Против Виктора Суворова (сборник) Исаев Алексей

Введение

А врать-то зачем?

«Простите меня. Если не готовы прощать, не читайте дальше этих строк, проклинайте меня и мою книгу — не читая. Так делают многие. Я замахнулся на самое святое, что есть у нашего народа, я замахнулся на единственную святыню, которая у народа осталась, — на память о Войне, о так называемой „великой отечественной войне“. Это понятие я беру в кавычки и пишу с малой буквы. Простите меня…

У меня пустая душа, а мозг переполнен номерами дивизий. Носить в мозгу такую книгу я долго не мог. Ее НАДО было написать. Но для этого надо было бежать из страны. Для этого надо было стать предателем…»

Эти слова Владимира Богдановича взяты из вступления к «Ледоколу»[1]. В. Суворов разрывает на себе одежды, посыпает голову пеплом, в каком-то экстазе называет себя предателем, негодяем и вообще нехорошим человеком, не пожалевшим даже собственного папу. Мол, не хотелось, но надо было. Надо было открыть миру правду, сорвать покровы и предъявить слегка ошарашенной мировой общественности истинных виновников развязывания Второй мировой войны. Даже предателем для этого пришлось стать.

Надо сказать, я не ставлю своей целью давать оценку поступкам английского публициста Владимира Богдановича Резуна, пишущего под псевдонимом Виктор Суворов. Это, в конце концов, не мое дело. В этой книге я просто разберу труды Владимира Богдановича, их доказательную базу и уровень его книг в целом. Стоило ли ради них совершать все те поступки, о которых он так душераздирающе написал в предисловии к «Ледоколу». Начнем с главного — с методов исследования, той технологии, которую Владимир Богданович использует для построения доказательств. В. Суворов с первых же страниц своего повествования утверждает, что опирается на открытые советские источники, которые каждый желающий может открыть и проверить справедливость «находок» публициста-новатора. Но многие ли из читателей «Ледокола» и «Дня М» бросились в библиотеку, чтобы сравнить приведенные цитаты с первоисточниками? Боюсь, что таких — единицы. Большинство поверили в честность цитирования и правильное понимание контекста цитаты.

В свое время один мой приятель зашел ко мне, чтобы посмотреть новинки моей библиотеки. Слово за слово, разговор повернул на В. Суворова и его эпохальные труды. Собственно, это было продолжение давнего спора, поэтому, чтобы не толочь воду в ступе, я подошел к полке, на которой стояли произведения Владимира Богдановича, и предложил другу выбрать наугад любую страницу любой из книг В. Суворова, утверждая, что найду на ней искажение фактов цитируемых мемуаров или книг. Он c сомнением полистал «Ледокол» 1992 года издания и выбрал 202-ю страницу. Долго искать не пришлось — некоторые, мягко говоря, искажения, встретились сразу, в первом же абзаце. Владимир Богданович пишет: «Полковник С. Ф. Хвалей (в то время заместитель командира 202-й моторизованной дивизии 12-го механизированного корпуса 8-й армии): „В ночь на 18 июня 1941 года наша дивизия ушла на полевые учения“» (Хвалей С. Ф. На Северо-Западном фронте (1941–1943): Сборник статей. М.: Наука, 1969. С. 310). Тут же полковник говорит: «Так получилось, что подразделения дивизии к началу войны оказались прямо за пограничными заставами, то есть в непосредственной близости от государственной границы». Вроде бы все ясно — дивизию выдвинули прямо к границе. Видимо, в процессе подготовки к нападению на Германию. Читатель получает очередное доказательство теории Владимира Богдановича. Читатель верит Владимиру Богдановичу на слово. Читатель не станет искать указанные мемуары и проверять цитату. А стоило бы. Дело в том, что на 310-й странице указанной книги написано следующее: «Случилось так, что дивизионы артполка в этот день, во время полевых учений, меняя огневые позиции, оказались в боевых порядках мотопехоты. И когда фашистские войска смяли пограничные заставы и части 125-й стрелковой дивизии и широкой лавиной двинулись на нашу дивизию, артиллеристы в упор расстреливали мотоциклистов, жгли танки». И все. 202-я дивизия не стояла за пограничниками. Немцы смяли погранзаставы, части 125-й стрелковой дивизии и только потом столкнулись с 202-й дивизией. Более того, полковник ясно указывает рубеж развертывания дивизии: Кельме — Кражай. Читатель, не поленись взять карту и посмотреть, насколько это близко к границе. Стоило ли держать в голове номера дивизий, если не можешь даже правильно процитировать источник? Или, может быть, это не ошибка? Может быть, это сознательное искажение информации? Ведь большинство читателей не станет проверять автора. Большинство читателей просто не имеет для этого возможности. И читатель верит Владимиру Богдановичу на слово. А зря.

На этом игра в страницы не закончилась. Следующей была выбрана страница 232. И снова мы сталкиваемся с искажением фактов: «Итак, под прикрытием Сообщения ТАСС военные командиры высших рангов во главе армий, и один даже во главе штаба фронта, тайно перебрасываются к германским границам, бросив на произвол судьбы (и НКВД) ВСЕ внутренние военные округа». Хотя по состоянию на 22 июня 1941 года стрелковые корпуса ОрВО, СибВО и дивизии АрхВО с места не тронулись. Значительная часть дивизий УрВО и ПриВО в вагоны еще не грузилась. В качестве примера Владимиром Богдановичем приводится: «19-я армия — это все войска и штабы Северо-Кавказского военного округа. Командующий округом генерал-лейтенант И. С. Конев объединил все войска своего округа в 19-ю армию, встал во главе этой армии и тайно двинулся на запад, бросив округ без всякого военного контроля». Сам Конев пишет об этом так: «Оставаясь командующим войсками Северо-Кавказского военного округа, я вступил в командование 19-й армией». (Конев И. С. Записки командующего фронтом. М.: Голос, 2000. С. 36.) В момент начала войны, 22 июня, Иван Степанович находился в Ростове-на-Дону, в штабе округа. (Там же. С. 38–39.) И опять читатель не станет проверять Владимира Богдановича.

В газетных статьях количество, скажем так, искажений действительности на единицу печатного текста у В. Суворова возрастает. Например, интервью Владимира Богдановича корреспонденту газеты «Московский комсомолец» М. Дейчу 29 апреля 2000 года. Цитирую: «Сколько у нас было армий к июню 1941 года? Цифры нет. Сколько было механизированных корпусов? Написано: „несколько“. Сколько воздушно-десантных корпусов? Непонятно. Нет даже точных сведений о том, сколько было военных округов и кто ими командовал». Все эти цифры на 1 июня 1941 г. приведены в третьем томе 12-томника «История Второй мировой войны» издания 70-х годов, указанном в библиографии «Ледокола». А сведения о командующих военными округами можно почерпнуть из «Советской военной энциклопедии», тоже, как ни странно, входящей в библиографию книг В. Суворова. Видимо, переполнившие мозг Владимира Богдановича номера дивизий и армий смешались в однородную неудобоваримую кашу. Если не читать книги даже из библиографии своих собственных произведений, то, конечно, приходится говорить: «Я искал. Это был утомительный, нудный поиск». Сразу вспоминается басня про Мартышку и очки. Дальше нашего Остапа понесло: «Сталин готовится к наступлению. 63 танковые дивизии — и при этом ни одного саперного батальона!» Здесь Владимир Богданович, мягко говоря, дал маху. Инженерные части, разумеется, присутствовали в РККА 22 июня 1941-го. Если В. Суворова интересуют именно саперные батальоны, то их было 20 отдельных и по одному в каждой стрелковой дивизии. Скажем, в стрелковой дивизии, в которой служил отец нашего героя, Богдан Васильевич Резун, 140-й стрелковой дивизии 36-го стрелкового корпуса 5-й армии Юго-Западного фронта был 199-й саперный батальон. (См. «Перечень № 5 стрелковых, горнострелковых, мотострелковых и моторизованных дивизий, входивших в состав действующей армии в годы Великой Отечественной войны, 1941–1945 годы»).

Возникает законный вопрос: почему же такой, мягко говоря, недобросовестный и слабо владеющий исследуемыми вопросами человек стал популярен? Популярность В. Суворова — это популярность незатейливых голливудских мелодрам и боевиков. Он не пытается вести за собой читателя, объяснять простым языком сложные вещи. Владимир Богданович опускается до уровня простых объяснений сложных явлений. Иногда В. Суворов подражает сказке, на страницах его книг мы встретим и «мечи-кладенцы» на новом техническом уровне, чудо-танки, и чудо-самолеты. Мы встретим Кощееву смерть, в роли которой выступят нефтепромыслы Плоешти. Наконец, мы встретим кольцо всевластья, которым является тысяча бомбардировщиков с пятым двигателем. Владимир Богданович вместо реальных персонажей и событий нашей и мировой истории придумал героев странной смеси народной сказки, бестселлера с привокзального лотка и «Эпизода N» «Звездных войн».

Научные и даже публицистические работы в такой технике не пишутся. Традиционная методология исследования предусматривает рассмотрение всех имеющихся данных. Факты, противоречащие теории, должны быть вразумительно объяснены и интерпретированы. Претензии к Владимиру Богдановичу — это не указание мелких недочетов большого историка, а критика самой методологии построения доказательств, базирующейся на демагогии и передергивании фактов. Нормально аргументированные, пусть и неприятные официальной историографии, теории воспринимаются в научных кругах гораздо спокойнее. Проблема в том, что по популярности научные работы проигрывают творениям мастеров бестселлеров в мягкой обложке именно в силу своей научности и серьезности. И иначе нельзя. Историческая наука, несмотря на отсутствие специфических символов, как математические т (знак интеграла) или S (знак суммы), является не менее сложной наукой, требующей вдумчивого и серьезного подхода и определенных профессиональных навыков. В этом я убедился по собственному опыту, потратив несколько лет на изучение законов оперативного искусства, методов исторического исследования, документов и книг о той войне. Предлагаемая вниманию читателей книга — это не только полемика с В. Суворовым, это попытка написать своего рода энциклопедию войны, дать базовые знания о принципах ведения боевых действий и применения оружия и боевой техники.

Глава 1

Конкурс наступательных планов

«…оперативный план войны против Германии в наших Вооруженных силах существовал и был отработан не только в Генеральном штабе, но и детализирован командующими войсками».

А. М. Василевский

Одна из главных претензий поклонников В. Суворова к его критикам — недостаточное внимание к общим вопросам. Якобы он может ошибаться в деталях: километрах в час и миллиметрах брони, будучи прав в «главном». Поэтому давайте сразу займемся одним из «основных тезисов» Владимира Богдановича. Он утверждает, что у СССР наличествовал только наступательный план «освободительного похода»: «На прямой вопрос, были ли планы войны у советского командования, Жуков отвечает категорически: да, были. Тогда возникает вопрос: если планы были, почему Красная Армия действовала стихийной массой без всяких планов? На этот вопрос Жуков ответа не дал. А ответ тут сам собой напрашивается. Если советские штабы работали очень интенсивно, разрабатывая планы войны, но это были не оборонительные и не контрнаступательные планы, то — какие тогда? Ответ: чисто наступательные». Однако за кадром остался вопрос, у кого они были оборонительные. Все планы войны крупных держав — участников двух мировых войн двадцатого столетия — были наступательными. Причем наступательный характер не зависел от того, кто явится инициатором войны. Для военного планирования это было абсолютно безразлично, планы вопрос очередности объявления войны не рассматривали. Оборонительными были только планы мелких стран, основной линией планирования в этом случае была упорная оборона в надежде на то, что могущественные союзники сокрушат напавших на страну-карлик противников. У читателя сразу возникнет два вопроса: «Почему планы наступательные и почему РККА не помогли планы в 1941 году»

Для начала давайте оглянемся назад: как планировали войну и ее начальные операции в 1914 году. Многие тактические и стратегические решения войны последующей проистекают из войны предыдущей. Поэтому без понимания событий 1914 года трудно разобраться в событиях рокового 1939-го и трагического 1941-го. Начнем с Антанты, про Германию и план Шлиффена читатели, скорее всего, слышали, и я лишь напомню несколько позже его основные моменты. На мой взгляд, ярче всего суть военного планирования Франции и России отражают слова, записанные в протоколе совещания начальников штабов от 13 июля 1912 года: «Оба начальника Генеральных штабов объявляют с обоюдного согласия, что слова „оборонительная война“ не могут быть поняты в том смысле, что „война будет вестись оборонительно“. Они, наоборот, подтверждают абсолютную необходимость для русской и французской армий начать решительное и, поскольку возможно, одновременное наступление…» (Материалы по истории франко-русских отношений за 1910–1914 гг. Сборник секретных дипломатических документов. М., 1922. С. 708). Слова эти повторяются и в протоколе совещания августа 1913 г, и августа 1911 г. в практически неизменном виде.

Итак, Франция вступила в войну с так называемым планом № 17 Жоффра. Он предусматривал наступление германских армий по двум направлениям: первое на восток из района южнее крепости Туль, между лесистыми массивами Вогезов и р. Мозель, второе — на северо-восток из районов к северу от линии Верден — Мец. План предполагал, что главная масса германских сил будет стремиться во Францию через Люксембург и Южную Бельгию. Удар французских войск, соответственно, наносился по левому флангу предполагаемой германской ударной группировки. То есть объяснение наступательной направленности плана вполне очевидно — вместо того чтобы принимать удар в лоб, наносим свой удар во фланг, вынуждая противника отказаться от наступления под угрозой флангового обхода. Считаю необходимым также сказать несколько слов о французской армии тех лет, очень много занимательных параллелей намечается. Основу военной доктрины составлял «элан» (порыв), проще говоря, стратегия и тактика были наступательными. Французский устав 1913 года начинался с высокопарного заявления: «Французская армия, возвращаясь к своей традиции, не признает никакого другого закона, кроме закона наступления». Далее следовали заповеди, составленные из говорящих сами за себя тезисов: «наступление без колебаний», «неистовость и упорство», «сломить волю противника», «безжалостное и неустанное преследование». «Только наступление, — возвещал устав, — приводит к положительным результатам». В том же духе было настроено высшее руководство страны. Президент республики Фальер заявил в 1913 году: «Только наступление соответствует темпераменту французского солдата. Мы полны решимости выступить против противника без колебаний». Желающие могут смело искать 10 различий с тем, что наблюдалось у нас перед 1941-м, а мы продолжим наше повествование, обратившись к военным планам России образца 1914 года.

Как и предполагалось на совместных совещаниях начальников Генеральных штабов Франции и России, планы русского командования тоже были наступательными. Позволю себе дать слово документам. По плану 1912 г, утвержденному Николаем II 1 мая 1914 г., общей задачей был «переход в наступление против вооруженных сил Германии и Австро-Венгрии с целью перенесения войны в их пределы». (История военной стратегии России. М.: Кучково поле, 2000. С. 101. Со ссылкой на РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 459. Л. 7.) Предполагалось достигнуть целей войны в течение 1,5–2 месяцев. В 1914 г. тоже все было в порядке с «малой кровью, на чужой территории». Говоря о военных планах России, хотелось бы отметить следующее. Наступательный характер действий русской армии объяснялся не только союзническим долгом. Обязательствами перед Францией определялось направление главного удара — Германия, так называемый план «Г». Поскольку Восточная Пруссия была крепким орешком, более целесообразным русское высшее военное руководство считало нанесение основного удара по Австро-Венгрии, так называемый план «А», но пассивная стратегия не предусматривалась ни в каком случае. Окончательный вариант плана, принятый под давлением Жоффра, реализовывал стратегию воздействия на немцев с целью заставить их распылить силы. Предполагалось, что основной удар Германия нанесет по Франции. Если русские войска будут проводить пассивную, оборонительную стратегию, то немцы могут оставить в Восточной Пруссии минимум сил, сосредоточив максимально сильную группировку против Франции. Затем, разгромив Францию, повернутся всеми силами к России. Напротив, если русская армия начинает наступление против Восточной Пруссии, то немцам придется ослабить группировку войск, действующую против Франции, усилив оборону этой области. Более того (как это реально и случилось), в случае сильного давления русских войск на колыбель прусского духа придется снимать наступающие во Франции войска, сажать их в поезд и везти на Восток. Эти закономерности, относящиеся к разным театрам военных действий, применимы и для большого по своей протяженности фронта двух воюющих армий. Если мы наступаем на одном участке фронта, то целесообразно проводить активные наступательные действия и на другом с целью не допустить рокировки противником резервов на выручку своим войскам.

Теперь на очереди планы стран «Оси». Начнем с Австро-Венгрии. Концептуально, разумеется, ничего нового — план войны наступательный. Но позволю себе процитировать слово в слово написанное по поводу мотивировки наступательных планов Австро-Венгрии генералом русской армии Андреем Медардовичем Зайончковским, учившим будущих красных командиров тяжелому опыту Первой мировой войны. Итак: «Конрад в своих мемуарах пишет, что его руководящей идеей операций против России было наступление, невзирая на риск, так как оборона при первых же столкновениях повлекла бы катастрофу для австро-венгерской армии. 40 дивизий, собранных в Галиции (эшелоны „А“ и „С“), не могли оставаться пассивными в то время, когда численно превосходящие русские силы теснили бы союзников в Восточной Пруссии и Румынии, а затем после легкой победы над ними обрушились бы всеми силами на Австро-Венгрию. Перейдя Верхнюю Вислу, близ впадения в нее р. Сана, и сковав австро-венгерские армии в Галиции, русские открыли бы свободный путь на Берлин или Вену. „Прежде всего возможно крупными силами дать генеральное сражение русским войскам, сосредоточенным между pp. Вислой и Бугом, при содействии с севера удара на Седлец большею частью собранных в Восточной Пруссии германских сил, — такова была ближайшая цель моего плана“, — пишет Конрад (Feltlmarschall Conrad. Aus meiner Dienstzcit, IV. 1923. С. 286)». (Зайончковский А. М. Мировая война 1914–1918 гг. М.: Государственное военное издательство Наркомата обороны Союза ССР. 1938. С. 67–68.) Известный советский военный теоретик А. Свечин рисует обстановку даже более прозаически: «Австрийский генеральный штаб, с Конрадом во главе, рассуждал перед мировой войной так: Россия может выставить против нас на 20-й день мобилизации 35 дивизий, на 30-й день — 60 дивизий; Австрия может на 20-й день располагать четырьмя десятками дивизий. Значит, австрийцы должны наступать: при обороне австрийцы будут раздавлены, при наступлении они могут рассчитывать даже на некоторый численный перевес». (Свечин А. Постижение военного искусства. М.: Русский путь. 2000. С. 370.) Побудительные мотивы австро-венгерского штаба вполне очевидны. Если начать наступать, то есть шанс перемолоть некоторое количество русских дивизий, пользуясь первоначальным превосходством. Прибывающие по мобилизации русские дивизии уже не будут иметь такого подавляющего преимущества, из 60 дивизий на 30-й день мобилизации будет вычтено некоторое количество перебитых австрийцами при ударе 40 австрийских против 35 русских. Мы видим практически одинаковые побудительные мотивы, по сути, вынуждавшие руководителей генеральных штабов разных стран рисовать на картах стрелочки, направленные на территорию сопредельных государств, с которыми может случиться война. Альтернативы этому нет, или мы отдаем противнику инициативу, и он наваливается превосходящими силами на нашего союзника или на выгодный ему участок общего фронта, достигает там успеха, а потом всеми силами обрушивается на нас или другой участок фронта. Армия, выбравшая пассивную стратегию, будет просто разгромлена по частям. Напротив, если планы наступательные, стратегия активная, то противник не будет спокоен за оборону на тех участках фронта, где он не планирует активных действий. Вместо максимальной концентрации всех возможных сил на направлении главного удара противник будет вынужден ослаблять ударную группировку за счет войск, усиливающих оборону пассивного участка, которому грозит наш удар. Исходя из этих общестратегических соображений, в штабах армий, готовящихся к очередной войне, разрабатываются наступательные планы. Последний из рассматриваемых нами планов — это план Германии, базирующийся на идеях Шлиффена. В нашу задачу не входит детальное описание этого плана, отмечу только один важный аспект. Несмотря на общую наступательную направленность, план предусматривал оборонительные действия в Восточной Пруссии, с опорой на развитую железнодорожную сеть и легендарные укрепления этой области, ставшие крепким орешком для русской армии в двух мировых войнах. Это важная особенность наступательных планов, о которой ни в коем случае нельзя забывать. Фронт соприкосновения армий большой, и нельзя всюду наступать: неизбежно будут участки, где придется строить оборону. В случае с планом Шлиффена такими участками должны были стать Восточная Пруссия и левый фланг германской армии, опиравшийся на крепость Мец. Какой из этого можно сделать общий вывод? Планирование наступательной операции не исключает возможности построения на определенных участках фронта оборонительных сооружений и занятия прочной обороны, задача которой — сковать возможно большие силы противника, пока наши ударные крылья делают свое дело.

Чисто оборонительные планы — это удел государств-карликов, чья задача или продержаться до тех пор, пока могущественный союзник не задавит их противника, или дорого продать свою жизнь. Примером подобной стратегии могут служить действия Сербии и Бельгии в Первой мировой войне.

Итак, мы постепенно переходим к событиям Второй мировой войны. «Может быть, что-то изменилось?» — спросит читатель. Нет, указанные выше базовые принципы стратегии никуда не делись.

Польский план войны с Германией базировался на тех же самых представлениях о роли и месте обороны в войне, которые заставляли писать наступательные планы 20 годами ранее. Главнокомандующий маршал Рыдгз-Смиглы, несмотря на очевидный факт, что Германия сильнее Польши и, возможно, нанесет основной удар не по союзнику Польши Франции, а по самой Польше, заложил в план не только оборонительный элемент, удержание всей территории Польши, но и наступательный элемент, удар по немецкой группировке в Восточной Пруссии. На границе с Восточной Пруссией одна небольшая группировка польской армии (две дивизии, две кавбригады) развертывалась в районе Сувалки, другая, более крупная (армия «Модлин» в составе четырех дивизий и двух кавбригад), — вдоль южной окраины Восточной Пруссии, и третья (армия «Поммерлен» — шесть дивизий) — в «польском коридоре». Такое распределение сил указывает на замысел предпринять наступление по сходящимся направлениям против немецких войск в Восточной Пруссии. В некотором смысле польская армия воспроизводила ситуацию 1914 года, когда удар по Восточной Пруссии должен был отвлечь немецкие силы от главного направления, польской западной границы. Реализуемость этого плана оставим за кадром, нас интересует только его характер. Замечу, что изложенные мной факты не являются тайной, все вышеизложенное можно прочитать в «открытых источниках». Небольшая цитата: «В основу польского стратегического развертывания в сентябре 1939 года был положен наступательный план, ставивший своей задачей захват Данцига и Восточной Пруссии». (Иссерсон Г. С. Новые формы борьбы. М.: Воениздат, 1940. С. 33–34.) Георгий Самойлович анализирует группировку польских войск и делает вывод: «Таким образом, вся польская армия, не считая прикрытия на восточной границе и резерва внутри страны, составила 6–7 отдельных групп и была своей основной частью обращена фронтом на север, против Данцига и Восточной Пруссии. Сильная Познанская группа войск составила как бы стратегический резерв и в мечтах кое-кого из стратегических фантазеров, видимо, должна была победоносно войти в Берлин, от которого ее отделяло расстояние всего в 150 км». (Там же. С. 35.) Причины поражения Польши скорее не в плане, а в развертывании и мобилизации, но эту тему мы обсудим несколько позже. А пока обратимся к военному планированию Франции и Англии.

31 мая 1939 года французский Генеральный штаб начал разработку плана наступления на фронте между Мозелем и Рейном, который должен был стать основой военных действий против Германии. Этот план был предложен 1 сентября 1939 года генералом Гамеленом правительству. Главный удар по этому плану предполагалось наносить вдоль Рейна на Майнц, отрезая основную германскую группировку с тыла. Однако это предложение не было реализовано. Была лишь предпринята ограниченная операция в районе Саарбрюккена с целью установить контакт с линией Зигфрида. Заняв Варндский лес к западу от города и продвинувшись на 7–8 км между Шпихерн и Хорнбах, французские войска получили 12 сентября приказ прекратить наступление, «ввиду быстрого развития событий в Польше». Далее началась война, получившая название Sitzkrieg, «сидячая война», известная также как «странная война». Предоставим слово Лиддел-Гарту: «„Странная война“ — понятие, пущенное в ход американской печатью. Вскоре оно прижилось по обе стороны Атлантики и прочно закрепилось как название периода войны от падения Польши в сентябре 1939 года до начала наступления немецких войск на Западе весной следующего года. Те, кто пустил в ход это понятие, имели в виду, что войны, как таковой, не было, поскольку между франко-английскими и немецкими войсками не происходило никаких больших сражений. На самом же деле это был период активной закулисной деятельности сторон. […] В течение осени и зимы, вместо того чтобы сосредоточить внимание на подготовке эффективной обороны от вероятного наступления гитлеровских войск, союзные правительства и верховное командование детально обсуждали наступательные планы против Германии и ее флангов, хотя в действительности они не имели возможности осуществить эти планы своими силами и средствами. После падения Франции немцы захватили документы французского верховного командования и частично опубликовали их. Это был сенсационный материал. Документы свидетельствовали, что в течение зимы союзное командование обдумывало планы самых различных наступательных операций: план удара по Германии через Норвегию, Швецию и Финляндию; план удара по Рурскому бассейну через Бельгию; план удара по Германии через Грецию и Балканы; план удара по нефтеносным районам на Кавказе с целью отрезать Германию от источников снабжения нефтью. Это был конгломерат напрасных воображений союзных лидеров, которые пребывали в мире иллюзий до тех пор, пока их не привело в чувство наступление Гитлера». (Лиддел-Гарт Б. Г. Вторая мировая война. М.: АСТ, С.-Пб.: Terra Fantastica, 1999. С. 56.)

Тенденция разработки наступательных планов войны затрагивала даже небольшие государства, не обладающие весомой военной силой. Вы будете смеяться, но у Финляндии в 30-е годы тоже был наступательный план: предусматривалось наступление в глубь территории СССР. По этим планам линия Маннергейма отражала удаp с юга, а финская армия наступала по всемy фронтy на восток в Карелию. Когда война уже была на пороге, благоразумие взяло верх, и 5, 9 октября 1939 г войскам дали указание готовиться к обороне, но с оговоркой, что при необходимости нужно будет провести наступательную операцию в районе Реболы, отодвигая границу от самой узкой части Финляндии. Причем это не является тайной — так написано в официальной «Истории „зимней войны“». (Talvisodan historia. Osa. 1. S. 98, 104.)

Как мы видим, со времени Первой мировой ничего принципиально не изменилось — как «плохие парни» в лице Германии, так и «хорошие парни» в лице Польши, Франции, Англии и даже Финляндии имели наступательные военные планы. Почему в этом ряду СССР должен был быть исключением? Советский Союз не был карликовым государством, которое могло рассчитывать только на то, чтобы дорого продать свою жизнь или дождаться, когда большие добрые дяди накостыляют обидчику. Соответственно, и военное планирование носило наступательный характер, по крайней мере с 1938 года. Будем рассматривать имеющиеся документы в хронологическом порядке. Итак, что же планировали в 1938 году? Тогда предполагался конфликт с Польшей в союзе с Германией. Описание планируемых боевых действий выглядит так (сохранены орфография и стиль оригинала): «При определении направления нашего главного удара к северу от Полесья нужно учесть, что главные силы германской армии мы встретим, по всей вероятности, в районе Свенцяны — Молодечно — Гродно. Если будет немцами нарушен нейтралитет Латвии, то возможно, что часть германских сил поведет наступление к северу от Двины. Барановичское направление будет занято поляками.

Наступление наше к северу от Двины, при условии участия в конфликте Латвии, или от Полоцка на запад и юго-запад ведет к длительному обходному движению по местности, слабо оборудованной железными дорогами.

Наша атака Барановичей и наступление главными силами в этом направлении поведет к затяжным боям.

Таким образом, наиболее выгодным направлением главного удара будет проведение его по обоим берегам р. Немана с задачей разгрома сосредоточивающихся здесь германо-польских сил с выходом наших главных сил в район Вильно, Гродно, Волковыск, Новогрудок, Молодечно.

Прорыв фронта противника позволит нам или развить операцию ударом по германской группировке на территории Литвы, или же нанести удар по Барановичской группировке поляков. Фланги ударных армий будут прикрыты — одной армией, наступающей от Полоцка, и другой армией, ведущей наступление от Слуцка и Барановичей, а также резервами как фронта, так и Главного командования». (1941 год. В 2 кн. Кн. 2. М.: Международный фонд «Демократия», 1998. С. 563–564.)

Характер действий войск Красной Армии южнее Полесья предполагался несколько менее агрессивным: «…активная оборона с атакой противника в Ровно-Кременецком районе и выходом в район Ровно — Дубно — Броды с дальнейшим наступлением в общем направлении на Люблин». (Там же. С. 564.)

По просьбам трудящихся привожу малозначительный раздел плана, касающийся действий против Румынии, против «яйца Кощея» по Суворову: «На румынской границе оставляется заслон в 3 стрелковые дивизии, опирающийся на укрепленные районы; в резерве фронта за ними располагаются 2 кавалерийские дивизии из СКВО». (Там же.)

После того как один из потенциальных противников плана 1938 года был устранен, в Генеральном штабе началась разработка нового оперативного плана. Приведу некоторые цитаты из варианта этого плана, датированного 18 сентября 1940 года, в части, касающейся Северо-Западного фронта. Основные задачи его были оборонительные: прикрытие побережья Балтийского моря от высадки морских десантов противника, прочно прикрывать Минское и Рижско-Псковское направления. Но была наступательная компонента: «3. С целью сокращения фронта 11 Армии и занятия ею более выгодного исходного положения для наступления, в период сосредоточения войск, во взаимодействии с 3 Армией Западного фронта, овладеть районом Сейны, Сувалки и выйти на фронт Шиткемен, Филипово, Рачки-4. По сосредоточении войск, ударом в общем направлении на Инстербург, Аленштейн совместно с Западным фронтом сковать силы немцев в Восточной Пруссии». (1941 год. В 2 кн. Кн. 1. М.: Международный фонд «Демократия», 1998. С. 242.)

Задачи Западного фронта предусматривали несколько большую активность: «Западный фронт — основная задача — прочно прикрывая Минское направление, по сосредоточении войск, одновременным ударом с Северо-Западным фронтом, в общем направлении на Аленштейн, сковать немецкие силы, сосредоточивающиеся в Восточной Пруссии. С переходом армий Юго-Западного фронта в наступление ударом левофланговой армии в общем направлении на Ивангород способствовать Юго-Западному фронту разбить Люблинскую группировку противника и, развивая в дальнейшем операцию на Радом, обеспечивать действия Юго-Западного фронта с севера». (1941 год. В 2 кн. Кн. 1. М.: Международный фонд «Демократия», 1998. С. 242.)

Ну и наиболее масштабными были задачи Юго-Западного фронта: «Юго-Западный фронт — основная задача — прочно прикрывая границы Бессарабии и Северной Буковины, по сосредоточении войск, во взаимодействии с 4-й армией Западного фронта, нанести решительное поражение Люблин-Сандомирской группировке противника и выйти на р. Висла. В дальнейшем нанести удар в направлениях на Кельце — Петроков и на Краков, овладеть районом Кельце — Петроков и выйти на р. Пилица и верхнее течение р. Одер». (1941 год. В 2 кн. Кн. 1. М.: Международный фонд «Демократия», 1998. С. 243.)

Это так называемый «южный» вариант развертывания советских войск, предусматривающий сосредоточение большей части войск севернее Брест-Литовска. Был еще и «северный» вариант развертывания, по которому основной задачей советских войск была Восточная Пруссия. Этот вариант считался менее предпочтительным. Замечу, что фактически советский Генштаб стоял перед тем же выбором, что и русский перед Первой мировой войной: выбором между ударом по Восточной Пруссии и наступлением южнее Припятских болот. В 10-е годы под давлением Франции, требовавшей обеспечить прессинг на немцев во спасение Парижа, выбрали удар по Восточной Пруссии. В 1940-м никакого давления извне создатели плана не испытывали, и был сделан выбор в пользу «южного» варианта развертывания. По сути своей план войны, с которым русская армия вступила в войну в 1914-м, и план, с которым Красная Армия встретила немцев у границ, были одинаковыми, оба носили наступательный характер. И это, как мы теперь знаем, не было чем-то исключительным. Наилучший способ защиты своей страны — это разгром армии противника решительными ударами — вполне очевидный тезис, лежавший в основе военного планирования многих стран.

Более известные широкой публике «Соображения…» от 15 мая 1941-го ведут свою генеалогию как раз от планов 1940-го. Удар советских войск по правке в документе от 15 мая приобрел более яркую форму «канн», удара по сходящимся направлениям силами Западного и Юго-Западного фронтов. Задачей Западного фронта было: «…упорной обороной на фронте Друскеники, Остроленка прочно прикрыть Лидское и Белостокское направления; с переходом армий Юго-Западного фронта в наступление, ударом левого крыла фронта в общем направлении на Варшаву и Седлец, Радом разбить Варшавскую группировку и овладеть Варшавой, во взаимодействии с Юго-Западным фронтом разбить Люблинско-Радомскую группировку противника, выйти на p. Висла и подвижными частями овладеть Радом». (1941 год. В 2 кн. Кн. 2. М.: Международный фонд «Демократия», 1998. С. 218.) Планируемая операция советских войск приобрела более изящный вид, «канны» ударов из Львского и Белостокского выступов и рассекающий удар 5-й армии в центре. Ну и, разумеется, как логическое продолжение предыдущих планов, никаких бросков за «иголкой в яйце, яйце, которое в утке» (далее по тексту народных сказок) в Румынию: «Прочно оборонять госграницу с Венгрией и Румынией и быть готовым (выделено мною. — А. И.) к нанесению концентрических ударов против Румынии. Из районов Черновицы и Кишинев с ближайшей целью разгромить сев. крыло Румынской армии и выйти на рубеж p. Молдова, Яссы». (1941 год. В 2 кн. Кн. 2. М.: Международный фонд «Демократия», 1998. С. 218.) Суворов с направлениями ударов и общей идеей советского военного планирования попал пальцем в небо: «На просторы Румынии ворвалась самая мощная из советских армий — 9-я, […] 12-я и 18-я наносят удары вдоль горных хребтов, отрезая Германию от источников нефти». («Ледокол», глава «Война, которой не было».)

Вышеизложенные планы — это планы первых операций. Но для осуществления этих планов нужно выстроить войска у границы. В мирное время войска находятся в пунктах постоянной дислокации, совершенно необязательно находящихся близко к возможному театру военных действий для осуществления запланированной операции. Соответственно, план действий на случай войны предусматривает не только описание направлений ударов, выделенных для нанесения ударов войск, но и описание процесса развертывания (выше я несколько раз уже употреблял этот термин). Развертывание предусматривает погрузку войск, назначенных для операции, в вагоны и отправку по железной дороге на ТВД, где ожидаются военные действия. В процитированных мною отрывках документов присутствуют элементы планирования такого рода. Например: «На румынской границе оставляется заслон в 3 стрелковые дивизии, опирающийся на укрепленные районы; в резерве фронта за ними располагаются 2 кавалерийские дивизии из СКВО». СКВО — это Северо-Кавказкий военный округ. Войны не происходят с бухты-барахты, всегда есть период политической напряженности, кроме того, по воззрениям Первой мировой и 30-х годов между объявлением войны в той или иной форме и началом активных боевых действий присутствует период развертывания, когда обе воюющие стороны проводят мобилизацию, грузят войска в вагоны и отправляют к границе. Напомню, что между датой официального начала Первой мировой войны 1 августа 1914 года и началом широкомасштабных боевых действий 17 августа 1914-го был более чем двухнедельный период, когда боевые действия велись мизерными по сравнению с мобилизуемыми армиями силами, период, когда противники только готовились вступить в схватку. После того как мобилизованные и кадровые части приедут к границе, штабы начинают запланированные наступательные операции. В период между началом войны и активными боевыми действиями на границе находятся так называемые «армии прикрытия». Это не советское изобретение; то, что Владимир Богданович не в курсе дискуссий мировой военной мысли 1930-х годов об «армиях прикрытия» и «армиях вторжения» — это исключительно его проблемы. Европейская военная мысль после Первой мировой войны не стояла на месте, и в разных странах активно дискутировались новинки технического прогресса, их возможное применение в начальном периоде войны, эволюция самого начального периода. Предполагалось, что, в отличие от первых дней Первой мировой войны, в будущей войне каждый из противников будет не просто прикрывать границу от вылазок противника, но и пытаться сорвать стратегическое развертывание, доставку войск к границе для проведения операций начального периода войны. Первоначально считалось, что задачи по срыву развертывания возьмет на себя авиация. Потом пошли дальше и предположили, что в период мобилизации и развертывания «армии прикрытия» могут попробовать вести активные боевые действия силами мотомеханизированных соединений, фактически превращаясь из «армий прикрытия» в «армии вторжения». Подчеркну еще раз, что это не советское изобретение, Суворов слышал звон, но не знает, где он. Параллельно прорабатывались возможности проведения скрытого развертывания и мобилизации не в момент объявления войны, а в период политической напряженности. В 1939 году, еще до начала войны, был издан фундаментальный труд профессора Меликова «Стратегическое развертывание», где он подробно рассказывает об «армиях вторжения», обильно цитируя… иностранных военных мыслителей. Да что говорить, Шарль де Голль в своей книге «За профессиональную армию» указывает на возможность ее применения в качестве «армии вторжения». Он прямо указывает на преимущества применения механизированных сил в начальный период войны: «Профессиональная армия приступит к выполнению возлагаемой на нее роли прежде всего в течение той фазы конфликта, когда противники объединяют средства для своих активных выступлений и формируют силы для первых столкновений. То начальное преимущество, которым она в силу своей организации будет обладать, позволит ей захватить в свои руки инициативу как залог победы в первые же дни конфликта». (Голль Шарль де. Профессиональная армия. М.: Госвоениздат, 1935. С. 56.)

Кое-что из военной теории было доведено до практической реализации. В 1933 г. в Польше была проведена военная игра, в ходе которой отрабатывалось вторжение на территорию СССР с целью срыва мобилизации РККА и прикрытия мобилизации и развертывания собственных вооруженных сил. В 1934–1936 гг. на учениях в Польше, Германии, Италии, Франции отрабатывались действия армий вторжения. Изучались возможности рейдов мотомеханизированных соединений и конницы с целью срыва развертывания сил противника. СССР не остался в стороне от этих тенденций, и Генеральный штаб в 1934 г. разработал проект «Наставления по операции вторжения». Теорию отрабатывали на практике во время полевой поездки в мае 1935 г. в войска Белорусского и Приволжского военных округов.

Чтобы не быть голословным, приведу слова одного из советских военных теоретиков, достаточно ясно обрисовывающего суть вопроса:

«По этой схеме основная масса авиации, объединенная в руках главного и фронтового командования, наносит глубокие и мощные удары, высаживает авиадесанты, срывает мобилизацию и сосредоточение и потрясает тыл страны.

Конница и мотомехсоединения вторгаются на предельную глубину, дезорганизуют развертывание армии, заставляют относить его в тыл страны, производя его в неблагоприятных условиях, захватывают важные рубежи и районы, громят склады и центры управления, совместно с высаженными десантами создают крайне напряженную обстановку в тылу противника.

За этим первым эшелоном, который вторгается на территорию противника, развертывается сухопутная армия, но не по государственной границе, а на захваченных рубежах, поскольку армия и страна противника уже деморализованы, она своим быстрым наступлением довершает его разгром.

В таком аспекте, в своем развернутом виде это — схема завтрашнего дня, хотя по своим основным тенденциям она в значительной степени годится и на сегодня при условии реального учета соотношения сил и возможностей обеих сторон.

Современные оперативные доктрины наших возможных противников в той или иной степени отражают различные элементы из двух изложенных точек зрения в зависимости от их политико-экономического и военного положения.

Довольно подробное освещение дает французская военная литература, где этот вопрос находит следующее разрешение. Во введении к французскому Временному наставлению по тактическому применению крупных соединений (дополнение 1930 г.) говорится:

„Современное военное положение в Европе позволяет предвидеть, что в начале войны наличные силы будут состоять из немногочисленных армий, предназначенных для обеспечения всеобщей мобилизации у себя или для затруднения таковой у противника. Эти армии будут призваны маневрировать на свободных пространствах“.

По взглядам ряда французских авторов вырисовывается следующая возможная схема операций начального периода на франко-германском театре:

а) Быстрое вторжение на территорию противника армии прикрытия, предшествуемой и поддерживаемой воздушными дивизиями. Использование авиации мыслится не только для бомбардировочных действий, но и для „перепрыгивания через фронт“ (генерал Шаллеа) путем производства тактических и оперативных десантов.

б) Это вторжение имеет задачей: воспрепятствовать мобилизации в пограничной полосе, затруднить мобилизацию во всей стране противника и препятствовать сосредоточению его армии.

Далее — занять рубеж, удобный как для развития последующего наступления в глубь неприятельской страны, так и для обеспечения своей территории, и удерживать этот рубеж до сосредоточения главных сил мобилизуемой массовой армии». (Шиловский Е. А. Начальный период войны. Война и революция сентябрь — октябрь 1933 г. Вопросы стратегии и оперативного искусства в советских военных трудах. М.: Воениздат, 1965, С. 502–503.)

Но практического применения теория «армий вторжения» в СССР не получила. В начальный период войны предполагалось вести авиационное наступление и сдерживать возможные попытки противника сорвать «армиями вторжения» мобилизацию и развертывание. Владимир Богданович утверждает, что «вторая главная идея моей книги в том, что в День „М“, в момент перехода от тайной к открытой мобилизации, кадровые дивизии Красной Армии совсем не намеревались стоять барьером на наших границах. Прикрытие мобилизации (точнее, открытой, завершающей ее части) планировалось не стоянием на границах, а внезапными сокрушительными ударами». Далее приводятся цитаты из советских военных теоретиков 30-х. Как я уже показал выше, с теоретиками было все в порядке и в других странах. Хуже было с практиками «армий вторжения», оставшимися на бумаге.

Теоретики могли утверждать все, что угодно, но подтверждением принятия их идей высшим военным руководством страны являются планы. И тезис В. Суворова опровергается опубликованными на данный момент документами. В «Соображениях…» 1940 и 1941 годов и в разработанных на их основе окружных планах оперативного развертывания в явном виде указывается характер действий РККА в начальный период войны. Операций в силе «армии вторжения» в советских планах попросту нет.

«VI. Прикрытие сосредоточения и развертывания.

Для того чтобы обеспечить себя от возможного внезапного удара противника, прикрыть сосредоточение и развертывание наших войск и подготовку их к переходу в наступление, необходимо:

1. Организовать прочную оборону и прикрытие госграницы, используя для этого все войска приграничных округов и почти всю авиацию, назначенную для развертывания на западе.

2. Разработать детальный план противовоздушной обороны страны и привести в полную готовность средства ПВО».

То же самое — прикрытие границы на период сосредоточения и развертывания, действия авиации по срыву развертывания противника — мы увидим в более поздних документах. В «Военно-историческом журнале» в 1996 г. были опубликованы планы прикрытия округов, разработанные по майским директивам наркома обороны. Задачи войск КОВО по этим планам принципиально не изменились по сравнению с запиской Пуркаева, поэтому для разнообразия процитируем документ, составленный командованием Западного особого военного округа: «1. С целью прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск округа вся территория разбивается на четыре армейских района прикрытия (РП) государственной границы, а именно:

а) район прикрытия № 1 — Гродненский, 3-й армии;

б) район прикрытия № 2 — Белостокский, 10-й армии;

в) район прикрытия № 3 — Бельский, 13-й армии;

г) район прикрытия № 4 — Брестский, 4-й армии.

2. Общие задачи войск округа по обороне госграницы:

а) упорной обороной полевых укреплений по госгранице и укрепленных районов: не допустить вторжения как наземного, так и воздушного противника на территорию округа;

прочно прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск округа;

б) противовоздушной обороной и действиями авиации обеспечить нормальную работу железных дорог и сосредоточение войск;

в) всеми видами и средствами разведки округа своевременно определить характер сосредоточения и группировку войск противника;

г) активными действиями авиации завоевать господство в воздухе и мощными ударами по основным жел[езно]дорожным узлам, мостам, перегонам и группировкам войск нарушить и задержать сосредоточение и развертывание войск противника;

д) не допустить сбрасывания и высадки на территории округа воздушных десантов и диверсионных групп противника». (Военно-исторический журнал. 1996. № 3. С. 7.)

Здесь тоже все вполне очевидно: пассивные действия сухопутных сил на период расстановки фигур на шахматной доске и попытки сорвать сосредоточение и развертывание противника ударами авиации. Удручает в публикации «Военно-исторического журнала» другое. Планы прикрытия представляются как аргумент в пользу теории В. Суворова в целом. Предваряется текст документов широковещательным заявлением о том, что оперативные планы округов были чисто оборонительными. «Главной мысли» об «освободительном походе» эти планы никак не противоречат. Они противоречат утверждениям Владимира Богдановича о том, что собирались прикрывать сосредоточение и развертывание вторжением на территорию противника. Вообще, заочные поединки В. Суворова и его официальных оппонентов зачастую напоминают петушиные бои в исполнении пенсионеров. Обе стороны задорно размахивают клюками, не представляя себе, как жалко это выглядит со стороны. Обе стороны демонстрируют удручающее непонимание теорий и технологии войны 30–40-х годов. Период сосредоточения и развертывания — это, по сути, период расстановки фигур на шахматной доске. Судить по процессу расстановки фигур, что один из шахматистов применит староиндийскую защиту, попросту глупо. После прикрытия границ на период мобилизации могло последовать все, что угодно, — и пассивное стояние вдоль границы в ожидании удара, и наступление с далеко идущими целями. В реальности, как мы знаем по опубликованным документам, должна была последовать наступательная операция. Вполне заурядный порядок действий с точки зрения двух мировых войн. Последовательность действий СССР, военное планирование РККА не носили характера чего-то агрессивного или из ряда вон выходящего. Вполне заурядные и общепринятые мероприятия, сами по себе не свидетельствующие ровным счетом ни о чем. Ни об агрессивности, ни о белизне и пушистости. Теперь вернемся к началу главы и попробуем понять, почему действия войск летом 1941 г. представляют собой сплошную импровизацию. Для того чтобы начать крупномасштабные боевые действия с наступательных планов первых операций, противники должны были оказаться в одинаковых условиях несколькими неделями ранее. В 1914 году присутствовал период политической напряженности, обмена ультиматумами и грозными нотами. При этом противники в этот период вступили на равных условиях, до начала мобилизации и развертывания войск. Когда война была формально объявлена, до начала первых операций существовал период, в течение которого участники мобилизовали армии и везли войска к границе. У СССР в 1941 г. такой возможности не было, ввиду отсутствия периода обмена нотами и ультиматумами. Вермахт к началу конфликта был полностью мобилизован и выдвинут к границе с СССР в том составе, в котором должен был вести первую операцию. РККА не была отмобилизована, ввиду позднего осознания опасности войны. Войска, которые должны были участвовать в указанных выше наступлениях, к границе подвезены не были. Соответственно, план мог быть хоть оборонительным, хоть наступательным. Группировка для его осуществления просто отсутствовала. Называется такое положение «упреждение в развертывании».

Глава 2

О чем говорило выдвижение к границам?

«Вечером 15 июля штаб 14-й кавалерийской дивизии прибыл в Ченстохов. Город не чувствовал, что над ним сгущаются тучи».

Б. М. Шапошников. «Воспоминания»

Для начала слово Владимиру Богдановичу: «Коммунисты объясняют создание и выдвижение Второго стратегического эшелона Красной Армии в западные районы страны тем, что вот-де Черчилль предупредил, Зорге предупредил, еще кто-то предупредил, одним словом, выдвижение Второго стратегического эшелона — это реакция Сталина на действия Гитлера.

Но это объяснение не выдерживает критики. Генерал армии И. В. Тюленев в самый первый момент вторжения германских войск разговаривает в Кремле с Жуковым. Вот слова Жукова: „Доложили Сталину, но он по-прежнему не верит, считает это провокацией немецких генералов“. („Ледокол“, гл. 26. Через три войны. С. 141.) Таких свидетельств я могу привести тысячу, но и до меня много раз доказано, что Сталин в возможность германского нападения не верил до самого последнего момента, даже после вторжения и то не верил. У коммунистических историков получается нестыковка: Сталин проводит самую мощную перегруппировку войск в истории человечества для того, чтобы предотвратить германскую агрессию, в возможность которой он не верит!»

Думаю, что читатель согласится, что версия «Сталин не верил» является одним из самых малоубедительных моментов в советской и постсоветской историографии. Обратимся к реальным фактам и документам. В научный оборот уже довольно давно был введен такой важный документ, как «Директива наркома обороны С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба Г. К. Жукова командующим приграничными округами о приведении в боевую готовность войск в связи с возможным нападением фашистской Германии на СССР»:

«1. В течение 22–23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий». (1941 год. В 2 кн. Кн. 2. М.: Международный фонд «Демократия», 1998. С. 423.) Документ был подготовлен с ведома и по приказу И. В. Сталина вечером 21 июня.

На фоне документального свидетельства, слов «возможно внезапное нападение», в Директиве слова косвенных свидетелей «Сталин в возможность германского нападения не верил до самого последнего момента, даже после вторжения и то не верил» выглядят совершенно неубедительно. Не надо считать главу советского государства умственно отсталым. Он мог до определенного момента не верить в то, что Германия осуществит нападение на СССР без попыток политического давления. Война есть продолжение политики. Того, чего не удается добиться мирным путем, добиваются военным. И тому есть многочисленные прецеденты. Перед вторжением в Польшу был долгий период жесткой политической конфронтации. Сначала, еще в 1938 году, 24 октября на встрече Риббентропа с послом Польши в Германии Юзефом Липским Польше было предложено вернуть Данциг, разрешить постройку автобана по территории «польского коридора», присоединиться к антикоминтерновскому пакту. Война разразилась спустя почти год, после долгих попыток урегулировать вопрос мирным путем. Конференций и других попыток урегулировать спорные вопросы политическим путем было несколько, начиная с марта 1939 года. События августа 1939-го были финальным актом дипломатической драмы. Перед вторжением СССР в Финляндию в 1939 году финнам сначала было предложено политическое решение конфликта, обмен территорий. Поэтому в нетипичное поведение Гитлера, который нападет без предъявления каких-то ультиматумов или требований, одним словом, без общепринятой в подобных случаях процедуры, не верили. Но когда факты стали неопровержимо доказывать, что будет именно так, были приняты меры по повышению боеготовности войск, а в последний момент издали директиву войскам быть готовыми к нападению, на всякий случай оставив лазейку для возможного политического урегулирования конфликта.

Для понимания того, можно ли факт создания ВСЭ использовать в качестве доказательства существования плана «Освободительного похода», сравним события в СССР с событиями, происходившими в других армиях как в 1914-м, так и в 1939–1940 годах. Если СССР готовил нападение, то проводимые в предвоенный период мероприятия должны отличаться от тех, которые проводились при вступлении в войну на общих основаниях, вследствие вторжения противника, выполняя союзнический долг или после официального объявления войны. И если мы посмотрим на пример других стран, то сделаем маленькое открытие. Перед Первой мировой войной в России тоже существовал второй стратегический эшелон. Это тоже были войска, которые везли из мест постоянной дислокации в районы предполагаемых боевых действий. Были и войска, выдвигавшиеся вплотную к границе. Соответственно, факт проведения подобных перемещений не является признаком агрессивности, как это утверждает Суворов, мероприятия по выдвижению войск внутренних округов были жизненно необходимы для ведения боевых действий вне зависимости от их характера: оборона или наступление.

Посмотрим, отличаются ли описания событий предвоенного периода участников Первой мировой войны и мемуаристов Великой Отечественной, цитаты из мемуаров которых так любит выдергивать Владимир Богданович. Типичная цитата из «Ледокола» на эту тему: «Генерал-полковник И. И. Людников (в то время полковник, командир 200-й стрелковой дивизии 31-го стрелкового корпуса) был одним из тех, кто этот приказ (о выдвижении к границе. — А. И.) выполнял. В директиве округа, поступившей в штаб дивизии 16 июня 1941 года, предписывалось выступать в поход… в полном составе… сосредоточиться в лесах в 10–15 км северо-восточнее пограничного города Ковеля. Движение предлагалось совершать скрытно, только ночью, по лесистой местности». («Ледокол», гл. 22. Сквозь грозы. С. 24.) А теперь послушаем будущего начальника Генерального штаба Красной армии Бориса Михайловича Шапошникова о том, как дивизия, в которой он служил, выдвигалась к границе перед Первой мировой войной: «Наступило 13 июля. С утра все предвещало хорошую погоду. Скачки должны были начаться в 4 часа дня. За полчаса до начала от начальника дивизии я получил приглашение ехать на скачки вместе с ним. Но у меня на столе лежала только что доставленная из штаба 14-го корпуса телеграмма. Ее нужно было расшифровать. Поэтому я велел передать начальнику дивизии, что приеду позже, и сел за расшифровку телеграммы. […] Телеграмма из штаба корпуса была короткой, и через 20 минут передо мной лежал ее текст. Экипаж стоял у ворот моей избы, и я, проверив еще раз правильность расшифрованного текста, отправился на скаковое поле, приказав ехать рысью, чтобы скорее попасть туда. Телеграмма действительно оказалась короткой по числу слов, но содержание ее было чрезвычайно важно: она гласила, что по высочайшему повелению 13 июля объявляется первым днем подготовительного к войне периода. Войскам приказывалось немедленно следовать на свои зимние квартиры». (Шапошников Б. М. Воспоминания. Военно-научные труды. М.: Воениздат, 1974. С. 241–243.) 13 июля по старому стилю, до начала войны еще неделя. Но кавалерийская дивизия русской армии получает приказ на выдвижение к границе, аналогичный тому, который получила 200-я сд Людникова. Предлог был, надо сказать, оригинальный: перемещение на «зимние квартиры» (посередине июля). Вариант «учебные сборы» выглядит более убедительным. В. Суворов показывает события в одной армии в одной войне, даже не пытаясь привести пример эталонной «невинной овечки». Поскольку его просто нет. События, происходившие в СССР перед 22 июня 1941 года, были явлением типичным, в той или иной форме происходившим во всех странах и затрагивавшим все армии. Каков механизм этого явления? В мирное время войска располагаются в местах постоянной дислокации, разбросанных по всей стране. Во время развертывания и сосредоточения они прибывают к границе с государством, с которым предполагается воевать. В 1914 году началась война на Западе, и со всей страны начали собираться корпуса в армии вдоль границы с Германией и Австро-Венгрией. Рассмотрим происхождение 8-й армии генерала А. А. Брусилова, о которой мы уже говорили в главе о военном планировании. 8-я армия к началу наступления состояла из 12, 8, 7, 24-го армейских корпусов. 12-й корпус был сосредоточен между Проскуровом и Уманью, практически там же, где начал воевать. 8-й корпус прибыл из района Кишинева — Одессы. 7-й корпус начал прибывать на 6-й день мобилизации из района Екатеринослава (ныне Днепропетровска) и Крыма. А вот 24-й армейский корпус прибыл аж из Самары, он начал прибывать с 17-го дня мобилизации. Владимир Богданович поет нам песни про войска из Московского военного округа, рассчитывая на то, что читатель не знает, что в 1914-м из Москвы в 4-ю армию Юго-Западного фронта прибыл гренадерский корпус. 5-й корпус, в мирное время «размазанный» по пространству от Воронежа до Нижнего Новгорода, в августе 1914-го двигается к границам и входит в состав 5-й армии Юго-Западного фронта. И вообще вся 5-я армия Юго-Западного фронта в 1914-м формируется в Московском округе. В ее состав, помимо гренадерского корпуса, входят 17-й корпус из Рязанской, 25-й из Ярославской губерний. Были и Сибирские корпуса, прибывшие на фронт в конце августа.

Разница между Первой и Второй мировой войнами была в том, что военная наука в разделявшие их два десятилетия не стояла на месте и период развертывания и сосредоточения был смещен в мирное время. Начало развертывания определялось либо на основании данных разведки, вскрывавших тайные перемещения войск противника к нашим границам вследствие либо реакции на возникающую политическую напряженность, либо назначенной политическим руководством агрессии. Но само по себе выдвижение войск было столь же естественным компонентом подготовки к возможной войне, как и чистка зубов для нас с вами. Если в июле 1914-го тайные мероприятия не носили массового характера, только в августе 1914-го после формального начала войны железные дороги оказались забиты составами, везущими дивизии и корпуса к фронту, то во Вторую мировую войну интенсивное движение войск по железной дороге начиналось ДО войны. Нападение может быть внезапным стратегически, когда за несколько дней, а то и недель угроза становится реальностью, но времени отреагировать на нее уже нет, и лихорадочное выдвижение войск к границе запаздывает, нападение противника начинается до того, как войска прибудут на место для отражения удара или для реализации наступательного плана. В реальности войне предшествует период политической напряженности, и в этот период войска совершают телодвижения по подготовке к возможным боевым действиям. Рассмотрим реальные мероприятия стран — участников Второй мировой войны, проводившиеся ДО начала боевых действий. То есть действия, которые В. Суворов расценивает как наличие агрессивных намерений. Начнем с первой жертвы мировой войны — Польши. После уже упоминавшейся мною чаcтичной мобилизации польской армии в марте 1939 года были произведены перемещения войск. 20-я пехотная дивизия выдвигалась на юго-запад от Пиотркува, а новогрудская кавалерийская бригада — к северу от Плоцка. Но основные перегруппировки войск, предусмотренные планом стратегического развертывания, были начаты только 26 августа, то есть за неделю до войны. В этот день соединения польской армии получили приказ на выдвижение в намеченные районы сосредоточения. Приказ о занятии армиями и оперативными группами первого эшелона исходного положения был отдан 30 августа, за два дня до войны. Многие соединения при этом перебрасывались по железной дороге через всю страну, на 500–800 км. К моменту нападения немцев из 47 намеченных польским планом соединений закончили сосредоточение только 24. По находившимся в движении в период 1–5 сентября 1939 года 8 польским соединениям работала немецкая авиация, препятствуя процессу сосредоточения и развертывания этих соединений. Из 18 соединений попали в намеченные по довоенным планам районы 10, опоздали 3 и вынуждены были сменить станцию выгрузки 4. Но даже приехавшие на место войска вступали в бой с ходу и были разгромлены немцами. Мы видим, что тот, кто проводит мероприятия по скрытому развертыванию недостаточно энергично, оказывается перед лицом агрессии слабым и беззащитным. Польская военная мысль определенно отставала от мировых теорий ведения начального периода войны. Ее союзник, Франция, дал нам более показательные примеры скрытых мероприятий по подготовке армии к войне в напряженной политической обстановке. 21–23 августа, более чем за неделю до объявления войны, французские кадровые дивизии были погружены на грузовики и попылили к позициям на границе. 27 августа вместе со скрытой мобилизацией был введен в действие план «всеобщего прикрытия», согласно этой директиве было поднято до 50 дивизий. Которые, однако, не завершили сосредоточения к началу войны, что в какой-то мере помешало Франции помочь Польше. В наиболее цельном и последовательном виде скрытые мероприятия по подготовке к войне прошли в Германии. Как и в случае с планированием, немецкая военная мысль находилась на острие прогресса. Немцы ПОЛНОСТЬЮ сместили период сосредоточения и развертывания в мирное время. Сосредоточение и развертывание немецких войск в Восточной Пруссии началось с 6 августа 1939 года под предлогом празднования 25-летия битвы под Танненбергом в августе 1914-го. В результате подобных мероприятий к 25 августа из 58 соединений, предназначенных для действий против Польши, 29 уже находились в районах сосредоточения. Далее сосредоточение и развертывание проводилось параллельно с проведением общей скрытой мобилизации. К утру 1 сентября 1939 года было уже развернуто 43 соединения, то есть практически главные силы войск вторжения, против 24 соединений польской армии. Исход поединка — 43 против 24 — предугадать несложно.

Примером удачного проведения стратегического развертывания служит Финляндия. Вот что пишет об этом в своих мемуарах Маннергейм: «Однако сейчас стартовая ситуация была совершенно иной — хотелось крикнуть, что первый раунд был за нами. Как войска прикрытия, так и полевую армию мы смогли вовремя и в прекрасном состоянии перебросить к фронту». (Маннергейм К.-Г. Мемуары. М.: Вагриус, 2000. С. 260.) Финны в условиях политической напряженности в отношениях с Советским Союзом предпочли до начала войны произвести выдвижение войск к границам. И это дало им весомые преимущества в первых сражениях с наступающими советскими войсками. Это очевидный пример того, как развертывание войск до начала войны, движение войск к границам может помочь в оборонительной войне.

Теперь обратимся к событиям в нашей стране и попробуем их оценить на основе полученных знаний на примере других стран. Если смотреть на события через призму всего того, что я изложил о развертывании и сосредоточении армий выше, становится ясно, как недорого стоят «открытия» Владимира Богдановича: «После того как Германия начала превентивную войну, второй стратегический эшелон (как и первый) использовался для обороны. Но это совсем не означает, что он для этого создавался. Генерал армии М. И. Казаков говорит о втором эшелоне: „После начала войны в планы его использования пришлось внести кардинальные изменения“ (ВИЖ. 1972, № 12. С. 46.) Генерал-майор В. Земсков выражается более точно: „Эти резервы мы вынуждены были использовать не для наступления в соответствии с планом, а для обороны“ (ВИЖ. 1971, № 10. С. 13.)». Польские дивизии, о которых я говорил выше, тоже были использованы не в соответствии с первоначальными планами, они также были использованы для затыкания дыр на фронте. Но это не означает, что война Германии против Польши носила превентивный характер. Аргумент со вторым стратегическим эшелоном используется Владимиром Богдановичем в расчете на неподготовленного читателя, который не знает, что происходило в других странах в дни, недели и месяцы, предшествовавшие дню начала боевых действий, вошедшему в учебники истории. В этих странах происходили ровно те же самые процессы скрытого развертывания и сосредоточения, и чем энергичнее эти процессы проводились, тем больше были шансы избежать полного разгрома и разрушения страны. Так же как и в польской армии, в момент нападения Германии многие соединения РККА не успели прибыть в места, назначенные им планами. На 22 июня только 83 воинских эшелона, выдвигавшихся по июньским директивам, прибыли в назначенные пункты, 455 находились в пути, 401 еще не грузились. Точно так же, как и в Польше, соединения, ехавшие к местам назначения на границе, были вынуждены менять станции выгрузки, применяться не так, как это предполагалось по планам.

Но на страницах «Ледокола» описание всех этих событий, как обычно, не обошлось без мелкого жульничества и жонглирования цитатами. Владимир Богданович пишет: «В марте, апреле, мае была проведена грандиозная тайная переброска советских войск на запад. Весь железнодорожный транспорт страны был вовлечен в эту колоссальную тайную операцию. Она завершилась вовремя, но десятки тысяч вагонов должны были вернуться на тысячи километров назад. Поэтому 13 июня, когда началась новая сверхогромная тайная переброска войск, всем армиям просто не хватило вагонов». Тезис о страшной перегрузке железнодорожной сети стоило подкрепить какими-либо фактами, поскольку в дальнейшем никаких сведений о массовой перевозке войск В. Суворовым не приводится. Масштаб перевозок в апреле — мае совсем не впечатлял: «26 апреля Военные советы Забайкальского округа и Дальневосточного фронта получили приказ подготовить к отправке один механизированный, два стрелковых корпуса и две воздушно-десантные бригады. В тот же день Уральскому военному округу было дано указание перебазировать к 10 мая в состав Прибалтийского округа две дивизии. Из Сибирского военного округа требовалось к 15 мая 1941 г. отправить в ЗапОВО 201-ю стрелковую дивизию, а в КОВО 225-ю стрелковую дивизию». (Хорьков А. Г. Грозовой июнь. М.: Воениздат, 1991. С. 168.) В ПрибОВО эти дивизии… переформировали в противотанковые артиллерийские бригады. Аналогичная судьба постигла 231-ю и 224-ю сд МВО, которые по директиве НКО СССР № Орг/2/522726 от 29 апреля 1941 г. перебрасывали в ЗапОВО. (См.: 1941 год. Уроки и выводы. В 2 кн. Кн. 2. М.: Международный фонд «Демократия», 1998. С. 123.) Войска ЗабВО — это 16-я армия второго стратегического эшелона, которая и к началу войны не успела целиком добраться до места назначения. Четыре дивизии из внутренних округов в приграничные — это вообще гроши. Тем более что их переформировывали в противотанковые бригады и отправляли на запад без тяжелых орудий и конского состава. Но Владимир Богданович даже об этом не знает. За неимением других фактов к переброске войск приплетаются саперные батальоны, работавшие на строительстве «Линии Молотова»: «Генерал-лейтенант В. Ф. Зотов (в то время генерал-майор, начальник инженерных войск СЗФ): „Саперные батальоны были отмобилизованы по штатам военного времени… десять батальонов, прибывших с Дальнего Востока, были вооружены полностью“ (На Северо-Западном фронте (1941–1943)». Саперные батальоны дивизий внутренних округов (отдельно от своих соединений) работали на строительстве оборонительных сооружений на новой границе, а представляется это В. Суворовым как переброска войск с Дальнего Востока. Владимира Богдановича не любят именно за методу исследования, выдергивание из контекста нужных ему цитат и игнорирование фактов, противоречащих его теории.

Здесь же хотелось бы упомянуть и об ошибках некоторых историографов, пытающихся представить расположение советских войск в несколько эшелонов как заранее продуманный план, а не незавершенную реализацию предвоенных планов. Возможно, по их мнению, такая хорошая мина при плохой игре выставляла советское руководство в выгодном свете. Вопрос о том, почему этот хитроумный план не сработал, оставался за кадром. На самом деле всегда лучше просто излагать события, максимально бесстрастно. Реальность, пусть и не очень приятная, более убедительна, чем собранные из разноцветных лоскутов теории. Реальность лучше всяких патетических пассажей показывает нам, что наши предки совершили бессмертный подвиг, сумев в конечном итоге переломить ситуацию проигранного дебюта в свою пользу. В случае со вторым стратегическим эшелоном имеет место классическая проекция тактики на оперативное искусство. Если в масштабах полка, дивизии второй эшелон вполне заурядная вещь, то на оперативном и стратегическом уровнях действуют совершенно другие механизмы. В масштабах полка или дивизии второй эшелон может быть использован для наращивания успеха в наступлении, для нанесения контрудара в обороне. Два эшелона дивизии или даже корпуса располагаются на участке местности, по своим размерам вполне сравнимом с подвижностью войск. Если же мы отмасштабируем двухэшелонное построение войск на целую страну, то смысл двух эшелонов совершенно потеряется. Эшелоны войск будут разделены сотнями километров и будут не в состоянии оказать содействие друг другу. Войска у границ будут рассекаться и окружаться противником, а второй эшелон в глубине страны не в состоянии помочь им. Схема, работавшая на тактическом уровне, где эшелоны вели бой, помогая друг другу, теряет актуальность. Поэтому объяснение существования второго стратегического эшелона как самостоятельной группы войск является малоубедительным. ВСЭ — это войска, не успевшие до начала боевых действий стать частью первого эшелона, частью войск у границы или резервами соответствующих фронтов.

Помимо выдвижения армий из внутренних округов ближе к границе выдвигались, как их назвал Г. К. Жуков, «глубинные» дивизии особых округов. Владимир Богданович пишет о масштабах этого выдвижения следующее: «Всего в Первом стратегическом эшелоне находилось 170 танковых, моторизованных, кавалерийских и стрелковых дивизий. 56 из них находились вплотную к государственным границам. […] Остальные 114 дивизий Первого стратегического эшелона находились в глубине территории западных пограничных округов и могли быть придвинуты к границе. Нас интересует вопрос: сколько же из этих 114 дивизий начали движение к границам под прикрытием успокаивающего Сообщения ТАСС? Ответ: ВСЕ! „12–15 июня западным военным округам был отдан приказ: все дивизии, расположенные в глубине, выдвинуть ближе к государственным границам“. (Грылев А., Хвостов В. — „Коммунист“, 1968. № 12. С. 68.)» Журнал «Коммунист» — это, конечно, мощный военно-исторический источник, можно сказать, глыба советской исторической науки. Разумеется, и в «Коммунисте» можно при желании найти полезную информацию, но ее нужно тщательно проверить перед употреблением. Но «ВСЕ» — это широковещательное и необоснованное утверждение.

Попробуем разобраться, кто остался на месте, а кто двигался к границе из декларированных «Коммунистом» и В. Суворовым 114 дивизий. Для начала имеет смысл разобраться, какие соединения попадают в число 56 дивизий у границы. ЛенВО (9-я сд, 1-я сбр), ПрибОВО (9-я сд, 1-я сбр), ЗапОВО (12-я сд, 1-я тд, 1-я кд), КОВО (16-я сд, 1-я тд, 1-я кд) и ОдВО (5-я сд, 1-я кд). (Уточненные данные из книги: «1941 год. Уроки и выводы», с. 91, в расчеты включены 41-я тд 22-го мехкорпуса, 22-я тд 14-го мехкорпуса, 3-я кавдивизия и исключены дивизии на морской границе в Крыму). Соответственно, все остальные дивизии механизированных корпусов армий приграничных округов причислены к 114 дивизиям на расстоянии 50 и более километров от границы. Никто никуда эти дивизии мехкорпусов до 18 июня (только 3-я и 12-я МК ПрибОВО) не выдвигал. Соответственно, вычитаем из 114 дивизий большую пачку из 22 танковых дивизии и 12 моторизованных, цифра сразу скукоживается до 80 дивизий. Про 3-й и 12-й мехкорпуса см. ниже. Оставались на месте и «глубинные» мехкорпуса войск особых округов: 17, 19, 20, 24-й. Эта когорта инвалидов формировалась весной 1941 г., и все они имели низкую комплектность личного состава и техники. Поэтому никто их к границам до начала войны не выдвигал. Например, 43-я тд 19-го мк 22 июня находилась в месте постоянной дислокации в г. Бердичев и получила приказ на выдвижение только в 12.00 22 числа. То же самое с остальными дивизиями этих мехкорпусов. В число соединений, не участвовавших в движении к границам, входил также 9-й мехкорпус К. К. Рокоссовского, формировавшийся в 1940 г. Он тоже не блистал комплектностью и тоже остался на месте. Одним словом, если попытаться проверить утверждение журнала «Коммунист», на котором базируется В. Суворов, то выясняется, что «глубинные» мехкорпуса КОВО, а это 6 танковых и 3 моторизованные дивизии входящие в число 114, оставались на месте вплоть до начала войны. То же самое с такими же слабосильными мехкорпусами ЗапОВО, формировавшимися с весны 1941 г. Согласно журналу боевых действий Западного фронта, на 22 июня 1941 г. 17-й механизированный корпус никуда не перемещался и не собирался перемещаться, штаб корпуса находился в Барановичах, 27-я тд — в Новогрудке, 36-я тд — в Несвиже, 209-я мд — в Ивье. Штаб 20-го МК находился в Барановичах, 38-й тд — в Борисове, 26-й тд — в Минске, 210-й мд — в Осиповичах. Всего 6 дивизий. Про перемещаемые соединения журнал честно сообщает: «143-я стрелковая дивизия перевозилась по железной дороге из Гомеля в район Бытень». (Сборник боевых документов ВОВ. Выпуск № 35. М.: Воениздат, 1959. С. 9–10.) Эти механизированные соединения мы из списка «услышал „тамтам“ и пошел» вычеркиваем. Вычитаем из оставшихся 80 дивизий 15, остается 65. В этот же список вносим 6 стрелковых дивизий, сформированных из армий бывших прибалтийских государств. Их тоже никуда не двигали, а с началом войны угнали подальше в тыл. Вычитаем из 65 шесть, остается 59. Запланированный к перевозке к границе в оперативных планах 7-й стрелковый корпус находился в местах постоянной дислокации (196-я сд в Днепропетровске, 20-я сд в Павлограде, 147-я сд в Кривом Роге) и получил приказ Н. Ф. Ватутина на выдвижение в район Фастова только после начала войны, 25 июня. (Русский Архив. Великая Отечественная. Т. 12(1). М.: Терра, 1998. С. 35.) Никуда не выдвигалась 116-я дивизия, дислоцировавшаяся в Николаеве. Продолжим операцию вычитания, 59–4 = 55. Также никуда не двигался 9-й особый корпус П. И. Батова в Крыму. Это еще минус три дивизии, остается 52 дивизии вместо декларированных 114. В ЛенВО 122-я сд получила приказ выдвинуться к границе, а 1-я тд 1-го мехкорпуса была переброшена на Кандалакшское направление. (Ордена Ленина Ленинградский военный округ. Исторический очерк. Л, 1968. С. 182.) Вместе с тем 177-я и 191-я дивизии резерва округа, а также две другие дивизии 1-го мехкорпуса оставались на местах постоянной дислокации. Из оставшихся 52 дивизий вычитаем еще четыре, остается 48. Как изволит выражаться В. Суворов, «этот список можно продолжать бесконечно». Человеку, утверждающему, что: «В моей личной библиотеке так много документов о движении войск к границам, что хватило бы для того, чтобы написать несколько толстых книг на эту тему», стоит посоветовать начать коллекционировать информацию о тех, кто к границам не выдвигался. Я уж молчу о том, что стоило сверить количество дивизий для «нескольких толстых книг» с заветным числом 114. Причины того, что дивизии оставались на прежних местах дислокации, были различными. Некоторые дивизии не собирались никуда передвигать, поскольку их перемещение было заложено в план прикрытия ЗапОВО: «24-я и 100-я стр[елковые] дивизии перевозятся в первую очередь поэшелонно автотранспортом и по жел[езной] дороге с расчетом сосредоточения первых эшелонов дивизий в назначенные им по плану районы сосредоточения не позднее М-3». Подчеркну, не «Эм минус три», а «Эм дефис три», то есть на третий день после объявления мобилизации. И эти дивизии были не одиноки: «155-я стр[елковая] дивизия перебрасывается в район сосредоточения комбинированным маршем: походом, автотранспортом и по железной дороге. В распоряжение командира 155-й стр[елковой] дивизии к утру М-5 в район Барановичи прибудут после окончания перевозки 24-й стр[елковой] дивизии 30-й автотранспортный полк в общем составе 240 автомашин „ЗИС-5“ и 625 „ГАЗ-АА“». «55-я стр[елковая] дивизия перебрасывается автотранспортом и по жел[езной] дороге. В распоряжение командира 55-й стр[елковой] дивизии к утру М-5 после окончания перевозки 100-й стр[елковой] дивизии в район Слуцка прибудут 15-й и 32-й автотранспортные полки в составе 269 машин „ЗИС-5“ и 1140 машин „ГАЗ-АА“. Начало жел[езно]дорожных перевозок 155-й и 55-й стр[елковых] дивизий — с утра М-4 по окончании их отмобилизования». (Все цитаты из плана прикрытия даются по ВИЖ. 1996 г. № 3. С. 9.) И 55-я сд ждала в Слуцке, когда объявят мобилизацию, дивизия получит резервистов и тракторы из народного хозяйства. А на 5-й день мобилизации приедут грузовики, на 4-й подадут эшелоны. Так что о толпе в 114 дивизий, едущих и идущих к границе, не может быть и речи. Правильный ответ: 32 (прописью: тридцать две) дивизии. И я готов их перечислить поименно. Это 1-я тд ЛВО, 23, 46, 126 и 128-я стрелковые дивизии, 11-я стрелковая дивизия в ПрибОВО, 161-я, 50-я стрелковые дивизии, 21-й ск (17-я, 37-я сд), 44-й ск (64-я, 108-я сд), 47-й ск (121-я, 143-я сд) в ЗапОВО, 135-я стрелковая дивизия, 31-й ск (193, 195, 200-я сд), 36-й ск (140, 146, 228-я сд), 37-й ск (80, 139, 141-я сд), 49-й ск (190, 197, 199-я сд), 55-й ск (130, 169, 189-я сд) в КОВО, 48-й ск (30 гсд, 74-я сд) в ОдВО.

Некоторые комментарии и источники сведений. «Глубинные» корпуса Киевского особого военного округа — 31, 36, 37, 49 и 55-й ск — выдвигались по директиве НКО № 504 205 от 13 июня 1941 года. Военному совету КОВО. Аналогичную директиву на выдвижение 21, 44 и 47-й ск получил Военный совет ЗапОВО. Обе директивы опубликованы в сборнике «1941 год». «135-я стрелковая дивизия (командир — генерал-майор Ф. П. Смехотворов) находилась на марше из пунктов дислокации мирного времени (Дубно, Острог, Изяслав) в район м. Локачи, м. Свинюхи. К 4 часам 22 июня голова колонны главных сил достигла района дневки — лагеря Киверцы (12 км сев. — вост. Луцка на удалении 100 км от границы)». (Владимирский А. В. На Киевском направлении. М.: Воениздат, 1989. С. 24.) «11-я сд перевозилась из Ленинградского военного округа в Прибалтийский и выгружалась из эшелонов юго-восточнее Шяуляя». (1941 год. Уроки и выводы. М.: Воениздат, 1992. С. 90.)

Теперь давайте вернемся к 3-му и 12-му мехкорпусам Прибалтийского особого военного округа, получившим директиву на выдвижение 18 июня 1941 г. С некоторой натяжкой их можно включить в число дивизий, выдвигавшихся ближе к границе. Подчеркну, именно ближе к границе, а не непосредственно на границу. Владимир Богданович сетует, что ему неизвестен пункт назначения 28-й тд 12-го мехкорпуса: «Известен небольшой отрывок из боевого приказа, который в тот же день, 18 июня 1941 года, получил полковник И. Д. Черняховский (в последующем генерал армии), командир танковой дивизии того же 12-го механизированного корпуса: […] Очень жаль, что весь приказ не опубликован. Он остается секретным, как и полвека назад. Согласно германским трофейным документам, первая встреча с 28-й танковой дивизией произошла под Шяуляем. Но дивизия имела задачу выйти к самой границе». Секретным этот приказ был ровно 20 лет. Опубликован полностью в печатном виде спустя 12 лет после войны. Про районы сосредоточения в приказе написано следующее:

«4. В 23.00 18.6.41 г. частям выступить из занимаемых зимних квартир и сосредоточиться:

а) 28-й танковой дивизии без мотострелкового полка — в лесах Бувойни (2648), м. Груджяй (2040), Бриды (1046), Норейки (1850) (все западнее шяуляйского шоссе).

К 5.00 20.6.41 г. командный пункт — лес 1,5 км северо-западнее Норейки (2050).

б) 23-й танковой дивизии в полном составе — в лесах в районе м. Тиркшляй (3680), м. Седа (2666), Тельшяй (0676), м. Тришкяй (1498).

К 5.00 20.6.41 г. командный пункт — лес 2 км севернее Неримдайчяя (северн.) (1886).

в) 202-й мотострелковой дивизии в полном составе — в лесах в районе Драганы (9222), Гесьви (9814), Валдейки (8680), Науконис (8418)». (Cборник боевых документов ВОВ. Выпуск № 33. М.: Воениздат, 1957. С. 22–23. Гриф «Секретно» снят в 1965 г.)

Желающие могут посмотреть на карту и убедиться, что районы сосредоточения дивизий 12-го мехкорпуса в нескольких десятках километрах от границы. То же самое с дивизиями 3-го мехкорпуса. Д. И. Осадчий, встретивший войну в этом мехкорпусе, пишет: «22 июня 1941 года 5-я танковая рота 3-го танкового полка 2-й танковой дивизии Прибалтийского особого военного округа, которой мне довелось командовать, готовилась к учению. Подготовка проходила в лесу, в 4–5 км от военного городка в районе сбора по тревоге, где мы находились с 18 июня» — и чуть ниже: «Район дислокации полка располагался приблизительно в 120 км от государственной границы». (ВИЖ. 1988. № 6. С. 52.) Владимир Богданович статью Д. И. Осадчего читал, цитирует ее в другом месте, но на неудобную для него цифру в 120 км «не обратил внимания».

Несмотря на все эти факты, Владимир Богданович привязывает выдвижение к границам к сообщению ТАСС: «Итак, 13 июня 1941 года — это начало самого крупного в истории всех цивилизаций перемещения войск». 13 июня не было тем днем, когда дивизии второй волны первого cтратегического эшелона все вдруг поднялись и двинулись к границе. Сроки начала выдвижения были различными. Формально ситуация выглядит так: «Начиная с середины июня 1941 г. по решению командующего ЗапОВО генерала армии Д. Г. Павлова 31 (имеется в виду, наверное, 21-й. — А. И.), 47 и 44 стрелковые корпуса начали выдвижение из районов постоянной дислокации, удаленных на 400–600 км от границы (Полоцк, Витебск, Лепель, Смоленск, Могилев, Бобруйск), ближе к границе в районы, удаленные от нее на 100–300 км (Лида, Барановичи, Минск)». (Хорьков А. Г. Грозовой июнь. М.: Воениздат, 1989. С. 176.) Приказ на выдвижение ближе к границам 47-го стрелкового корпуса был отдан руководством ЗапОВО 21 июня 1941 г. (Сборник боевых документов ВОВ. Выпуск № 35. М.: Воениздат, 1963. С. 11.) Соответственно, на 22 июня 1941 г. успел отправить из Бобруйска только часть штаба и корпусных частей. (Там же. С. 9.) Решение о выдвижении других частей, напротив, принималось до сообщения ТАСС. «6 июня Военный совет Одесского округа обратился к начальнику Генерального штаба за разрешением на передислокацию 48-го стрелкового корпуса на наиболее вероятное направление действий противника. После того как разрешение было получено, 74-я и 30-я стрелковые дивизии и управление корпуса к 15 июня сосредоточились на новых позициях, немного восточнее г. Бельцы». (ВИЖ. 1978. № 4. С. 89.)

Если окинуть взором картину расположения советских войск на момент начала войны, то дивизии и корпуса РККА можно разделить на три большие группы. Первая — это находящиеся на 0–100 км от границы войска, которые должны были осуществлять прикрытие границы по планам, заложенным в «красные пакеты». Второй эшелон — это «глубинные» дивизии, выдвигавшиеся в районы на расстоянии 80–100 км от границы и находившиеся на 22 июня на расстоянии 200–400 километров от границы. Выдвигалась вторая группа в районы, предусмотренные планами прикрытия, а не непосредственно к границе. Эти две группы войск составляли первый стратегический эшелон. Третья группа — это армии внутренних округов, разгружавшиеся на рубеже Зап. Двина — Днепр в нескольких сотнях километров от границы.

Какова была задача первого и второго стратегических эшелонов РККА? Сведем данные об эшелонах советских и немецких войск для понимания их назначения и численности (см. табл. 1).

Если оперировать относительными цифрами, то в группировке советских войск было 43 % дивизий в первом эшелоне против 77 % у немцев. Поэтому и выдвигались войска к границе, чтобы вдоль границы СССР с Германией и ее сателлитами были выстроены две примерно равноценные по численности армии, подобно тому, как выстраиваются перед началом партии шахматные фигуры на доске. По записке Ватутина, самому последнему предвоенному документу советского военного планирования, предполагалось собрать против Германии в первом эшелоне 186 дивизий (см. первый раздел таблицы). В приграничных округах было 170 дивизий, включая три дивизии в Крыму. Это означает, что откуда-то нужно взять еще 19 дивизий. 19 июня 1-я тд 1-го мехкорпуса убыла на Кандалакшское направление, и разница составила уже 20 дивизий. Эти 20 дивизий как раз и предполагалось, по записке Ватутина, выдвинуть из внутренних округов: 7 из Приволжского, 7 из Харьковского и 6 из Орловского военных округов. Эти соединения должны были объединяться управлениями 20-й и 21-й армий, которые в реальности до мест назначения доехать не успели и вошли во второй стратегический эшелон. Второй раздел — это резервы фронтов для парирования возможных кризисов, по записке Ватутина — это 22-я армия из Уральского округа за Западным фронтом и 16-я армия (ЗабВО), 19-я армия (СКВО) за Юго-Западным фронтом. Третий раздел — это армии резерва Главного командования, 28-я армия из Архангельского военного округа и 24-я армия, управление которой перебрасывалось из Сибирского военного округа. Для организации такого построения войск и производились перемещения дивизий, корпусов и армий к границе. Армия мирного времени — это разбросанные по всей стране армейские части, для ведения боевых действий их нужно построить в определенном порядке на предполагаемом театре военных действий. Вне зависимости от тех задач, обороны или наступления, которые мы эти войскам ставим.

Что говорят о предназначении второго стратегического эшелона наши военачальники? В. Суворов умудряется при цитировании исказить смысл сказанного и даже не понимает, о чем идет речь: «На совещании вблизи границ кроме командиров Первого стратегического эшелона присутствуют высокие гости из Второго стратегического эшелона во главе с командующим Московским военным округом генералом армии И. В. Тюленевым, который занимает в ряду тысячи генералов третье место. Пользуясь присутствием Тюленева, генерал армии Д. Г. Павлов объясняет командующему 4-й армией генерал-лейтенанту В. И. Чуйкову (будущему Маршалу Советского Союза) назначение Второго стратегического эшелона: „…Когда из тыла подойдут войска внутренних округов, — Павлов посмотрел на Тюленева, — когда в полосе вашей армии будет достигнута плотность семь с половиной километра на дивизию, тогда можно будет двигаться вперед и не сомневаться в успехе“». Как обычно, Владимир Богданович до неузнаваемости искажает цитату. Посмотрим, что сам Сандалов пишет: «Вначале, может быть, придется и отступить, — уточнил Павлов. — У немцев теперь не стотысячная армия, какую они имели в 1932 году, а трехмиллионная. Она насчитывает свыше трехсот соединений, располагает большим количеством самолетов. Если враг перед началом войны сосредоточит у наших границ хотя бы две трети своих сил, нам в первое время придется, конечно, обороняться и даже отступать… А вот когда из тыла подойдут войска внутренних округов, — Павлов посмотрел на Тюленева, — когда в полосе вашей армии будет достигнута уставная плотность — 7,5 километра на дивизию, тогда, конечно, можно будет двигаться вперед и не сомневаться в успехе. Не так ли?» (Сандалов Л. М. Пережитое. М.: Воениздат, 1966. С. 65.) Как говорится, почувствуйте разницу.

Слова Д. Г. Павлова поймут только знакомые с военными теориями 30-х годов люди. Павлов имел в виду начальный период войны с 15–20-дневной паузой на период мобилизации, сосредоточения и развертывания. В этот период, пока к границе едут войска из внутренних округов, приграничные армии осуществляют прикрытие границы, ведут борьбу за господство в воздухе и срыв сосредоточения и развертывания противника. Плотность 7,5 км на дивизию — это не плотность для наступления, это плотность в среднем на фронте округа, позволяющая начинать операции в соответствии с уставами.

А Владимир Богданович в военной теории, оказывается, мягко говоря, слабоват. И даже не в технологии ведения начальных операций, но и в азах военной науки: «Плотность войск „семь с половиной километра на дивизию“, которую используют советские генералы, — это стандарт для наступления. В то же время для оборонительных действий дивизии давалась полоса местности в три-четыре раза большая». Откуда взял эти нормативы Суворов, для меня остается тайной. По ПУ-39 ширина фронта наступления стрелковой дивизии колебалась от 2 до 6 км:

«98. Ширина фронта боевого порядка наступления зависит от характера сопротивления противника, наличных средств подавления и условий местности.

Она может измеряться протяжением:

— для дивизии — от 2,5 до 3,5 км,

— для корпуса — от 8 до 12 км. При атаке сильно укрепленных полос и УР ширина фронта наступления может сокращаться:

— для дивизии до 2 км,

— для корпуса до 7 км.

На второстепенных направлениях ширина фронта наступления может в зависимости от обстановки возрасти:

— для дивизии до 5–6 км,

— для корпуса до 15–18 км». (Полевой устав РККА (ПУ-39). М.: Воениздат, 1939. С. 62.)

Нормативы на оборону по ПУ-39 предусматривались следующие: «Ширина фронта боевого порядка обороны определяется шириной фронта сковывающей группы. Дивизия может оборонять полосу по фронту 8–12 км и в глубину 4–6 км. Полк может оборонять участок по фронту 3–5 км и в глубину 2,5–3 км. Батальон может оборонять район по фронту 1,5–2 км и такой же глубины. При обороне УР фронты могут быть шире, доходя до 3–5 км на батальон. На важных направлениях фронты обороны могут быть уже, доходя до 6 км на дивизию». (Полевой устав РККА (ПУ-39). М.: Воениздат, 1939. С. 67.) В. Суворов же предлагает обороняться с плотностью от 22,5 до 30 км на дивизию. Что не лезет ни в какие ворота, не говоря уже об уставе. Поэтому без так называемого второго стратегического эшелона советские войска не могли ни наступать, ни обороняться. Почему? Проблема именно в плотности войск у границ и соотнесения этой плотности с уставом. На 720 километров границы в полосе Прибалтийского особого военного округа приходилось две армии, 8-я и 11-я, с плотностью войск 48 км на дивизию. В Западном особом военном округе дела были чуть лучше. Полоса обороны 3-й армии достигала 120 км, 10-й — 200 и 4-й — 150. В округе в среднем на дивизию приходилось 36 км, в 3-й армии — 40, в 10-й — более 33, в 4-й — 37,5 км. Примерно то же самое наблюдалось в Киевском особом военном округе. На пять стрелковых дивизий 5-й армии приходилась полоса границы шириной 170 км. 6-я армия занимала тремя стрелковыми дивизиями полосу 140 км, 26-я армия — тоже три стрелковые дивизии на 130 км, 490 километров на южном фасе Львовского выступа занимали 6 стрелковых дивизий 12-й армии. То есть тоже свыше 30 км на дивизию. На границе с Румынией с плотностями еще хуже. На 650 км фронта 9-й армии имелось 7 стрелковых, две кавалерийские дивизии. В резерве округа на этом направлении находились три стрелковых дивизии и два мехкорпуса. При любых расчетах это означало плотность свыше 50 км на дивизию. Читатель может сам сравнить реальные плотности войск с положениями ПУ-39 и понять цену слов Владимира Богдановича: «Но среди трех исключительно мощных армий одна выделяется особо — 9-я. […] Она еще не полностью укомплектована. Она как каркас небоскреба, который еще не завершен, но своей исполинской массой уже закрывает солнце. В июне 1941 года 9-я армия была недостроенным каркасом самой мощной армии мира. В ее составе шесть корпусов, включая два механизированных и один кавалерийский». Как-то мило забылось, что этот «исполин» закрывал фронт в 650 км (прописью: шестьсот пятьдесят километров). Если бы у границы стояли реальные «исполины» и «небоскребы», катастрофа летом 1941-го не была бы неизбежной. Проблема была, напротив, в том, что реальная плотность войск в армиях приграничных округов на начало войны в разы отличается от рекомендуемой даже для обороны. Замечу, что для построения устойчивой обороны требуется создание плотности войск, которую устав указывает для важнейших направлений. Приведу цифры плотностей войск под Курском в июле 1943 г.:

13-я армия Центрального фронта. Фронт 32 км, распределение дивизий: 15-я сд — 9 км, 81-я сд — 10 км. За ними на расстоянии 8 км 6-я гв. сд на фронте 14 км и 307-я сд на фронте 10 км. 148-я сд — 7 км, 8-я сд — 6 км, за ними на расстоянии 6 км 74-я сд на фронте 14 км.

На расстоянии от фронта 20 км еще наблюдается 17-й гв. ск, 70-я гв. сд, 75-я гв. сд и 18-й гв. ск.

На остальном фронте свыше 200 км было выделено 17 сд и 4 сбр.

На участке 70-й армии (фронт 62 км) плотность колебалась от 9 км (211-я сд) до 20 км (102-я сд), это не считая второго эшелона на расстоянии 10 км, где плотность была от 8 км (132-я сд) до 18 км (162-я сд).

В 60-й армии (фронт 92 км) плотность в первой линии 17–27 км.

Воронежский фронт.

6-я гвардейская армия (фронт 64 км): 375-я гв. сд — 17 км, 52-я гв. сд — 14 км, 67-я гв. сд — 14 км, 71-я гв. сд — 19 км. Второй эшелон на расстоянии 8–12 км от первого: 89-я гв. сд — 20 км, 51-я гв. сд — 18 км, 90-я гв. сд — 20 км.

7-я гвардейская армия (фронт 50 км): 36-я гв. сд — 17 км, 72-я гв. сд — 15 км, 78-я гв. сд — 9 км, 81-я гв. сд — 9 км. Второй эшелон на расстоянии от 2–4 км до 10–12 км от первого: 15-я гв. сд — 10 км, 219-я сд — 20 км, 73-я гв. сд — 18 км.

В полосе Воронежского фронта не был точно определен участок удара немцев, и даже при таких плотностях обороняющихся войск фронт был прорван немцами, и они углубились в построение советских войск на 35 км. Ситуацию восстановили только контрудары 5-й гвардейской и 5-й гвардейской танковой армий из состава Степного фронта, а также переброска резервов из 40-й армии Воронежского фронта.

Легко видеть, что плотности войск у границы на 22 июня 1941-го отличались от плотностей войск в оборонительной операции под Курском в несколько раз. Именно из-за того, что к границе не прибыли войска, которые Суворов называет «второй стратегический эшелон». Для построения обороны, как и для подготовки наступления, требовалось выстроить у границы войска прикрытия, части, сформированные в особых округах, и соединения из внутренних округов. Только в этом случае возможно построить устойчивую оборону или подготовиться к наступлению. Проблема 1941 г. была не в том, что Красная Армия готовилась к наступлению. Если бы она готовилась к обороне, было бы все то же самое. Ни наступательная, ни оборонительная группировки войск просто не успели сложиться. Точно так же, как не успела сложиться группировка польской армии для обороны и наступления к 1 сентября 1939-го. И при подготовке наступления, и при подготовке в полосе Западного особого военного округа, в Белостокском выступе, обороны, аналогичной построенной под Курском, требуется доставить к границе войска из других округов. Попробую объяснить это с помощью экстраполяции событий под Курском на события 1941-го. Представим, что обороняющиеся на южном фасе Курского выступа советские войска встречают удар не в том составе, в котором они его встретили в реальном 7 июля 1943-го, а без некоторых армий. Скажем, нет на Воронежском фронте 7-й гвардейской армии М. С. Шумилова, которая едет, предположим, из Приволжского ВО. 5-я гвардейская армия А. С. Жадова и 5-я гвардейская танковая П. А. Ротмистрова только готовятся к погрузке в эшелоны. 6-я гвардейская армия в результате обороняется на фронте 64 км (реальный июль 1943 г.) +50 км (отсутствие 7-й гвардейской армии) =134 км. Плотность построения войск уменьшается более чем в два раза. Если в реальном июле 1943-го немцы проломили оборону Воронежского фронта на всю глубину, положение удалось спасти только контрударом армий Жадова и Ротмистрова, то что было бы при ослабленном составе? При трех армиях, едущих по железной дороге к фронту? Напомню, что в полосе взломанного на всю глубину фронтовой полосы обороны Воронежского фронта в течение нескольких месяцев готовилась эшелонированная и развитая система укреплений. Что мы хотим от войск Западного фронта в июне 1941-го, занимавших Белостокский выступ с плотностью, в несколько раз меньшей плотности Воронежского фронта в июле 1943-го?

Чтобы окончательно внести ясность, в качестве справочной информации приведу данные о плотности построения противостоящим приграничным округам немецких войск. На Западном фронте был просто тихий ужас, поэтому обрисую ситуацию на Юго-Западном направлении. На участке от Перемышля до Припяти со стороны СССР непосредственно у границ находились с севера на юг: 45-я сд, 62-я сд, 87-я сд, 124-я сд, 3-я кд, 41-я сд, 159-я сд, 97-я сд, 99-я сд, 41-я тд. Итого восемь стрелковых дивизий, одна танковая и одна кавалерийская. Со стороны немцев на том же самом участке утром 22 июня 1941 года располагались: 56-я пд, 62-я пд, 298-я пд, 44-я пд, 168-я пд, 299-я пд, 111-я пд, 75-я пд, 57-я пд, 297-я пд, 9-я пд, 262-я пд, 24-я пд, 295-я пд, 71-я пд, 1-я горная дивизия, 68-я пд, 257-я пд, 101-я пд. В непосредственной близости к границе располагались 11, 13, 14-я танковые и 25-я моторизованная дивизии. Итого восемнадцать пехотных дивизий, одна горная пехотная дивизия, три танковых и одна моторизованная. Источником сведений является карта из «открытого источника», из первого тома воспоминаний К. С. Москаленко «На юго-западном направлении», уточненная по приложениям к фундаментальному труду Germany and the Second World War, Volume IV, Maps, Deutsche verlags-anstalt, Stuttgart, 1983.

На направлении главного удара, в Сокальском выступе, против 87-й и 124-й советских дивизий 5-й армии приходилсь семь пехотных дивизий, это 298-я, 44-я пд, 168-я пд, 299-я пд, 111-я пд, 75-я пд, 57-я пд. То есть выполнялось правило трехкратного превосходства на острие главного удара. Из восьми советских сд построить ударную группировку против 17 пехотных дивизий и одной легкопехотной нереально. Это если не обращать внимание на резервы немцев, например 100-й пд за спиной правого фланга 68-й пд. Выдвигавшиеся к границе корпуса, сформированные в Киевском особом военном округе, находились в это время в сотне километров от тех, кто встретил вермахт ранним утром 1941 г. 200-я сд Людникова, к истории которой обращается В. Суворов, находилась в тот момент в районе р. Горынь и ничем не могла помочь сражающейся с немцами 87-й сд Бланка. Если бы дивизия И. Людникова вместе со всем 31-м стрелковым корпусом выдвинулась к границе чуть раньше, то соотношение сил стоявших по разные стороны войск не было бы таким разгромным для РККА. Выдвигавшийся пешим порядком 31-й ск был жизненно необходим для обороны. Объявлять его выдвижение однозначным признаком подготовки агрессии, как это делает В. Суворов, может только человек, ни разу внимательно не смотревший на карту взаимного расположения советских и немецких войск у границы.

Совсем удручающую картину мы увидим в полосе Западного особого военного округа. Возьмем южный фас Белостокского выступа. Возьмем участок к северу от только что рассмотренного нами, от границы КОВО и ЗапОВО до железной дороги Варшава — Белосток. С советской стороны непосредственно у границы находились с севера на юг: 86-я сд, 113-я сд, 49-я сд, 6-я сд, 42-я сд (эти две были дислоцированы в Бресте), 75-я сд, 22-я тд. Итого шесть стрелковых и одна танковая дивизии. Со стороны немцев на том же участке с севера на юг: 268-я пд, 263-я пд, 137-я пд, 292-я пд, 252-я пд, 134-я пд, 131-я пд, 167-я пд, 31-я пд, 45-я пд, 34-я пд, 1-я кд, 267-я пд, 255-я пд. Непосредственно за спиной этих войск стоят 17-я 78-я пд, 268-я охранная дивизия. Итого 13 пехотных и одна кавалерийская дивизии в первой линии. Плюс к этому числу у немцев в первой линии были 17, 18, 3 и 4-я танковые дивизии. На направлении главного удара, в районе Бреста и окрестностей, у немцев против советских трех дивизий (6-я, 42-я сд, 22-я танковая дивизия 14-го мехкорпуса) находилось восемь дивизий: 167-я пд, 17-я, 18-я тд, 31-я пд, 45-я пд, 34-я пд, 3-я тд, 4-я тд. Учитывая, что 22-я тд имела всего один полк пехотинцев, соотношение сил — все то же классическое троекратное преимущество. Южнее Бреста, против 75-й сд, соотношение такое же: 1-я кав. дивизия, 267-я и 255-я пд. Выдвигавшиеся к границе войска, 47-й стрелковый корпус, двигавшийся к границе, 22 июня находился в сотне км от войск 4-й армии и помочь им ничем не мог. Со 155-й и 121-й стрелковыми дивизиями 47-го стрелкового корпуса немцы столкнулись только 25 июня у Слонима. К тому времени части 4-й армии были уже сильно потрепаны, и вступление в бой еще одного корпуса ситуацию принципиально не меняло.

Одним словом, на важнейших направлениях плотность советских войск у границы была достаточно низкой, и требовалось уплотнение построения дивизий за счет прибытия корпусов и армий из внутренних округов и второго эшелона войск округа. Владимир Богданович пишет: «Когда мы говорим о причинах поражений Красной Армии в начальном периоде войны, то почему-то забываем главную причину: Красная Армия находилась в вагонах». Хотелось бы этот тезис исправить — не столько в том, что в вагонах, сколько в том, что эти вагоны не приехали туда, где они были нужны. Точно так же, как это случилось в Польше в 1939-м, про это я уже писал выше.

Убогость и малочисленность армий прикрытия у государственной границы — это очевидный факт, для его констатации достаточно проделать расчет плотностей войск, разделить фронт армии на количество дивизий в ней. Но Владимир Богданович не утруждает себя даже простейшими арифметическими расчетами. Легких путей он не ищет и начинает кидаться терминами, значения которых попросту не знает. Например, такая душевная цитата («Ледокол»): «Разница между советским и германским механизмами войны заключалась в том, что в Германии все называлось своими именами, при этом танковые группы имели свою нумерацию, полевые армии — свою. В Советском Союзе ударные армии существовали в теории, а затем были созданы и на практике, однако они формально не носили титул „ударная армия“. Это название официально было введено уже после германского вторжения. До этого все советские армии имели единую нумерацию и по своим названиям никак друг от друга не отличались. […] Элемент, который превращает обычную армию в ударную, — это механизированный корпус новой организации, в котором по штату положено иметь 1031 танк. Вот тут мы делаем для себя поразительное открытие: на 21 июня 1941 года ВСЕ советские армии на германской и румынской границах, а также 23-я армия на финской границе вполне подходили под стандарты ударных армий, хотя, повторяю, этого названия формально не носили. Перечисляю их с севера на юг: 23-я, 8-я, 11-я, 3-я, 10-я, 4-я, 5-я, 6-я, 26-я, 12-я, 18-я, 9-я. Вдобавок к ним разгружалась 16-я армия — типично ударная, имевшая в своем составе более 1000 танков. (Центральный архив Министерства обороны СССР. Ф. 208. О. 2511. Д. 20. С. 128.) Под этот стандарт также вполне подходили тайно выдвигавшиеся к германским границам 19, 20 и 21-я армии».

То есть, по Владимиру Богдановичу, признаком «ударности» армии является наличие танков. Мнение интересное, но давайте все же дадим слово советской военной теории и практике. Для начала заметим, что апелляция Владимира Богдановича к официально называвшимся ударными армиям 1941–1945 гг. совершенно беспочвенна. Например, 2-я ударная армия 2-го Белорусского фронта, 1 января 1945 года состоящая из 10 стрелковых дивизий, имеет всего одну, 30-ю гвардейскую, танковую бригаду и два отдельных танковых полка, 46-й и 260-й гвардейский. 3-я ударная армия Белорусского фронта не имеет танковых частей вообще, 5-я ударная армия — одну бригаду. Что же называлось ударной армией в советской военной теории, действовавшей на июнь 1941-го? Обратимся к книге, которая так и называется: «Ударная армия»: «Первой задачей ударной армии является нанесение фронтального удара с целью безотказного прорыва тактической обороны противника. Выполнение этой задачи падает на эшелон тактического прорыва в составе усиленных стрелковых корпусов. Количество этих стрелковых корпусов определится шириной фронта армейского прорыва (минимально 30 км, иначе грозит зажим в огневые артиллерийские клещи) с учетом, что фронт атаки для одного стрелкового корпуса в 3-й дивизии при наступлении на заранее укрепившегося противника не будет превышать 10 км». (Варфоломеев Н. Ударная армия. М.: Госвоениздат, 1933. С. 174.) То есть в ударной армии должно быть минимум 9 стрелковых дивизий (три участка по 10 км на фронте 30 км). По Н. Варфоломееву, «общая ширина фронта наступления ударной армии достигнет 50–80 км» (Там же. С. 182), что дает нам оценку численности в 15–18 дивизий.

Как мы видим, у тов. Варфоломеева несколько другие критерии, «ударной» называется армия, имеющая в своем составе определенное количество стрелковых дивизий. Что вполне логично, «ударность» армии заключается в ее возможностях по прорыву обороны противника пехотой, стрелковыми дивизиями и корпусами. По этому критерию НИ ОДНА из армий приграничных округов или выдвигавшихся из внутренних округов не была ударной. Перечислим их в том же порядке, что и Владимир Богданович, в скобках указав количество стрелковых дивизий в каждой. 23-я (5), 8-я (5), 11-я (8), 3-я (3), 10-я (6 плюс две кавдивизии), 4-я (4), 5-я (5), 6-я (6 плюс одна кавдивизия), 26-я (3), 12-я (3 плюс три горнострелковые дивизии), 18-я (на 22 июня полосу границы не занимала, позднее получила один корпус из 12-й армии и один корпус из сформированных в округе), 9-я (6 плюс две горнострелковые и две кавдивизии).

Отметим и еще один важный момент. Поскольку и для обороны, и для наступления войска из глубины страны и других театров военных действий нужно выдвигать к границе, то появляется еще один ответ на тему о «Сталин не верил». До определенного момента действия Германии не внушали опасений. Они вполне могли быть истолкованы как защита тыла от неожиданностей в ходе вторжения в Англию. Соответственно, немцы выдвигали войска к советским границам на случай необходимости вести боевые действия вследствие вмешательства СССР по тем или иным причинам в войну на стороне Великобритании. То есть для действий, аналогичных операции 8-й германской армии в Восточной Пруссии в Первую мировую, когда немцы так же повернулись к России спиной, начав наступление во Франции по плану Шлиффена. Для построения устойчивой обороны войск требовалось больше, чем было на границе с СССР в 1940 году. Соответственно, в первой половине 1941 года производились перемещения войск, которые можно было расценить двояко: и как подготовку к нападению, и как подготовку к сдерживающим действиям на случай вмешательства СССР в войну при начале «Зеелеве». То есть выдвижение войск к советским границам само по себе еще не свидетельствовало о возможном нападении. Ф. И. Голиков 31 мая честно доложил Сталину, что силы немцев распределены так:

«против Англии (на всех фронтах) — 122–126 дивизий

против СССР — 120–122 дивизии,

резервов — 44–48 дивизий».

Цитирую «Спецсообщение разведуправления Генштаба Красной Армии о группировке немецких войск на 1 июня 1941-го». Хорошо видно, что количество дивизий, выделенных для действий на Западе, даже слегка больше выделенных против СССР. То есть ситуация на 1 июня была неопределенная, яркой направленности против СССР группировка вермахта, по данным советской разведки, не имела.

«Хорошо, — скажет читатель, — если все делали правильно, то почему произошла катастрофа?» Здесь сыграли свою роль два фактора. Во-первых, была неопределенность в действиях Германии. Характер советского развертывания, с приостановкой этого процесса в мае, говорит о зависимом от действий противника выдвижении войск, об отдаче инициативы развязывания войны немцам. Предполагалось, что немцы начнут оказывать дипломатическое давление, выдвигать какие-то требования. Пока будут идти переговоры, можно будет завершить развертывание, и в случае неудачи дипломатического решения проблемы заговорили бы пушки.

На мой взгляд, осуждать наших предков не за что. Это мы сегодня знаем результат, сегодня знаем, что немцы проявили оригинальность и начали войну без попыток добиться чего-либо дипломатическим путем и сразу навалившись всеми силами. Тогда возможность именно такого развития событий была неочевидна до самого последнего момента, когда вдоль всей границы загремела канонада.

Глава 3

Главные песни о старом

Сталин, властитель Европы, — умная голова, он не станет открыто выступать против Германии.

А. Гитлер. Выступление на совещании штаба OKW 9 января 1941 г.

Идея «превентивной» войны против СССР не нова. Попытки пересмотреть историю предпринимались со стороны немецких историков неоднократно еще с 50-х годов. Ничего нового и интересного нам разведчик-аналитик не сообщает. Это не более чем перепев немецкой пропаганды времен войны. Было бы странно, если бы агрессор не придумал себе какого-либо оправдания. И, разумеется, такое оправдание было придумано в Германии не в последнюю очередь для собственных солдат. Солдатам тоже нужно было вразумительно объяснить, что именно вермахт забыл на бескрайних российских просторах. И эти свежеиспеченные объяснения озвучивались пленными немцами летом 1941 г.: «Это был нахальный голубоглазый парень, фельдфебель со сбитого самолета. Он не показался мне ни глупым, ни ничтожным, но он был человеком, чьи суждения, мнения, представления, размышления раз и навсегда замкнуты в один навсегда установившийся круг, из которого наружу не вылезает ничего, ни одна мысль, ни одно чувство. В пределах этого круга он размышлял. То есть был даже изворотлив. Он не говорил, что Россия напала на Германию. Он говорил, что Германия сама напала. Но напала потому, что она точно знала — Россия через 10 дней нападет на нее». (Симонов К. Разные дни войны. Дневник писателя. 1941 г. Т. 1. М.: Худ. литература, 1982. С. 154.) Никакой Америки Владимир Богданович не открыл, попытки оправдать «Барбароссу» в глазах своих и чужих предпринимались с самого начала вторжения в СССР.

Именно эти незатейливые рассказы для немецких фельдфебелей льются на читателя со страниц книг В. Суворова. Опорной плитой суворовской теории превентивности является тезис о советской угрозе Румынии и румынской нефти соответственно. Владимир Богданович пишет: «12 ноября 1940 года в беседе с Молотовым Гитлер указывает на необходимость держать в Румынии много германских войск, явно намекая Молотову на советскую военную угрозу румынской нефти». Причины на самом деле совершенно с СССР не связанные: «Процитируем слова Гитлера в контексте: „Политически Германия в этих проблемах совершенно не заинтересована, однако она не может допустить того, чтобы, как это было в Салониках в прошлую войну, там обосновались англичане. Однако он, Гитлер, хочет подчеркнуть, что, как только кончится война, германские войска немедленно покинут Румынию“. (Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 2(1). М.: Международные отношения, 1995. С. 45.) Довольно странный намек на советскую военную угрозу.

Далее В. Суворов утверждает: „В июне 1940 года, когда германская армия воевала во Франции, Жуков по приказу Сталина без всяких консультаций с германскими союзниками оторвал кусок Румынии — Бессарабию“. Владимир Богданович, вероятно, не в курсе. 23 июня Молотов провел консультации с послом Германии в СССР Шулленбургом по бессарабскому вопросу. (Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 1. Док. 217. М.: Международные отношения, 1995.) Консультации были продолжены 25 июня. Процитирую запись беседы наркома иностранных дел СССР В. М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шулленбургом: „В начале беседы Шулленбург сообщил, что им получен ответ Риббентропа об отношении Германского правительства к постановке Советским правительством перед Румынией вопроса о Бессарабии. Ответ Риббентропа в основном сводится к следующему:

1. Германское правительство в полной мере признает права Советского Союза на Бессарабию и своевременность постановки этого вопроса перед Румынией.

2. Германия, имея в Румынии большие хозяйственные интересы, чрезвычайно заинтересована в разрешении бессарабского вопроса мирным путем и готова поддержать Советское правительство на этом пути, оказав со своей стороны воздействие на Румынию“. (Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 1. Док. 225. М.: Международные отношения, 1995.)

26 июня советские права на Бессарабию были признаны Италией. (Там же. Док. 227.) Советский ультиматум Румынии был предъявлен 27 июня 1940 года, через два дня после победоносного завершения кампании вермахта во Франции.

Не очень убедительно звучат у В. Суворова тезисы о необходимости захвата Бессарабии в 1940 г. Он пишет: „Захват Бессарабии Советским Союзом и концентрация тут мощных сил агрессии, включая воздушно-десантный корпус и Дунайскую флотилию, заставили Гитлера взглянуть на стратегическую ситуацию совсем с другой точки зрения и принять соответствующие предупредительные меры. Но было уже слишком поздно. Даже внезапный удар вермахта по Советскому Союзу уже не мог спасти Гитлера и его империю… Гитлер понял, откуда исходит главная опасность, но поздно. Об этом надо было думать до подписания пакта Молотова — Риббентропа“. Хотелось бы заметить, что именно секретным дополнительным протоколом к пакту Молотова — Риббентропа Бессарабия была отнесена к сфере влияния СССР. Секретный дополнительный протокол от 23 августа 1939 г. гласил: „3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях“. То есть вопрос о Бессарабии был оговорен именно пактом Молотова — Риббентропа, и возможностей подумать до его подписания у Адольфа Гитлера было более чем достаточно.

Если читатель обратил внимание, все построения Владимира Богдановича строятся исключительно на общих рассуждениях, без каких-либо попыток привлечь документы Третьего рейха, опубликованные после войны. К таковым относится, например, двухтомник В. И. Дашичева „Банкротство стратегии германского фашизма“ (Москва: Наука, 1973). Несмотря на крикливое название, это сборник разнообразных немецких документов с достаточно содержательными комментариями автора в начале разделов.

Военное и политическое значение Румынии, возможные варианты действий СССР в опубликованных документах рассматриваются вполне определенно. Это, например, стратегическая разработка Лоссберга, руководителя группы сухопутных войск в оперативном отделе штаба Верховного командования вермахта, датированная 15 сентября 1940 г. В отношении возможных вариантов действий советских войск в документе написано следующее:

„В войне против Германии у России есть в общем следующие три возможности.

I. Русские захотят нас упредить и с этой целью нанесут превентивный удар по начинающим сосредоточиваться у границы немецким войскам.

II. Русские армии примут на себя удар немецких вооруженных сил, развернувшись вблизи границы, чтобы удержать в своих руках новые позиции, захваченные ими на обоих флангах (Балтийское и Черное моря).

III. Русские используют метод, уже оправдавший себя в 1812 г., т. е. отступят в глубину своего пространства, чтобы навязать наступающим армиям трудности растянутых коммуникаций и связанные с ними трудности снабжения, а затем, лишь в дальнейшем ходе кампании, нанесут контрудар.

Относительно этих трех вариантов можно сказать следующее.

Вариант I.

Представляется невероятным, что русские решатся на наступление крупных масштабов, например, на вторжение в Восточную Пруссию и северную часть генерал-губернаторства, пока основная масса немецкой армии не скована на длительное время боевыми действиями на другом фронте. Видимо, на это не будут способны ни командование, ни войска. Более вероятны операции меньших масштабов. Они могут быть направлены либо против Финляндии, либо против Румынии. Однако удар по Финляндии при напряженных отношениях с Германией никак не улучшил бы стратегическое положение русских. Наоборот, силы русских, вторгшиеся в Финляндию, оказались бы в результате наступления северного крыла немецких армий вдоль побережья Балтийского моря в большой опасности и могли бы быть отрезаны от России.

По-иному сложилась бы обстановка в случае вторжения русских в румынские нефтеносные районы. Целью этого вторжения было бы разрушить одну из главных опор немецкой базы тылового обеспечения. При известных обстоятельствах было бы достаточно для достижения этой цели даже действий одной только русской авиации. А если наступательные действия развернутся также на земле, то можно ожидать использования сравнительно многочисленных и, как утверждают, хорошо обученных русских воздушно-десантных сил. Для ликвидации этой опасности целесообразно использовать немецкие „учебные части“ и организовать противовоздушную оборону силами румын. В подготовке соответствующих оборонительных мер на указанный случай и будет состоять ближайшая задача немецкой военной миссии в Румынии. Эту миссию следует рассматривать как „передовой отряд“ южного крыла немецких армий.

Вариант II.

Это решение представляется наиболее вероятным, поскольку нельзя предположить, что столь сильная военная держава, как Россия, без боя уступит свои богатейшие, в том числе и недавно завоеванные области. Кроме того, по имеющимся сведениям, русские развернули западнее Днепра особенно хорошо оборудованную сеть наземных сооружений военно-воздушных сил. При отступлении в глубь страны русские вскоре лишились бы этой сети.

[…]

Вариант III.

Если русские будут заранее строить свой план ведения войны на том, чтобы сначала принять удар немецких войск малыми силами, а главную свою группировку сконцентрировать в глубоком тылу, то рубежом расположения последней севернее Припятских болот может быть скорее всего мощный водный барьер, образуемый реками Двина [Даугава] и Днепр. Этот барьер имеет разрыв шириною всего приблизительно в 70 м — в районе южнее Витебска“. (Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма. М.: Наука, 1973. С. 76–77.)

Прошу прощения за пространную цитату, но без возможно полного изложения немецких документов нельзя построить убедительных доказательств. Рассмотрение текста данного документа позволяет сделать вывод о реальных представлениях германского высшего руководства о планах СССР и возможных вариантах развития событий. Нет ни слова о том, что „Барбаросса“ — это упреждающая операция. Напротив, утверждается, что масштабной операции против Германии советские войска провести неспособны. Угроза Румынии рассматривается, во-первых, как не слишком вероятное событие, а во-вторых, не вызывает панического страха остаться без топлива. Более вероятным вариантом действий советских войск, по Лоссбергу, является: „Русские армии примут на себя удар немецких вооруженных сил, развернувшись вблизи границы, чтобы удержать в своих руках новые позиции, захваченные ими на обоих флангах (Балтийское и Черное моря)“. Тезис, согласитесь, не допускающий двоякого толкования, немцы нападают, советские армии обороняются. И эти тезисы проходят красной нитью с начала планирования „Барбароссы“ до последних дней перед вторжением в СССР. Анализ немецких документов показывает, что каких-либо широкомасштабных наступательных действий немцы от РККА не ожидали. Предполагалось, что в ответ на развертывание немецких войск может быть подготовлена частная операция ограниченных масштабов. Но в стратегическом смысле наиболее вероятным вариантом действий Красной Армии немцы считали оборону с отходом в глубь страны, разменом времени на территорию.

Но все эти доступные в „открытых источниках“ материалы ускользнули от взора разведчика-аналитика. Вместо опоры на документы В. Суворов пытается построить доказательство на основе бытовой логики, исходя из сегодняшних знаний об исторических событиях. Владимир Богданович вместо изучения документов пускается в утомительные и ничем не обоснованные рассуждения: „Историки так никогда и не объяснили, почему же Гитлер напал на Сталина. Говорят, ему жизненное пространство понадобилось. Так говорит тот, кто сам не читал „Майн кампф“, а там речь идет о далекой перспективе. В 1941 году у Гитлера было достаточно территорий от Бреста на востоке до Бреста на западе, от Северной Норвегии до Северной Африки. Освоить все это было невозможно и за несколько поколений. В 1941 году Гитлер имел против себя Британскую империю, всю покоренную Европу, потенциально — Соединенные Штаты. Для того чтобы удержать захваченное, Гитлер был вынужден готовиться к захвату Гибралтара и покорению Британских островов, не имея превосходства на море. Неужели в такой обстановке Гитлеру нечем больше заниматься, как расширять жизненное пространство? Все великие немцы предупреждали от войны на два фронта. Сам Гитлер главную причину поражения в Первой мировой войне видел в том, что воевать пришлось на два фронта. Сам Гитлер в рейхстаге уверял депутатов в том, что войны на два фронта не допустит. И он напал. Почему?“ Отметим внутреннюю противоречивость теории В. Суворова. Он постоянно на страницах своих книг утверждает, что оборона „непробиваема, непрогрызаема“, но вместе с тем никак не объясняет тот факт, что Гитлер выбрал наступательную стратегию, якобы зная об агрессивных планах СССР. Согласно воззрениям, исповедуемым В. Суворовым, нужно было поставить вермахт в глухую оборону от Балтики до Черного моря, накопать окопов, воздвигнуть тысячи ДОТов и ДЗОТов, нагородить „тетраэдров“, и дело в шляпе, наступление РККА разобъется об эту оборону, тысячелетний рейх будет спасен. Но почему-то А. Гитлер не стал искать легких путей и решил напасть. Не сходятся концы с концами у Владимира Богдановича. Вытягивая хвост, объясняя, как надо было РККА воевать, он неизбежно топит голову своей теории, оставляя читателя в недоумении, почему так не должен был воевать вермахт.

Однако оставим внутренние противоречия на совести В. Суворова и попробуем рассмотреть саму идею „превентивного удара Гитлера“. На протяжении всей своей тирады Владимир Богданович не привел никаких вразумительных ссылок на документы. Советская историография действительно пережимала в муссировании идеи о том, что Гитлер спал и грезил о завоевании СССР. Но утверждение, что, кроме этого тезиса, у советских историков ничего нет и они „никогда не объяснили“, мягко говоря, спорно. И заставляет думать, что Владимир Богданович не потрудился внимательно почитать глыбы советской исторической мысли. Например, Даниил Михайлович Проэктор помимо традиционных рассказов про жизненные пространства на востоке и покорение России („планы монополистического капитала“) пишет:

„Ко второй группе причин относятся:

1. Убежденность, что военно-политическая обстановка в Европе и во всем мире, а также состояние Красной Армии благоприятствуют решению задач первой группы.

2. Уверенность, что вооруженные силы, находящиеся в наилучшем состоянии, способны быстро выиграть войну на Востоке.

3. Расчет, что победа над СССР будет одновременно означать удар по надеждам все еще сопротивляющейся Англии и заставит ее капитулировать, что приведет к распаду Британской империи.

4. Предположение, что таким образом удастся устранить возможное вмешательство в войну США, еще больше укрепить фашистский блок, в частности стать твердой ногой на Балканах.

Конечно, только суммой всех этих моментов объясняется решение Гитлера напасть на Советский Союз, принятое летом 1940 г.“. (Проэктор Д. М. Агрессия и катастрофа. М.: Наука, 1971. С. 196.) Как мы видим, никаких ссылок на „Майн кампф“ и побудительных мотивов для войны Германии против СССР названо более чем достаточно.

На мой взгляд, наиболее четко Адольф Гитлер сформулировал причины нападения на СССР в выступлении на секретном совещании в штабе оперативного руководства вермахта 9 января 1941 г. Приведу часть текста документа, непосредственно касающуюся нас, полный текст см. в Приложениях. Итак, цитирую: „Англичан поддерживает надежда на возможность вмешательства русских. Они лишь тогда откажутся от сопротивления, когда будет разгромлена эта их последняя континентальная надежда“. Он, фюрер, не верит в то, что англичане „безнадежно глупы“; если они не будут видеть никакой перспективы, то прекратят борьбу. Если они проиграют, то никогда не найдут в себе моральных сил сохранить империю. Если же они смогут продержаться, сформировать 30–40 дивизий, и если США и Россия окажут им помощь, тогда создастся весьма тяжелая для Германии обстановка. Этого допустить нельзя.

До сих пор он [Гитлер] действовал по принципу наносить удар по важнейшим позициям противника, чтобы еще на один шаг продвинуться вперед. Поэтому теперь необходимо разгромить Россию. Тогда либо Англия сдастся, либо Германия будет продолжать борьбу против Англии при самых благоприятных условиях. Разгром России позволит также и Японии обратить все свои силы против США. А это удержало бы последние от вступления в войну.

Особенно важен для разгрома России вопрос времени. Хотя русские вооруженные силы и глиняный колосс без головы, однако точно предвидеть их дальнейшее развитие невозможно. Поскольку Россию в любом случае необходимо разгромить, то лучше это сделать сейчас, когда русская армия лишена руководителей и плохо подготовлена и когда русским приходится преодолевать большие трудности в военной промышленности, созданной с посторонней помощью.

Тем не менее и сейчас нельзя недооценивать русских. Поэтому немецкое наступление должно вестись максимальными силами. Ни в коем случае нельзя допустить фронтального оттеснения русских. Поэтому необходимы самые решительные прорывы. Важнейшая задача состоит в быстром отсечении района Балтийского моря; для этого необходимо создать особенно сильную группировку на правом крыле немецких войск, которые будут наступать севернее Припятских болот. Хотя расстояния в России и большие, но они не больше расстояний, с которыми уже справились германские вооруженные силы. Цель операции должна состоять в уничтожении русских вооруженных сил, в захвате важнейших экономических центров и разрушении остальных промышленных районов, прежде всего в районе Екатеринбурга, кроме того, необходимо овладеть районом Баку.

Разгром России будет для Германии большим облегчением. Тогда на Востоке необходимо будет оставить лишь 40–50 дивизий, численность сухопутной армии можно будет сократить и всю военную промышленность использовать для вооружения военно-воздушных и военно-морских сил. Затем необходимо будет создать надежное зенитное прикрытие и переместить важнейшие промышленные предприятия в безопасные районы. Тогда Германия будет неуязвима». (Дашичев В. И. Указ. соч. С. 93–94; со ссылкой на KTB OKW, Bd.I. S. 253–258.) По этому документу вполне четко вырисовываются те самые причины, которые поставил на второе место Д. М. Проэктор. Это, во-первых, желание лишить Англию опоры на континенте, те же побудительные мотивы были у Наполеона в 1812 году. Во-вторых, это стремление высвободить силы для дальнейшей борьбы на море и в воздухе против Великобритании. И, в-третьих, захват ресурсов СССР. О военной угрозе со стороны СССР речи не идет, более того, возможности РККА оцениваются как весьма низкие. Это было ошибкой, но это реальное мнение германского руководства.

В своем письме Муссолини А. Гитлер повторяет те же тезисы: «Положение в самой Англии плохое, снабжение продовольствием и сырьем постоянно ухудшается. Воля к борьбе питается, в сущности говоря, только надеждами. Эти надежды основываются исключительно на двух факторах: России и Америке. Устранить Америку у нас нет возможностей. Но исключить Россию — это в нашей власти. Ликвидация России будет одновременно означать громадное облегчение положения Японии в Восточной Азии и тем самым создаст возможность намного затруднить действия американцев с помощью японского вмешательства». (Дашичев В. И. Указ. соч. С. 133.) Про угрозу румынской нефти ничего не написано. Никаких определенных сведений о советской угрозе также не приводится.

Опубликованы и широко известны немецкие документы, описывающие причины нападения на СССР. Текст этих документов не ласкает чувство национальной гордости, руководство Третьего рейха и Гитлер лично не считали СССР серьезной военной силой. Сокрушение СССР должно было стать в первую очередь лишь спектаклем, который заставит капитулировать Англию. Оценка возможностей СССР оказалась ошибочной, Восточный фронт вскоре стал главным фронтом Третьего рейха, но в ходе планирования «Барбароссы» СССР отводилась лишь роль показательной жертвы. Остальные причины нападения, по большому счету, вторичны и не объясняют, почему нужно было напасть именно в 1941 году.

Глава 4

Одиум и опиум войны

Под термином одиум автор подразумевает преддверие.

Сноска к главе книги Б. М. Шапошникова «Мозг армии»

Теме мобилизации В. Суворов посвятил целую книгу, «День М». Владимир Богданович пытается доказать, что мобилизационное развертывание армии СССР базировалось на неких особых, отличных от других принципах и нацеливалось на агрессивные действия в отношении сопредельных государств. К сожалению, из-за хаотичного изложения мобилизационных вопросов взаимосвязь событий в «Дне М» нарушается, теряются причины и следствия явлений. Постараюсь выстроить события предвоенных лет в единую нить, дополнив ее теорией военной науки по данному вопросу, без которой нельзя понять причины тех или иных действий руководства армии и страны.

Что же такое мобилизация? Что Б. М. Шапошников назвал одиумом войны? Слово «мобилизация», с одной стороны, известно всем, с другой — не все понимают, что за ним скрывается. Не будем мудрствовать лукаво и обратимся к «Военному энциклопедическому словарю». Цитирую: «Мобилизация вооруженных сил заключается в планомерном переводе войск на организацию и состав военного времени». Зачем нужна мобилизация, вполне очевидно. Ни одна страна не может себе позволить постоянно содержать массовую армию большой войны. Поэтому в мирное время армия хранится, подобно сухофрукту, в скукоженном виде, готовая в случае необходимости cтать титаном для битвы колоссов. Переход из состояния сухофрукта в состояние титана — это переход к штатам военного времени. Что такое штаты мирного и военного времени? Возьмем основное тактическое соединение, дивизию. Например, в мирное время в 1940 г. стрелковая дивизия РККА должна была иметь численность 6 тыс. человек, а в военное — 17 тыс. человек. Такое сжатие в мирное время достигалось тем, что в каждом батальоне было по одной роте, а остальные «обозначались», то есть существовали только на бумаге. Вместо 27 рот (3 полка по 3 батальона по три роты) существовало 9 рот, а еще 18 разворачивались из резервистов в процессе мобилизации. В свернутой дивизии, кроме того, отсутствовали вспомогательные номера расчетов орудий. Большой вклад в сжатие дивизии до численности мирного времени вносили тылы (ездовые, водители, кашевары и хлебопеки), создававшиеся в военное время практически с нуля. Соответственно, в случае войны в течение нескольких дней дивизия превращалась в полновесное армейское соединение. В 1–3 сутки прибывали резервисты, бывшие рабочие, крестьяне, учителя и врачи. Далее подразделения сколачивались, проводились батальонные и полковые учения, и готовый кубик армии направлялся к фронту. И те же принципы пронизывали всю структуру вооруженных сил, от дивизии до армии и фронта. Принцип был один и тот же: в мирное время — необходимый для обучения минимум, в военное — оптимальная для боевых действий структура. Система эта была общей для различных государств, отличия не носили принципиального характера.

Начнем разговор, осветив вопросы теории мобилизации 20–30-х годов. Что пишет Владимир Богданович: «Эти мысли в разной последовательности высказаны разными авторами. Б. М. Шапошников отличается от всех предшественников только тем, что выражался предельно ясно, кратко, категорично: „Мобилизация является не только признаком войны, но и самой войной. Приказ правительства об объявлении мобилизации есть фактическое объявление войны“. „В современных условиях мобилизующее государство должно заранее принять твердое решение о ведении войны“. „Под общей мобилизацией понимается такой факт, когда уже не может быть возврата к мирному положению“. „Мы считаем целесообразным видом мобилизации только общую, как напряжение всех сил и средств, необходимых для достижения победы“». Чтобы понять смысл высказываний Шапошникова, нужно вспомнить, что собой представляет книга «Мозг армии». Это исследование, посвященное подробному описанию событий последних мирных месяцев 1914 года. Рассказ ведется по дням, едва ли не по часам. В конце книги даются общие выводы. Если не выдергивать предложения из контекста, то смысл процитированного Суворовым текста совсем другой. Приведенные Владимиром Богдановичем цитаты — это не столько руководство к действию, сколько критика действий высших руководителей России 1914-го. Позволю себе процитировать отрывок из «Мозга армии», достаточно четко объясняющий смысл тезисов Бориса Михайловича: «Одним словом, насколько в западных государствах мобилизация объявлялась при решенной уже войне, настолько в Петербурге не было твердого решения о ведении войны, и указы о мобилизации можно объяснить, с одной стороны, намерением подкрепить дипломатические требования к Австрии, а с другой — испугом возможного нападения Германии и Австро-Венгрии, при сознании факта запаздывания в своей боевой готовности. Четкого понимания современного политического значения мобилизации не было ни у дипломатов, ни у верховной власти, ни у русского генерального штаба. Последний смотрел на мобилизацию с точки зрения лишь боевой готовности, не входя в обсуждение того, насколько мобилизация являлась преддверием войны.

Мы оставляем в стороне все доводы Сазонова Пурталесу, все заверения Сухомлинова и Янушкевича германским военным представителям, что русская мобилизация не создает опасности европейскому миру. Можно с уверенностью сказать, что Германия не дала бы спокойно закончить мобилизацию ни в России, ни во Франции, хотя обе они об этом и мечтали.

Мобилизация на пороге мировой войны являлась преддверием войны, фактическим ее объявлением и только в таком смысле и могла быть понимаема.

[…]

В наши дни политическое значение мобилизации не только не уменьшилось, но, наоборот, еще более возросло, поскольку этот военный акт захватывает все области жизни государства. Поэтому в современных условиях мобилизующее государство должно заранее принять твердое решение о ведении войны. Если в 1914 году никого нельзя было запугать частными мобилизациями, то тем более ныне подобные мобилизации менее всего составят действительную угрозу». (Шапошников Б. М. Воспоминания. Военно-научные труды. М.: Воениздат, 1974. С. 552, 553.)

Таким образом, когда Б. М. Шапошников говорит, что мобилизация — это война, имеется в виду как раз сам факт начала мобилизации. Как открытой, так и скрытой. Начало мобилизации, становящейся известной противнику, в условиях 20-го столетия фактически означает начало войны. Борис Михайлович оперирует событиями Первой мировой и главой своей книги, посвященной мобилизации, предупреждает властителей о том, что объявлением мобилизации нельзя бросаться направо и налево, использовать это как средство политического давления.

Какие же были сделаны выводы из событий Первой мировой? Версия Владимира Богдановича выглядит так («День М»): «Теперь представим себя в гулких коридорах штаба РККА где-нибудь в 1925 году. Перед стратегами стоит задача подготовки новой мировой войны с целью, как выражался товарищ Фрунзе, „завершения задач мировой революции“. Задача стратегам поставлена непростая: учесть ошибки всех армий в начальном периоде Первой мировой войны и подготовить новую войну так, чтобы государство не разорить, противника не вспугнуть и чтобы армию развернуть такую, удар которой будет и внезапным, и сокрушительным». После того как читатель представил себе в роли руководителей РККА 20-х генерала-злоумышленника Иван Пьётр из голливудского боевика (зверское лицо, униформа с погонами до локтя, vodka в граненом стакане, портрет Ленина на стене), В. Суворов подсовывает ему хитроумный план.

«И был разработан принципиально новый план вступления в войну. Вот краткое его содержание.

1. Процесс мобилизации разделить на два этапа: тайный и открытый.

2. Первый тайный этап — до начала войны. […] армию увеличить до 5 миллионов солдат.

3. Ради маскировки первый тайный этап мобилизации растянуть во времени на два года, кроме того, тайную мобилизацию маскировать локальными конфликтами.

4. Этап тайной мобилизации завершить внезапным сокрушительным ударом по противнику и одновременно начать второй открытый этап мобилизации[…]»

Далее идет традиционный далекоидущий вывод: «Как начинать тайную мобилизацию за два года до вступления в войну, если момент вступления в грядущую войну нам не известен?

Советские стратеги и на этот вопрос нашли ответ: следует не идти на поводу у событий, не ждать, когда война возникнет стихийно, сама собой, в неизвестный для нас момент, а планировать ее, УСТАНОВИТЬ момент ее начала».

На самом деле Владимир Богданович просто не в курсе. В 1925 г. в гулких коридорах были совсем другие проблемы. В январе 1924 г. ЦК назначил специальную комиссию под председательством С. И. Гусева в составе М. В. Фрунзе, К. Е. Ворошилова, Г. К. Орджоникидзе, Н. М. Шверника и других для всестороннего обследования состояния Красной Армии. После нескольких месяцев работы комиссия сделала неутешительный вывод. «Красной Армии, — говорилось в докладе комиссии, — как организованной, обученной, политически воспитанной и обеспеченной мобилизационными запасами силы, у нас в настоящее время нет. В настоящем своем виде Красная Армия небоеспособна». Такая же уничтожающая оценка содержалась и в резолюции пленума ЦК, принятой по результатам работы комиссии: «Заслушав доклад комиссии и единогласно принятые ею резолюции, пленум ЦК констатирует наличие в армии серьезных недочетов (колоссальная текучесть, полная неудовлетворительность постановки дела снабжения и пр.), угрожающих армии развалом». (Антошин А. М. Военная реформа 1924–1928 гг. М.: РИО ВЮА. 1951. С. 8.)

Но, как читатель догадывается, гулкие коридоры были не только в штабе РККА, но и в штабах других армий. Соответственно, в этих штабах раздумывали о том, как можно избежать недостатков и просчетов, сопровождавших вступление в Первую мировую войну. Как говорил Ф. М. Достоевский, «все мы вышли из гоголевской „Шинели“». Точно так же все военные теории 30-х годов вышли из опыта Первой мировой войны. В отношении мобилизации таким опытом был июль-август 1914 г. Сама по себе идея скрытой мобилизации с целью упреждения противника и удара развернутой армией новинкой не была. В России в 1913 г. был установлен так называемый подготовительный к войне период. В период с марта до июля 1914 г. шли общие мероприятия по усилению армии. Например, были задержаны под знаменами призванные на сборы весной 1914 г., 27 марта был запрещен вывоз верховых лошадей за границу. А 26 июля 1914 г. был объявлен подготовительный период. Полевые войска в европейской части России были переведены на военное положение. Подвижной состав отводился из приграничных округов, накапливались запасы продовольствия в районах развертывания. До 30 июля, официального начала мобилизации, многие части были доведены до численности военного времени. (См.: Г. Куль. Германский генеральный штаб. 1922. С. 68 и 80.) Пишет об этом и Б. М. Шапошников в своих воспоминаниях: «Вечером 16 июля (старого стиля, по новому стилю это 29 июля. — Прим. авт.) послал полкам распоряжение о начале с 17 июля общей мобилизации дивизии. В Петркув был командирован второй старший адъютант для мобилизации обозов 2-го разряда частей дивизии. Таким образом, не уведомляя начальство, 14-я кавалерийская дивизия с утра 17 июля, еще до объявления общей мобилизации, фактически к ней приступила. Зевать не приходилось!» (Шапошников Б. М. Воспоминания: Военно-научные труды. М.: Воениздат, 1974. С. 243.)

По опыту начального периода Первой мировой войны тенденции сдвига мобилизации в предвоенный период только углубились. За примерами далеко ходить не нужно. Два этапа — тайный и открытый — наблюдаются уже у первой жертвы Второй мировой войны, Польши. Теоретические предпосылки скрытой мобилизации в Польше были разработаны еще в 30-х. Генерал Сикорский пишет в книге «Будущая война»: «Между тем в будущем необходимо серьезно считаться с очень распространенным в настоящее время стремлением к неожиданному нападению. Поэтому, чтобы исключить возникшее вследствие этого противоречие и избежать вытекающих из этого трудностей, в будущем необходимо эшелонировать мобилизацию. Первый эшелон должен быть так быстро готов к действиям, как этого потребует необходимый в современных условиях минимум безопасности государства. Достижение этой цели будет облегчено благодаря тому, что внутри страны применяется не такая система мобилизации, как в прифронтовых районах, где проводится индивидуальный тайный призыв некоторого точно определенного числа запасных уже в момент политического напряжения». (Сикорский В. Будущая война. Ее возможности, характер и связанные с ними проблемы обороны страны. М.: Воениздат, 1936. С. 117.) Сикорский указывает на недостатки скрытой мобилизации, но совсем не исключает ее применения, учитывая «очень распространенные» стремления к внезапному нападению. В 1939 году поляки от теории перешли к практике. Скрытое мобилизационное развертывание польских войск, начавшееся 23 марта 1939 года, затронуло 4 пехотные дивизии и одну кавбригаду. Помимо этого, были усилены соединения в ряде округов и созданы управления четырех армий и одной оперативной группы. Все эти мероприятия проводились по мобилизационному плану W от апреля 1938 г., предусматривающему скрытую мобилизацию в мирное время. Таковы были правила игры в преддверии Второй мировой войны, им нужно было следовать или заранее обрекать свою страну на проигрыш. Итак, по состоянию на 1 июня 1939 г. вооруженные силы Польши насчитывали почти 440 тыс. человек (без корпуса пограничной стражи). Мобилизационные мероприятия, проводимые в предвоенный период, продолжились в Польше 13–18 августа 1939 года. Была объявлена мобилизация еще 9 соединений, а с 23 августа началась скрытая мобилизация основных сил. Замечу, что эти мероприятия польское правительство старалось сохранить в тайне не только от Германии, но и от своих западных союзников, которые опасались, что подобные шаги Варшавы могут подтолкнуть Германию к войне. Фактически скрытая мобилизация была балансированием на тонкой грани между миром и войной. С одной стороны, никто не отменял шапошниковское «мобилизация — это война». С другой стороны, отказ от скрытых мобилизационных мероприятий ставил в невыгодное положение перед противником, не пренебрегающим этой мерой. Открытую мобилизацию в Польше собирались объявить 29 августа, однако Франция и Англия настояли на том, чтобы она была отложена до 31 августа. Тем не менее благодаря скрытой мобилизации к началу боевых действий 1 сентября мобилизационный план был выполнен на 60 %. По мобилизационному плану Польша должна была создать армию численностью 1,5 млн человек. На 1 сентября 1939 г. численность вооруженных сил Польши составила 840 тыс. человек. Заметим тем не менее, что численность польской армии возросла по сравнению с июнем вдвое. Не было завершено развертывание польских войск, лишь 46,8 % войск находилось в районах предназначения. Как мы видим, улик по Владимиру Богдановичу вполне достаточно, чтобы обвинить Польшу в развязывании войны и назначении даты ее начала. Что на самом деле совершенно абсурдно. Польша лишь проводила мероприятия, совершенно необходимые для сколь-нибудь достойного вступления во Вторую мировую войну. Пусть все перечисленные действия не принесли Польше успеха, но вряд ли у кого-нибудь повернется язык назвать их напрасными или даже агрессивными.