Восемь. Знак бесконечности Соболева Ульяна
– Доверяешь?
– Да!
– Хочешь быть моей шлюхой? Моей игрушкой?
Распахнула глаза, а он сильнее сжал горло и, выскользнув пальцами, медленно ласкал клитор. Мои глаза закатились, снова судороги наслаждения и он останавливается.
– Хочешь? Давай! Давай, говори! Ты же хочешь это сказать.
И снова эта безумная тягучая ласка, а перед глазами – пятна, круги, тело дрожит в лихорадке, и мне кажется, если он еще раз остановится, я разрыдаюсь.
– Хочу… – я это сказала?
– Да! Вот так! Тебе нравится?
– Да!
– Скажи, что любишь.
Встретилась с ним взглядом и там… вдалеке… в глубине какая-то странная мольба. Какая-то отчаянная жажда услышать. Осколок слабости, прозрачный, маленький, но он больно режет своего хозяина. Я не сказала… а он больше не попросил. Перевернул на живот и резко вошел в меня, заставляя закричать, хватая ртом воздух…
Алекс въехал на знакомую парковку и поставил машину. Закурил неизвестно какую по счету сигарету. У него дрожали руки, сильно, так что он несколько раз обжегся и выматерился по-русски. Влажная от пота рубашка липла к спине, и от ветра пронизывало костей. Проклятая осень. Лучше зима, чем этот чертов ветер и влажность. Приподнял воротник и посмотрел на окна Кэтрин – приглушенный свет. Значит, она дома. Дьявол, еще никогда в жизни ему не было так страшно, как сейчас.
Нет, он не боялся Кэт, он боялся ее слез и отчаяния, он морально готовился к тому, что новость о смерти Ли подкосит ее. И еще вертелась в голове монотонная мысль, как проскакивающая отвертка на поломанной шляпке винта. Крутишь, а он не вытаскивается – Кэт не простит его связи с Ли и того, что они оба ей об этом не рассказали. Она не поймет. Ей будет больно. И самое паршивое больно не от его измены, а от их вранья.
Алекс поднялся на лифте на ее этаж и подошел к двери. Несколько раз подносил пальцы к звонку, не решаясь позвонить.
«Я не хочу, чтоб матрешка знала об этом. Пообещай мне, Ал!» – «А что в этом такого, Ли? Мы оба свободны. Мы имеем на это право и…» – «Твою мать! Алекс! Ты специально, да? Ты со мной специально, чтоб она ревновала тебя». – «Ли!» – «Какой же ты подонок! Сукин сын! А я… идиотка! Убирайся из моего дома! Убирайся к дьяволу, Заславский!»
Решительно протянул руку и позвонил. Кэтрин открыла не сразу, а когда наконец-то дверь распахнулась, Алекс с удивлением увидел, что Кэт лишь слегка ее приоткрыла. На ней шелковый, хорошо знакомый ему, коротенький халат… и она прячется за дверью. Глаза блестят, а щеки раскраснелись, грудь быстро вздымается, словно она была на пробежке… или…
– Привет, – хрипло сказал и откашлялся.
– Привет, Ал. Ты мог и позвонить.
Напряжена. Сильно. В мозг раскаленной спицей – она не одна.
– Я звонил. У тебя выключен телефон.
Выдохнула и, сглотнув, посмотрела ему в глаза:
– А тебе не приходило в голову, что он выключен, потому что я занята, Алекс? Или потому что не хочу, чтоб мне звонили?
На секунду его ослепила ярость. Неконтролируемая волна злости, она потопила все сомнения и желание быть деликатным.
– Сегодня ночью нашли труп Ли, Кэтрин.
Ее глаза широко распахнулись и острый подбородок дрогнул. Алексу показалось что на лице Кэт даже веснушки побледнели.
– Что? – беззвучно… по-русски, дрожащими губами.
– Ли убита, Кать. Мы нашли ее ночью. Она мертва. Я могу войти?
Медленно открыла дверь, а сама прислонилась к стене, тяжело дыша.
– Кошка?
Заславскому показалось, что его ошпарило кипятком – из комнаты вышел Данте Марини. Он остановился, глядя то на копа, то на Кэтрин, и как раз застегивая последнюю пуговицу рубашки. Заславскому стало нечем дышать перед глазами уже мелькали картинки, как Кэт отдается проклятому итальянцу на своей постели.
«Дыши, Алекс. Глубже дыши, бл**ь! Мать твою!» Значит все же «или» было как раз правильным вариантом.
– Добрый вечер, – процедил он сквозь зубы, Марини лишь кивнул и вдруг метнулся к Кэт, которая медленно сползла по стене на пол, подхватил на руки.
– Принесите воды, – рявкнул Заславскому и тот, как робот, на негнущихся ногах пошел на кухню.
Значит Марини… Охренеть, как же больно. Сколько времени она не отвечала – больше суток. Все это время она была с ним, они трахались, как животные, в этой квартире. В той квартире, где Алекс прожил с ней два долбаных года! Вернулся со стаканом воды, стараясь подавить желание достать пушку и всадить в Марини эдак всю обойму, четко промеж глаз. Итальянец стоял рядом с Кэтрин, точнее отгораживая девушку от Алекса собой. Высокомерный, уверенный в собственном превосходстве ублюдок.
– Чем обязаны столь позднему визиту, мистер… эмммм?
– Заславский, – подсказал Алекс.
Снисходительный кивок головы. Как же Алекс не любил этих баловней судьбы с заносчивым взглядом короля вселенной. Протянул стакан, и тот передал его Кэтрин.
– Тело Ли нашли сегодня ночью, и мне нужно, чтобы мисс Логинов опознала его.
– Как? Кто ее… – голос Кэтрин сорвался, она попыталась поднести стакан к губам, но ее так лихорадило, что Марини отобрал у нее стакан и сам поднес к ее губам.
Алекс стиснул челюсти. Как он с ней… по-хозяйски, и она позволяет, мать ее, а с ним всегда притворялась самостоятельной, эмансипированной.
– Пока не знаем кто. Но мы ищем и мне нужна твоя помощь.
– Я хочу знать, – очень тихо, еле слышно, – расскажи мне, Саш.
По-русски. Марини чуть прищурился и посмотрел на Заславского. Словно понял, о чем она попросила. Сукин сын знает русский? Ах да, конечно, его мать… Как он забыл.
– Кто-то издевался над ней несколько суток, потом еще живую притащил на заброшенную стройку и подвесил на крюках под потолком. Она умирала очень долго.
Кэтрин всхлипнула и закрыла лицо руками.
– О Господи!
– Твою мать! – Глаза Марини сверкнули яростью. – Можно было опустить подробности!
– Кэтрин – врач, кроме того она все равно увидит тело.
– Я не звонила ей несколько дней… я не искала ее. Я… О Господи. Господи! Линии. Почему?
Итальянец привлек девушку рывком к себе, сильно прижал, зарывшись пятерней в волосы.
– Тсс, девочка, тсс… тихо.
Добавил что-то по-итальянски, поглаживая по спине.
Алекса передернуло, он резко выдохнул.
– Кэт, нам нужно твое подтверждение. Чтоб ты забрала ее вещи, подписала бумаги. Кроме тебя у нее никого не было.
– Дайте нам пару минут. Можете подождать? Мы выйдем или приедем в участок.
Заславский заставил себя успокоиться. Это стоило ему прокушенной губы и сжатых до хруста пальцев, он почувствовал, как сломал зажигалку в кармане.
– Я обожду внизу.
Выскочил из квартиры и его скрутило пополам. Так и стоял у лифта, сжав переносицу двумя пальцами. От глаз не укрылось ничего – ни пальцы Кэт, которыми та судорожно впилась в плечи любовника, ни ее взгляды на него, ни то, как по-хозяйски тот привлек ее к себе. Его Кэт!
Нет! Она никогда не была его. Была б его, то сейчас бы Алекс ее утешал, а не этот проклятый итальяшка. Алекс свое профукал пока дневал и ночевал на работе, пока трахал Ли, пока забывал позвонить Кэт, пока… Дьявол… пока просто не понимал, как сильно он ее любит. Почему, мать ее, он это понял только тогда, когда она его выставила за дверь?
Кэтрин долго смотрела на труп, ее подбородок дрожал, а рука то тянулась к лицу Ли, то снова плетью падала вдоль тела. Марини поддерживал ее за плечи, а девушка просто молча смотрела на мертвую подругу и не шевелилась.
Подписала бумаги дрожащей рукой и судорожно сжала сумочку Ли, глядя на Алекса расширенными глазами с отчаянным немым вопросом. Точнее вопросами, а у него пока не было ответов. Ни одного. Ни единой зацепки.
Он провел Кэт в кабинет, попросив Марини обождать снаружи.
Она села на кресло, на самый краешек.
Дрожит, постоянно сминает сумочку пальцами, не глядя на Заславского. До боли хочется прижать ее к себе и не может. Все. Не имеет право. Да и перед глазами длинные пальцы Марини, перебирающие белые пряди волос.
– Когда ты последний раз говорила с ней?
– Давно. В день, когда она уехала. В отпуск. Так сказал ее начальник. Алекс, что за ублюдок мог такое сделать? Кто? За что?
В глазах дикое недоумение, шок.
– Не знаю… У нее были враги?
– Нет. Ли такая дружелюбная, смешная, такая…
Кэтрин закрыла лицо руками.
– Подумай, Кать, может кто-то из бывших, новый бойфренд. Она ничего тебе не рассказывала?
– Переписывалась с одним типом в интернете. И все. У нее никого не было. Она бы сказала. Ли всегда мне все говорила. Всегда. Боже мой!
«Она всегда мне все рассказывала». Не все. Далеко не все.
– Посмотри на ее вещи. Ты их узнаешь? Они все принадлежат ей?
Алекс разложил на столе вещи и документы, выпотрошил косметичку. Кэтрин поднялась с кресла и долго смотрела на предметы.
– Да. Это все ее. Вроде как.
Тронула водительские права и отняла руку.
– Ты в состоянии посмотреть фотографии тела? Профессионально, как психолог. Может возникнут какие-то мысли.
Кэт кивнула, и Алекс протянул ей папку с фотографиями.
– О Боже!
Кэтрин зажмурилась и всхлипнула. Выронила фотографии. Алекс собрал их с пола и присел возле девушки.
– Давай потом, когда успокоишься. Заедешь ко мне завтра. Поезжай домой. Я обещаю, что мы его найдем. Поймаем ублюдка и посадим.
Она быстро закивала и сильнее сжала сумочку, так сильно, что костяшки пальцев побелели.
Алекс взял ее руки, но она их высвободила, а он сцепил пальцы, чтобы не схватить ее руки снова. В какой момент он потерял право прикасаться к ней? И даже не понял этого.
– Кать… ты с ним… давно?
Она резко вскинула голову.
– Господи, Алекс! Это то, что волнует тебя сейчас? Ли мертва! Какой-то урод подвесил ее, как скот на скотобойне, на крюки, мучал, издевался над ней. А тебя волнует, с кем я сплю?
Вскочила с кресла и вылетела из кабинета. Заславский силой ударил кулаком в стену.
Да, его это волнует. Его волнует все, что касается ее.
Глава 19
Данте отвез меня домой. Я хотела побыть одна, а он и не просил остаться. Ушел, как только за мной закрылась дверь квартиры. Я хотела окликнуть и не стала. Мы слишком чужие, чтобы я просила его побыть со мной… Одна ночь секса ничего не значит… Для него. А для меня? Я пока не могла об этом думать. И не хотела. Я достаточно взрослая, чтобы смотреть на этот мир без розовых очков и понимать, что сказок не бывает, а белые принцы чаще всего оказываются либо идиотами, либо копами, либо Данте Марини, который скорее Дьявол, чем принц.
Мне хотелось разрыдаться, но я не могла. Внутри образовалась пустота. Она ныла и болела, словно от меня что-то отрезали. Я бросилась на диван, прижимая к себе сумочку Ли, и пролежала так несколько часов. Без движения, глядя в одну точку.
Воспоминания имеют свойство проноситься перед глазами со скоростью звука, при этом каждое мгновение кажется вечностью. Передо мной пронеслись все годы дружбы с Ли. Все моменты, где мы смеялись вместе, плакали, поддерживали друг друга. А теперь Ли больше нет. Ее нет! Никто не скажет мне «привет, матрешка», никто не назовет меня глупой дурочкой, никто не приедет посреди ночи, чтобы вместе напиться до полуобморока. Насколько обычным кажется чье-то присутствие рядом, насколько понятным и само собой разумеющимся. А потом, когда вдруг понимаешь, что этого больше нет… вдруг начинаешь осознавать, насколько драгоценным было каждое мгновение. Любимые и близкие могут исчезнуть в любой момент… совершенно нелепо, неожиданно и навсегда.
Я поднялась с дивана и, всхлипнув, открыла золотистую сумочку, высыпала содержимое на диван. Долго смотрела на ее вещи, на помаду, на маленькую коробочку духов, на цепочку с сердечками, на лак для ногтей и пилочку. Потом на ключи от квартиры.
Решение было мгновенным. Схватила ключи, встала с дивана и, набросив плащ, вышла из квартиры.
Как давно я не была здесь. На мебели слой пыли… но все оставлено, словно Ли никуда не уезжала. По комнате разбросаны вещи, постель расстелена. Здесь уже побывали копы. Я словно мысленно увидела, как щелкают фотокамеры, как они снуют по квартире Ли в перчатках, трогают ее вещи, открывают ящики. Стало не по себе. Вот так, когда тебя больше нет, все, что тебя окружало и было тебе дорого, уже не имеет значения. Кто-то может собрать в коробки все, что ты считал своим, и вынести на мусорную свалку. То, что было тебе дорого, мгновенно обесценивается в обычный хлам, и от него пытаются быстрее избавиться. Возникло болезненное желание собрать все вещи Ли и увезти к себе. Не позволить им трогать. Я зашла в ее спальню и села на краешек кровати. В прошлом году, когда я поругалась с Алексом в очередной раз, я спала на этой кровати вместе с Ли, и она рассказывала мне страшные истории, хватала меня за ноги, мы визжали и пили до утра водку, выкурили кучу сигарет. Теперь я сижу на ее кровати, а ее больше нет. Какой-то гребаный ублюдок убил ее, выколол ей глаза, насиловал, бил. Он забрал у меня Ли!
Я достала сотовый и нашла сообщения от нее. Всего две недели назад… Две долбаные недели назад, когда это было так естественно получать СМС-сообщения от Ли.
«Матрешка! Я обижусь и внесу тебя в черный список, где только можно, я не приду на твой день рождения, я не буду будить тебя по понедельникам и вообще, я перестану называть тебя матрешкой. Ты больше не прочтешь ни одного моего статуса в фейсбуке. И не узнаешь о моем новом бойфренде. Невероятно сексуальном бойфренде».
Сквозь слезы улыбка… и пальцы гладят дисплей. Вот и все, что осталось. Сообщение есть, а человека уже нет.
Последнее пришло каким-то странным. Словно его начали писать, но оно не дошло. Ли отправила его с сотового телефона, который сейчас точно у копов… или… его вообще не нашли.
Размазывая слезы, встала с постели и подошла к ее компьютеру.
Заславский грузно сел в кресло и закурил еще одну сигарету.
Пепельница походила на ощетинившегося ежа с бежевыми иголками, которые местами вывались за железные бортики.
У него раскалывалась голова, точнее она просто взрывалась от мыслей, хотелось подойти к крану, открутить холодную воду и подставить под нее пылающий затылок.
Все, что они успели за это время, – пробить знакомых Ли. Но ее не было в городе больше нескольких недель и это усложняло задачу. Притом очень сильно.
Вернулся Ферни с двумя чашками кофе, такой же мрачный, с покрасневшими глазами. Они не спали более суток. Оба.
– Что там с уликами с места преступления? – спросил Алекс, перевернув сигарету горящим концом вверх и постукивая ею по столешнице, рядом с пластиковым пакетом, через который просвечивала черно-бордовая ламинированная визитка Данте Марини.
– Там столько хлама, что даже бычки могут быть уликами. Сукин сын выбрал такое место, где хорошо наследили еще до него. Ищи теперь иголку в стоге сена.
– Говорят, если сено сжечь и провести магнитом – иголку можно легко найти, – пробормотал Алекс.
«А иногда она колет тебе глаза, а ты, как идиот, думаешь, что их щиплет от собственной вины, но на самом деле ты просто слепец».
– Пусть проверяют все, каждый окурок, каждую соринку! Все! Мне плевать сколько человек этим будут заняты.
Зазвонил телефон и Заславский сорвал трубку.
– Да!
– Мы получили распечатку звонков и сообщений жертвы. Переслала вам.
Алекс повернулся к компьютеру, пошевелил мышкой, на экране появился документ с номерами телефонов. Пробежался взглядом и застыл. Взял в руки визитку и снова посмотрел на экран.
– Твою ж мать! Он звонил ей, мать его! Звонил несколько раз и накануне перед ее исчезновением тоже звонил.
– Кто? – Ферни поставил стакан с кофе на стол и облокотился о стену, сложив руки на груди.
– Марини. Он звонил Ли.
– И визитку нашли в ее сумочке, – добавил Ферни.
Заславский вскинул голову и посмотрел на друга.
– Нам пора побеседовать с мистером Марини, нужно прищучить этого сукина сына и задать пару вопросов. И пусть молится хоть дьяволу, чтобы у него оказалось алиби на это время.
– Даже если у него не будет алиби, оно найдется с помощью его адвокатов.
– Посмотрим.
Снова зазвонил телефон.
– Твою мать, у президента спокойнее, чем в этом гребаном участке. Да! Заславский слушает! А почему не на сотовый? Точно… прости. Батарейка сдохла. Что там у тебя? Что? Я выезжаю.
Заславский побледнел и перевел взгляд на Ферни.
– У нее в волосах… на голове… вырезан знак бесконечности. Прямо за ухом.
– Тянет на ордер, Ал.
– Да! Бл**ь! Тянет на ордер!
Оба замерли, глядя друг на друга.
– Твою ж мать!
– Что?
– У девочек… Тату.
– Ты ж не думаешь?
– Не знаю. Что с ее компьютером. Проверяли переписку?
– Нет. Он все еще в квартире.
– Отправь туда Стефани с ребятами, пусть везут сюда. Давай! Поехали. Кажется, у Марини начались серьезные неприятности.
– Смотри… Очень неровные края. Он был в ярости, когда делал это. Он злился.
– Что-то еще есть?
– Нет. Пока ничего. Осмотрели тело. Он надругался над ней, но не обычным способом, он ее не трахал сам. Он именно глумился и издевался…
– В смысле?
– Он насиловал ее каким-то предметом, мы еще ждем ответов из лаборатории, но я подозреваю, что это нож или тесак.
– Чокнутый сукин сын. Гребаный извращенец. Они что плодятся пачками, размножаются делением? То ни одного, то сразу два?
Берн поправил очки кончиком пальца.
– Сезон маньяков открыт. Деньги к деньгам, неприятности к неприятностям и маньяки к маньякам.
Алекс склонился над телом, рассматривая ранку. Смотрел несколько секунд. Точь-в-точь как на визитке. И вдруг нахмурился.
– Посвети сюда.
– Куда?
– Посвети, мать твою. Вот сюда. В ухо.
– На хрена?
– Дай пинцет.
Берн пожал плечами и протянул пинцет. Алекс наклонился к трупу и осторожно ввел края пинцета в ушную раковину. Несколько секунд что-то пытался ухватить и наконец извлек белый квадрат. Берн судорожно сглотнул.
– Твою мать!
– Он пустой! В лабораторию, немедленно. Сейчас! Сверить на идентичность с предыдущими!
– Да, Ал! Черт! Как я не заметил. Я все осматривал.
– Он знал, что выколет ей глаза, – пробормотал Алекс, – гребаный ублюдок знал об этом заранее, он вырезал знак и протолкал через рану бумажку прямо в ухо.
– Как ты заметил?
– Не знаю… мне показалось, что там что-то есть. Я бы никогда не связал это с девочками. Совершенно другой почерк. Возможно, он злился… Да… Он был в ярости.
Алекс посмотрел на Берна.
– Ты сказал, он не совершал с ней половой акт?
– Нет.
– Он устроил нам спектакль… Он считал ее грязной и убил ее грязно. Ищите в ее крови препарат. Он должен был использовать тот же препарат. Ферни, поехали.
Я чувствовала, как внутри все скручивается в узел. Как пульсирует пульс в висках.
Иногда ты считаешь, что знаешь человека, знаешь, как себя саму, а оказывается, это было лишь иллюзией и тебе показывали только то, что считали нужным показать.
Дрожащими руками достала сигарету и сунула в рот, руки ходили ходуном, и зажигалка зажглась только с десятого раза. Я снова посмотрела на монитор и перечитала, чувствуя, как немеет затылок:
«Почему некоторые получают все, а кто-то ничего? Я старалась, я всегда старалась быть лучше, чем она. Я добилась большего, чем она. А они выбирают ее. Всегда выбирают ее. Почему? Что со мной не так? Или сучки-блондинки нынче в моде? Я ярче и красивее. Почему Алекс думает только о ней? После тех двух ночей, что мы провели вместе, он вернулся снова к ней. Неужели он не видит, что она никого не любит, кроме себя? Эгоистичная сука, которая даже собственной матери не звонит. Если бы у меня была мать… Как же я ее ненавижу».
Мне казалось, что у меня в легких что-то застряло и я не могла вздохнуть. Только открывала и закрывала рот. Пролистала ниже.
«И что теперь? Вот что теперь? Я сделала все, чтобы они расстались, а он как собака, как преданный пес бегает за ней и заглядывает в глаза. Ночью трахает меня, а днем звонит ей и скулит в трубку. Твари. Мне иногда хочется, чтобы они оба сдохли. И он, и она».
Тыльной стороной ладони по мокрому лбу и еще одна сигарета, пепел падает мне на колени, а я ничего не чувствую.
«Вчера вернулась из Сиэтла. Похоронила ее мать. Она называла меня доченькой раньше. Она целовала мне руки. Не ей, а мне. Потому что Кэт – сука, которая жалеет и любит только себя. Весь мир должен вращаться возле нее. А перед смертью опять звала ее. Эту дрянь.
Я уверена, что гребаная русская матрешка даже не заметит, что ее матери не стало. Не почувствует».
Я вскочила с кресла, опрокинув его на пол и всхлипнула, меня шатало, я отступила от компьютера на несколько шагов и не чувствовала, как по щекам катятся слезы.
Меня тошнило, тянуло вырвать прямо здесь, на пол. Стоять и исторгать все содержимое желудка вместе с теми годами, когда я считала Ли своей подругой, своей сестрой, частью меня самой.
– Ма-ма…
В коридоре послышался шорох. Словно кто-то повернул ручку двери. Я замерла. Зажала рот обеими руками. Скрипнула дверь, и я попятилась к ванной. Зацепила каблуком кабель от компьютера и тот упал с грохотом на пол.
Я смотрела на полоску света в открытой двери и как медленно движется в направлении меня чья-то тень. Вжалась в стену, схватив с прикроватного столика ножницы, зажала в кулак.
Когда тень шагнула в комнату, я закричала, зажмурилась. Чьи-то руки сжали меня, а я размахивала ножницами и орала, как ненормальная. У меня началась истерика, неконтролируемая паника. Почувствовала, как мне выкрутили руку, услышала, как лязгнули ножницы об пол, а потом меня сильно тряхнули.
– Кэтрин! Открой глаза! Кошка, это я. Всего лишь я!
Открыла глаза и всхлипнула, на меня смотрел Данте Марини, и я порезала ему щеку ножницами. По его щеке стекала струйка крови.
Через секунду я уже рыдала у него на груди, всхлипывая, сотрясаясь всем телом.
– Тихо, девочка. Тихо, маленькая. Все хорошо. Это я. Всего лишь я. Не смог оставить одну. Сидел внизу пока не увидел, как ты уехала… поехал за тобой. Тшшш… Все хорошо. Теперь все будет хорошо.
У него совершенно другой голос, такой… низкий, тихий. А руки, они сжимают меня сильно, властно, защищая и жалея одновременно. Я прижалась к Данте всем телом. Меня все еще трясло, но внутри разливалась волна тепла. Словно в защищенном месте, словно рядом с ним не может произойти ничего плохого.
Я подняла заплаканное лицо и посмотрела ему в глаза.
– Она ненавидела меня! Все это время она меня ненавидела…
– Кто? Ли?
– Да! Она меня презирала… Писала в своем дневнике, как ненавидит… И моя мама… она мертва… О Господи… Данте!
Он снова прижал меня к себе, до хруста в костях, очень сильно, так что стало нечем дышать. Потом поднял на руки и вынес из квартиры.
Я нежилась в его объятиях, убаюканная звуком его голоса. Он что-то говорил мне по-итальянски, перебирая мои волосы, вытирая слезы с моих щек, укачивая, как ребенка. Я не сразу поняла, что Данте привез меня к себе, а когда поняла, то ничего не хотела спрашивать, я хотела, чтобы он был рядом. Вчера было много сказано в порыве страсти. И я говорила, и он говорил. Возможно, все это не настоящее, только всплеск похоти. Но почему тогда мне так хорошо в его руках, почему именно сейчас, когда внутри выжженная пустыня боли и разочарования, я ищу именно его руки? И именно в них я чувствую себя уверенно, чувствую маленькой и расслабленной?
Эти руки вчера ночью перекрывали мне кислород… эти руки оставили на моем теле синяки и ссадины… но именно они подхватили меня, когда я падала.
Как же мне не хотелось стать одной из многочисленных побед Данте Марини, не хотелось волочиться за ним, как все эти женщины, которые роились вокруг него, словно течные сучки возле кобеля.
И сейчас он сидел в кресле, потягивал коньяк, а я разместилась у него на коленях, склонив голову ему на плечо, и чувствовала, как засыпаю. Как проваливаюсь в сон и мне хорошо… мне спокойно рядом с ним, как не было спокойно ни с одним мужчиной до него.
Мой мир сегодня перевернулся с ног на голову. И все, что я знала раньше, все, во что верила, вдруг стало совсем иным, вдруг показало свою уродливую изнанку. Мужчина, с которым я прожила несколько лет, изменял мне с лучшей подругой, а лучшая подруга, которую я обожала, ненавидела меня лютой ненавистью и желала мне смерти. Желала отобрать у меня то, что я имею.
Иногда те, кого ты знаешь долгие годы, оказываются совершенными незнакомцами. Враги очень часто слишком близко, так близко, что ты не видишь, как они спрятали за спиной нож, который готовы вонзить тебе в сердце, потому что в их глазах плескается любовь и живое участие, а на губах улыбка прячет оскал монстра.
– Боль проходит, Кэт. Это первые дни она очень острая, потом она станет похожа на вату. Иногда ты будешь чувствовать, что смотришь на мир сквозь нее, а иногда она будет исчезать.
– Почему ты поехал за мной?
Улыбнулся уголком рта и поправил мои волосы, убрав их за ухо.
– Хотел знать, куда ты собралась.
– Ты всегда следишь за своими женщинами?
– У меня нет женщин, Кошка. И если мне нужно за кем-то следить, то всегда найдется человек, готовый сделать это за меня.
– Тогда почему ради меня сделал исключение?
Читать бесплатно другие книги:
