Плач Сэнсом Кристофер

Глава 41

Джозефина пошла за своим женихом, молодым Эдвардом Брауном. Он был счастлив помочь ей разыскать Тимоти, и они вдвоем отправились в одну сторону, я в другую обследовать близлежащие улицы вплоть до Ньюгейта. Но хотя Тимоти не мог уйти более чем час назад, мы не нашли никаких его следов. Только когда стемнело, я прекратил поиски и вернулся в опустевший дом, где зажег свечу и сел, угрюмо уставившись на кухонный стол и проклиная Броккета, который намеренно унижал мальчика. Я понял, что уже воспринимал Тимоти как своего сына, а к Джозефине относился в некотором роде как к дочери. Возможно, потому меня так ранил поступок юного конюха и я в ответ ранил его, дав прорваться своему гневу. Глупец, глупец! Было бы лучше для нас всех, если б я относился к ним только как к слугам.

Я сидел в надежде, что Джозефина и Браун вернутся с Тимоти, и мне пришли на память слова Стивена Билкнапа на смертном одре: «Что будет с тобой, когда меня не будет?» Он как будто предвидел грядущие несчастья.

Тут я глубоко вздохнул. Мне снова вспомнилось, как Билкнап прошлой осенью делал не типичные для него попытки примирения — какое-то время он словно кружил вокруг меня. А потом тяжело заболел — в первые месяцы следующего года, как раз когда я нанял Мартина. Я думал, что шпионство Броккета было связано с охотой на еретиков, но что, если Стивен тоже пытался шпионить за мной, и потом, когда его попытки втереться мне в доверие провалились и он заболел, Стайс отправился искать другого шпиона и обнаружил, что у моего нового стюарда денежные затруднения?

Трясущейся рукой я провел по волосам. Если Билкнап шпионил за мной, это объясняет его предсмертные слова. Но кому я мог быть интересен осенью прошлого года? Охота за еретиками еще не началась, и тогда я даже не работал на королеву.

Мои размышления прервал звук поворачивающегося ключа в кухонной двери. Вошли уставшие Джозефина и ее жених. Браун покачал головой, а девушка рухнула за стол напротив меня.

— Мы не можем его найти, сэр, — сказала она. — Мы расспрашивали прохожих, заходили во все лавки, пока они не закрылись…

Джозефина посмотрела на меня.

— Тимоти — он был хорошо одет, и всякий, кто увидел промежуток в его передних зубах, конечно, запомнил бы его, — добавила она.

Молодой Эдвард положил руку ей на плечо:

— На улицах много беззубых детей.

— Но не с такой улыбкой, как у Тимоти! — Джозефина разрыдалась.

Я встал.

— Спасибо вам за помощь, обоим. Я сейчас пойду к Бараку — может быть, у него есть какие-нибудь мысли на этот счет. — Я был уверен, что такие мысли будут: Джек сам когда-то был беспризорным уличным мальчишкой. — С позволения вашего хозяина, любезный Браун, мы возобновим поиски завтра при первых лучах солнца.

— Объявить награду, — первым делом предложил Барак.

Я сидел с ним и Тамасин в их гостиной, потягивая из кружки пиво. Как всегда, передо мной была уютная семейная сцена: малыш Джордж спал в кроватке на втором этаже, Джек чинил сломанную деревянную куклу, а его жена тихо шила что-то при свете свечи. Ее живот уже начал раздуваться от растущего внутри ребенка.

— Это я сделаю, — ответил я своему помощнику. — Когда мы завтра выйдем на поиски, предложу пять фунтов.

Барак удивленно поднял брови:

— Пять фунтов! Да к вашим дверям приведут всех потерявшихся мальчишек Лондона!

— Наплевать.

Джек покачал головой, а Тамасин спросила:

— А как зовут жениха Джозефины? Вы всегда называете его по фамилии: Браун.

— Эдвард, — сказал я. — Его имя Эдвард. Хотя про себя я всегда зову его «молодой Браун».

Женщина улыбнулась:

— Наверное, потому, что он отнимает у вас Джозефину.

— Нет, нет, он хороший парень.

Я подумал о том, как этот молодой человек с готовностью взялся помогать вчера вечером, и о его очевидной любви к моей служанке. Она не могла сделать лучший выбор. И все же в словах Тамасин таилась доля правды.

— Я завтра пойду искать его с хозяюшкой Маррис, — сказала миссис Барак. — Приду к вам утром, и мы сможем разделить город на участки.

— Нет, ты не пойдешь, — вмешался ее муж. — Ходить туда-сюда по улицам и вонючим переулкам… Нет. — Он положил куклу. — Я поговорю кое с кем — множество мелких стряпчих и их слуг будут счастливы найти мальчика за пять фунтов. — В его голосе все еще звучало изумление от суммы, которую я был готов выложить. — Вы уже заплатили все налоги? — спросил он меня.

— Нет еще. Но помните, я получил четыре фунта от Стивена Билкнапа, — сказал я и чуть нахмурился, вспомнив о его предсмертных словах.

— Постарайся его найти, — сказала Тамасин мужу. — Или на следующий день я сама выйду на поиски. Разве завтра вы не едете в Хэмптон-Корт? — спросила она меня.

— Еду. Но я должен там быть только к пяти часам. Буду искать Тимоти, пока не придется ехать.

На следующее утро Барак вышел поднимать людей на охоту, а Джозефина, любезный Браун и я снова вышли на поиски. Они пошли на восток посмотреть, не покинул ли мальчик Лондон — если это было так, то найти его представлялось решительно невозможным делом. Но он всю жизнь провел в городе и наверняка все еще оставался где-то здесь.

На Флит-стрит собралась небольшая толпа, так как сегодня был день повешения, а люди всегда собирались поглазеть на телегу, везущую приговоренных, которые стояли с петлями на шее, направляясь к огромной виселице в Тайберне. Некоторые из зевак выкрикивали оскорбления, другие вдохновляли приговоренных умереть храбро. И хотя меня всегда бросало в дрожь от этого зрелища, я остановился и поспрашивал зевак, не видели ли они Тимоти. Но никто не видел.

Я пошел по Чипсайду, заглядывая во все лавки. Я был в своей робе и шапочке, чтобы казаться внушительнее перед лавочниками, но некоторые, возможно, принимали меня за сумасшедшего, задающего вопросы, которые вскоре стали напоминать однообразную песню: «Я ищу пропавшего мальчика-конюха… сбежал вчера во второй половине дня… тринадцать лет, среднего роста, взлохмаченные русые волосы, не хватает двух передних зубов… Да, пять фунтов… нет, он ничего не украл… да, я знаю, я могу взять другого».

Я поспрашивал о Тимоти и у нищих возле большого Чипсайдского акведука. При виде богатого джентльмена они столпились вокруг меня, подавив своей вонью. Среди них были и дети — грязные, некоторые все в язвах, с дикими, как у кошки, глазами. А еще были женщины, слишком потрепанные или безумные даже для того, чтобы быть шлюхами, в одних отрепьях, и мужчины без рук или ног, потерявшие их в результате несчастного случая или на войне. Все они были обожжены солнцем, с растрескавшимися губами и сухими спутанными волосами.

Многие из них говорили, что видели Тимоти, и протягивали руку за наградой. Я дал каждому по фартингу, чтобы разжечь аппетит, и сказал, что неимоверная сумма в пять фунтов ждет их, если они приведут мальчика — того самого, подчеркнуто добавлял я. Один паренек лет двенадцати предложил себя вместо Тимоти и оголил тощую задницу, показывая, что имеет в виду. Одна из женщин в очереди за водой закричала: «Стыдно!», но мне было все равно, что они подумали, — лишь бы найти Тимоти.

Я не добавил к поискам сбежавшего подростка еще один ресурс. Гай несколько раз видел Тимоти у меня в доме, и мальчик любил его. И главное — если с ним что-то случилось, он мог обратиться в больницу Святого Варфоломея. Несмотря на возникшее между нами отчуждение, мне требовалась помощь Малтона.

Его ассистент Фрэнсис Сибрант открыл мне дверь и сказал, что хозяин дома. Старик с любопытством посмотрел на меня, так как я был весь в уличной пыли. Я подождал у Гая в приемной со странными картами человеческого тела и названиями у отдельных его частей, среди приятного запаха сандалового дерева и лаванды. Когда мой друг вошел, я заметил, что он начал по-стариковски шаркать, но выражение его ученого смуглого лица под редеющими седыми волосами было дружелюбным.

— Мэтью, я собирался сегодня написать тебе про миссис Слэннинг, — поприветствовал он меня. — Я рад, что ты сказал мне о ней.

— Как она? — поинтересовался я.

— Не очень хорошо. Ее священник побеседовал с нею, но она не хочет говорить о том, что сделала. Думаю, ей слишком трудно обращаться к этому. Я прописал ей снотворную микстуру, и у нее хороший стюард: он удержит ее от того, что сделал ее брат, насколько это возможно. Может быть, через какое-то время она полностью признается и получит отпущение грехов.

— Думаешь, признание облегчит ее душу?

Медик грустно покачал головой:

— Думаю, она уже никогда не успокоится. Но ей будет легче.

— Гай, мне нужен твой совет по другому вопросу, — сказал я и, увидев, что мой друг насторожился, быстро добавил: — Ничего общего с великими мира сего.

Затем я рассказал ему о пропавшем мальчике, и он с готовностью предложил поискать его в больницах, но при этом печально добавил:

— В Лондоне тысячи бездомных детей, и с каждой неделей их становится все больше — сирот и тех, кого прогнали из дома, или приехавших из деревни. Многие живут недолго.

— Я знаю. Но Тимоти… тут отчасти я виноват.

— Не думай об этом. Я уверен, что ты прав и он все еще в городе, а предложенная тобой награда поможет его найти.

С этими словами Малтон положил мне на руку утешающую ладонь.

Я вернулся домой незадолго до обеда. Барак был уже там и сказал, что вывел на поиски дюжину человек. Он велел им набирать новых помощников с обещанием, что если они найдут мальчика, то каждый получит свою долю награды.

— Работа переложена на других, — ухмыльнулся он. — Ника я тоже возьму на поиски, мы с ним более чем наверстали упущенное, работая в конторе.

— Спасибо, — сказал я, как всегда благодарный за его практичность.

— Думаю, вам нужно остаться дома, чтобы выдать вознаграждение, если кто-то его найдет. Когда вы должны быть на пиру?

— В пять. Стало быть, отправиться мне нужно в три.

— Тогда я займу ваше место. — Барак погладил бороду. Она была, как обычно, опрятной — Тамасин следила, чтобы борода была подстрижена. — Вы увидите лорда Парра?

— Постараюсь, — ответил я мрачно.

— Помните: если надо, мы с Ником вечером к вашим услугам.

— Тамасин…

— С ней все будет хорошо. Идти туда одному — безумие.

— Да. Надеюсь, лорд Парр выделит несколько человек, но приведи Николаса сюда после поисков Тимоти и дождитесь меня. На всякий случай. Спасибо, — добавил я, хотя звучало это нелепо.

Глава 41

(продолжение)

К трем часам к моим дверям доставили нескольких оборванных мальчишек, но Тимоти среди них не оказалось. Я оставил Барака и взял лодку, чтобы подняться по реке до Хэмптон-Корта. Перед выходом из дома я постарался очистить свою робу от лондонской пыли. Взятую на время золотую цепь я нес в мешке — идти в ней по Сити означало бы искушать уличных грабителей. Я устал, спина у меня болела, и мне страшно хотелось лечь, а не сидеть на жесткой скамье в лодке.

— Едете на празднества, приветствовать французского адмирала? — спросил лодочник.

— Да, туда, — кивнул я.

— В прошлом году меня призвали на войну и послали в Гемпшир. Впрочем, нашу роту не погрузили на королевские корабли. Когда французский флот уплыл восвояси, мы отправились по домам. Но я потерял кучу денег, оставив свое ремесло.

— Но, по крайней мере, вы вернулись живым.

— Да. Не всем так повезло. А теперь мы приветствуем француза как героя. — Лодочник повернулся и плюнул в реку.

Вдали уже показались высокие кирпичные трубы Хэмптон-Корта.

Один из множества расставленных на причале стражников отвел меня в Большой двор перед дворцом. За широким двором с лужайкой возвышались высокие стены, в центре которых Большие ворота вели во внутренний двор и к основным зданиям, чьи красные кирпичные фасады ярко горели на солнце. Хэмптон-Корт представлял собой широкие, связанные между собой пространства в полном контрасте с тесными башенками и крохотными двориками Уайтхолла — не такого красочного, но более роскошного.

В Большом дворе я увидел два пиршественных шатра, о которых упоминал Николас, искусно раскрашенных под кирпичную кладку, с развевающимися над ними флагами Англии и Франции. Даже в меньшем из этих шатров могла разместиться сотня человек. Были также поставлены королевские шатры еще меньшего размера, и их яркое многоцветье придавало происходящему праздничный вид. Сотни людей, в основном мужчин, хотя было среди них и изрядное количество женщин, все в своих лучших нарядах, стояли, беседуя, на широком дворе. Туда-сюда сновали лакеи, разносившие серебряные кувшины вина и предлагавшие сласти с подносов. Стоял гул голосов.

Привратник отметил мое имя в списке — конечно, был составлен список, и всякий, кто не явился, услышал бы о нем — и сказал мне, что в шесть часов король и королева пройдут с адмиралом д’Аннебо и своей свитой от Больших ворот через Большой двор и войдут в пиршественные залы. Потом будет музыка и танцы. Когда затрубят трубы, все мы должны будем радостно закричать, а до этого мне было велено общаться, просто общаться.

Я взял у лакея бокал вина и пошел в толпу искать лорда Парра. Его не было видно, хотя я увидел другие знакомые лица. Старый герцог Норфолкский в алой робе с белым меховым воротником, несмотря на зной, стоял со своим сыном графом Суррейским, которого я раньше видел в приемной королевы в Уайтхолле. Оба с аристократическим презрением смотрели на толпу. Епископ Гардинер в своем белом стихаре что-то настоятельно говорил в углу лорду-канцлеру Ризли. Оба казались озлобленными. Эдвард Сеймур, лорд Хартфорд, блуждал по двору, самоуверенными расчетливыми глазами оглядывая толпу городских сановников и мелких придворных чинов. Рядом с ним была худая женщина в зеленом кринолине и шляпе с пером. Многие говорили, что он добился успеха, как воин и политик, благодаря тайному руководству своей жены Элизабет. У нее было определенно кислое язвительное лицо.

Вино оказалось очень крепким. От него и от стоящего гула у меня слегка закружилась голова. Я увидел сэра Уильяма Пэджета в его обычной темной робе — он расхаживал с какой-то женщиной, которая, несмотря на свой пышный наряд, сохраняла приятный скромный вид. Когда она что-то сказала, он обернулся к ней, и его жесткое лицо неожиданно смягчилось.

Я вспомнил, как лодочник плюнул в реку. Вся эта пышность была устроена ради д’Аннебо, французского посла. Интересно, а где Бертано, посланник папы? Конечно, не здесь, ведь его миссия оставалась секретной. Возможно, он уже покинул Англию. Пока я медленно бродил, высматривая лорда Парра, золотая цепь на моей шее становилась все тяжелее, а солнце пекло все жарче, и я остановился в тени раскидистого дуба у внешней стены.

Почувствовав, как кто-то коснулся моего плеча, я обернулся и увидел сэра Томаса Сеймура в серебристом камзоле, с короткой желтой накидкой на плечах и такой же желтой, ей в тон, лихо надетой набекрень шапке.

— И снова мастер Шардлейк, — насмешливо проговорил он. — Вы здесь как член Научного совета королевы?

— Нет, сэр Томас. Как сержант Линкольнс-Инн. Я больше не служу королеве.

Сеймур приподнял брови:

— В самом деле? Но, я надеюсь, вы не вышли из милости Ее Величества?

— Нет, сэр Томас. Просто поставленная передо мной задача подошла к концу.

— А, тот пропавший драгоценный камень!.. Нехорошо, что какой-то слуга украл такой дорогой для королевы предмет и ему сошло это с рук. Его надо разыскать и казнить. — Мой собеседник сдвинул брови: — Это ведь был драгоценный камень, верно?

— Да, камень.

Сеймур медленно кивнул, теребя свою длинную, блестящую медно-рыжую бороду.

— Странно, странно… Ну, я должен разыскать моего брата. На пиру мы будем сидеть за королевским столом. — Он снова самодовольно улыбнулся.

Тщеславный тупица, подумал я. Неудивительно, что даже твой брат не хочет видеть тебя в Тайном совете.

Мои чувства, должно быть, отразились у меня на лице, потому что Томас нахмурился:

— Жаль, что вас не будет на обеде. За столом будут только высшие лица. Наверное, вам будет неловко стоять здесь. Вы и так уже переминаетесь с ноги на ногу.

Я знал, что этот человек никогда не уходит без оскорбления, и ничего ему не ответил. Он же наклонился ко мне:

— Держите ухо востро, мастер Шардлейк. Все меняется, меняется…

Затем сэр Томас кивнул и с ехидной улыбкой удалился.

Я посмотрел ему в спину, на его смешную накидку, гадая, что он имел в виду, и тут чуть поодаль заметил Мэри Оделл в темно-синем платье, со значком королевы на головном уборе — она разговаривала с молодым человеком в оранжевом камзоле и, похоже, скучала. Я подошел к ней, снял шапку и поклонился. Золотая цепь на мне зазвенела.

— Мастер Шардлейк, — сказала фрейлина с облегчением в голосе.

Молодой человек, красивый, но с жестким расчетливым взглядом, как будто немного обиделся и покрутил ножку своего серебряного кубка.

— Простите меня, сэр, но я должен поговорить с миссис Оделл об одном деле, — сказал я ему.

Он сухо поклонился и отошел.

— Спасибо вам, мастер Шардлейк, — поблагодарила меня Мэри с тем милым налетом юмора, который я хорошо помнил. — Этот молодой человек — еще один проситель места при дворе, ему очень хочется поговорить с кем-нибудь приближенным к королеве. — Она состроила гримасу.

— Рад служить, — с улыбкой ответил я и более деловым тоном продолжил: — Мне нужно срочно поговорить с лордом Парром. Я надеялся увидеться с ним здесь.

Оделл оглянулась на Большие ворота.

— Он в Дворцовом дворе с королевой и ее фрейлинами, дожидается, когда выйдет король с адмиралом.

— Вы бы не могли его привести? Простите, что прошу об этом, но это очень срочно. Он предполагает поговорить со мной сегодня.

Лицо придворной дамы стало серьезным.

— Я знаю, что вы бы не стали просить по пустякам. Подождите, я попытаюсь его разыскать.

Она ушла, шурша подолом по камням, и стража пропустила ее в Большие ворота. Я выпил еще вина и взял у лакея засахаренную сливу. Оглядывая толпу, я заметил сержанта Блоуэра с парой олдерменов: они от души хохотали над какой-то шуткой. Мимо прошел Уильям Сесил с привлекательной молодой женщиной — должно быть, со своей женой. Он кивнул мне, но не подошел. А потом я увидел, что Ризли невдалеке разговаривает с сэром Ричардом Ричем — они сдвинули головы, чтобы никто их не слышал. Я снова взглянул на ворота. Перья на стальных шлемах стражи колыхались на свежем ветерке с реки. Солнце уже опускалось на небосклоне.

В Больших воротах появился лорд Парр. Он оглядел толпу, вытянув шею и пытаясь высмотреть меня. У него был усталый вид. Я сам подошел к нему.

— Мастер Шардлейк, — раздраженно сказал старый лорд, — мне нужно быть внутри. Король с королевой и посол выйдут через десять минут.

— Простите, милорд, — быстро заговорил я. — Я не стал бы вас беспокоить, но мы должны захватить Стайса сегодня же вечером. Он будет в доме у больницы Святого Варфоломея в девять. Вы слышали что-нибудь еще? Был кто-нибудь в том доме?

Старик неловко переступил с ноги на ногу:

— Мой человек сказал, что вчера Стайс заходил ненадолго, но вскоре опять ушел.

— Один?

— Да.

Я продолжил настоятельным тоном:

— Тогда, если можно, вы бы не выделили пару человек на сегодняшний вечер? Я тоже пойду. Стайса надо допросить. Даже если у нас нет законных оснований.

— Нет, — твердо ответил дядя королевы.

— Милорд? — удивился я.

— Ситуация изменилась, мастер Шардлейк. Уильяма Стайса трогать не нужно.

— Но почему?

Лорд наклонился ко мне:

— Это конфиденциально, Шардлейк. Ко мне напрямую обратился Ричард Рич. По нескольким причинам он испортил отношения с Гардинером, и его поведение на Тайном совете их не улучшило. Он предложил свою помощь Сеймурам и Паррам против Норфолка и Гардинера. Рич снова следует за переменой ветра и переходит на другую сторону.

Я изумленно посмотрел на него:

— Теперь королева работает с Ричем? Но она его не выносит!

— Вынесет, — твердо ответил лорд Уильям. — Ради семейства Парров и дела реформы. Рич — член Тайного совета, он важная фигура, и король ценит если не его самого, то его ловкость. Как и я.

— Но зачем он следил за мной? И разве он не может знать что-то о «Стенании»?

Парр решительно покачал головой:

— Теперь Рич не сделает ничего во вред реформаторам. Даже если б книга была у него, хотя я не верю в это.

— Если он теперь ваш союзник, почему вы не спросите у него?

В голосе моего собеседника снова послышалось раздражение.

— Наше соглашение оговаривает, что его деятельность в эту весну и лето остается в секрете. Это не обсуждается. В том числе то, что он делал с Анной Эскью и все прочее. А что касается слежки за вами, — добавил Уильям более любезным тоном, — то в свое время, в подходящий момент я его спрошу.

Ошеломленный, я не отрывал глаз от лорда Парра. Он покраснел, а потом в раздражении взорвался:

— Черт возьми, не стойте здесь с разинутым, как у рыбы, ртом! В политике бывают необходимости. Рича и его людей не трогать.

С этими словами камергер королевы повернулся и ушел обратно в Большие ворота.

Я попятился с таким чувством, словно получил удар под дых. Значит, Ричард Рич в конечном итоге сменил окраску. И лорд Парр прав, подумал я устало: в политике бывают необходимости. Почему им должно быть какое-то дело до того, что Рич сделал мне? Я посмотрел туда, где он разговаривал с Ризли — они спорили, и лицо лорда-канцлера покраснело. Союз между ними, приведший к пытке Анны Эскью, закончился.

Прозвучала труба, за ней — другая. Стража у Больших ворот встала смирно, все прекратили разговоры и в молчании посмотрели туда. В воротах показался король, а рядом с ним — адмирал д’Аннебо. Генрих VIII был одет великолепнее, чем я когда-либо видел, — в желтый кафтан с подбитыми плечами и с меховым воротником поверх кремового цвета камзола, усеянного драгоценными камнями, и в широкую шапку с перьями. Он широко улыбался. Одной рукой Его Величество опирался на трость в драгоценных камнях, а другой — на плечо архиепископа Кранмера. Несомненно, последний был нужен, чтобы удерживать его на ногах. К счастью, до пиршественных шатров идти было недалеко. С другой стороны от д’Аннебо шла королева. На ней было бело-зеленое платье тюдоровских цветов, ее яркие темно-рыжие волосы покрывал зеленый головной убор, а на лице ее застыла легкая улыбка. Она выглядела лучезарно. Зная о ее душевных муках, я снова восхитился ее самообладанием.

За царственными персонами шли параллельно свита короля и фрейлины королевы — все фрейлины были в новых, с иголочки нарядах. Оба шествия возглавлял лорд Парр. Толпа в Большом дворе раздалась в стороны, пропуская их к большему из двух пиршественных домов. Как и все, я поднял шапку. Раздались рукоплескания и крики «Боже, храни короля!».

После этого младшие в свите остановились и повернули ко второму, меньшему пиршественному шатру. Стража открыла двери в обоих, и я мельком заметил накрытые скатертями столы, на которых стояли свечи в золотых канделябрах, уже зажженные по причине наступающих сумерек. Первые лица королевства — Норфолк, Гардинер, Пэджет, братья Сеймуры и прочие — покинули толпу и последовали за королем, королевой и д’Аннебо в больший шатер. Внутри послышалась музыка.

Теперь в воротах появилась леди Мэри в сопровождении собственной свиты. Там была и дурочка Джейн — она начала приплясывать и резвиться вокруг Мэри, которая засмеялась и попросила ее прекратить. Они тоже прошли в королевский пиршественный дом.

Толпа снаружи успокоилась, а через Большие ворота прошла новая колонна слуг, несших с кухни большие подносы с яствами. За ними следовал отряд стражников с факелами, которые они вставили в скобы на стволах деревьев и на стенах Большого двора. Пока слуги разносили холодное мясо и вино, я увидел, что некоторые из присутствующих уже навеселе. В компании сержанта Блоуэра кое-кто уже покачивался. Будучи сам сыном пьяницы, я испытал отвращение при виде этого.

Я смотрел на всех этих богатых мужчин и женщин и думал о Тимоти, блуждающем где-то в одиночестве по улицам. У меня мелькнула мысль, что, в конце концов, в учении анабаптистов что-то есть: что ни говори, а мир, где не существует пропасти между немногими богатыми и множеством бедных, мир, где самодовольные павлины вроде Томаса Сеймура и сержанта Блоуэра одеваются в грубую шерсть и дешевую кожу, мог бы быть не так плох.

Я отмахнулся от лакея с тарелками в одной руке и серебряным блюдом с лебединым мясом в другой. Слова лорда Парра потрясли меня. Уже стемнело, и ветер вдруг показался мне холодным, да еще и спина у меня болела. Моя миссия была закончена — нужно было пойти к Бараку и Николасу и сказать им, что они не понадобятся.

Я видел, что Рич и Ризли по-прежнему погружены в свой спор — уж не знаю, о чем они говорили. У них будут неприятности, если они в ближайшее время не займут своих мест в пиршественном зале. А потом я увидел еще одно знакомое лицо — Стайса — и попятился в сгущающуюся тень от дерева. На Стайсе был дорогой серый камзол с тиснеными буквами RR на груди, и когда он прошел невдалеке от меня, факел высветил блестящий рубец на его поврежденном ухе. То, как этот человек двигался, озадачило меня: он шел крадучись к королевскому пиршественному залу, постоянно ища укрытия и проскальзывая за людьми, стоящими между ним и его хозяином. Не оставалось сомнений, что он не ищет Рича, а боится попасть ему на глаза. Между тем Рич и Ризли неистово спорили. Тайный советник так свирепо отмахнулся от лакея, что тот уронил поднос, уставленный кубками с вином. Люди рассмеялись, когда лакей наклонился, чтобы подобрать их, а Ричард злобно обругал его, как будто он был виноват в этом. Стайс в этот момент воспользовался возможностью быстро проскользнуть к входу в пиршественный зал, где его остановил стражник в стальном шлеме.

Стайс вытащил что-то из кошелька на поясе и показал ему. Я не мог рассмотреть, что это, но предмет был похож на печать — несомненно, кого-то из видных людей королевства. Однако не Рича, который по-прежнему стоял рядом с Ризли, сердито глядя на несчастного лакея, потому что иначе Стайс указал бы на него. Пока стражник рассматривал печать, подручный Ричарда быстро оглянулся на своего хозяина. А потом стражник кивнул, и Стайс вошел в шатер.

Я стоял под деревом, и мое сердце колотилось. Я понял, что Стайс, как и Кёрди, тот шпион в кружке анабаптистов, служит не одной стороне. Человек Рича перехитрил своего хозяина. Не оставалось сомнений, что Стайс воспользовался печатью, чтобы проникнуть на королевский пир. И поспешить сюда теперь он мог лишь затем, чтобы сообщить своему второму хозяину, кто бы это ни был, о записке, полученной из таверны, где ее оставил Броккет; записке, в которой упоминался «итальянский джентльмен». Но кто же среди этих высоких лиц — истинный хозяин Стайса? Кто бы то ни был, это он велел Стайсу в течение многих месяцев следить за мной. В конечном итоге Рич сказал правду. Я всмотрелся в открытые двери, но лишь смутно разглядел ярко разодетых придворных, усаживающихся на свои места.

Рич и Ризли поняли, что опаздывают, и поспешно, не разговаривая, направились к пиршественному шатру. Стража пропустила их. Теперь Ричард увидит Стайса?

Нет. Через мгновение тот уже шел вдоль стены пиршественного зала, наклоняясь, когда проходил мимо окон, — наверное, он вышел через задний выход. Обняв ствол дерева, я видел, как Стайс быстро пошагал к спуску к реке и исчез.

В центр Большого двора вышла группа трубадуров, которые стали бренчать на своих инструментах для развлечения толпы. Люди приветствовали их, и я увидел, что место посредине освободилось. Мужчины и женщины начали танцевать, кружа робами и юбками. Я задумался: нужно было рассказать лорду Парру про Стайса, особенно если Рич теперь на его стороне. Но он в пиршественном зале. Я видел, как трудно было Стайсу войти туда, а у меня больше не было печати королевы.

Стайс, должно быть, уже плывет на лодке в Лондон, на предполагаемую встречу с Броккетом. Я сжал кулаки. Во мне поднялись упрямство и злоба. Что ж, вместо Броккета он встретит меня с Джеком и Николасом. Нас будет трое против одного, мы легко с ним справимся и наконец получим ответы на некоторые вопросы.

Глава 42

Барак и Овертон дожидались меня дома, попивая пиво на кухне.

До встречи с ними я быстро взял лодку на причале Хэмптон-Корта — длинная вереница лодочников дожидалась пассажиров, чтобы доставить обратно в Лондон по окончании празднеств, а я пришел раньше. Я спросил лодочника, не первым ли уезжаю, и он ответил, что один из его товарищей взял пассажира несколько минут назад. Когда мы поплыли вниз по реке, я увидел чуть впереди другую лодку, на корме которой сидел человек в сером камзоле и шапке. Я попросил своего лодочника не спешить, чтобы я мог насладиться прохладным вечерним воздухом, а на самом деле хотел дать Стайсу скрыться из виду. Река была спокойна, нарушаемая веслами водная гладь сверкала в лучах заходящего солнца, а над водой жужжали насекомые. «Правильно ли я поступаю? — спросил я себя и ответил: — Да, потому что это истинный хозяин Стайса отдал приказ убить анабаптистов и это он взял „Стенание“. И, может быть, в конце концов мне удастся разыскать книгу».

Вернувшись домой, я не получил никаких новостей о Тимоти. Барак, который весь день оставался в доме, принял несколько посетителей, говоривших, что они знают, где мальчик, но хотели получить вознаграждение вперед. У Джека с такими разговор был короткий. Я поблагодарил их с Николасом за усилия, сказав себе, что в последующие несколько часов должен прогнать из головы мысли о Тимоти.

Посмотрев на Барака и Овертона, я снова задумался, правильно ли поступаю. Я делал это ради королевы и ради убитых, но также и для себя, потому что хотел получить ответы на свои вопросы. Мои сотрудники снарядились на опасное дело: Николас опоясался мечом, и Джек тоже взял меч. Оба хорошо знали, как обращаться с оружием.

Я рассказал им о том, что видел Стайса в Хэмптон-Корте, и о том, что сказал лорд Парр. Закончив, я повторил:

— Вы уверены, что хотите взяться за это?

— Теперь — тем более, — ответил Барак. — Без Броккета это наш последний шанс.

— Что ты сказал Тамасин? — спросил я его.

Джеку стало неловко.

— Что вечером мы продолжим поиски Тимоти.

— Я рад возможности снова взяться за этого негодяя, который меня похитил, — сказал Николас. — Но, сэр, если мы схватим его, что с ним делать? Мы не можем взять его ко мне, как Лимана: там мои соседи-студенты.

— Я думал об этом. Будем держать его в том же доме до утра, допросим сами, а потом передадим лорду Парру.

— Я заставлю его говорить, — холодно пообещал Барак. — Он будет у меня не первым.

«Да, — подумал я, — служа Кромвелю, ты проделывал работу, которая позволяла нам всегда открывать скрытое».

— Мы можем быть уверены, что Стайс будет один? — спросил Овертон.

— Я велел Броккету написать, чтобы он, как всегда, пришел один. И человек лорда Парра, наблюдавший за домом, сказал, что Стайс однажды заходил туда один.

— Я попросил одного человека, — сказал Джек, — помогавшего мне в поисках Тимоти, походить туда-сюда по той улице и доложить мне. Я не хотел идти сам, потому что Стайс меня узнал бы. На той улице много недавно построенных небольших домиков, не сравнить с Нидлпин-лейн. У большинства довольно глубокое крыльцо. Мы можем спрятаться там и наблюдать до девяти. Даже можем увидеть, как войдет Стайс.

— Очень хорошо, — кивнул я и выглянул в окно. Уже было довольно темно. В Хэмптон-Корте, наверное, танцуют во дворе при свете факелов, подумалось мне, а из королевского шатра доносятся звуки пиршества. Я знал, что в следующие дни планируется еще несколько пиров и выездов на охоту. Королева будет там. Потом мне в голову снова пришли мысли о Тимоти, который вторую ночь проводит один на полных опасностей улицах. Но я взял себя в руки.

— Выходим сейчас, — сказал я. — Но помните: Стайс такой человек, который не остановится ни перед чем.

— Удача благосклонна к тем, на чьей стороне честь и справедливость, — сказал Николас.

— Если бы, — отозвался Барак.

Когда мы шли к Смитфилдской площади, на улицах было тихо. К счастью, был не базарный день, и большое открытое пространство было молчаливо и пустынно. Мы спустились по Литтл-Бритн-стрит, прошли вдоль больницы Святого Варфоломея, а потом свернули в какой-то широкий переулок, застроенный респектабельными новыми двухэтажными домами, по большей части с застекленными окнами, а не со ставнями, и с крылечками. За окнами большинства домов мерцали свечи, но один дом оставался в темноте, и Барак махнул рукой в сторону его крыльца. Я надеялся, что хозяин не вернется домой внезапно — а то он подумал бы, что его хотят ограбить.

Джек указал на дом на противоположной стороне переулка, чуть ниже.

— Вот он. Там над крыльцом большая тюдоровская роза, как и говорил Броккет. Можете убедиться.

Я посмотрел, куда он указывал. Дом со ставнями, без стекол в окнах, ставни закрыты. Стояла тишина. Перед уходом я посмотрел на маленькие часы у себя в гостиной — сейчас, наверное, было уже полдевятого.

Мы ждали и наблюдали. Из соседнего дома вышла служанка с ведром грязной воды и вылила ее в канаву посреди дороги. Мы насторожились, когда в конце улицы показался факел и послышались голоса. Однако это оказался всего лишь факельщик, освещавший дорогу семейной компании; люди беспечно болтали, возвращаясь из гостей. Они скрылись в одном из домов ниже по переулку.

— Который час? — тихо спросил Николас. — Должно быть, уже около девяти.

— Думаю, да, — ответил Барак. — Но, похоже, Стайса еще нет.

— А может быть, он уже внутри, — прошептал я. — Где-нибудь в глубине дома.

Джек прищурил глаза:

— Хорошо, подождем, когда пробьют часы. Стайс не стал бы опаздывать, раз проделал путь в Хэмптон-Корт и обратно, чтобы посоветоваться со своим хозяином.

Мы подождали. Когда часы пробили, Барак набрал в грудь воздуха.

— Пошли! — выдохнул он. — Бросаемся на него, как только откроется дверь.

Мы полубегом пересекли улицу. Я взглянул на тюдоровскую розу над крыльцом, а Джек уже громко стучал в дверь. Они с Николасом положили руки на рукояти мечей, а я схватился за нож.

Послышались быстрые шаги — похоже, они и в самом деле приближались из глубины дома, — и в щели между ставнями показалось мерцание свечи. Как только мы услышали, что ручка с внутренней стороны повернулась, Барак навалился на дверь плечом и ворвался внутрь. В доме был полумрак — лишь пара свечей горела в подсвечнике на столе. В их свете я увидел, как Стайс отшатнулся и схватился за меч на поясе. Но мои сотрудники уже приставили клинки к его груди.

— Попался! — торжествующе воскликнул Овертон.

И тут я заметил краем глаза движение с обеих сторон двери — поджидавшие там люди быстро выскочили. Сверкнули два меча. Джек и Николас быстро повернулись, а двое крепких парней бросились на них. В свете свечи я узнал их лица: один светловолосый с бородавкой на лбу, второй почти лысый. Убийцы Грининга, Дэниелс и Кардмейкер.

У Барака и Овертона хватило проворства отразить удары. Я тем временем, выхватив нож, бросился вперед, готовый поразить лысого в шею, — однако он оказался проворнее меня. Продолжая сражаться с Ником, он сумел обернуться и ударить меня локтем свободной руки в лицо. Я отлетел к стене. Однако то, что наш лысый противник отвлекся на меня, дало Овертону преимущество, и он начал теснить противника.

Зато Джеку противостоял не только второй из напавших, но и Стайс, находившийся теперь у него за спиной. И прежде чем мой помощник успел повернуться, шагнуть в сторону и встать лицом к ним обоим, Стайс выхватил меч и ударил Барака по правой руке. К моему ужасу, острый как бритва клинок со всей силой обрушился Джеку на запястье, и я закричал, увидев, как отрубленная рука, все еще сжимая меч, взлетела в воздух и упала на пол. Мне никогда не забыть этого зрелища.

Мой друг закричал, повернулся и схватился за руку, из которой хлестала кровь. Тут Стайс вонзил меч ему в спину. Барак посмотрел на меня. Его лицо было маской изумления, а в глазах у него стоял вопрос, как будто он просил меня объяснить, что только что произошло. Потом его ноги подогнулись, и он рухнул на пол, где и остался лежать ничком, не шевелясь. Из обрубка его руки текла кровь.

В ярости я бросился на Стайса с поднятым ножом. Он не ожидал этого и не успел отбить мой удар мечом. Я целился ему в горло, но он пригнулся, и нож пропорол ему лицо ото рта до уха. Стайс закричал, но не выронил меча, а приставил его к моей шее и заставил меня попятиться, пока не прижал к стене.

— Прекратите! — крикнул он. — Вы проиграли!

Посмотрев в сторону, я увидел, что двое остальных справились с Николасом.

— Брось меч, парень, — сказал ему лысый.

Овертон сжал зубы, но повиновался. Его оружие ударилось об пол. Он в ужасе смотрел на лежавшего ничком на полу Барака. Стайс убрал свой меч от моей шеи и достал носовой платок, чтобы остановить кровь, хлещущую из щеки. Я мельком заметил, как в его ране белеет кость.

Джек издал тихий стон. Он был еще жив и попытался приподнять голову, но со стуком уронил ее снова и больше не двигался. Кровь по-прежнему текла из его запястья и еще больше из раны в спине, оставляя темное пятно на рубашке.

— Он еще жив, — проговорил лысый с профессиональным интересом.