Все ради любви Петерсон Элис

25

Лиззи приходит к ужину. Айла сидит за кухонным столом и разминает себе плечи, чтобы не уснуть раньше времени, а я топчусь у плиты. Готовлю рыбный пирог и картофельное пюре, вспоминая события сегодняшнего вечера.

Поговорив с мисс Майлз, мы с Айлой вернулись домой. Пили горячий шоколад, смотрели телевизор, забравшись с ногами на диван, – Спад дремал у меня на коленях. Мне показалось, что Айла очень обрадовалась, когда я сказала, что на выходные мы поедем к дедушке. Я собирала вещи, а Айла принимала ванну – в своем любимом купальнике. Первый раз в жизни моя дочь стеснялась меня. Думаю, отчасти это можно объяснить тем, что Айла заметила изменения в своем теле. А еще, мне кажется, где-то в глубине души она начала испытывать комплексы перед девушками в школе. Я осторожно направила беседу в нужное русло, и Айла призналась, что Джемма и девчонки дразнят ее плоскодонкой.

– Тут, – она дотронулась до своей груди, – я как блин.

Я вспомнила, как в средней школе запихивала носки себе в лифчик, чтобы не казаться «плоской».

– У тебя еще много времени, чтобы вырасти, Айла, – уверяю я свою дочь, а сама втайне мечтаю придушить эту гадину Джемму. – Не позволяй какой-то там Джемме себя расстраивать. Как только она скажет очередную гадость, вспомни свою любимую песню или любимое место и мысленно перенесись туда. А вот если она будет цепляться к тебе постоянно, то расскажи мне и учительнице.

Зуммер в духовке возвращает меня в реальность. Айла делится с Лиззи планами непременно открыть салон красоты, когда она вырастет.

– Звучит потрясающе, – приторно сладко воркует Лиззи. – А теперь пришло время массажа от твоей мамочки.

– Можно, я сделаю тебе прическу, Лиззи?

Вопрос риторический – Айла уже расчесывает ей волосы, Лиззи старается не визжать, когда расческа запутывается в волосах.

Заплетя огромную косу, Айла выбивается из сил и решает сделать маленькие косички по бокам. Лиззи смотрит в зеркало, вертится так и эдак.

– Можно спокойно пойти на свидание с Джорджем Клуни, – говорит она, стараясь не смеяться. Слишком поздно. Она смеется. И я тоже, и Айла. Мы не можем удержаться от смеха. Чудесный момент после такого дурацкого дня.

Той же ночью Лиззи «на страже» у двери комнаты Айлы – а я сижу на тумбе рядом с ее кроватью и ласково глажу дочь по волосам. Айла снова плакала, все говорила, что не хочет ложиться спать; но главным образом потому, что ей грустно и одиноко из-за событий в школе. Я не хочу, чтобы у дочери выработалась аллергия на школьную форму; не хочу, чтобы она стала бояться понедельника, как раньше его боялась я. Я хочу, чтобы она была счастлива, чтобы ей ничто не угрожало, чтобы она чувствовала, что ее любят.

– Я ведь не такая, как остальные? – смотрит на меня Айла своими большими невинными голубыми глазами. – Я инвалид.

– Нет. Ты просто Айла, и если бы все в этом мире были одинаковыми, было бы совсем скучно. То, что у тебя ДЦП, делает тебя тем, кто ты есть, – смелой и доброй девочкой, которой гордится ее старушка-мать.

Лиззи присоединяется ко мне.

– Твоя крестная мама Лиззи думает то же самое. У тебя просто кривоватые ножки, Айла, и все. А у меня, например, слишком большие уши, смотри.

Она шевелит ушами, но Айла все не хочет улыбаться.

– Джемма надо мной издевается, – говорит она, – смеется, что я не могу ходить ровно.

– Так, – говорю я. – А ты ей скажи, что это не имеет значения: ты же не собираешься становиться канатоходкой! Ха-ха.

На лице Айлы появляется еле заметная улыбка.

– И пусть ты не можешь ходить ровно, для меня куда важнее твое мужество.

Я целую дочь в щеку.

Лиззи тоже целует ее в щеку.

– Твоя мама права. Ты другая. И я другая. И поэтому мир такой, какой он есть.

За ужином я требую, чтобы Лиззи чем-нибудь меня развлекла. Она рассказывает о своем Дэйве – они совершенно счастливы, и она наконец-то нашла родственную душу. Потом Лиззи рассказывает про свою компанию. За последний месяц она только и занималась тем, что помогала разгребать хлам одной жительнице Лондона. Ей слегка за тридцать, и она ужасно депрессивная, к тому же невероятно толстая.

– Из-за этого хлама я и в дом-то зайти не смогла, – говорит Лиззи, нарезая перец себе в салат, – интересно, как она сама-то туда заходит! Хлам у нее даже в душевой кабине.

– Ужасно, но почему-то это поднимает мне настроение, – отвечаю я Лиззи, слегка улыбнувшись.

– Я понимаю, о чем ты. По сравнению с жизнью этой женщины моя кажется такой простой. О, Джен, она просто запуталась. Так бывает иногда со всеми нами. Конечно, излечить ее я не смогу, но начало уже положено. Ее дом оказался для меня самым сложным; но мы полностью его расчистили. И даже за старый чек из продуктового магазина мне пришлось бороться, не говоря уж о гардеробе. Но у нас получилось, и она пообещала, что обратится к психиатру.

– Знаешь, тебе давно пора стать им. У тебя так хорошо это все получается.

Лиззи ковыряет что-то в тарелке.

– Забавно, что ты это сказала. Я подумываю об этом. Если подкоплю, то можно пойти учиться этой же осенью.

– Тебе непременно надо! У тебя дар.

– Ну а что у тебя? Что планируешь на выходные?

– Неделя выдалась не самая лучшая…

– Джен? – Лиззи видит меня насквозь. От нее невозможно ничего скрыть.

Так что я в конечном счете рассказываю ей обо всем, начиная с первой сделки и нашего с Уордом поцелуя, продолжая встречей с его женой, дракой Уорда со Спенсером, известием о том, что Спенсер спал с Мариной и заканчивая моей путаницей в распорядке дня Уорда, стоившей нам сделки.

– Ну ты и поработала!

Я смеюсь.

– Когда я работала с Джереми, все было гораздо проще.

– Почему ты раньше не сказала мне ничего об Уорде?

– Потому что мне стыдно. Как-то не хочется хвастаться поцелуем с женатым мужчиной.

– Спенсер и Уорд подрались из-за тебя! – замечает Лиззи и доливает вина в мой бокал.

– Нет.

– Да. Спенсера раскусить легко. Он оппортунист. А вот Уорд откуда там взялся, он ведь знал, что у тебя свидание? А что было бы, если бы он застукал тебя с тем парнем, Ральфом? Что бы он тогда сделал?

Я думала об этом.

– Не знаю.

– Он тебя ревнует, Джен.

– Ну, надо сказать, такого права я ему не давала, – говорю я. Но в тот момент, когда я увидела глаза Уорда, меня пронзила жалость к нему. Да, мне не все равно. Да, я хочу все исправить. Мне не все равно. Господи, ну почему я такая жалостливая?

– Конечно, Уорд не имеет права тебя ревновать, но все мы люди и не всегда соблюдаем правила. Я уверена, что у него есть чувства к тебе, это ясно. Но… Кто я, чтобы давать советы, я же сама встречалась с женатым мужчиной, – виновато добавляет Лиззи.

– Прошло уже много лет, и ты не знала, что он женат.

– В любом случае будь осторожна. Единственный человек, который может пострадать – это ты.

Я киваю.

– Спасибо. А теперь вернемся к Дэйву.

– Ты влюблена в Уорда, так ведь?

Я встаю и начинаю убирать посуду.

– О, Дженьюэри.

Долгая пауза.

– Что будешь делать?

Хороший вопрос. Он вертится у меня в голове весь день, всплывая в промежутках между мыслями об Айле.

Я ставлю посуду в раковину.

– Я точно знаю, что надо делать.

Я поворачиваюсь к Лиззи.

– Первым делом в понедельник с утра я увольняюсь.

26

– Тот, кто первым увидит море, получит мороженое, – звучит в моей голове голос бабули. Мы с Айлой в машине, едем к дедушке на выходные. Он позаботится о пюре с сосисками и сдвинет для нас две кровати.

– Только оденьтесь потеплей, Дженьюэри, – предупредил он меня, – здесь адски холодно. Я сплю в шерстяном халате и шапке.

Едва мы выехали из Лондона, мне сразу же стало легче. Сейчас ясное осеннее утро. Очень холодно, но солнечно, и яркий свет поднимает нам настроение. Мы почти не говорим о событиях вчерашнего дня. Мисс Майлз заверила нас с Айлой, что Джемма обязательно извинится. Я вспоминаю бабулю. Она всегда хотела понять, почему задиры так себя ведут. Еще я думаю об Уорде. Интересно, а как к нему относились в школе – его тоже дразнил какой-нибудь там Тоби Браун, у которого дома были свои проблемы? Если Джемма не перестанет обижать Айлу, мисс Майлз должна копнуть глубже. Все эти извинения, отстранение от уроков – это прекрасно, но бесполезно, если, выйдя из-под домашнего ареста, она по-прежнему будет издеваться над Айлой.

Чем дальше мы едем, тем больше Айла успокаивается. Мы купили дедуле огромную коробку шоколадных конфет, и Айла хочет убедиться, что я не забыла соус «регги-регги». Она обожает сосиски с этим соусом.

– «Соус прекрасный, назову его два раза», – поет Айла Спаду с гавайским акцентом. Она совсем другая – это уже не та девочка, какой она была вчера. Сама мысль о поездке к деду ее совершенно преобразила.

Я включаю музыку, и мы с Айлой поем песни Кэти Перри и Тейлор Свифт. Айла рассказывает, что собирается принять участие в школьном конкурсе фотографов. Туда нужно подать серию снимков, объединенных одной общей темой. Участвовать могут все, срок подачи истекает через две недели; победитель будет объявлен перед Рождеством.

Проехав четыре часа, мы сворачиваем с магистрали налево, в сторону пляжа Портпин.

– Я вижу море! – кричит Айла.

Я люблю ехать по этой извилистой дороге и рассматривать море и мыс. В разгар зимы здесь темно и пустынно, никто не бегает по пляжу, не устраивает пикников на песке. Уже почти ноябрь, и я волнуюсь, что дедушке приходится жить совсем одному в огромном холодном доме. Больше всего мне нравится здесь весной, когда по сторонам дороги цветут яркие камелии. Бабушка в это время обычно выращивала в теплице спаржу, морковь, салат-латук, редис и лук-шалот. Айла гудит – мы делаем еще один резкий поворот. Дорога становится все уже и уже, и я молюсь, чтобы навстречу нам никто не попался. Мы поворачиваем налево и проезжаем через зеленые деревянные ворота. Я сигналю, оповещая о нашем прибытии, вижу белый дом, маленькую каменную скамейку на газоне, синеву моря где-то вдали, и мое сердце наполняется радостью.

Я дома.

После обеда, во время которого Айла много раз повторяет песенку про соус «регги-регги», мы с дедушкой, Спадом и Айлой, навьючив на себя теплые джемперы, пальто и шапки, выходим на пляж, чтобы полюбоваться последними лучами закатного солнца. Айла держит Спада на поводке. Они мчатся, и ее голубой берет подпрыгивает на ее волосах.

– Ступни должны быть приклеены в земле, – кричу я, – и не подтаскивай левую ногу!

– Вы такие копуши! – отвечает мне Айла, оглядываясь через плечо, и бежит дальше. Спад трусит рядом.

– Скажите, пожалуйста! – говорит дедушка, держась за мою руку. Пройти от дома по заросшей кустарниками тропинке мы не осмеливаемся, а осторожно пробираемся вниз по крутой прибрежной дорожке, огибающей здание яхт-клуба. Воздух пахнет солью, водорослями и морем. В конце дорожки я помогаю дедуле спуститься на песок. Рядом я вижу небольшую хижинку, в которой в летнее время открывают кафе. Сейчас оно закрыто, но стоит мне лишь зажмуриться, как перед глазами всплывает лицо бабули, когда мы приезжали сюда из Лондона.

– Можно лизнуть? – спрашивала она, гоняясь за нами по песку. Лукас отбирал у нее мороженое со словами:

– Ты просила лизнуть, бабушка, а не откусить!

И мы дружно смеялись.

Вдалеке я вижу пару лодок, а в волнах отражаются лучи солнечного света. Волшебное зрелище.

– Как будто там много-много серебряных птичек, – говорит Айла, делая снимок на свой новый цифровой фотоаппарат, который Дэн подарил ей на день рождения. Мы видим молодую женщину в розовой куртке с начесом, рядом с ней семенит тяжело дышащий мопс.

– Старичок, – говорит она, когда Айла нагибается погладить собаку, – но по-прежнему любит гулять на свежем воздухе.

– Как будто про меня, – задумчиво произносит дедуля.

Наступил отлив, и теперь пожилая пара прогуливается вдоль пляжа, где мы с Лукасом в детстве ловили сетями крабов, морских звезд и креветок. Я еще и ракушки собирала, и дедушка с бабушкой охали и ахали, когда я приносила все эти сокровища в дом. Я улыбаюсь, подумав, что теперь, когда Айла приносит мне свои находки, я точно так же охаю и ахаю. Дедушка говорит, что красота этого берега, маленькой надежной бухты и мягкого песка не может надоесть. Перед завтраком он старается приходить сюда каждый день – прогуляться по берегу, послушать шум волн…

После прогулки дед протягивает мне список дел, а я настаиваю, чтобы он лег отдохнуть. Я заметила, что его руки трясутся, а походка стала неровной, неуверенной. Соседка Белла, дедушкина подруга-актриса, которая помогает ему по хозяйству, уехала на пару недель, поэтому список того, что нужно сделать, увеличился. В течение следующих нескольких часов я развожу бурную деятельность – пришиваю пуговицу на дедушкин розовый кардиган, который ему подарила бабуля. Ему нравится носить этот кардиган с эффектными красными брюками. На локоть его старого твидового пиджака я пришиваю кожаную заплатку. Дедушка рассказывает мне, что в кухне возле раковины отошел линолеум и его нужно подклеить. Мы смеемся над дедулиной сколотой чашкой – он предполагает, что у меня получится ее склеить, достаточно лишь пары рук и немного супер-клея. И вот наконец я стою в старой столовой, где бабуля с дедулей накрывали стол для клиентов или закатывали ужины для друзей, по большей части актеров. Старая плита, на которой когда-то готовила бабушка, теперь в пятнах ржавчины. Я забираюсь на скрипучий стул и возвращаю на место съехавшую занавеску. Здоровенная занавеска из вощеного ситца, кажется, весит тонну. Пожалуй, к концу дня я уже нуждаюсь в хорошей порции джина с тоником.

Дедушка протягивает мне коробку конфет, и мы включаем «Танцы со звездами».

– Как на работе? – спрашивает он, глядя на меня из-за своих толстых очков. Я боялась, что он задаст либо этот вопрос, либо спросит про мою личную жизнь.

Я еще не успеваю ничего произнести, как Айла встает:

– Сейчас я покажу тебе Уорда! Ты готов, дедуля?

Дедушка кивает.

Она морщит губы и по очереди указывает на нас с дедушкой:

– Ну же, ребята, давайте начинать! Вы должны продавать гораздо больше, гораздо больше, гораздо БОЛЬШЕ!

Айла подпрыгивает, почти падая.

– А тот, кто больше всех продаст, получит повышение.

Я понимаю, что сижу и улыбаюсь как дурочка.

– Ты! – Айла снова указывает на меня. – Что смешного? Надо мной ржете?

Она встает прямо, руки в бока, и говорит с американским акцентом:

– Ну-ка иди и продай эту кухню.

Дедушка смеется.

– А ты! – Айла смотрит прямо ему в лицо. – Я за тобой слежу. Давай-ка, поднажми, пока я тебя не уволил.

– Уволил? – съеживается дедушка. – Но я ведь так стараюсь, босс.

– Недостаточно, молодой человек!

Мы все снова смеемся, и напряжение, накопленное за неделю, проходит.

– А ты! – поворачивается она ко мне. – Ты уволена!

Когда Айла уже легла спать, мы с дедулей можем наконец нормально поговорить. Я рассказываю, что случилось с Айлой в школе. Он терпеливо слушает, а потом начинает меня уверять, что больше на данном этапе сделать все равно ничего нельзя. Директор права – надо дать Джемме шанс, хотя он понимает, насколько я ненавижу даже саму мысль о том, что Айле придется видеть ее каждый день. Возможно, все дело в возрасте.

– Дети часто жестоки, потому что чего-то не знают, так же как и взрослые иногда.

Дальше я рассказываю про Дэна и Фиону, которые отнеслись ко всей этой ситуации с необычайным тактом. Фиона сказала, что, если учителя не смогут решить ситуацию должным образом, мне нужно будет связаться с администрацией, полицейскими или представителями органов местного самоуправления. Скорее всего, до такой ситуации дело дойдет вряд ли, но, услышав такой совет, я немного успокоилась.

Дедушка откладывает газету.

– Много лет назад, когда я учился в школе, в классе был мальчик по имени Нэд. Красивый, амбициозный парень, но с родимым пятном на половину лица, которого бы стеснялся любой. И самое жуткое было в том, что над ним издевался учитель, подначивая одноклассников Нэда делать то же самое. Конечно, я не поддавался, Дженьюэри, но парни послабее были вынуждены повиноваться. Так что, получается, издеваются только те, кто слаб. В данном случае это был учитель, жизнь которого, по-видимому, сложилась далеко не так блестяще, как хотелось бы. В последнее время мы с Нэдом часто переписываемся в Facebook. Он увидел мое имя, отправил сообщение. Меня это очень сильно тронуло. Нэд сделал успешную карьеру в юриспруденции – он специализируется в области прав человека. Конечно, то, что над ним издевались, было ужасно, но Нэд смог из этого вынести важные уроки, которые потом пригодились ему в жизни, Дженьюэри.

– Вряд ли я преуспела в жизни. Это скорее к Лукасу.

– Летать в бизнес-классе и много зарабатывать – не синонимы успеха.

– Я недовольна своей работой, дедушка, – я кусаю губы, стараясь не заплакать, – и собираюсь уйти.

Дедушка снова смотрит на меня искоса, как мудрый старый филин.