Убийца наваждений Орлов Антон

Еще мелькнула мысль, что она, должно быть, из циркового балагана. Рослая, выше любого из присутствующих, вдобавок широкоплечая, словно силачка или акробатка, и движения, как на арене. Да еще одета похоже: серебристые лосины обтягивают литые мускулистые икры, на ногах полусапожки с массивными пряжками, холла заткана блестящим шитьем – было в этом что-то вызывающе-театральное, для сцены.

Вымотался он сегодня. Сначала гадючник в доме Аргайфо, потом полицейские протоколы, а после этого в сумасшедшей спешке дорога до Управления Градоохраны в тот дикий предвечерний час, когда такси нарасхват, трамваи переполнены, подъемники перегружены, везде толпы народу, и лучше бы отложить до завтра, но деньги-то нужны сегодня. Усталость притупила его обычную восприимчивость: как ни крути, а ему следовало сразу догадаться, кого он перед собой видит.

– Почтенная, что вы здесь делаете? – поинтересовался Темре.

Вежливо, поскольку у нее пистолет, но в то же время твердо. Встрепанные побитые родственники поддержали его агрессивным бурчанием.

– Избавляюсь от ненужного хлама, – презрительно бросила Акробатка.

– С вашей точки зрения это хлам, а для людей – их имущество, личная собственность. – Недаром же он был сыном адвоката. – Вы сейчас находитесь в частном доме, поэтому закон не на вашей стороне.

– Я теперь тут живу, так что собираюсь устроиться по своему вкусу, – усмехнулась венгоска, глядя на него как на копошащееся под ногами насекомое – то ли наступить, то ли перешагнуть.

– У вас есть для этого какие-то законные основания? – уточнил Темре все тем же обходительным, но непримиримым тоном, про себя подумав: «Сами напросились, морды несчастные, кто из вас ее сюда притащил? И после этого вы еще будете попрекать меня связью с Сой? Надо выяснить, кто подцепил эту стерву, и дальше пусть дурень сам улаживает…»

– Разве право сильного – недостаточное основание? – саркастически хмыкнула Акробатка.

– Боюсь, что нет. Закон такой категории не признает.

– Правильно делаешь, что боишься, потому что мне нет дела до ваших категорий. Вот мой закон.

Швырнув куклу-богачку в окно – бросок вышел что надо, – она показала Темре сжатый кулак. Это выглядело бы нелепо, если бы не бездонный зрачок пистолета в другой руке, не учиненный в комнате погром и не такая многозначительная деталь, как выбитые зубы на полу.

Недавние обладатели зубов угрюмо слушали препирательства, и до сих пор никто не влез, что само по себе было из ряда вон выходящим обстоятельством.

– Ни один суд вас не поймет, так что лучше бы нам договориться по-хорошему. Как я понимаю, вас сюда пригласил кто-то из моих уважаемых родственников?

– Да какого краба ошпаренного ты все рассусоливаешь, как венгоский придурок! – взорвался, не выдержав, один из родичей. Его голос звучал гнусаво, но не шепеляво – нос разбит, зубы уцелели, – а сам он прятался за чужими спинами, так что чокнутая Акробатка не смогла бы в него попасть, вот и осмелел. – Комнату ей сдали внаем, если сам не допер! Какой там суд, краб ошпаренный…

Спасибо, ввел в курс дела. Положеньице и впрямь сложное: обе стороны не заинтересованы в том, чтобы вмешивать сюда полицию. Бывает, что гронсийские общины втихую пускают к себе жильцов, не платя налога и не сообщая обязательные сведения о постояльцах в органы государственного надзора. Им с этого прибыток, квартирантам – экономия, поскольку легальный съем жилья обойдется дороже, и в придачу это на руку тем, кто по какой-либо причине не заинтересован мозолить глаза властям.

– Сударыня, если вы сняли комнату и вам не нравится, как она обставлена, это можно решить мирным путем. Вещи, которые вас раздражают, унесут, незачем бросать их в окно. Сейчас мы все организуем, и у вас будет такой интерьер, как вы пожелаете. Дядя Бронже, можно с вами переговорить?

Он кивнул главе семейной ветви, который с заплывшим глазом и рассеченной, как будто размазанной, бровью утратил обычное благообразие и смахивал на битого портового забулдыгу.

Разумеется, Темре не собирался ничего «организовывать». Деваху надо сдать в приют для буйных помешанных, ей там самое место. Позвонить в душеболезную опеку, объяснить ситуацию… А чтобы попечители болезных не донесли насчет незаконной аренды жилья, придется им заплатить.

Обычные дела. И наверняка эти расходы родственники постараются свалить на Темре. Не то чтобы его это радовало, но ему хотелось поскорее покончить с текущим безобразием, а взятка – неминуемое зло, не в первый раз.

Бронже Гартонгафи, бывалый рыночный торгаш, сразу уловил, куда клонит советчик, и захромал к нему с деловитым видом, широко и любезно улыбаясь квартирантке – мол, вот и нашелся обоюдно замечательный выход из положения! Та смотрела с брезгливым прищуром, в раздумье, как будто это слегка сбило ее с толку. Но беда в том, что не все тут были такими догадливыми, как старый Бронже.

Йуджуле, остолоп, скандалист и забияка, в придачу втемяшивший себе в голову, что он с Темре по всем статьям соперничает – это при том, что в кулачном бою и в борьбе гонду Темре неизменно одерживал верх, не говоря уж о прочих жизненных успехах, – возмутился такой уступчивостью и заодно решил дать щелчка выскочке-очужевцу. О пистолете в руке у грудастой белокурой стервы он не забыл, но он и не собирался ее дразнить. С ней еще разберемся, не вечно же она будет держать палец на спусковом крючке. Сейчас важнее отбрить Темре, который слишком много о себе возомнил.

– Все видели, как он хвост поджал? – Йуджуле слегка шепелявил, два зуба ему пришлось выплюнуть. – О чем дядюшке Бронже с тобой толковать? Да с тобой никто из тех, кто себя уважает, точить лясы не станет! Все знают, как ты перед венгосами низкопоклонничаешь и перед этой готов на брюхе ползать… Тьфу!

Он снова сплюнул – на этот раз не зуб, а сгусток розоватой слюны.

– Йуджуле, умолкни, – с досадой процедил Темре, словно бы невзначай сделав жест, означающий «скорбный разумом».

Он имел в виду Акробатку и хотел намекнуть – не мельтеши, пока с сумасшедшей не разобрались, а с тобой, раз неймется, потом отношения выясним, если до сих пор не надоело, – но парень истолковал это как смертельное оскорбление на свой счет.

– Чего это ты мне показал?.. Так у меня, по-твоему, башка не варит?! Думаешь, ты меня отбрил? Ты ж у нас самый крутой и самый образованный, свиное вымя, и на родню тебе накласть, раз ты с венгосами породнился! А я тебе скажу, что сам ты псих и Соймела твоя сучка психованная! – Йуджуле с вызовом ухмыльнулся. – Шлюха твоя бывшая жена, а ты до сих пор к ней бегаешь и стоишь в очереди, чтоб ее поиметь!

– Вот это ты зря сказал, – произнес Темре обманчиво ровным тоном. – Мои отношения с Соймелой никого тут не касаются.

Акробатка смотрела на них с брезгливым высокомерным любопытством, как будто наблюдала за возней животных на скотном дворе.

Дядя Бронже нахмурился и осуждающе крякнул: он-то понимал, что Йуджуле сглупил. Какова бы Сой ни была, говорить о ней так в присутствии Темре не стоило. Пусть она больше ему не жена, какие-то непонятные для родни отношения между ними сохранились, и она до сих пор его женщина, поэтому молчок о ней, разве что Темре сам на нее пожалуется – вот тогда можно будет обругать ее из солидарности, в порядке сочувствия. Или же как угодно ее костери, пока Темре нет рядом, тоже не заказано. Но в глаза мужчине такое высказать – это не по обычаю, это значит нарваться. Йуджуле бестолочь и впрямь скорбный разумом.

– Ты же теперь венгосом заделался, и не наше свинское дело тебя судить, где уж нам, если тебе что клан, что грязь на помойке! – Он вопил с хмельным истерическим надрывом и наступал на недруга, вызывающе сощурив трусовато-отчаянные глаза. – Тебе ж на родство и на вековые обычаи плевать, тебе ничего не стоит на своего поднять руку! Ну, дай мне в морду, не постесняйся!

Темре не стал игнорировать эту просьбу. Кто бы знал, как ему надоели такие сцены. Пусть наконец усвоят, что не собирается он раз за разом играть по их дурацким правилам, и если ему предлагают совершить мордобитие, подразумевая, что он должен стушеваться и воздержаться, – еще надвое, как он в ответ на это поступит.

Забияка пошатнулся и разболтанно попятился, взмахнув руками, чтобы сохранить равновесие. Одновременно с этим прозвучал сердитый окрик Бронже:

– А ну, парни, хватит!

– Не волнуйтесь, сударыня, – обратился Темре к сумасшедшей, опасаясь, как бы та не начала палить из пистолета, заразившись общим настроением. – Сейчас мы займемся вашей комнатой.

– О, я не волнуюсь. – Та продолжала презрительно кривить красивые губы. – От существ низшего уровня я не ожидала ничего другого.

– Слыхал, очужевец? А ты с ней здрасьте-пожалуйста! – крикнул тот, кого прикрывали от выстрела чужие спины.

– Вот сейчас все заткнулись и вымелись отсюда! – потребовал, морщась от боли и поднявшегося ора, глава семейной ветви.

Похоже, авторитет дяди Бронже в последнее время пошатнулся, потому что его не послушались. На Акробатку тоже перестали обращать внимание, по крайней мере, двое старших братьев Йуджуле, которые с угрожающим видом двинулись к Темре. А провокатор – судя по голосу, это был Майчаву, который в любой ситуации норовил проявить свой пакостный характер и кого-нибудь с кем-нибудь стравить, – на этом не унялся и напомнил:

– Ее сюда привел недотепа Чунхе, они с женой около квартирной конторы ее встретили и позвали у нас поселиться. И тому и другому навалять, свиное вымя, чтоб знали, как родне гадить! А жену Чунхе пускай женщины проучат!

Невысокий щуплый Чунхе забормотал что-то оправдательное, его голос звучал невнятно, лицо было разбито. У Темре мелькнула догадка, что белеющие на полу зубы и следы побоев на физиономиях – заслуга не только чокнутой девахи. Родственнички еще и друг друга волтузили, обстоятельно разбираясь, кто больше виноват.

Уклонившись от удара, он врезал сбоку в челюсть одному из нападавших, а против второго использовал прием гонду, позволив ему пролететь мимо и обняться с платяным шкафом, скрипуче всхлипнувшим от такой неожиданности.

– Ты напросился, Темре. – Торжествующий Йуджуле щербато осклабился. – На самых близких людей подло замахнулся! Сейчас мы тебе сделаем рыло, как морской бурак!

– Чтоб фиолетовое и в пятнах, чтоб его разлюбезные венгосы от него шарахались, как от чумного! – опять принялся подзуживать Майчаву. – Сразу поймет, что вместе мы сила! Задайте ему, чтоб не думал, что он самый крутой!

Как морской бурак, значит? На это Темре согласиться не мог. Ему нередко приходилось общаться и с чиновными персонами, и с заказчиками из почтенных людей, так что фасад ему нужен респектабельный, желательно небитый. Уж извиняйте, не по-вашему выйдет.

Двинув в скулу еще одному охочему до спаррингов родственнику, он отступил, сунул руку за пазуху, извлек, привычно встряхнул и налепил на лицо маску убийцы наваждений. Универсальное средство защиты, спасает в том числе от дурных кулаков. Теперь физиономия и горло не пострадают, даже если его превратят в отбивную.

На него кинулись Йуджуле и один из прежних противников, попробовав обойти с двух сторон. Врасплох не застали, Темре вновь выручили приемы гонду. Атакующие врезались друг в друга, после чего он, пользуясь передышкой, с досадой оглядел поле боя. Скрывать досаду не было нужды: для стороннего наблюдателя вместо глаз у него змеилась по белому глянцу пара черных рун, как будто вышедших из-под пера искусного каллиграфа.

По-венгоски просторная комната со следами погрома залита светом дешевой люстры в виде граненого стеклянного короба. За распахнутым окном густая темень, в глубине ее тускло, как из воды, желтеют окошки соседнего дома. Толпа воинственно настроенных чернявых мужчин в порванных рубашках, некоторые сердито посматривают друг на друга, но кое-кто не прочь первым делом задать взбучку Темре. На заднем плане, ближе к окну, стоит рослая беловолосая Акробатка, так и не убравшая пистолет, окруженная зыбким водянистым ореолом.

Стоп, откуда у нее взялся ореол?.. Он же только у мороков бывает…

А не надень Темре маску, так бы ничего и не понял. Так и принимал бы ее за сумасшедшую венгоску. За человека. Ага, как же.

Ну, молодцы родственнички, в этот раз самих себя переплюнули!

Дядя Бронже сыпал ругательствами, пытаясь усовестить распоясавшуюся молодежь, но было похоже, что его гибнущего авторитета на это не хватит. Темре больше не слушал ни его хлестких увещеваний, ни шепелявых угроз поднимавшегося с полу Йуджуле. Работая, он не обращал внимания на посторонний шум, не имеющий отношения к насущной проблеме. Если пришлось схватиться с мороком в людном месте, вокруг обычно стоит галдеж, и не все ведут себя разумно, к этому он давно привык.

Акробатка была сильна, это почти вызывало восхищение – такие монстры ему редко попадались. Уровень физической плотности максимальный, как у существа из плоти и крови, и при этом особая магическая энергия, присущая наваждениям, так и распирает ее изнутри. Кто ж ее вызвал к жизни?

Темре затруднялся определить, индивидуальный это морок или коллективный, вот что было довольно-таки странно. Судя по энергетической цельности – никаких сомнений, индивидуальный и в то же время по силе – явно коллективный, одного человека не хватит, чтобы выпустить в мир такое.

Вскинув предплечье, словно в попытке прикрыться от удара, благо Йуджуле опять на него попер, он послал в наваждение две иглы. Целил в запястье. Первым делом Акробатку надо обезоружить, пока никого не подстрелила. Подходя к дому, звуков пальбы он не слышал, и пороховой гарью в комнате не пахло – значит, до этого не дошло, она ограничилась демонстрацией пистолета. И это наводит на малоприятные выводы: во-первых, боезапас у нее не израсходован, во-вторых, морок, способный к самоконтролю и прогнозированию, втройне опасен.

Пистолет со стуком упал на деревянные половицы. Должно быть, Акробатка ощутила внезапное онемение, или слабость, или боль в руке – или что там может ощутить морочанка? – и это заставило ее непроизвольно разжать пальцы.

Холодные бесцветные глаза в упор уставились на Темре: она уже поняла, где находится источник смертельной угрозы. «Клиенты» убийцы наваждений всегда это улавливают – видимо, таким же образом, как человек ощущает, откуда потянуло сквозняком или запахом.

Размышляла она недолго. Резко присела, схватила левой рукой выпавшее оружие, потом выпрямилась, одним прыжком очутилась на подоконнике и сиганула в черноту. Судя по всему, она не знала о том, что в ближайшие две-три минуты убийца не сможет повторить атаку. К счастью для Темре, не знала, поэтому предпочла сбежать.

– Откуда эта тварь взялась? – рявкнул он, оделив Йуджуле такой затрещиной, что незадачливый соперник остался лежать на полу, жалобно мыча.

– Так она же ушла, – примирительно заметил родич из тех благоразумных, кто по мере сил пытался замять свару. – Поглядела, как наши горячие парни гронси друг друга молотят, испугалась небось! Хотя задаток-то дамочка оставила за прожитье, вернется еще, кто ж деньгами-то бросается…

– Жрать захочет – вернется, – подтвердил Темре. – Мороки прежде всего кормятся от тех, кто помог им воплотиться. Сознавайтесь, чья она?

Дядя Бронже первым осмыслил услышанное.

– Говоришь, это была морочанка? Деньги-то она принесла настоящие, мы проверили…

– Значит, кого-то ограбила, дело недолгое. Кто думал о ней перед тем, как она здесь объявилась? Лучше признавайтесь, это в ваших интересах. Иначе эта красотка порешит своего создателя, и я ничем не смогу помочь.

Драчуны стояли, опустив кулаки. Даже пакостник Майчаву помалкивал. Тяжелые взгляды родичей один за другим обратились на Чунхе – невысокого мужичка на кривоватых ногах, обычно услужливого и незадиристого.

– Так я-то чего… – растерялся тот, машинально утирая рукавом под разбитым носом, хотя кровь уже перестала сочиться. – Сказал же, мы с моей Хаймой возле квартирной конторы ее углядели, толокся там народ, и она тоже была. Хотели кого позвать, раз комната пустует, семье же с того прибыток. Она и сказала – меня все устроит, и пошла с нами. Зыркала свысока, так венгоска ведь. А думать я о ней перед тем не думал, на кой мне сдался такой ходячий страх…

Задав несколько уточняющих вопросов, убийца наваждений пришел к выводу, что Чунхе ничего не утаивает. И жена его Хайма, которую позвали со второго этажа, тоже ни при чем.

Да и не похожа эта надменная белокурая стерва на те мороки, от которых Темре приходилось спасать родственников в прошлые разы. Колония моллюсков с клацающими зубастыми створками, угнездившаяся в углу чулана, словно в сыром гроте на берегу моря, или маслянисто-черный прыгучий ужас, ощетиненный клешнями и усиками, выскакивающий внезапно из-под кровати или со шкафа, – вот это было в их духе. Незатейливые страшилки, которыми его соплеменники пугают не только непослушных детей, но и друг друга, если подходящее настроение накатит. Акробатка появилась совсем из другой жизни.

Должно быть, она уже успела разделаться со своим создателем и отправилась гулять по свету. Вряд ли она сюда вернется. Скорее всего, примет к сведению, что здесь можно нарваться на убийцу, и будет обходить гронсийские кварталы стороной, так что где ее теперь искать, одни боги ведают.

– Кому неймется выяснить, кто из нас круче, предлагаю померяться силой на празднике Зимнего Солнцеворота – на состязаниях, по обычаю, а не как пьяная венгоская шваль в подворотне, – добавил Темре ожесточенным тоном.

На сегодня он был сыт по горло общением с родней.

Самые воинственные с оскорбленным видом запереглядывались – сравнить их с венгосами, да еще и со швалью! – но последнее слово осталось за ним.

Очужевец попрекнул гронси несоблюдением обычаев, и ведь ничего с ходу не возразишь, чистую правду сказал. Что ж, ему это еще припомнят.

Темре проводили неприязненным ворчанием. Спускаясь по лестнице, он услышал наверху голос Бронже Гартонгафи, стыдящего молодежь, – тот решил воспользоваться раскладом, чтобы худо-бедно восстановить свой пошатнувшийся авторитет.

Небо застилала дымная ночная мгла, сквозь которую око Великой Кошки еле просвечивало, а звезд и вовсе не было видно. Убийца наваждений замер возле порога, настороженно озираясь, но зыбкого мутноватого мерцания, свидетельствующего о присутствии морока, нигде не заметил.

Акробатка ушла. Благоразумие перевесило кровожадные позывы. Если они столкнутся снова, она попытается его убить, и можно побиться об заклад, к тому времени она будет больше знать о тех, кто охотится на нежить вроде нее, но сейчас, не владея информацией о противнике, морочанка предпочла не связываться.

Несмотря на это, в волглую темень ранней осени Темре вышел в маске. Расслабляться не стоит, хотя маловероятно, чтобы его поджидали в засаде: раз эта сущность способна оценивать обстановку и принимать практичные решения, она, скорее всего, уже далеко отсюда.

Что ей тут ловить? Своего естественного врага, убийцу наваждений? Но заранее не скажешь, кто одержит верх и которая по счету из нематериальных серебристых игл может стать для морока последней.

Уничтожать Темре как свидетеля тоже не имело смысла, так как ее видела и запомнила масса народу (такое, знаете ли, запоминается надолго!), разве что Акробатку одолеет желание отомстить. Однако воздержалась ведь она от пальбы в доме – значит, неглупа и не лишена выдержки. Интересный противник. Несмотря на усталость после всех сегодняшних передряг, Темре ощутил проблеск азарта: справиться с таким мороком будет непросто. Главное, не сейчас. На сегодня с него хватит.

Гронсийские кварталы он знал как свои пять пальцев. Попетляв по дворам, где развешанные на веревках простыни белели, словно паруса невидимых в ночи суденышек, а вкопанные в землю дощатые столы, внезапно выплывающие из темноты, напоминали причалы, он убедился, что на хвосте никто не висит.

Предположения подтвердились: Акробатка отправилась попытать счастья в другом месте. Лонвар велик. Вполне вероятно, что в следующий раз она уже не станет с ходу тиранить хозяев жилья и воздержится от представления с выкидыванием в окно непонравившихся предметов домашнего обихода. Некоторые из этих сущностей способны учитывать свои ошибки совсем как люди.

Выйдя к трамвайному мосту, Темре стянул маску. Криво усмехнулся под капюшоном: что ни говори, все повернулось наилучшим образом, а то хорош был бы убийца наваждений, попытайся он сдать морок санитарам из душеболезной опеки! Вот получилось бы посмешище… Чуть не опозорился, но боги миловали.

И все же что-то его слегка царапало, как будто забыл невзначай о чем-то важном.

Под ногами блеснул золотой зигзаг отразившегося в луже фонаря, и тут память, словно проснувшись, услужливо выдала подсказку. Темре мысленно застонал.

Он ведь пригласил кое-кого в гости! Честь по чести, повторив приглашение трижды, и ему со всей церемонностью ответили.

Некоторых нежеланных визитеров лучше позвать по-хорошему, иначе они явятся незваными, да еще выберут такой момент, что это окажется совсем некстати. Вот Темре и последовал принципу меньшего зла, решив пожертвовать нынешним вечером, чтобы в ближайшую десятидневку не опасаться непрошеных вторжений, и все складывалось прекрасно, но дернуло же его завернуть к родственникам! В результате он сильно припозднился. Если гость опередил его, не застав, расценил это как оскорбление, последствий не предугадаешь. Может статься, там уже все стекла вдребезги, и по комнатам шуршат сквозняки, и на ковер в гостиной намело мокрых бурых листьев…

Гостиничный номер им достался из разряда приличных, но было в нем что-то неуловимо неуютное, наводившее на мысли о бренности бытия. Из приоткрытой форточки тянуло гарью и сыростью. За окном, среди черноты, шума и блеска, растекался, словно желток по чугунной сковороде, размытый дождем электрический свет. Иноре надоело на это смотреть, и она задернула штору, после чего в комнате стало еще тоскливее: эрзац-комфорт с поблекшими зелеными обоями в мелкий цветочек, случайное пристанище, тишина которого того и гляди взорвется грохотом вышибаемой двери.

В частной детективной конторе заверили, что точный адрес убийцы наваждений Темре Гартонгафи ей смогут сообщить через несколько дней. Ждать терпеливо, сохраняя душевное спокойствие, Инора не умела. В процессе ожидания она обычно изводилась хуже некуда и давала волю воображению – неслабому и весьма изощренному воображению мастера иллюзий.

Кайри сидела с рамгой на кровати, скрестив ноги, на глаза ей упала белая челка, остальные волосы были зачесаны назад и собраны в хвостик на макушке. Судя по приглушенным крикам чаек, плеску волн и бодрым возгласам, она смотрела что-то о морских приключениях. Внезапно звуки стихли. Одновременно с этим невидимая Иноре картинка, заключенная в магическую рамку, застыла, словно искусно раскрашенная фотография, – и девочка вскинула голову.

– Ты обещала рассказать, какая разница между работой мастера иллюзий и мороками.

– Прямо сейчас? – вздохнула Инора.

Чтобы кому-то что-то объяснять, надо, чтобы мысли не мельтешили, словно обитатели раздавленного муравейника, а пребывали в более-менее упорядоченном состоянии.

– Давай сейчас. Это лучше, чем метаться по комнате, трагически глядеть в окно и заламывать руки, как героиня любовной рамги, от которой или кто-то ушел с концом, или вот-вот должен прийти и все испакостить.

– Спасибо на добром слове, – фыркнула Инора, усаживаясь на стул напротив.

– Всегда пожалуйста. Так расскажешь?

– Ладно. Только, если захочешь о чем-то спросить, не забывай, что наваждение, от которого мы сбежали, не рекомендуется называть по имени. Иначе оно может нас учуять и получит ориентир, в какой стороне мы находимся.

– Ты об этом уже в сто первый раз говоришь.

– Лучше быть занудой, чем трупом, – отрезала Инора. – И лучше сто раз повторить предупреждение, чем один раз произнести вслух то, чего нельзя говорить. Морок, обладающий именем, вдвойне опасен, он более устойчив, чем безымянные наваждения, и уничтожить его труднее. Вдобавок имя может сыграть роль приманки. Да, все это я тоже тебе объясняла, – добавила она торопливо, опередив возглас Кайри. – Отвечаю на вопрос, слушай внимательно. Созданная мастером иллюзия и возникшее само собой наваждение – явления на первый взгляд схожие, но между ними есть важные отличия. Их питает разная энергия: в первом случае это творческая сила мастера, воплотившаяся в образе согласно его замыслу, во втором – всевозможные людские эмоции, чаще всего дурного толка, такие как страх, ненависть, зависть, болезненная похоть, желание отомстить и все в этом роде, они могут сгущаться в субстанцию, из которой лепятся мороки. Наши иллюзии – это просто картинки, они лишены собственных желаний и не обладают самосознанием, а мороки могут хотеть, могут проявлять хитрость и преследовать свои цели, они ощущают свое «я», по крайней мере на уровне животного. У них есть базовые инстинкты, они распознают опасность и защищают свое существование. Иллюзии не нуждаются в подкормке, им достаточно того, что было заложено в них в процессе создания, а наваждения хотят кушать. В лучшем случае им хватает человеческих эмоций, но бывает, что этого недостаточно, тогда им нужны кровь и плоть, причем годится только та добыча, которую они убили сами, – требухой из лавки мясника их не накормишь.

– Я давно уже поняла важную вещь, – отложив рамгу и по-кошачьи потянувшись, сообщила Кайри. – Сверхопасными мороки становятся из-за нашего страха перед ними, правда ведь? Значит, если ты не будешь так сильно бояться, ты насколько-то ослабишь это наваждение – самая обыкновенная обратная связь.

– Не совсем так. Раз она уже воплотилась, мое теперешнее состояние на нее не повлияет.

– Все равно попробуй или заглушить свой страх, или отвлечься, тогда меньше риска, что она до нас доберется.

– Хорошо. – Инора согласно кивнула, хотя вовсе не была уверена, что сумеет последовать этому дельному совету.

Темре жил в старом доходном доме на склоне Блудной горки, до того старом, что его кирпичные стены, почернелые от многолетней копоти, на ощупь давно стали шершавыми, как нешлифованный камень. Если смотреть издали, дом был на свой запущенный лад красив. Прямоугольные окна обрамлены барельефными стрельчатыми арками, этажи отделены друг от друга широкими карнизами, на которых нередко отдыхали трапаны, сложив шалашиком кожистые крылья. Все декоративные изыски из кирпича, никакой лепнины.

Горка называлась Блудной, потому что однажды ночью якобы пропала, так что ее припозднившиеся обитатели никак не могли попасть домой, но под утро снова появилась на прежнем месте.

Темре пошел от трамвайной остановки напрямик через парк у подножия холма. Повсюду кучи облетевших листьев, и старые лестницы сплошь ими засыпаны – безопаснее подниматься сбоку, сойдя с дорожки. Деревья, как и окрестные строения, скорее подразумевались, чем присутствовали в этой чернильной реальности. Пока на какое-нибудь из них не налетишь. Если бы светила луна, как оно бывает по ночам за пределами столицы, ее серебристое сияние заливало бы всю округу, но с тех пор, как наступила эпоха пара, небесное око Великой Кошки не заглядывало в накрытый смогом Лонвар.

Дом стоял на месте, уже отрадно, и никакого тревожного шума оттуда не доносилось. Окошки желтели за переплетением ветвей тепло и уютно. Ага, светятся два окна его гостиной в верхнем правом углу темной декорации на кромешном ночном фоне, каждое состоит из четырех пар квадратов, разделенных рейками переплета. И непохоже, чтобы стекла пострадали.

Убийца наваждений тихо отпер дверь подъезда, быстро, хотя и не роняя достоинства, поднялся по лестнице, пахнущей мышами и болотно-сладковатыми ароматическими курениями, просочившимися из-под чьей-то двери.

Квартира была заперта, замочная скважина затянута паутинкой «сторожа», убрать которую не смог бы никто, кроме хозяина. Точь-в-точь как утром, когда он отсюда уходил. Значит, вошли не через дверь. Кто бы сомневался.

«Сторож» послушно скользнул серой горошиной в подставленную ладонь, мигом втянув свою паутину. В прихожей Темре дождался, когда он напьется крови – ему требовалось немного, меньше капли, – отцепил его и посадил в стеклянную вазочку в виде бутона кувшинки. Потом повесил на крючок отсыревший плащ и плавным шагом готового к броску хищника направился к полоске света, наискось перечеркнувшей погруженный в полумрак коридор.

Когда он остановился на пороге, гость, развалившийся в его любимом кресле, отсалютовал ему бокалом.

У гостя было узкое смуглое лицо с высокими, чересчур острыми скулами и впалыми щеками. Масса черных волос заплетена в косички разной длины – на концах висели костяные и деревянные бусины, темно-красные дикие ягоды, пробитые позеленелые монеты канувших в прошлое государств, мелкие ракушки, истрепанные кожаные шнурки.

Глаза с приподнятыми к вискам уголками и иссиня-черной радужкой, с почти неразличимыми в этой блестящей тьме вертикальными зрачками смотрели насмешливо и в то же время с довольством бродяги, которого пустили погреться у камина. Он казался слишком худым, а кисти его изящно костлявых рук демонстрировали неестественную гибкость. Длинные тонкие пальцы, унизанные перстнями, оканчивались слегка загнутыми желтоватыми когтями, напоминающими птичьи.

Туника и заправленные в сапоги штаны были сшиты или, скорее, непонятно каким образом склеены из осенних листьев – коричневых, желтых, бурых, багряных, отливающих влажным блеском, пахнущих прелью и сыростью с легкой горчинкой, и это невероятное одеяние вовсе не собиралось рваться или расползаться в клочья.

Гостиная выглядела как всегда, никаких признаков насильственного вторжения, не считая занятого хозяйского кресла. Ни осколков, ни грязных следов на ковре. Хотя откуда бы взяться следам, если визитер способен просочиться сквозняком в любую щелку, не запечатанную охранным заклинанием?

– Рад тебя видеть, – произнес Темре, выставив на стол «Гинбо Таи» с тускло золотящимся гербом на темном стекле, и повернулся к шкафу за бокалом.

Он почти не покривил душой. После Нолгана Аргайфо с его выморочными «ненаглядными» и толпы распираемых праведным негодованием родственников он был бы рад любой компании, не имеющей с ними ничего общего. Пусть даже это будет Клесто, или Дождевой Король, или Птичий Пастух, или Смеющийся Ловец, или как его там еще называют. Древний стихийный дух, который, видите ли, нуждается временами в человеческом обществе.

Темре свел знакомство с этим существом в начале прошлой осени. Его тогда пригласили, чтобы он разделался с мороком, который объявился в заброшенном особняке в респектабельном пригороде Лонвара. Старинный дом, украшенный гипсовой лепниной в виде причудливых раковин – посеревшей от пыли и копоти, но все равно волшебно красивой, – собирались ломать, чтобы построить на его месте гостиницу с рестораном, а зловредный обитатель никак не хотел оттуда убираться и изобретательно запугивал нанятых хозяевами рабочих.

Темре не сразу разобрался, что никакой это на самом деле не морок. Только после нескольких сражений, измотавших его бешеным темпом и феерическим идиотизмом ситуаций, больше напоминавших балаганный фарс, чем трудовые будни убийцы наваждений, он начал подозревать, что здесь что-то весьма не так.

Смеющийся Ловец, которому понравилась эта игра, морочил ему голову, имитируя характерный для воплотившихся наваждений ореол. В конце концов Темре, укрепившись в своих догадках, проконсультировался у знающих людей и разоблачил лицедея. После чего сообщил заказчикам, что им нужно звать на помощь других специалистов, природные духи не по его части. Пришлось выдержать еще одну баталию, на сей раз словесную: на него орали, брызгая слюной и требуя непонятно чего: то ли возвращения аванса, то ли расправы с духом, будь он хоть трижды древним и могущественным.

С такими сущностями, как Птичий Пастух, нет смысла воевать, с ними нужно договариваться по-хорошему. До хозяев злополучного дома это все же дошло, и они обратились за посредничеством к жрецам Девятирукого, однако Клесто был категорически против того, чтобы особняк сносили. Уладить ситуацию к обоюдному согласию так и не удалось, и пришлось им, понеся немалые убытки, отказаться от этой затеи.

И все бы ничего, но Дождевой Король вскоре после этого понял, чего ему на протяжении бессчетных веков не хватало: возможности заглянуть вечерком в гости к Темре на чашку чая или кавьи.

В первый раз Темре, затаивший досаду (недаром же считается, что если гронси – так непременно злопамятный), попытался вышвырнуть незваного гостя вон. Страшно вспомнить, в какую сумму это вылилось. Пришлось возмещать ущерб и хозяину доходного дома, и соседям, у которых что-то там с потолков и со стен попадало, хорошо, что никого не зашибло.

Он съехал с квартиры, а когда история повторилась, снова поменял жилье – тогда-то он и перебрался на Блудную горку.

В третий раз обошлось без драки. Темре угораздило подцепить жестокую простуду с лихорадкой, а бесцеремонный визитер напоил его каким-то неведомым бальзамом собственного изготовления, и заразу со всеми симптомами как рукой сняло. Он влил в него это зелье силком, словно скармливал лекарство малому ребенку, пока убийца наваждений, почти не вменяемый от жара, пытался нашарить заговоренный нож.

Бить морду в благодарность за лечение вроде бы невежливо, так что Темре, окончательно придя в себя, предложил ему иллихейской кавьи, сознавая, что перемирие де-факто заключено и теперь никуда от этого не денешься.

Клесто, хоть и был древним духом, любил и кавью, и чай, и хорошее вино. Он не пьянел и не нуждался в материальной пище, но пил все это, как сам признавался, ради настроения – мол, оно может быть таким же ароматным, изысканным и богатым оттенками, как для вас, людей, какой-нибудь дорогой напиток.

Однажды он выжрал заряд из дюжины батареек для мощного переносного фонаря. Видимо, тоже ради настроения. Его глаза после этого заблестели сильнее обычного, а длинные волосы начали шевелиться, словно масса медузьих щупалец в воде, и искрить с тихим угрожающим треском, вдобавок на него напало разнузданное веселье. С тех пор батарейки и аккумуляторы Темре прятал подальше, и в кладовке, где устроил тайник, развесил с десяток отвращающих амулетов. Впрочем, кто поручится, что этот эпизод, изрядно потрепавший ему нервы, не был всего лишь спектаклем?

Убийца наваждений уже притерпелся к этой, с позволения сказать, дружбе. Если Дождевого Короля время от времени зазывать в гости по-хорошему, он не свалится как кирпич на голову, когда его не ждешь. Этому жителю вечности нравилось, чтобы его персонально приглашали: похоже, он получал от этого удовольствие, все равно что кот, которого чешут за ухом. Возможно, потому, что большинство людей не горели желанием увидеть его у себя дома, наоборот, всячески старались обеспечить неприкосновенность своего жилья с помощью амулетов и храмовых ярлыков с охранными заклинаниями.

Поначалу он появлялся, когда вздумается. Мог просочиться в квартиру в отсутствие хозяина, и если Темре возвращался домой с единственной мыслью поскорее завалиться спать или забраться в теплую ванну, это было до того некстати, хоть стреляйся.

Однажды Смеющегося Ловца застала Сой, тоже нагрянувшая без предварительной договоренности, а потом их обоих застал Темре. Та еще была хохма. Воспоминание о том эпизоде до сих пор вызывало у него оторопь.

Оставалось только дожидаться, когда Клесто надоест эта блажь. Надоест ведь ему рано или поздно.

– Ты посмотри, что я принес, – произнес он мечтательным голосом, погладив тонкими когтистыми пальцами граненое стекло небольшой бутыли, стоявшей перед ним на столе. – Старая венгоская маланга. Долгие зимние вечера, сладкие специи, треск поленьев в камине, осторожная игра взглядов и недомолвок, горячее вино с ароматом терпких тропических фруктов – словно намек на что-то, что могло бы быть, но здесь и сейчас не произойдет… И все это – в одном глотке. Зимой малангу нужно пить подогретой, а в другие времена года она должна быть не теплее и не холоднее, чем воздух в комнате. Попробуй. Сегодня я угощаю, а твой рарьянгле оставим на другой раз.

– Откуда такая редкость? – справился Темре, наливая в бокал вязкое янтарное вино. – Это ж государственное достояние заодно с золотым запасом, запрещенное к употреблению рядовыми гражданами. Ты втравил меня в криминал.

Это здравое утверждение не помешало ему насладиться сначала букетом, а потом и вкусом драгоценного напитка.

– Купил у интенданта Державной Палаты, приняв для отвода глаз человеческий облик. Мне накануне повезло, я случайно нашел свой старый тайник. Не помню, когда я его устроил, десять или двести лет назад, но денег там оказалось чересчур много, целый сундучок. Почему ты опоздал?

– Из-за морока. Завернул на пять минут к родственникам и нарвался там на эту дрянь, которая в довершение всего от меня сбежала.

– Поймаешь, – подзадоривающее усмехнулся Клесто. – Я же помню, как ты ловил меня, это было незабываемо, как пляска молний.

– Поймаю, если мне за это заплатят, – сухо уточнил убийца наваждений.

Тратить на поиски Акробатки прорву никем не оплаченного времени он не собирался. И если на то пошло, воспоминания о том, как он гонялся за Клесто, вовсе не доставляли ему такого же удовольствия, как разнежившемуся в кресле напротив собеседнику. Невелика радость вспоминать, как тебя одурачили. Да и авансу от владельцев злополучного особняка не хватало ровным счетом одного нуля, чтобы можно было считать его соразмерной компенсацией за это безобразие.

– Жаль, мне нечасто случается найти что-нибудь из своих сокровищ, – вздохнул Клесто, разливая в бокалы остатки маланги. – Обычно я превращаю деньги в сухую листву, чтобы их не украли, это лучший способ что-нибудь спрятать, но их уносит ветер, они теряются и смешиваются с настоящими листьями – попробуй потом хоть что-то отыскать!

Ким Энно

«Раллаб» ожидался в лонварском порту по графику через несколько дней. Приезжий из Иллихеи, сошедший с «Принцессы Куннайп» и зарегистрированный в Гостевом Управлении под именем Шулнара Мегорчи, по этому поводу психовал изрядно. Словно невезучий игрок, который подчистую продулся в пирамидки и решился еще на один раз в надежде отыграться, а у самого и руки дрожат, и рот кривится, и душа похожа на охваченную нехорошей сутолокой площадь, потому что пропал он, совсем пропал, если и теперь не подфартит.

На пароходе, носящем гордое имя иллихейской столицы, вполне могут приплыть мерзавцы, посланные по его душу.

Цепняки из имперской тайной полиции, получившие приказ арестовать хасетанского мошенника Клетчаба Луджерефа, который в течение двадцати четырех лет выдавал себя за Ксавата цан Ревернуха, потомственного аристократа и министерского служащего.

Отягчающее обстоятельство: он не только убил настоящего Ревернуха, но перед тем еще и поменялся с ним внешностью, воспользовавшись для этого зеркалом-перевертышем – магическим артефактом, за одно обладание которым можно загреметь на каторгу. Однозначно смертная казнь, в таком деле никакой срок давности не спасет.

Но это еще не самый страшный вариант. Хуже будет, если его сцапают агенты высокородных цан Аванебихов – влиятельнейших в Империи магнатов, которые водят дружбу с пожирателем душ, известным под именем Короля Сорегдийских гор.

Из-за ссоры с треклятой древней тварью честному аферисту Луджерефу пришлось поступиться своими принципами и воровскими законами – пойти, слыханное ли дело, на государственную службу. Он тогда не опозорился на весь Хасетан лишь потому, что ни одна собака об этом не прознала. Человек шальной удачи Клетчаб Луджереф для всех исчез, а имя столичного чиновника Ксавата цан Ревернуха никому из его прежних корешей ни о чем не говорило.

Этим летом он попытался покончить с сорегдийским живоглотом, столковался ради этого с известным истребителем нечисти, согласился рискнуть собой, то есть сыграть роль приманки… И проиграл. Потому и пришлось бежать за океан.

Если люди Аванебихов его настигнут, они его не убьют. И властям сдавать не станут. Они преподнесут его своему разлюбезному деловому партнеру, окаянной твари из Сорегдийский гор, которая спит и видит, как бы его схарчить. А если тебя съест пожиратель душ, ты пропал – никакого перерождения не будет, даже самого плохонького.

Впрочем, если его схватят официальные посланцы Империи, тоже никаких гарантий, что дело не закончится последним путешествием в Сорегдийские горы. Все продается и покупается, вопрос лишь в цене, а за ней Аванебихи не постоят, лишь бы угодить хозяину горной страны, где у них шахты и заводы по переработке сырья.

Без надежды никуда, вот и у Клетчаба до последнего времени теплилась сука-надежда, что пожирателю душ сейчас не до него: сперва надо с другим врагом поквитаться. С парнем из тех иммигрантов, которых жрецы-маги наловчились таскать с помощью Пятерых из сопредельного мира, ибо демографическая ситуация в Империи давно уже оставляла желать лучшего.

Парня звали Ник, он находился в услужении у преподобной жрицы, которая скиталась по иллихейским дорогам, словно рядовая «бродячая кошка», зарабатывая, где придется, деньги для ордена Лунноглазой. Хотя нет бы ей сидеть в каком-нибудь монастыре да плевать из высокого окошка на тех, кто глазеет с почтением снизу вверх. Вот из-за этих-то двоих Клетчаба и угораздило прогневать богиню, что ходит в кошачьей шкуре, истинная правда, они во всем виноваты.

Ник мало того, что проявил неуважение к Клетчабу, который тогда звался Ксаватом цан Ревернухом, так еще и чего-то не поделил с оборотнем, выбравшимся из своих горных владений, чтобы в очередной раз погулять по свету. Подробностей Клетчаб не знал, но парень ни много ни мало натравил на сорегдийскую тварь грызверга.

Эта страшенная псина с двойными рядами зубов, которые все что угодно перекусят напополам, принадлежала супруге высокородного цан Эглеварта, недремлющего наместника государя в Макиштуанском княжестве. Монашка с Ником подрядились доставить грызверга из Рифала в Макишту, засадив его для транспортировки в специальный кристалл – жрецы высшего посвящения горазды на такие фокусы. По дороге они разделились: преподобная отправилась на храмовый праздник, а парень поехал дальше один, кулон с кристаллом висел у него на шее.

Видать, когда ему не посчастливилось схлестнуться с проклятым оборотнем – совсем как Луджерефу четверть века тому назад, – он, не будь дурак, произнес магическое слово, и свирепая зверюга вывалилась из кулона в обычное пространство. Она долго гонялась за Королем Сорегдийских гор – инстинкты взыграли, грызвергов когда-то вывели, как псов-преследователей, – и под конец чуть его не растерзала, но тот все-таки успел ступить на свою территорию, где мигом скинул человечью личину и обернулся древним чудовищем.

Вроде бы яснее ясного, что Нику после этого не жить. Радуясь, что внимание злопамятной твари на ближайшее время переключилось на новую жертву, Клетчаб рискнул наведаться в Хасетан – свой родной город, который все эти двадцать четыре года оставался для него недостижимой мечтой, бередящей душу. Певучий южный говор, белеющие в жемчужно-розовых сумерках приморские кварталы, пивные, бордели, весело гомонящие рынки, игорные притоны, благоухающий водорослями и рыбацкими сетями ветер, разгульная атмосфера шальной удачи, какой не найти ни в одном из других имперских городов. От всего этого он без вина опьянел – хотя вино, само собой, тоже присутствовало – и, как всякий пьяный, потерял осторожность.

Едва не погорел. Еще чуть-чуть – и взяли бы его тепленьким. О прежней опостылевшей жизни в шкуре министерского чиновника хотелось забыть, но он все же решил для порядка навести справки по своим давно отлаженным каналам. И оказалось, дела обстоят совсем неважнецки.

Ник сдал вступительные экзамены в Макиштуанский университет и живет себе в Макишту как ни в чем не бывало, хотя ему бы умотать подальше от Сорегдийских гор, поменять имя, раствориться в великой людской массе, населяющей Иллихейскую Империю… От скудоумия? Так его же и впрямь до сих пор никто не тронул! Мало того, у него состоялся доверительный разговор с высокородной Эннайп цан Аванебих, юной мерзавкой, выполняющей обязанности официальной посредницы между Аванебихами и Королем Сорегдийских гор.

Та специально прибыла в Макишту, чтобы невесть о чем потолковать с Ником наедине, оставив по ту сторону закрытых дверей и прислугу, и даже своих телохранителей. О чем они там беседовали, неизвестно, но, говорят, высокородная соплячка после этого выглядела довольной, так и сияла глазищами, да и Ник вовсе не казался запуганным и весь следующий день ходил с ошалелой улыбкой. Надо понимать, вместо казни парня завербовали для каких-то делишек, вот он и обрадовался.

Клетчаб еще не успел хорошенько обмозговать эти неутешительные новости, как заметил слежку, и, не задерживаясь даже затем, чтобы раздобыть побольше деньжат, сразу взял билет на «Принцессу Куннайп».

Уже на борту парохода, просматривая в библиотеке доставленные из столицы последние газеты, он получил весточку еще об одном участнике тех событий. Ее величество государыня задумала устроить при дворе праздник домашних животных, на котором жюри из дам и кавалеров выберет и наградит самого милого питомца. Сразу было оговорено, что кошки и трапаны не участвуют: священные звери, находящиеся под покровительством Лунноглазой и Ящероголового, заведомо лишат шансов на победу всех остальных, поэтому для них потом будут проведены отдельные праздники, а владельцы других зверушек для участия в конкурсе должны зарегистрироваться.

Регина цан Эглеварт закатила скандал, когда ей с грызвергом дали от ворот поворот. Мол, ее Заинька никакой не опасный, это раньше он был злой, а теперь стал добрый, он обязательно должен получить приз, потому что он самый милый домашний любимец, и нечего называть его «специально выведенной бойцовой породой» – сами они такие, специально выведенные… Все это она высказала корреспонденту «Светской жизни», добавив, что уже подала государыне жалобу на то, что их с Заинькой притесняют и не хотят регистрировать.

Чем все это закончилось, теперь уже не узнать, разве что в Анву попадут с оказией следующие номера «Светской жизни». Если кого-то интересует мнение Луджерефа, этот Заинька во всех смыслах сукин сын: чуть не набросился на Клетчаба, который из западни его выпустил, а Короля Сорегдийских гор так и не загрыз. Натуральная будет несправедливость, если такую подлую псину самым милым домашним животным назначат.

Но это все дела прошлые. Игры, которые закончились: фишки и жетоны ссыпаны в кучу, свет потушили, народ разошелся. Все это осталось в Иллихее, а Клетчаб сейчас в Лонваре. В огромном и уродливом кирпичном городе, где небо затянуто смогом, нет ни одной прямой, как стрела, улицы – повсюду лестницы, скрипучие подъемники, тронутые ржавчиной мостики, и в горле першит от дыма, и штукатурка в гостинице отсыревшая. Не жизнь, а сплошная мерзопакость, в особенности если сравнивать с Хасетаном.

Еще и смотри в оба, чтобы тебе не всучили иллюзорные деньги. Правда, для того есть специальные артефакты, распознающие подделку, – штуковина величиной с пресс-папье, в кармане такую таскать не будешь, поэтому власти рекомендуют гражданам и гостям Венги ничего не покупать у случайных людей на улице, тем более что это деяние запрещено законом и виновникам грозит штраф. Должно быть, те два ушнырка подкатились тогда к Луджерефу со своими рубинами-изумрудами, потому что угадали в нем приезжего. На будущее наука.

В венгоском языке он за минувшие дни поднаторел благодаря лингвистическому амулету и собственной расторопности. С утра до вечера толокся среди людей, присматривался, прислушивался, чесал языком, а то еще, выбрав кого-нибудь, начинал во всем ему подражать, словно предстояло дельце, когда ради поживы надо разыграть целый спектакль. На этом поприще он определенно делал успехи: пару раз случайные собеседники в закусочных принимали его за приезжего из Южной Анвы. Чтобы здесь затеряться, надо натянуть на себя здешнюю кожу – и чтобы она сидела как своя собственная, нигде не провисала и не топорщилась складками.

Хоть и подмывало его рвануть прочь из этого города, не дожидаясь прибытия «Раллаба», он раздумал делать такую глупость. Он ведь еще не настолько освоился, чтобы не вызывать подозрений и не бросаться в глаза. Выследят. Полицейский аппарат здесь почище имперского, потому что налажен в том числе для ловли иностранных шпионов, а преследователи наверняка будут наделены всеми полномочиями и обратятся за содействием к официальным структурам.

Нет уж, прятаться нужно по-другому: забиться в самую глубь городского лабиринта и впитывать новый опыт, пока не станешь неотличим от анвайцев. Он больше не Шулнар Мегорчи. Он невесть кто, и пойти ему некуда, кроме как на самое дно. Не ахти какой вариант, но приличный путешественник Шулнар Мегорчи отыграл свое и должен исчезнуть.

Казалось, что щербатые кромки уходящих вниз ступеней заштопаны паутиной. Если смотреть сквозь маску убийцы наваждений, эта паутина тускло мерцала, да и вся ямина, загроможденная обветшалыми сараями, была затоплена зыбким водянистым сиянием: морок заполонил ее доверху, как туман. Для невооруженного глаза он и был всего лишь сероватым туманом, сквозь который просвечивали залатанные чем попало крыши поналепленных внизу развалюх.

Собравшаяся толпа тревожно роптала, к краю никто не подходил. Почернелые кирпичные трущобы, теснившиеся вокруг, выглядели так, словно сюда каждую ночь приходят неведомые звери и грызут их углы, колупают когтями стены, обкусывают карнизы. Окна обшарпанных домов смотрели мутно и по-старушечьи печально: мало нам других бед, так теперь еще и морок под боком завелся.

– Что там за постройки? – поинтересовался Темре у полицейского, хранившего безучастно-значительный вид.

– Что у вас там? – повторил вопрос представитель власти, повернув голову к толпе.

Несколько голосов сообщило:

– Сарайки всякие…

– Имущество разное, то да сё…

– У каждого свой сарай на замок запирается…

– И была там еще мастерская деда Гайто, мастерил свои штуковины, пока не помер…

– И парни наши там пить собираются, девки к ним бегают…

– Понятно, – махнув толстой рукой, остановил поток объяснений полицейский. – Еще какие подробности нужны?

– Люди там сейчас есть?

Это важно. Если предстоит кого-то спасать, лучше знать об этом заранее, чтобы ненароком не опоздать, отвлекшись на обманные уловки, которые наваждение тебе подсовывает, пока разделывается с пойманной жертвой. Зеваки могут и не знать наверняка, был ли в яме на момент возникновения морока кто-нибудь живой, но вдруг все-таки сообщат полезную информацию? В этом компактном ветхом лабиринте враз не разберешься, есть в паре бутов от тебя, за покосившейся стенкой, нуждающийся в помощи человек или нет.

– Дочка моя там! – Заполошный возглас плотной круглолицей женщины в цветастой холле заставил всех обернуться. – Вайни моя! Люди говорят, видели, как она в этот туман ушла…

– С чего ты взяла, что она там, с какой такой дури она туда полезет, с какого краба ошпаренного в туман-то в этот заморочный? – рассудительно проскрипела другая здешняя обитательница, кудлатая, вся в темном, под стать окружающему ландшафту.

– Так она за Харбо туда пошла, – возразил из людской гущи ломкий простуженный фальцет. – Ну, как обычно, идет за ним и повторяет: «Худой-хромой, не ходи домой», – и кидает орешками чернушника, чтоб за шкварник ему попасть, а он, как обычно, ежится и бегом от нее хромает, так и спустились, не поглядевши, какой туман нехороший, я-то им вслед крикнул, а они не отозвались, вот такие дела…

– Эта девица скорбна разумом? – улучив момент, когда словоохотливый очевидец заткнулся, уточнил Темре.

– Да какое там скорбна, сам ты… – возмутилась цветастая тетка, но благоразумно осеклась – не стоит грубить убийце наваждений, которому предстоит спуститься в эту серую муть, чтобы вызволить Вайни. – Поумнее многих будет, бойкая она просто. Ну что ж вы стоите-то, идите за ней, вам же за это деньги плотют!

– Вайни, как увидит у кого какой изъян, не дает спуску, и Харбо от нее совсем никакого проходу, вот такая она бойкая, бедный мужик от нее прячется, как от последнего душегуба, – обстоятельно пояснил черноусый дядька с выпяченным брюхом, слегка навеселе, и было не понять, осуждает он бойкую Вайни или, наоборот, одобряет. – Однажды в петлю сунулся, да передумал, сеструха у него младшая, пропадет без него.

– Ясно, – бросил Темре.

Ему было противно. Венгосы-трущобники ничуть не лучше гронси, «понаехавших» в Лонвар с островов, а кое в чем и похуже, но вслух он об этом никогда не говорил, чтобы не создавать себе ненужную репутацию. Разве что соглашался, если об этом заводил речь кто-нибудь из венгосов. А сейчас надо поскорее погасить и свое отвращение к обрисованной ситуации, и все прочие эмоции, потому что его ждет морок, для которого недобрые людские переживания что дрожжи для теста.

В этом мерзком туманном студне находятся по меньшей мере два человека, мужчина и девушка. Будем надеяться, что они еще живы.

Темре уже шагнул к лестнице, когда сзади раздался возглас:

– Так вот же он, Харбо, сюда идет! Чего ты, малек, наплел, что он в яму двинул?

– Да я сам видел, как он туда двинул, он же кособочится, ни с кем не спутаешь, а за ним туда Вайни навострилась, и она куражилась над ним вовсю, как всегда, аж говорила на разные голоса, всяко рассусоливала: то пискляво, то с выражением, – возразил уже знакомый фальцет. – И назад они не поднимались, лестница-то как есть одна… Как так может быть, что Харбо здесь?

– Вот он прихромал, гляделки свои разуй!

– Значит, она туда пошла за морочаном! Слышь, убийца, морочан девку за собой увел, возьми на заметку!

Это Темре уже и без них понял. Дело обстоит хуже, чем он предполагал вначале: наваждение, которое способно заманивать, как правило, держит в запасе еще и другие сюрпризы.

– Господин убийца! – окликнул его слабый срывающийся голос.

Он оглянулся. Харбо и впрямь был болезненно худ – кожа да кости, невзрачное изжелта-бледное лицо, кожа на лбу морщится складками ранних морщин. Несуразно перекошенный, одно плечо выше другого, он ковылял как истощенный подбитый краб. Выпуклые глаза с нездорово красноватыми белками смотрели тревожно и просительно.

– У меня сестра пропала, – выпалил он, задыхаясь. – Нигде ее нет. Посмотрите ее внизу, господин убийца, вдруг она до нашей сарайки пошла за тряпьем, она коврики из тряпья делает на продажу…

– Это Джаверьена, что ли? – спросили из толпы.

Страницы: «« « 12345678 » ... »»