Все ради любви Петерсон Элис

27

Я набираю в поисковике: «Как быстро найти новую работу?» Остаются считаные минуты до начала совещания. Обдумав ситуацию в течение выходных, проведенных с дедулей, я решила последовать его совету и не увольняться сразу, несмотря на нашу ситуацию с Уордом. Дедушка прав. Мне нужно оплачивать счета и заботиться об Айле. «Но искать начни, – посоветовал дедушка, – всегда легче найти новую работу, когда у тебя еще есть старая».

– Дженьюэри, нет! – восклицает Грэм.

Я даже не заметила, как он подкрался так близко.

– Ты не можешь уйти. Я не позволю. Ты просто не можешь бросить меня!

В офис врывается Надин.

– Что? Ты ведь не увольняешься, Джен?

– Тише, – шикаю я на них. Входит Уорд с кружкой кофе, и теперь слишком поздно.

– Кто увольняется? – спрашивает он, глядя на меня.

– Давайте начинать.

Уорд запускает свой ноутбук.

Пока он листает список домов на продажу, я отключаюсь и думаю об Айле – каково ей в школе? В понедельник, во время перерыва, мисс Майлз провела беседу с Джеммой. Джемма поздоровалась с моей дочерью и извинилась за свой поступок. Подруги Джеммы тоже пожали Айле руку, и все согласились быть добрыми и уважать друг друга. Кто знает, получится ли? Хорошо, что этим утром насильно вытаскивать Айлу из кровати мне уже не пришлось – она с удовольствием позавтракала и поиграла со Спадом. Руки говорит, что Айла стала активнее и общительнее. Ей снова захотелось заняться выпечкой, и она достала посуду. Вчера, когда я вернулась домой, меня приветствовал аромат свежих бисквитов с сиропом.

После выходных в Корнуолле я почувствовала себя гораздо сильнее. Как бабушка говорила, жизнь можешь изменить лишь ты сам. Никто мне ничего не должен; я способна достичь счастья сама. Завтра в полдень у меня первое собеседование. В литературном агентстве в Сохо. Надин я соврала, что мне нужно к стоматологу, что-то с корневым каналом пульпы, и поэтому, возможно, придется ездить туда несколько раз. Вакансия та же, что и сейчас, но я смогу добиться большего; познакомлюсь с бизнесом напрямую. Путь к вершинам лежит через простую должность ассистента. Претендентов будет много. Я дотрагиваюсь до медальона. «Поверь в себя», – сказал мне дедуля.

– Дженьюэри? – Уорд ждет моей реакции.

– Прости, что ты сказал?

– Мы вместе едем в Корнуолл.

– Что? – теперь я вся внимание.

– Завтра я участвую в сделке по дому в Сент-Моуз, на южном побережье, недалеко от дома твоих бабушки с дедушкой. Восхитительное место, прямо на берегу моря. Рядом – красивый замок. Ты ведь там бывала и разбираешься.

– Давайте, я тоже приеду, – говорит Люси, заметив выражение моего лица. – Я тоже хорошо знаю это место, Уорд.

– Отлично, – говорю я, как будто все уже решено. – Спасибо, Люси.

Уорд качает головой. Запутавшиеся Грэм и Люси смотрят на Уорда, затем переводят взгляд на меня.

– У меня завтра поход к стоматологу, – говорю я. – Сильно зубы болят.

– Ты ничего такого не говорила, Дженьюэри, – произносит Грэм с любопытством. Насколько атмосфера накалена, может понять любой старый дурак.

– Я сказала Надин. Мне очень больно. Проблемы с пульпой.

Я изображаю великомученицу.

– Тогда решено, – объявляет Люси. – С тобой еду я, Уорд.

После совещания Уорд вызывает меня к себе в офис. Садясь напротив него, я делаю глубокий вдох.

– Когда меня что-то не устраивало на прежних моих должностях, я тоже все время «уезжал к стоматологу», – начинает Уорд ангельски-спокойным тоном. – А один раз придумал даже такую странную историю, что через три недели должны быть похороны. Так что, твой друг не совсем еще умер?

Увидев на моем лице проблеск улыбки, Уорд говорит:

– Могу ли я по крайней мере попытаться уговорить тебя остаться?

– Я не могу работать здесь больше, Уорд, – отвечаю я, надеясь, что мне поднимут зарплату.

Он кивает, как будто понимая, насколько между нами все сложно.

– Если проблемы с корневым каналом нужно срочно решать, я, конечно, тебя отпускаю. Нет ничего хуже, чем зубная боль. У меня две коронки. Вот тут…

Он показывает на один из своих передних зубов.

– …и вот тут. – Он показывает на второй, коренной зуб.

– Но у тебя ведь нет температуры? Может быть, все-таки поедешь со мной сегодня?

– Уорд… – Я не знаю, что делать. Я разрываюсь. Реагировать ли как-то на чувства человека, который сейчас сидит в кресле передо мной? Но у меня завтра собеседование, и я поклялась себе держаться от Уорда подальше.

– Последняя сделка, – говорит мой начальник.

28

Полдень. Я сижу в машине Уорда и звоню дедушке. Идут гудки. Странно, обычно через несколько зуммеров срабатывает автоответчик. Ну же, дедуля. Неужели с возрастом он стал туговат на ухо…

Я вижу, как Уорд покупает кофе в ресторанчике неподалеку. Мы припарковались перед пляжем в Сент-Моувз. Из Лондона мы выехали на рассвете, чтобы успеть к одиннадцати. Я до сих пор не знаю, что я здесь делаю, но, во всяком случае, мне удалось перенести свое собеседование на понедельник. Наврала про стоматолога – проблемы с каналом пульпы и все такое.

Сделка прошла хорошо. Дом меня впечатлил – бледно-голубые стены, белые рамы, правильное расстояние до пляжа и прекрасный вид из окна. Я рассказала немолодым хозяевам особняка про своих бабушку с дедушкой – как они были счастливы жить рядом с морем, как окрестности поднимали им настроение.

В принципе, и поездка с Уордом оказалась не такой уж и неприятной. Мы много говорили о его детстве. Он вырос в Суссексе. Родители его не очень подходили друг другу и плохо ладили – творческая и свободолюбивая мать никогда не понимала своего строгого, педантичного мужа.

– Мы с матерью часто надолго уходили гулять в дюнах, просто чтобы не видеть отца, – говорил Уорд. В детстве он нередко задавался вопросом, как его мама вообще влюбилась в его папу.

– Разве тебе никогда не хотелось побыть на секунду кем-то крошечным, как муха, и понаблюдать за первой встречей или первым свиданием своих родителей? – спросил Уорд. – Мне кажется, мой отец никогда не знал, что такое романтика. Он был старый сухарь.

Как-то незаметно я рассказала Уорду про Лукаса. Что иногда я очень сильно его люблю. А иногда мне хочется придушить его – за то что он был так холоден с дедушкой.

– Он не очень хорошо сходится с людьми, – объяснила я Уорду. Наверное, в каком-то смысле поэтому у него был роман с замужней женщиной. Лукас просто не хотел привязанности. Он заранее знал, что эти отношения ни к чему не могут привести. Тем не менее он был в ужасе, когда понял, что у него к этой женщине чувства.

– Знаю, ему не все равно, вот только он не слишком умеет выражать свои чувства.

– Как и все мужчины, – усмехнулся Уорд. – А ты как думаешь, он такой из-за смерти ваших родителей?

– Полагаю, что так. Все мы по-своему справляемся с горем.

Младшая – и единственная – сестра Уорда живет в Канаде. Она замужем, и у нее трое сыновей.

– Ей есть, чем заняться, – говорит Уорд. Ему захотелось узнать побольше о моем детстве в Корнуолле, и я сказала ему, что это место всегда будет моим домом. В Лондоне я работаю; в Портпин я рядом с родителями и бабушкой с дедушкой. Я чувствую бабулино присутствие каждый раз, когда приезжаю к деду. Думаю, он тоже чувствует его здесь, и отчасти поэтому не хочет переезжать. Когда я иду гулять по пляжу, я рассказываю бабуле о событиях своей жизни, как будто она меня слышит.

– Покажи нам чудо, Триша, – всегда просит дед, когда мы останавливаемся на красный сигнал светофора. После этих слов красный тут же сменяется зеленым, и дедуля благодарит бабушку за ее волшебство.

Спад лает, завидев, что Уорд возвращается в машину.

– Ну как, дозвонилась? – спрашивает он меня, когда я кладу трубку. Обеспокоенная, я качаю головой.

– В любом случае надо зайти. Он, наверное, спит.

Я показываю Уорду дорогу к Бич-Хаузу, как вдруг мой мобильный звонит. Я молюсь, чтобы это был дедушка. Но это всего лишь Ральф. Он говорит, что заказал столик во французском ресторане на Мэрилебон-Лейн.

Я записываю название.

– Прекрасно. До завтра.

Отключившись, я ловлю на себе пристальный взгляд Уорда.

– Свидание?

– Угу. – Это все, что я могу выдавить из себя. Я стараюсь не смотреть в его сторону.

Мы продолжаем поездку в полной тишине.

Но вот мы подъезжаем к узкой дороге, ведущей к нашему дому, и Спад запрыгивает на заднее сиденье. Я выхожу, открываю ворота и вызволяю Спада из машины.

Торопливо открываю входную дверь.

– Дедушка!

Уорд следует за мной. Я устремляюсь на кухню, надеясь, что дедуля обедает, но пока нигде не вижу его.

– Дедушка!

Молчание. Я снова зову его. И иду в гостиную.

– О, дедуля, – вскрикиваю я, увидев его на полу у камина. Уорд помогает мне поднять его. Дед не понимает, что с ним, и только бормочет:

– Сколько времени? Уже ужин? – Он смотрит на Уорда. – Кто вы?

– Дедушка, это я, Дженьюэри, – говорю я, и мы с Уордом помогаем ему усесться в кресло. Я опускаюсь на колени рядом.

– Я звонила, но ты не отвечал. Что случилось?

Его водянистые глаза смотрят в мои.

– Милая, – дедушка постепенно приходит в себя и сжимает крепче мою ладонь. – Должно быть, я упал в обморок.

Он смотрит на Уорда, до сих пор не понимая, что в его доме делает этот посторонний мужчина.

– Это Уорд, – говорю я. – Мы были рядом, смотрели дом. И вот решили зайти.

Уорд приближается к нам.

– Здравствуйте, – говорит он с теплотой. – Надеюсь, вы не ушиблись?

Дедушка машет рукой.

– Со мной все в порядке, все хорошо. Я тут собирался сесть кроссворд разгадывать, но… Не помню.

Он почесал в затылке, окончательно обескураженный.

– Не важно, главное, что все в порядке. Я приготовлю что-нибудь на обед и согрею чаю, – отвечаю я, заметив, как дедушка медленно оглядывает Уорда – высокого, темноволосого, в костюме.

– Не вставай, дедуль, – говорю я, но дед протестует: он во что бы то ни стало решил помочь мне поставить чайник. Доставая печенье с патокой, он спросил:

– Что такой красавец делает в недвижимости?

Дедушка опирается на меня.

– Я думал, он голливудский актер.

Выпив чаю с поджаренными бутербродами с сыром, дедуля убеждает нас с Уордом, что чувствует себя значительно лучше. Уорд спрашивает, хватит ли у него сил пойти на прогулку в сад и спуститься к пляжу. Уорд смотрит из окна гостиной на темно-серое море.

– Дженьюэри говорила, какой отсюда потрясающий вид, и теперь я ей верю.

– Только вот досада, – озорно поблескивает глазами дед, – дом-то мой не продается.

Он надевает пальто, берет трость и ведет Уорда из кухни на задний двор. Медленно и осторожно мы спускаемся по лесенке и проходим в калитку. Уорд замечает буквы «P» и «T», вырезанные на воротах. Рядом какие-то цифры.

– Это наши имена – Патрисия и Тимоти, – поясняет дедушка.

Мы подходим к бабулиному саду и теплице.

– Дженьюэри подтвердит – в садоводстве я полный ноль, – вздыхает Уорд и к слову рассказывает, как я смогла заполучить дом только благодаря тому, что проявила познания в змееголовах и «пчелиных» орхидеях.

– А я из цветов знаю только ромашки и розы, – продолжает Уорд, и дед смеется.

Зимой сад предстает перед посетителями не в лучшем своем виде. Поэтому я воображаю его себе весной: тут и там всходы, ровные ряды посадки разделены на сегменты, посередине возвышается артишок, вздымающийся над всходами, словно серебристо-зеленый фонтан. Я рассказываю Уорду, как бабуля начала прививать мне любовь к садоводству – мне было тогда десять лет.

– К одиннадцати годам я уже была профессионалом.

Я вспоминаю себя в ярком розово-желтом пальто и темно-синих резиновых сапогах. В руках у меня ручка от тележки с морковью, картофелем и салатом-латуком. Я рассказываю Уорду, как мне нравилось работать в теплице, через огромные окна в нее проникал яркий солнечный свет. Я все еще слышу, как жужжат там шмели и порхают бабочки.

– Бабушкин парник – это оазис с любовью обработанной свежей земли и хорошего настроения. Тут стояло кресло, – показываю я. – Она часто сидела здесь с кроссвордом или дремала.

Передо мной бабуля в своих старых прорезиненных брюках, волосы прикрыты платком. Она выкапывает овощи.

– Если человек получает достаточно тепла и света, он расцветает, как эта рассада, – говорила бабуля. Она с нежностью гладила проросшую редиску и салат-латук, все время приговаривая: «В этом году хороший урожай» или «Какой прекрасный горошек, Дженьюэри, только взгляни!» Я помню, как она переживала за посаженные мною базилик и мяту, как осенью сажала тюльпаны, а весной наблюдала, как появляются всходы.

Мы с дедулей устраиваем Уорду экскурсию по саду.

– Мне нужно взять дров из сарая, – говорит дед. Уорд предлагает свою помощь. К балкам сарая прикреплены самодельные качели красного цвета.

– Айла в детстве очень любила эти качели, – вспоминаю я.

В нашем саду много укромных уголков.

– Тут, наверное, очень здорово играть в прятки, – улыбается Уорд, когда мы пересекаем газон, где мы обычно играли с моими школьными приятелями в крикет.

Мы выходим за ворота и идем к пляжу. Дедушка рассказывает Уорду о нашем доме. Особняк был построен в 1972 году, и раньше здесь не было никакой дороги к берегу моря, лишь крошечная тропинка, поросшая травой.

По пути к пляжу я показываю Уорду на парковку вдалеке.

– Бабуля назначала нас с Лукасом ответственными: мы должны были убедиться, что все оплатили парковку.

– И что, все оплачивали? – весело спрашивает Уорд.

– Если не оплачивали, то имели дело с Лукасом. Который гонялся за ними по стоянке и вопил «А ну, плати!»

Дедушка смеется. И добавляет, что Лукас не изменился.

Когда мы возвращаемся с прогулки, я показываю Уорду оставшуюся часть дома, и мне неловко снова оставаться с ним наедине.

– Здесь нужно кое-что подлатать, – говорю я, когда мы входим в детскую, где мы с Лукасом обычно проводили время перед телевизором. В одном углу – стеклянные двери, ведущие в сад. Рядом стоит кукольный домик, который бабушка когда-то подарила Айле. Я подхожу к книжной полке и беру «Ребекку» Дафны дю Морье, сдув с нее пыль.

– Помню, как дедушка рассказывал мне про Дафну дю Морье, когда мы только сюда переехали. Мы часто сидели у камина, и дедуля читал мне ее книги. И все побережье наполнено духом Дафны.

На втором этаже я проношусь мимо двери своей комнаты, не желая, чтобы Уорд вошел, но он проходит вперед меня.

– Тут так мило, – говорит он, глядя в окно на море. Я, помедлив немного, подхожу к нему.

– Меня зачаровывало море: оно всегда было таким разным. Даже зимой, когда волны становились совсем серыми, море имело надо мной странную власть.

Уорд поднимает за серебряную рамку фотографию моей матери, стоящую на старом туалетном столике. Здесь она так похожа на бабулю. На ее длинных каштановых волосах небрежно повязана косынка. Она держит на руках меня в пеленке – из пеленки выглядывает моя мордочка.

– Это ты? – спрашивает Уорд. Я киваю. На снимке я положила голову маме на плечо и прижалась к ней. Мамины глаза закрыты; я тоже почти сплю. Я бы хотела помнить этот момент, но я чувствую его – вдыхаю аромат ее ванильных духов, слышу стук ее сердца. Всхлипнув, я снова киваю.

– Это моя мама.

Уорд смотрит на меня.

– Она была красивой, – говорит он. – Этим ты в нее.

На этот раз я не отворачиваюсь.

– Правда, Дженьюэри. Ты очень красивая.

– Ну что там с двигателем? – спрашиваю я Уорда. Он в который раз поворачивает ключ в замке, но вместо шума мотора слышен лишь болезненный скрежет.

– В последнее время мой автомобиль стал очень строптивым.

– А раньше ты мне об этом сказать не мог?!

Дедушка стоит на крыльце и ждет. Уорд снова пытается завести двигатель, но снова ничего.

– Похоже, аккумулятор сдох.

– Не понимаю! – Я в раздражении. – Все же было нормально!

– Бесполезно, Дженьюэри.

Я опускаю стекло.

– Дедушка, не стой на морозе, простудишься, – говорю я, уверенная, что мы вот-вот наконец уедем.

И тут я понимаю, что Уорд вышел из машины и что-то ковыряет под капотом. Совершенно ясно, что он абсолютно не понимает, что в машине может быть не так.

– Тут нигде нет рядом автосервиса? – спрашивает Уорд, помахав мне перепачканной маслом рукой.

Пятница, вечер. У нас с Уордом нет другого выбора, кроме как заночевать в Бич-Хаузе. Нужно менять аккумулятор, и, конечно, все получилось именно так, что уехать отсюда мы сможем не раньше полудня. Мы уже созвонились с Лондоном. К счастью, Айла как раз у Дэна.

– Вам разве не нужно позвонить жене? – спрашивает дед Уорда, пристально наблюдая за ним. Мы сидим у камина. Я подпрыгиваю.

– Пойду приготовлю ужин.

За ужином Уорд расспрашивает деда о его работе в театре. Дедуля рассказывает о премьерах, которые всегда были самыми интересными событиями, если, конечно, актеры не путали текст.

– Я всегда нервничал в день премьеры, – говорит дедушка. – Перед каждой генеральной репетицией я молился, чтобы что-нибудь случилось и спектакль можно было бы отменить.

Уорд улыбается.

– Волноваться и переживать совершенно нормально, Уорд. Если человек не переживает, значит, ему все равно.

– Я часто нервничаю перед важными переговорами.

– Это незаметно, – добавляю я.

Уорд смотрит на меня:

– Просто я хорошо умею скрывать свои чувства.

– Так, друзья мои, – говорит дедушка. Мы только что досмотрели десятичасовой выпуск новостей и допили кофе с шоколадом.

– Пора спать. Слишком поздно ложиться вредно для здоровья, – говорит он, метнув в меня отчего-то слегка испуганный взгляд. Я целую его в обе щеки. Дедушкина кожа мягкая и хрупкая.

Уорд встает и благодарит деда за сегодняшний вечер.

– В комнате для гостей я оставил для вас полотенце, Уорд, – говорит дедушка. – И теплые одеяла. Здесь очень, очень холодно.

Оставшись с Уордом наедине, я театрально зеваю и сообщаю, что тоже собираюсь пойти спать. Но когда я поднимаюсь с пола – мы все сидели на полу перед камином, – Уорд хватает меня за руку.

– Подожди.

– Уорд, что тебе нужно?

– Кое-что нужно тебе сказать. Очень многое объяснить. Как ты думаешь, почему я взял тебя с собой на сделку, Дженьюэри?

Я снова сажусь перед камином, обхватив себя за колени. Уорд садится рядом. Я отодвигаюсь, уверенная, что, если он окажется еще ближе, мне снова захочется, чтобы он поцеловал меня, и закончить то, что мы начали так давно.

– Дженьюэри, все кончено.

– Что кончено?

– Я развожусь.

– Разводишься, – эхом повторяю я, давая себе время осознать его слова.

– Последние полгода мы общаемся через адвоката.

Я подсчитываю в уме – получается, почти с тех самых пор, как он пришел в «Шервудс». И все это время он разводится с женой?

– Что? Как? То есть почему ты не сказал мне раньше?

– Я не мог. Мы пообещали друг другу ничего никому не рассказывать. Марина не хотела, чтобы кто-то узнал, и я с уважением отнесся к ее решению. Единственный человек, который знал об этом, – Джереми. Когда он принимал меня на работу, то случайно подслушал наш с Мариной разговор, и он спросил меня, совершенно справедливо, не будет ли развод меня отвлекать. Я заставил его пообещать мне не говорить никому в «Шервудс». А потом мы с тобой так сблизились, и я хотел тебе рассказать, но не мог. Все это было для меня как гром среди ясного неба, Джен. Я совсем запутался и тоже чувствовал себя виноватым. Но теперь я могу быть с тобой откровенным, потому что процедура развода почти окончена и мы уже не скрываем, что расходимся. Жаль, конечно, но мы оба поняли, что это правильное решение. Если честно, мы с ней стали чужими уже давно.

– Из-за Спенсера?

Уорд качает головой.

– Конечно, и он тут тоже сыграл свою роль…

Он ерошит себе волосы.

– Полтора года назад мы с Мариной потеряли ребенка.

Я смотрю на Уорда, понимая теперь, почему он был таким грустным в детской в Юли-Лодже – смотрел в окно, а в душе у него, наверное, все сжималось от боли.

– Марина родила девочку, но у нашей дочери были проблемы с легкими, и она умерла, не прожив и дня. Я даже не успел подержать ее на руках, – говорит Уорд срывающимся голосом. – У меня не было времени познакомиться с ней. Всего пара часов – и наша дочка умерла.

Я осторожно касаюсь его руки.

– Ты знаешь, каково это, Джен – терять близких. Вы знаете больше, чем кто-либо. Это убивает тебя. Когда я потерял дочь, во мне словно что-то сломалось; иногда мне кажется, что все это было только вчера. И хотя такое событие должно было сплотить нас, Марина решила, что во всем виноват я, что я ее подвел. Да, я был виноват в этом тоже. Она спала с другими – Спенсер был не первым ее любовником. Мы пытались все исправить. Ходили к психологу. Но мне это не очень помогало… – Уорд еле заметно улыбается. – Мне все повторяли, что нужно простить и отпустить; не держать в себе слез. Но проблема в том, что с юности папа запрещал мне плакать. Марина посчитала, что я просто неспособен на эмоции, поэтому утешалась в объятиях других мужчин. Только все было совсем не так. В конце концов пришлось признать, что ничего не получится. Наша с Мариной любовь не была достаточно сильной, чтобы выдержать такое испытание. Побыв здесь, услышав истории твоего дедушки, я понял, что мои отношения с женой и яйца выеденного не стоили.

Я снова дотрагиваюсь до руки Уорда, но уже не убираю ладонь.

– У меня не было времени поздороваться или попрощаться с моей доченькой, – говорит он, глядя на меня с печалью в глазах, склонив голову. И начинает рыдать. Я обнимаю его, а он плачет, как маленький ребенок.

– Прости меня, прости, – говорит Уорд, проплакавшись. – Почему-то с тобой у меня получается… – Он пожимает плечами: – Не знаю, быть самим собой, что ли. Ты знаешь меня, ты меня понимаешь.

– Про тебя я могу сказать то же самое, – отвечаю я, думая обо всем, что я рассказывала ему об Айле и о своей юности. Я рассказала ему такое, что не каждой подруге смогла бы доверить.

– Согласен, мы не так хорошо знаем друг друга…

Уорд прав. Во многих отношениях наша дружба похожа на книгу. Мы перевернули пару страниц, пролистали пару глав, но основная часть книги еще нам неизвестна. И после нашего поцелуя я сделала все возможное, чтобы отдалиться от него, чтобы перестать читать эту книгу, опасаясь, что у нее несчастливый конец.

– Хочу спросить тебя, не согласишься ли ты со мной куда-нибудь сходить, – интересуется Уорд. – Пообщаться в другой обстановке. Узнать обычного Уорда? Я, конечно, не знаю, понравится он тебе или нет, но…

Я киваю.

– Это что, ответ «да»? – спрашивает он, улыбаясь еле заметно.

Мы придвигаемся ближе друг к другу.

– Это «да». Самое большое и важное «да», какое только может быть.

Уорд заключает меня в объятия и целует.

Той ночью мы больше не говорим. Мы проводим ее вместе, в моей синей комнате, а за окном воют океанские валы.

Все долгие годы моего одиночества забываются от одного прикосновения Уорда.

Я просыпаюсь посреди ночи в его объятиях. Мне ребуется лишь секунда, чтобы вспомнить прошлый вечер, но когда вспоминаю, сразу же закрываю глаза и проваливаюсь в глубокий сон.

На следующее утро дед замечает перемену нашего настроения. Я наливаю Уорду кофе, и мы оба широко улыбаемся. Меня распирает от желания сообщить дедуле приятную новость. Уорд хочет, чтобы я сказала ему сама.

– Он думает, что у меня все еще есть жена. По сути он прав.

– Я все объясню, – успокоила я его. – Но рассказать нужно, так ведь?

Уорд кивнул и снова меня поцеловал.

Уорд уходит в автосервис, а мы с дедулей отправляемся на прогулку – чуть побродить по пляжу. На прощание Уорд улыбается, и я читаю в его глазах: «Удачи!»

Я сжимаю дедушкину ладонь.