Расследование одного убийства, или К психам на ягуаре Нестерка Маша
Детектив с вкраплениями
Когда все было готово, мужчины налили в рюмки водку. Как много им нужно было сказать друг другу, выяснить, вспомнить, решить и, хотя пить сегодня было нежелательно, без водки они не могли все это сделать. Так уж были устроены эти мужчины.
– Я хочу у тебя спросить, это правда? – и он взглядом показал на журнал с записями. – Я до последнего не верил, что так может быть, но сегодня понял – это ж, мать твою, именно так! Ты ж это сделал! И не сказал мне ни слова!
Он поднес спичку к сигарете, а она все никак не хотела прикуриваться, наверно отсырела, вон как вчера дождь лил, хоть и тепло.
– Я хотел тебе сказать, хотел с самого начала, только…
– Что только? Хотелки не хватило?! Или кирпича на дачу, или досок, что ли. Чего?
– Подожди, ты ничего не знаешь, я и сейчас сказать тебе все не могу, я боюсь за нее, а вот теперь и за тебя.
– Да скажи ты по-человечески! За кого боишься? Почему боишься? Что случилось, в конце концов?!
В деревянной стене что-то зашуршало, а потом тихонько затрещало. Наверное, тут было много пауков, сверчков и всякой другой живности, а за маленьким мутным окошком шумели сосны, осины и высокий папоротник, которым заросли тут все тропинки.
Одна рюмка водки была выпита молча и залпом – рраз! И все. Вторая еще стояла, ждала своей очереди.
Теперь разговор был больше похож на монолог, и он продолжался всего минут десять, но все самое главное было уже сказано
– Тут такое дело… мне было сказано очень ясно – если я этого не сделаю, то ее в живых не будет уже через пару часов. Ты бы как поступил?
– Я бы сразу поделился с тобой, потому что ты – мой друг, твою маковицу! Я поговорю с ним, он все объяснит, я уверен.
– Нет! Только не это, очень тебя прошу!
Тут раздался стук в хлипкую дверь, в нее можно было даже не стучать, просто дернуть – и все, сама бы открылась.
– Нууу, вы тут расселись! Что делаете? – спросил вошедший, и тут же подумал, что дверь надо бы подремонтировать.
– Уф, слава Богу, это ты! Да вот разговариваем о жизни нашей грешной…
– Меня не примете в компанию? – и он достал из внутреннего кармана небольшую бутылочку виски. – У меня вот… родственник из-за границы привез. Попробуем? – и он хитро и весело прищурил правый глаз.
…Через час все было кончено, а грузный человек в рабочей робе еще долго смотрел вдаль, в сырую темноту, хоть ничего там разглядеть было уже невозможно.
А потом он шел по тропинке, окруженной лопушистым папоротником. У него было немного скверно на душе, но ничего изменить уже было нельзя. Он шел и думал, что еще нужно закончить свои бумажные дела, а потом и отправляться домой. Никто и никогда не докажет, что здесь был именно он, что водка была не выпита, колбаса не съедена, разговор не закончен.
Лера и Вероника
Вероника явилась в половине одиннадцатого вечера.
– Ты что не спишь так поздно? А я вижу – свет горит, вот и подумала: кому не спится в ночь глухую? – выдала она, как ни в чем не бывало, едва переступив порог.
Лере очень хотело ответить в рифму, но она не стала. Ничего удивительного, что эта ненормальная заявилась на ночь глядя, да и вообще чему тут удивляться?.. Это безумное создание с таким возвышенным, прямо-таки небесным именем могло приехать и ночью, и тогда все было бы гораздо хуже.
Вероника была человеком-фонтаном, которому иногда становится скучно фонтанировать и срочно требуется «помощь друга».
С Вероникой они познакомились лет пятнадцать назад, когда Лера работала главным редактором двух газет – «Двое-дайджест» и «Уголовное дело». Первая пришла в редакцию с некими рекламными целями, ибо работала менеджером по рекламе в «Свободных новостях» и, несмотря на свой юный возраст, добилась неплохих результатов в виде ящиков со шпротами и упаковок минеральной воды в своей комнате в качестве бартера за рекламу.
Вторая тоже добилась немало, а именно – увеличения тиража вышеназванных газет, и в результате заслужила денежных премий и всяческих похвал от начальства (то бишь шефини Светы, тоже, кстати, немного неадекватной своей щедростью и множественными увлечениями типа йоги, учения Кастанеды или Ошо).
Это да, многие сотрудники той редакции были, мягко говоря, немного не в себе. Та же Света родила третьего ребенка от своего любовника и привозила на своей Тойоте этого ребенка в офис, даже если у того было воспаление легких. А однажды любовник уходил от нее, и в это время домой пришел муж героини, и эти два мужественных человека в темноте пожали друг другу руки, здороваясь и одновременно расставаясь. Все такое подобное было в порядке вещей у этой отчаянной женщины…
Так вот, придя в редакцию, Вероника стала листать подшивки газет, делая выражение лица как можно более увлеченным и внимательным (позже она рассказывала, что ей было совершенно все равно, что это за газеты, а интересовал ее исключительно тираж, который мог принести ей пользу «в виде рекламы»).
В это время Лера направлялась в свой кабинет.
– Вы ко мне? – спросила она и добавила, – вы что-нибудь пишете? – Леру же интересовали исключительно авторы.
– Нет, я не пишу, но хотела бы…
– Понятно, – сказала Лера, не останавливаясь, и продолжила свой путь.
Таким вот было знакомство. Однако Веронику было не остановить, тем более, если ее откровенно игнорировали. И она продолжала наведываться в редакцию, пытаясь все же завязать более тесное знакомство со строптивым главным редактором, равнодушие и холодность которого приводили специалиста по рекламе в разгорающееся все с большей силой бешенство. Но Веронику не так-то просто было заставить показать свои чувства, ее терпению мог бы позавидовать даже легендарный Штирлиц.
В конце концов, однажды она позвонила в редакцию и пригласила Леру погулять по улицам Минска, а когда они встретились в нише огромного вокзального здания с часами (что за место для встречи?!), в руках у Вероники было два пластмассовых стаканчика с темной жидкостью.
«Кофе», – подумала Лера.
– Коньяк, – сказала Вероника.
Какими хитрыми способами она выведала в уважительных и размеренных разговорах о том, какие напитки предпочитает главный редактор и в какое время суток?.. Неважно. Дело сдвинулось с мертвой точки. Началось общение двух не очень адекватных людей, которые и не подозревали, что оно растянется на много лет.
Позже Вероника серьезно занялась ресторанным бизнесом, работала по пару лет то в одном, то в другом питейно-ресторанном заведении и научилась прекрасно готовить. Делала она это с великой любовью и со знанием дела, а то, что получалось в результате ее колдовских усилий над продуктами и плитой, обладало невероятным вкусом, достойным королей.
– Я тебе все приготовлю, ты только отдыхай! – говорила Вероника, и Лера вздыхала.
Она прекрасно знала, чем все это заканчивается: вместо одного, под умывальником оказывается три пакета с мусором. Да пусть бы три, – и с мусором! Так кроме этих трех, вокруг будут еще: оранжевые сеточки от овощей, очистки от картошки, различные пакетики и лотки от всякого рода продуктов – сыра, хлеба, перца, соевого соуса и прочих «вкусностей».
Да и это все ерунда на постном масле (да, мусор, кстати, вполне мог остаться на разлитом постном масле), все это – мелочи! Если в тот день у Верки были котлеты, это означало конец света! Потому что все емкости блендера, все ножи и крышки от него, а также: стол, стены, плита и все, что находится около нее – будет в кусках фарша. И любой из предметов (начиная от ложки и заканчивая солонкой) будет выскальзывать из рук из-за попавших на них фарша, жира, лука или яичной жижи.
Это выходило за все границы. Покупалась еда, и об этом сообщалось по телефону гордым возгласом «Я тебе еды купила!», потом она превращалась в немыслимые блюда, кухня – в нагромождение отходного производства, а на полу можно было спокойно тренироваться в искусстве фигурного катания. Зато какой был результат! Божественные котлетки под графским соусом – овчинка выделки стоила.
Вероника ввалилась с двумя пакетами, пахнущая мокрой кожей, коньяком, копченой рыбой и ментоловыми сигаретами. Ее короткая рыжая дубленка была засыпана снежинками сказочного размера, на голове блестела шерстяная повязка с северным орнаментом, стильные полуботинки тоже успели нагрести снега, перчаток не было. Вероника любила дорогую одежду и боялась застудить уши.
– О чем печалишься, мать? – она поставила пакеты и скинула дубленку на руки Лере.
Тут еще одно отступление. Когда Веронике несколько раз не повезло в бизнесе, еще одна их подруга, не в меру практичная Илона предложила сходить в церковь и окрестить ресторанного деятеля, и они сходили, и Вероника тогда собственно и стала Вероникой (хоть ее в миру называли просто Веркой), а Лера – ее крестной матерью. Правда, батюшка тогда сказал, что крестная мать не требуется столь взрослой дочери, но все же с тех пор Лера считалась ею.
Расположившись на кухне, Вероника стала доставать из пакетов свои вкуснятины, Лера наблюдала за этими действиями без энтузиазма, потому что есть так поздно, как известно, не очень полезно – утром в желудке будет камень, и от этого настроение на весь день рискует испортиться.
– Ты понимаешь, сегодня я нашла часы.
– Поздравляю, это хорошая находка, теперь, наконец, твоя привычка опаздывать изживет себя на корню. Золотые хоть? – равнодушно спросила поздняя гостья.
– Да нет, отцовские часы, матросские, – с досадой сказала Лера.
– Ну, ладно, ладно, рассказывай, давай.
И Лера рассказала. Интереса на лице крестной дочери не наблюдалось. Были принесены и внимательно рассмотрены вышеупомянутые часы, даже под лупой на них не нашлось хоть какого-нибудь заслуживающего внимания фактора, разве что еле заметная царапинка. Старые, с традиционным колесиком-заводом и банальными стрелками на обоих циферблатах.
– Я думаю, это их искали, когда разворошили все отцовские бумаги. А они-то тут, у меня, я сама с книжной полки потом…
– Да брось ты, ничего криминального в них нет, и никому они не нужны, и никто их не искал. Искали, может, какой-нибудь документ, – наконец, сказала Вероника. – Давай лучше выпьем. Хочешь, я тебе отбивные приготовлю?
– Спасибо, на ночь есть вредно.
– Ты вот мне скажи, может, это твой брат, может, это он искал какие-то документы на земельный участок матери? Может, он захотел богатого наследства или еще чего?
– Нет, нет, Верка, мой брат здесь не при чем! Как и никто из моих родных!
– Так может, кто-то из знакомых тогда? У тебя же их много!
– Из моих?
– Нет, из моих! – Вероника откровенно издевалась над ней.
У Вероники было множество знакомых, о которых она любила рассказывать за столом.
Она, как магнитом, притягивала к себе таких же авантюрных особ, каковой являлась сама – взбалмошных, рискованных, любопытных, забывчивых, незлобивых и всегда готовых на какую-нибудь проделку.
Одна из таких необычных девушек, которую друзья называли Марабу (неизвестно почему, на Сару она была никак не похожа), в буквальном смысле этого слова сделала себе карьеру на обычных накладных.
Лет пять назад ей пришлось снять на сутки квартиру в Минске, уж по какому случаю, для чего и почему – история умалчивает, однако эти сутки стали для миловидной кроткой блондинки просто невероятной удачей. Это называется так – у тебя есть в жизни шанс, ты только сумей им воспользоваться.
В снятой квартире Марабу обнаружила большую коробку, по виду и размерам напоминающую ящик, в котором из страны папуасов к нам привозят бананы. Кому принадлежал этот ящик, было непонятно, однако любопытная девушка времени зря не теряла, она чувствовала, что эта коробка принесет ей счастье, и не ошиблась.
Бумаги, аккуратно сложенные в волшебном ящике, оказались накладными, проштампованными печатью некой компании под названием «Канцелярия» и штампом со всеми ее реквизитами. У Марабу в голове моментально созрел план, и она, недолго думая, съехала из озолотившей ее квартиры, прихватив с собой заветную находку.
Всю следующую неделю она очень аккуратно расспрашивала знакомых о фирмах, завозящих из России самые разные товары, сидела ночами в интернете, писала письма из вновь заведенного электронного ящика, причем бывший одноклассник, превратившийся за десять лет в крутого хакера, установил ей скрипт, меняющий IP-адрес раз в неделю.
В результате нежная блондинка, постоянно забывающая шали и перчатки в такси, роняющая телефоны в канализационные решетки, пьянеющая от бокала вина и однажды по невероятной случайности сдавшая на водительские права с седьмого раза, еженедельно и регулярно стала получать примерно по тысяче долларов.
А ее новые и старые знакомые, желающие без проблем отмыть деньги, ровными рядами шли к ней за документами и были несказанно ей благодарны, всякий раз приглашая в гости, рестораны и на караоке.
– Тебе не страшно? – спросила у нее однажды Вероника. – Это все же документы.
– Ты, знаешь, бывает страшно, когда несу бумагу, но потом, на обратном пути, когда сотка в кармане, становится уже как-то веселее.
У Вероники, конечно, была цель, ради которой она пришла к Лере почти ночью, – выпить и поговорить, изливая на нее фонтан своих мыслей. Вообще она была незлобива, но очень категорична, ее крестная дочь. Ее мало что интересовало, кроме работы. Только в случае, когда на горизонте появлялось интересное дело, у нее загорались глаза и горели они до тех пор, пока не была достигнута цель.
Часы
Днем ранее Лера готовила отчет в налоговую инспекцию и раскладывала по папкам документы из стильного картонного ящика Икеа, куда во время ремонта свалила неразобранные договоры и акты. Их было много, и возиться очень не хотелось, тем более, время приближалось к вечеру, когда, как известно, хочется поваляться на любимом полосатом диване и посмотреть какой-нибудь сериальчик или, на худой конец, урок фотошопа.
Именно из-за этой лени Лера сделала очень ненужную штуку – вывалила на пол все содержимое коробки, тем самым позволив увидеть все, что представлялось нужным. Кошка была тут как тут. Как известно, эти кошачьи отродья все делают назло и поперек. В данном случае – назло хозяйке и поперек ее действиям.
Лера гладила кошку, и та мурлыкала, открыв рот и, тем не менее, махала хвостом – терпела ненужные прикосновения. Никто никогда не узнает, хорошую ли религию придумали индусы, но Лера была уверена, что кошка точно в прошлой жизни была человеком. Вопрос только – кем и каким? Почему-то казалось, что Лера знала его, что это кто-то из знакомых и не так давно ушедших. Сколько лет-то ей? Кошке было лет восемь, а немудреный подсчет подсказывал, что, по человечьим меркам, ей сейчас этак сорок пять.
Она садилась как раз на те бумаги, которые были необходимы, и выкатывала лапами все, что не похоже на бумагу – карандаши, скрепки, степлер, что-то небольшое в полиэтиленовом пакетике. Кошка подтянула лапой это что-то, и оно оказалось тяжелым.
Лера автоматически подхватила сверток, вынула это что-то, развернула и шлепнулась пятой точкой на пол – держать все, сидя на корточках, уже не представлялось возможным и, собрав все в большую неопрятную стопку, кряхтя, положила на рабочий стол.
Это были отцовские часы, которые она прихватила из дома родителей после того, что случилось. Отец говорил, что они были особенными, матросскими, с водоотталкивающим корпусом, привезенными когда-то с Охотского моря. Они всегда были при нем, хоть ремешок уже изрядно потрепался и имел совсем дешевый вид. Но эта ценность была почти эпатажная, отец очень гордился ею, а на рыбалке часто хвастался, хотя уже все наизусть знали историю о том, как старпом Бочкин подарил их ему за отличную службу.
Когда отец погиб, часы нашлись в нагрудном кармане его брезентовой куртки, там же был и листок бумаги в линейку с какой-то записью, в листок завернули часы, положили в полиэтиленовый пакетик и отдали матери, бедной, ничего не соображающей матери, у которой после этого снова случился припадок.
А потом Лера нашла часы за книгой на полке и забрала с собой в город, чтобы они никому не попадались больше на глаза.
История трагедии
Она отлично помнила этот день.
Тринадцать лет назад была вот такая же жара. Тем утром Лера занималась стиркой, готовилась к отъезду в Польшу – тогда она была «челноком», как и многие женщины, которые хотели прокормить семью сами.
Телефонный звонок раздался неожиданно, Лера вздрогнула. Предчувствие беды придавило сознание. Что-то случилось.
Звонила мать. Она сказала, что ночью отец пошел на рыбалку, и до сих пор его нет.
– Мама, он же матрос, с ним не могло ничего случиться! – говорила она, уже предчувствуя трагедию.
– Его нет! Зачем он пошел на море один? Почему не дождался Володина?! – спросила мать.
И стала плакать, а Лера – ее утешать. И собираться в дорогу, доставая из гардероба черные вещи: рубашку бывшего мужа, которая ей раньше очень нравилась, тонкие брюки и черные же туфли.
Она заехала к сестре, которая всегда была любимым ребенком отца, самым маленьким и нуждающимся в опеке. К слову сказать, брат был любимым ребенком матери… А Лера была тем, кого называют «отрезанный ломоть», и это нисколько ее не обижало – дали жизнь, и на том спасибо…
Солнце жгло нестерпимо. В голове Леры одна мысль опережала другую. Ей очень хотелось верить, что отец жив. И в то же время она знала, что это не так.
Всю дорогу (пять километров!) до рыбацкого поселка Лера молчала. Сестра рыдала и говорила: «Ты не любишь его! Ты не плачешь!» Что могла ответить Лера? То, что плакать – не значит любить? То, что душа ее на время заморозилась, застыла в недоумении? То, что нужно кому-то смотреть за матерью теперь, а упасть в обморок она всегда успеет?
…Отец лежал на берегу моря на деревянной решетке лицом вниз. Лера почему-то так хотела увидеть его лицо, присела на четвереньки и увидела, что седых волос у него стало намного больше, чем было при жизни (еще в прошлое воскресенье!). Он плыл, он сражался за жизнь! Но в какой-то момент все же сдался?..
Мать с сестрой сидели поодаль на скамейке, а жена брата подходила к каждому и впихивала в рот какие-то таблетки. А Лере не нужно было! Она разговаривала с ним, а все мешали разговору. Все в одно и то же время всхлипывали, говорили и… были как будто в оцепенении.
Лера все сидела возле отца. Она не могла поверить, что это он. Казалось, что кто-то надел его куртку, такие знакомые брезентовые брюки, в которых он ходил на рыбалку, виденные ею сто раз носки в полоску, и прилег отдохнуть на этот деревянный шезлонг. Она сидела и прощалась с ним…
То, что было потом, слилось у Леры в один отпущенный ей кем-то промежуток времени. Она помогала брату в организации похорон, она ставила уколы матери, тете, сестре. Она слушала наказы батюшки на кладбище. Там, возле коварной разрытой ямы, Лера просто подошла к отцу, быстро поцеловала и ушла. Она уже попрощалась с ним – у моря.
Потом они с сестрой ждали полдня, когда привезут отца, прятались за поставленный кем-то на краю рыбацкого поселка вагончик и курили, курили… И сестра снова упрекала Леру в том, что та не плачет, что «не любила папу». Откуда ей было знать, что Лера в тот день убежала подальше от могилы и кричала в лесу страшным криком? Откуда она могла знать, как больно Лера его любила?! Только ей было совсем не обязательно, чтобы это видели окружающие.
А на черных ее туфлях еще долго были капли воска, откуда они – Лера не помнила. Ее отведенный кем-то промежуток времени тогда закончился. Но он остался в сознании и может прийти в любой день, и тогда Лера все переживает, как 13 лет назад 9 июня.
Откуда знать людям, что она его и сейчас любит…
Воспоминания и размышления
Матросские часы она рассмотрела – ничего особенного, просто большой корпус из потемневшего металла, на циферблате вверху микроскопическая тонкая царапинка, а циферблатов, к слову, два! Ну и что? Их много может быть, часы ведь разные бывают.
Она снова завернула их в потемневшую дешевую бумагу, на которой расплылось одно единственное слово «Шмелев?», написанное ровным отцовским почерком. Бумага уже была похожа на рваную тряпку, но на ней еще можно было рассмотреть это слово.
Кто такой Шмелев?.. Эх, папа-папа…
На улице была то ли зима, то ли весна, какая-то предвесенняя погода, несмотря на то, что пришел март. И так тоскливо Лере было от этих почти сумерек, от желтеющих на черной земле окурков, от маленького серого двора без солнца. Нет, он ей в принципе нравился – именно потому что маленький, и парк рядом, и церквушка, и центр города где-то близко… Но – не в эту погоду.
А потом пошел снег и очень скоро засыпал скучный двор и желтые окурки, а Лера все сидела над документами, причем в мозгах ее не переставая крутилась фамилия «Шмелев».
Галка важно ходила по перилам балкона, прокладывая на них дорожку. И тут Лера вспомнила – да-да, это тот мужик, с которым отец работал и даже дружил в последние несколько лет. То ли заместитель начальника котельной, то ли инженер…
Внезапно стало зябко и захотелось в ванну. Она любила напустить горячей воды (кто-то что-то говорил про пользу контрастного душа, – нет, только горячая ванна способна успокоить непрочные кисельные нервы), бросить в нее доллар в виде пахнущего заморским раем нектарина или, на худой конец, апельсин, и залечь в ванну думать. Или читать.
Всегда вместе с ней в розовое теплое нутро ванной комнаты приходили коты, по очереди становились на краешек огромной ванны и пили горячую воду. Если кто-то не успевал зайти, то потом начинал скрестись и проситься. Лера вздыхала, вставала, перегибалась и, держась за белый бок стиральной машины, открывала дверь. Кошка всовывала квадратную мордочку, не спеша протискивалась своим грациозным трехцветным телом, а хвост уже скользил сам по себе, нисколько не опасаясь, что его прижмут дверью. Немыслимая самоуверенность!
Запрыгивала она на стиралку так, как будто взлетала – вот она на полу, а вот уже вверху. Затем бесцеремонно закидывала вверх заднюю лапу и начинала умываться. Чистоте цветного шерстяного пятачка кошкиного тела могла бы позавидовать любая операционная. Кошка любила чистоту и, как могла, показывала это окружающим – как только они ее гладили, она дергала спинкой и принималась умывать «загрязненные» чьими-то руками участки шкурки. Кот был попроще – попил из ванны горяченького, и на корзину с грязным бельем. Спать.
Как назло, в голову ничего не лезло, как будто это была не голова, а кастрюля, наполненная до отказа ленивыми голубцами. Как могло это произойти? Почему он пошел на рыбалку один? Почему не доплыл до берега, когда лодка перевернулась, хоть плавать умел отменно? Что могло произойти ночью в лодке, плывущей в тридцати метрах от берега? Даже перевернувшись, она все равно держала бы на воде хоть десять мужчин, и даже не умеющих плавать!
Кому мешал сильный, добрый, красивый и, самое главное, совершенно безобидный и не желающий никому зла мужчина?
Можно лежать в ванной до тех пор, пока вода остынет совсем, можно лежать и думать. Толку?!
История не была похожа ни на какую другую хотя бы тем, что в ней погиб человек, который был самым дорогим для нее, самым нужным и любимым. Ситуация была очень простой и прозрачной, и винить в ней никого не получалось – сам пошел на рыбалку, сам перевернулся в лодке, сам не смог выплыть. Все!
Но Лера все никак не могла поверить в то, что он САМ.
Кошка продолжала вылизывать свои лапы и уши, казалось, что уши вот-вот отвалятся от усердных стараний. Лера представила себе кошку без ушей, не получалось…
А получалось только одно – часы на черном ремешке, завернутые в пожелтевшую и некогда немного размокшую бумагу с фамилией Шмелев, написанной отцом. Что-то в этом было не так, и Лера усиленно думала – что?! И тут она вспомнила.
Примерно через месяц после похорон сервант с отцовскими бумагами и блокнотами уже вынесли во времянку, и когда Лера в последний раз открывала его, там царил полный бардак. Бумаги лежали в таком беспорядке, как будто их специально оттуда выворачивали, скопом, чтобы найти что-то конкретное.
А еще… вскоре мать, еще не пришедшую в себя, уговорили навести порядок в книжном шкафу, беспокоясь о ее психическом здоровье. Потому что она делать что-либо просто отказывалась, все сидела в большой комнате недавно построенного отцом дома и смотрела в окно. Надо же было ее как-то отвлечь, вот и отвлекли.
Перед тем, как занять ее каким-то образом, книжные полки еще раз просмотрели, благо, там были просто книжки, еще Лерины. Спортивные костюмы, брюки и рубашки, майки и свитеры, мастерки и носки – остались в другом, одежном шкафу.
И мать стала перебирать и протирать книги, и на самой верхней полке обнаружила этот небольшой сверток – часы в пакете. После этого с ней снова сделалась истерика. Когда Лера увидела это, даже сплюнула в отчаянии. Ну, все же пересматривали, все! Каким-то образом часы, завернутые в бумагу с отцовским почерком и помещенные в полиэтиленовый пакет, попали за «Мастера и Маргариту»! И тогда она просто забрала эти часы с собой, чтобы мать еще раз, не дай Бог, не наткнулась на них. Бедная мать, сломанная смертью отца!
Лера включила неожиданно горячий душ и, прошипев нехорошее маленькое слово, выскочила из ванны как ошпаренная, возможно, и в самом деле ошпаренная!
Во времянке точно искали часы. Но кому нужны это часы? Они старые, и ценность представляли только для отца – как память о матросском прошлом, просто как винтажная вещь.
А если их искали и не нашли, кто-то один запрятал их за книгу в надежде, что кто-то другой не найдет.
Вода в ванной не остывала по той причине, что все время лилась из крана, горячая, изгоняющая озноб из тела. Точно так же, как она лилась, размеренно и настойчиво снова и снова возникали воспоминания.
Вот они собрались за столом: сестра с постоянно льющимися по щекам слезами и огромным, как красная груша, носом, брат, у которого глаза напоминали застывающий цемент, и она, Лера.
– Уже ничего не исправить, – сказал брат, – мы ему уже ничем не поможем, мы можем только проводить его в… – он не договорил, но было понятно, что здесь должны следовать всем известные слова «в последний путь», только это прозвучало бы банально и даже пошло. И он не стал говорить. Он просто распределил роли – Лера смотрит за матерью и сестрой, он сам идет в спорткомплекс, где работал отец, и распоряжается подготовкой похорон.
Все правильно, все так и должно быть. Лера знала, что брат все сделает, как положено, и была благодарна ему, он мужчина, в конце концов, он как раз и должен быть всех трезвее и практичнее.
С самого детства брат был эталоном, кумиром, учителем и еще бог знает кем для нее. Он отвечал на все ее вопросы, и его мнение было для нее самым правильным и самым главным. Еще тогда, очень давно, когда семья жила в маленьком домишке, купленном отцом по дешевке возле Минского моря, Лера думала о том, что ее муж должен быть именно таким, как ее брат – умным, добрым, сильным и красивым. Она была уверена, что так и будет, но в жизни все вышло по-другому… Да и брат оказался на поверку другим. Не сотвори себе кумира…
Жара в тот день не отступала, открытые окна были занавешены простенькими гипюровыми занавесками, которые нисколько не шевелились – солнце палило, и ветер с моря, видимо, не мог уже сражаться с ним, не получалось. Мать, получившая изрядную дозу успокаивающих таблеток и уколов, неподвижно сидела в спальне, лицо у нее было серым, глаза – безумными, говорить она не могла.
Мать на самом деле была женщина-кремень, она всегда все делала по-своему и других вынуждала делать именно так, как хотелось ей. И никто не мог помешать этому, только отец, да и то в очень редких случаях.
Ту тарелку не бери, в нее я кладу только овощи, в эту кружку ничего не наливай, тут у меня молоко, пол не подметай, его нужно пропылесосить, окна не занавешивай, а то не увижу соседей.
Все, чем могла ей помочь, например, младшая дочь, которая приезжала по выходным, шло, так сказать, насмарку, все было сделано не так. Как хотелось матери. Не то чтобы женщина кремень, командирша-самодурка! Но это ей, конечно, прощалось, мать все-таки.
Но после происшедшего с матерью произошел как бы стопор, и вся ее сила куда-то подевалась.
Почему-то все в те дни казалось Лере значимым, она видела какие-то мелочи, и они магнитом притягивали взгляд, оставаясь где-то внутри, в воспаленном мозгу. На маленькой старомодной тумбочке лежала папина длинная записная книжка с фамилиями и номерами телефонов, написанными четким отцовским и корявым маминым почерком. Из этой книжки брат выискивал тех, кому нужно позвонить и сообщить страшную новость.
Вот стоит старый стул (кажется, такие стулья называют венскими) с круглым сиденьем и гнутой спинкой, на нем еще вчера сидел отец. Вот красный телефон, его диск накручивал отец, когда звонил на свой строительный объект. Все это вокруг видеть было совершенно невозможно, и Лера непроизвольно прикрывала глаза, чтобы не видеть. Наверное, даже когда ей будет столько лет, сколько исполнилось бы отцу этим летом, она все равно не сможет смотреть на эти вещи без боли.
Дальше… дальше все было как во сне.
Итак, получалось, что эти часы кто-то искал, и он их не нашел, потому что они были совсем не там, где он их искал. Да боже ты мой, были б они бриллиантовые или, на худой конец, золотые! Так нет же, самые обыкновенные часы, совсем не современные, с двумя циферблатами (почему-то) и никому не нужные. Никому?..
Но все же кто-то их перепрятал, и это был совсем не тот, кто их искал. А почему же он просто не забрал их с собой?!
Или искали совсем не часы. Тогда что? Боже мой, какая белиберда!
Апельсин был съеден, озноб – изгнан, а ответ, естественно, не найден.
Лера еще раз посмотрела на матросские часы, развернув клочок пожелтевшей бумаги. Часы как часы, снова подумала она, как повторяка-попугай. Нет, что-то здесь не то.
Отец брал их с собой на рыбалку, а потом они оказались в застегнутом нагрудном кармане брезентовой куртки. Может, поэтому и бумага размокла не до конца.
И с какой стати Лере пришла в голову эта мысль, что часы связаны с гибелью отца? Интуиция, что ли? Но отделаться от этой мысли она не могла. Вздохнув, она разгладила бумагу на столе, снова прочла «Шмелев». Стоп, после этого слова стоял вопросительный знак, и теперь получилось еще непонятнее: «Шмелев?». На этом бумага заканчивалась, кто-то когда-то просто сложил ее под словом и аккуратно оторвал. А вторая часть листа, видимо, сгинула бесследно.
Отец работал «на объекте» – так все называли строительство нового спортивного корпуса возле моря. Тогда это был несуразный каркас, облепленный лесами и досками. Какой неадекватный архитектор придумал с одной стороны округлое, с другой – квадратное, а с третьей – треугольное здание, предназначенное в будущем для тренажеров, бассейнов, джакузи и сауны?
Он был простым кладовщиком и занимался тем, что принимал огромные мазы со строительными материалами, записывая аккуратным почерком наименования и объемы. Все всегда было у него записано в точности – сколько, когда и куда поступает. Смешно предположить, что он кому-то когда-то перешел дорогу.
Тогда, тринадцать лет назад, у Леры не было мобильного телефона, и она, приходя к отцу «просто так», располагалась в маленьком кабинетике, и, рассматривая папки с накладными, звонила всем своим знакомым, номера телефонов которых помнила.
Конечно, она могла это делать и из дому, но там было неинтересно, а здесь, где пахло соляркой, деревянными стружками, побелкой и еще бог знает чем, ей было приятно сидеть за отцовским столом под лопастями старомодного кондиционера, и «просто так» набирать номера телефонов. Боже мой, как это было давно!
Методы Вероники
Вероника сейчас была как нельзя кстати, потому как всегда давала ценные советы, причем за эти советы ей в некоторых ресторанах немало платили. Здесь не ресторан, – подумала Лера, и меню здесь скудновато – из горячего коньяк в пять звезд (при желании две из них можно зачеркнуть), из горячительного тоже коньяк с не зачеркнутыми звездами, а на десерт – можно принимать тот же коньяк десертными ложками.
Отличительной чертой характера того же ресторанного критика была привычка питаться «невредными» продуктами. Сегодняшним вечером среди невредных на столе был опять-таки коньяк. Если говорить проще – не закусывала Вероника!
Надо отдать ей должное, слушать она умела. Послушала-послушала да и сказала коротко так, емко.
– Ты хочешь узнать подробности гибели своего отца? Так в чем дело? Узнай!
– Как? – поморгав немного и прищурившись от крепости «горячей закуски», прохрипела Лера.
– Ну как… поезжай в родительский дом, ну, то есть, в те места, где он находится, и узнай, кто доставал папашу со дна морского, кто нашел часы и почему они оказались завернуты… ик! в эту бумагу. Ик!
При последнем «ик» любопытная кошка, пришедшая на «ик» первый, посмотрела на Веронику очень внимательно и с порицанием, а кот, будучи огромным, трусливым и безобидным, как бронтозавр, спрыгнул с табуретки, после чего она с грохотом упала, и помчался куда глаза глядят.
– Воды попей! А лучше возьми закуси, и перестанешь икать!
Это невероятно, но Вероника славилась тем, что всех учила придерживаться диеты и здорового образа жизни. А еще она точно знала, как убрать икоту, если таковая обнаружилась у человека, которого «развезло от усталости».
Как оказалось, это было довольно просто и не требовало никаких дополнительных усилий. Нужно было налить полный стакан холодной воды, потом встать таким образом, чтобы голова оказалась ниже, пардон, попы, и пить воду не с того края стакана, с которого все привыкли. Следовало сделать как минимум три больших глотка, в процессе чего вода проходила в горло каким-то другим путем, и дыхание открывалось. Мы пойдем другим путем, говорил молодой Ульянов, о котором сегодня забыли. А ведь если б помнили, много чего удалось бы избежать – например, девальвации рубля после президентских выборов. Ой, да и выборов как таковых, может, и не было бы, а была бы… парламентская республика, к примеру.
Ну, так вот, после того, как «уставший» товарищ выпивал воду рекомендуемым образом, икота должна была покинуть его на ближайшие лет десять.
Однако в реальности происходило немного не так, как описывала Вероника. Человеку, конечно, наливали полный стакан воды – чего-чего, а воды у нас в стране предостаточно! Потом он становился в согбенную позу (проще говоря, раком), брал в руки стакан с водой и очень старался пить «с другого края». И это ему мало удавалось, потому что вода так и норовила попадать с «правильного» края и никак не хотела идти в горло другим путем, а начинала лезть в нос и проливаться на пол.
А если кто-то думает, что человеку, которого «развезло от усталости», было легко стоять в столь недвусмысленной позе, то глубоко ошибается! Человека несколько штормило, и, избавляясь от икоты, он часто начинал чувствовать потребность в процессах другого вида, которые в таком состоянии происходят в организме. Проще говоря, его начинало тошнить.