Анжелика – маркиза ангелов Голон Анн

Паж умолк, его дыхание стало учащенным. Он явно нервничал, так как то и дело досадливо оглядывался. Улица была тихой, однако прохожие на ней появлялись довольно часто. Мимо влюбленной парочки даже пронеслась компания улюлюкающих студентов. Тут паж не выдержал, отступил на шаг и топнул ногой.

— О! Я вне себя! В этом чертовом городишке негде уединиться. Дома и улицы скоро лопнут от переизбытка людей. Даже богатым сеньорам приходится встречаться с любовницами в прихожих. Итак, где бы нам укрыться, чтобы нас не беспокоили?

— По-моему, и здесь хорошо, — прошептала она.

Однако он не разделял мнения Анжелики. Он бросил взгляд на маленький кошелек, что висел на поясе, и его лицо просветлело.

— Идем! У меня появилась идея! Мы найдем себе комнатку по вкусу.

Он взял ее за руку, и они побежали по улицам к площади Нотр-Дам-ла-Гранд. По дороге Анжелика любовалась городом. С восхищением она смотрела на фасад собора, богато украшенный, будто индийская шкатулка для драгоценностей, и с двух сторон увенчанный колокольнями в форме сосновых шишек. Поговаривали, что камни просто расцвели под волшебным резцом скульптора. Анри попросил свою юную спутницу подождать его под портиком. Через несколько минут он возвратился с довольным лицом, держа в руке ключ.

— Ризничий дал мне ключ от кафедры.

— От кафедры?.. — изумилась Анжелика.

— Ба, он не в первый раз оказывает такую услугу несчастным влюбленным!

Он обхватил ее за талию, и они спустились по ступеням в собор, который немного осел от времени.

Анжелике стало не по себе от темноты и сырости, которую она ощутила, лишь только вошла внутрь. Церкви Пуату самые мрачные во всей Франции. Суровые здания, воздвигнутые на мощных фундаментах, таят во тьме своих старых стен древнее убранство, яркие цвета которого кажутся нереальными на фоне серого камня. Подростки шли молча.

— Мне холодно, — прошептала Анжелика, кутаясь в накидку.

Он обнял ее за плечи, однако пыла у него поубавилось, и теперь он казался немного смущенным.

Он открыл дверь кафедры и, поднявшись по ступенькам, вошел в ротонду, предназначавшуюся обычно для проповеди. Анжелика машинально последовала за ним. Они уселись на пол, застеленный бархатным ковриком. Церковь, темнота, запах ладана — все это, казалось, утихомирило предприимчивого мальчишку. Он снова обнял Анжелику за плечи и нежно поцеловал в висок.

— Какая ты чудесная девочка, — вздохнул он. — Ты нравишься мне куда больше всех этих взрослых дам, которые насмехаются надо мной. Мне не очень нравится иметь с ними дело, но я должен им угождать. Если бы ты знала…

Он еще раз вздохнул. Вдруг лицо его стало по-детски простодушным.

— Я покажу тебе кое-что очень красивое, кое-что исключительное, — произнес он, роясь в своем кошельке.

Наконец он вынул квадратик слегка запачканной белой ткани, обшитый тонким кружевом.

— Платок, — сказала Анжелика.

— Да. Это платок короля. Он уронил его сегодня утром, а я поднял и сохранил как талисман.

Он бросил на нее долгий задумчивый взгляд.

— Хочешь, я подарю его тебе в знак любви?

— О да! — живо ответила Анжелика, протягивая руку.

Рукой она нечаянно задела деревянную балюстраду, и звук от удара эхом отозвался под сводами. Парочка замерла, тревожно глядя друг на друга.

— Мне кажется, кто-то идет, — прошептала Анжелика.

Тут паж с жалким видом произнес:

— Я забыл закрыть дверь на кафедру.

Затем оба смолкли, прислушиваясь к шагам. Кто-то поднимался по лестнице, и через несколько секунд появился старый аббат с черной круглой шапочкой на голове.

— Что вы тут делаете, дети мои? — спросил он.

Паж, который за словом в карман не лез, уже придумал, на его взгляд, правдивую историю.

— Я хотел повидаться с сестрой, которая воспитывается в Пуатье, но не знал, где это сделать. Наши родители…

— Не говори так громко в Доме Божьем, — сказал священник, — поднимитесь с пола, и ты, и твоя сестра, и следуйте за мной.

Он привел их в ризницу и опустился на табурет. Затем, уперев руки в колени, внимательно посмотрел на одного и на другого. Из-под его черной скуфьи выбивались седые волосы, окаймляя голову подобно ореолу. Его старое лицо, несмотря на морщины, было очень живым. У него был крупный нос, маленькие внимательные глазки и короткая белая борода. Анри де Рогье внезапно растерялся и теперь смотрел на аббата с искренним смущением.

— Он твой любовник? — спросил вдруг священник у Анжелики, подбородком указав на мальчика.

Анжелика вспыхнула, а паж искренне воскликнул:

— Месье, я бы очень этого желал, но она не такая девушка!

— Тем лучше, дочь моя. Скажи, если бы у тебя было прекрасное жемчужное колье, бросила бы ты его на дворе, полном навоза, в котором роются свиньи? Ответь мне, малышка. Ты бы это сделала?

— Нет. Не сделала бы.

— Нельзя отдавать жемчуг свиньям. Нельзя отдавать свою девственность, твое сокровище, до свадьбы. А ты, бесстыдник, — продолжал он, повернувшись к парню, — как тебе пришла в голову столь кощунственная мысль привести подружку на церковную кафедру, чтобы полюбезничать?

— А куда я мог ее отвести? — угрюмо возразил паж. — В этом городе невозможно даже поговорить спокойно. Улицы уже, чем книжные полки. Я знал, что ризничий Нотр-Дам-ла-Гранд иногда сдает церковную кафедру и исповедальни тем, кто хочет посекретничать вдали от любопытных ушей. Вы же понимаете, господин Венсан, в этих провинциальных городках многих девушек так опекают строгие папаши и сварливые мамаши, что у них нет ни малейшего шанса услышать слова нежности, кроме как…

— Как хорошо ты меня просветил, мой мальчик!

— Кафедра стоит тридцать ливров, а исповедальня — двадцать. Это весьма дорого для меня, поверьте, господин священник.

— Я тебе охотно верю, — сказал господин Венсан, — но цена будет еще выше, если взвесить это на весах, которыми дьявол и ангел взвешивают грехи на паперти Нотр-Дам-ла-Гранд.

Его лицо, до сего момента сохранявшее спокойствие, внезапно приняло суровое выражение. Он протянул руку:

— Отдай мне ключ, который тебе одолжили.

И когда парень протянул ключ, добавил:

— Ты придешь на исповедь завтра вечером. Буду тебя ждать. Отпущу тебе грехи. Я прекрасно знаю, в каком обществе ты живешь, бедный маленький паж! Конечно, лучше уж играть в настоящего мужчину с девочкой своего возраста, чем служить игрушкой зрелым дамам, которые развращают тебя… Ты покраснел. Тебе стыдно перед ней, такой неискушенной и чистой, за свою исковерканную любовь.

Паренек склонил голову, всю его самоуверенность как рукой сняло. Наконец он выдавил из себя:

— Господин Венсан де Поль, прошу вас, не рассказывайте о происшедшем ее величеству королеве. Если она отошлет меня обратно к отцу, он больше не сможет меня устроить на службу у короля. У меня семь сестер, которых надо обеспечить приданым, и три старших брата. Я смог попасть на службу к королю лишь благодаря господину де Лоррену, который меня… которому я нравился, — неловко оборвал он свою речь. — Это он купил мне должность. Если меня прогонят, он потребует, чтобы отец возместил ему убыток, а это невозможно.

Старый священник очень серьезно смотрел на мальчика.

— Я не выдам тебя. Но неплохо будет, если я еще раз напомню королеве, какие гнусности творятся вокруг нее. Господи! Эта женщина набожна и трудолюбива! Но ее окружает грязь, с которой ничего не поделаешь! Нельзя очистить души с помощью декретов…

Его слова были прерваны скрипом открывающейся двери. На пороге появился молодой человек с длинными кудрявыми волосами. Он был одет в черный костюм довольно изысканного покроя.

Господин Венсан поднялся с места и бросил на пришедшего суровый взгляд.

— Господин викарий, я искренне надеюсь, что вы не в курсе того мошенничества, которым занимается ваш ризничий. Он взял с этого юноши тридцать ливров за возможность провести время с подружкой на кафедре вашей церкви. По-моему, вам надо присматривать за своими служителями более тщательно.

Чтобы собраться с мыслями, викарий долго возился, закрывая дверь. Однако когда он, наконец, повернулся, даже полумрак комнаты не смог скрыть замешательство в его глазах. Так как он молчал, заговорил месье Венсан:

— Кстати, я хотел бы вам заметить, что вы носите парик и модный костюм. Священникам это запрещено. Я буду вынужден сообщить об этих нарушениях главе вашего прихода.

Аббат с трудом сдержался, чтобы не пожать плечами.

— Вот это как раз будет ему совершенно безразлично, господин Венсан. Глава моего прихода — парижский каноник. Три года назад он купил звание у предыдущего кюре, который ушел на покой и уехал в свои земли. После этого он ни разу сюда не приезжал. У него дом под апсидой парижского собора Нотр-Дам, и я думаю, что Нотр-Дам-ла-Гранд в Пуатье кажется ему слишком незначительным.

— Господи! Я трепещу при мысли, — воскликнул господин Венсан, — что эта достойная порицания торговля званиями священнослужителей и приходами, словно ослами и лошадями на рынке, не доведет Церковь до добра. И вообще, кого в этом королевстве теперь называют епископами? Богатых сеньоров, бывших разнузданных воинов, которые порой даже не проходят посвящения в духовный сан, а просто покупают епископскую мантию и считают возможным облачаться служителями Бога! О Господи, помоги нам избавиться от подобных порядков!

Радуясь тому, что гнев господина Венсана обратился на посторонний предмет, викарий оживился:

— Я отнюдь не запустил приход. Я посвящаю ему много времени и отдаю все свои силы. Окажите нам честь, господин Венсан, приходите на сегодняшнюю вечернюю службу по случаю праздника тела Господня. Вы увидите, как много будет верных прихожан. Не забывайте, что наш город был спасен от ереси именно благодаря старанию священников. Здесь все совсем не так, как в Ньоре, Шательро и…

Старик окинул его мрачным взглядом.

— Именно пороки священников и породили ересь! — сурово воскликнул он.

Затем он поднялся и, взяв подростков за плечи, пошел к выходу. Несмотря на его возраст и согбенную спину, он казался крепким и проворным.

Наступил вечер, и на площади перед церковью стало темно. Отблески бледного заходящего солнца играли на каменных цветах готического здания.

— Овечки мои, — сказал господин Венсан, — малые дети нашего Милостивого Господа, вы хотели вкусить еще несозревший плод любви. Поэтому набили оскомину, а сердца ваши наполнились грустью. Так дайте же созреть на солнце жизни тому, чему нужно время, чтобы раскрыться. Нельзя шутить с любовью, иначе ее можно никогда не найти. Нет более страшного наказания за нетерпеливость и слабость, чем быть навечно обреченными вкушать лишь плоды горечи — плоды, лишенные настоящего вкуса и запаха!

Каждый из вас должен заниматься своим делом. Ты, мальчик, вернись к своей службе, которую должен добросовестно выполнять. Ты, девочка, вернись к своим монахиням и своей работе. И не забывайте молиться Богу каждое утро. Господь всем нам отец.

Затем священник отпустил детей, провожая взглядом две стройные фигурки, пока они не расстались на углу площади.

Анжелика ни разу не обернулась, пока не дошла до ворот монастыря. Ею внезапно овладело всеобъемлющее спокойствие. Она все еще чувствовала на плече прикосновение теплой руки старика.

«Это и есть господин Венсан, Великий господин Венсан? — подумала Анжелика. — Тот, кого маркиз дю Плесси называет Совестью королевства? Человек, который заставляет знать помогать беднякам? Человек, который каждый день видится наедине с королем и королевой? Какой у него простой и нежный взгляд!»

Прежде чем взяться за молоточек у двери, Анжелика еще раз окинула взглядом окутанный ночью город.

«Господин Венсан, благословите меня», — прошептала она.

Глава 14

Прощание с детством

АНЖЕЛИКА безропотно приняла наказание за свой побег. С этого дня ее поведение дикарки изменилось. Она с усердием принялась за занятия и стала приветливой с подружками. Казалось, она наконец приспособилась к суровости монастырской жизни.

В сентябре Ортанс покинула стены монастыря. Дальняя родственница — тетушка из Ньора — пригласила девочку к себе как компаньонку. На самом деле тетушка, которая происходила из рода мелкопоместных дворян, вышла замуж за магистрата, богатого, но отнюдь не знатного, и надеялась женить сына на представительнице какой-нибудь благородной фамилии, дабы придать семье больший вес. Отец купил сыну чин королевского прокурора в Париже, и надо было устроить так, чтобы он свободно чувствовал себя в обществе титулованных особ. Для обеих сторон это оказалось неожиданной удачей. Свадьбу сыграли быстро.

Тем временем молодой король Людовик XIV вихрем пронесся со своей армией по королевству, образумил взбунтовавшихся жителей Бордо и успокоил западные провинции: Пуату, Мен, Нормандию. Затем он отправился на Восток, в Шампань, чтобы по древней традиции французских королей короноваться в Реймсе.

Реймс!

За огромными полями кудрявых виноградников открывается Реймс, священный центр королевства, город-мать и, если верить легенде о том, что Рем, изгнанный, но не убитый Ромулом, является основателем Реймса, — еще и город-близнец Рима.

И вот под сводами прекрасного готического собора, под разноцветными солнечными бликами от ярких витражей, поднявшись с колен, стоит шестнадцатилетний король. Он снимает с себя одежду и остается в одной шелковой рубашке с глубоким круглым вырезом.

Архиепископ совершает миропомазание короля сильно пахнущей жидкостью рыжеватого оттенка, которая называется миро. Предание гласит, что в далекие варварские времена на этом месте к Святому Реми спустилась с неба голубка с таинственной жидкостью, которой и был окрещен языческий король Хлодвиг. После крещения Хлодвиг стал «наихристианнейшим королем», а Франция — «старшей дочерью Церкви». Архиепископ берет из стеклянной колбы специальной золотой иглой крошечное количество волшебного вещества и смешивает его с очищенным маслом. Потом им окропляет все части тела короля: сначала голову, затем грудь, локти, руки, ноги и ступни.

Затем король получает различные атрибуты власти, принадлежащей ему безраздельно, — их называют регалиями. Ему вручают золотые шпоры, украшенные голубой эмалью, шпагу в ножнах, эфес которой инкрустирован драгоценными камнями, скипетр — посох из ценных пород дерева шести футов длиной, увенчанный статуэткой Карла Великого, который, в свою очередь, держит в руках скипетр и земной шар. Кроме того, король получает руку правосудия — отлитый из золота жезл и руку, как говорят, сделанную из зуба нарвала, с двумя пальцами, поднятыми вверх для приговора или защиты. Чистота. Твердость. Таковы редчайшие составные части королевского правосудия. Все символично. Все служит красоте и искусству.

На безымянный палец левой руки королю надевают кольцо, навеки связывающее его с народом. На нем застегивают тяжелую синюю мантию, отороченную горностаем и усыпанную золотыми лилиями. Затем подносят чашу для причастия.

На его кудрявую голову возложена тяжелая золотая корона с основанием из цветов лилий, от которого отходят четыре пластины, украшенные жемчугом и бриллиантами и соединяющиеся на вершине в цветок лилии с крестом из драгоценных камней. Позже на него наденут другую корону, более легкую, из чеканного золота. Эта его собственная корона предназначена для ношения на торжественных церемониях и праздниках, там, где его мог бы лицезреть народ.

Затем в сопровождении армии король и его подданные целой процессией направляются в деревню Корбени, что находится между Реймсом и Лаоном, где покоятся мощи Святого Маркула — чудотворца. Здесь король получает от Всевышнего дар излечивать золотушных.

Вновь король Людовик XIV, прекрасный как никогда, под восторженные крики растроганной толпы возвращается в Париж.

Единственным, кто продолжал бунтовать, был принц Конде. Стоя во главе испанских войск, он продолжал свою кампанию против французской армии и Тюренна на протяжении еще нескольких лет. Однако Фронда закончилась. Отныне Мазарини считался великим победителем в жестокой гражданской войне. Его красную мантию по-прежнему видели в коридорах Лувра, но с «мазаринадами» было покончено. Все были истощены до предела.

Анжелика знала, что деревня Монтелу практически полностью разрушена. А офицеры квартировали в замке, впрочем, благодаря увещеваниям принца Конде, как полагали де Сансе, военные вели себя на редкость любезно и вежливо по отношению к барону и его семье. В общем, непрошенные гости оставили о себе неплохие воспоминания, хотя и бесцеремонно увели с собой половину мулов. К счастью, несмотря на все события, плата за содержание Анжелики была отослана в монастырь вовремя, благодаря вмешательству Молина.

* * *

Анжелике как раз должно было исполниться семнадцать лет, когда она узнала о смерти матери. Девушка долго молилась в часовне, однако не проронила ни слезинки.

Она с трудом сознавала, что больше никогда не увидит родной силуэт в сером платье и черном платке, на который летом надевалась старая, давно вышедшая из моды соломенная шляпа. Будучи всю жизнь преданной хранительницей сада, мадам де Сансе вечно копалось в саду или огороде и, казалось, проявляла больше заботы и ласки по отношению к грушевым деревьям и капусте, чем к своему многочисленному потомству. Тем не менее она им оставила бесценный подарок.

В то время как знатные богатые дамы устраивали в своих парках лабиринты и воздвигали фонтаны, мадам де Сансе вкладывала свои силы в куда более простое занятие. Фрукты и овощи из ее сада были самыми вкусными в Пуату, поэтому вместо того, чтобы есть дичь и каши, Анжелика с братьями и сестрами питались салатами и фруктовыми пюре, которые укрепляли здоровье и улучшали цвет лица. Впрочем, в детском возрасте мало задумываются о подобных благах.

У мадам де Сансе был очень приятный мягкий голос, но чаще всего она оставалась молчаливой. Она воспитывала детей в строгости, стараясь подготовить их к предстоящим тяготам жизни. Видели они ее мало, но по своей простоте этого не сознавали. Все, что она делала, казалось им само собой разумеющимся.

Вечером того дня, когда пришло известие о смерти матери, Анжелика, улегшись в кровать, внезапно с удивительной ясностью осознала, что потеряла ту самую тихую, грустно вздыхающую женщину, которая выносила ее под сердцем.

Эта мысль взволновала девушку, она положила руку на свой упругий подтянутый живот. Возможно ли, чтобы из такого крошечного пространства мог появиться полный жизни человек, или даже десять человек, один за другим, или даже больше? Затем детей отдают кормилицам, потом отпускают в мир, а они решают, например, отправиться в Америку, потом женятся и умирают. Анжелика подумала о Мадлон. С тех пор как эта всегда бледная и довольно странная девочка родилась на свет, она знала лишь тоску и страх. Она дрожала всем телом, слушая истории кормилицы. Она словно обитала в страшном воображаемом мире, далеком от реальности, из которого ее никто так и не смог вытащить.

«Когда у меня будет ребенок, я ни за что не позволю ему умереть вдали от меня. Я буду любить его! Ах, как я буду любить его! Я буду качать его на руках целыми днями, не отпуская от себя!»

Именно смерть матери позволила Анжелике вновь встретиться со своими братьями, Раймоном и Дени, которые пришли сообщить ей эту печальную весть. Как того требовали правила урсулинок, свидание происходило в приемной, где девушка была отгорожена от братьев холодными прутьями решетки.

Дени учился в коллеже. Он подрос и теперь внешне сильно походил на Жослена. Настолько сильно, что Анжелике даже на мгновение показалось, будто она вновь видит своего старшего брата — таким, каким память сохранила его образ: ученика в черной форме с роговой чернильницей, приколотой к поясу. Она была так потрясена этим неожиданным сходством, что, поздоровавшись со священником, сопровождавшим брата, уже больше не обращала на него внимания. Пришлось ему представиться.

— Я Раймон, Анжелика. Ты не узнаешь меня?

Она смутилась от этих слов. Монастырь урсулинок отличался крайней строгостью воспитания. Монахини так самозабвенно преклонялись перед священниками, что в этом почитании сквозило некое интуитивное повиновение женщин перед мужчинами. Поэтому когда девушка услышала, что брат по-простому обращается к ней на «ты», она почувствовала непроизвольную неловкость. Она опустила глаза. Раймон продолжал улыбаться, глядя на сестру. Очень тактично и деликатно он рассказал ей о горе, постигшем семью, а потом с невиданной простотой и легкостью заговорил о том, что на все воля Божья и детям надлежит смириться с утратой. Что-то новое появилось в его длинном лице с матовой кожей и светлыми горящими глазами.

Он сказал, что отец был весьма расстроен, когда узнал о том, что за годы пребывания в иезуитском коллеже желание Раймона принять сан не ослабло. А ведь после отъезда Жослена барон надеялся, что хотя бы Раймон унаследует его имя как продолжатель рода, но юноша отказался от наследства в пользу младших братьев и постригся в монахи. Гонтран также весьма огорчил бедного барона Армана. Он не желал ни вступать в армию, ни получать образование. Вместо этого он отправился в Париж учиться, но вот только чему — никто в точности не знал. Оставалось только ждать, пока Дени достигнет тринадцатилетнего возраста, чтобы вернуть роду де Сансе воинскую славу, согласно обычаю знатных семей.

Итак, молодой иезуит смотрел на сестру, которая, чтобы лучше его слышать, прижалась розовым личиком к холодным прутьям решетки, и в полумраке, царившем в приемной, ее необычные глаза стали прозрачными, как морская вода.

Раймон спросил с какой-то жалостью:

— А ты кем собираешься стать? Чего бы тебе хотелось, Анжелика?

Она тряхнула золотистой копной волос и равнодушно ответила, что пока не знает.

* * *

Как-то раз Анжелику снова позвали в приемную комнату.

К ней пожаловал старик Гийом, еще больше поседевший со времени их последней встречи. Свою вечную спутницу, ненаглядную алебарду, Гийом аккуратно прислонил к стене.

Он объявил девушке, что приехал, чтобы забрать ее домой, в Монтелу.

Обнимаясь с Анжеликой на прощание на пороге монастыря, монахини-урсулинки улыбались и радовались за нее, так как, по их мнению, это возвращение к своим означало, что ей нашли мужа.

Глава 15

Братья Анжелики покидают Монтелу. — Согласие на брак с графом де Пейраком

БАРОН де Сансе рассматривал Анжелику, не скрывая своего удовлетворения.

— Монашки действительно из тебя сделали настоящую примерную девушку, дикарочка моя!

— Примерную? Ну это мы еще посмотрим, — возразила Анжелика и, как и раньше, небрежно тряхнула своими золотистыми кудрями. Этот напоенный болотными слегка сладкими и терпкими нотками воздух Монтелу воскресил в Анжелике любовь к свободе, она оживала, словно засохший цветок после обильного дождя. Родительская гордость барона Армана возрастала.

— Ты еще более красивая, чем я мог подумать. Правда, твоя кожа немного смугла для твоих волос и глаз, но в этом тоже есть определенное очарование. Хотя я давно заметил, многие мои дети смуглые. Боюсь, это память об арабах, чья кровь течет в жилах многих жителей Пуату. Ты видела своего маленького братика Жана-Мари? У него кожа как у настоящего мавра!

Неожиданно барон добавил:

— Твоей руки просит граф де Пейрак де Моренс д'Ирристрю.

— Моей руки? — удивилась Анжелика. — Но я его даже не знаю!

— Это не имеет значения. Важно то, что его знает Молин. Он заверил меня, что о более лестном союзе для своей дочери я и мечтать не могу.

Барон Арман весь сиял. Кончиком трости он сбивал примулы, растущие у обочины дороги, которая вела через овраг и по которой он прогуливался вместе с дочерью этим теплым апрельским утром.

Анжелика вместе со старым Гийомом и братом Дени приехала в Монтелу накануне вечером. Она очень удивилась, увидев Дени, но он ей объяснил, что хотя в коллеже и нет каникул, его специально отпустили, чтобы он смог присутствовать на ее свадьбе. Анжелика поняла, что возвращение в Монтелу, в родные места, не принесло былой радости. Для нее все здесь стало чужим, бессмысленным, вялым, хоть слуги сновали то тут, то там, выполняя поручения. Барон специально нанял строителей, которые возводили новые конюшни и сараи. После смерти матери для Анжелики было странно видеть в замке тетушек. Пюльшери не изменилась. Она очень обрадовалась, увидев племянницу. Но старушка так исхудала, что Анжелика побоялась обнять ее слишком крепко, чтобы не повредить хрупкие кости. Тетушка Жанна все так же сидела целыми днями в своем дальнем углу гостиной. Ничего не изменилась, она все так же сидела и вышивала очередной цветок.

Когда Анжелика была ребенком, голова которого была постоянно забита новыми фантазиями и приключениями, она не придавала особого значения бесконечному ворчанию и брюзжанию тетушки Жанны. Речь тети Жанны, как, впрочем, и она сама, была частью декораций. После монастыря и из-за своего волнения Анжелика стала более внимательно относиться к словам тети Жанны. Только теперь она замечала те взгляды, полные злобы, которые старуха бросала поверх своего вышивания. Отвечать на подобные взгляды словами любезности — занятие, требующее немалых усилий, поэтому Анжелика не стала этого делать. Выразив тетушке все свое уважение, включая реверанс, Анжелика чаще всего оставляла ее наедине с рукоделием, иголкой и ниткой.

Новость о свадьбе привела Анжелику в полное замешательство. Даже в замке, который она прекрасно помнила, казалось, появилась странная чужая пустота. Это ощущение пустоты было вызвано не только смертью матери.

Возможно, это из-за братьев? Старшие выросли, и Анжелика их постоянно путала. Тому, кого все называли «малышом», — Дени — исполнилось пятнадцать лет.

— А где Гонтран? — спросила она как-то у Мари-Аньес.

Девочка удивилась.

Без сомнения, Гонтран стал для нее «взрослым», и он жил далеко, в монастыре урсулинок или в иезуитском коллеже. Она его плохо знала. Но, обладая живым умом, Мари-Аньес хотела порадовать старшую сестру, которой очень восхищалась.

Пока Мари-Аньес бегала узнавать, куда же делся Гонтран, Анжелика вспомнила, что, когда Раймон приезжал за ней в монастырь, он упоминал об отъезде брата в Париж для продолжения учебы.

Наконец Мари-Аньес вернулась и выпалила:

— Он уехал!

А потом прибавила:

— Никто не знает куда.

Эти слова лишь подтвердили, что никто не знал, куда делся Гонтран. В это утро, прогуливаясь с отцом, она старалась не упоминать о Гонтране, чувствуя, что разговор о брате может только ухудшить настроение барона. К тому же вопрос о ее собственной свадьбе беспокоил ее куда больше. «Что может означать вся эта история со свадьбой?» — думала она. Сначала она не придала этим разговорам значения, но серьезный тон отца, когда он говорил о свадьбе, очень обеспокоил ее. За прошедшие годы отец почти не изменился, лишь несколько седых нитей появилось в его бородке в стиле Людовика XIII, которую он носил. Анжелика думала, что он будет подавлен смертью жены, а встретила улыбающегося и вполне цветущего человека. Они вышли на зеленую, пологую лужайку, возвышающуюся над болотами, и Анжелика постаралась изменить тему разговора. Хотя они только недавно встретились, обсуждение семейных проблем могло привести к ссоре.

— Отец, вы писали мне, что понесли серьезные потери из-за того, что во времена Фронды у вас конфисковали большую часть скота.

— Это правда. Мы с Молином потеряли половину всего скота, и без его помощи меня бы давно посадили в тюрьму за долги, даже если бы я продал все наши земли.

— Вы ему еще много должны? — встревожилась Анжелика.

— Увы! Из сорока тысяч ливров, которые он мне одолжил, за пять лет тяжелого труда я отдал ему лишь пять тысяч, но Молин долго не соглашался их брать, заверяя меня, что эти деньги он дал мне безвозмездно, как мою долю в общем деле. Мне даже пришлось разозлиться на него, чтобы он принял эти деньги.

Анжелика заметила, что если управляющий не хотел брать эти деньги, то отцу не стоило упорствовать в своем благородстве.

— Если Молин предложил вам компаньонство в деле, значит, оно ему выгодно. Он не тот человек, который просто так станет делать подарки. Все же он честен, и если он отдает вам сорок тысяч ливров, значит, ваш труд стоит тех денег.

— Конечно, торговать мулами и свинцом с Испанией становится все сложнее, и это несмотря на то, что нас освободили от провозных пошлин вплоть до самого океана. Но также правда и то, что единственное, чем мы можем покрыть наши убытки, — это продавать свинец и мулов государству в мирное время.

Он бросил на Анжелику озадаченный взгляд.

— Вы очень логично рассуждаете, дитя мое! Я удивлен тем, что юная девушка, которая только что покинула стены монастыря, может так здраво и правильно мыслить.

Анжелика рассмеялась.

— Я знаю, что в Париже женщины интересуются всем: политикой, религией, литературой, даже науками. Их называют «жеманницами». Каждый день в салоне у одной из них собирается весь свет Парижа, включая острословов и ученых, хозяйка салона полулежит на кровати, а вокруг нее у алькова размещаются гости, и они беседуют. Я думаю, что если я когда-либо буду жить в Париже, то создам свой подобный салон, в котором будут беседовать о науке и коммерции.

— Какой кошмар! — воскликнул возмущенный словами дочери барон. — Анжелика! Ведь это не в монастыре урсулинок в Пуатье внушили вам подобные мысли?

— Они лишь считали, что я хорошо считаю и рассуждаю. Даже слишком хорошо… Но они были очень огорчены тем, что им не удалось сделать из меня благочестивую богомолку… и такую же лицемерку, как сестрица Ортанс. Они очень надеялись на то, что однажды она пострижется в монахини. Но, видимо, предложение прокурора показалось ей более заманчивым.

— Девочка моя, не стоит быть столь завистливой, ведь Молин, о котором вы судите так строго, нашел вам куда более завидного жениха, чем муж Ортанс.

Девушка нетерпеливо топнула ножкой.

— Этот Молин много на себя берет! Если послушать вас, то можно сказать, что это он мой отец, а не вы, уж слишком он заботится о моем будущем.

— Вам не стоит сетовать, маленькая упрямица! — смеясь, ответил отец. — Послушайте меня. Граф Жоффрей де Пейрак — прямой потомок графов Тулузских. Их родословная древнее, чем родословная нашего короля Людовика XIV. К тому же он самый богатый и влиятельный человек в Лангедоке.

— Возможно, отец, но как я могу выйти замуж за человека, которого совершенно не знаю и которого даже вы никогда не видели?

— Почему нет? — удивился барон. — Все девушки из знатных семей именно так и выходят замуж. Они не могут знать, какой союз будет благоприятным для их семьи и рода, какой даст невесте знатный титул. В этом вопросе нельзя полагаться ни на выбор девушки, ни на волю случая.

— А он… он молодой? — поколебавшись, спросила Анжелика.

— Молодой… Молодой ли он?.. — с досадой буркнул барон. — Что за праздный вопрос для такой практичной особы. Честно говоря, ваш будущий муж на двенадцать лет старше вас. Но в тридцать лет мужчина в полном расцвете сил, он особенно привлекателен. Бог может послать вам множество детей. У вас будет дворец в Тулузе, замки в Альби и в Беарне, экипажи, туалеты…

Мессир де Сансе запнулся, видимо на этом его воображение иссякло.

— Со своей стороны я полагаю, что предложение руки и замужества от человека, который вас никогда не видел, это исключительный и удивительный шанс.

Несколько шагов они прошли молча.

— Именно поэтому, — прошептала Анжелика, — такая удача и кажется мне столь странной. Почему граф, у которого есть масса возможностей найти себе богатую и титулованную невесту, выбрал меня — бесприданницу из самого глухого уголка в Пуату?

— Бесприданницу? — переспросил барон Арман де Сансе, и его лицо в эту минуту просияло. — Возвратимся в замок, Анжелика, ты переоденешься, мы сядем на лошадей, и я тебе кое-что покажу.

По распоряжению барона конюх вывел во двор замка двух лошадей и оседлал их. Заинтригованная словами отца, девушка молчала. Садясь в седло, она успокаивала себя мыслями о том, что брак, в конце концов, ее удел, и что именно так большинство ее подруг вышли замуж — за тех, кого им выбрали родители. Но почему это предложение так возмутило ее? Мужчина, за которого она выйдет замуж, не стар… Она будет богата…

Внезапно какое-то радостное и новое чувство охватило ее, сначала она не поняла причину, но тут Анжелика заметила, что рука слуги, который помогал ей сесть в седло, скользнула по ее ноге, задержалась там на несколько секунд и погладила. Уж этот жест никак нельзя было назвать нечаянным. Барон ушел в замок сменить сапоги и надеть чистый воротник. Анжелика нервным жестом отдернула ногу, лошадь сделала несколько шагов.

— Это еще что такое, парень?

Яркий румянец залил ее щеки, она разозлилась на саму себя за то, что эта краткая и мимолетная ласка так взволновала ее. Конюх — этот здоровенный широкоплечий детина, посмотрел на нее; пряди каштановых волос падали на темные глаза, в которых светилась давно знакомая, лукавая улыбка.

— Николя! — воскликнула Анжелика. Она испытывала двоякое чувство: радость встречи со старым приятелем по детским играм, и смущение, вызванное его дерзостью.

— А-а! Ты наконец-то узнала Николя! — воскликнул барон де Сансе, широким шагом подходя к ним. — Это сущий дьявол, с которым никто не может совладать. Он не желает работать ни на земле, ни с мулами. Лентяй и повеса, вот каков твой бывший дружок, Анжелика!

Но Николя, кажется, ничуть не удивился таким словам барона. Он продолжал смотреть на Анжелику и смеялся, дерзко, почти нагло обнажая в улыбке свои белоснежные зубы. Из-под расстегнутой рубашки виднелась мускулистая и загорелая грудь.

— Эй, парень, садись на мула и поезжай за нами, — сказал барон, ничего не заметив.

— Слушаюсь, хозяин.

Они проехали по подвесному мосту и свернули влево от Монтелу.

— Куда мы едем, отец?

— К старому свинцовому руднику.

— К этим развалинам недалеко от Ньельского монастыря?

— Вы совершенно правы.

Анжелика вспомнила эту обитель распутных монахов, свою безумную детскую затею бежать в Америки и рассказ брата Ансельма о руднике, о том, как очень давно в нем добывали серебро и свинец.

— Но я не могу понять, какое отношение имеет этот заброшенный кусочек земли к…

— Ну, теперь он не такой уж и заброшенный, и сейчас он называется Аржантьер. Это и есть твое приданое. Если ты помнишь, Молин в свое время уговорил меня возобновить права нашей семьи на разработку этого рудника, а также походатайствовать об освобождении от налогов на четверть добытого свинца. После этого он привез сюда рабочих-саксонцев. Видя его особый интерес к этой нашей земле, я ему сказал, что рудник будет твоим приданым. Думаю, именно тогда в его хитроумной голове и зародилась мысль о твоем браке с графом де Пейраком, ведь этот тулузский сеньор однажды хотел купить у нас этот рудник. Возможно, я не сильно разбираюсь в его связях с Молином, но я уверен, что граф каким-то образом причастен к нашей торговле мулами и свинцом с Испанией. А значит, что дворян, занимающихся коммерцией, намного больше, чем принято думать. Хотя земельные владения графа очень обширны и ему нет нужды прибегать к таким неаристократическим занятиям. Возможно, это его забавляет. Говорят, он большой оригинал.

— Если я не ошибаюсь, — медленно проговорила Анжелика, — вы знали, что граф мечтает об этом руднике, и дали ему понять, что он сможет его получить, если в придачу возьмет и дочь.

— Анжелика, ты очень странно все воспринимаешь! Я вот нахожу идею сделать рудник твоим приданым просто великолепной. Главная забота в моей жизни — это обустройство вас, моих дочерей, об этом же мечтала и ваша покойная мать. Наша семья ни при каких обстоятельствах не продает свои земли, даже в самые тяжелые времена, нам удавалось сохранить земли баронов де Сансе целыми в полной неприкосновенности, хотя маркиз дю Плесси довольно часто зарился на ту часть наших плодородных земель, на месте которых раньше были болота. Но выдать свою дочь замуж не только за человека весьма родовитого, но и очень богатого — на это я согласен. К тому же, ведь так мы сохраним наши земли, они перейдут не в чужие руки, а в новую семью, в новую ветвь нашего рода.

Анжелика ехала немного позади отца, поэтому он не видел выражения ее лица. Она тем временем в бессильной злобе кусала губы своими белоснежными зубками. Она не могла объяснить отцу то унизительное положение, в которое ее поставили, ведь он убежден, что очень ловко и хорошо устроил счастье своей дочери! Все же она попыталась бороться.

— Насколько я помню, вы дали этот рудник Молину в аренду на десять лет? Значит до конца аренды еще четыре года. Но как тогда эти земли могут стать приданым?

— Молин не только согласился на это, но даже сказал, что он готов и дальше разрабатывать эти земли для графа де Пейрака. Работы на руднике ведутся три года… Сейчас ты все сама увидишь, мы почти приехали.

Через час езды рысью они прибыли на рудник.

Анжелике раньше представлялось, что этот черный карьер и окружающая его протестантская деревня находятся на краю света, но теперь все это оказалось намного ближе. На это ощущение влияла также хорошая дорога, которая вела прямо к руднику. Вокруг рудника появились дома рабочих.

Отец и дочь спешились, Николя взял под уздцы лошадей. От заброшенного рудника, который четко отпечатался в памяти Анжелики, не осталось и следа.

Проточная вода подавалась по специальным желобам, с помощью колес она приводила в движение несколько вертикальных каменных жерновов. Рудодробильные чугунные песты с ужасным грохотом дробили большие глыбы породы, которые рабочие откалывали от скалы кувалдами.

Две печи, раздуваемые кожаными мехами, пылали жаром. Рядом с печами поднимались ввысь горы древесного угля, а остальное пространство было завалено кучами породы. Группа рабочих лопатами бросала размельченную жерновами породу в деревянные желоба, по которым текла вода, другие специальными скребками подгребали ее против течения. Немного дальше высилась очень солидная постройка, двери в ней были затянуты сеткой, забраны железной решеткой и заперты на большой замок.

Вход туда охраняли два человека, вооруженные мушкетами.

— Тут хранятся слитки свинца и серебра, — объяснил барон.

Переполняемый чувством гордости, он добавил, что на следующий же день попросит Молина показать дочери этот склад.

Затем он повел ее к ближайшему карьеру, который спускался большими террасами, каждая шириной по два туаза[68]. Они делали карьер похожим на древний римский амфитеатр. Тут и там были видны черные дыры туннелей, и из них все время появлялись ослики, которые тянули за собой тележки.

— Здесь работают десять саксонских семей, все они потомственные рудокопы, литейщики и камнеломы. Вот они и Молин и ведут эти разработки.

— А сколько дохода в год вы получаете с этого рудника? — спросила Анжелика.

— По правде говоря, я никогда не размышлял над этим… — немного смущенно признался Арман де Сансе. — Ты понимаешь, Молин регулярно вносит за него арендную плату. Он также взял на себя все расходы по оборудованию этого рудника. Кирпичи для печей были привезены из Англии, а может, и контрабандой из Испании, через Лангедок.

— Конечно же, не без помощи того, кого вы прочите мне в мужья.

— Возможно. Поговаривают, что у него разнообразные интересы. Кроме этого, он великий ученый, он сам сделал чертеж этой паровой машины.

Барон подвел Анжелику к входу в одну из штолен. Он показал ей огромный железный котел, под которым был разведен огонь. Из котла в штольню тянулись две довольно толстые и обмотанные чем-то трубы, периодически из штольни вздымался фонтан воды.

— Это одна из первых паровых машин в мире.[69] С ее помощью мы можем выкачать подземные воды из штольни. Ее сконструировал граф де Пейрак во время одной из своих поездок в Англию. Как вы видите, для женщины, которая собирается стать жеманницей, лучшего мужа и не найти — он столь же учен и обладает острым умом, сколь я невежествен и тугодум, — со скорбной миной заключил барон де Сансе. — Добрый день, Фриц Хауэр.

Один из рабочих, стоявших возле паровой машины, снял шляпу и низко поклонился. Лицо мужчины отливало синевой, — за долгие годы работы на рудниках каменная пыль въелась в кожу. На одной руке у него не хватало двух пальцев. Он был невысокого роста, горбатый, и поэтому руки казались чересчур длинными. Маленькие глазки поблескивали из-под спадающих на лоб волос.

— Мне кажется, он похож на Вулкана, бога подземного огня, — сказал мессир де Сансе. — Говорят, что нет человека, который лучше него разбирается в породах, залегающих в недрах земли. Видимо, это из-за его слишком загадочного вида. Рудничное дело всегда мне представлялось очень таинственным, даже, можно сказать, каким-то колдовским. Поговаривают, что он владеет секретом превращения свинца в золото. И все же он очень много лет работает вместе с графом де Пейраком, и тот послал его в Пуату наладить разработки на руднике Аржантьер.

«Опять граф де Пейрак! Везде этот граф де Пейрак!» — с раздражением подумала Анжелика.

Но вслух сказала:

Страницы: «« ... 678910111213 »»

Читать бесплатно другие книги:

Андрей Кивинов – один из самых читаемых писателей современной России. Он пишет о страшном – смешно, ...
«– Деточка, соедините меня с дежурной частью....