Знаменитые расследования Мисс Марпл в одном томе нужен Кристи Агата
– Вы из Скотленд-Ярда?
– Да.
– То есть вы встряли и выхватили это дело у местной полиции. Так?
– Не совсем, никто ничего не выхватывал. Кому вести дело, решает начальник полиции графства.
– На основании чего?
– Если преступление чисто местное – одно дело, а если оно выходит за пределы деревни – другое. Случаются преступления международного масштаба.
– И что же, начальник полиции решил, что это преступление как раз международного масштаба?
– Лучше сказать, охватывающее два континента.
– Да, в газетах на это намекали. Что, мол, убийца хотел укокошить Марину Грегг, а по ошибке приговорил несчастную местную бабенку. Это правда или тут больше рекламы для их будущего фильма?
– Боюсь, мисс Бенс, что это правда, и правда несомненная.
– И что вы хотите от меня? Мне придется ехать в Скотленд-Ярд?
Он покачал головой:
– Если только вы сами этого пожелаете. А вообще меня вполне устроит разговор в вашей студии.
– Хорошо. Моя машина за углом.
И она быстро зашагала по дорожке. Дермот последовал за ней.
– Пока, дорогая, – крикнул им вслед Джетроу, – давайте без меня. Знаю, вы с инспектором будете обсуждать великие тайны.
Он подошел к девушкам на тротуаре и принялся оживленно с ними болтать.
Марго села в машину, открыла другую дверцу и впустила Дермота Крэддока. За всю дорогу до Тоттенхэм-Корт-роуд она не произнесла ни слова. Машина свернула в тупик и в самом конце его заехала в открытые ворота.
– Тут у меня стоянка, – объяснила она. – Вообще-то здесь мебельный склад, но они сдали мне кусочек своей площади. Сами знаете, что значит запарковать машинув Лондоне. Или проблемы дорожного движения вас не сильно волнуют?
– Да, у меня другие проблемы.
– Надо думать, убийство вам больше по вкусу, – поддела его Марго Бенс.
Она провела его в студию, указала на кресло, предложила закурить и опустилась на просторную тахту напротив. Сквозь занавесь темных волос окинула его вопросительно-хмурым взглядом.
– Что ж, валяйте, – разрешила она.
– Насколько я знаю, вы фотографировали в день, когда умерла эта женщина? – спросил он.
– Да.
– К вам обратились как к профессионалу?
– Да. Им требовались специальные снимки. А я на этом деле собаку съела. Я частенько работаю для киностудий, а тут просто фотографировала прием, сделала несколько снимков, когда Марина Грегг и Джейсон Радд встречали именитых гостей. Местную знать и прочих важных птиц. В таком духе.
– Понимаю. Вы расположились с вашей камерой на лестнице?
– На некоторое время да. Уж больно хорошая была точка съемки. Люди проходят мимо тебя по ступеням, а потом ты разворачиваешься и видишь, как Марина с ними здоровается. Стоя на месте, можно сделать массу снимков под разными углами зрения.
– Я знаю, вас уже спрашивали, не показалось ли вам что-то необычным, может быть, важным. Спрашивали вообще.
– Вы хотите спросить конкретно?
– Я бы сказал, чуть более конкретно. С того места, где вы стояли, вы хорошо видели Марину Грегг?
Она кивнула:
– Прекрасно видела.
– А Джейсона Радда?
– Иногда. Он больше двигался. Приносил выпить, представлял гостей друг другу. Знакомил местную знать со знаменитостями. В таком духе. Я не видела, как эта миссис Бэддли…
– Бэдкок.
– Да, извините, Бэдкок. Я не видела, как она сделала роковой глоток. Я ее вообще в этой толпе не видела.
– А вы помните, когда появился мэр?
– Да. Мэра я запомнила. Он был одет официально: цепь, мантия. Я сняла его крупным планом сверху вниз, суровый вышел снимок, а потом щелкнула его, когда он здоровался с Мариной.
– Попробуйте восстановить в памяти ход событий. Дело в том, что миссис Бэдкок с мужем поднимались по лестнице непосредственно перед мэром.
Она покачала головой:
– Но я все равно ее не помню.
– Это не так важно. Важно другое: Марину Грегг вы все время видели хорошо, часто направляли на нее свою камеру, верно?
– Да. Почти все время. Ждала, когда можно будет щелкнуть.
– Вы знаете в лицо Ардуика Фенна?
– Да, конечно. Сколько раз видела по телевизору… и в кино.
– Вы его сфотографировали?
– Да, он поднимался с Лолой Брюстер.
– Сразу после мэра?
Секунду подумав, она согласно кивнула:
– Да, кажется.
– А вы не заметили, что примерно в это время Марине Грегг вдруг стало нехорошо? Не заметили какое-то необычное выражение на ее лице?
Марго Бенс наклонилась вперед, открыла портсигар и извлекла из него сигарету. Закурила. Она не ответила, но Дермот не стал ее подгонять. Он ждал, пытаясь догадаться, что именно она сейчас прокручивает в мозгу. Внезапно она бросила:
– Почему вы меня об этом спрашиваете?
– Потому что очень хочу услышать ответ – надежный ответ.
– Вы считаете, что мой ответ будет надежным?
– Да, именно так. Вы ведь привыкли всматриваться в лица людей, подлавливать какие-то благоприятные моменты, ждать, когда появится нужное выражение лица.
Она кивнула.
– Так вы заметили что-то необычное?
– Не я одна, да?
– Да. Несколько человек, и все говорят разное.
– Что именно?
– Кто-то сказал, что она была на грани обморока.
Марго Бенс медленно покачала головой.
– Другой свидетель утверждает, что она словно чего-то испугалась. – Он выждал паузу, потом продолжил: – А третьему показалось, что у нее был застывший взгляд.
– Застывший… – задумчиво повторила Марго.
– Вы согласны с последним наблюдением?
– Не знаю. Может быть.
– Мне это преподнесли в более изысканной форме, – продолжал Дермот. – Словами давно почившего поэта, Теннисона: «…И в трещинах зеркальный круг. Вскричав: «Злой рок!» – застыла вдруг Леди из Шалотта».
– Никакого зеркала там не было, – возразила Марго Бенс. – Но, будь оно там, оно вполне могло бы дать трещины. – Она резко поднялась. – Минутку. Я вам предложу нечто поинтереснее описания. Поглядите своими глазами.
Она оттолкнула занавеску в дальнем конце комнаты и ненадолго исчезла. Он слышал, как она ворчит за занавеской.
– Черт подери, – выругалась она, появившись снова. – Никогда сразу не найдешь то, что нужно. Вот.
Подойдя ближе, она протянула ему глянцевую фотографию. Дермот взглянул на нее. Перед ним был очень хороший фотоснимок Марины Грегг. Она сжимала руку женщины, стоявшей перед ней и потому обращенной спиной к фотоаппарату. Но Марина Грегг не смотрела на собеседницу. Она уставилась… в камеру, но чуть левее и по диагонали. Любопытно, отметил про себя Крэддок, на лице никаких чувств. Ни страха, ни боли. Женщина на что-то смотрела, она что-то увидела, и охватившие ее чувства оказались столь сильны, что она была физически не в состоянии выразить их на лице. Однажды Дермот Крэддок видел такое лицо – лицо мужчины, который через секунду был застрелен, убит наповал…
– Удовлетворены? – спросила Марго Бенс.
Крэддок глубоко вздохнул:
– Да, спасибо. Знаете, иногда очень трудно определить, преувеличивают свидетели или нет, домысливают что-то или нет. Но тут, как выясняется, ничего подобного не было. Она действительно что-то увидела. Могу я попросить у вас фотографию?
– Пожалуйста. У меня есть негатив.
– В газеты вы ее не посылали?
Марго Бенс покачала головой.
– А почему? Ведь снимок, вообще-то говоря, довольно драматичный. Наверняка нашлась бы газета, готовая заплатить за него хорошие деньги.
– Нельзя же все мерить на деньги, – сказала Марго Бенс. – Если ты заглянул в чью-то душу по чистой случайности, наживаться на этом как-то неловко.
– Вы Марину Грегг раньше знали?
– Нет.
– Вы приехали сюда из Штатов?
– Родилась я в Англии. А учиться уехала в Америку. Года три назад приехала сюда.
Дермот Крэддок кивнул. Он заранее знал ответы на эти вопросы. Они лежали в его кабинете на столе, вместе с другой информацией. Похоже, девушка не собиралась ничего скрывать. Он спросил:
– Где вы учились?
– В студии Райнгардена. Какое-то время – у Эндрю Куилпа. Он многому меня научил.
Студия Райнгардена и Эндрю Куилп… Внезапно Дермот Крэддок насторожился. Где-то он эти фамилии уже слышал.
– Вы жили в Севен-Спрингс?
Она заметно удивилась:
– Вам, я вижу, обо мне многое известно. Наводили справки?
– Вы, мисс Бенс, – известный фотограф. О вас можно прочитать в газетах. Почему вы приехали в Англию?
Она пожала плечами:
– Не люблю сидеть на месте. К тому же в Англии я родилась, хотя и переехала ребенком в Штаты.
– В раннем детстве?
– Вас интересуют такие подробности? Мне было пять лет.
– Интересуют. Мне кажется, мисс Бенс, вы рассказали далеко не все.
Лицо ее напряглось. Она пристально посмотрела на него:
– Как вас понимать?
Дермот Крэддок взглянул на нее и решил рискнуть. Собственно, почти никаких улик у него нет. Студия Райнгардена, Эндрю Куилп и название города. Но, казалось, старая мисс Марпл сидит рядом и толкает его в бок.
– По-моему, вы знаете Марину Грегг гораздо лучше.
Она засмеялась:
– Докажите. У вас просто разгулялась фантазия.
– В самом деле? Сомневаюсь. А доказать можно, надо только постараться. Может быть, мисс Бенс, лучше самой сказать правду? Признаться, что Марина Грегг удочерила вас и вы жили в ее доме четыре года?
С резким шипением она втянула в себя воздух.
– Пронюхали, черт вас дери! – воскликнула она.
Он даже чуть вздрогнул, настолько это не вязалось с ее прежней манерой. Она поднялась, тряхнула копной черных волос.
– Да, да, это правда! Правда. Марина Грегг забрала меня с собой в Америку. У моей матери было восемь детей. Мы жили в каких-то трущобах. Сотни таких, как она, писали кинозвездам, о которых узнавали совершенно случайно, рассказывали им горькую историю своей жизни и умоляли взять ребенка, потому что сами ничего не могли ему дать. Об этом и вспоминать-то противно.
– Вас было трое, – сказал Дермот. – В разное время Марина Грегг взяла троих детей из разных мест.
– Верно. Меня, Рода и Энгуса. Энгус был постарше, Род совсем крошкой. Жизнь у нас была – лучше не придумать. Ах, какая жизнь! Все, что твоей душе угодно! – Она заговорила громче, слегка кривляясь: – Тряпки, машины, шикарный дом, гувернантки, хорошее образование, еда что пальчики оближешь! Все одно к одному! И она – наша мамочка! «Мамочка» в кавычках! О-о, она честно играла свою роль, сюсюкала с нами, фотографировалась с нами. От умиления прямо плакать хочется.
– Но ей действительно хотелось иметь детей, – заметил Дермот Крэддок. – Тут никакой игры не было. Она взяла вас отнюдь не ради рекламы.
– Может быть. Пожалуй, вы правы. Ей хотелось иметь детей. Но ей не были нужны мы! По-настоящему – нет! Игра, представление, показуха: «Моя семья», «Так прекрасно, когда у тебя есть семья». И все это – при попустительстве Иззи. Уж он-то должен был понимать.
– Вы имеете в виду Изидора Райта?
– Да, это ее третий муж, если не четвертый, точно не помню. Кстати, замечательный человек. По-моему, он ее понимал и иногда беспокоился о том, что будет с нами. К нам он был очень добр, но отцом не прикидывался. Да и не чувствовал себя таковым. По-настоящему его волновало только его писательство. Я потом кое-какие его книги прочитала. Все больше мрачное и жестокое, но написано сильно. Наверное, когда-нибудь его причислят к великим писателям.
– И долго это продолжалось?
Марго Бенс криво улыбнулась:
– Пока эта игра ей не надоела. Нет, не совсем так… Оказалось, что она ждет ребенка.
– И что?
Она засмеялась с неожиданной горечью:
– Тут нашему счастью и пришел конец! Мы ей стали не нужны. Как заменители мы ее устраивали, но на самом деле ей было на нас наплевать, совершенно. О-о, она дала отставку на вполне приличных условиях. Дом, приемная мать, деньги на учебу и кругленькая сумма, чтобы запустить нас на орбиту, – все это мы получили. Никто не отрицает, она соблюла все приличия, была достаточно щедра. Но мы никогда не были ей нужны – ей был нужен ее собственный ребенок.
– Едва ли ее следует за это винить, – мягко заметил Дермот.
– Я не виню ее в том, что ей хотелось иметь своего ребенка, вовсе нет! Но как же мы? Она оторвала нас от наших родителей, от родных мест. Моя мать, можно сказать, продала меня за тарелку похлебки, но о своей выгоде она при этом не думала. Она продала меня, потому что была дурой и искренне считала, что я получу какие-то выгоды, образование и вообще буду жить как у Христа за пазухой. Она считала, что делает это для моего же блага. Знала бы она, какое это благо!
– Я вижу, рана саднит до сих пор.
– Нет, не саднит. Я это пережила и успокоилась. А горечь от того, что вспомнилось прошлое. Нам всем тогда было горько.
– Всем?
– Разве что кроме Рода. Род вообще никогда не переживал. К тому же он был совсем малыш. А мы с Энгусом страдали, только он, пожалуй, жаждал мести куда больше, чем я. Он сказал: «Когда вырасту, убью этого ребенка, который у нее родится».
– А про ребенка вы знали?
– Конечно. И о том, что случилось дальше, известно всем. Она с ума сходила от радости, что у нее наконец-то будет свой ребенок, а он родился идиотом! Так ей и надо. Как бы то ни было, забрать нас назад она не захотела.
– Вы ее ненавидите?
– А вас это удивляет? За всю жизнь никто не причинял мне такой боли. Думаешь, что ты любима и желанна, а потом оказывается, что тебя просто надули!
– А что случилось с вашими… Удобства ради назовем их братьями?
– Потом нас всех развело в разные стороны. У Рода ферма где-то на Среднем Западе. Он из тех, у кого всегда легко на душе. Про Энгуса ничего не знаю. Начисто потеряла его из виду.
– А жажда отмщения у него осталась?
– Не думаю, – сказала Марго. – Обычно такое со временем улетучивается. Когда мы виделись в последний раз, он сказал, что собирается стать актером. Стал или нет – не знаю.
– Во всяком случае, этот разговор вам запомнился, – сказал Дермот.
– Да, запомнился.
– А Марина Грегг удивилась, когда увидела вас в тот день, или вас пригласили по ее просьбе – ей хотелось сделать вам приятное?
– По ее просьбе? – Девушка презрительно усмехнулась. – Да она и понятия не имела, что я здесь. Мне было любопытно ее увидеть, вот я и подсуетилась, чтобы получить эту работу. У меня в мире фото и кино свои связи. Хотелось посмотреть, как она нынче выглядит. – Марго провела рукой по крышке стола. – Она меня даже не узнала. Как вам это нравится? Я жила у нее четыре года. С пяти лет до девяти, а она меня даже не узнала.
– Дети меняются, – заметил Дермот Крэддок. – И очень часто до неузнаваемости. Я на днях встретил на улице племянницу и, не останови она меня, клянусь вам, я бы прошел мимо.
– Это вы чтобы я так сильно не расстраивалась? Да мне вообще-то все равно. Впрочем, какого черта? Если честно, мне совсем не все равно. И никогда не было все равно. Есть у нее какие-то чары. Марина! Чары, перед которыми невозможно устоять и которые тебя губят. Можно человека ненавидеть и при этом по-своему его любить.
– И вы не сказали ей, кто вы?
Она покачала головой:
– Нет. Не сказала. И ни за что не скажу.
– А вы не пытались отравить ее, мисс Бенс?
Ее настроение изменилось. Она поднялась и засмеялась.
– Ну и вопросики вы задаете! Впрочем, куда вам деваться? Такая работа. Нет, могу вас заверить, я ее не убивала.
– Я вас спросил не об этом, мисс Бенс.
Она взглянула на него и озадаченно нахмурилась.
– Марина Грегг, – пояснил он, – пока еще жива.
– Надолго ли?
– Как вас понимать?
– Разве вам не кажется, инспектор, что кто-то попробует повторить попытку и на сей раз, скорее всего, добьется успеха?
– Приняты меры предосторожности.
– Разумеется. Обожающий муж бдительно несет вахту и следит за тем, чтобы с женой ничего не случилось? – В голосе ее явно слышалась издевка. – Значит, вы спрашивали меня не об этом, – сказала она, видимо все еще озадаченная. – О чем же?
– О том, пытались ли вы убить ее. Вы ответили, что вы ее не убивали. Это правда, но другой-то человек умер, другого человека убили.
– Вы намекаете на то, что я пыталась убить Марину и по ошибке убила миссис… не помню, как ее звали. Если вам требуется полная ясность, могу сказать: я не пыталась отравить Марину и не отравила миссис Бэдкок.
– Может быть, вы знаете, кто это сделал?
– Уверяю вас, инспектор, не знаю абсолютно ничего.
– И даже никого не подозреваете?
– Ну, подозревать и строить догадки может любой, – она улыбнулась ему, опять-таки насмешливо. – В числе прочих убийцей может быть – вы со мной согласитесь? – черноволосая робот-секретарша, элегантный Хейли Престон, слуги, горничные, массажистка, парикмахерша, кто-то с киностудии, и, вполне возможно, этот человек совсем не тот, за кого себя выдает?
Неосознанно он сделал шаг в ее сторону, но она яростно замотала головой.
– Успокойтесь, инспектор, – сказала она. – Я просто вас поддразниваю. Кто-то жаждет Марининой крови, но кто – понятия не имею. Честное слово. Не имею понятия.
Глава 16
I
В доме номер 16 по Обри-клоуз миссис Бейкер разговаривала с мужем. Джим Бейкер, видный здоровяк блондин, в эту минуту собирал макет стратостата и был полностью поглощен этим занятием.
– Соседи! – воскликнула Черри. И тряхнула своими черными кудрявыми локонами. – Соседи! – ядовито прошипела она еще раз.
Она осторожно подняла сковородку с плиты, аккуратно переложила содержимое в две тарелки, сделав две неравные порции. Тарелку, где еды было больше, она поставила перед мужем.
– Сегодня у нас жареное мясо, – объявила она.
Джим поднял голову и оценивающе потянул носом воздух.
– Чувствую, – сказал он. – Что у нас сегодня за праздник? Мой день рождения?
– Тебе нужно хорошо питаться, – объяснила Черри.
В кремово-белом полосатом переднике с оборочками она выглядела обворожительно. Джим Бейкер чуть сдвинул в сторону составные части стратостата, чтобы освободить место для тарелки. Одарив жену широкой улыбкой, он спросил:
– Это кто сказал?
– К примеру, моя мисс Марпл! Если на то пошло, – добавила Черри, садясь напротив Джима и пододвигая к себе другую тарелку, – ей и самой не мешало бы подкормиться. Эта ее старая пантера, мисс Найт, потчует ее одними углеводами. Только и знает что «чудесная каша», «чудесный пшеничный пудинг с маслом», «чудесный сыр с макаронами». И снова мягкий пудинг в розовом соусе. И целыми днями не дает ей покоя. Кажется, может заговорить до смерти.
– Ну, знаешь, – неопределенно пробурчал Джим. – Может, для инвалидов такая диета – в самый раз.
– Ничего себе, – фыркнула Черри, – для инвалидов! Мисс Марпл совсем не инвалид, просто лет ей много. И главное, всегда во все влезает!
– Кто, мисс Марпл?
– Нет. Эта ее мисс Найт. Меня учить изволит! Даже имеет наглость советовать, как готовить. Уж в готовке я как-нибудь лучше ее разбираюсь.
– Ну, тут тебе просто нет равных, – уважительно вставил Джим.
– Готовка – еще не все, – заметила Черри. – Надо еще, чтобы было из чего готовить, во что зубы вонзить.
Джим засмеялся:
– В это мясо зубы можно вонзать смело. Интересно, почему твоя мисс Марпл сказала, что меня надо подкормить? Когда я приходил к ней чинить полку в ванной, она решила, что у меня изможденный вид?
Теперь засмеялась Черри.
– Знаешь, что она мне сказала? «У вас красивый муж, моя дорогая. Очень красивый». Прямо как из романа, какие частями читают по телевизору.
– Надеюсь, ты с ней согласилась? – ухмыльнулся Джим.
– Я ответила, что муж у меня ничего.
– «Ничего»! По-моему, это слегка пресновато.
– А потом она добавила: «Дорогая моя, вы должны как следует ухаживать за вашим мужем. Как следует его кормить. Мужчине нужно много хорошего, отлично приготовленного мяса».
– Что верно, то верно!
– А еще она сказала: «Обязательно готовьте ему сами, а не пичкайте его всякими полуфабрикатами, которые только надо в печке разогреть». Вообще-то я этим и не злоупотребляю, – тут же оправдалась она.
– Ну, иногда можно, – разрешил Джим. – Эти полуфабрикаты на вкус очень разные.
– Лишь бы ты обращал внимание на то, что ешь, – сказала Черри. – И не слишком увлекался этими своими стратостатами и прочими моделями. И не говори мне, что этот набор ты купил в подарок своему племяннику Майклу на Рождество. Это ты купил игрушку себе.
– Он до нее еще не дорос, – извиняющимся тоном проговорил Джим.
– Знаю, ты хочешь провозиться с этой штукой целый вечер. Может, послушаем музыку? Ты купил пластинку, которую все нахваливал?
– Купил. Чайковский – «Тысяча восемьсот двенадцатый год».
– Бравурная такая музыка, будто идет битва, да? – спросила Черри. Она скорчила гримасу. – Наша миссис Хартуэлл тебе за это спасибо не скажет. Ох, эти мне соседи. Мочи нет их терпеть. Все время скулят и жалуются. Даже не знаю, кто из них хуже. То ли Хартуэллы, то ли Барнаби. Хартуэллы иногда барабанят в стену без двадцати одиннадцать. Это уж слишком, ведь еще не поздно! Даже телевидение и Би-би-си так рано не заканчивают. А нам, значит, нельзя музыку послушать? Только и знают: сделайте, пожалуйста, потише!
– Такую музыку нельзя делать потише, – авторитетно заявил Джим. – Если мало мощности, пропадает весь эффект. Это любому дураку известно. Для тех, кто любит музыку, это азбучная истина. Между прочим, их кошка все время наведывается в наш сад и раскидывает мои любимые клумбы.
– Если честно, Джим, мне здесь жуть как надоело.