Горец. Имперский рыцарь Старицкий Дмитрий

— Контрабандисты? — усмехнулся я.

— А кто их знает, — честно ответил Вальд. — На роже у них не написано. Крестьяне и крестьяне по виду, но заплатили не торгуясь. Так что, может, и контрабандисты…

Стирховая ферма была полностью обустроена и ухожена. Попасть ненароком ногой в навоз проблематично — ценное удобрение моментально убиралось в особые короба. Животные выглядели бодрыми и здоровыми. Запас кормов на глаз даже избыточный. Но «много» — это совсем не то, что «не хватает». И так как вся работа здесь добротно велась в отсутствие Вальда, то я решил, что не прогадал, когда согласился на партнерство с ним в области животноводства.

Ах, каких бы тут можно было выращивать страусов!..

Главный коневод хозяйства мне понравился. Спокойный, уверенный в себе дядька, отслуживший в свое время добровольческий срок в конно-горных егерях и не сподобившийся на нынешнюю войну по причине кривоты. Левый глаз он потерял в горах, когда убегал от разъяренной медведицы и напоролся на еловый сук. Долго лечился за счет семьи, а потом, оставив старшему брату все хозяйство, подался к Вальдам в конюхи. Теперь он тут главный по стирхам. И жизнью своей, судя по его виду, доволен.

Я оставил ему одного из узкоглазых «хиви» и наказал главконюху, чтобы он слушал кощея,[8] как надо обращаться с царскими верховыми лошадьми. У каждой породы есть свои особенности. И предупредил, чтобы ни в чем он не ущемлял моего пленника. В еде и заработке тот должен был быть как все. И пусть остальные учатся у него, а то война рано или поздно закончится и придется ценного специалиста отправлять обратно домой.

Вальдова конюшня для жеребца и четырех кобыл меня устроила. Капитальное строение. На вырост. С печкой и отдельным помещением для дежурного конюха, в котором вполне можно жить. Там оставили сёдла и прочую трофейную справу для коней.

Отдельно посмотрел я, как работает его кузнец, и одобрил — годен. Копыта коням не испортит.

Окружной староста приехал на двуколке, запряженной местным низкорослым тяжеловозом, только к обеду. И пока местная власть не откушала, к делам мы не приступали.

Внешне староста очень походил на гоголевского Тараса Бульбу, как его любят изображать наши художники: пузат, усат, весел, словоохотлив и совершенно не чванлив. Звали его Йозе Угездфорт. Был он имперский гражданин и старший лейтенант в отставке, послуживший в горных стрелках еще до реформы. На войну не пошел по возрасту. Третий разряд ополченца. Помещик древнего рода из мелкопоместных. Арендаторов у него всего одна деревенька в предгорьях, да в горах еще хутор.

После обеда, со вкусом покурив и опробовав Вальдово домашнее вино — черное с фиолетовым отливом, вкусом напоминавшее попробованное мной лишь однажды настоящее грузинское «Манави» — местная власть обстоятельно занесла в большую книгу сведения о переходе графского имения к новому владельцу с сегодняшнего дня. Не преминул староста проставить номера и даты баронской, дарственной и ввозной грамот. Выдал мне отношение в Департамент сборов для внесения сведений в налоговые сказки. Впрочем, пока я на службе в армии, меня это не касается. Но вот за недоимки моих арендаторов по традиции спросят с меня же.

— Нашему полку прибыло, господин барон, — объявил староста, когда закончил с писаниной. — За это надо непременно выпить.

А выпив, он поинтересовался:

— Много ли у вас подданных на горе Бадон, господин барон?

— Один хутор, — честно сознался я. — Это на северной стороне. А на южной, что досталась мне после победы над Винетией, сам еще не знаю.

И ведь нисколько не врал. В баронской вассальной грамоте Ремидий указал мне в лен всю гору.

— Бедненько, — констатировал Угездфорт, чем вызвал пароксизм смеха у Вальда.

Или уже у Вальдверта? Вроде он по чину стал равен полковнику, так что потомственное дворянство уже выслужил.

Отсмеявшись, Вальд просветил провинциального помещика, что я есть самый главный оружейный барон империи — делаю пулеметы нашей победы. На двух заводах.

— Так что «бедненько» — это не про Савву, — закончил свои хвалебные речи майор, лукаво поблескивая глазами.

Заодно окружной староста без бюрократических проволочек зарегистрировал нам простое паевое товарищество «Рецкий завод чистокровных лошадей» и выдал номер для регистрации в Департаменте сборов. В уставный капитал внесли мы трофейных коней и нарезанную Ремидием землю у реки. Обеспечение завода кормами легло на Вальда, иначе его доля становилась совсем уж миноритарной. Я же еще и денег вложил на стартап. Со свободными капиталами у майора не густо.

Его берег реки мы отдали под отдел чистокровных верховых коней, мой — под битюгов.

Старосту чистокровки не впечатлили, а вот битюгами он искренне восхитился, когда мы собрались их перегонять в мое новое имение.

— Пригоняй кобылку, Йозе, — мы уже перешли за вином на «ты». — Первая случка для тебя даром, — пообещал я местной власти взятку натурой.

— Улучшить породу — дело хорошее, — не стал отказываться Угездфорт.

Господский дом в графском имении мне понравился с первого же взгляда. Я буквально в него влюбился. Он не был тем пафосным дворцом, глядя на который обычно завистливо шепчут: «Жили ж люди»… Внешне особняк выглядел скромно, но очень красиво и гармонично. Архитектор его был гений, в том числе и в ландшафтном дизайне — так вписать здание в небольшой, но разнообразный парк в обрамлении гор… Вот стоял бы и смотрел не отрываясь. И название у поместья звучало подходяще — «Отрадное», если перевести на русский.

К тому же дом изнутри был больше, чем снаружи, как я потом убедился.

Встречали нас заранее оповещенные управляющий господским хозяйством и старосты всех трех приписанных к вотчине деревень арендаторов. Морды угрюмые, неприветливые. Явно приперлись по обязанности, а видеть меня не хотят.

Окружной староста прочитал им вслух ввозную грамоту. Представил меня как барона Бадонверта.

По традиции в присутствии свидетеля — Вальда взял от деревенских старост оттиски больших пальцев на ввозную грамоту как факт ознакомления с документом. Свернул ее в трубку и забрал с собой в архив.

— С вашего позволения я откланяюсь, господин барон. Теперь вы тут полноправный хозяин.

— А как же ужин, господин староста? — удивился я.

Как уже успел убедиться, Угездфорт был большой гурман и обжора.

— Надеюсь, в другой раз непременно, Савва. Но сейчас вам будет не до гостей. Честь имею.

Кряхтя, староста залез в свою двуколку и неторопливо покатил по парку в направлении ворот.

А мертвая мизансцена у парадного подъезда продолжалась. Управляющий и деревенские старосты все так же стояли у крыльца, в тех же позах, что встретили нас. И молчали.

— Так что, уже и корец с дороги господину на его земле подать некому? — нарушил Вальд тишину возмущенным выкликом.

Как ожидая команды, с крыльца неторопливо спустилась тонкая красивая женщина лет двадцати пяти в богатом наряде горянки и с поклоном подала мне ковш бражки литра так на полтора.

Издеваются, не иначе…

Давясь народной шипучкой, выпил я весь ковш и стряхнул последние капли под ноги женщине.

— Будь плодоносящим чрево твое, — сказал, любуясь ее тонким лицом, которое слегка портил длинный острый нос.

Управляющий и старосты встали на одно колено. Женщина поклонилась в пояс.

Все. Теперь я действительно полноправный хозяин тут. Не только по закону, но и по обычаю.

— До нового урожая пусть все пока будет, как было. Потом посмотрим, — сказал я. — Вставайте.

Когда мужики встали с колен, я спросил:

— Что такие невеселые?

Ответил управляющий, как мне показалось, с некоторым вызовом:

— Так, ваша милость, печальная тризна у нас сегодня по молодому графу. Срок ей пришел. Невместно веселие.

— Какая может быть печальная тризна? — взревел Вальд. — Когда мы в течение трех дней с гибели графа провели тризну кровавую. Почти тысячу врагов вырезали за одну ночь. Как в древности — одними кинжалами. Душа Битомара отомщена, весела, и не вам по ней печаловаться. Так что если хотите тризны, то пусть она будет веселой.

Подошли мои снайперы отпрашиваться в деревню, оторвав меня от бухгалтерских книг, которые предоставила мне по первому требованию Альта, та самая женщина, что поила меня при встрече бражкой.

Ох уж эта бражка, до сих пор от нее отрыжка в нос шибает.

Научить их квас варить, что ли?

Странные тут обычаи, вина в подвалах хоть залейся, а встречают брагой… Впрочем, как вспоминаю, на такой случай жена дяди Оле также постоянно бражку держала, хотя посетители на нашем хуторе были в редкость. Так что тут либо бражка, либо чистая вода. Или вода положена только гостям? Вальду потом воды поднесли. Разобраться мне надо с этими обычаями, а то, что все некогда было — не оправдание. Мне тут жить. А «хшешь жичь, як врона, каркай, як вона», — любила повторять у нас в академии студентка, позиционирующая себя как полячку.

Управляющий в имении был, как оказалось, только распорядитель — мышца, а все бумаги вела Альта. Грамотно вела, я скажу. Мозг.

Женщина терпеливо сидела на стуле у стены, сложив руки на коленях, и в разговор мужчин не встревала. Так же как до того не мешала мне рыться в ее гроссбухах, только кратко и по существу отвечая на возникающие у меня вопросы.

Я поднял глаза от залитого осенним солнцем стола и недоуменно спросил бойцов:

— Что так вам приспичило именно сегодня туда намылиться? Завтра чем не день вам?

— Так, командир, Йёссен отсюда родом. Надобно нам перед его матерью повиниться. Завтра вроде как невежливо уже будет. И вообще… Может, помочь чем ей требуется… Командир, он наш товарищ был и…

— Я помню, чем я обязан Йёссену, — буркнул я недовольно, ощущая себя паршиво, будто егеря меня как котенка в лужу носом натыкали. — Поедем, но не все… Я, кучер, мой денщик и от вас трое — сами определитесь кто. На рысаках поедем.

— А денщик зачем? Он же не реций, — настаивал унтер.

— Он пулемет возьмет, — отрезал я. — Мало ли…

Когда егеря вышли, я сказал женщине:

— Альта, я доволен вашими записями при первом взгляде на них. Продолжайте так и дальше. Я ненадолго отъеду, а вы распорядитесь, чтобы жеребцов развели по разным конюшням, не то разломают там все, когда кобылы в охоту войдут, если их вместе держать. Конезавод теперь будет лицо «Отрадного».

Я встал, и женщина встала одновременно со мной. При всей стройности, если не сказать худобе, грудь ее впечатляла размером. Остального всего за балахонистым платьем особо и не заметно. Ростом высока и не блондинка совсем — русая. И глаз светло-карий с зеленцой.

Она неторопливо стянула с плеч богатую шаль, сложила ее и протянула мне.

— Вы, наверное, росли на чужбине, ваша милость, и не совсем ориентируетесь в тонкостях горских обычаев. Подарите эту шаль матери вашего бойца. Я правильно догадалась, что он погиб из-за вас?

— Я ему обязан жизнью, — сознался я.

— Он отомщен?

— Отомщен, — не покривил я душой, так как заставить работать на государство Ночную гильдию это… похуже смерти им будет.

— Тогда платка достаточно, — улыбнулась Альта мягко, глядя прямо в мои глаза. — Если у нее есть еще сыновья, то примите участие в их судьбе. И вас не будут здесь поминать худым словом. Я сама не местная, так что понимаю ваши затруднения. Езжайте спокойно, ваша милость. А я тут подготовлю к вечеру веселую тризну, пока управляющий развлекает нашего гостя.

— Неужели у вас ничего не слышали про Кровавого Кобчика и его тризну по молодому графу на Восточном фронте? — спросил я напоследок. — Об этом все газеты писали.

— Мы не выписываем газет, ваша милость, — мягко ответила женщина. — Да и живем в глуши. Приезжал фельдъегерь от Ремидия. Привез печальное известие о гибели нашего господина. Сообщил, что имение отошло в домен маркграфа, и все. А дальше у нас страда… не зерно, так горох, не фундук, так кизил, не виноград, так орех. И постоянный сенокос на неудобьях. У нас в горах говорят так: «Помирать собрался, а овес сей». Коровы еще болели на новом пастбище…

Одноэтажный каменный дом под соломенной крышей с покосившимся старым тележным колесом для гнезда аистов над ней, как и двор при нем, не впечатлял достатком. Нам его показали сразу при въезде в деревню. Шестой дом по левой стороне.

Встретила нас у калитки сухонькая женщина, рано состарившаяся от тяжелой крестьянской работы.

— Что нужно важным господам на моем подворье? — спросила гордо, вытирая руки передником, когда мы сошли с коляски.

Оставила между нами и собой закрытую калитку из редких жердей.

— Тут живут Йёссены? — спросил я.

— Здесь… — замялась женщина, не зная, как ко мне обратиться.

— Ваша милость, — подсказал ей Тавор.

— Здесь, ваша милость.

— А где твой муж, хозяйка?

— Я вдова, ваша милость. Но если мой старый обормот перед смертью кому задолжал, то только через суд. От меня вы и медяка не получите, — гордо сложила она руки под грудью.

— Нет, мать. Не знаем мы ничего про долги твоего мужа. Сколько у тебя детей?

— Старший сын погиб на войне, где-то далеко на востоке. Второй еще со мной пока. Еще три дочери есть, но они сейчас орех трясут. Дома их нет.

— Зятья есть?

— Нет пока. Кто возьмет почти бесприданниц да безотцовщину? Разве что вдовцы. А с началом этой войны у нас только вдовы множатся.

Я взял с сиденья коляски шаль и протянул ей с поклоном.

— Извини нас, мать, но так вышло, что не уберегли мы твоего сына. Он выполнил свой долг до конца, защищая своего вождя. Что я могу сделать для тебя, как облегчить твое горе, чтобы оно не омрачало твою гордость за сына-героя.

— Ты, что ли, этот вождь? — спросила она с недоверием. — Больно молод…

Но платок взяла, развернула, поцокала языком от восхищения и накинула его себе на плечи.

— Я этот вождь.

— Тогда погоди здесь.

Она ушла в дом и скоро вернулась с ковшиком воды. Открыла калитку и, отступив на шаг, протянула мне корец. Подождала, пока я выпил и сказал положенные слова под падающие в пыль последние капли, уголками губ усмехнувшись на «плодоносящее чрево».

— Я не просила. Ты сам это сказал, вождь. Так что пристрой к хорошему делу моего младшенького, — потребовала она, отбирая у меня ковш. — Так устрой, чтобы он не нуждался по жизни. Нет у него тяги к земле, ни любви к овцам. Даже к вьделке вина нет у него стремления. В армию и в ту не годен по сухорукости. Все книжки читает как порченый. Глаза ломает и керосин напрасно жжет.

— Хорошо, мать. Все сделаю, как ты велишь, — поклонился я ей. — Спасибо тебе за старшего сына. Спасибо за то, что воспитала настоящего горца.

— Где могила моего старшего? — спросила женщина строго.

— В городе Будвиц. На центральном кладбище, в хорошем месте, — постарался я ответить подробно. — Это далеко отсюда — в Ольмюцком королевстве. За могилой ухаживают, не беспокойся. Весной, как земля просядет, на нее камень положат.

— Дашь мне денег, вождь, съездить к сыну, оплакать его могилку? Самой мне не потянуть.

— Непременно. И на дорогу дам, и на прожитье. Там дорогой город.

— Я не спрашиваю, отомстил ли ты за мою кровиночку… Но если твоя совесть позволила прийти к этому порогу, то надеюсь, ты все сделал как положено, — и концом подаренной шали промокнула уголок глаза.

Тут привели парня лет семнадцати. По виду действительно немного не от мира сего, крестьянского мира. Взъерошенного сероглазого блондина среднего роста. Левую руку он держал несколько неестественно.

— Это мой младший и есть, ваша милость. Тим, — кивнула на него мать. — Тим Йёссен. Теперь его обед — ваша забота.

— Читать-писать умеешь? — спросил я парня.

— Я в этом году окончил среднюю школу, ваша милость, — твердо ответил мальчик.

Было чем гордиться, не много в Реции на селе парней со средним образованием. Восьмилетку-то не все заканчивают. Большинство останавливаются на умении читать-писать-считать. Это в долинах. А в горах и этого нет.

— Правда, последние два класса я экстерном прошел, заочно в городе. У нас в селе только восьмилетка есть. Могу аттестат показать, — и дернулся сорваться в дом, да мать остановила.

— Это хорошо, что есть аттестат, — констатировал я этот отрадный для меня факт. — Я вот свой только в армии получил.

Вот и первый бадонский стипендиат образовался. Неказист, но глаза живые. Если он еще на учебу злой, так то, что требуется.

— На будущий год поедешь в Будвиц, — пообещал я ему, — в Политехнический институт учиться на геолога. Учиться читать камни как книгу. Заодно мать свозишь на могилу брата. А этой зимой я тебе посильную работу во Втуце найду. С заработком.

— У него, ваша милость, в этом аттестате плохих отметок нет, — влезла мать с гордостью, как только услышала про заработок, будто не за это же самое совсем недавно сына ругала. — И учитель его хвалит.

— Ваша милость, но у меня нет таких денег, чтобы заплатить за учебу, — спрятал парень руки за спину.

Гордый горец.

— А учиться хочется? — не отставал я.

— Учиться хочу.

— Имперский язык знаешь?.

— Знаю. Читаю и пишу. Но говорю не очень.

— Твой брат тебе поможет получить высшее образование.

Мальчик недоуменно смотрел на меня, не понимая ничего из моих слов. Потом выдавил из себя обиженно:

— Мой брат погиб на войне.

— За подвиг брата ты получишь «Бадонскую стипендию» на образование, — обнадежил я его. — Но когда защитишь диплом, то вернешься обратно домой изучать наши горы. А пока собирайся. Через неделю я уезжаю во Втуц. Если не хочешь идти до города пешком, не опаздывай. До весны ты должен выучить еще и огемский язык.

11

— Мы вместе выпьем за наших героев… Выпьем и снова нальем. Мы вместе выпьем за наших героев… И каждого назовем, — надрывалась озаряемая четырьмя большими кострами толпа под вполне приличный деревенский оркестр. — Пока есть кому выпить за душу героя — горец живее живых.

Все радуются. Музыка разухабистая. Песни юморные на грани приличия. Воистину веселая тризна. Немного ослабить рамки полового поведения — и полный Вудсток.

А ведь это действительно настоящие поминки, на которых, торжественно сменяя друг друга, старцы с седыми бородами зачитывали длинный свиток погибших на войнах из господской усадьбы и трех подчиненных ей деревень.

Поименно.

За почти три сотни лет.

Первым назвали молодого графа — все же это по нему тризна, последним — Йёссена.

Хорошо меня вовремя предупредили, что полную кружку за каждого помянутого пить не следует, достаточно каплю, чтоб его душа не затерялась в безвестности. Иначе до конца списка можно самому не дожить. Но хоть по капле за каждого героя, но убывает в кружке. А кружка всегда должна быть полной, и за этим особо следили молоденькие девочки с кувшинами в руках, которым самим пить вино еще не по возрасту.

К открытой бочке самостоятельно никто не лез. И это меня проняло до печенок. Дисциплинированный народ.

В конце панихиды все выпили по две кружки. И снова спели «Выпьем и снова нальем».

— У человека может не быть могилы, он может пропасть без вести. Но пока его дома поминают, душа его жива, — пояснила мне Альта, весь этот вечер на поминальном поле не отходящая от меня ни на шаг. — Когда тризна печальная, наши герои горюют вместе с нами, когда веселая, то вместе с нами радуются и они.

И я, кажется, понял истоки безбашенной храбрости рецких стрелков на войне. Они не боялись умереть. Они твердо знали, что будут жить вечно: пока за них дома хоть кто-то выпьет каплю вина и произнесет его имя — он жив. Труса же никто поминать не будет.

И в этот список никогда не попасть патриарху, умершему в своем доме на супружеском ложе в окружении многочисленных потомков. В древности такие дедки сами уходили на войну, пока еще оставались силы. И добровольно бросались на вражеские пики, оттягивая их в своем теле до земли, чтобы дать своим товарищам через такую брешь прорвать строй и разбить вражескую баталию.

Нынче нравы смягчились. Считается, что своих патриархов надо поминать в кругу семьи, а публично только героев.

Потом были танцы. В честь нашей «кровавой тризны» по Битомару показали боевые пляски — с кинжалами, барабанами, даже алебардами. И шутливую пантомиму, как мы царцев резали. К концу дня в усадьбе все уже знали, кто такой Кровавый Кобчик. И больше морды от меня никто не кривил. Признали равным молодому графу. Природным господином. Наследником.

Завершили поминальный фестиваль конкурсом танца на палашах. Выступали всего четыре четверки — от каждого населенного пункта, и общим голосованием выбирали лучшую. Приз был объявлен заранее от поместья — каждому победителю по пятнистой горской свинье, худой как собака и такой же кусачей. Что касается меня, так я даже не понял, почему кто-то из них лучше других. На мой взгляд, все они были виртуозы. Но у публики свои резоны и критерии.

На поле все пришли в традиционной этнической одежде, хотя днем многие ходили по имперской моде одетые. Только я с Вальдом и моя команда в военной форме. Но это никем не воспринималось как колебание устоев. Наоборот, с любопытством рассматривав медали на груди бойцов. Особенно девушки.

А потом пошли обычные танцы, хороводные и парные. Альта меня не только опекала, но и танцевала, не подпуская ко мне других претенденток. А желающие были… как я понял по дерзким взглядам, претендентки не только на танцы…

А в самом конце к всеобщему ажиотажу Тавор запустил в небо три ракеты — красную, зеленую и белую. Зря, что ли, ракетницу трофейную с собой таскаем?

Потом все со всеми перецеловались, как на Пасху, и под тихое хоровое пение разошлись по домам. Далеко за полночь.

На поле остались только дежурные присмотреть, чтобы костры полностью прогорели.

Я обратил внимание управляющего на это.

— Мориуш, не проще ли залить костры водой? Да и безопаснее так будет в пожарном отношении.

— Нет, ваша милость, не проще. Поминальные костры должны прогореть сами. Они как бы наша жертва душам героев. Прерывать жертву нехорошо. Если все прошло как надо и предкам понравилось, то души героев оставляют нам несколько крупиц золота в золе. Парням надо будет дождаться, когда все прогорит, и просеять золу. Это уже при свете дня получится у них.

Угу… Костры, как я ранее заметил, разжигали на песчаных подушках.

— А песок под костры берете с особого места? — не отставал я.

— Какой там… Здесь же, ваша милость. Незачем далеко ходить. Чуть выше усадьбы протекает хороший ручей с песчаным дном. Вода в нем вкусная. Нескольких носилок хватает на все. И дорожки присыпать в парке песок оттуда же берем.

А ночное небо тут удивительно высокое. Незамутненного ультрамарина с огромными цветными звездами. И тонкий серпик желтоватой луны почти горизонтально лежит на верхушках деревьев. Саблей. Росчерком.

Спал на графской кровати. Ничего особенного, кроме размера — человек пять поперек положить можно. Балдахин с заправленной москитной сеткой — не сезон на них. Упругий матрац конского волоса. Простыни льняные толстые стираные — комфортные для кожи. Одеяло стеганое овечьей шерсти. Подушка ею же набита. А вот этого как раз я не люблю — голова на шерсти пружинит. Может, от этого и спал некрепко, несмотря на выпитое.

Проснулся от легкой щекотки в спине. Кто-то пальцем водил по старому шраму и тихо всхлипывал при этом.

Повернулся, сбрасывая сон.

Альта, освещенная льющимся из окна тусклым лунным сиянием, сидела на кровати в одной батистовой рубашке без рукавов и тонким длинным пальцем касалась меня. Женщина при этом тихо плакала.

— Ты что тут делаешь? — спросил я строго. — Иди спать на свое место.

— У меня нет другого спального места, кроме этого, мой господин, — печально ответила она, всхлипнув.

— Не понял?

— Я — ясырка.

— И что с того?

— Пленница. Рабыня. Как хотите, так и называйте. Теперь ваша…

— Откуда ты?

— Из Винетии. Но только и помню, что родом из города Сочено. Меня купил у пиратов молодой граф, когда путешествовал по югу Мидетеррании. Было мне тогда всего двенадцать лет. Дорого купил из-за сохраненной мне девственности.

— Ты свободна. Можешь возвращаться домой.

— Кому я там нужна… выходец с того света. И вообще… прежде чем меня прогнать, мой господин, верните мне мою шаль.

— Тонкости древних обычаев? — усмехнулся я.

Альта кивнула, подтверждая.

— А что мне осталось делать? Идти в птичницы? После того как я тут всеми заправляла? Да и кто вам будет гроссбух вести?

— У меня, между прочим, жена есть. Горянка. Другую бабу она в моей постели не потерпит.

Альта глубоко вздохнула.

— Я этого даже не заподозрила, мой господин, вы так молоды. И обычно семейные приезжают вступать во владение вместе с женами.

— Она беременна. Вторым ребенком. Потому и осталась в городе.

— Сейчас ее тут нет. Есть только вы, мой господин, ночь героев и я — ваша вещь. Вы вправе убить меня, но не вправе меня прогнать.

И Альта медленно потянула через голову свою рубашку.

Этой ночью я понял, почему молодой граф протянул с женитьбой до тридцати лет, да так и не сподобился.

Библиотека в господском доме молодого графа была богатой. С удивлением я нашел там много книг по химии и коллекцию минералов, собранную в окрестностях. Вот уж не ожидал таких пристрастий от молодого кавалериста.

Альта подтвердила увлечение своего господина химией и показала мне в дальнем флигеле, скрытом за вечнозеленым высоким кустарником, очень приличную химическую лабораторию, хорошо оборудованную по последнему слову техники. Даже вытяжные шкафы присутствовали. А про прекрасную химическую посуду и простейший, но мощный микроскоп я уже не заикаюсь. К сожалению, графские лаборанты, помогавшие ему, в настоящий момент воевали вдали от дома.

И почему молодой граф не состоял в Рецком политехническом обществе? Загадка.

Книга на имперском языке «О неделимых элементах» некоего Сюли — как я понял, переводная с языка португейзе, меня заинтересовала в свете воспроизведения таблицы Менделеева в этом мире, так как в данном талмуде химические элементы описывались по отдельности, что позволило мне быстро составить на каждый элемент карточку. Но вот с систематизацией химических элементов у этого Сюли все обстояло весьма посредственно. Порой даже фантазийно. Чего не скажешь о проверяемых фактах — те были собраны безупречно со ссылками на проверяемые опыты ученых со всего континента.

Каюсь, задели меня щелкоперы за живое, и я решил поквитаться с ними чистой наукой. Но, как оказалось, не такое это простое дело. Даже когда заранее знаешь конечный результат. В этом мире пока знали всего чуть больше полусотни химических элементов. Точнее, у Сюли их насчитывалось пятьдесят три. Не был даже известен такой простейший элемент, как йод, хотя морскими водорослями в медицине пользовались. Впрочем, книга эта была издана девять лет назад. С тех пор многое могло поменяться. Не стоит наука на месте.

И всю неделю, что пробыл я в имении, тасовал в послеобеденный отдых этот химический пасьянс, припоминая, как там все было на учебном плакате. Вроде все знаю, а как до дела, так сплошные пробелы. Пока скомпоновал металлы и неметаллы. Оставил место для неизвестных тут пока инертных газов. И впереди водорода под номером «0» поставил аналог земного теплорода, или как его еще там… Чисто химически его никто тут еще не добыл. Только в теории. Но отстаивали его существование все местные ученые дружно, верили в этот теплород, как в Святое Писание. Так получите косточку, которую никогда не поздно от основной таблицы отрезать.

Продолжил я эти свои научные штудии и в городе, прихватив из имения несколько томов по химии. Эту свою работу я не афишировал, разве что давал подсмотреть за ней мельком, но только не химикам. Еще разберутся раньше меня! Соавторы мне были противопоказаны. Работа должна была быть исключительно самостоятельной. Впрочем, за совместным ужином я периодически задавал им вопросы, на которые сам не мог найти ответа. Они же моему интересу к химии только радовались.

Помогла и библиотека Политехнического общества, выписывающая всю периодику соответствующей направленности. Журналы из вражеских стран получали и во время войны с некоторой задержкой через нейтральный Швиц.

Как я и предполагал, количество химических элементов со времен написания книги Сюли увеличилось до шестидесяти двух. И все карточки пришлось перетасовывать заново.

Коллекцию минералов из «Отрадного» мне доставили потом с оказией, когда выяснилось, что в подвалах Политехнического общества лежат даже не разобранными еще несколько таких. Разбирали минералы всю зиму мои химики, вернувшиеся из командировки по нефтепромыслам, и их помощники из бадонских стипендиатов. Заодно они учили у химиков огемский язык.

В перспективе эта работа могла вырасти в Минералогический музей, привлекающий публику лицезрением красивых камней, как в Москве. Лишняя достопримечательность Втуцу не помешает.

Но я опять забегаю вперед.

На графской мельнице треснул жернов. Ну как на графской — баронской теперь, моей мельнице, но как-то за ней залипло это название — «графская» и по-другому ее не называли. Другая мельница была далече — в окружном городке, и все села и поместья окрест усадьбы зерно мололи на «графской» за полмешка муки с десяти мешков. Недорого, но и «Отрадное» не нуждалось в посадках пшеницы, оставляя эти земли под коровий выпас. В город зерно еще везти надо, на рацион животине тратиться, себе на харч и время от хозяйства отрывать. Да и брали там за помол по мешку с десятка. Все потому, что моя мельница водяная, на хорошем ручье, а в городе ее ветер крутит. А ветер — стихия переменчивая.

— И что, без меня такой простой вопрос сами решить не можете? — выговорил я Альте с управляющим.

Не царское это дело мелочами заниматься. У меня сплошная химия в голове. А эти отрывают от занятий. Я только-только себе промывочный тазик присмотрел для экскурсии на ручей…

— В бюджете хозяйства нет такой статьи, господин, с которой мы могли бы оплатить новый жернов, не выходя за свои полномочия. Прежний владелец по этому поводу был строг, — оправдывается Мориуш, кивая на Альту.

— Зато теперь и без муки останемся, и еще потратимся на ее покупку. Так?

Синхронно кивают в подтверждение.

Нет, ну как дети, ей-богу. Папочка вернулся и решит все вопросы разом.

— И как это мне по деньгам выйдет? Не дороже нового жернова?

Управляющий жалобно пожал плечами, втянув голову в плечи, проблеял оправдываясь:

— Кто же знал, что он треснет?

— А почто запасного жернова сразу не купили впрок?

— Это уже запасной треснул, — виновато развела руками Альта.

— Сколько времени он прослужил? Запасной.

— Три месяца.

— Сколько-сколько? — удивился я. — Знаешь, где живет этот мастер-ломастер?

— Конечно, знаю, — ответила женщина.

Страницы: «« 345678910 »»

Читать бесплатно другие книги:

Это третья книга из серии «Русь в поэмах». Опубликована в Интернете, читателей десятки тысяч, отзывы...
Она обнаруживает чужой дневник и продолжает его вести, не осознавая связь с погибшим владельцем. При...
Этот труд Чарлза Дарвина – не только основа эволюционной биологии, но и дневник путешественника-нату...
Книга представляет собой не только систематизацию накопленных знаний о взрослости и различных аспект...
Наша книга адресована всем тем, кто собирается в ближайшее время реально разбогатеть, следуя советам...
Автор дает подробное описание учебного процесса, бытовых и культурных условий подготовки курсантов А...