Плач Сэнсом Кристофер

Глава 11

Юристы со своими женами выходили из часовни Линкольнс-Инн медленно и важно, как всегда после службы — мужчины в черных робах и шапках, женщины в своих лучших летних платьях. Я тоже вышел под июльское солнце. Утро было свежим, так как ночью разразилась гроза, пробудив меня от тяжелого сна. Немного дождя хорошо для урожая. А теперь мне предстояло выполнить свое обещание зайти к Стивену Билкнапу. Когда я шел вдоль часовни, ко мне подошел казначей Роуленд с застывшей улыбкой на узком лице.

— Доброе утро, сержант Шардлейк, — бодро проговорил он. — Прекрасная служба.

— Да, мастер казначей. Поистине.

На самом деле я почти не слушал службу, хотя сегодня исполнялась годовщина со дня гибели «Мэри Роуз». Мне следовало молиться за души моих друзей и сотни других людей, которые тоже погибли тогда, хотя я больше не был уверен в существовании Бога, который бы выслушал меня. Но даже в это воскресенье я не мог отвлечь свои мысли от «Стенания».

Роуленд склонил голову набок, как пытливая ворона.

— Во время службы вы мне показались несколько утомленным. Надеюсь, это не результат присутствия на сожжении.

— У меня сейчас много дел, — не очень любезно ответил я.

— Что ж, инн с благодарностью отмечает ваше представительство в пятницу. А в следующем месяце могут быть новые публичные мероприятия, где вы сможете представлять нас снова.

— Вот оно как… — медленно проговорил я в страхе.

— Да нет, не экзекуции — празднования, — постно улыбнулся казначей. — Это пока конфиденциально. Но будет чудесно это увидеть. — Он кивнул, коротко поклонился и ушел.

Я посмотрел ему вслед. В следующем месяце. Даже завтрашний день теперь казался очень-очень далеким. Я прогнал казначея из своих мыслей.

Медленно, размышляя, я пересек двор. Из всего сказанного лордом Парром я вчера выделил три путеводных нити в большом запутанном клубке. Зачем человек с поврежденным ухом пытался проникнуть в бедную лачугу Грининга до того, как книга королевы была украдена? Как кому-то удалось залезть в сундук, не оставив никаких следов, когда единственный ключ был у королевы на шее? Мог ли замочный мастер сделать второй ключ? А еще — кто такой этот Джурони Бертано, который так напугал подмастерье Элиаса? Имя звучало как испанское или итальянское, и я задумался, не будет ли слишком рискованным спросить о нем Гая.

Я чуть не споткнулся о вывороченный из мостовой булыжник и сердито пнул его. Я спрашивал себя, правильно ли сделал, дав вовлечь себя в дело, которое запросто может оказаться смертельным. В голове один за другим проносились образы — рыдающий паж, рассказывающий о человеке с разрубленным ухом, который пытался завербовать его в шпионы, дурочка Джейн, дергающая за поводок свою утку, суровое лицо Мэри Тюдор… Я понимал, что если «Стенание» будет опубликовано, я окажусь в страшной опасности, так же как и королева с лордом Парром. И так же, как и те, кто работает со мной, помощники вроде Николаса Овертона. Я видел, как он стоял на другом краю часовни с прочими клерками, на голову возвышаясь над большинством из них. Николас выглядел немного помятым, как это часто случалось по воскресеньям.

Лучше всего защитить своих работников я мог, лишь сделав так, чтобы они знали как можно меньше правды. Ради этого по пути в церковь этим утром я сделал крюк и зашел к Джеку и Тамасин. Но приказ лорда Парра было не отменить.

Когда я пришел к ним, Джейн Маррис впустила меня и пошла будить Барака и его жену, которые еще спали. Мне было неловко сидеть в гостиной, слушая, как они копошатся наверху, одеваясь и раздраженно ворча. Джейн принесла вниз Джорджа. Он, хныча, посмотрел на меня печальными заплаканными глазами. Женщина отнесла его на кухню, и я услышал, как она начала там готовить завтрак.

Наконец Джек и Тамасин спустились. Я встал.

— рошу прощения, что побеспокоил вас в такую рань.

Миссис Барак улыбнулась:

— Нам уже пора было вставать. Вы позавтракаете с нами?

— Спасибо, я уже позавтракал. Как ты себя чувствуешь, Тамасин?

— Тошнота как будто прошла, слава богу.

— Хорошо. Я ненадолго, мне нужно в Линкольнс-Инн, в церковь.

— Мы в этом отношении не утруждаем себя больше необходимого, — сказал Барак.

Я знал, что у них обоих в жизни хватало религии.

— А я вот если слишком долго не буду появляться в церкви, это будет замечено, — сказал я. — Кроме того, я обещал навестить Билкнапа.

— После всего того, что он вам сделал, нужно оставить его гнить, — сказал мой помощник. — Вы слишком мягкотелы.

Тамасин согласно кивнула:

— Это худший из людей.

— Ну, а мне, признаюсь, любопытно, что он хочет сказать мне.

— Любопытство сгубило кошку, сэр, — заметила Тамасин.

Я печально улыбнулся:

— У кошки девять жизней, и, похоже, я использовал еще не все. Джек, можно тебя на пару слов? Это касается… работы.

Бараки обменялись понимающими взглядами. Возможно, они, как и Роуленд, заметили на моем лице утомление.

— Мне нужно присмотреть за Джорджем, — сказала Тамасин. — У него режутся зубки. Ему надо дать пососать куриную косточку.

Когда она вышла, помощник бросил на меня проницательный взгляд.

— Молодой Николас был вчера очень подавлен. Он не рассказывал, где вы были, сказал, что вы не велели говорить. У меня такое впечатление, что вы его отчитали. Такое ему порой не помешает.

— Извини, что взвалил на тебя так много дел, — вздохнул я.

— Я разберусь с ними за несколько дней. Николас у меня поработает. Как я сказал, он держится скромно. Совсем на него не похоже. — Барак приподнял бровь; он догадывался, что что-то грядет.

Я набрал в грудь воздуха.

— Джек, боюсь, что я вляпался в одно… деликатное дело. Меня привлек лорд Парр, лорд-камергер королевы.

Мой собеседник нахмурился, а потом заговорил, сердито и в замешательстве:

— И что вас вечно тянет туда? При всех этих слухах о королеве в последние месяцы вам бы, уж наверное, лучше оставаться в стороне!

— Уже поздно. Дело касается украденного драгоценного камня.

Итак, ложь была произнесена.

Барак помолчал, а затем тихо проговорил:

— Вам нужна моя помощь? В свое время да, но сейчас… — Он посмотрел на дверь.

Да, подумал я. Тамасин, Джордж и второй, ожидаемый ребенок. Я прикусил губу.

— Там есть один небольшой аспект, в котором ты мог бы оказать помощь. Это не я предложил, мысль пришла лорду Парру. Извини.

— Я все еще пользуюсь репутацией в определенных кругах? — Голос Джека звучал удивленно, но в нем слышалось и удовлетворение.

— Похоже на то. В Уайтхолле есть сундук, из которого украли драгоценный перстень. К нему есть единственный ключ, который владелец постоянно носил на шее, и на замке никаких следов взлома.

— Вы видели сундук?

— Да. Вчера я провел в Уайтхолле изрядное количество времени.

— Чей перстень? — напрямик спросил Барак. — Королевы?

— Я не должен этого говорить. Сундук отвезли в гардероб королевы в замке Бэйнард, чтобы завтра в девять мы осмотрели его. Ты сможешь быть там, чтобы посмотреть за меня и сказать, что думаешь?

Джек посмотрел на меня долгим серьезным взглядом.

— И это все, что от меня требуется?

— Да.

— С моей стороны нет возражений. Но если Тамасин хоть на секунду подумает, что я снова ввязался во что-то опасное, она… — Барак покачал головой. — Она выйдет из себя. И будет права. — Он вздохнул. — Однако если такова воля камергера королевы…

— Да. И я обещаю, что не допущу, чтобы тебя впутывали дальше.

— Я почувствовал что-то нехорошее по вашему лицу, когда спустился. И Тамасин тоже. Вы сказали, у кошки девять жизней… Что ж, это уже может оказаться ваша девятая. Да и моя тоже.

— Я обязан королеве.

— Все дело в украденном камне? — Помощник искоса взглянул на меня. — Если так… В любом случае я приду. И не скажу Тамасин, хотя мне это не нравится.

— Да, это нужно держать в тайне.

Барак кивнул, после чего снова серьезно посмотрел на меня:

— Но помните: жизней только девять.

«Ложь, ложь…» — думал я, подходя к конторе Билкнапа, расположенной примерно напротив моей. Тут сзади послышался голос: кто-то позвал меня. Я раздраженно обернулся — что еще? — и, к своему удивлению, увидел Филипа Коулсвина, которого видел на сожжении, юриста, отстаивающего интересы брата Изабель Слэннинг. Я приподнял шапку.

— Брат Коулсвин, дай вам Бог доброго дня! Вы не были на службе в Грейс-Инн?

— Я хожу в свою местную церковь, — ответил мой коллега несколько скованно.

«Не иначе, к какому-нибудь радикально настроенному викарию», — подумал я.

— Я пришел сюда после службы, так как хотел с вами поговорить, — произнес тем временем Филип.

— Очень хорошо. Зайдемте ко мне? Это совсем рядом. Хотя у меня назначена другая встреча… — Я взглянул на закрытое ставнями окно Билкнапа. — Я не могу задерживаться надолго.

— Это не займет много времени.

Мы пошли ко мне в контору. Я отпер дверь и ввел Коулсвина в свой кабинет, скинул робу и предложил ему сесть. Он помолчал, глядя на меня своими чистыми голубыми глазами, а потом неуверенно сказал:

— Случается, сержант Шардлейк, что дело доходит до той точки, когда полезно конфиденциально поговорить с представителем противной стороны. — Он в нерешительности помолчал. — Если вы, как и я, считаете, что этот представитель хотел бы избежать необязательного раздувания конфликта.

— Дело о завещании миссис Коттерстоук?

— Да. Когда мы встретились позавчера, сержант Шардлейк, на том ужасном мероприятии на Смитфилдской площади… — Филип пару раз моргнул. — Я подумал: вот честный человек.

— Спасибо, брат. Но, строго говоря, честность означает, что мы должны представлять наших клиентов, какими бы трудными они ни были. Их желания должны быть на первом месте.

— Я знаю. Но разве это не по-христиански — уладить конфликт, когда это возможно?

— Если это возможно. — Мне вспомнились слова Гая, что некоторые конфликты не могут быть улажены, и слова Изабель о брате: «Если б вы знали, какие страшные вещи он совершил». — Я выслушаю, что вы хотите сказать, — добавил я. — И обещаю, ваши слова не выйдут из этих стен.

— Спасибо. В среду у нас осмотр стены с росписью. Вашему эксперту, конечно же, будет дано задание найти способы, как картину можно снять, не повредив.

— В то время как ваш, вероятно, скажет, что ее снять невозможно.

— Мой эксперт — честный человек.

— Как и мой.

— Не сомневаюсь.

Я улыбнулся:

— И все же оба работают, согласно данным им указаниям, за деньги. Боюсь, наиболее вероятный исход — патовая ситуация.

— Да, — согласился Коулсвин. — Такова природа системы. — Он вздохнул. — И потому плата экспертам будет добавлена к счету, и вырастет долг, и прибавится бумажной работы.

— Что говорит пословица? — криво усмехнулся я. — «Много писанины, мало содержания».

— Да.

И тут мой коллега рассмеялся. Думаю, он не хотел этого, а просто не выдержал неловкости. От этого его лицо, до того серьезное, стало совсем мальчишеским, и я обнаружил, что тоже смеюсь. Мы оба замолкли одновременно и с виноватым видом посмотрели друг на друга.

— Мы не можем остановить их свару, — сказал я, — хотя я был бы рад избавиться от этого дела. Скажите, между нами, мастер Коттерстоук так же ненавидит миссис Слэннинг, как она его?

Филип печально кивнул:

— Для Эдварда Коттерстоука высшее удовольствие — рассказывать мне, какая вредная, порочная и злобная женщина его сестра. И еще он называет ее предательницей, папской католичкой, которая втайне исполняет старые обряды. Меня познакомили с ним через мой церковный приход, я сейчас только что от него. — Коулсвин приподнял брови. — Мои обращения к его христианскому милосердию остались неуслышанными.

Я сочувственно кивнул:

— А миссис Слэннинг говорит мне, что ее брат — еретик и что она была бы счастлива увидеть его на костре. — Помолчав, я добавил: — И, боюсь, вас тоже.

Мой собеседник нахмурился:

— В наше время им бы лучше придержать языки. — Глубоко вздохнув, он посмотрел на меня: — Эдвард Коттерстоук не слушает никаких доводов. Его жена умерла, но я знаю, что его дети пытались отговорить его от тяжбы с сестрой. Безуспешно.

— Изабель — бездетная вдова, но даже будь у нее семья, сомневаюсь, что дети могли бы повлиять на нее тоже. Скажите, мастер Коулсвин, у вас нет какой-либо догадки, почему они так ненавидят друг друга?

Филип погладил свою короткую бородку.

— Нет. Эдвард только говорит, что его сестра с детства была злобным созданием. И все же, хотя ему нравится ее ругать — а мы с вами оба видели, как они стоят в суде, гневно сверкая глазами друг на друга, — у меня такое чувство, что Эдвард в некотором роде боится своей сестры. — Он немного помолчал. — Вы, кажется, удивлены, брат?

— Только потому, что миссис Слэннинг произнесла некоторые слова, заставившие меня думать, что она боится его. Как странно…

Хотя это было явное злоупотребление доверием, теперь я был уверен в честности Коулсвина и решил рассказать ему про упоминание Изабель каких-то загадочных вещей, совершенных Эдвардом. Он покачал головой.

— Не могу представить, что бы это могло значить. Мастер Коттерстоук — вполне почтенный гражданин.

— Как и миссис Слэннинг. А вас не поразила странная формулировка в старухином завещании? Это особое упоминание о картинах.

— Да. Она как будто хотела спровоцировать ссору между детьми, посмеяться над ними из могилы. — Мой коллега поежился.

— Она, должно быть, знала об их взаимной неприязни. Возможно, не только двое в этой семье ненавидели друг друга из-за бог знает какой старой обиды, а все трое — и мать тоже, — мрачно закончил я.

— Возможно. Но мне ничего не известно об их молодости. Знаю только, что их отец, мастер Джонсон, который на картине, умер вскоре после того, как его изобразили там. И что их мать вскоре снова вышла замуж, за Коттерстоука, который взял на себя бизнес ее прежнего мужа, но тоже вскоре умер и оставил все своей вдове. Других детей у нее не было, и Эдвард с Изабель взяли фамилию отчима.

— Это все, что известно и мне, — ответил я. — И это говорит, что отчим не был таким уж злым.

— Да. — Филип снова погладил бородку. — Если б мы выяснили, что привело их к этой…

— Но как? Вы заметили, что эти двое все время обвиняют друг друга, и всегда в общих словах, ничего конкретного?

— Да, — медленно кивнул Коулсвин.

Я услышал, как часы в инне пробили двенадцать.

— Брат, я должен идти на встречу. Но я рад, что вы зашли. Давайте каждый из нас подумает, что мы можем сделать. — Я встал и протянул посетителю руку.

Тот пожал ее.

— Спасибо, что поговорили со мной. Сколько юристов с радостью перевели бы это дело в Канцлерский суд ради личной выгоды!

Билкнап бы точно перевел, подумал я, разве что у него бы никогда не хватило терпения сносить придирки и язвительные замечания Изабель. Он всегда предпочитал всякие сомнительные земельные сделки, где все совершалось во мраке.

Коулсвин застенчиво улыбнулся.

— Чтобы закрепить наше согласие, может быть, вы окажете мне честь отужинать со мной и моей женой. В среду?

Я заколебался. Правила запрещают барристерам противостоящих сторон обсуждать своих клиентов у них за спиной, но не запрещают вместе ужинать. Иначе что бы осталось от нашей светской жизни?

— Буду рад, — согласился я. — Хотя сейчас я веду одно не связанное с этим дело, которое отнимает много времени. Могу я позволить себе вольность согласиться, но оставить за собой возможность отказаться в последний момент?

— Несомненно.

Я вздохнул:

— По сравнению с тем делом спор о завещании миссис Коттерстоук кажется не стоящим выеденного яйца.

— Да он такой и есть.

Я печально улыбнулся:

— Да. Но, к сожалению, не для наших клиентов.

Я проводил своего коллегу до дверей и видел в окно, как его приземистая фигура удаляется к воротам. Потом мои глаза переключились на закрытые ставнями окна Билкнапа, и я глубоко вздохнул.