Полное собрание впечатлений Каневский Александр

С утра без перерыва хлещет ливень, такой сильный, что, кажется, вот-вот смоет «дворники»: конец месяца – где-то не выполнили план по дождям, вот и штурмуют. Ничего, прорвёмся!

В придорожном ресторане нам подали рыбу-саблю, поджаренную вместе с ножнами. Ничего, разжуём!

Под Ровно инспектор ГАИ попросил подвезти до города какую-то старушку. Всю дорогу она нам сообщала страшные новости: впереди наводнение, и мост сорван, и все машины плавают… Если бы она работала главным паникёром города, то всегда получала бы прогрессивки. Но испортить нам настроение даже ей не удалось: мы едем в Варшаву, город, где у нас много друзей, нас ждут и нам рады.

Жена и дочь пели тонизирующие песни из репертуара Аллы Пугачёвой, я прибавлял газу, и машина весело неслась по паркету асфальта, отполированного щёткой дождя. Я знал, что всё будет хорошо: и ливень кончится, и солнце появится, и даже таможенные инспекторы встретят нас добрыми улыбками.

К вечеру дождь кончился. Выстиранное им небо сушилось на радуге. Подъезжая к Бресту, мы увидели мальчуганов, играющих с мячом. По мокрой траве катился яркий жёлтый сверкающий шар, похожий на солнце. Потом его подбили ногой, и он помчался, подгоняемый ветром. Перекати-Солнце.

В брестской гостинице «Интурист» милые приветливые администраторы, оборудованная стоянка для машин, хороший буфет, уютные номера… Вот только подушки огромные, как постаменты. Спать на них приходится полусидя, вернее, даже полустоя. Взгромоздиться на такую подушку, всё равно, что покорить Эльбрус.

Утром, перед самым отъездом, увидели толпу у киоска с сувенирами. Подошли и порадовались: замечательные изделия, с большим вкусом и выдумкой: раскрашенные лошадки, резные шкатулки, сундучки… Мы докупили большое количество сувениров к тому бессчётному количеству, которое везли. А несколько из них я купил для себя, чтобы поставить в кабине (как в анекдоте: «Себе, любимому!»).

Гофман, который живёт на крыше

Мы жили в самом центре Старого мяста (Старого города), на Рыночной площади, в новой квартире Ежи Гофмана, известного польского кинорежиссёра, фильмы которого «Гангстеры и филантропы», «Пан Володыевский», «Потоп», «Прокажённая» пользовались большим успехом в Советском Союзе.

У меня богатая фантазия, я могу себе представить всё, даже самое невероятное: неподвижный Терек или остановившийся в воздухе реактивный самолёт, но я не в силах вообразить Гофмана в спокойном состоянии. Он живёт на ходу, постоянно улетая, прилетая, уезжая, забегая… Даже разговаривая по телефону, бегает по квартире с аппаратом в руках. Для того чтобы поговорить с ним, бегаю рядом, беседуем короткими перебежками. Иногда звонит его жена Валя, которая сейчас за границей. Во время каждого междугороднего разговора она с любопытством спрашивает: «Кто у нас сейчас в гостях?», и Гофман называет ей новую фамилию. Он регулярно кого-то встречает, принимает, развлекает. Большинство гостей из Советского Союза – это не удивительно: он кончал ВГИК, жил четыре года в Москве, потом снимал фильмы на Украине – в СССР у него бесчисленное количество друзей. (До нас у него гостил Владимир Высоцкий).

Работает он очень быстро, в среднем снимает два фильма в год, плюс к этому ещё руководит объединением. У Гофмана большое количество наград: премии министра культуры, премии министра обороны (это как наши Государственные премии), номинации на «Оскара»…

Те считанные дни, вернее, часы, когда он дома, Гофман проводит время на кухне: обожает готовить и угощать блюдами собственного приготовления. Преимущество отдает русской кухне: блины, пироги… Причем, имеет свои рецепты, свои секреты. До сих пор с восторженным стоном вспоминаю его хрустящие деруны!..

Их квартира на последнем этаже, балкон выходит на крыши. Средневековые крыши, покрытые черепицей, на которых вырос лес телевизионных антенн. По красным крышам гуляют чёрные коты. Крыши, крыши, крыши… Где-то здесь живёт Карлсон. Я стоял на балконе и ждал его появления. Но вошел Гофман, и я понял, что он и есть Карлсон. Даже похож на него: приземистый, сдобный, круглолицый. Фортуна всю жизнь гладила его по голове и протерла большую уютную лысину, тоже, как у Карлсона. Очень они похожи. Только Карлсону подвижность придаёт пропеллер, а Гофману – его внутренняя атомная энергия, которую он использует в добрых и мирных целях.

Ода Старому Мясту

Все улицы Старого города сходятся на Рыночной площади. Рыночная площадь напоминает большой выставочный зал: на стенах домов развешаны картины молодых художников, предлагающих свои произведения. На эстраде студенческий ансамбль привлекает публику: поёт, танцует, разыгрывает музыкальные сценки. Ребята очень заразительно всё делают, и площадь им подпевает. В промежутках между номерами рекламируют картины, и теперь уж их обязательно покупают – ведь таким весёлым ребятам нельзя отказать.

Здесь удивительно уютно.

В центре площади – кафе под открытым небом и под тентами: плетёные столики и стульчики в бесчисленном количестве, всегда есть свободные места, чтобы присесть, выпить чашку кофе или охладиться мороженым. Между столиками ходит шарманщик, в пелерине, в цилиндре, с ярким попугаем. За двадцать злотых попугай вытащил мне моё счастье на польском языке: «Чекай доброй дроги» (жди хорошей дороги). Всё верно, только с опозданием: путешествие заканчивается.

К вечеру раздаётся стук подков, появляются кабриолеты, на них можно прокатиться по всему Старому городу (въезд машин сюда запрещён). На козлах – кучера в чёрном, нарядные, важные и гордые, как женихи.

Здесь много ресторанов и ресторанчиков, почти в каждом подъезде. В них всегда есть посетители. Один привлекает фирменным блюдом, в другом – поёт известная певица. В нашем подъезде помещался маленький ресторанчик с итальянской кухней. Запах пиццы и спагетти дразнил нас с самого утра. Очень хотелось туда попасть, но мешало гостеприимство наших друзей: мы всё время были куда-то приглашены. Пробегая мимо ресторанчика, торопясь на очередной приём, мы глотали слюнки – но не наедаться же перед обедом! А обратно возвращались сытыми. Когда же проголодаемся, надо снова спешить на ужин. И так все дни.

Однажды я сделал титаническое усилие, проснулся в шесть утра и вышел на улицу: хотелось походить по Рыночной площади, пока она безлюдна. Магазины ещё были закрыты. Плетёные стульчики в кафе дремали, склонив спинки на столики.

Двое дворников поливали брусчатку мостовой мыльной пеной и тёрли её щётками. Площадь пересекала красивая молодая женщина в вечернем туалете. Она шла медленно, пошатываясь, в помятом платье, не причёсанная, не накрашенная… Вчерашняя женщина.

Каждый раз, когда я хожу по Старому Мясту, меня переполняет радость и восхищение. Восхищение людьми, которые смогли поднять из руин и с такой любовью восстановить своё прошлое, вплоть до кирпичика, до медальона, до дверной ручки… Это великий подвиг, за который нельзя не поклониться!..

Первая сабля

Друг Ежи Гофмана – Юрек Беккер, писатель и журналист, который в дальнейшем стал и моим другом, был в Варшаве очень известной личностью: красивый, элегантный, остроумный, владеющий несколькими языками, он пользовался огромным успехом у женщин, его называли «Первая сабля Варшавы», о его бесконечных романах рассказывали легенды. Одну из них я сейчас перескажу.

В Польше был очень непопулярным один советский дипломат, который, ощущая себя «большим белым братом», был груб и бестактен – это унижало человеческое и национальное достоинство поляков. Жалобы в Москву не помогали. Тогда от него решено было избавиться другим путём: к Юреку обратились с просьбой соблазнить жену этого дипломата и, тем самым, его скомпрометировать. Это была просьба всей интеллигенции, это было чуть ли не государственное задание, и Юрек согласился.

Уже через месяц жена этого дипломата, как влюблённая кошка, бросалась к нему, где бы он не появлялся. На каком-то приёме, выпив лишнее, она подсела за его столик и оказывала ему недвусмысленные знаки внимания. Возмущённый дипломат, который это увидел, подскочил к столику, оттащил жену и что-то оскорбительное сказал Юреку, тот в ответ дал ему пощёчину, завязалась драка. Назавтра об этом написали все газеты, возник скандал, и дипломата отозвали. Вся Варшава ликовала, а Юрек стал национальным героем: когда он входил в какое-нибудь общественное заведение, мужчины аплодировали ему.

Несколько лет он работал специальным корреспондентом Польского радио в Москве. Однажды всех иностранных корреспондентов газет, радио и телевидения пригласили на открытие Братской ГЭС. Когда они собрались у выделенного им самолёта, Юрек случайно услышал разговор двух пилотов: они обсуждали какие-то подозрительные шумы в одном из двигателей. Второй пилот предложил задержать вылет и вызвать механиков для проверки. Но первый пилот отмахнулся:

– А! Ху с ним! Долетим! – и объявил посадку.

– Представляешь, моё состояние? – рассказывал Юрек. – Что делать? Поднять шум? Показать себя трусом и паникёром? А как докажешь – пилоты скажут, что мне это показалось!.. Короче, я сел вместе со всеми, и весь полёт напряжённо вслушивался в работу двигателей, покрываясь холодным потом от каждого толчка…

– Но ведь долетели? – спросил я.

– Долетели.

– Вот видишь, какая мощь заключается в Российском «ху с ним»? Возьми, к примеру, освоение космоса: «Давайте первыми запустим Спутник Земли. – Какой спутник? У нас жрать нечего, задница в заплатах! – А ху с ним, запустим!». И запустили?

– Запустили.

– То-то! Вам, иностранцам, никогда не понять великую силу Российского «ху с ним»!

И Юрек со мной согласился.

«Нет проблем!»

Я сейчас работаю над сценарием советско-болгарской кинокомедии. Один из её героев – администратор Одесской филармонии, король администраторов, словарный фонд которого, как он объясняет, на три слова меньше словарного запаса остального человечества: он не знает, что такое «нет», «нельзя», «невозможно». Так вот своего героя я писал с Ричарда Ожеховского.

Мы познакомились в Киеве, когда он был директором Декады польской литературы и искусства. Потом встречались в Варшаве. Я не знаю точно, как формулируется его должность, но знаю, что он в центре всех культурных мероприятий Варшавы, принимает делегации, устраивает выставки, встречает международных гастролёров. Не так давно он провожал пятьдесят японок, которые учились играть Шопена на родине великого композитора (кстати, это идея Ричарда). А потом он участвовал в событии, о котором говорил весь культурный мир. Вкратце перескажу эту историю.

В 1838 году Эжен Делакруа написал портрет Фредерика Шопена и Жорж Санд. После смерти художника портрет перешёл в другие руки и был разделён на два. Портрет Шопена остался в Париже и попал в Лувр, а портрет Жорж Санд перекочевал в Данию и обосновался в Копенгагене. И вот в Варшаве в ноябре 1979 года, более чем через сто лет, оба портрета снова встретились. На открытии этой выставки лучшие пианисты играли произведения Шопена… Одним из тех, кто задумал эту выставку и организовал её, был Ричард. Французский консул назвал его «Месье «Нет Проблем». Нет проблем! – единственная реакция Ричарда на любое задание. Для любого администратора Ричард Ожеховский – ходячая школа повышения квалификации. Он-то и был руководителем нашего культурного досуга в Варшаве. Как вы понимаете, для нас не было ничего невозможного.

Мы побывали в театре «Сирена» на спектакле «Великий Додек», о знаменитом польском актере Адольфе Дымше. (Исполнитель главной роли Богдан Лазука, прекрасный актёр с лицом Остапа Бендера, и очень гостеприимный: сразу предложил нам ключи от квартиры, где, наверное, и деньги лежат…)

Посмеялись на эстрадно-кабаретном представлении «Караван» в Театре на Торгувку…

Посмотрели пьесу Славомира Мрожека «Кравец», поставленную в театре Сполчесном…

И даже попали на спектакль «Опереттка» по пьесе Витольда Гамбровича, билеты на который были проданы на три месяца вперёд. («Ричард, а мы достанем билеты?» – «Нет проблем!»)

Не стану анализировать эти спектакли – они разные, они спорные. Единственно, что их объединяет, – это высокий уровень актёрского и режиссёрского мастерства и истинная, заразительная театральность. И ещё. В Варшаве театр начинается с плаката. Плакаты удивляют, восхищают, смешат, интригуют… Они зовут, они просто кричат: «Иди к нам!.. У нас интересно!» Искусство плаката – это трудное, но очень благодарное искусство, которым польские художники овладели в совершенстве.

«На закуску» Ричард повел нас в Торвар, на концерт модных вокально-инструментальных ансамблей. Торвар – это огромный Дворец спорта. В первом отделении выступали местные «Скальды», во втором – гастролёры, популярный ансамбль «Санто-Калифорния». После первого отделения долго болели уши: грохот стоял такой, что разговаривать друг с другом было невозможно, даже покупая лимонад, приходилось общаться с продавщицей при помощи жестов.

В середине первого отделения ударник разбил барабан – его поменяли. Рядом стояло ещё два запасных: очевидно, подобное не впервой, и музыканты проявили предусмотрительность.

Во втором отделении гастролёры играли чуть потише, но дымились в буквальном смысле: дымовая завеса входила в элемент оформления, её подсвечивали разноцветными прожекторами. (Теперь, кстати, это стало очень популярным и у нас). Было красиво, но все время хотелось позвонить в пожарную охрану.

Мы проехали полстраны, с юга на север, от Неаполя до Милана. За одиннадцать дней путешествия побывали в восьми городах, двух театрах, двух кинотеатрах, жили в шести гостиницах, обедали и ужинали в двенадцати ресторанах, посетили двадцать пять соборов и музеев и примерно столько же магазинов. Мы были наполнены впечатлениями, точнее, туго набиты ими, как кошельки после получения зарплаты, отпускных и премиальных одновременно. Впечатления переполняли нас, не вмещались, выпадали наружу. Они были ярки, пронзительны и, конечно, сумбурны. Поэтому я и назвал их – «Из окна автомобиля».

Борьба за покупателя

Италия живёт за счёт туристов. Поэтому – всё для них, всё продумано, из всего делаются деньги.

Можете не ходить по улицам, не знакомиться с архитектурой – в каждом городе продаются прекрасно изданные книги-проспекты с великолепными иллюстрациями. Можете ничего не фотографировать – везде и всюду вам предложат готовые цветные слайды. Можете не посещать музеев – в любом киоске продаются любые репродукции любых картин и фресок. Приобретя всё это, вы будете по возвращении домой поражать своих друзей объёмом увиденного, даже если вы все дни провалялись на морском пляже. А чтобы вам простилась эта невинная ложь, купите индульгенцию – она же явится ещё одним оригинальным сувениром.

В Италии много гостиниц и ресторанов, ещё больше магазинов. Каждый магазин старается всевозможными способами привлечь покупателя. Одни это делают с помощью рекламы: горящей, пульсирующей, двигающейся, крутящейся… В других действуют психологически: когда вы, расплачиваясь, отсчитываете деньги, продавец вдруг благородным жестом останавливает вашу руку с последней купюрой в пятьсот или даже в тысячу лир, отказываясь от них. Расчёт точен: каждый покупатель будет приятно удивлён и обязательно расскажет об этом своим друзьям, которые тоже захотят что-либо купить в этом магазине, чтобы получить от продавца «на чай».

Большое значение уделяется упаковке проданного товара. Магазины имеют фирменные кулёчки, пакеты с адресом магазина, красивые коробочки, цветные шпагаты… Я наблюдал, как один ювелир упаковывал проданные бусы. Он положил их в симпатичную коробочку. Потом завернул её в зелёную бархатную бумагу и заклеил липкой целлофановой лентой. Затем перетянул золотистым шпагатом и завязал бантик. Это выглядело очень красиво, но кончики бантика торчали, и продавец был недоволен. Он взял нож, протащил лезвие снизу вдоль кончиков, и они закрутились. Только после этого товар был вручен покупателю. Получив такую коробочку, вы обязательно покажете её друзьям, знакомым и тем самым сделаете рекламу магазину.

Есть десятки способов рекламы своего хозяйства.

Например, в Милане у нас был прощальный ужин в таверне «Старая гавань». Там всё удивляло с самого начала. Когда вы только спускались по деревянному трапу в декорированный сетями полуподвал, вас встречал вой корабельной сирены. Каждого посетителя… В центре зала стояла будка со штурвалом. Крутанув штурвал, вы заводили шарманку. Мы все были парадно одеты, мужчины при галстуках, женщины – в вечерних платьях: всё-таки прощальный ужин с руководителями принимающей нас фирмы. Но только мы расселись, выбежали официанты и на всех гостей надели детские фартучки и завязали их сзади. И это сразу создавало домашнюю обстановку.

Пепельницы на столах имели надпись: «Я украл эту пепельницу в таверне «Старая гавань»». Хозяин решил: раз уж туристы всё равно воруют на память сувениры, так пусть лучше сувенир станет рекламой. Такую «уворованную» пепельницу каждому из нас выдали на прощание.

В другом ресторане хозяин вручил всем женщинам на память по морской раковине.

В третьем – весь вечер играли три бродячих музыканта-неаполитанца, удивительно знакомых по неореалистическим фильмам и как будто выскочивших оттуда. Они обходили столики и в зависимости от национальности туристов исполняли соответствующие песни. Пели, мягко говоря, не очень, но старательно, что не выпевалось, то дотанцовывалось. За это им давали деньги, сигареты, конфеты… Очевидно, наши сигареты особенно понравились, потому что они лихо, чуть не вприсядку, исполнили три варианта «Катюши», пять вариантов «Калинки» и почему-то очень грустно, со слезами на глазах, пропели «Подмосковные вечера». По этому обширному репертуару можно было судить, что в Италии уже побывало немало советских туристов.

Рекламой является и качество обслуживания. Поэтому в гостиницах и ресторанах чисто, уютно, приветливо. Вам улыбаются, вам рады, вы – именно тот, кого здесь ждали всю жизнь. Есть рестораны, в которых вы проходите через кухню, и тогда повара приветствуют вас, выбивая ножами и ложками дробь по кастрюлям, подкидывая на сковородках шипящие бифштексы. Готовят вкусно. Мы по два раза в день ели спагетти, и они нам не надоедали – страдали только наши фигуры. Фрукты в корзинах, поданные на десерт, напоминали натюрморты, сошедшие с картин. В номерах стояли холодильнички, забитые вином, водкой, виски, пивом… Рядом лежала ручка и счёт: сам выписал, сам оплачиваешь.

Гостиниц и ресторанов много, магазинов ещё больше. Гостиницы и рестораны полупусты, в магазинах считанные посетители. Все продают – кто же покупает?

Спящая красавица

Нам повезло: рождество мы провели в Венеции; видели предпраздничные базары, слушали ночную мессу, наблюдали за гуляющими венецианцами и венецианками.

На площади Святого Марка, у Дворца дожей, молодые художники за двадцать минут могут нарисовать ваш портрет. Рисуют лихо, все удивительно похожи. Но не это главное – следите, чтобы автограф художника был разборчив: может, со временем автор станет знаменитым и ваш портрет резко подскочит в цене.

Венеция богата. Это богатство ощущаешь сразу, войдя в гостиницу: мебель, стоящая в нашей комнате, в любой другой стране считалась бы антикварной, а здесь это обычная обстановка обычного номера. На улицах дамы в норковых шубах, которые стоят здесь, как дорогие автомобили. Богатые соборы, магазины, рестораны. В соборе святого Марка я видел иконостас, в который вмонтировано 2600 (!) драгоценных камней: бриллианты, рубин, жемчуг… Не говоря уже о расписной эмали, которая может поспорить по стоимости с бриллиантами. Оценить этот иконостас практически невозможно.

В прошлом году Италию посетило 36 миллионов туристов[2] и, конечно, каждый из них побывал в Венеции. Город всегда пользовался популярностью, но теперь, когда всюду стали писать, что он погружается в воду и, быть может, годы его сочтены, интерес к нему особенно возрос.

И рядом с откровенным богатством – откровенная запущенность. Двери домов прогнили после периодических наводнений, сверху – тяжёлые засовы и замки, а внизу – дыры в почерневшем дереве. Отсыревшие стены, отвалившаяся штукатурка. Дома не ремонтируют – видно, не решили, стоит ли… Как квартиру, в которой не знают, будут ли жить дальше. В воздухе сырость и ожидание. Чего?.. В узеньких каналах неподвижная вода застыла чёрным холодцом. Почти все окна закрыты жалюзи и ставнями, и ночью и днём. Кажется, что там никто не живёт. За окнами постоянно сушится бельё, наверное, оно здесь никогда не просыхает. Гондолы – на привязи у подъездов, как собаки на цепи. Зато собаки бегают по городу без поводков – машин-то нет.

Улицы встречаются настолько узкие, что идёшь по ним, расталкивая дома, хочется повернуться боком. «В бедрах жмёт», – пожаловалась одна моя упитанная спутница. Много поворотов – легко заблудиться. Безлюдно даже днём. На таких улицах удобно было сводить счёты с недругами.

На площади Святого Марка, напротив Дворца дожей, два бронзовых молотобойца отбивают каждый час. Это необходимо, чтобы город знал о движении времени… Потому что, кажется – здесь оно остановилось. Покой, сытость, благополучие.

У итальянцев есть пословица: «Милан работает, Рим ест, Неаполь поёт, Венеция спит». Миллионы заморских принцев приезжают посмотреть на эту спящую красавицу, оставляя здесь доллары, фунты, иены… А она спит в своей водной оболочке, как в хрустальном гробу, подвешенная на четырехстах мостах, и медленно погружается в воду.

Побывав в Венеции, я побывал в сказке. В старинной сказке с грустным финалом, которого ещё нет, но который надвигается, и от этого становится особенно печально. Очень, очень хочется, чтоб сказка никогда не кончалась.

С грустью о чувстве юмора

Хозяин квартиры – человек лет сорока, симпатичный, гостеприимный, простой в общении. Он меня называет Саша, я его – Тони. Тони богат, он глава преуспевающей фирмы, совладелец ещё какого-то предприятия. Хорошая квартира в центре Рима, загородный дом, две машины. Ведем диалог с помощью его жены, которая прекрасно владеет русским языком.

Если в компании находится врач, говорят о болезнях и медицине, если в компании юморист, говорят о юморе и сатире. Тони любит и то и другое, интересуется. Я рассказываю о том, что у нас в каждой республике есть свой сатирический журнал и почти во всех газетах и журналах – постоянные отделы юмора. Рассказываю и о киножурнале «Фитиль». Тони завистливо вздыхает.

– А у нас перестали смеяться, – говорит он. – Исчез юмор.

Я протестую:

– Это у вас-то?.. И вы говорите это после таких фильмов, как «Полицейские и воры», «Журналист из Рима», «Чудовище», «Бум»?.. Мы считаем их эталонами настоящих комедий, смешных и умных!..

– Это было, было…

И Тони, жестикулируя, как один из персонажей перечисленных фильмов, убеждает меня, что в Италии уже нет весёлых комедий, нет смешных рассказов, повестей, карикатур. На газетных и журнальных страницах улыбка мелькает всё реже и реже.

– Но почему?

– Нам сейчас не до смеха.

И объясняет: политическая неустойчивость, забастовки, митинги, взрывы бомб…

– Молодёжь бунтует. По-старому жить не хотят, по-новому ещё не умеют. Да и не знают как, вот и мечутся…

Я вспоминаю свои первые впечатления от Италии: бельё за окнами и лозунги на стенах. Лозунги написаны краской, мелом, чернилами… Все-с восклицательными знаками. Большинство заканчиваются серпом и молотом, меньшинство – свастикой. И те и другие – рядом, на одной стене, иногда вперемежку. Уже по этому можно понять, как бурлят страсти. В аэропортах карабинеры с автоматами, овчарки, магнитные пропускники. Опасаясь провокаций экстремистов, досматривают, прощупывают. Я был в широкополой шляпе и, очевидно, напоминал мафиози, поэтому меня проверили миноискателем.

Бунт молодёжи проявляется не только в политических акциях, но и в уголовных. И в Риме, и в Неаполе было модное развлечение: вырывали у женщин сумки на ходу, проносясь мимо на мотоциклах.[3]

Работают парами: один ведёт мотоцикл, второй хватает добычу. У Тониной жены в этом году уже похитили сумку. А за день до моего визита угнали новую полугоночную машину. Ещё не нашли.

– В крайнем случае, получите страховку, – успокаиваю его я.

– Только часть стоимости, – отвечает он. – У нас автомобили полностью не страхуют.

Оказывается, в этом году, только в Риме, похищают 300–400 машин в сутки. Если их страховать на полную стоимость, страховые компании разорятся.

Недавно моих хозяев ограбили – проникли в квартиру через веранду. Сейчас все окна зарешёчены, а входная дверь сверху донизу обшита полосами стали. Перпендикулярно им – три стальных бруса-замка, которые с глухим звяканьем на четверть метра входят в стену. Захлопнув эту бронированную дверь, чувствуешь себя запертым в сейфе. Но, несмотря на эти запоры, хозяева всё равно не спокойны.

– Почему бы вам не провести сигнализацию в полицию? – спрашиваю я.

– Во-первых, это стоит целого состояния. А во-вторых, если мы это сделаем, то подтвердим, что у нас есть что воровать. Тогда точно ограбят! – отвечает Тони и смеётся.

Несмотря ни на что, чувство юмора у него сохранилось.

Кафе для одиноких

Маленькие столики – больших здесь не надо, сюда не приходят компаниями: это кафе, в котором собираются одинокие люди, в основном мужчины.

В углу – телевизор, у которого они проводят время. Наверное, у каждого дома есть свой голубой экран, но они приходят сюда, чтобы в этом совместном глазении почувствовать себя в коллективе, ощутить видимость общения.

Приходят сюда в основном те, кого жизнь хорошенько потрепала.

За соседний столик сел пожилой мужчина в когда-то, видимо, дорогом пальто, ныне уже немного лоснящемся. Потёртые брюки, стоптанные туфли – и то и другое хорошего качества. Шея обмотана стареньким шарфом, которого он так и не размотал, очевидно, под ним была ещё более старая рубашка.

Хозяин здесь знает всех своих клиентов, их ежедневно повторяющиеся заказы, поэтому он сразу поставил перед ним на стол чашечку кофе и стакан воды… Мужчина обаятельно улыбнулся, поблагодарил, перекинулся с хозяином несколькими словами, а когда тот отошёл, вытащил из кармана какой-то пакетик и стал его разворачивать, незаметно, под столом, точно так, как наши «умельцы» разливают в закусочных поллитра на троих. Оказавшись невольным свидетелем этого, я подумал, что передо мной наркоман, который сейчас бросит в воду что-то одурманивающее. Но когда пакетик был развернут, я увидел обыкновенный бутерброд. Мужчина разломил его, первую половину впихнул в рот, разжевал её, проглотил, запил глотком кофе и снова обаятельно улыбнулся хозяину. Я понял, что этот человек сейчас на мели, а брать бутерброд в кафе – дороговато. Поэтому он и принёс его с собой, но съел украдкой, сохраняя престиж и не теряя достоинства.

Было семь часов вечера. Кафе заполнялось посетителями. Хозяин здоровался с каждым и приносил на стол заказанное, в основном кофе и воду.

Потрясение шедеврами

Вся Италия показалась мне одним огромным музеем, разделённым на залы-города. Такое количество великих произведений искусства, что они невольно обесцениваются: пробегаешь мимо колоннады Бернини, потому что впереди – фрески Джотто, но и их смотришь на ходу – хочется ещё успеть к скульптуре Микеланджело. О многом читал, многое знакомо ещё по иллюстрациям в учебниках истории, видел много репродукций… Но всё равно, когда выходишь один на один с шедевром, он потрясает. У меня таких потрясений было много. О некоторых расскажу.

Возрожденная Помпея (итальянцы говорят – Помпей). Три пятых города раскопано и очищено от лавы и пепла. Мы ходили по древним воскресшим улицам часа три, но не обошли и половины. Я никогда не думал, что Помпея так велика. Только сейчас смог смутно представить себе тот объём работ, который потребовался для раскопок города. Это титанический труд и огромная любовь к своей истории плюс, конечно, и финансовый стимул: миллионы туристов, миллионы лир, миллионы прибылей.

В городе был высокий уровень цивилизации. Монолитная узорная мозаика мостовых, виллы патрициев с большими залами для пиршеств и маленькими уютными комнатами любви с эротическими картинками на стенах, для стимулирования… Просторные бани с мраморными бассейнами и системой парового отопления, только пар проходил не по трубам, а в стенах… Капитальные публичные дома – лупанарии, к которым вели многочисленные указатели в виде пенисов.

В городе больше всего бань и лупанариев, так что можно чётко представить, чем в основном занимались патриции. Всё восстановлено очень тщательно и бережно сохраняется: фрески, лепка, статуэтки и даже мумии людей, застигнутых извержением…

…Римский Пантеон, огромный, неуютный, холодный, и в нём Рафаэль, тёплый гений. От этого страшно и грустно. А тут ещё надпись на его могиле: «Пока он жил, прародительница природа боялась быть побеждённой. Когда он умер, она поняла, что ничто не вечно»…

…Ватиканский музей – это уникальное хранилище уникальной коллекции шедевров живописи и скульптуры. Анфилада залов, по-моему, бесконечна – мы так и не дошли до конца. Чтобы обойти весь музей и хотя бы кинуть взгляд на каждое произведение, потребуется не меньше недели, причём трудовой, напряжённой, без перерывов на обед. Гордость музея – Сикстинская капелла и «Страшный суд» Микеланджело. Это подавляет. Таблички призывают к тишине, но никто бы и так не разговаривал. Хочется посидеть, помолчать, раствориться. Здесь чувствуешь себя очень маленьким и очень великим. Маленьким – рядом с созданием гения, великим – из-за принадлежности к роду человеческому, представитель которого создал этот шедевр…

…Собор Санта Мария дель Фьоре напоминает изделие из слоновой кости. Хочется погладить, потрогать кружевную керамику и резьбу его стен. Мы приехали во Флоренцию вечером, по дороге в гостиницу остановились у собора, вышли и, зачарованные, смотрели на этот сказочный замок, подсвеченный прожекторами. Казалось, сейчас оттуда выйдет фея и скажет: «Добро пожаловать!» Но подошла гид и сказала: «Пора ужинать». Мы уехали, но назавтра ещё много раз крутились вокруг собора и любовались, любовались…

…В Академии изящных искусств, там же, во Флоренции, стоит мраморная скульптура Давида. Её высек Микеланджело, когда ему было 24 года. По ней можно изучать анатомию человека. Видна каждая мышца, каждая жилка, каждый сосудик просвечивает сквозь кожу. Обычно мраморные скульптуры – холодные. Эта – тёплая, живая. Итальянцы говорят, что скульптор вложил в неё свою душу и она до сих пор там…

…Театр Олимпико в городе Веченца – творение фантазии великого итальянского архитектора Андреа Палладио. Построен в 80-е годы XVI столетия. Уникальная архитектура – ничего похожего я никогда не видел.

Зрительный зал расположен амфитеатром. Его оформление – ниши, колонны, пилястры и скульптуры великих деятелей искусства и культуры. Всего восемьдесят фигур. Мы пришли, когда театр ремонтировался. Зал был пуст, но фигуры создавали ощущение заполненности. На сцене – постоянная декорация: улицы древнегреческого городка. Под эти декорации подбирается репертуар. Акустика превосходная: наш гид ходил по сцене и, не повышая голоса, рассказывал о театре – в любом уголке его было слышно одинаково хорошо. Искусственное небо и в зале, и на сцене создает воздушность и прозрачность, не верится, что это нарисовано. Удивительный театр! Посещение его, наверное, всегда праздник… Впрочем, в идеале так и должно быть, иначе зачем ходить в театр?..

О религии

Ватикан умён. И очень гибок в своих методах привлечения паствы в храмы. Ещё в Польше я наблюдал, как под Новый год в костёлах устанавливали нарядные ёлки и устраивали праздники для детей: пусть с малых лет привыкают к посещению храмов. Католическая церковь приглашала знаменитых гастролёров, очевидно, платила им немалые деньги, но это «стоило мессы», потому что тоже заманивало в обитель божию даже неверующих.

В Италию мы прилетели под Рождество. В это время во всех костёлах сооружают композиции, изображающие рождение Христа. Причём, это делается не самодеятельно, а профессионально: участвуют художники, декораторы, механики… Как сообщила нам наш гид, за лучшую работу премируют.

Я видел такую композицию в одном из венецианских костёлов. Честное слово, это было интересно: плыли облака, передвигались фигурки людей, выбегали куры, клевали корм, вылетали искры из-под молота кузнеца… А в центре, в хлеву, Дева Мария качала люльку с новорожденным Христом. У композиции все время толпился народ – и дети, и взрослые. Объясняли друг другу, где что, кто изображён – шёл своеобразный урок повторения Библии.

Началась месса. Хором дирижировал современный парень с патлами и бородкой. Казалось, он сейчас сбросит сутану и выдаст рок. Хор, конечно, пел что-то церковное, но несколько иной ритм, сегодняшняя оркестровка – и это уже современная мелодия и исполнение. Пастор произнес молитву, и к нему стали по очереди подниматься прихожане. Парень в джинсах, дама в вечернем, старушка в теплом платке… Каждый из них по очереди читал абзац из Библии и возвращался обратно. На их место выходили новые, продолжали чтение. При таком новшестве каждый становился не только слушателем, но и соучастником действа, тем самым стимулировалось особое отношение к происходящему.

Яркое освещение, богатые фрески, красивый ритуал, хоровое пение – всё это напоминало спектакль в красочных декорациях, с хорошей режиссурой, по выверенному веками сценарию. Спектакль пользовался успехом, и в этом немалая заслуга мудрых режиссёров, которые его постоянно осовременивают.