милостыню. В самом начале двадцатого века Великобритания первой столкнулась с агрессивным исламским террором – это был Египет, был Судан, была «речная война», в которой участвовал еще молодой Уинстон Черчилль. Тогда против британского владычества в Африке выступил тот, кто назвал себя Махди, двенадцатым пророком. Его бесчисленные племенные отряды, составленные из агрессивных племен Африки и Аравии, британские войска рассеяли благодаря технической новинке – пулемету конструкции Хайрема Стивена Максима. Победа эта была пирровой – человек по имени Пауль фон Леттов-Форбек[4] положил конец британскому владычеству на континенте. Но Махди и дело его остались в загашниках британцев, чтобы быть примененными спустя столетие.

Специальный отряд Пагода, состоящий из бойцов САС, уже находился в Тегеране в полном составе, а сейчас, в ту самую минуту, когда малочисленный и почти невооруженный отряд подполковника Нура направлялся к арсеналу, несколько военно-транспортных самолетов «Белфаст» поднялись в воздух с аэродрома в Равалпинди. Афганистан уже был дестабилизирован, критически дестабилизирован, но Великобритания вела себя в этом вопросе на удивление пассивно, лишь ограничиваясь удержанием пограничной зоны и точечными операциями в районе линии Дюранда, чтобы не допустить перекидывания пламени мятежа на свою территорию. Военные аналитики, удивлявшиеся такой британской пассивности – ведь в Афганистане не было проведено эвакуации, гарнизоны снабжались по воздуху, солдаты гибли в боях, во многих местах вырезали гражданских, – и предположить не могли, что ставки Британии в этой игре намного выше, что она не собирается гасить пожар. Наоборот, она собиралась раздуть пожар до небес, чтобы пламя его опалило весь мир, все человечество.

Правила были простыми. Если ты проигрываешь в шахматы, хватай доску и бей ею противника по голове.

Самолеты «Белфаст» направились в сторону Афганистана, и если спутниковая разведка и засекла их, то наблюдатели подумали, что они перебрасывают подкрепления или собираются сбрасывать провизию и боеприпасы окруженным. Над Афганистаном самолеты снизились и пошли дальше. На запад…

Они приземлятся под Тегераном, на заранее подготовленном и защищенном бойцами САС передовом аэродроме. На грунтовке, потому что этот самолет может садиться и так. Вместе с самолетами прибыло оборудование и специалисты по его применению. Люди из Честертон-Хауса, где располагался отдел министерства обороны, ведающий вопросами психологической войны.

С этого момента ситуация станет необратимой.

– Шайтан, да езжай же ты!

– Не могу, Сабет-шах, видите, машина!

Подполковник выругался последними словами. Поток машин на основных магистралях становился все гуще и гуще, в каких-то местах водители просто бросали свои автомобили, еще больше усугубляя ситуацию с движением. Проехать и впрямь было невозможно.

– Выходи!

– Что?

– Лезь назад, сын ишака!

Страшное лицо подполковника заставило солдата перебраться назад – эти автомобили транспортной группы армии имели гражданскую кабину, и в ней было спальное место для солдата.

Сам подполковник не водил грузовой автомобиль уже много лет, но почитал это делом несложным. Первая передача, руль вправо, так…

Взревев мотором, непрерывно сигналя, грузовик начал сворачивать вправо, стараясь вырваться с шоссе. Легковушками было запружено все, но какое это имеет значение, когда…

Бах!

Выстрел ошеломил Нура, он сразу даже не понял, что происходит. И лишь отверстие в лобовом стекле подсказало ему, что дело дрянь.

Стреляют. Стреляют в армию, похоже, уже и тут знают, что произошло. Времени нет совсем. А ведь надо еще как-то загруженные боеприпасами автомобили доставить на площадь. Июльская революция повторяется…

Сзади заскулил от страха молодой солдат-водитель.

Не дожидаясь новых пуль, подполковник даванул на газ со всех сил, с жутким скрежетом смялась какая-то легковушка, потом еще одна. Он надеялся только на то, что остальные последуют за ним…

Люди разбегались с тротуара, уступая место завывающему клаксоном чудовищу, прущему прямо на них. Кто не успевал – попадал под колеса.

Арсенал располагался в одном из промышленных районов города. Русские не разрешали производить в Персии какое-либо оружие (весьма дальновидно, кстати, и не только с целью обеспечения рынка сбыта), но можно было его ремонтировать, в том числе капитально, и собирать его из деталей, сделанных в других странах. Арсеналом называли огромное, состоящее из нескольких корпусов предприятие, на котором собирали и ремонтировали всю номенклатуру легкого стрелкового оружия, и там же, в отдельных корпусах, располагались склады оружия и боеприпасов, которые в избытке закупал шахиншах. Он тоже был дальновидным человеком – и здесь, в арсенале, имелось единственное в стране сборочное производство стрелкового оружия[5].

Арсенал охранялся отдельной ротой, был огражден высоким бетонным забором с колючей проволокой под током. Существовали только одни ворота, обеспечивающие въезд-выезд, и эти ворота находились под строгим контролем.

Существующими силами и средствами – несколько агентов САВАК с револьверами – взять такой объект было просто невозможно, да и плана штурма как такового не было. Ан-Нур решил, что просто вызовет старшего по званию к воротам и объяснит ситуацию. Военный должен понимать, что произойдет, если оружие попадет в руки мятежников. Толпу со своей ротой он точно не остановит…

Головная машина, за рулем которой был подполковник, остановилась около толстых, капитально сделанных ворот, офицер посигналил. Никто не откликнулся.

– Да что за…?

Подполковник просигналил еще раз, и в двери открылась калитка, в нее шагнул среднего роста человек в темно-бурой повседневной армейской форме, с автоматом в руках. Человек этот пошел к колонне, оставив калитку в воротах открытой.

– Здравия желаю… – лениво проронил солдат по-русски. Русский знали почти все, и удивительного в этом приветствии не было.

– Пригласите старшего по званию, поручик, – не тратя времени, приказал подполковник.

– Старшего по званию нет, господин подполковник…

– Тогда пригласите разводящего, старшего караула, должен же быть на объекте кто-то старший. Исполняйте!

В этот момент поехала в сторону створка ворот, расположенных слева от грузовика, здесь, на въезде, были два потока – на въезд и на выезд. Подполковник замолчал, замолчал и поручик. За отъезжающей в сторону створкой ворот оказался тяжелогруженый АМО, большой гражданский грузовик. Натужно фыркая дизелем, он начал выползать с территории арсенала, следом полз еще один, и еще. Было заметно, что машины загружены под завязку, вес груза в кузовах продавливал подвеску почти до ограничителя.

– А это что…

– Это… Это приезжали, получали груз, господин подполковник.