Если желания не сбудутся Полянская Алла

6

— Машина, значит. Темная, номеров не видели.

Усталый молодой мужик сердито смотрит на Симу. Отчего-то он выбрал именно ее для того, чтобы сбросить накопившееся раздражение и замучить глупыми вопросами и подковырками. А последние полчаса он и вообще откровенно хамит, и Сима не понимает, почему сердится полицейский, и Таня, как на грех, куда-то пропала.

— Повторите еще раз, что вы делали в такое время на кладбище.

Сима вздыхает. Отчего-то приехавшая на место убийства полиция не нашла ничего лучше, чем притащить их с Таней в это серое здание и начать допрашивать в довольно оскорбительном тоне. И хотя Сима изо всех сил пытается объяснить, что они делали на кладбище и до него, но выходит какая-то ахинея, и Сима понимает, что выглядит подозрительно. Тем не менее это не повод для хамства, и терпение у Симы уже на исходе. Учитывая, что смотреть на своего мучителя снизу вверх ей надоело, а он отчего-то кружит вокруг нее, как акула, не садится за стол и ничего не записывает.

— Мы попросили Романа сделать памятник.

— Для кого?

— Для Сэмми. — Сима понимает, как все это выглядит, но другой правды у нее нет. — Он умер два дня назад. Или три? Это ночью было, я не знаю, как посчитать, два или три… Ветеринар ничего не смог сделать…

Сима умолкла. Ей нужно пойти домой и отдохнуть. И Сэмми ее, возможно, заждался… Хотя если он стал призраком, то вполне может быть здесь.

— У тебя издох кот, и ты заказала ему памятник?

— Сэмми умер. — Сима сжала кулаки. — Сдыхают разные твари типа тех, кто убивает людей, а Сэмми умер.

— Ну, ты поговори мне еще!

— А вы ведите себя прилично, а не как босяк.

Резкий удар бросил Симу на пол — это ее собеседник решил перевести их отношения в новую плоскость. В голове у Симы звенит, перед глазами плывут круги, и она чувствует вкус крови — нос и губы разбиты напрочь.

— Давай поднимайся, нечего придуряться.

Парень рывком поднял ее и усадил на стул.

— Будешь знать, как умничать. Утрись, смотреть противно, весь пол заляпала.

Дверь открылась, в комнату вошел кто-то еще. Сима пытается остановить кровь, текущую из носа, но это не так просто.

— Что это здесь происходит?

— Товарищ майор, она на меня напала.

Сима подняла голову, чтобы посмотреть на вошедшего.

Красивый мужик, слишком красивый, чтоб быть палачом, но никем иным он, скорее всего, не является. Раз он здесь.

— Ты сдурел, Филатов?

В комнату вслед за тем, кого назвали «товарищ майор», вошел высокий мужчина в аккуратном сером костюме и, взглянув на Симу, вскинул брови.

— Отлично! — Достав из портфеля пакетик салфеток, он подал их Симе. — Серафима Владимировна, я ваш адвокат, меня зовут Дмитрий Васильевич Ершов. Меня наняла ваша семья, и, как видно, поспел я в самый разгар веселья. Итак, я хотел бы знать, каким образом свидетельница по делу оказалась избитой в кабинете вашего сотрудника, майор.

— Я бы тоже хотел это знать. — Майор склонился к Симе: — Вы в порядке?

Сима пожала плечами — она понятия не имеет, в порядке ли, потому что кровь из носа все никак не унимается.

— Я майор Реутов, старший следователь, вы в состоянии рассказать мне, что здесь произошло?

— Я не знаю. — Сима зажимает нос ладонью, но кровь продолжает идти. — Мы говорили, и вдруг этот человек меня ударил, я не поняла даже, как… и за что.

— Да врет она, Денис Петрович! Она на меня набросилась, я толкнул…

— Ты меня за дурака принимаешь? В ней весу сорок килограммов, это при росте метр с кепкой. И ты хочешь мне сказать, что на тебя, стокилограммового бугая, набросилась девушка, ростом едва тебе до плеча достающая? И зачем же ей это понадобилось? — Майор Реутов кивнул адвокату. — «Скорую» я сейчас вызову, кровь что-то не унимается, а ты молись, чтоб у нее нос оказался не сломан и зубы целы. Приношу вам свои извинения, Сима. А ты, Филатов, пойдем-ка со мной.

Сима осталась в кабинете в компании адвоката.

— Вы сказали, что вас наняла моя семья. Это какая-то ошибка, у меня нет семьи.

— Никакой ошибки, вы Масловская Серафима Владимировна, а нанял меня ваш дядя, Логуш Яков Зиновьевич. Правда, на цыганку вы не похожи, но бывает всякое, конечно…

Сима вдруг вспомнила внимательные темные глаза на смуглом лице, глядящие на нее из-под шапки черных кудрявых волос, щедро прочерченных серебристыми нитями седины. Яков Зиновьевич, отец Тани! Накануне Симе казалось, что он вообще ее проигнорировал — а он нанял ей адвоката, который так вовремя появился… Но как?!

— Что вы успели рассказать сотруднику, который вас допрашивал?

— Все как было. — Симе хочется плакать, но она держится. — Как мы ездили памятник устанавливать для Сэмми и как отвезли Романа обратно на работу, а Таня говорит — вроде выстрел слышала, я машину спрятала и фары погасила, а тут из ворот кладбища выехала та машина… Я номеров не видела, честное слово! И кто в ней был, тоже не видела, темно было. Ну, и Таня позвонила Роману, а он не отвечает, и мы пошли посмотреть… А он там…

— Ясно. — Ершов обеспокоенно смотрит на струйки крови, текущие по рукам Симы. — Кровотечение почему-то не унимается.

Дверь открылась, вошли двое — медики «Скорой», за ними вошел и Реутов. Сима с удивлением смотрит на него — красивых мужчин она видела, конечно, но не таких.

— Нос не сломан, но у нее сосуды близко, слизистая сильно повреждена, и если я хоть что-то понимаю в медицине, то сотрясение мозга у нее налицо. — Старший из медиков посветил Симе в глаза каким-то фонариком. — Она что, в массовом убийстве обвиняется у вас? Ей надо в больницу, на томограмму.

— Везите. — Реутов вздохнул. — Она просто свидетель по делу.

— Вы уже и свидетелей начали колотить, надо же! — Второй медик, до этого молчавший, затолкал Симе в нос ватный тампон, пропитанный перекисью водорода. — А мне говорили, что в вашем отделе такие методы не практикуют.

— Перевели к нам тут одного… Он мне сразу не понравился, ну да теперь полетит белым лебедем, нервный и пугливый сказочник. — Реутов задумчиво взглянул на Симу: — Ты извини, что при тебе обсуждаем, но очень уж кстати все получилось, давно я этого парня хотел уволить, потому что он ходячая беда, так и жди, что искалечит кого, неприятностей потом не расхлебаешь, да хитер был больно, все выворачивался, а тут подставился как пацан, здорово ты его, видать, зацепила. Надеюсь, с тобой ничего серьезного, а дело это буду вести я сам. Дмитрий Васильевич, в твоих услугах нужды не будет, я на твою клиентку убийство вешать не стану и на вторую девицу тоже. Тем более что отпечатков их на оружии не обнаружили, следов пороха ни на их одежде, ни на руках тоже нет, как нет и расхождений в показаниях. Была там другая машина, стояла и ждала за оградой, масло подтекало у них, а девки оказались не в том месте и не в то время, если это вообще применительно к кладбищу.

Кровь из носа Симы потихоньку унялась, и в больницу она ехать отказалась. Сошлись на том, что нужно заскочить к экспертам и зафиксировать повреждения, а потом уж в больницу. Ершов помог ей подняться, и Сима, чувствуя себя совершенно разбитой, плетется за ним по коридорам, запаха которых сейчас не чувствует ввиду разбитого носа, а под руку ее ведет майор Реутов, до невозможности красивый мужик, на безымянном пальце которого блестит обручальное кольцо.

— Ты, Денис Петрович, извини, конечно, только я свою клиентку к вам больше одну не отпущу и протоколы твои буду читать. — Ершов хмуро смотрит на Симу. — Разукрасили девчонку — смотреть страшно, это ж когда сойдет теперь?

— Езжайте в экспертизу, а я дело двину дальше, завтра подпишете показания о случившемся. — Реутов тоже смотрит на Симу: — Зря ты в больницу не поехала.

— Я домой хочу…

— Ну, домой так домой, но сначала в экспертизу. Дядя твой машину твою забрал, кстати, когда эксперты с ней закончили. Сказал, сами заедут за тобой. Вот не думал, что ты цыганка!

— Я и не цыганка. — Сима прислушивается к себе — похоже, мигрень уже тут как тут. — А далеко эта экспертиза?

— Рядом, езжайте прямо сейчас, там вас уже ждут, я им позвонил. Зафиксируете повреждения, и полетит этот парень из органов аж бегом. Я такого у себя в отделе не потерплю. — Реутов осторожно тронул нос Симы. — Надо же было такому случиться…

— Едем. — Ершов подтолкнул Симу к новенькому серому внедорожнику. — Садись, поедем фиксировать побои.

— А Таня?

Все это время Сима о подруге вспоминала лишь вскользь, а теперь вдруг осознала, что Таня тоже где-то в этом здании и не факт, что ей повезло больше.

— Таню уже домой увезли. — Реутов в раздражении пнул ногой ступеньку. — Отличная вышла практика для студента-юриста. Жаль, что она не к нам на практику попала, все было бы проще. Ну да что теперь рядиться, езжайте.

Сима села во внедорожник Ершова, чувствуя страшную головную боль.

— Смотри, какая ситуация. — Ершов направил машину в сторону от проспекта. — Парень, в которого стреляли, пока жив, хотя это не афишируется. Но жив он очень условно — в коме, много крови потерял, стреляли в голову и в грудь, сердце не задето, но и только. И в свете этих обстоятельств он не то очнется, хотя бы настолько, чтоб дать показания, которые, кстати, в суде можно представить как бред, не то умрет, не приходя в сознание, так что милостей от природы нам ждать нечего. Пистолет нашли среди могил — стрелок его туда просто выбросил, что было вполне разумно. Пистолет «чистый», номер спилен, установить владельца возможным не представляется, отпечатков нет, конечно, но на вас обеих нет следов пороха. Тем не менее ретивые сотрудники полиции принялись допрашивать вас обеих с пристрастием, и Таня поняла это прямо там, на месте, и успела позвонить родителям, а уж они-то наняли меня и моего партнера, и вот мы здесь. Просто тебе не повезло гораздо больше. С другой стороны, вся эта история помогла майору Реутову избавиться от сотрудника, которого ему навязало начальство и который ему активно не нравился, своими методами в том числе. А это значит, что, во-первых, дело взял себе Реутов, что уже половина успеха, этот парень всегда докопается до правды, а во-вторых — благодаря тому, что ты такая заноза в заднице, он уволит неприятного ему человека и сделает так, что тот отныне попадет в полицию только в качестве подозреваемого. А это плюс тебе в карму: во-первых, Реутов будет тебе благодарен, а во-вторых — от этого отморозка больше никто не пострадает. Вылезай, приехали.

Дальнейшее Сима запомнила плохо. Мигрень, вырвавшись из заточения, в которое была упрятана снадобьем старой Тули, набросилась на Симу, как голодная пантера. Где-то за пределами кокона, в который угодила Сима и где пульсировала и переливалась всеми цветами болотной жижи боль, ходили люди, что-то говорили, о чем-то спрашивали — и Сима даже пыталась отвечать, но голоса своего не слышала, а чужие голоса звучали гулко, словно из колодца. И когда все закончилось, Сима вдруг оказалась в незнакомой машине, которую вел молодой смуглый парень с длинными черными волосами, собранными на затылке в пучок.

— Сиди смирно, сейчас приедем.

Сима вздохнула — ей ничего иного не остается, как сидеть и пялиться в окно, за которым рядом с машиной бежит город, размахивая огнями, подсвеченной рекламой и дорожными знаками.

— Приехали, вылезай. — Парень открыл дверцу и подал Симе руку. — Давай, осторожненько, дойдешь?

Сима была уверена, что дойдет, но тело ее имело на этот счет собственные соображения.

— Вот незадача…

Парень подхватил ее на руки и занес в дом. И все, что Сима помнит, это испуганные возгласы женщин, Танины огромные, полные горя, глаза — и Сэмми, сидящего на столе в гостиной. И мир закружился, обещая новые неприятности, да только Симе до них уже дела не было.

Сима бредет через лавандовое поле. Дорога началась справа от кованых ворот, Тропа сама легла под ноги. И теперь вокруг до самого горизонта цветет лаванда, и Сима снова идет через поле, а впереди мелькает черная спинка Сэмми — он ведет ее куда-то, и Сима так счастлива, как никогда в жизни не была.

— Проснулась, смотри.

Сима открыла глаза — лавандовое поле нравилось ей больше, чем эта комната с розовыми обоями. Таня и Циноти сидят рядом, и Сима мысленно вздыхает: секунду назад ей было так хорошо, как никогда в жизни, а теперь она снова здесь, и кто знает, чем это закончится.

— Сейчас бабушка придет, полечит тебя. — Циноти поднимается и направляется к двери. — Скажу ей, что ты проснулась.

Симе не хочется говорить. Болит голова, саднят разбитые губы, а нос, кажется, разросся на все лицо и пульсирует в ритме ударов сердца. Щека опухла, и правый глаз ощущается словно в подушке. Сима даже не представляла, что один-единственный удар в лицо может быть таким разрушительным.

— Вот же гад какой! — Таня осторожно трогает опухшую щеку Симы. — Я ведь сразу сообразила, к чему все идет, еще на кладбище, когда они приехали и начали спрашивать, а не поссорились ли мы из-за Ромки, не было ли чисто случайно у кого-то из нас оружия, и прочее в таком духе. Так что я пошла в туалет и оттуда папе позвонила, а он уже… Сима, ты как?

Сима пожала плечами — да никак, голова болит, и вообще ей только что было отлично, а теперь она проснулась, и мир со своими звуками, запахами и проблемами снова влез в ее голову, и это совсем не радует. И Симе хочется вернуться туда, где она только что была, потому что это, видимо, именно то место, куда попадают, когда мир перестает быть пригодным для жизни. И чтобы снова испытать это безудержное, безмятежное, ничем не омраченное счастье, Сима сейчас думает о двери, которая всегда открыта. Не то чтобы она всерьез думает — но думает все равно.

— Ты понимаешь, они бы на нас это повесили на раз! — Таня в бешенстве меряет шагами комнату. — Я никогда не думала, что… Хотя что я сейчас сама себе вру, я знала о таких вещах и все равно шла туда работать, потому что одно дело — просто знать, и совсем другое — испытать на себе. И как теперь быть? Сима, ты видела майора Реутова? Боже, какой красавец, я чуть кипятком не описалась! Но — женат, вот ведь гадство, а был бы и не женат, на меня и не глянул бы, я толстая, немодельная, а он небось женат на какой-то невероятной красотке… Вот почему такая непруха — все, что бегает путного, обязательно женатое! Я думаю, мне надо что-то менять, потому что работать там я не хочу, и как теперь, если…

Сима пытается слушать подругу, но лавандовое поле стоит перед глазами, и то ощущение сияющего, незамутненного, абсолютно безусловного счастья, которое она там испытала, вгоняет в тоску. Ну конечно, можно будет что-то предпринять, но где гарантия, что она попадет туда снова, что это не был просто сон?

В комнату входит Тули, и Таня умолкает. Старуха принесла с собой белую кружку с каким-то питьем, и Сима садится в кровати, только сейчас заметив, что на ней снова надета только ночная рубашка, на этот раз красная.

— Иди, внучка, погуляй покуда. — Тули поставила кружку на тумбочку у кровати. — А мы тут поговорим с Симой, успокоимся и подумаем, что же делать.

Сима смотрит на старую цыганку во все глаза. Тули одета, как и раньше, в традиционный цыганский наряд: длинная цветастая юбка, темная кофта, на шее — бусы из монет, на пальцах — массивные кольца, волосы повязаны платком, и седые кудри красиво обрамляют ее лицо. Наверное, в молодости Тули была невероятной красоткой.

— Ты лежишь и думаешь о вещах, которых не понимаешь. — Тули тронула лицо Симы и покачала головой. — Этой беде я помогу, но исцелить твою душу — нет, тут только ты сама сможешь. Давай-ка, выпей отвар, и я положу тебе на лицо компресс, к завтрему все сойдет.

— Бабушка Тули…

Сима не ожидала от себя, что так обратится, но слова сами слетели с языка.

— Что, моя жемчужная?

— Почему я здесь? Я же чужая вам…

— У нас нет чужих детей, детка. — Тули взяла у Симы пустую кружку. — У нас и сирот не бывает именно потому, что родня не позволит осиротевшему ребенку оказаться где-то среди чужих людей. Мы все друг за дружку держимся, оттого и не пропал наш народ, не затерялся среди других, хоть и нет у нас своей земли — вся земля, что есть, наша. И детей мы бережем, хоть своих, а то и не наша кровь, да не оставишь — возьмем к себе в дом и вырастим, как своего. Вот так и ты для нас, привела тебя Танюшка, и ты уже наша, раз другой семьи нет у тебя, что ж.

— Вроде бездомной кошки?

— И кошку выгнать грех, а человека так и подавно. Ты сирота, и судьба тебя не жаловала, хоть и наградил тебя Господь светлой головой, да только нельзя жить на свете, когда один кот рядом, а не стало его, и хоть удавись. Не спеши теперь, у нас в семье вешаться нельзя, как хочешь. Спи, Сима, много чего тебя ждет еще на свете, все дороги нужно обойти, все одолеть, и по-другому оно не бывает у людей.

Что-то еще говорит Тули, но Сима не слышит — она снова на лавандовом поле, и черная спинка Сэмми мелькает впереди.

И свет, наполняющий этот новый мир, какой-то изначальный, словно все, что вне него, — только отблеск.

И Сэмми здесь, а значит, место подходящее.

7

Слова иногда ничего не значат, даже если люди составляют из них нечто, по их мнению, значительное. Сима рано поняла, что далеко не все, о чем люди рассказывают, правда. Вот родители всегда говорили, что они — семья, а чем все закончилось? И отец тоже всегда с гордостью говорил знакомым, что сам растит дочь, не отдал в семью отчима, и его приятели сочувственно кивали — надо же, какой герой! А Сима мерзла зимой в тесной сырой времянке и знала, что отцу она не нужна.

Честно поступила лишь мачеха, сказала как есть: ты мне тут не нужна, иди куда хочешь. Но это она Симе сказала, а перед знакомыми тоже ломала комедию, скорбно закатывая глазки: ах, девочка захотела жить у матери, и это можно понять, просто я успела к ней так привязаться!

Сима ненавидела ложь и всегда знала: все лгут.

Все, кроме Сэмми.

Сима достала из сумки купленную по дороге домой рамку и пакет с фотографиями, которые только что забрала в ателье. У нее в доме нет никаких фотографий, а теперь будет фотография Сэмми — и рамка прямо в размер, и смотрится отлично.

— Надо еще рамок купить, в спальне поставлю…

Сэмми смотрит на нее немного высокомерно, он всегда был весьма надменным котом — но как же он умел выражать свою привязанность! И его пушистая душа была всегда открыта именно ей, Симе.

И с ним она чувствовала себя очень уютно.

Сима заглянула в зеркало — благодаря компрессам бабушки Тули ее лицо выглядит почти нормально, и даже бледный синяк под глазом не слишком заметен под слоем тонального крема, а отек сошел совершенно, щека и нос стали почти как раньше.

— Уволили этого гада, слышишь меня, малыш? Так ему и надо, нечего руки распускать. Я знаю, ты меня слышишь. Смотри, какая фотография хорошая.

Может, именно потому она и не впускала никого в свою жизнь, что не хотела наткнуться на очередную ложь. Она всегда ждала от людей худшего и потому, получая нечто лучшее, всякий раз очень радовалась — значит, не все так плохо устроено на свете!

Но это не значило, что по ее жизни должны шляться табуны каких-то посторонних граждан.

Но именно они и начали вдруг появляться вокруг Симы, эти самые гипотетические табуны. Не успела она переступить порог квартиры и закрыть за собой дверь, как раздался звонок. Сима вздрогнула — она уже и забыла эти назойливые звонки в дверь и голос соседки, обвиняющей ее невесть в чем. Но теперь Сима решила, что открывать не станет ни за что.

Звонок повторился.

Сима бросила ключи от машины и от квартиры в тарелочку, стоящую на тумбочке в передней специально для ключей, и вернулась к двери. Заглянув в глазок, она увидела соседку с третьего этажа — все в том же клетчатом переднике, что и в тот день, когда приезжала полиция. Заинтересованно хмыкнув, Сима открыла дверь, ей вдруг стало любопытно, что от нее хочет эта дама. За то время, что Сима жила в квартире, к ней никто из соседей не приходил. Старуха не считается, это бедствие несовместимо с понятием гостей.

— Привет. — Соседка нервно вытерла руки о передник. — Слушай, Сима, у тебя нет случайно корицы? Очень надо, а в магазин совсем некогда.

Сима пожала плечами — да бог ее знает, эту корицу, есть она или нет? Был какой-то набор приправ, который она купила ради симпатичных баночек с разноцветными крышками, но из всех порошочков она использовала только перец и орегано и, что там есть еще, не помнит.

— Надо посмотреть. — Сима отступила в глубь квартиры, позволяя соседке войти. — Что-то есть, но именно корица…

Она ушла на кухню, лихорадочно вспоминая, как же зовут гостью, но так и не вспомнила, и от этого чувствует себя неловко.

— Ты понимаешь, Пашка мой просит яблочный штрудель, и я уже принялась тесто замешивать — а корицы-то нет, а какой же штрудель без корицы! — соседка оглядывает кухню. — Ишь, стерильность какая! Ты не готовишь?

— Нет.

Сима покупала готовую еду и просто разогревала. Вершиной ее кулинарного искусства был салат из плавленых сырков, яиц и майонеза, но и это блюдо она считала обременительным: варить яйца, тереть их, потом тереть сыр, добавлять чеснок, смешивать с майонезом… Долго и непродуктивно, и сам салат тяжело падает в желудок. Куда как проще залить кипятком овсянку, порезать помидоры… Ну, или супчик из пакетика, да в него перца добавить и кусочек плавленого сыра.

В общем, Сима всегда считала, что фастфуд рулит.

А тут — штрудель. Яблочный, надо же!

— Пашка у меня очень любит выпечку, вечно ноет: Юлька, испеки! Ну, а я что… я пеку.

— Вы не работаете?

— Нет, зачем? — Соседка улыбнулась. — Пашка зарабатывает, и мне покупает все, что попрошу. Раньше-то я работала, технологом на хлебозаводе. Как вспомню — так вздрогну: каждый день тащиться к семи на работу, и целый день — то одно, то другое, покоя не было, одни сплошные нервы. А потом Пашка сказал: сиди дома, сколько можно! Тут он прав, нужды в моей зарплате никакой не было, вот я и решила не мучить себя. Теперь все технологии у меня на кухне.

Сима покивала — ну да, как же. Наверное, можно и так. Сама она представить себе не могла, чтобы вдруг, ни с того ни с сего, стала жить с каким-то чужим, абсолютно левым чуваком, который мало того, что заставлял бы ее готовить вот хотя бы даже и штрудель, но еще и рулил ее жизнью, приказывая работать или не работать.

— Вроде бы это корица…

Баночка с коричневым порошком выделяется светло-коричневой крышкой, запечатанной шелестящей пленкой — набор специй был куплен буквально на той неделе, да так и стоял в шкафчике.

— Точно. — Юля покрутила баночку в руках. — Ты отсыпь мне маленько, много не требуется.

— Да забирай банку, потом вернешь. Куда я ее отсыплю?

Сима не любила запаха корицы и живо представила себе, как она сейчас откупорит банку, как станет пересыпать мерзко воняющий порошок в какой-то самодельный кулек, а потом от запаха будет уже не избавиться, чуть попадет на столешницу, на руки — будет вонять не меньше часа, хоть чем вымывай. Нет уж, пока банка закрыта, пусть отправляется к соседке. Раз уж они с супругом такие любители домашних плюшек.

Сима напрягает память, пытаясь вспомнить, как выглядит соседкин муж, но понимает, что без толку, она понятия не имеет, каков он из себя, этот плюшколюбивый домостроевец.

— Старая карга больше не захаживает?

— Нет. — Сима покосилась в сторону передней, словно звонок мог прозвучать прямо сейчас. — Тихо сидит. Наверное, полиция ей объяснила суть моих претензий.

— Да как же, объяснила. — Соседка презрительно фыркнула. — Сидит небось, плесень, придумывает какую-то новую гадость. Мы сюда три года назад переехали, и она одно время повадилась к нам. Ну, мы первый год были женаты, у обоих второй брак, и я-то работала еще, знаешь, а Пашка у меня иногда бывает вспыльчивый… И тут эта мандолина, прикинь, заявляет ему: а жена у тебя шалава, мужиков водит, пока тебя нет, и сосед к ней захаживает. Это она Николая имела в виду. Ну, Пашка промолчал, и мне, значит, ни гугу, а сам знаешь, что удумал? Уехал в командировку, а дома натыкал камер, а я и знать не знаю об этом, приду с работы, туда-сюда и спать — без Пашки скучно мне, и телевизор так не смотрится, если обсудить не с кем. И так все две недели. Ну, а как Пашка вернулся да пересмотрел видео, тут уж старуха получила от него на орехи так, что пыль столбом стояла.

В передней раздался звонок, и Сима едва подавила желание вжать голову в плечи — звонок был требовательный и нервный.

— Вот, легка на помине, ведьма старая!

Звонок повторился, и Сима решительно пошла в переднюю. Больше прятаться она не намерена.

Но за дверью обретается крупный мужик в синей майке и джинсах.

— Юлька у тебя?

Сима пожала плечами, а мужик отстранил ее и вошел в квартиру:

— Юля!

Визитер заглянул в гостиную, потом в спальню, открыл дверцу шкафа, выглянул на балкон и только потом прошел на кухню, где его жена нервно сжимала баночку со злосчастной корицей.

— Паш, ну ты чего?

— Да ничего, — мужик потупился и оглянулся на Симу: — Ты… это… извини.

— Паш, я за корицей зашла, штрудель тебе затеяла.

— Да я же ничего. — Мужик заглянул поочередно в ванную и в туалет. — Ладно, идем домой.

Сима молча смотрит на него, и под ее взглядом мужчина ежится.

— Я тебе баночку потом принесу. — Соседка виновато оглядывается на Симу. — Завтра будешь дома?

— Не знаю. — Сима пожимает плечами. — Можешь оставить себе, я не использую корицу. Извините, мне пора заниматься делами…