Охотники за алмазами Смит Уилбур

— Компания Фарбен, Хендрик и Мозенталь, Южная Африка, все еще существует. Помимо этой давно забытой концессии, ей принадлежит только старое здание на Бергенштрассе, 14, в Виндхуке.

Неожиданно Трейси сменила тему.

— Ты спрашиваешь, где я была, Джонни. Ну, я была в Виндхуке и ездила по самым плохим в Южной Африке дорогам. Компания Фарбен, Хендрик и Мозенталь теперь принадлежит братьям Хендрик, паре фермеров, разводящих каракулевых овец. Ужасные старики. Я видела, как они перерезают горло бедным маленьким персидским ягнятам, чтобы у них не завивалась шерсть… — Трейси замолчала и глотнула. — Ну, я не стала объяснять им насчет концессии. Просто предложила купить компанию, они запросили двадцать тысяч, я сказала: «Подписывайте», и они подписали, и я оставила их смеющимися от радости. Они считают себя ужасно хитрыми. Вот! И теперь это твое!

Трейси протянула соглашение Джонни, и пока он читал его, продолжила:

— Я написала соглашение от имени «Ван дер Бил Дайамондз» и подписала его как директор, надеюсь, ты не возражаешь…

— Боже! — Джонни сделал большой глоток виски, потом поставил стакан и встал. — Не возражаю? — повторил он. — Приносишь мне концессию на Молнию и Самоубийство и спрашиваешь, не возражаю ли я?

Он потянулся к ней, и она пошла ему навстречу.

— Трейси, ты удивительна. — Они в экстазе обнялись, Джонни приподнял Трейси, и они незаметно для себя оказались лежащими на диване, все еще в объятиях друг друга. Потом они поцеловались, и смех сменился нечленораздельными звуками и вздохами.

Наконец Трейси оторвалась от него и соскользнула с дивана. Дыхание ее прерывалось. Волосы спутались.

— Хватит!

— Трейси. — Он двинулся к ней, испытывая страстное желание, но она удержала его на расстоянии вытянутой руки, упираясь ладонями в грудь, пятясь перед ним.

— Нет, Джонни, нет! — Она настойчиво покачала головой. — Послушай меня.

Он остановился. Огонь в его глазах медленно гас.

— Послушай, Джонни, Бог видит, я не святая, но… ну, я не хочу, чтобы мы… не на диване в доме другой женщины. Так я не хочу.

Бенедикт вывел большой «бентли» цвета меда из потока уличного движения на Бермондси-стрит и повернул в ворота склада. Остановился у погрузочной платформы и вышел.

Снимая перчатки, он оглянулся на платформу. На ней возвышались готовые к распределению груды товаров. Ящики южноафриканского вина и спирта, консервированные фрукты в коричневых картонных коробках, консервированная рыба, сорокагаллонные бочки рыбьего жира, связки сырых шкур, ящики с неизвестными товарами — все то, что производит Южная Африка.

Агентство ВДБ необыкновенно разрослось за те десять лет, что им управлял Бенедикт.

Перепрыгивая через три ступеньки, Бенедикт поднялся на платформу и прошел между грудами товаров, пока не оказался под высоким потолком в полутьме. Он шел с уверенностью человека, идущего по своей территории, — широкоплечий и высокий, и полы пальто развевались. Кладовщики и носильщики почтительно приветствовали его, а когда он вошел в главную контору, все зашевелились, машинистки начали перешептываться: как будто ветер пронесся по лесу.

Управляющий выскочил из кабинета навстречу Бенедикту, чтобы проводить его внутрь.

— Здравствуйте, мистер Ван дер Бил. Сейчас принесут чай. — Он стоял наготове, чтобы принять пальто Бенедикта.

Встреча продолжалась полчаса, Бенедикт прочел недельный отчет о движении товара, время от времени задавая вопросы, с удовольствием или неудовольствием отмечая отдельные моменты. Многие знавшие его были бы удивлены. Это не был знакомый им вялый плейбой — бизнесмен с жестким взглядом холодно и безжалостно добивался от своего предприятия наибольшей прибыли.

Кое-кто удивился бы, откуда взял Бенедикт капитал, чтобы финансировать дело такого размаха, особенно если бы знать, что он владел и недвижимостью и что Агентство ВДБ — не единственная его ставка в мире бизнеса. Он не получал денег от отца: Старик считал Бенедикта неспособным продать с выгодой фунт масла.

Встреча закончилась, Бенедикт встал, надевая пальто, а управляющий подошел к серому стальному сейфу в углу, набрал комбинацию и распахнул тяжелую дверцу.

— Пришло вчера, — объяснил он, доставая из сейфа банку. — На «Лох Эльсиноре» из Уолвис Бей.

Он протянул банку Бенедикту, который мельком осмотрел ее, слегка улыбнувшись рисунку прыгающей сардины и надписи «Сардины в томатном соусе».

— Спасибо. — Он положил банку в брифкейс, и управляющий проводил его к «бентли».

Бенедикт оставил «бентли» в гараже на Броадвик-стрит и пошел через суету Сохо, пока не добрался до мрачного кирпичного здания за площадью. Нажал звонок против таблички «Аарон Коэн, гранильщик алмазов» и, когда дверь открылась, поднялся по лестнице на четвертый этаж. Снова позвонил, немного погодя кто-то взглянул на него в глазок, и почти тут же дверь открылась.

— Здравствуйте, мистер Ван дер Бил. Входите! Входите! — молодой привратник закрыл за ним дверь. — Папа вас ждет! — продолжал он, когда они оба взглянули в глаз видеокамеры над железной решеткой, преградившей вход.

Тот, кто увидел их на экране, был удовлетворен, — зажужжал электромотор, и решетка отодвинулась. Привратник провел Бенедикта по коридору.

— Дорогу вы знаете. Папа в своем кабинете.

Бенедикт оказался в убогой приемной с вытертым ковром и парой стульев, похожих на списанные министерством труда. Он свернул в правую дверь и через нее прошел в длинную комнату, очевидно, занимавшую большую часть этажа.

Вдоль одной стены тянулся узкий верстак, к которому были прикреплены двадцать маленьких токарных станков. К каждому станку вела трансмиссия с центрального пояса, проходившего под верстаком. На человеке, обслуживавшем машину, был белый халат; этот человек улыбнулся Бенедикту:

— Здравствуйте, мистер Ван дер Бил, папа вас ждет.

Но Бенедикт на мгновение задержался, наблюдая за процедурой опилки. В шпинделе станка был зажат алмаз, и рядом кружилась циркулярная пила из фосфорной бронзы. На глазах у Бенедикта человек вернулся к своему занятию

— смазывал лезвие каждой пилы пастой из оливкового масла и алмазной пыли, потому что алмаз резала вовсе не бронза. Только алмаз может резать алмаз.

— Прекрасные камни, Ларри, — заметил Бенедикт, и Ларри Коэн кивнул.

— Все — от четырех и пяти карат.

Бенедикт склонился ниже, осматривая один из камней. На камне индийскими чернилами была нанесена линия разреза. Бенедикт знал, какие размышления и обсуждения, какие осмотры и споры с привлечением всего богатого опыта мастерской предшествуют каждой такой чернильной линии. Требуется не меньше двух дней, чтобы распилить один алмаз, поэтому Бенедикт оставил станок и пошел дальше.

По другую сторону комнаты сидели остальные братья Коэны. Восемь человек. Старый Аарон произвел много сыновей. Они были в возрасте от девятнадцати до сорока лет, и еще двое пока ходили в школу, только готовясь вступить в дело.

— Как вам понравится этот, мистер Ван дер Бил? — поднял голову Майкл Коэн, когда подошел Бенедикт. Майкл обрабатывал прекрасный камень, делая его круглым и используя в качестве резца другой алмаз. Под станком небольшой поднос улавливал пыль от двух камней. Позже пыль пойдет на шлифовку и распилку.

— Красавец, — сказал Бенедикт. Они принадлежали к одному братству, всю жизнь занимались алмазами и любили их, как другие любят женщин, лошадей или картины.

Он пошел по комнате, здороваясь с братьями, задерживаясь на минуту, чтобы посмотреть, как старшие, все мастера своего дела, вытачивают фасеты, из которых состоят стороны идеально обработанного бриллианта. Пятьдесят восемь фасет: столы, звезды, павильоны, — вся эта огранка наделяет камень мистической «жизнью» и «огнем».

Оставив их согнувшимися над кругами, похожими на гончарный, Бенедикт прошел к двери в конце комнаты.

— Бенедикт, друг мой. — Аарон Коэн вышел из-за стола, чтобы обнять его. Это был высокий худой человек лет шестидесяти, с густой серебристо-серой гривой, с плечами, согнутыми за годы, проведенные у алмазного круга. — Я не знал, что вы в Лондоне, мне сказали, вы в Кейптауне. Вчера был день рождения Руфи. Если бы мы знали…

Бенедикт достал из кармана конверт и высыпал из него на стол двадцать семь алмазов.

— Что скажете об этом, папа?

— Ай-ай! — Папа от удовольствия похлопал себя по щекам и невольно потянулся к самому крупному камню.

— Я дожил до того, что вижу такой камень! — Он вставил в глаз ювелирную лупу, повернул камень, чтобы подставить его под естественное освещение, и принялся внимательно разглядывать алмаз.

— Ага, да. Вот тут небольшое перо [1]. ООНД [2]. Но мы проведем через него грань. Да, из этого камня нужно сделать два бриллианта. Два превосходных бриллианта от десяти до двенадцати карат каждый. И, может быть, пять поменьше. — Больше половины объема камня уйдет при обработке. — Да! Да! Из этого камня мы сделаем ограненных бриллиантов на сто тысяч фунтов.

Аарон подошел к двери.

— Мальчики! Идите сюда! Я покажу вам принца среди алмазов.

Сыновья собрались в кабинете. Майкл взглянул первым и высказал свое мнение:

— Да, хороший камень. Но не такой чистой воды, как в последней партии. Помните тот кристалл, октаэдр…

— О чем ты говоришь! — прервал его отец. — Ты не отличишь алмаз от куска сыра горгонзола!

— Он прав, папа, — вступил в обсуждение Ларри. — Тот камень был лучше.

— Значит, Большой Любовник спорит со своим отцом. Все, что вы знаете, это только шиксы [3] с задранными на тохес [4] юбками. Вам лишь бы плясать ватуси и ча-ча-ча. Да! Но алмазы вы не знаете. — Эта декларация предшествовала горячему семейному спору, в котором с жаром участвовали все братья.

— Тише! Тише! Все за работу! Вон! Вон! — прервал спор Аарон, выгнав сыновей из кабинета и захлопнув за ними дверь.

— Ай! — Он взглянул на небо. — Что за дело! Теперь можно взвесить камни.

Когда камни были взвешены и Аарон запер их в сейф, Бенедикт сказал ему:

— Я думаю, с Кругом пора кончать.

Аарон застыл и через стол посмотрел на Бенедикта. Они всегда делали вид, что их отношения законны. Никогда не говорили о Круге или о том, откуда поступают незарегистрированные камни, или как отправляются обработанные камни в Швейцарию.

— Почему? — осторожно спросил Аарон.

— Теперь я богат. У меня деньги отца и то, что я добыл при помощи Круга. Очень богат. Мне больше не нужен риск.

— Хотел бы я иметь такие же проблемы. Но, вероятно, вы поступаете мудро… я не стану спорить с вами.

— Будет еще одна или две поставки, и все кончено.

Аарон кивнул.

— Понимаю, — сказал он, — Все хорошее когда-нибудь кончается.

Вскоре после полудня Бенедикт припарковал машину на газоне у своей квартиры на Белгрейв-сквер. Дома он сразу пошел в душ. За все годы жизни в Лондоне он так и не привык к его смогу и принимал ванну или душ не менее трех раз в день.

Под душем он напевал, потом завернулся в большую купальную простыню и, оставляя цепочку мокрых следов, прошел в гостиную, смешал себе мартини и закрыл от удовольствия глаза, прихлебнув напиток.

Зазвонил телефон.

— Ван дер Бил! — сказал он в трубку, и тут выражение его лица изменилось. Он быстро поставил стакан и двумя руками взял трубку.

— Что вы здесь делаете? — изумление его было искренним. — Какой приятный сюрприз. Когда мы сможем увидеться? Прямо сейчас — за ланчем? Прекрасно! Нет, ничего не надо откладывать — такая прекрасная возможность. Где вы остановились? В «Ланкастере»? Прекрасно. Послушайте, дайте мне сорок пять минут, и я вас встречу в зеркальном зале на верхнем этаже. Да, десять минут первого. Боже, как приятно… — я это уже говорил. Увидимся через три четверти часа.

Он положил трубку, проглотил остатки мартини и направился в спальню. Хороший день станет по-настоящему памятным, подумал он, подбирая шелковую сорочку. Он посмотрел на свое отражение в зеркале и улыбнулся.

— Мяч прыгает к тебе, Бенедикт, — прошептал он.

Ее не было ни в баре, ни в зеркальной комнате. Бенедикт подошел к высокому окну, чтобы бросить взгляд на один из лучших видов Лондона — на Гайд-парк и Серпентин. День был туманно-голубой, и солнце добавляло бронзы к красным и золотым тонам осеннего парка.

Он отвернулся от окна — она шла к нему через комнату. Внутри у него все дрогнуло от удовольствия: она тоже была золотой, с медным сверканием солнца на длинных ногах и обнаженных руках. Он вспомнил грацию ее походки, точные движения ног на ковре.

Он стоял неподвижно, давая ей возможность подойти. Все в комнате повернули головы: это было прекрасное золотое создание. Бенедикт вдруг осознал, что хочет эту женщину.

— Здравствуйте, Бенедикт, — сказала она, и он сделал шаг ей навстречу, протянув руку.

— Руби Ленс! — он мягко сжал ее длинные пальцы. — Как приятно снова встретиться с вами!

Ее фамилия была ключом к его реакции. Она принадлежала тому человеку, которому Бенедикт больше всего завидовал и которого ненавидел. И поэтому она была бесконечна желанна.

— Давайте отпразднуем нашу встречу небольшой выпивкой. Думаю, этот случай заслуживает нескольких бокалов шампанского.

Она сидела, аккуратно скрестив длинные стройные ноги, откинувшись в кресле, держа пенящийся стакан заостренными пальцами. Волосы свисали на плечи, как редкий шелковый гобелен белого золота, глаза ее смотрели на него с кошачьей прямотой; она будто заглядывала ему в душу.

— Мне не следовало вас беспокоить, — сказала она. — Но у меня здесь так мало знакомых.

— Сколько вы пробудете? — Он отбросил ее слова в сторону. — Я могу отменить все свои встречи.

— Неделю. — Это прозвучало так, будто она собиралась поторговаться.

— О, нет! — В голосе его звучало преувеличенное отчаяние. — Так нельзя, мы не сделаем и половины всего, что я запланировал. Вы ведь сможете остаться подольше?

— Может быть, — согласилась она и слегка приподняла стакан. — Приятно с вами встретиться.

— И мне с вами, — подчеркнуто согласился Бенедикт. Они отхлебнули сверкающее вино, следя друг за другом.

Там, где другому пришлось бы ждать недели и месяцы, Бенедикт все получал немедленно, как будто имел на это право. Улыбка, несколько слов шепотом, и билеты в театр у него в руках и как по волшебству раскрываются двери фешенебельных ресторанов.

В первый вечер он отвел ее в Национальный театр, а затем на ужин в «Ле Кур де Франс», где к их столику подошел очень известный киноактер.

— Привет, Бенедикт. Мы отправляемся на яхте на прием. Не хотите ли присоединиться к нам? — Легендарные глаза обратились к Руби. — И возьмите с собой вашу очаровательную подругу.

Завтракали они под навесом на корме яхты — яйца с беконом и шампанское «Вдова Клико» — и смотрели на оживленную Темзу. Руби на приеме была единственной девушкой без мехов, а утро на реке прохладное. Бенедикт отметил про себя этот факт.

По пути домой она сидела в «бентли», подобрав под себя свои длинные ноги, по-прежнему свежая и золотая, несмотря на бессонную ночь, но под глазами появилась легкая синева.

— Не помню, когда мне было так хорошо, Бенедикт. — Она прикрыла ладошкой зевок. — Вы прекрасный спутник.

— Сегодня вечером снова? — спросил он.

— Да, пожалуйста, — прошептала она.

Спустившись в фойе «Ланкастера» вечером, она ощутила его напряжение. Он быстро пошел ей навстречу, когда она вышла из лифта, и уверенность, с какой он взял ее за руку и поцеловал в щеку, удивила ее.

Они молчали, пока он протискивался в своем «бентли» сквозь заполненные улицы. Руби сознавала, что рядом с ней, на самом близком расстоянии, находится богатство, о котором она и мечтать не смела. Она смертельно боялась. Неверное движение, даже неверное слово могут отобрать у нее это богатство. Другого такого шанса у нее не будет, и она боялась пошевелиться, почти парализованная страхом. Она знала, что решение, которое предстоит принять очень скоро, будет роковым. Надо ли изображать неприступность или ответить с той же откровенностью, с какой он поведет себя?

Она так глубоко погрузилась в эти мысли, что, когда «бентли» остановился, с удивлением подняла голову. Они стояли на газоне у роскошной квартиры.

Бенедикт обошел машину, открыл дверцу и провел ее, не протестующую, в квартиру.

Она с любопытством огляделась, узнавая некоторые произведения искусства в прихожей. Бенедикт провел ее в большую гостиную и заботливо усадил в большое, покрытое ковром кресло, которое доминировало в комнате, как трон. Неожиданно весь ее страх исчез. Она, как королева, полностью владела собой. И точно знала, что все это будет принадлежать ей.

Бенедикт стоял в центре комнаты, как проситель; он начал говорить. Она спокойно слушала, на ее лице никак не отражалось испытываемое торжество, и, когда он остановился в ожидании ее ответа, она ни секунды не колебалась.

— Да, — сказала она.

— Я буду с тобой, когда ты ему скажешь, — пообещал Бенедикт.

— Не нужно, — заверила его Руби. — Я сама справлюсь с Джонни Ленсом.

— Нет. — Бенедикт быстро подошел к ней и взял ее за руки. — Я должен быть с тобой. Обещай мне это.

И тут Руби поняла, что положение ее неуязвимо. Бенедикту она нужна не из-за физических причин — но просто потому, что она принадлежит Джонни Ленсу.

Глядя прямо в глаза Бенедикту, она решила проверить свое предположение.

— Он может вообще ничего не знать, — сказала она. — Я договорюсь с ним о разводе.

— Он должен знать обо мне! Я этого хочу, понятно?

— Понятно. — Она почувствовала уверенность.

— Договорились? — Он едва скрывал свое беспокойство.

— Да, — кивнула она. — Договорились. — И они улыбнулись друг другу: оба были довольны.

— Идем, — он почтительно провел ее в спальню, и Руби с легким возгласом восхищения остановилась на пороге.

На двуспальной кровати лежала гора сверкающих мехов всех оттенков: от мягкого розовато-желтого через беж, цвет устриц и бледный дымчато-серый к полуночно-черному.

— Выбирай! — приказал он. — Закрепим наш договор.

Она как во сне подошла к кровати, но когда она протянула руку, Бенедикт негромко сказал:

— Подожди.

Она послушно остановилась, и он подошел к ней сзади. Она чувствовала его руки у себя на шее, опустила подбородок, свесив вперед волосы, так чтобы он смог расстегнуть ее платье.

Она вышла из платья, когда оно упало на пол, и пассивно ждала, пока он расстегивал ее бюстгалтер.

— Теперь надевай, — сказал он.

В одних чулках и в туфлях на высоких каблуках она подошла к кровати и взяла первую шубку.

Когда она оглянулась, Бенедикт сидел в кресле с наголовником. Лицо его пылало, его черты казались распухшими и застывшими. Он смотрел на нее. И она поняла, что они совершают нечто вроде ритуала. Как победоносный римский полководец, он получил триумф и теперь осматривает добычу. В этом не было сексуального или физического желания, но скорее культ поклонения самому Бенедикту. Она — жрица этого культа.

И однако, понимая это, Руби не возмущалась. Скорее чувствовала легкое возбуждение от холодной языческой извращенности. Поворачиваясь, наклоняясь, меняя меха, она все время чувствовала на своем теле его взгляд. Она знала, что тело ее совершенно, и его взгляд впервые в жизни возбудил в ней физическое желание. Она почувствовала, как быстрее течет кровь, как шумит в ушах, чувствовала, как, подобно плененной птице, бьется в грудной клетке сердце, поясница ее напряглась. Ритуал был в то же время нарциссизмом, он удовлетворял ее глубокую внутреннюю эмоциональную потребность.

Примеренные вещи она бросала в центр комнаты, и скоро там уже по колено лежала груда драгоценных мехов.

Наконец она взглянула на него, плотно прижимая к обнаженному телу светло-желтое облако. Потом развела руки, распахнув шубу, приподнялась на цыпочках, мышцы ее ног и живота напряглись.

— Вот эта, — прошептала она, и он встал с кресла, взял ее в руки и положил, все еще завернутую в норку, на большую груду мехов.

Руби проснулась в двуспальной кровати возбужденная. С того времени, как она была девочкой и начинались каникулы, она не чувствовала себя лучше.

Утро было позднее, бледный солнечный свет, как на сцене, вливался квадратом в открытое окно.

Бенедикт в желтом шелковом халате стоял у кровати, глядя на нее с непостижимым выражением, которое немедленно изменилось, как только он понял, что она проснулась.

— Мой человек забрал твой багаж в «Ланкастере». Туалетные принадлежности в ванной, одежда в гардеробной.

Он осторожно сел на край кровати, поцеловал ее в лоб и в обе щеки.

— Когда будешь готова, позавтракаем. — Он продолжал смотреть на нее; было совершенно очевидно, что он ждал — она скажет нечто очень важное. Она тут же насторожилась, опасаясь совершить ошибку, ища разгадку в выражении его лица.

— Ночью тебе было так же хорошо, как мне? — спросил он.

Теплой волной ее залило понимание. Он хотел уверенности, сравнения между собой и Джонни Ленсом.

— Никогда в жизни, — она особо подчеркнула это, — я ничего подобного не испытывала.

Он, довольный, облегченно кивнул и встал.

— После завтрака поедем в город.

В это утро за рулем «бентли» сидел слуга Бенедикта Эдмунд. Когда они вышли из машины в северном конце Бонд-стрит и рука об руку пошли по тротуару, Эдмунд медленно сопровождал их в машине, не обращая внимания на движение.

Утро было прохладное, но на Руби была ее новая светло-кремовая норка, и восхищенные и завистливые взгляды прохожих радовали Бенедикта. Он хотел произвести на нее впечатление, поразить своим богатством.

— У жены человека алмазов должны быть алмазы, — неожиданно проговорил он, когда они остановились у дорогой ювелирной витрины. Руби схватила его за руку и повернулась, чтобы посмотреть на витрину.

— Боже, — рассмеялся Бенедикт, — только не здесь! — И Руби удивленно взглянула на него.

Бенедикт насмешливо стал читать надпись на окне:

— Ювелиры рая. Большой выбор бело-голубых камней. Сертификаты, подтверждающие безупречность каждого алмаза. Совершенные безупречные камни по договорным ценам, объявленным в прессе и на ТВ. Небольшая сумма, и вы станете обладателем кольца. Бриллиант навсегда — покажите ей, что вы действительно ее любите.

— Но ведь это такая известная фирма. У нее отделения по всему миру, даже в Южной Африке! — возразила Руби, слегка возмущенная покровительственной улыбкой Бенедикта.

— Позволь мне объяснить насчет алмазов. Их покупают по двум причинам, и делают это два типа людей. Прежде всего их покупают богатые люди — как вложение, которое не подвержено инфляции и со временем становится только дороже. Эти люди покупают известные камни по совету специалистов, лучшие произведения алмазной промышленности уходят к ним. Поэтому когда Ричард Бертон покупает для своей Лиз Тейлор алмаз за 300 000 фунтов, он не экстравагантен, напротив, он ультраконсервативен и бережно относится к своим деньгам.

— Мне нравится такая скупость, — рассмеялась Руби, и Бенедикт улыбнулся ее откровенности.

— Я тоже могу быть таким скупым, — пообещал он.

— Давай, — сказала она, — расскажи мне еще об аламазах.

— Есть и другой тип покупателей алмазов. Обычно такой человек покупает один бриллиант за всю жизнь и почти никогда не продает его снова, иначе он испытает сильный шок. Это Джо Каждый — когда он хочет жениться. Тогда он идет к кому-нибудь вроде «Ювелиров рая», — Бенедикт насмешливо указал пальцем на витрину. — Он слышал по телевизору, что может купить алмаз в рассрочку. Во многих случаях аванс покрывает продавцу стоимость камня, остальное идет на рекламу, налоги и, конечно, на прибыль.

— Откуда ты знаешь, что «Ювелиры рая» принадлежат к этому типу? — У Руби, как у девочки, глаза были широко раскрыты.

— Их можно узнать прежде всего по рекламному бахвальству, затем по языку. — Он снова принялся изучать надписи в витрине. — Большой выбор бело-голубых камней. Из тысячи алмазов ювелирного качества бывает только один, достойный называться бело-голубым. Вряд ли у них большой выбор. Для таких камней есть специальный термин — гемма. Безупречные камни по доступным ценам. Отстутствие дефекта в алмазе — лишь один из признаков, определяющих его цену. А что касается договорных цен — такого зверя нет в природе. Цены держатся на нижнем уровне из-за яростной конкуренции среди опытных и знающих торговцев, и никаких договорных цен не бывает.

— Но где же тогда покупать алмазы? — Слова Бенедикта произвели на Руби впечатление.

— Не здесь. — Бенедикт усмехнулсы. — Идем, я тебе покажу. — И прежде чем она смогла возразить, он взял ее за руку и провел в магазин, где его с энтузиазмом встретил управляющий, заметивший норку Руби и сопровождающий «бентли»; из-за «бентли», кстати, у магазина образовалась небольшая пробка.

— Доброе утро, мадам и сэр. Не могу ли я вам помочь?

— Да, — кивнул Бенедикт. — Ваши бело-голубые камни. Лучшие из них.

— Сюда, пожалуйста. — Управляющий пятился перед ними, щелкая при этом пальцами, как танцор фламенко: вызывал помощников.

— Ну вот, — сказал Бенедикт, когда они сидели в кабинете управляющего перед подносом с алмазными кольцами. — Алмаз нельзя рассматривать в оправе.

Он выбрал самый большой камень, достал из кармана перочинный нож с инкрустацией золотом, снабженный особым инструментом, и под хор испуганных выкриков продавцов разжал оправу.

— Я заплачу за ущерб! — рявкнул он, и они подчинились, а Бенедикт извлек камень и положил его на крытый бархатом поднос.

— Прежде всего размер. Этот камень примерно в один карат. — Он взглянул на управляющего, который кивнул. — Допустим, цена этого камня 500 фунтов. Десять таких камней будут стоить 5 000 фунтов, верно? Однако цена камня в 10 карат не менее 75 000 фунтов. Стоимость камня резко возрастает с его общим весом. Если бы я собирался вкладывать деньги, я не притронулся бы к камню меньше трех карат.

Продавцы слушали теперь не менее внимательно, чем Руби.

— Далее цвет, — сказал Бенедикт и посмотрел на управляющего. — Дайте, пожалуйста, лист белой бумаги.

Управляющий порылся в ящике и положил перед Бенедиктом листок, на который Бенедикт положил камень дном вверх.

— Посмотрим, какой цвет «вытягивает» камень из белой бумаги при естественном освещении. — Он посмотрел на управляющего. — Выключите, пожалуйста, лампы и отодвиньте занавеси.

Управляющий с готовностью повиновался.

— Это дело опыта. Цвет оценивается по стандартам. Забудем о редких расцветках: синих, красных, зеленых — и примем за основной стандарт бело-голубой. Камень, настолько белый, что кажется слегка голубоватым. Затем идет «красивый белый» и просто «белый». Затем камни, «вытягивающие» желтоватый цвет — их мы называем «кейп» — различных оттенков. И наконец камни, «вытягивающие» коричневый цвет, что уменьшает стоимость камня на восемьдесят процентов.

Бенедикт порылся в кармашке для часов, достал кошелек и открыл его.

— Каждый эксперт носит с собой специальный алмаз, который использует как шаблон и по нему судит о цвете других камней. Вот мой камень.

Продавцы обменивались взглядами, а Бенедикт положил свой небольшой алмаз рядом с первым. Некоторое время он изучал их, потом вернул свой камень в кошелек.

— Второй серебряный кейп, я сказал бы, — заявил он, окружающие выглядели сконфуженно. — Теперь оценим совершенство камня. — Он взглянул на управляющего. — Будьте добры, одолжите мне вашу лупу.

— Лупу? — Управляющий удивился.

— Да, ювелирное увеличительное стекло.

— Я… — управляющий выглядел смущенным.

— Вы продаете алмазы — и у вас нет лупы. — Бенедикт неодобрительно покачал головой. — Неважно, у меня есть своя.

Бенедикт достал из внутреннего кармана стекло и поместил его в глаз.

— Дефект может быть почти незаметен: «нейтчурал» — необработанная материнская порода в экваториальной плоскости, пузырек или точка углерода в камне, с другой стороны могут быть более заметные «трещины», «облака», «лед» или «перья», которые уничтожают ценность камня. Но этот камень действительно безупречен — так что когда будет выписан его сертификат, в нем искажений не будет. — Бенедикт закрыл лупу и убрал ее в карман. — Однако, чтобы сделать безупречный бриллиант, его еще нужно огранить.

Он зажал камень между большим и указательным пальцами.

— Огранка или «форма» камня — четвертый и окончательный фактор его стоимости. «Форма» должна быть близка к идеальной. Этот камень был огранен таким образом, чтобы ликвидировать дефект, соответственно у него плохие пропорции — он тяжел и далек от круглой формы. Я предпочел бы меньший камень даже с небольшим дефектом этому калеке.

Он положил алмаз на стол.

— «Ювелиры рая» просят за этот камень 500 фунтов, что было бы справедливо, если бы речь шла о гемме. Однако цвет у него бедный и, хотя дефектов нет, форма неправильная. Его истинная стоимость… примерно 185 фунтов.

Послышался новый хор протестующих взгласов, громче всех протестовал управляющий.

— Уверяю вас, сэр, все камни оценены самым тщательным образом.

— Давно ли вы служите у «Ювелиров рая»? — резко спросил Бенедикт. — Четыре месяца, верно?

Управляющий уставился на него.

— А до того служили продавцом в большой фирме бальзамировщиков и гробовщиков.

— Я… то есть… — Управляющий слабо взмахнул руками. — Откуда вы это знаете?

— Я должен все знать о своих служащих.

— Ваших служащих? — ошеломленно спросил управляющий.

— Верно. Меня зовут Бенедикт Ван дер Бил. Я владелец «Ювелиров рая».

Руби захлопала в ладоши и одобрительно заворковала.

— А теперь, — сказал Бенедикт, вставая и помогая встать Руби, — пойдем купим настоящие бриллианты.

Аарон Коэн продал им два прекрасных белых близнеца в огранке «шатер», а в качестве оправы Руби выбрала из переплетенного в кожу каталога пару сережек белого золота.

Бенедикт отдал Аарону чек на двадцать тысяч фунтов и повернулся к Руби.

— Теперь, — сказал он, — ланч в «Селесте». Еда там ужасная, но зато изумительная обстановка. Нам лучше позвонить и заказать столик — вообще-то это не обязательно, но они ужасно обижаются, если этого не делаешь.

Когда они снова садились в роскошный «бентли», Бенедикт сказал шоферу:

— Поезжай мимо Трафальгар-сквер, Эдмунд. Хочу прихватить газеты из Южной Африки.

Эдмунд остновился у входа в посольство, привратник узнал машину и торопливо скрылся внутри, чтобы снова появиться с пачкой газет.

Они направились к Хаймаркету, и Бенедикт достал «Кейп Аргус».

— Посмотрим, что происходит дома. — Он взглянул на первую страницу и заметно напрягся.